Оригинал на англ.: JungLand
перевод: Владимир Орлов
Поскольку я не являюсь профессиональным переводчиком, (и даже психологом)), местами получилось весьма слабовато. Не стреляйте в пианиста, лучше помогите сделать лучше).
Выражаю благодарность всем, кто вносил свои предложения на стадии бета-тестирования перевода; вы помогли сделать его намного более адекватным.
Мэрилин Нэджи, доктор философии, юнгианский аналитик, практикующий в Palo Alto, Калифорния. Имеет диплом Института К.Г.Юнга в Цюрихе. Представляет факультет психологии Тихоокеанской последипломной школы (магистратуры). Она также профессиональный член швейцарского Общества Аналитической Психологии и Института Юнга в Сан-Франциско, в котором она долгое время была секретарем и председателем Ревизионного комитета*. Имеет публикации в "Psychological Perspectives", "Quadrant", и "San Francisco Jung Institute Library Journal, and Voices".
* Очевидно, комиссия, которая рассматривает заявки претендентов.
Идея заняться изучением психологических аспектов менструации пришла ко мне много лет назад, когда я сама страдала от ужасающих депрессий, которые наваливались на меня каждый месяц перед тем как начинался мой период. Депрессии, должно быть, начались где-то в моем подростковом возрасте. Я не помню точно когда. Но я очень хорошо помню время в 1950-х, когда я была в магистратуре в Бостоне, идя к доктору для ежегодной проверки и рассказывала ему о моих симптомах. Он сказал мне, что это обычная для многих женщин предменструальная депрессия.
Вообще, теория предменструального синдрома тогда только появилась. Во всяком случае, у меня не было никаких оснований думать, что мои депрессии могли иметь психологическую причину. Правда, что является причиной этого синдрома никто не знал, но было естественным думать, что медицинские исследования находились на пути к обнаружению, какие гормональные изменения могли бы причинять это предменструальное недомогание. Однако, фактически этого не случилось. Да, мы знаем теперь, что, эндокринологически, менструация — это период с самыми низкими уровнями в организме гормонов эстрогена и прогестерона по сравнению с другим временем месяца. В то же самое время, за прошедшие 25 лет мы получили намного больше клинического материала, касательно сопутствующих эмоциональных обстоятельств, которые сопровождают менструацию. В Японии были проведены большие исследования в области периодического предменструального психоза. В Соединенных Штатах мы узнали довольно много о депрессии, бессоннице и эмоциональной неустойчивости синдрома, чем мы знали прежде.
Но в этом нет ничего нового. Женщины и так знают, что они — "сами не свои" в их периоды. Женщина может быть холодна, или, напротив, необычно любезна. Она может каждый месяц переживать дни депрессии, или она может найти себя необъяснимо веселой, и только имеет это настроение охватываемым мягким слезным чувством. Женщины столь привыкли ко всему этому, что они извиняются, говоря, " О, это — только мой период". Они сводят свое психологическое состояние к физиологической причине. Но только чем физиологическая причина нашей менструальной эмоциональной симптоматологии является, ускользает от нас полностью.
Но теперь позвольте мне вернуться к моей собственной истории. Следующая стадия развития идеи, на сознательном уровне по крайней мере, началась в Цюрихе шесть или семь лет спустя. Я уже находилась 2 или 3 года в моем собственном анализе. К этому времени я была хорошо знакома с точкой зрения Юнга, поэтому была уверена, что не только отклонения моего поведения, но также и, казалось бы, случайные встречи с людьми, которые стали важными для меня, вроде бы случайная цепь событий в моей жизни, и, конечно, мои физические болезни, — все имело смысл, все происходило не случайно, но имело для этого психологическую причину.
Этот момент — важный ключ к тому, что я хочу далее сказать. Я хочу пробовать провести вас по той же самой дороге, по которой я сама шла в поиске этой причины, а именно значения менструации и особенно эмоциональных состояний, которые сопровождают ее.
Примерно в это же время, или чуть позже, пока я еще мало что понимала, я начала свою аналитическую практику. В числе моих анализандов были две или три женщины, которые были довольно пассивны и зачастую не могли ничего рассказать в течение их сессий. Они также не приносили никаких сновидений. Но случались периоды, когда они внезапно начинали видеть сны более часто, или, возможно, их сновидения имели более сильное воздействие на них, хотя, насколько мне было известно, в их внешней жизни в это время не было каких-либо заметных событий. Эти женщины тогда становились очень активными и давали эмоционально насыщенный материал, так что мы могли действительно работать. Мне пришло в голову спросить, нет ли у них сейчас месячных? Ответ настолько часто был утвердительным, что мой интерес к причине этого явления стал еще сильнее. Если интенсификация эмоциональной жизни фактически типична для начала менструации, то почему? Что это означает?
Это наблюдение полностью изменило мои мысли. Что, если депрессия или (как с моими анализандами) эмоциональное возбуждение не были вызваны менструацией как таковой, но неким психологическим фактором, присутствующем в синдроме менструации? В конце концов, это только в современной западной культуре наше медицинское знание о зачатии и менструации имеет тенденцию к принижению значимости нашей оценки менструального периода. В дописьменных и традиционных обществах этому всюду уделяют самое большое внимание, как важному и чрезвычайно опасному времени. Наше нынешнее всеобщее представление, что нормальные физиологические процессы не должны быть эмоционально тревожащими, не избавляет некоторых женщин от очень необычного — по сравнению с повседневной жизнью — поведения в период месячных. Я наблюдала это на себе самой, и я видела это в моих анализандах.
Конечно, не все женщины жалуются на такие особые капризы при менструациях. И некоторые, у которых менструации обычно всегда сопровождаются такими проблематичными эмоциональными состояниями, имеют иногда периоды, проходящие без каких-либо тревожащих эмоций (во всяком случае, на сознательном уровне). Но мне кажется, что иногда женщины ничего не замечают потому, что общество ожидает, что они не заметят. Одна женщина, которая записывала для меня свои сновидения в соответствии с ее датами менструации, написала, "я не знаю, было ли так прежде, чем я начал записывать эти сновидения, но теперь кажется, что все продвигается и накапливается до конца месяца и затем взрывается".
Я решила посмотреть, что я могу узнать о менструации, но имея дело не с сознательными капризами и чувствами. Я хотела увидеть бессознательный материал, увидеть бессознательный психический процесс, архетип, работающий в пределах физиологической структуры менструации. Это означало, что я должна была искать материал в мифологии и фольклоре примитивных обществ, так как современные общества подавили такой материал как табу. И я также должна была изучить женские сновидения.
В начале моего исследования я нашла массу запутывающего материала. Мать менструирующей девочки в Малабаре обливает ее водой из кувшина; яванская девочка напудрена желтой пудрой; у малазийской девочки сточены передние зубы. Вот взгляд из Древнего мира: Плиний пишет, что "контакт с менструальной кровью делает новое вино кислым, зерновые культуры, затронутые ею, становятся бесплодными, семена в садах высыхают, плодоносность деревьев уменьшается, яркая поверхность зеркал, в которых она отражается — тускнеет, лезвие из стали и слоновой кости — тупеет, ульи пчел умирают, даже бронза и железо ржавеют, ужасный запах заполняет воздух, вкус ее сводит собак с ума и заражает их укусы неизлечимым ядом." Что мы можем заключить из всего это? Очевидно, менструирующие женщины всюду, кроме нашего современного западного общества, находятся в очень святом или запретном положении. И это запретное положение вызвано чем-то, что является мощной силой, противоположной нашей каждодневной жизни.
Я узнала, что менструирующие женщины очень часто отделяются от своих социальных групп. Они живут в менструальных хижинах вне деревни и иногда изолируются целых два или три года в период полового созревания. Я задавалась вопросом, почему это так, пока я не прочитала, что мужчины Маори смертельно боятся менструальной крови, потому что верят, что злой дух Kahukahu обитает в ней.
Затем я начала находить в одном тексте за другим, что во время менструации женщина захвачена животным или богоподобным духом. Среди древних Иранцев это — женщина-демон Dshahi, богиня проституции. Это она создала менструации, и каждый месяц в течение своего периода женщина находится во власти этого злого духа. Сиамцы считают, что существует злой дух, витающий в воздухе, который "ранит" женщин, что и является причиной ежемесячных менструаций их женщин. В Камбодже не состоящих в браке девочек называли женами Индры. Древние ассирийские тексты обращаются не только к Лилит** — ночному демону, ужасному женскому духу, которая могла овладеть мужчиной, но также и к idlu lili, который овладевал женщиной, когда она стала niddah*.
*niddah — женщина в дни месячных и следующих за ними семь "очистительных" дней, во время которых женщина считается "отделенной" и с ней запрещено вступать в половые сношения.
** По одной версии — первая жена Адама, сотворенная как и он из глины, и претендовавшая на то, чтобы быть равной ему, так как она, как и он, была сотворена одновременно с ним и из того же материала. После того, как ей было в этом отказано, Лилит, став злым духом, улетела на Красное море, поклявшись вредить роду человеческому и прежде всего роженицам и новорожденным. По другой версии Лилит была изначально демоническим существом — суккубом***, вступавшим с Адамом в сексуальные отношения в отсутствие Евы.
Лилит (или другие демоны женского пола, считавшиеся ее дочерьми) представлялась и соблазнительницей мужчин, вступающей с ними в сношение во время сна или овладевающей ими против их воли с целью родить от них детей. Эти демонические существа были столь хороши собой и внушали такую пылкую страсть, что смертные забывали ради них не только семью, но и выполнение божественных заповедей.
*** суккубы — демоны женского пола; демоны мужского пола — инкубы
Louis Ginzberg писал о еврейской традиции, которая говорит, что менструация — расплата за грех Евы, и, "так как сексуальное желание, как считается, возникло в результате еды запрещенного плода, гностики, так же как каббалисты, утверждают, что менструация пришла к Еве с наслаждением от съеденного плода*." Рассматриваемый плод — это яблоко с дерева познания добра и зла. Очевидно есть связь между (a) менструацией, (b) временным браком с idlu Hli, (c) сексуальным желанием, и (d) знанием добра и зла. Чем больше я думала об этом, тем в большее возбуждение приходила, потому что казалось, что здесь мог бы быть ключ, демонстрирующий, что все эти странные обычаи имеют общие истоки. Но я все еще не могла понять какие.
* по-видимому, "наслаждение от съеденного плода" следует понимать как "удовольствие от полового акта"
Что, казалось, было ключом, так это общая вера среди всех этих обществ, что менструация была связана с тем, что женщина в этот период может быть одержимой (или находиться замужем за) демоном или богом. У народа одного из гористых районов Японии есть легенда, которая отражает эмоциональное напряжение и опасность менструального периода и для женщины и для ее социальной группы. Историю называют озеро Otowa:
Однажды красивая, но скромно одетая девушка, прибыла в храм Cho fu ku-ji, который стоит около этого озера и просила о пристанище. Священник пожалел ее и принял, и она назвала свое имя, Otowa.
Однажды, в сезон посадки риса, Otowa пошла собирать папоротник, и, не замечая, что делает, подошла слишком близко к горе, где жил дух Mt. Konhoku, который ненавидит присутствие женщин. Затем, на пути домой, в сумраке, она выстирала свое запачканное кровью нижнее белье в в озере. Внезапно озеро стало большим, на него спустился туман, и голос вышел из тумана и сказал: "я — kami* этого водоема. Я ждал, пока ты придешь, в течение многих лет. Ты должна стать моей женой. Это — судьба, которая была предопределена с начала мира." Otowa просила снисхождения, но получила только три дня отсрочки. Она пошла домой в трансе и когда священник спросил ее что случилось, она рассказала ему все, горько плача. Священник стал проповедовать ей путь Будды, пока в ней не зародилась вера. На третий день на рассвете голос снаружи ее двери позвал ее. Она сказала прощайте сельским жителям и пошла к горе. Раздался звук копыт, сильного ветра и ожесточенного дождя. Затем появился благородный всадник на белой лошади, он подхватил Otowa, посадил ее на седло и исчез в утреннем тумане. Он был kami озера. Даже сегодня деревенские жители совершают преподношения духу озера в день, когда Otowa стала женой kami.
* по-видимому, дух <озера>, властитель, демон
В этой истории ясно видна связь между эмоциональным состоянием героини и образом мужа-демона. То есть мы не видим, почему они должны быть связаны, но только что они оба являются частью ситуации, подобно априорным факторам, принадлежащим менструации. Мощная привлекающая сила менструальной крови Otowa на запятнанной одежде отдает ее во власть духа озера и вынуждает ее выйти замуж за него. Слабое эмоциональное состояние героини также полностью типично для других легенд о менструирующих женщинах. Она даже совершенно забыла защитное табу, настолько, чтобы позволить себе идти около запрещенной горы, затем выстирать свою одежду в озере. Она возвращается домой в трансе, рыдает, и в назначенный день принимает свое свидание со смертью в озере. Она находится полностью во власти своего мужа-демона. Роковое нарушение табу кончается также и религиозным преобразованием, но не освобождением от наказания. Otowa "перерождена", но не в жизнь, так что ее религиозное переживание не было в психологическом отношении интегрировано. Если менструирующая женщина в традиционных обществах находится действительно в таком состоянии одержимости, то понятно, что она является запретной; и она и ее социальная группа должны быть защищены соответствующими мерами безопасности.
К этому времени я уже была уверена, что тот общий образ, который продолжает появляться в фольклорных традициях, является этим демоном-любовником или духом-мужем. Но распространенность этого образа не ограничена древними и примитивными источниками. Возникшая в двадцатом столетии теория Фрейда о том, что женщина испытывает в менструациях, поразительно подобна им.
Коротко — это: женщина переживает менструацию (полностью нормальное явление) как ненормальное поражение ее внутренних органов; за этим кровотечением стоит скрытая вера, что это является кровотечением от раны, а именно раны ее кастрации. Фантазия говорит, "я не имею ни ребенка, ни члена". Отказ от менструации может представить попытку излечить рану, и иметь неповрежденный половой орган, подобно мужчинам.
В этом утверждении звучит мотив, чтобы быть внутри раненным, также, как сиамцы полагали, что злой дух вступал в матки их девочек и ранил их, а именно предположение, что женщины хотят быть мужчинами и чувствуют потерю их мужественности в форме отсутствия члена наиболее остро каждый месяц в менструации. Позвольте мне высказать мое собственное мнение: я полагаю, что по существу это одно и то же. Женщина "ранена" каждый месяц болезненным столкновением с ее внутренним любовником или с ее духом-мужем. Боль проистекает из опыта двух сторон ее собственной природы". Я не имею ни ребенка, ни члена" означает, что "я имею и мужской и женский дух во мне".
Утверждение Фрейда, что эго женщины остается неполным, потому что остается фиксированным на образе отца, не должно быть отвергнуто, однако я хочу иначе интерпретировать термины, в которых выражено его клиническое наблюдение. Чувство потери, поражения, желания (потеря и желание — связанные противоположности), соответствуют удивительным образом эмоциональному характеру образов любовника, которые появляются как менструальный мотив в традиционных обществах и в снах современных женщин. Женщины, может быть, не столько "неполны", сколько созданы Природой как соединяющий, связующий противоположности принцип. Это стремление к "взаимосвязанности" является центральным фактором женского эго.
В то время как я изучала этот предмет, я собрала сновидения, которые видели женщины в период менструаций. Меня интересовало, будет ли связь между найденными мною историческими материалами и содержанием сновидений современных западных женщин? Первоначально я не предполагала, что мне встретится образ любовника. Я ожидала встретить что-либо связанное с матерью. Первоначально я сделала небольшой пилотный эксперимент, собрав 500 сновидений, случившихся как раз перед и сразу после начала менструаций, когда эмоциональная напряженность, кажется, достигает наивысшей точки. Позднее, этот эксперимент был повторен и расширен в двух известных мне докторских диссертациях. Однако, вопрос все еще нельзя считать решенным. Так, результаты одного эксперимента, сделанного с юными девочками, отличаются от результатов, которые получила я, в то время как второй эксперимент согласуется с моими выводами. В собранных мною сновидениях я была поражена статистической частотой повторения некоего образа, который я позднее назвала Неизвестным Мужчиной.
Многие из этих образов удивительно созвучны образам любовника "из иного мира", широко распространенном в менструальной мифологии. Незнакомый Мужчина вмешивается в привычную жизнь женщины. Мы не были бы удивлены, если бы в сновидениях женщин появлялись образы ее матери, или ее отца, или брака. Они все принадлежат жизни семьи и традиционной женской роли в обществе. Но образ неизвестного мужчины, который зачастую предстает угрожающим и опасным, разрушает гармонию и встает в оппозицию к привычному обыденному течению жизни. Эта "оппозиция", персонифицированная в образе незнакомца, кажется, новый фактор в психологической ситуации. Черты образа и сопутствующие ему эмоции сновидицы могут указать направление в котором происходят изменения в сознании.
Вот несколько фрагментов сновидений из того эксперимента. Конечно, они не могут интерпретироваться никаким способом, так как сновидицы полностью неизвестны. Что, как я надеюсь, можно увидеть из них — то, как эмоции любви, сексуального пробуждения, опасения, отвращения и обаяния неразрывно связаны с образом. Здесь мы начинаем видеть связь между внутренним образом и частью внешнего поведения так типичной для менструации. Сновидения:
(a) Наш дирижер <церковного> хора был также там, и каким-то образом я оказалась близка с ним. Это было красивое, эротическое чувство, которое сделало меня очень счастливой.
(b) Я оказалась одна на станции подземки и не могла выйти. Мужчины начали собираться вокруг меня и говорить грубые вещи и смеяться. Я испугалась этого и пытаюсь урезонить их.
(c) Я еду в поезде ночью. Астенически выглядящий человек забирается через окно в мое купе. Он говорит со мной, целует меня, бросает ярко-красное одеяло поверх нас, чтобы защитить нас от взглядов других людей. Он говорит, что я должна идти с ним. Почти без сопротивления я следую за ним. Мы идем через луг, где мы должны быть осторожны, чтобы избежать нападения опасных шершней. Затем мы подходим к озеру и собираемся его переплыть.
(d) Ужасный, злой мужчина врывается в дом, где моя сестра и я находимся одни, и насилует и мою сестру, которая замужем, и меня, девственницу.
(e) Это поздно вечером. Я только что приняла душ и надела бледную розовую длинную ночную рубашку. Я открываю дверь ванной, которая выходит в мою спальню. Свет в ванной горит, но спальня находится в темноте. Я только различаю спящие фигуры моего мужа и трех детей в кровати. Они все, кажется, спят, уткнувшись лицами в подушку. Теперь я вижу мужскую фигуру, стоящую в темноте в дверном проеме зала. Я могу видеть только его ногу. Так или иначе я знаю, что он не собирается делать что-либо неприятное для меня. Он только хочет, чтобы я знала, что он — там. Так мы стоим в двух дверных проемах, рядом, подобно средневековому диптиху, и визуально мы — противоположности. Он, в темноте, мужчина, в грубой темной одежде, и я, женщина, в свете ванной, вся розовая, легкая, мягкая и влажная.
Может ли иметь смысл объединять столь различно звучащие образы в один класс? Могут ли такие разные фигуры — насильника из подземки, дирижера церковного хора как любовника, неизвестного мужчины в доме сновидицы — быть описаны в обобщенных терминах? Разве мы не должны принимать защитные меры против незнакомца и приветствовать только мужчин, про которых мы знаем, что они безопасны для нас? Ответ на эти вопросы зависит от нашего характерного способа отвечать на события в жизни. Конечно, мы можем подавить новые переживания на некоторое время. Но невозможно построить свою жизнь так, чтобы предотвратить все изменения, и при этом продолжать жить. Будет ли приветствоваться новое событие с надеждой или проклинаться как злой рок, — все это может зависеть не только от того, хорошо ли оно или плохо на самом деле, но также и от внутреннего состояния человека, от его внутреннего отношения. Это относится также и к любви; каждый любовник появляется сначала как совершенно неизвестный нам, незнакомец, и может принести женщине и большую радость, и большую опасность. Возможно, эти образы незнакомого мужчины в менструальных сновидениях имеют психологическую цель, касающуюся именно этих внутренних отношений.
Одновременно с широко распространенным запретом, отделяющим женщину от ее мужа во время менструации, была почти одинаково широко распространена вера, что зачатие происходит наиболее легко, или исключительно, как раз перед, только после, или даже в течение ежемесячного кровотечения.
Древние китайцы считали, что в последний день менструации является наилучшим временем для зачатия. Susruta, известный индийский врач (ок. 100 нашей эры) соглашался, что в это время беременность наиболее с готовностью происходит, потому что тогда рот матки открыт, подобно цветку водной лилии к свету. Аристотель, Плиний и Galen, все думали, что женщины зачинают в менструациях.
Талмуд, строго запрещает мужчине близость с женой на семь дней после того, как закончилось ее кровотечения, однако допускает возможность зачатия в течение запрещенного времени. Но дети, зачатые в период менструации, будут "чахлые, глупы, повреждены, эпилептик, или безумны". И позже, в христианской церкви, Thomas Aquinas (Фома Аквинский?) считал, что мало того, что близость в течение менструации является смертельным грехом, но и что дети, рожденные этой близостью, будут прокажены или уродливы.
Еще в начале двадцатого столетия, известный немецкий гинеколог Hermann Ploss и американский гинеколог Havelock Ellis считали, что все с очевидность указало на менструацию как время зачатия.
Маргарет Мид, изучавшая культуру североамериканских индейцев, описывает выходящий из употребления древний запрет на сексуальный отношения в течение менструации. Старая индейская женщина говорит: "When we were young we kept away from our husbands for four days, now this is no longer done and look at the young women today, they have a child so high, and so high, and so high, and one hiding in their skirts, one on their backs, and one in their bellies."*. Зачатие таким образом с очевидностью происходит в течение тех четырех запрещенных дней.
* Увы, я так и не смог адекватно перевести это глубокомысленную фразу. Подстрочный перевод звучит так:
"Когда мы были молоды, мы держались далеко от наших мужей в течение четырех дней, теперь это больше не делается, и если посмотреть на молодых женщин сегодня, они имеют ребенка столь высоко, и столь высоко, и столь высоко, и одно сокрытие в их юбках, один на их задних частях, и один в их животах". Возможно, имеется в виду наличие детей разного возраста (выше, выше и выше, самый младший держится за материнскую юбку и т.д.)
Один из предложенных мне вариантов:
"В прежние времена женщины воздерживались от близости с мужьями в течение четырех дней, а теперь это больше не делается. Нынешние молодые женщины соединяются с мужьями очень часто и не соблюдают никаких ограничений сроках, а так же будучи беременными или в присутствии маленьких детей".
Хотя в обоих случаях непонятно как это "с очевидностью" указывает на время зачатия. (Conception therefore clearly occurred during those four forbidden days.)
Если кто-то имеет лучший перевод, буду благодарен за предложение.
Наблюдение, что сексуальное желание у женщин часто усиливается как раз перед и даже в течение менструации, было сделано еще в древнейшие времена. Частично это было причиной, почему врачи думали, что зачатие должна иметь место именно в этот период. Но начиная с открытия фертильного периода* в 1937 Knaus и Ogino, этот факт игнорировался, так как он совершенно не соответствовал "относящимся к воспроизводству целям природы." Все же Havelock Ellis, в двух эссе, "The Phenomena of Sexual Periodicity" и "The Menstrual Curve of Sexual Impulse" накопил достаточное количество свидетельств, чтобы показать "тенденцию женщины к половым сношениям в течение менструации". Он использовал два случая, в одном из которых фигурировала мастурбация, а во втором — эротическое содержание сновидений, которые коррелировали с менструальным циклом. В обоих случаях он нашел согласованную кривую, которая поддержала его убеждение, что время зачатия связано с периодом возрастания сексуального желания у женщин и с менструациями. Это представляло остаток ее прежней "природы животного", в котором течка была нормальным временем для совокупления. Табу против близости в течении менструации были только культурным ограничением, от которого просвещенное знание могло вполне отказаться.
* Фертильный (периовуляторный) период — период менструального цикла, в течение которого возможно оплодотворение.
Сегодня мы знаем, что дело обстоит иначе. Дети не зачинаются в менструации. И все же существовавшее на протяжении долгого времени убеждение, что зачатие имеет место в менструации — бесспорно психический факт, если даже и не физиологический, и указывает на психическое присутствие того, кто может дать женщине ребенка. Строгие предостережения средневековых проповедников против близости в течение менструации не были бы необходимы, если бы не существовали некие мощные силы, привлекающие к этому действию — не требовалась бы ни угроза смертной казни в семитских обществах, ни распространенная в некоторых примитивных обществах вера, что даже только взгляд на менструирующую женщину может привести к смерти. Или женщина приобретает какую-то особую привлекательность в это время, или особенно сильно ее сексуальное желание, что, по большому счету, говорит о том же.
Мы все еще находимся в нашем поиске. Если зачатие, фактически, не происходит в течении менструации, хотя в течение тысяч лет полагали иначе, эта вера — факт, который должен иметь причину. Если женщины часто сексуально пробуждаются в менструации, то мы наблюдаем инстинктивную реакцию, которая не связана с целью воспроизводства. Но тогда, какова ее цель? Я начала постепенно находить ответы, когда натолкнулась на описания шаманистских практик инициации женщин в сохранившихся ритуалах и легендах североамериканских индейцев. В книге Мирча Элиаде "Шаманизм" (1964), он описывает, как девочки становятся шаманессами среди коренных племен Индии. Сначала, девочка видит сон, в котором один из духов потустороннего мира просит ее выйти за него замуж. Девочка сначала отказывается, и в итоге ее мучают кошмары. Потусторонний любовник угрожает ей приступами болезни или психическими расстройствами. Девочка может тогда заболеть или находиться в диссоциированом состоянии какое-то время. Она бродит одна в лесу или на полях. Наконец она принимает предложение стать шаманессой; семейство устраивает ее брак и впоследствии дух-опекун посещает ее регулярно; он берет ее в джунгли на продолжительное время. Она приносит ему ребенка, но сексуальные отношения не являются главным. Он инструктирует ее через ее сны и таким образом она выполняет свои обязанности шамана в племени.
Похожая история описана в мифе индейцев племени Kwakiutl Северо-западного побережья, названного K.almodelanaga:
Племя было на зимней стоянке. Их вождя называли Q.ade. В один из дней, когда он совершал ритуал камлания*, его сестра, Q.walanenega, исчезла. Она долго не исчезала, когда она стала действительно больной, в месте, где женщины остаются, когда они исчезают. Но после двух ночей ее слышали, говорящей с духом, которого называют Helemil, и она просила его дать ей священную шаманскую песню. Потом она исчезла снова, но ночью они слышали ее песню от далеко.
* Камлание - шаманский ритуал, приводящий в экстатическое состояние; сопровождается пением и ударами в бубен.
Затем, когда пришла ночь, все племя собралось в ритуальной хижине. Они начали бить быстрый ритм на бубнах. И тогда у входа в хижину раздался крик сестры вождя. И как только она вошла, она превратилась в шамана. Она запела свою шаманскую песню, и затем она укусила четырех мужчин, и сказала: "я была возвращена к жизни нашим другом Helemil, и он сказал мне, что, если кто-либо захочет заняться любовью со мной в течении нескольких лет, он немедленно убьет его. Так сказал наш большой друг мне. И в течение десяти лет я буду лечить больных среди вас".
"Место, где женщины остаются, когда они исчезают" является менструальной хижиной, и находится вне племенной области. Сестра вождя удаляется на время ее обычного месячного цикла. Но когда она получает предложение стать шаманессой, она действительно исчезает. Она встречает своего духа-опекуна, Helemil, проводит некоторое время с ним в лесу, и затем возвращается в племя, чтобы выполнять свои шаманские обязанности. Настолько похожа, и настолько же отлична эта история от трагической японской легенды о Otowa, которая встретила свою смерть с kami (демоном) озера. В этой истории встреча с духом в менструации ведет к призванию как преподаватель и целитель.
У индейцев племени Kathlamet есть история "Девушка Gila'unalX, которая была унесена духом Thunderbird." В ней рассказывается о племени, которое имело обыкновение уходить охотиться на лося высоко в горы. Но было узкое ущелье, через которое они должны были пройти, которое было охвачено духом Thunderbird. И была в племени молодая девочка, у которой менструация началась впервые, и ей не разрешали идти. Но она не любила оставаться одна на стойбище, и как-то одна женщина сказала ей, " Однажды мы собирались рыть корни. Я поднялся туда, хотя у меня была менструация, и ничто не случилось со мной. Возможно они лишь обманывают тебя." И в следующий раз молодая девочка пошла с женщинами, но когда они были на горе, другие женщины потеряли ее. Они искали ее, но не могли найти ее. Туман закрыл все. Тогда они пошли в ущелье, охваченное Thunderbird, и там они нашли ее, около камней. Они звали ее, взял ее руки и пробовал тянуть ее, но она не двигалась и не говорила. Ее лицо было искажено до неузнаваемости. Так что женщины наконец оставили ее и возвратились к племени и сказали людям, что она стала монстром, и они были очень напуганы. На следующий день все племя пошело, чтобы искать ее, но никто не смог найти ее. Рассказ заканчивается:
"Когда спустился туман, они услышали ее, поющей песни шамана в камнях. Таким образом она сделала. Когда они пришли на место, где она была, она пела песни шамана. Тогда люди бросили поиски и пошли домой. Вождь Gila'unalX пошел домой. Поэтому запрещают брать девочек, которые являются только что созревшими, на гору Saddle, потому что та девочка была потеряна. Thunderbird взял ее."
Мне казалось, что с открытием этих легенд мой поиск психологического, а не физиологическое объяснения тех специфических эмоциональных состояний, сопровождающих менструацию наконец нашел ответ. Его суть сосредоточилась на образе незнакомого любовника или мужа-духа, который появляется в мифах, легендах и менструальных снах. Союз женщины с этим возлюбленным не может иметь отношение к появлению детей во внешнем мире. Все же характер образов имеет все знаки действительно инстинктивного и поэтому целенаправленного явления. Индейские шаманские легенды показывают, что это может иметь внутреннюю, духовную цель. В этом случае проблематичное эмоциональное состояние женщины в ее период может указать внутреннюю напряженность. Именно это действительно означает быть захваченным.
Ни в одном из этих мифов факт становления шаманессой не имеет счастливого результата для личного развития молодой женщины. В Kathlamet мифе девочка впадает в психотическое состояние (каталептическое состояние или состояние fugue,* если мы берем текст буквально). Я подозреваю, что эго-сознание относительно примитивных групп, из которых взяты эти истории, не было дифференцировано достаточно, ни чтобы противостоять столь мощному архетипу, ни интегрировать его содержание. Поэтому женщины, которые впадают в состояние одержимости Духом, действительно потеряны для всей дальнейшей жизни в условиях племени. Возможно именно поэтому менструирующая женщина казалась настолько ужасно опасной; потому что ее состояние одержимости в это время угрожало коллективному эго племени. Только в современной западной культуре сознание стало достаточно сильным, чтобы дать возможность ассимилировать образ появляющегося менструальный период любовника-демона.
* fugue — возбужденное состояние сознания, в котором субъект, совершающий какое-либо действие, кажется находящимся в полном сознании(осведомленности), но вернувшись позднее в свое нормальное состояние сознания, он не может вспомнить совершенный акт.
Что мы подразумеваем под эго-сознанием, которое достаточно дифференцировано или достаточно сильно, чтобы ассимилировать внутреннюю фигуру? И как мы переходим от стадии культуры, индивидуальной или коллективной, где невозможна ассимиляция, к той, где она возможна? Вспомним, что менструация появляется только у наиболее высоких видов — от приматов и дальше. У более низких животных момент овуляции является одновременным с периодом течки (oestrus), и с половым актом. Женщина поэтому абсолютно идентифицирована с ее инстинктивной природой. Среди людей, спаривание не ограничено периодом течки. Есть значимое различие между овуляцией и моментом физиологического зачатия и менструацией, которой заканчивается один цикл и начинается другой. Женщина может принять любовника не только, когда она может зачать ребенка, как это происходит у самок животных. Она может принять его в любое время когда она желает. И этот факт также представляет начало психического дифференцирования.
Это отмечает момент, где выбор, или персональный эрос, вмешиваются в биологическую схему. Инстинктивное желание отщепляется от обязательно относящейся к воспроизводству цели. Первичная бессознательная идентичность между субъектом и объектом разрушается, когда объект может быть воспринят и оценен. Когда женщина может выбирать, то существование другого, отличного от себя, становится субъективно реальным для нее. Это обеспечивает полярность в который различение, и, таким образом, психологическое сознание, возможно. Таким образом энергия, которая освобождается в начале менструации, и которую бессознательное репрезентует в форме образа незнакомого любовника или мужа-демона, может иметь целью психическое развитие женщины. Это — не физический ребенок, который зачинается в менструации, как столь долго думали, но духовный ребенок.
И все же это — тот же самый инстинктивный эрос, который ведет к зачатию ребенка в овуляции. Мы имеем т.о. возможность говорить о психическом цикле женщины, как содержащемся в пределах менструального цикла, по крайней мере, в качестве модели. Половину его, время до овуляции, принадлежит ее коллективной и инстинктивной жизни как матери и продолжательнице рода. Вторая половина, от овуляции до менструации, принадлежит ее психической жизни как личности, с необходимостью осознать смысл своей жизни и реализовать его.
Можно сказать, что эти стадии взаимообратны. В дни после менструаций женщина часто освобождается от запутывающих эмоций. Она открыта и энергична и способна к большому количеству творческой работы. И в дни, приближающиеся к месячным она находиться в весьма очевидно регрессивном состоянии. Она склонна отдалятся от других; конфликты, которые могут обычно сдерживаться, принимают чудовищные формы. Ежедневные обязанности могут быть внезапно стать трудновыполнимы. И мы видели в легендах, каким действительно опасным этот регресс может быть.
Но сосредоточивающееся на само себе (introverting ) либидо второй половины цикла — это зародыш extraverting либидо следующего периода. Я думаю, именно поэтому фигура шаманессы появляется в легендах о женщинах во время менструаций. Она представляет свойственную возможность женщины не только иметь детей, но также и понимать, преподавать и исцелять. Это таинственное перемешение обеих стадий, которое придает смысл всему этому процессу в целом.
На еще более глубоком уровне, возможность личного эроса, которая содержится в разделении овуляции и менструации у женщины, также открывается в желании осознать царство образов(?), сопутствующих конфликтам и проблемам любви.* Мы снова вернулись теперь к каббалистической легенде о менструации как наказании Евы, расплате за наслаждение от плода дерева познания добра и зла. Желание обладать <объектом желания> никогда не достигает цели. Образ становится субъективно реальным, вместе с эросом, когда констеллируется образ любовника, неважно, внутри или вовне.** Творческая напряженность этого дуализма инстинктивного либидо позволяет проявится истинной индивидуальности (личности). Эрос создает энергетический континуум, служащий источником всех творческих сил, который поддерживается только потому, что эрос никогда не прекращает желать и никогда окончательно не достигает желаемого. Напряженность эроса может устранить истинный альтруизм. И все же без этой напряженности жизнь является плоской и нереальной — и бессознательной.*
* At a still deeper level, the possibility of personal eros which is contained in the separation of ovulation from menstruation in women also opens out, in the fact of desire made conscious, the whole realm of the shadow, of conflict and the problem of love.
**The reality of the shadow is born, together with eros, when the image of the lover is constellated, within or without.
Проблема любви (союза противоположностей) неразрешима во внешней жизни, и она также неразрешима во внутренней жизни. Это не означает, что эта проблема неразрешима вообще. Это означает, что способ решения — идти назад и вперед, от внутреннего до внешнего и затем снова внутрь. Встреча женщины с ее возлюбленным на внутреннем уровне, где сознательное понимание ее жизни развито, где личный творческий потенциал находит свое выражение, где есть опора на духовные ценности — все это придает смысл попыткам решения этой проблемы и является простой подготовкой к разрушающимся требованиям любви в реальных человеческих отношениях.*
* The meeting of the woman with her lover at an inner level where conscious understanding of her life is developed, where personal creativity finds its expression, where spiritual values can be affirmed-that is, where the whole difficult process begins to make sense and be worth doing-is a mere preparation for the shattering demands of love in real human relationships.
Мы все время разрываемся между противоположностями. Между потребностью в близости и необходимостью сохранять дистанцию в дружбе; между "я" и "ты". Мы терпим неудачу в нашей способности совместно нести радости и горести брака. Мы влюблены и мы лишены любви; наполнены и пусты; голодны и насыщены; затронуты настолько глубоко, что теряем голову, или равнодушны. Мы защищаем нашу личную целостность против вторжения любви, мы используем различные способы, чтобы не попасть под влияние самим, но стремимся поймать и ограничить свободу любимого. И все же потребность в союзе настолько сильна, что мы вынуждены, несмотря на у наши неудачи, пытаться снова и снова. Это ложная дихотомия, говорить о решении проблемы любви или на "внешнем", или "внутреннем" уровне. Необходимо прилагать усилия и там, и там, но решение не может быть достигнуто окончательно ни на одном уровне. Иначе жизнь не имеет никакого смысла.
Эту модель мы видим в менструальном цикле, где мы находим очевидность двухфазного паттерна в женской психической жизни — фазой, в которой энергия прогрессирует во внешнюю жизнь; и фаза, где адаптация снижена, где возбудимость преобладает, и образ любовника представлен в бессознательном материале.
Означает ли это, что мы преуспеваем только в прогрессивной, менее эмоциональной фазе нашей жизни, и терпим неудачу, когда эмоции преобладают? Совсем нет. Таков лишь взгляд современного чрезмерно рационалистического мышления. Я считаю, что женщина имеет возможность добиться успеха в этой фазе своей жизни. Ее способность подчиняться любви и внутри, и во вне себя, отмечает ее способность к изменениям, ее способность открыться новому, чему-то, что она не переживала прежде, и, таким образом, для осознания истины и для сознательной любви. Способность принимать эмоции — необходимое условие сознательного психологического и интеллектуального развития, а не его антитеза.
Понятие анимуса, данное Юнгом, как внутреннего мужского компонента женской психики, которая является носителем ее потенциала для психологического развития, не принимается многими женщинами в настоящее время. Они полагают, что мужчины и женщины фактически намного более сходны, чем культура до сих это трактовала, и что сильное эго и способность добиваться чего-либо в <внешнем мире?> мире не являются исключительно мужскими привилегиями. Может вполне быть, что описания Юнгом анимуса были относительно недифференцированы и зависели в значительной степени от типа тех трансферных проекций, которые он был склонен констеллировать в его пациентах-женщинах. Все же любой, кто работал с женскими сновидениями и внимательно выслушивал то, что движет ими в жизни, не может не понимать, что женские сновидения о мужчинах и отношениях с мужчинами имеют огромное значение, безотносительно их стадии личностного развития. Почему мы должны удивляться этому?
С биологической точки зрения очевидно, что сексуальное либидо принимает формы, необходимые для сохранения вида, когда речь идет о гетеросексуальных отношениях. Этот факт имеет как биологическое, так и символическое и психологическое значение. Безотносительно к образу жизни женщины, это не должно отличаться от ее биологических детерминантов. Это должно также обеспечивать выживание вида. Символические образы, которые выражают расширение биологических функций в психологические, естественно, будут использовать для собственной репрезентации образы тела и инстинктивного либидо. Как жестоко, если это так! (?)
Бессознательное, кажется, игнорирует факт, что женщины сегодня экспериментируют с большой свободой во всех видах любви, и идет по пути создания бесконечных сновидений о любовнике-мужчине. Возможно такие сновидения даже усилены, из-за нашей тенденции сопротивляться компенсаторной, бессознательной точке зрения, или потому, что коллективные отношения в западном мире стали слишком рационалистическими, игнорируя присутствие в психической жизни contra-sexual "другого", который не может быть успешно интегрирован в эго-сознание.
На что я хочу обратить внимание, это больше чем спорное содержание образа любовника: качество того, что случается в отношениях между женщиной и ее противоположностью — тем, кто "не я" в ее жизни. Тайна любви — то, что любимый может быть "получен" на какое-то время, но не "приобретен" навсегда, или иначе любовь потерпит неудачу. Желание может быть удовлетворено на какой-то момент времени, но не на всю жизнь. Любимый все равно остается "другим" и недосягаемым.
А то, что при этом происходит — все более и более увеличивающаяся потребность в установлении связей между личными общечеловеческими ценностыми <(созданию связной каритны мира?)> — к людям, к общим целям, к миру идей — должна быть осознана и принята как цель жизни.*
* What does happen is that increasingly the need for a personal and productive relatedness-to people, to general goals, to the world of ideas-is embraced and accepted as the goal of life.
Поскольку, то, что я только что говорила, касается отношений женского эго с бессознательным и, таким образом, с психологическим развитием, появление фигуры "незнакомого любовника" в менструальном цикле женщин может указать, что паттерн процесса индивидуации у женщин отличен от мужского. Менструация принадлежит первой половине жизни женщины, не второй. Возможно, она не настолько способна расколоть хронологически свое развитие на две половины, с коллективными обязанностями в первой половине жизни и личностном развитии во второй. Коллективные обязанности женщины по отношению к детям и семье оказывают, без сомнения, большое влияние на ее личностное развитие, а ее личностное развитие неизбежно сказывается на ее коллективных обязанностях. Возможно, ее психологическое развитие находится, в первую очередь, в диалектической зависимости от ее отношений с внутренним миром и с внешним.
Индивидуальные различия среди женщин должны уважаться; они, конечно, охватывают широкий диапазон. Но если верно, как я полагаю, что в психической жизни женщины отражаются ее биологические ритмы (или наоборот!), и, — а это ясно имеет место — что женские биологические функции падают в тот же время, как наблюдается появление внутренней фигуры "незнакомого любовника", который стимулирует женщину к личностному психологическому развитию, то, следовательно, именно потребность в налаживании взаимосвязей между полярными принципами должна быть ключом к женской психологии.
(фрагмент)
Любопытно, что одно или оба эти правила (не касаться земли и не видеть солнца) во многих частях света выполняют и девушки в период полового созревания. Так, по обычаю лоангских негров достигших этого возраста девушек заточают в отдельные хижины и запрещают им прикасаться к земле обнаженными частями тела. У зулусов и родственных им племен Южной Африки, если первые месячные начинаются "у девушки во время прогулки, сбора хвороста или работы в поле, она бежит к реке и весь день скрывается в зарослях тростника, чтобы ее не заметил кто-нибудь из мужчин. Свою голову она тщательно укутывает покрывалом, чтобы солнечные лучи не попали на нее и не превратили девушку в иссохший скелет. С наступлением темноты она возвращается домой, где ее на некоторое время подвергают заключению в хижине". По обычаю племени ава-нконде к северу от озера Ньяса после первой менструации девочку вместе с несколькими другими женщинами переселяют в затемненную хижину. Пол хижины покрыт высушенными банановыми листьями, и в этом "доме Авасунгу" (то есть в доме "девушек, у которых нет сердец") запрещается раскладывать костер.
В Новой Ирландии девушек на четыре-пять лет подвергают
заточению в тесных клетушках; все это время они проводят в темноте без права
ступать на землю. Вот как описывает этот обычай очевидец: "Я слышал о
существовании диковинного обычая, относящегося к некоторым совсем молоденьким
девушкам, от местного учителя и обратился к вождю с просьбой отвести меня к их
хижине. Хижина эта имела около восьми метров в длину и была обнесена оградой из
бамбука и тростника. Над входом в знак того, что хижина находится под строгим
табу, был повешен пучок сухой травы. Внутри хижины находились три сооружения
конической формы, приблизительно 7—8 футов высотой и 10—12 футов в окружности у
основания. Сделаны эти клети были из широких листьев пандануса, пригнанных друг
к другу так плотно, что через них почти не проникал воздух и свет. Сбоку в
каждом таком сооружении имелось отверстие, прикрытое двойной дверью из
сплетенных листьев кокосовой пальмы и пандануса. На высоте около трех футов над
землей вместо пола был настлан бамбуковый помост. Нам сообщили, что в каждой из
этих клетей было заключено по девушке: узницы оставались там не меньше
четырех-пяти лет, не имея права выходить из хижины. Слыша все это, я не верил
своим ушам,— рассказанное казалось слишком ужасным, чтобы быть правдой. Я
обратился к вождю и сказал, что мне бы хотелось заглянуть внутрь клеток, а
заодно увидеть девушек, чтобы иметь возможность подарить им бусы. Он ответил,
что смотреть на них — табу для любого мужчины, за исключением их родственников.
Но, видно, прельстившись обещанными бусами, он послал за старухой, которая
присматривала за узницами и одна имела право отворять двери клеток. Пока мы
ждали, девушки недовольным тоном разговаривали с вождем, как будто были с ним в
чем-то не согласны и выражали какие-то опасения. Наконец пришла старуха, и
выражение лица у нее было, надо сказать, далеко не дружелюбным. Она,
по-видимому, неодобрительно отнеслась к просьбе вождя разрешить взглянуть на
девушек. Впрочем, ей пришлось подчиниться вождю и открыть дверь. Девушки стали
с любопытством рассматривать нас и, получив приказание, протянули руки за
бусами. Я, однако, намеренно присел в некотором отдалении от них и вынул
приготовленные бусы, так как хотел, чтобы они вышли из клеток и дали мне
возможность осмотреть их изнутри. Мое желание создало дополнительную трудность:
девушкам во все время заточнения не разрешалось касаться ногами земли. Но им
очень хотелось заполучить бусы, так что старухе пришлось выйти наружу и набрать
хвороста. Она разложила его на земле, после чего подошла к одной из девушек и
помогла ей выйти из клети. Старуха поддерживала ее за руку, когда та
переступала с одного полена на другое, пока не приблизилась ко мне настолько,
чтобы взять протянутые бусы. Я пошел осмотреть внутренность покинутой ею
клетки, но едва мог просунуть в нее голову — такой спертый там был воздух.
Клеть была вычищена, их за исключением нескольких коротких стволов бамбука для
хранения воды, в ней не было ничего. Пространства девушке хватает лишь на то, чтобы
сидеть на бамбуковой платформе на корточках или лежать поджав ноги. Если
прикрыть дверь, то в клетке, пожалуй, не видно ни зги. Выходить из кяети
девушкам позволяется всего один раз в день для того, чтобы обмыться в
деревянной лохани или тазе, стоявшем рядом с каждой клетью: они, говорят,
сильно потеют. Сажают девушек в эти душные клетушки в совсем юном возрасте и
держат до тех пор, пока они не достигают брачного возраста. Затем их выпускают
на свободу, где их ждет роскошный свадебный пир. Одной из девушек было лет
четырнадцать-пятнадцать, она, по словам вождя, провела в своей клети пять лет и
скоро должна была выйти на волю. Двум другим было приблизительно восемь и
десять лет, и им предстояло высидеть там еще несколько лет".
В одном из округов Британской Новой Гвинеи (Кабади) "дочерей вождя в
возрасте приблизительно двенадцати-тринадцати лет два или три года держат
взаперти. Им ни под каким видом не разрешается выходить из дома, в который не
проникает солнечный свет". У двух граничащих друг с другом родственных
племен с побережья Новой Гвинеи, ябим и бу-кауа, достигшую полового созревания
девушку примерно на пять или шесть недель подвергают заточению во внутренней
части дома. Ей запрещается сидеть на полу, чтобы ее нечистота не прилипла к
нему; присаживается она на специально принесенное полено. Девушка не имеет
права касаться ногами земли. Если ей нужно на короткое время выйти из дома, она
обертывается циновками и надевает на ноги две половинки кокосового ореха,
которые, наподобие сандалий, прикрепляются, к ее ногам при помощи лиан. У
отданомов Борнео девочек в возрасте восьми или десяти лет заточают в маленькую
комнату или келью и на долгое время лишают всякой связи с внешним миром. Дома
отданомов строятся на сваях и освещаются через одно-единственное окошечко,
выходящее на пустынное место, так что девочка находится почти в полной темноте.
Даже в случае крайней необходимости ей не разрешается покидать комнату. В
продолжение всего срока заточения ее не имеет права посещать ни один из членов
семьи. Для ухода к ней приставлена рабыня. Время своего одиночного заключения,
которое нередко растягивается лет на семь, девочка коротает за плетением
циновок или за каким-нибудь другим рукоделием. По причине неподвижного образа
жизни ее рост задерживается, и, когда по достижении половой зрелости ее наконец
выпускают на волю, лицо ее бывает бледно как воск. Девочке вновь показывают
солнце, землю, воду, деревья и цветы, как если бы она только что родилась на
свет. На грандиозном пиру в ее честь убивают раба и обмазывают девочку его
кровью. В прошлом в Сераме девушек по достижении половой зрелости в одиночестве
запирали в темную хижину.
На острове Мабуйаг в Торресовом проливе, когда у девочки впервые наступают месячные, в темном углу дома из веток кустарника делается загородка круглой формы. Девочка —на нее надевают ручные и ножные браслеты, перевязи, венок, а также ушные, нагрудные и спинные украшения из раковин — садится на корточки посреди этой загородки, так что видна лишь ее голова. Здесь ей надлежит оставаться в заключении три месяца. Все это время над ее головой не должно сиять солнце, хотя ночью ей разрешается выходить из хижины (в это время меняют ветки кустарника, за которыми она скрывается). Девочка не имеет права касаться руками пищи: ее кормят одна или две пожилые женщины, ее тетки по материнской линии, приставленные для ухода за ней. Одна из этих женщин в лесу готовит для нее пищу на особом огне. Девушке запрещено употреблять в пищу мясо черепахи и черепашьи яйца, но в растительной пище ее не ограничивают. Во время заключения ни один мужчина, включая ее собственного отца, не имеет права входить в дом. По истечении трехмесячного срока служанки на своих плечах относят девочку к пресноводной лагуне, чтобы она не касалась ногами земли. При этом соплеменницы, окружив девочку, сопровождают ее до самого берега. На берегу с нее снимают украшения, после чего носилыцицы вносят ее в воду и окунают, а все остальные женщины обрызгивают девочку водой. Выйдя из воды, одна из служанок накладывает для своей подопечной кучу травы. Другая бежит к подводной скале, ловит небольшого краба, отрывает ему клешни и спешит назад к лагуне. За это время там успевают разжечь огонь, на котором поджаривают клешни краба. Служанки кормят девочку жареными клешнями. После этого на нее вновь надевают украшения, и вся компания гуськом шествует обратно в селение: девушка идет между своими старыми тетками, которые держат ее за запястья. Тетки передают ее своим мужьям, один из которых ведет ее к себе домой, где для всех устраивается угощение, и девочке разрешается есть пищу своими руками. На следующих за угощением танцах девочка отплясывает под руку с мужьями теток, которые ухаживали за ней во время заточения.
Аборигены племени яраиканна на полуострове Кейп-Йорк в
северной части Квинсленда, по имеющимся сведениям, в течение месяца или шести
недель содержат достигшую половой зрелости девушку в одиночестве, доступ к ней
разрешен только женщинам. Проводит она это время в специально выстроенной для
нее хижине, лежа на полу на спине. Из-за того, что ей воспрещается смотреть на
солнце, до заката она лежит с закрытыми глазами (в противном случае ей не
избежать болезни носа). В течение всего периода заточения, чтобы ее не укусила
змея, девочке запрещено есть то, что Живет в соленой воде. Ухаживающая за ней
пожилая женщина кормит ее кореньями, ямсом и поит водой. У других австралийских
племен в таких случаях был обычай по пояс или выше зарывать девушек в землю,
вероятно для того, чтобы укрыть их от солнечного света.
Калифорнийские индейцы верили, что во время своей первой менструации девочка "в
особой степени наделена сверхъестественной силой, которая далеко не всегда
является чем-то вредным и оскверняющим. Часто, однако, они были склонны
полагать, что с этим состоянием связаны неблагоприятные последствия. Индейцы не
ограничивались тем, что изолировали девочку от семьи и общины,—они пытались
напрочь отрезать ее от внешнего мира. Ей, например, строжайшим образом
запрещалось оглядываться вокруг себя. Поэтому ходила она с опущенной головой,
не глядя на окружающий мир и на солнце. В отдельных племенах девочку закутывали
одеялом. Многие из этих обычаев, например запрет прикасаться к собственной
голове и чесать ее руками (для этого надо было пользоваться особым орудием),
очень сходны с соответствующими обычаями племен северного побережья Тихого
океана. В одних случаях девочку кормили женщины, в других она обязана была
поститься".
Индейцы-чинуки, обитатели побережья штата Вашингтон, по
достижении дочерью вождя половой зрелости в течение пяти дней укрывали ее от
взоров соплеменников. Ей запрещалось смотреть на других людей и на небо, а
также собирать ягоды. Существовало поверье, что стоит ей взглянуть на небо, как
наступит плохая погода; что, если она вздумает собирать ягоды, пойдет дождь;
что, если она повесит свое полотенце из кедровой коры на ель, дерево тут же
засохнет. Девочка выходила из дому через особую дверь и купалась в бухте в
отдалении от селения. В течение нескольких дней она постилась, после чего в
течение длительного времени ей запрещалось есть свежую пищу.
Когда у индейцев-ахт, или нутка, на острове Ванкувер девочки достигают половой
зрелости, их переселяют на крытую веранду "и со всех сторон окружают
циновками, так что им не видно ни солнца, ни огня. В этой клети они остаются на
одной воде несколько дней. Чем дольше девочка остается в заточении, тем большую
честь это делает ее родителям. Но если становится известно, что во время этого
тяжкого испытания она видела солнце или огонь, она обесчещена на всю жизнь".
На ширмах, за которыми скрываются девушки, нарисованы мифические птицы грома. В
течение восьми месяцев по достижении половой зрелости ей не разрешается есть
свежую пищу, особенно лососей. Кроме того, она должна есть в одиночестве и
пользоваться при этом собственной чашкой и блюдом.
Достигшая половой зрелости девочка из племени тсетсаут (Британская Колумбия) носит широкополую кожаную шляпу, которая заслоняет ее лицо от солнца. Считается, что если на ее лицо попадет солнечный свет или она посмотрит на небо, то пойдет дождь. Кроме того, шляпа защищает ее от огня, который не должен касаться ее кожи. В течение двух лет она живет в отдельной хижине, хотя видеть других людей ей не возбраняется. По истечении этого срока какой-нибудь мужчина снимает с ее головы шляпу и выбрасывает ее. По обычаю бил-кула, или бела-кула (Британская Колумбия), девочка по достижении половой зрелости должна спать в сарае с отдельным очагом. Спускаться в основную часть дома и сидеть у семейного очага ей запрещено. В течение четырех дней она должна недвижимо пребывать в сидячем положении. Днем она постится, но ранним утром ей дают немного пищи и питья. По истечении четырех дней заточения она получает право покидать свою комнату, но только через особое отверстие в полу (белла-кула строят дома на сваях). Ей, однако, еще воспрещается входить в главную комнату. Выходя из дому, она надевает широкополую шляпу, которая защищает ее лицо от солнечных лучей. Считается, что, если свет солнца попадет ей на лицо, это плохо отразится на ее глазах. Она может собирать ягоды на холмах, но еще целый год не имеет права приближаться к реке или к морю. Стоит ей съесть свежего лосося, и она лишится чувств или ее рот превратится в длинный клюв.
При появлении у девочки первых признаков половой зрелости индейцы-тлинкиты (колоши) запирали ее в маленькую хижину или в клетку, в которой, кроме небольшой отдушины, не было другого отверстия. В этом темном и грязном убежище ей предстояло провести год без огня, без движения, без общения с людьми. Приносить ей еду разрешалось только матери и рабыне. Пищу они передавали ей через отдушину, а пить она должна была из кости крыла белоголового орла. Позднее время заточения девушек кое-где было сокращено до полугода, трех месяцев и даже до еще меньшего срока. Чтобы не осквернить своим взглядом небеса, девочка обязана была носить шляпу с широкими полями. Девушка считалась недостойной того, чтобы над ее головой сияло солнце, тлинкиты воображали, что одним своим взглядом она способна принести несчастье охотнику, рыбаку или игроку, обратить предметы в камни и т. д. По истечении срока заточения ее старую одежду сжигали и вместо нее шили новую. Устраивался пир, во время которого в верхней губе девочки, параллельно рту, делался узкий надрез, в который вставляли щепку или раковину. Коняги— эскимосская народность на Аляске — помещают девушку по достижении половой зрелости в маленькую хижину, где ей предстоит шесть месяцев простоять на четвереньках. После этого хижину несколько расширяют, чтобы девушка могла выпрямить спину и оставаться в этой позе еще шесть месяцев. В течение всего этого времени девушка считалась нечистой и была полностью лишена общения с соплеменниками.
Когда у девочки появлялись первые признаки половой зрелости, гуарани Южной Бразилии на границе с Парагваем зашивали ее в гамаке, оставляя в нем одно маленькое отверстие для дыхания. Завернутая в гамаке, как труп, она пребывала в таком положении два или три дня, пока длились месячные. Все это время ей было строго-настрого наказано соблюдать пост. После этого ее вверяли заботам замужней женщины, которая остригала ей волосы и приказывала воздерживаться от употребления в пищу мяса до тех пор, пока они не отрастут настолько, что скроют уши.
У матако-матагуай (Гран-Чако) при аналогичных обстоятельствах девушка некоторое время проводит в заточении. Она лежит в углу хижины, прикрытая ветвями, ни на кого не глядя и ни с кем не разговаривая; она не имеет права употреблять в пищу мясо и рыбу. Тем временем стоящий перед домом мужчина колотит в барабан. У живущего в Восточной Боливии индейского племени юракаре при появлении у девушки первых признаков половой зрелости ее отец строит рядом со своим домом небольшую хижину из пальмовых листьев. В эту совершенно темную хижину он заточает свою дочь; там она проводит четыре дня, не притрагиваясь к пище.
Когда у девушки из племени макуши (Британская Гвиана)
впервые начинаются месячные, ее подвешивают к самому высокому месту в хижине в
гамаке. В течение первых нескольких дней ей запрещается выбираться из гамака
днем. Зато ночью, чтобы ее шея и другие части тела не покрылись язвами, она
должна спуститься разжечь огонь и провести около него всю ночь. Во время
месячных она должна поститься. Когда же
они пойдут на спад, девушка может спуститься и занять отведенное ей место в
самом темном углу хижины. Утром ей разрешается на особом огне и в специальном
сосуде приготовить себе пищу. Дней через десять приходит колдун, который,
бормоча заклинания и дуя на девушку и на наиболее ценные предметы, к которым
она прикасалась, рассеивает чары. Горшки и сосуды для питья, которыми она
пользовалась, разбивают, а их осколки зарывают. После первого купания девушка
должна дать матери высечь себя тонкими прутьями, не издавая ни единого стона. В
конце второго периода ей вновь — но это уже в последний раз — задают порку.
Теперь она "чиста" и может снова общаться с людьми.
Когда зрелости достигает молодая индуска, ее на четыре дня заключают в темную
комнату и запрещают смотреть на солнце. Она считается нечистой, так что никто
не смеет к ней прикасаться. Меню девушки ограничивается вареным рисом, молоком,
сахаром, творогом и несолеными плодами индийского финика. На пятый день утром
она в сопровождении пяти замужних женщин направляется к соседнему водоему. Они
купаются, натершись соком куркумы, и, возвратившись, выбрасывают из комнаты,
где находилась девушка, циновку и^другую утварь. Брахманы-рархи (Бенгалия)
заставляют девушку во время первых месячных жить отдельно от всех, в частности
запрещают ей видеть мужчин. Три дня девушка остается взаперти в темной комнате
и подвергается разного рода ограничениям. Ей запрещено есть рыбу, мясо и
сладости; питаться она должна исключительно рисом и перетопленным жидким
маслом. У тийанов Малабара девушка на протяжении четырех дней с начала первой
менструации считалась нечистой. Эти дни она должна проводить в северной части
дома — там на подстилке из определенного рода травы она спит в комнате,
украшенной гирляндами из листьев молодых кокосовых пальм. Ей составляет
компанию и спит с ней в одной комнате другая девушка; но ни к какому другому
лицу, дереву или растению она не имеет права прикасаться. Ей запрещается также
смотреть в небо, и горе ей, если взгляд ее упадет на ворону или на кошку.
Девушка строго соблюдает вегетарианскую диету, не ест соль, финики и острый
красный перец. Она вооружена против злых духов ножом, который лежит на
подстилке или находится при ней.
Камбоджийцы укладывают достигшую зрелости девушку в постель под москитным пологом, и в ней она проводит сто дней. Обычно, однако, достаточным считается срок в четыре, пять, десять, или двадцать дней (если принять во внимание тропический климат и то, что москитный полог пропускает мало воздуха, и этот срок вылежать весьма не просто). Согласно другому сообщению, достигнув зрелости, камбоджийская девушка "входит в тень". Во время заточения, которое, в зависимости от знатности и общественного положения ее семьи, может длиться от нескольких дней до нескольких лет, она обязана соблюдать целый ряд запретов: не попадаться на глаза незнакомому мужчине, не употреблять в пищу мясо, рыбу и пр. В этот период девушка не ходит никуда, даже в пагоду. Впрочем, в случае солнечного затмения заключение прерывается: девушка получает право выйти из дому и принести обеты чудовищу, которое якобы вызывает затмения, хватая зубами небесные тела. Тот факт, что во время затмения девушке в виде исключения разрешают покинуть место заточения, показывает, насколько буквально соблюдается в данном случае табу, запрещающее смотреть на солнце девушкам, только что достигшим половой зрелости.
Неудивительно, что это широко распространенное суеверие оставило след в преданиях и народных сказках. К числу таких преданий относится древнегреческий миф о Данае, которую отец заточил в подземелье или в медную башню и которая, несмотря на это, забеременела от Зевса, явившегося ей в образе золотого дождя. Сходное предание о своих предках рассказывают сибирские киргизы .
-------------------
Речь идет о казахах.
У некоего хана была краса вица дочь, которую он держал
в темном железном доме, чтобы ее не видел ни один человек. Ей прислуживала
старуха. Когда дочь хана достигла девического возраста, она спросила служанку: "Куда
это ты так часто ходишь?" — "Дитя мое,— ответствовала ей служанка,—
существует светлый мир, где живут твой отец и твоя мать и много других людей".—
"Будь добра,— сказала тогда девушка,— покажи мне этот мир, я никому об
этом не скажу". И старая служанка вывела девушку из дому. Увидев светлый
мир, девушка зашаталась и упала без чувств. Тут-то бог устремил на нее свой
взор, и она зачала. Разгневавшись, отец посадил дочь в золотой сундук и пустил
его по волнам бурного моря (в сказочной стране и золото может плавать). Золотой
дождь в греческом мифе и-взор бога в киргизском предании символизируют,
вероятно, солнце и солнечный свет. Представление, что женщина может
забеременеть от солнца, часто встречается не только в преданиях, оно оставило
след и в брачных обычаях.
Причины изоляции достигших половой зрелости девушек. Столь распространенные
ограничения, налагаемые на девушек при достижении ими половой зрелости,
основываются на глубоко укоренившемся страхе, который первобытный человек
испытывает перед менструальной кровью. Она внушает ему этот страх постоянно, но
особенно при первом своем появления. Ограничения, которым женщины подвергаются
во время первых месячных, как правило, бывают поэтому более суровыми, чем те,
которые накладываются на них по этому же случаю в дальнейшем. Выше мы привели
примеры страха перед менструальной кровью и основанных на нем обычаев, но так
как панический страх, который это периодическое явление вызывает в уме
первобытного человека, оказал глубокое влияние на его жизнь и институты,
нелишним будет привести еще некоторые примеры.
У одного южноавстралийского племени в районе бухты Встречи существует — или существовало — "суеверие, запрещающее женщинам во время месячных находиться в стойбище, При приближении юноши или мальчика женщина в этом состоянии должна дать о себе знать криком, чтобы он ее обошел. Пренебрежение этим правилом может вызвать со стороны ее мужа или кого-нибудь из ближайших родственников ругань, а иногда и грубые побои, потому что мальчикам с самого детства внушают, что если они эту кровь увидят, то рано поседеют и преждевременно одряхлеют". Диери Центральной Австралии верят, что стоит женщине во время месячных съесть рыбу или искупаться в реке, как вся рыба в ней вымрет и вода высохнет. Арунта (Центральная Австралия) запрещают женщинам во время регул собирать луковицы растения ирриакура, являющегося главной пищей этого племени. Если женщина нарушит это правило, станет ощущаться недостаток в луковицах.
В некоторых австралийских племенах женщины в период месячных подвергались еще более строгой изоляции и более суровым мерам наказания за нарушение запретов, чем ругань или побои. Так, "в племени вакельбура существует правило, запрещающее женщинам пользоваться теми же дорогами к стойбищу, которыми пользуются мужчины. Всякое нарушение этого правила в любом крупном становище карается смертью. Поступают с женщинами так из-за того ужаса, который внушают регулы. Женщина проводит весь этот период на расстоянии не меньше полумили от стойбища. Она обматывает вокруг бедер ветви тотемного дерева и находится под неусыпным надзором, потому что считается, что мужчина, по несчастной случайности увидевший женщину в этом состоянии, обречен на скорую смерть. Если женщина попалась на глаза мужчине по своей вине, то ее скорее всего ожидала смерть. По окончании месячных тело женщины раскрашивают в красный и белый цвет, и она возвращается в стойбище, украсив голову перьями".
На Муралуге, одном из островов Торресова пролива,
женщина в период регул не имеет права употреблять в пищу все, что связано с
морем, а не то рыбаки, по мнению туземцев, ничего не поймают. На острове Галела
к западу от Новой Гвинеи женщины во время месячных не заходят на табачные
плантации, чтобы это растение не было поражено болезнью. Минангкабау острова
Суматра убеждены, что, если женщина в этом нечистом состоянии пройдет мимо
рисовых полей, урожай погибнет.
Южноафриканские бушмены полагают, что одного взгляда нуждающейся в изоляции
девушки достаточно для того, чтобы мужчины со всем, что у них в руках, навеки
окаменели и превратились в говорящие деревья. Скотоводы Южной Африки думают,
что если женщина во время месячных выпьет молока, то скот вымрет. Такого же
несчастья опасаются, если на землю, по которой пройдет стадо, упадет хоть капля
менструальной крови. Во избежание такой напасти женщинам вообще (а не только во
время месячных) закрыт доступ в загоны для скота, более того, на пути в селение
и при переходе из одной хижины в другую им запрещается пользоваться обычными
дорогами. Они должны передвигаться обходными путями, так как по основным
дорогам ходит скот. Такие "женские" дороги можно видеть в любом
кафрском селении. У баганда женщине во время месячных также запрещается пить
молоко и прикасаться к молочным сосудам; ей нельзя также притрагиваться к вещам
мужа, сидеть на его подстилке и готовить ему пищу. Прикоснуться к какой-либо из
вещей мужа в такой период все равно что пожелать ему смерти или прибегнуть с
этой целью к настоящему колдовству. Стоит ей притронуться к любому из таких
предметов, и муж наверняка заболеет; если она прикоснется к его оружию, в
ближайшей битве его ждет верная смерть. Далее, баганда не позволяют женщинам в
период регул брать воду из колодца из боязни, что вода в нем высохнет, а сама
виновница, если она не исповедовалась в этом прегрешении и колдун не принес
искупительную жертву, заболеет и умрет. По обычаю акикуйю Британской Восточной
Африки ,
-------------------------
Теперь Республика Кения.
если у женщины, разжигающей новый очаг, окончание постройки новой хижины случайно совпало с месячными, хижина не позже чем на следующий день должна быть снесена. И ни при каких обстоятельствах эта женщина не имеет права оставаться в ней на вторую ночь, так как это навлекло бы проклятье на нее и на весь дом.
Согласно Талмуду, женщина, проходящая в начале своего месячного цикла между двумя мужчинами, становится причиной смерти одного из них. По мнению ливанских крестьян, женщина в этот период является причиной многих бедствий: если на цветы попадает ее тень, они увядают, а деревья засыхают; даже змеи замирают в неподвижности под ее взглядом. Если такая женщина сядет верхом на лошадь, животное умрет или по крайней мере на долгий срок станет непригодным для работы.
Гуайкери на реке Ориноко верят, что все, на что
наступит женщина во время регул, ждет верная гибель и что стоит мужчине ступить
на место, по которому она прошла, как у него сразу же распухнут ноги. У
индейцев-бри-бри Коста-Рики замужние женщины во время месячных пользуются в
качестве посуды только банановыми листьями; они выбрасывают использованные листья
в уединенном месте; если их найдет и съест корова, то считается, что животное
зачахнет и умрет. Для питья они также должны пользоваться особыми сосудами:
ведь всякого, кто позже выпьет из них, ждет якобы неминуемая смерть.
По обычаю большинства племен североамериканских индейцев, во время месячных
женщины уходили со стойбища или селения и оставались за его пределами до тех
пор, пока оставались "нечистыми". Они жили в особых хижинах и под
навесами. В этих жилищах они в одиночестве принимали пищу и спали, грелись у
отдельного очага и воздерживались от всякого общения с мужчинами, которые со
своей стороны шарахались от них как от прокаженных.
Крики и родственные им племена индейцев Соединенных Штатов Америки, к примеру, обязывали женщин в период регул поселяться в отдельных хижинах на некотором расстоянии от селения. Они должны были жить там, рискуя подвергнуться неожиданному нападению врагов и быть отрезанными от своих. Проходить рядом с такими женщинами означало заразиться "самой ужасной и опасной скверной". Опасность распространялась также на врагов, которые, убив такую женщину, должны были очиститься с помощью священных трав и кореньев. Индейцы-стсили (Британская Колумбия) воображали, что, если находящаяся в этом состоянии женщина наступит на пучок стрел, они потеряют свою силу и даже могут причинить смерть их владельцу; если она пройдет впереди охотника, вооруженного ружьем, его ружье никогда не будет стрелять метко. Чиппева и другие племена Гудзонова залива запрещают женщинам во время месячных находиться в становище, и те поселяются в шалашах из веток. Эти женщины носят капюшоны, полностью скрывающие голову и грудь. Им запрещается прикасаться к домашней утвари и ко всему, чем пользуются мужчины, так как считается, что "своим прикосновением они оскверняют эти предметы, так что их последующее употребление повлечет за собой какую-нибудь напасть", например заболевание или смерть. Пить они должны из сосуда, сделанного из кости лебедя. Им запрещается ходить по проезжим дорогам и наступать на следы животных. Им "не разрешается ходить по льду рек и озер или проходить рядом с местом, где мужчины охотятся на бобров или расставляют сети, из опасения, что охотникам не будет сопутствовать удача. В этот период женщинам также запрещается есть голову любого животного и ходить по тропинке, по которой недавно провезли на санях или пронесли на спине голову оленя, американского лося, бобра и многих других животных. Нарушение этих запретов рассматривается как тягчайшее преступление, так как считается, что в дальнейшем это лишит охотника удачи на промысле". Лапландцы также запрещают женщинам в период регул ходить по той части побережья, где рыбаки обычно выгружают свой улов; а эскимосам Берингова пролива кажется, что, если охотники пройдут мимо находящейся в таком состоянии женщины, они вернутся домой с пустыми руками. По той же причине ин-дейцы-карриер ни под каким видом не позволяют такой женщине пересекать следы животных: в случае нужды ее переносят на руках. Они полагают также, что в источнике или в озере, куда ступила такая женщина, перемрет вся рыба.
У цивилизованных народов Европы вокруг этой
таинственной стороны женской природы роятся не менее диковинные предрассудки,
чем у дикарей. Содержащийся в самой древней энциклопедии — "Естественной
истории" Плиния — перечень опасностей, связанных с месячными, длиннее, чем
у любых варваров. Если верить Плинию, одним своим прикосновением такая женщина
превращала вино в уксус, губила урожай, саженцы, целые сады, сбрасывала плоды с
деревьев, затемняла зеркала, затупляла бритвы, вызывала (особенно когда луна на
ущербе) ржавение железных и медных предметов, губила пчел или заставляла их
покидать ульи, вызывала преждевременные роды у кобыл и т. д. и т. п. В разных
частях Европы и поныне существует поверье, согласно которому, если женщина во время
регул входит в пивоварню, пиво скисает; вино, уксус и молоко, если она к ним
прикасается, портятся; приготовленное ею варенье не может долго храниться; у
кобылы, на которую она садится, случается выкидыш; бутоны, к которым она
прикасается, вянут, а вишневое дерево, на которое она взбирается, засыхает.
Население Брауншвейга пребывает в убеждении, что, если при закалывании свиньи
присутствовала женщина в таком состоянии, свинина непременно сгниет. На
греческом острове Калийное женщина во время месячных не имеет права ходить к
колодцу за водой, переходить через поток и входить в море. Одного ее
присутствия в лодке достаточно якобы для того,чтобы поднялся шторм.
Заточение женщин во время месячных недомоганий имеет своей целью нейтрализовать
опасные токи, которые в такое время якобы исходят от них. То, что при первой
менструации опасность представляется особенно значительной, явствует хотя бы из
того, что в таких случаях принимаются чрезвычайные меры предосторожности. Выше
мы проиллюстрировали на примерах два таких запрета: запрет прикасаться к земле
и запрет смотреть на солнце. Предписания эти направлены на то, чтобы, так
сказать, "подвесить" женщину между небом и землей. Подвешивают ли
завязанную в гамаке девушку к потолку, как в Южной Америке, или, как в Новой
Ирландии, сажают в возвышающуюся над землей узкую темную клеть — ее в любом
случае стараются отделить от земли и скрыть от солнца, чтобы испускаемый ею
смертоносный яд не мог отравить эти великие источники жизни. Короче, говоря
языком электротехники, ее изолируют для того, чтобы обезвредить. Стремление
заточить или изолировать девушку диктуется как соображениями ее собственной
безопасности, так и интересами безопасности других. Действительно, считается,
что сама девушка пострадает, если вздумает пренебречь предписанным ей режимом.
Мы уже убедились, что девушки-зулуски уверены, что если на них во время первых
месячных упадут солнечные лучи, то от них останутся кожа да кости; макуси
верят, что не успеет девушка нарушить эти предписания, как ее тело покроется
язвами. Другими словами, девушка как бы содержит в себе заряд страшной
разрушительной силы и, если его не обезвредить, это губительным образом
скажется как на ней самой, так и на всех, с кем она соприкасается. Цель всех
табу — ради всех заинтересованных лиц удержать этот заряд в границах.
Теми же причинами объясняется соблюдение подобных предписаний священными царями и жрецами. "Нечистота" девушек, достигших половой зрелости, и святость таких лиц, на взгляд первобытного человека, существенно ничем не отличаются друг от друга. Они являются лишь проявлениями единой таинственной силы, которая, подобно всякой другой силе, сама по себе ни хороша ни плоха, но становится доброй или злой в зависимости от того, как ее применяют. Поэтому таким священным особам (как и девушкам при появлении месячных) нельзя прикасаться к земле и смотреть на солнце по двум причинам: во-первых, из опасения, как бы при соприкосновении с небом и землей энергия, которой заряжены эти люди, не разрядилась с роковой силой; во-вторых, из опасения, что, лишившись заряда энергии, эти лица в будущем потеряют способность выполнять свои магические функции, от чего зависит благополучие народа и окружающего мира. Таким образом, интересующие нас предписания принадлежат к категории уже разобранных в этом труде табу, имеющих своей целью сохранение жизни человекобога, а с ней и жизни его подданных и верующих. Считается, что драгоценная — и вместе с тем подверженная опасностям — жизнь такого лица в наибольшей степени будет находиться в безопасности и останется безвредной, если будет подвешена между небом и землей.