Семь красавиц.
Барельеф Бахрам Гура и семи красавиц в переходе на улице Низами в Баку.
В Хаварнак однажды прибыл из степей Бахрам,
Предался отдохновенью, лени и пирам.
По бесчисленным покоям как-то он блуждал,
Дверь закрытую в проходе узком увидал.
Он ее дотоль не видел и не знал о ней;
Не входил в ту дверь ни ключник и ни казначей.
Тут не медля шах от двери ключ у слуг спросил.
Ключник тотчас появился, ключ ему вручил.
Шах открыл и стал на месте — сильно изумлен;
Будто бы сокровищницу там увидел он,
Дивной живописью взоры привлекал покой.
Сам Симнар его украсил вещею рукой.
Как живые, семь красавиц смотрят со стены.
Как зовут, под каждой надпись, из какой страны.
Вот Фурак, дочь магараджи, чьи глаза черны,
Словно мрак, и лик прекрасней солнца и луны.
Вот китайского хакана дочерь — Ягманаз, —
Зависть лучших дев Китая и твоих, Тараз.
Назпери — ее родитель хорезмийский шах.
Шаг ее, как куропатки горной, легкий шаг.
В одеянии румийском, прелести полна,
Насринуш, идет за нею — русская княжна.
Вот магрибского владыки дочь Азариюн,
Словно утреннее солнце девы облик юн.
Дочь царей румийских.— диво сердца и ума.
Счастье льет, сама счастлива, имя ей — Хума.
Дочь из рода Кей-Кавуса, ясная душой
Дурасти — нежна, как пальма, и павлин красой
Этих семерых красавиц сам изобразил
Маг Симнар и всех в едином круге заключил.
А посередине круга — будто окружен
Скорлупой орех — красивый был изображен
Юный витязь. Он в жемчужном поясе, в венце.
И усы черны, как мускус, на его лице.
Словно кипарис, он строен, с гордой головой.
Взгляд горит величьем духа, ясный и живой.
Семь кумиров устремили взгляды на него,
Словно дань ему платили сердца своего.
Он же ласковой улыбкой отвечает им,
Каждою и всеми вместе без ума любим.
А над ним Бахрама имя мастер начертал.
И Бахрам, себя узнавши, надпись прочитал.
Это было предсказанье, речь семи светил:
«В год, когда воспрянет в славе витязь, полный сил, —
Он добудет семь царевен из семи краев,
Семь бесценных, несравненных, чистых жемчугов.
Я не сеял этих зерен, в руки их не брал;
Что мне звезды рассказали, то и написал».
И любовь к семи прекрасным девам день за днем
Понемногу овладела молодым царем.
Кобылицы в пору течки, буйный жеребец —
Семь невест и льву подобный юный удалец.
Как же страстному желанью тут не возрастать.
Как же требованьям страсти тут противостать?
Рад Бахрам был предсказанью звездному тому,
Хоть оно пересекало в жизни путь ему.
Но зато определяло жизнь и вдаль вело,
Исполнением желаний дух его влекло.
Все, что нас надеждой крепкой в жизни одарит,
Силу духа в человеке удесятерит.
Вышел прочь Бахрам и слугам дал такой наказ:
«Если в эту дверь заглянет кто-нибудь из вас,
Света солнечного больше не видать тому:
С плеч ему я без пощады голову сниму».
Стражи, слуги, и вельможи, и никто другой
Даже заглянуть не смели в тайный тот покой:
Только ночь прольет прохладу людям и зверям.
Взяв ключи, Бахрам к заветным подходил дверям,
Отпирал благоговейно и, как в рай, вступал:
Молча семь изображений дивных созерцал.
Словно жаждущий, смотрелся в чистый водоем.
И, желаньем утомленный, забывался сном.
Вне дворца ловитвой вольной шах был увлечен,
Во дворце же утешался живописью он.
"Может меня сподвигнуть изнутри, Бог, живущий в моей груди.."
Бахрам смотрит на портреты семи красавиц. Миниатюра 1479 года.
"Может меня сподвигнуть изнутри, Бог, живущий в моей груди.."
Автор изменил свой комментарий 04/06/2015 - 13:15
Анализ произведения
Поэма «Семь красавиц» написана в изящном стихотворном размере и, по оценкам, содержит от 4637 до 5136 двустиший. В своём предисловии к критическому изданию немецкий востоковед Хельмут Риттер описал «Семь красавиц» как «лучший и самый красивый эпос в новоперсидской поэзии и в то же время… как одно из самых важных поэтических творений всей восточной индоевропейской литературы». При создании поэмы Низами Гянджеви умело использовал различные старинные источники, среди которых можно назвать «Шахнаме», а также Сиясатнаме (англ.) Низам аль-Мулька (XI век), из которого он взял решающую историю пастуха и его неверного пса. Вполне возможно, что семь рассказов принцесс вытекают из более ранних работ, но найти связь любого из них с известными литературными источниками не удалось. Рассказы, написанные Низами, в любом случае оказали большое влияние на дальнейшее развитие персидской и мировой литературы. Так, например, история, рассказанная четвёртой (славянской) принцессой, является старейшим известным рассказом о жестокой принцессе, которая не имеет имени у Низами, но известна в переводе французского востоковеда Пети де ля Кроа (англ.) в более позднем пересказе как Турандот.
О влиянии старинных восточных сюжетов, которыми воспользовался Низами Гянджеви, на западноевропейскую литературу пишет итальянский исследователь Итало Пицци. Так, во втором томе его книги Storia de la poesia persiana (Торинно, 1894) Пицци проводит параллель между рассказом о гибели шаха Бахрама-Гура в трясине, куда он попал, когда верхом на коне погнался за диким ослом, и языческой готской легендой о смерти короля готов Теодориха Великого, которого, по легенде, чёрный конь бога Вотана унёс с королевского пира в Равенне в небесный чертог. Другая параллель — повесть Низами о дочери русского царя (вместе с тем и «туранского государя»), задающей трудные загадки, и итальянская драма Карла Гоцци «Турандот», обработанная Фридрихом Шиллером, — указано, что Гоцци заимствовал сюжет для Турандот не из «Семи красавиц», а из сборника «1001 день». Однако если говорить о непосредственной связи, то указывается о влиянии повествовательной рамки «Семи красавиц» на повесть «Амето» Джованно Боккаччо, где Амето — юный охотник, искусный стрелок, который влюбляется в семь красавиц, каждая из которых одета в особый цвет, и каждая рассказывает Амето повесть о любви. При этом Пицци отмечает, что этот старый восточный сюжет имеется и в арабском сборнике сицилийца ибн-Зафера (XII век).
Бах«Семь красавиц» считается шедевром эротической литературы, но эта работа также полна нравоучений. Согласно Энциклопедии ислама, Низами оставался верен умеренности и писал о необходимости ограничения эротики сдержанностью, а гедонисчтических удовольствий — ответственностью за управление государством. Несмотря на то, что поэт любил описывать сцены увеселения шаха, основной смысл поэмы в том, что физические страсти могут принести наибольшее наслаждение только тогда, когда они находятся в контексте добродетели, простоты и доброты.Нужно отметить, что в исламской космологии Земля была помещена в центр семи планет: Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера и Сатурна. Эти планеты считались проводниками Бога, и их движение оказывало влияние на существ и события на Земле. Низами верил, что единство мира может восприниматься через связи с арифметикой, геометрией и музыкой. Числа же были ключами к взаимосвязи Вселенной; через числа множество становится единством, а разногласие — гармонией. Низами использовал число семь в качестве основного мотива, поскольку это число всегда обладало особым значением на Востоке, ибо в исламе семь считается первым, совершенным числом. Некоторые современные исследователи рассматривают поэму как трактат в стихах об астрологии, но исследователь Франсуа де Блуа считает, что это заблуждение.
Согласно Франсуа де Блуа, смысл произведения явно в том, что попытка Бахрама найти счастье, живя в соответствии со звёздами, является неудачной. Семь куполов построены в полном соответствии со свойствами звёзд, но они очень близки к тому, чтобы стать причиной его гибели. В конце концов, как пишет де Блуа, только отказ от удовольствий семи куполов и прислушивание к жалобам семи жертв тирании придают Бахраму статус истинного героя. И что важно, антифаталистическое сообщение было подчёркнуто в истории второй принцессы, в котором рассказывается о царе, который из-за предсказанного несчастья от собственной жены отрёкся от брака, но затем, подчинившись бескорыстной любви к девушке-рабыне, бросает вызов астрологам и берёт судьбу в свои руки.
Энциклопедия ислама отмечает, что фантасмагорическое изменение героя поэмы, Бахрама, во время его посещений каждой принцессы охватывает символический путь между чёрным, или тайным, величием Божественного и белым, или чистым и единым. Дворцы в поэме покрыты куполами, что олицетворяло строение Вселенной, и ввиду этого Низами в своей поэме показывал гармонию Вселенной.
Хотя в повествовании (в частности, в истории седьмой принцессы) есть мистические (суфийские) черты, рассматривать это произведение как суфийскую аллегорию также ошибочно. Де Блуа отмечает, что это произведение искусства, которое очень прочно укоренились в этом мире, и его этическое содержание носит принципиально мирской, а не религиозный характер.
Советский востоковед Евгений Бертельс отмечает, что, хотя поэма «Семь красавиц» внешне производит впечатление «самой лёгкой и беззаботной из поэм Низами, где изящные всесторонне разрабатывающие тему любви новеллы как будто написаны только для развлечения и забавы читателя, на самом деле Низами заключил огромное философское содержание в такую оболочку, которая могла облегчить ему доступ в круги, не слишком склонные к поучительным трактатам».
"Может меня сподвигнуть изнутри, Бог, живущий в моей груди.."