Психоанализ, как уже говорилось, имеет не только клиническую ценность, будучи методом терапии неврозов, но и чисто человеческое значение, поскольку он обладает огромными потенциальными возможностями, чтобы оказать помощь людям в их благоприятном развитии. Обе эти цели могут достигаться различными способами; если говорить об анализе, то он пытается достичь их через понимание человека – не только через сочувствие, терпимость и интуитивное постижение внутренних связей, то есть качеств, являющихся непременным условием понимания человека, но и более фундаментально, стремясь получить точную картину личности в целом. Это достигается благодаря специфическим способам выявления бессознательных факторов, ибо, как было показано Фрейдом, мы не можем получить такую картину без понимания роли бессознательных сил. Благодаря ему мы знаем, что такие силы толкают нас на действия и вызывают чувства и реакции, которые могут отличаться от тех, что мы сознательно желаем, и даже разрушать нормальные отношения с внешним миром.
Разумеется, эти бессознательные мотивы присущи каждому, однако отнюдь не всегда они являются причиной расстройств. И только в случае появления таких расстройств возникает необходимость раскрыть и осознать лежащие в их основе бессознательные факторы. Какие бы бессознательные силы ни побуждали нас рисовать или писать, мы вряд ли будем из-за этого волноваться, если в достаточной мере можем выразить себя в рисовании или в литературном творчестве. Какие бы бессознательные мотивы ни вели нас к любви или преданности, они не интересуют нас до тех пор, пока любовь или преданность наполняет нашу жизнь конструктивным содержанием. Но нам действительно необходимо осмыслить бессознательные факторы, если очевидный успех в творческой работе или в установлении нормальных отношений с другими людьми, успех, которого мы страстно желали, Оставляет в нас только пустоту и недовольство или если все попытки добиться успеха оказываются тщетными и, несмотря на все сопротивление, мы смутно ощущаем, что не можем полностью приписать неудачи сложившимся обстоятельствам. Говоря кратко, мы нуждаемся в анализе наших бессознательных мотиваций, если оказывается, что что-то внутри нас мешает достичь поставленных целей.
Со времен Фрейда бессознательная мотивация относится к числу основных фактов человеческой психологии, и нет надобности останавливаться на этом предмете здесь более подробно, тем более что каждый имеет возможность пополнить свои знания о бессознательных мотивах из разных источников. Это прежде всего работы самого Фрейда, такие, как "Лекции по введению в психоанализ", "Психопатология обыденной жизни" и "Толкование сновидений", и книги, в сжатой форме излагающие его теории, например "Факты и теории психоанализа" Ива Хендрика. Также можно было бы порекомендовать прочесть работы авторов, которые пытаются развить основные идеи Фрейда, – "Концепции современной психиатрии" Г.С.Салливена, "За границами клиники" Эдварда А. Штрекера, "Бегство от свободы" Э. Фромма и мои работы "Невротическая личность нашего времени" и "Новые пути в психоанализе". Абрахам Маслоу и Бела Миттельманн в "Принципах аномальной психологии", а также и Фриц Кюнкель в "Развитии характера и воспитании" дают много ценных указаний. Философские книги, особенно сочинения Эмерсона, Ницше и Шопенгауэра, являются настоящей психологической сокровищницей для тех, кто читает их с открытой душой, равно как и ряд книг об искусстве жить, например книга Ч.А.Смарта "Охота на диких гусей". Произведения Шекспира, Бальзака, Достоевского, Ибсена и др. являются неисчерпаемыми источниками психологических знаний. И отнюдь не последнее значение имеет то многое, что можно узнать, наблюдая за миром вокруг нас.
Знание о существовании и воздействии таких бессознательных мотиваций является полезным руководством в любой попытке анализа, особенно если она предпринимается не на словах, а на деле. Оно может даже оказаться достаточным инструментарием для того, чтобы выявить ту или иную причинную связь. Однако для систематического анализа необходимо иметь несколько более точное понимание бессознательных факторов, препятствующих развитию.
Пытаясь понять человеческую личность, важно раскрыть ее основные движущие силы. Пытаясь понять человека, имеющего личностные нарушения, важно выявить движущие силы, вызвавшие данное нарушение.
Здесь мы вступаем в более спорную область. Фрейд полагал, что расстройства возникают в результате конфликта между внешними факторами и вытесненными инстинктивными побуждениями. Адлер, мыслящий более рационально и не столь глубоко, как Фрейд, считает, что они порождаются теми способами и средствами, которые люди используют для утверждения своего превосходства над другими. Юнг, более склонный к мистике, чем Фрейд, верит в коллективное бессознательное, которое, хотя и содержит в себе креативные возможности, может действовать разрушительно, поскольку наполняющие его бессознательные стремления абсолютно противоположны тем, что присутствуют в сознательной психике. Мой собственный ответ таков: в основе психических расстройств лежат бессознательные стремления, которые получают развитие, поскольку позволяют человеку справиться с жизнью, несмотря на его страхи, беспомощность и одиночество. Я назвала их "невротическими наклонностями". Мой ответ так же далек от окончательного, как ответы Фрейда или Юнга. Но каждый исследователь неизвестного имеет некоторое представление о том, что он ожидает найти, и у него не может быть никаких гарантий, что его представление верное. Открытия совершались даже тогда, когда такое представление было неверным. Этот факт может служить утешением в ненадежности наших нынешних психологических знаний.
Что же в таком случае представляют собой невротические наклонности? Каковы их характеристики, функции, как они развиваются и воздействуют на жизнь человека? Следует еще раз подчеркнуть, что основные элементы этих наклонностей бессознательны. Человек может осознавать лишь их воздействие, хотя в этом случае он, скорее всего, просто будет наделять себя похвальными чертами характера: если у него, например, есть невротическая потребность в привязанности, он будет считать, что предрасположен быть добрым и любящим; или, если он находится в тисках невротического перфекционизма, он будет думать, что по своей природе он более дисциплинированный и аккуратный, чем другие. Он даже может уловить что-то из своих побуждений, приводящих к таким результатам, или осознать их, обратив на них свое внимание; он может понять, например, что у него есть потребность в привязанности или потребность быть совершенным. Но он никогда не понимает, до какой степени находится в тисках этих стремлений и насколько они определяют его жизнь. Еще меньше он отдает себе отчет в причинах того, почему они обладают над ним такой властью.
Главной особенностью невротических наклонностей является их навязчивый характер, качество, которое проявляется двумя основными способами. Во-первых, им не свойственна избирательность целей. Если человек нуждается в любви, то он должен получать ее от друга и врага, от нанимателя и чистильщика сапог. Человек, одержимый стремлением к совершенству, во многом теряет чувство меры. Содержать свой рабочий стол в безукоризненном порядке становится для него таким же императивом, как и совершенным образом подготовить важный доклад. Более того, эти цели преследуются с чрезвычайным пренебрежением к реальности и своим подлинным интересам. Женщина, цепляющаяся за мужчину, на которого она перекладывает всю ответственность за свою жизнь, может абсолютно не обращать внимания на то, можно ли в самом деле полагаться на данного человека, действительно ли она счастлива с ним, любит ли и уважает ли она его. Если человек стремится быть независимым и самодостаточным, то он старается не связывать себя ни с кем и ни с чем, как бы это ни портило его жизнь; он не просит и не принимает ничьей помощи, даже если в этом нуждается. Такое отсутствие избирательности часто совершенно очевидно для других, но сам человек может и не подозревать о нем. Но, как правило, и посторонний человек замечает это только тогда, когда эти наклонности создают для него неудобства или не совпадают с общепринятыми нормами поведения. Он может, например, заметить навязчивый негативизм, но не заметить навязчивой уступчивости.
Вторым признаком навязчивой природы невротических наклонностей является реакция тревоги, которая возникает в ответ на их фрустрацию. Эта особенность необычайно важна, поскольку демонстрирует значение наклонностей как средства обеспечения безопасности. Человек ощущает себя в ситуации жизненной опасности, если по какой-либо причине – внутренней или внешней – его компульсивные поиски неэффективны. Человек с навязчивым стремлением к совершенству испытывает панику, совершив какую-либо ошибку. Человек с навязчивым стремлением к неограниченной свободе пугается перспективы установления любых отношений, будь то предложение вступить в брак или сдать внаем квартиру. Хорошая иллюстрация подобной реакции страха содержится в "Шагреневой коже" Бальзака. Герой романа убежден, что жизнь его сократится, если он когда-либо выразит желание. Поэтому он, полный тревоги, воздерживается от этого. Но однажды, потеряв бдительность, он выражает желание, и, хотя само желание совсем незначительно, его охватывает паника. Этот пример иллюстрирует тот ужас, который охватывает невротика, когда возникает угроза его безопасности: он чувствует, что все будет потеряно, если он отступит от совершенства, полной независимости или любой другой нормы, отображающей его потребность. Именно это значение – обеспечение безопасности – главным образом и определяет навязчивый характер невротических наклонностей.
Функцию таких наклонностей проще понять, если рассмотреть их происхождение. Они развиваются в раннем возрасте под совместным влиянием врожденного темперамента и окружающей среды. Станет ли ребенок покорным или непослушным под гнетом родительского принуждения – зависит не только от характера принуждения, но и от таких его качеств, как витальность, относительная мягкость или твердость характера. Поскольку о конституциональных факторах мы знаем намного меньше, чем о влиянии среды, и поскольку только последняя допускает изменения, я ограничусь ее рассмотрением.
При любых условиях на ребенка будет влиять окружение. При этом важно, будет ли это влияние способствовать или препятствовать развитию ребенка. И то, каким будет это развитие, во многом зависит от характера отношений, установившихся между ребенком и его родителями или окружающими людьми, включая других детей в семье. Если в семье царит атмосфера тепла, взаимного уважения и внимания, то ребенок может развиваться беспрепятственно.
Но, к сожалению, в нашей культуре имеется немало внешних факторов, неблагоприятно влияющих на развитие ребенка. Действуя из лучших побуждений, родители часто оказывают такое сильное давление на ребенка, что парализуется всякая его инициатива. Возможно, например, сочетание удушающей любви и запугивания или тирании и восхваления. Родители могут запугать ребенка опасностями, подстерегающими его за стенами дома, или один из родителей может заставить ребенка принять его сторону против другого. Родители могут вести себя непредсказуемо, переходя от дружеского расположения к строгой авторитарности. Особенно важно, что ребенку могут внушить чувство, что его право на существование целиком зависит от того, насколько он соответствует родительским ожиданиям – отвечает ли он их требованиям и нормам, повышает ли престиж, отдает ли он себя им без остатка. Другими словами, ему могут помешать осознать, что он является индивидом со своими собственными правами и обязанностями. Эффект от таких влияний не становится меньше от того, что нередко они бывают тонкими и завуалированными. Более того, зачастую имеется не один неблагоприятный фактор, а сочетание нескольких.
В таких условиях у ребенка не формируется должного уважения к себе. Он становится неуверенным в себе, тревожным, обособленным и обидчивым. Вначале он беспомощен по отношению к силам вокруг него, но постепенно благодаря опыту и интуиции он вырабатывает средства, позволяющие ему справляться с внешним миром и уцелеть. Он становится очень сенситивным к тому, как манипулировать другими.
Конкретные методы, которые он вырабатывает, зависят от стечения обстоятельств. Один ребенок осознает, что упрямым негативизмом и случающимися время от времени приступами дурного настроения или вспышками гнева он может отразить вторжение в свою жизнь. Он исключает других из своей жизни, живя на своем собственном острове, хозяином которого он является, и отвечает возмущением на любое ожидание или требование, которое к нему предъявляют, как на опасное посягательство на его уединение. Для другого ребенка не остается иного пути, как отказаться от себя и своих чувств и слепо подчиняться, ухитряясь все же оставлять здесь и там небольшие отдушины, где он волен быть самим собой. Эти "незахваченные территории" могут быть как примитивными, так и возвышенными. Они простираются от тайной мастурбации в ванной комнате до увлечения природой, книгами, фантазиями. В противоположность этому третий ребенок не "замораживает" своих эмоций, но цепляется за более сильного из родителей в форме отчаянной преданности. Он слепо принимает пристрастия и антипатии, его образ жизни и его жизненную философию. Он может, однако, страдать от этой привязанности и одновременно развивать в себе страстное желание быть самодостаточным.
Таким образом закладывается основа невротических наклонностей. Они представляют собой образ жизни, навязанный неблагоприятными условиями. Ребенок вынужден развивать их в себе, чтобы пережить беспомощность, страхи и одиночество. Но они дают ему бессознательное чувство того, что он должен во что бы то ни стало придерживаться выбранного пути, чтобы не стать жертвой грозящих ему опасностей.
Я думаю, что, обладая достаточно детальным знанием соответствующих факторов детства, можно понять, почему у ребенка развиваются определенного рода наклонности. Здесь нет возможности подкрепить доказательствами это утверждение поскольку для этого пришлось бы вести подробную запись историй жизни большого числа детей. Да и нет необходимости этого делать, ибо каждый специалист, имеющий достаточный опыт работы с детьми или реконструкции их раннего развития, может проверить это сам.
Если когда-то началось такое развитие, обязательно ли будет оно продолжаться? Если обстоятельства сделали ребенка уступчивым, или дерзким, или робким, или неуверенным в себе, обязательно ли он должен остаться таким? Я бы ответила так: хотя он и не обязательно сохранит свои методы защиты, опасность этого велика. Методы защиты можно устранить с помощью раннего и радикального изменения окружающей обстановки или модифицировать спустя какое-то время благодаря стечению благоприятных обстоятельств, таких, как появление понимающего учителя, друга, любимого человека, товарища, погружение в интересную работу. Но при отсутствии сильных противодействующих факторов существует значительная опасность того, что приобретенные наклонности не только сохранятся, но с течением времени будут все сильнее подчинять себе человека.
Чтобы понять их устойчивость, необходимо до конца осознать, что они представляют собой нечто большее, чем просто стратегию, выработанную в качестве эффективной защиты против требовательных родителей. Если учесть все внутренние факторы развития, они являются единственным возможным для ребенка средством справиться с жизнью в целом. Избегать нападения – это заячья стратегия в ситуации опасности, и другой стратегии у него нет. Он не мог бы, например, решиться вступить в борьбу, поскольку у него просто нет для этого средств. Точно так же ребенок, растущий в неблагоприятных условиях, вырабатывает определенные жизненные установки, которые и являются в своей основе невротическими наклонностями. И он не может изменить их по своей воле, но должен в силу необходимости их придерживаться. Однако аналогия с зайцем не совсем верна, потому что заяц в силу того что он так устроен, не имеет других средств, с помощью которых он мог бы противостоять опасности, тогда как у человека, если он не является умственно или физически отсталым от природы, они имеются. Он вынужден придерживаться своих специфических установок не из-за конституциональных ограничений, а потому, что все его страхи, внутренние барьеры, уязвимые места, ложные цели и иллюзии о мире приковывают его к определенным способам поведения и исключают другие; иными словами, они делают его негибким и не допускают радикальных изменений.
Один из способов проиллюстрировать эту точку зрения – сравнить, как ребенок и взрослый человек обращаются с людьми, доставляющими примерно одинаковые проблемы. Следует иметь в виду, что такое сравнение имеет всего лишь иллюстративное значение и не преследует цель рассмотреть все факторы, оказывающие влияние в обеих ситуациях. Остановимся на двух примерах. Девочка по имени Клэр – здесь идет речь о реальной пациентке, к анализу которой я вернусь позже, – имеет самодовольную мать, которая ждет от нее детского восхищения и исключительной преданности. Служащий, взрослый человек, психологически вполне сложившийся, работает на частном предприятии, хозяин которого обладает теми же чертами, что и мать из первого примера. И мать, и хозяин предприятия самодовольны, капризны, склонны проявлять враждебность, если им не оказывают того, что они считают уважением, или если чувствуют к себе критическое отношение.
При таких условиях служащий, если у него есть веские причины держаться за свою работу, будет более или менее сознательно искать способы обращения со своим хозяином. Наверное, он воздержится от критики; будет открыто хвалить его положительные качества, воздерживаться от похвалы соперников хозяина, всегда соглашаться с его планами, независимо от собственной точки зрения, высказывать собственные идеи так, словно они исходили от хозяина. Как же повлияет такая стратегия поведения на его личность? Он будет негодовать на ущемление своих прав и ненавидеть собственное лицемерие. Но если он – уважающий себя человек, то будет считать, что эта ситуация скорее бросает тень на его хозяина, чем на него самого, и поведение, которого он вынужден придерживаться, не сделает его угодливым подхалимом. Такая стратегия будет применяться им только в отношении своего хозяина. По отношению к другому работодателю, если он вдруг сменит работу, он будет вести себя иначе.
В понимании невротических наклонностей многое зависит от осознания их отличия от такой стратегии. В противном случае мы не сможем оценить их силу и всеобщую распространенность и поддадимся ошибке, сходной с ошибкой Адлера, склонного к чрезмерному упрощению и рационализму. В результате мы бы слишком легко отнеслись к той терапевтической работе, которую необходимо проделать.
Ситуацию Клэр можно сравнить с ситуацией служащего, поскольку мать и хозяин обладают похожим характером, но случай Клэр есть смысл рассмотреть более подробно. Она не являлась желанным ребенком. Брак был несчастливым. После рождения первого ребенка – мальчика – мать не хотела больше иметь детей. Клэр же родилась после нескольких безуспешных попыток аборта. С ней не обращались плохо и не отвергали ее в грубой форме – она ходила в те же хорошие школы, что и брат, получала столько же подарков, как и он, занималась музыкой с тем же учителем, что и ее брат, и во всем, что касалось материальных благ, к ней относились так же хорошо. Но что касается менее осязаемых вещей, то их она получала меньше: меньше ласки, меньше интереса к своим школьным оценкам и к многочисленным повседневным переживаниям, которые могут возникать у ребенка, меньше заботы, когда она была больна, меньше беспокойства о том, что ее нет рядом, меньше желания доверительного общения, меньше восхищения ее внешностью и хорошими манерами. Между матерью и сыном существовала несомненная, хотя и непонятная для нее, общность, из которой она была исключена. Отец, будучи деревенским доктором, почти все время отсутствовал. Клэр сделала несколько трогательных попыток к нему приблизиться, но оба ребенка ему были, в общем-то, безразличны. Его любовь целиком сосредоточилась на жене и выражалась в виде неумелого восхищения. Отец не мог ничем помочь еще и потому, что его открыто презирала мать, которая была утонченной и привлекательной женщиной и, без сомнения, доминировала в семье. Нескрываемые ненависть и презрение, которые мать питала к отцу, включая открытое желание его смерти, во многом способствовали появлению у Клэр чувства того, что гораздо безопаснее быть на стороне силы, то есть матери.
В такой ситуации у Клэр не было возможности развить в себе чувство собственного достоинства. По отношению к ней не проявляли несправедливости, которая могла бы вызвать ее протест. Но нездоровая атмосфера в семье сделала Клэр обидчивой и недовольной. В результате многие стали считать, что она постоянно изображает из себя мученицу. Но ни матери, ни брату не приходило в голову, что она и вправду страдает из-за несправедливого обращения. Они считали ее поведение проявлением дурного характера. И Клэр, никогда не чувствовавшая себя защищенной, легко уступила мнению большинства и стала видеть в себе одни недостатки. По сравнению с матерью, которой все восхищались за ее красоту и очарование, и с братом, который был очень веселым и смышленым мальчиком, она была "гадким утенком". Вскоре у нее возникло глубокое убеждение в том, что она не способна ни у кого вызывать симпатию.
Это смещение от справедливых и обоснованных по сути обвинений в адрес других людей к совершенно несправедливым и необоснованным самообвинениям имело, как мы это вскоре увидим, далеко идущие последствия. Оно повлекло за собой нечто большее, чем принятие ею оценки, которую ей дали окружающие. Ибо оно означало также, что Клэр вытеснила из сознания все обиды на мать. Если она виновата во всем, то оснований для недовольства своей матерью не было. От такого вытеснения враждебности по отношению к матери оставался лишь один шаг до восхищения ею. Из-за непримиримого отношения матери к каждому, кто не выражал полного восхищения ею, у Клэр был сильный мотив согласиться с мнением большинства: гораздо безопаснее было находить недостатки в себе, нежели в матери. Если она тоже будет восхищаться матерью, то ей не придется уже чувствовать себя изолированной и отстраненной – она сможет даже рассчитывать на некоторое расположение или, по крайней мере, признание с ее стороны. Надежда на любовь не сбылась, но взамен она получила дар сомнительной ценности. Мать, как и все те, кто взросли на восхищении других, в свою очередь была щедра на восхищение теми, кто восхвалял ее. Клэр перестала быть отвергаемым "гадким утенком", а стала прекрасной дочерью прекрасной матери. Таким образом, вместо подорванной уверенности в себе у нее развилась ложная гордость, основанная на восхищении окружающих.
В результате такого смещения – от подлинного протеста к ложному восхищению – Клэр утратила последние остатки уверенности в себе, иными словами, она "потеряла себя". Из-за восхищения тем, что в действительности она отвергала, у нее произошло отчуждение от собственных чувств. Она больше не знала, что ей самой действительно нравится, чего ей хочется, чего она боится и что отвергает. Она утратила всякую способность отстаивать свои права на любовь или даже на какие-либо желания. Несмотря на внешнюю гордость, ее убеждение в том, что она непривлекательна, в действительности стало еще глубже. Отсюда впоследствии возникло ее неверие в истинную любовь и привязанность. Иногда ей казалось, что любящий ее человек принимает ее за кого-то другого; иногда она объясняла любовь к себе благодарностью за то, что оказалась полезной, или ожиданиями, что окажется полезной в будущем. Такое недоверие глубоко нарушало любые человеческие отношения, в которые она вступала. Она потеряла также и свою способность критически мыслить, поступая в соответствии с бессознательной максимой: гораздо безопаснее восхищаться другими, чем относиться к ним критически. Такая установка сковывала ее интеллект, который на самом деле был весьма высоким, и во многом способствовала ощущению собственной глупости.
Как следствие всех этих факторов развились три невротические наклонности. Первой была навязчивая скромность в отношении собственных желаний и требований. Она повлекла за собой навязчивую тенденцию отводить себе второстепенные роли, думать о себе меньше, чем о других, считать, что другие правы, а она – нет. Но даже в этих тесных рамках она не могла чувствовать себя защищенной, если рядом не было человека, на которого можно было бы положиться, кто бы о ней заботился и ее защищал, кто бы давал ей советы, поощрял ее, одобрял, отвечал за нее и предоставлял ей все, в чем она нуждается. Все это ей требовалось потому, что она утратила способность распоряжаться собственной жизнью. В результате у нее развилась потребность в "партнере" – друге, любовнике, муже, от которого она могла бы зависеть. Она бы полностью подчинила себя ему, как сделала это ранее по отношению к своей матери. Но в то же время благодаря его беззаветной преданности она бы восстановила утраченное чувство собственного достоинства. Третья невротическая черта – навязчивая потребность превосходить других и одерживать над ними верх – точно так же была направлена на восстановление ее уважения к себе, но кроме того, она впитала в себя всю мстительность, накопившуюся вследствие обид и унижений.
Подведем итог нашего сравнения и кратко суммируем то, что мы хотели проиллюстрировать: и взрослый служащий, и ребенок вырабатывают свои стратегии поведения, чтобы справиться с ситуацией; и тот и другой используют одинаковую схему поведения – отступление на задний план и восхищение человеком, обладающим властью. Поэтому их реакции могут казаться сходными, но на самом деле они полностью различаются. Служащий не теряет чувства собственного достоинства, не отказывается от своего критического суждения, не вытесняет своего недовольства. Ребенок же, напротив, теряет уважение к себе, вытесняет свою враждебность, отказывается от своих критических способностей и стремится держаться в тени. Говоря кратко, взрослый человек просто приспосабливает поведение к ситуации, тогда как ребенок изменяет свою личность.
Ригидные и всеобъемлющие по своей природе невротические наклонности накладывают свой отпечаток на терапию. Пациенты часто ожидают, что как только они обнаружат свои навязчивые наклонности, то тут же от них избавятся. Однако они испытывают разочарование, если власть, которую эти наклонности имеют над ними, сохраняется и едва ли становится слабее. Правда, такие надежды не являются совершенно фантастическими: при легких неврозах невротическая наклонность, будучи распознанной, может и в самом деле исчезнуть, как это будет показано в одном из примеров, приведенных в главе об эпизодическом самоанализе. Но во всех более сложных неврозах такие надежды столь же напрасны, как было бы напрасным ожидать, что социальные бедствия, например безработица, прекратятся просто потому, что в них увидели проблему. В любом случае, касается это социума или личности, необходимо исследовать, а если возможно, и воздействовать на те силы, которые создали разрушительную наклонность и придают ей устойчивость.
Я указывала на чувство защищенности, создаваемое невротическими наклонностями. Как говорилось ранее, этим свойством определяется их компульсивный характер. Однако не следует недооценивать их роль в возникновении чувства удовлетворения или надежды на такое удовлетворение. Это чувство или надежда всегда присутствует, хотя его интенсивность варьирует. При некоторых невротических наклонностях, таких, как потребность в совершенстве или навязчивая скромность, преобладает защитный аспект. В других случаях удовлетворение, получаемое или ожидаемое от достижения цели, может быть настолько сильным, что это стремление принимает характер всепоглощающей страсти. Например, невротическая потребность в зависимости обычно сопровождается пылким ожиданием счастья с человеком, который возьмет жизнь невротика в свои руки. Невротическая наклонность, к которой примешивается чувство удовлетворения или его предвосхищение, поддается терапии труднее.
Невротические наклонности можно классифицировать по-разному. Наклонности, сопровождающиеся стремлением к близости с другими людьми, можно противопоставить наклонностям, цель которых – быть в стороне и соблюдать дистанцию. Наклонности, ведущие к тому или иному виду зависимости, можно противопоставить невротическим тенденциям, в которых подчеркивается собственная независимость. Экспансивные тенденции противостоят тенденциям к ограничению жизни. Тенденции к акцентуации индивидуальных особенностей можно противопоставить тенденциям, нацеленным на приспособление или искоренение своего личного "я"; тенденции к самовозвеличению противопоставляются тенденциям к самоуничижению. Однако такая классификация вряд ли сделает картину более ясной, потому что эти категории отчасти перекрываются. Поэтому я лишь перечислю те наклонности, которые в настоящее время можно выделить в качестве доступных описанию единиц. Наверняка приводимый далее перечень не является полным и окончательным. Впоследствии в него могут быть добавлены другие наклонности, а та или иная наклонность, представленная в качестве самостоятельной единицы, вполне может оказаться просто разновидностью какой-то другой. Детальное же описание различных наклонностей вышло бы за рамки этой главы, даже если такое знание и желательно. Некоторые из них описаны более подробно в предыдущих публикациях. Здесь же будет достаточно просто их назвать и вкратце перечислить их основные характеристики.
Эти три наклонности, как и следовало ожидать, часто встречаются вместе, поскольку все они означают признание собственной слабости и представляют собой попытки организовать свою жизнь на этой основе. Они противоположны стремлениям человека полагаться на собственные силы или брать ответственность на себя. Однако эти три наклонности не образуют синдрома. Третья может иметь место в том случае, когда две другие существенной роли не играют.
Наклонности 6, 7, 8 отражают в целом более или менее явно выраженное стремление к соперничеству и достижению абсолютного превосходства над другими. Хотя обычно эти наклонности перекрываются или сочетаются, они могут также существовать отдельно. Например, потребность в восхищении собой вполне может сочетаться с безразличием к социальному престижу.
При рассмотрении этих тенденций обращает на себя внимание то, что ни одно стремление и ни одна установка, которые из них вытекают, не является само по себе "ненормальным" или лишенным человеческой ценности. Большинство из нас и хотят иметь, и ценят любовь, самоконтроль, скромность, уважение к другим людям. Ожидать исполнения своих жизненных целей другим человеком считается, по крайней мере для женщины, "нормальной" или даже достойной позицией. Среди этих стремлений есть и такие, которые все мы высоко ценим. Самостоятельность, независимость и здравомыслие считаются большими достоинствами.
В таком случае постоянно возникает вопрос: почему эти наклонности считаются невротическими? Что же в них "не так"? Признавая, что у некоторых людей преобладают одни наклонности, пусть даже отчасти ригидные, тогда как поведение других людей определяют совершенно иные, не следует ли допустить, что эти различия целей являются лишь выражением различий между людьми, имеющими разные системы ценностей и пытающимися разными способами совладать с жизнью? Разве не естественно, например, то, что человек мягкосердечный ищет себе опору в любви и привязанности, а более сильный – в независимости и лидерстве?
Поставить такие вопросы важно, потому что они имеют не только теоретическое, но и практическое значение, помогая понять различия между базисными человеческими стремлениями и ценностями и их невротическими эквивалентами. Цели обоих типов стремлений сходны, но их основа и значение полностью различаются. Различие между ними столь же велико, как, например, между +7 и -7, хотя в обоих случаях мы имеем дело с цифрой 7, точно так же, как мы используем одни и те же слова: любовь, привязанность, разум, совершенство, – но стоящий перед ними знак изменяет их характер и ценность. Мы уже касались различий, скрывающихся за внешним сходством, при сравнении взрослого служащего и девочки Клэр, а несколько более обобщенные сравнения могут пролить свет на различие между нормальными и невротическими наклонностями.
Желание любви и привязанности со стороны других имеет смысл только в том случае, если испытываешь любовь к ним самим и чувствуешь с ними общность. Акцент поэтому ставится не только на дружеском отношении других людей, но и на положительных чувствах, которые сам человек способен питать и проявлять к другим. Однако невротическая потребность в любви и привязанности лишена такого важного качества, как взаимность. Дело в том, что для невротика его собственные чувства любви и привязанности настолько же мало важны, как если бы был он окружен неизвестными и опасными животными. Чтобы быть точным, на самом деле он даже не хочет любви и привязанности со стороны других; он просто-напросто озабочен тем, чтобы другие люди не вели себя с ним агрессивно. То ценное, что заключено во взаимопонимании, терпимости, заботе, симпатии, не имеет места в его отношениях.
Подобным же образом стремление к совершенствованию наших способностей и дарований заслуживает наших самых энергичных усилий, поскольку жить на свете, несомненно, было бы лучше, будь это стремление активным и сильным в каждом из нас. Но невротическая потребность совершенства, хотя и может выражаться теми же словами, потеряла эту специфическую ценность, поскольку представляет собой попытку быть или казаться совершенным, никак не меняясь. Здесь нет возможности для совершенствования, потому что вероятность обнаружить в себе что-то, что необходимо изменить, пугает и поэтому отталкивает. Единственное, что по-настоящему заботит невротика, – это желание скрыть все недостатки, чтобы не подвергнуться критике и сохранить тайное чувство превосходства над другими. Как и при невротической потребности в любви и привязанности, личное активное участие отсутствует или ослаблено. Вместо активного жизненного стремления эта наклонность является настойчивой попыткой сохранить иллюзорный статус-кво.
И последнее сравнение: все мы высоко ценим волевые качества, считая их огромной силой, если она служит целям, важным самим по себе. Но вера невротика во всемогущество воли иллюзорна, потому что она полностью игнорирует возможность ограничений, непреодолимых трудностей даже для самых решительных действий. Никакая сила воли не поможет нам выбраться из воскресной автомобильной пробки на улицах города. Далее, ценность силы воли сводится к нулю, если доказательство ее могущества становится самоцелью. Любое препятствие, стоящее на пути сиюминутных побуждений, толкает человека, находящегося в тисках этой невротической наклонности, на слепые и безрассудные поступки, независимо от того, действительно ли ему нужна данная вещь. Ценник перевернут: не человек обладает силой воли, а наоборот – она человеком.
Наверное, этих примеров достаточно, чтобы показать, что невротические наклонности являются чуть ли не карикатурой на внешне сходные с ними ценности человека. Они лишены свободы, спонтанности и смысла. Слишком часто они содержат иллюзорные элементы. Их ценность исключительно субъективна и фактически заключается в том, что они в той или иной мере безрассудно обещают безопасность и решение всех проблем.
Здесь следует подчеркнуть еще один важный момент: невротические наклонности не только лишены человеческих ценностей, которые они имитируют, но они даже и не выражают того, чего человек хочет. Если, например, он отдает все свои силы достижению престижного положения в обществе или власти, то и в самом деле может считать, что нуждается в них; в реальности же, в чем мы уже убедились, невротик просто вынужден их желать. Это равносильно тому, как если бы кто-то летел на самолете и полагал, что управляет им, тогда как фактически самолет управлялся с земли с помощью дистанционного управления.
Остается понять, хотя бы приблизительно, как и до какой степени невротические наклонности могут определять характер человека и влиять на его жизнь. Во-первых, эти наклонности предполагают развитие определенных вспомогательных установок, чувств и форм поведения. Если человек склонен к абсолютной независимости, он будет стремиться к скрытности и уединению, остерегаться всего, что может хоть как-то походить на вмешательство в его личную жизнь, и выработает способы, благодаря которым будет держать других на дистанции. Если у него есть склонность к ограничению жизненной активности, то он будет скромным, нетребовательным, готовым уступить каждому, кто более агрессивен, чем он.
Кроме того, невротические наклонности во многом определяют представление человека о том, кем он является или кем ему следует быть. Все невротичные люди заметно неустойчивы в своей самооценке, колеблются между преувеличенным и приниженным представлениями о себе. Когда невротическая наклонность установлена, появляется возможность понять причины того, почему данный человек сознает одни оценки, относящиеся к нему, и вытесняет другие, почему он – сознательно или бессознательно – чрезмерно гордится одними своими установками или качествами и презирает другие безо всякой объективной причины.
Например, если А. создал защитную веру в силу разума и предвидение, он будет не только переоценивать все, чего можно достичь умом, но и особо гордиться силой своего интеллекта, логикой своих суждений и предсказаний. Его представление о собственном превосходстве над другими прежде всего будет продиктовано его убеждением в превосходстве своего ума. И если В. кажется, что он не может полагаться на себя и нуждается в "партнере", который сделает его жизнь содержательной и направленной, он будет склонен переоценивать не только всемогущество любви, но и собственную способность любить. Он ошибочно примет свою потребность "виснуть" на другом человеке за способность к большой любви и будет особо гордиться этой иллюзорной способностью. Наконец, если С. присуща невротическая потребность справляться с любой ситуацией только собственными усилиями, быть самостоятельным любой ценой, он будет чрезмерно горд тем, что он умелый и уверенный в себе человек и никогда и ни в ком не нуждается.
Поддержание этой веры (для А. веры в необыкновенную силу ума, для В. – в свою любвеобильную натуру, для С. – в способность самостоятельно решать дела) становится такой же навязчивостью, как и те невротические наклонности, которые ее вызвали. Но гордость обладанием этими качествами чувствительна и уязвима, и на то есть веские причины. Ее основание недостаточно прочно. Она покоится на слишком зыбком фундаменте и содержит слишком много иллюзорных элементов. Фактически это скорее гордость качествами, которые нужны человеку для осуществления своих невротических наклонностей, а не теми, которые ему на самом деле присущи. Так, например, В. неспособен сильно любить, но вера его в это качество позволяет ему не замечать фальшивость собственных целей. Если он хоть немного усомнится в своей способности любить, то вынужден будет признать, что на самом деле ему нужен не тот, кого он будет любить, а тот, кто посвятит ему свою жизнь, не получая ничего взамен. Это означало бы такую серьезную угрозу его защищенности, что реакция его на соответствующую критику оказалась бы смесью паники и враждебности, в которой преобладало бы одно или другое. Точно так же А. будет реагировать крайним раздражением на любое сомнение, которое может хоть как-то бросить тень на справедливость его суждений. С другой стороны, С., гордый тем, что ни в ком не нуждается, непременно будет испытывать огромное раздражение при малейшем намеке на его неспособность справиться с чем-либо без посторонней помощи или совета. Тревога и враждебность, порождаемые такими покушениями на драгоценный образ себя, еще более нарушают отношения невротика с другими людьми и тем самым принуждают его еще крепче держаться за свои защитные приспособления.
Невротические наклонности остро влияют на оценку не только себя, но и других. Человек, стремящийся к престижу, будет судить о других исключительно в соответствии с их престижем: того, кто пользуется большим престижем, будет ставить выше себя и смотреть сверху вниз на человека, престиж которого меньше, каковы бы ни были его личные качества. Навязчиво уступчивый человек будет восхищаться всем подряд, что покажется ему силой, даже если эта "сила" заключается в беспорядочном и беспринципном поведении. Человек, испытывающий навязчивую потребность эксплуатировать других, может испытывать определенную симпатию к тому, кого он эксплуатирует, но в то же время его презирать; о навязчиво скромном человеке он будет думать как о глупце или лицемере. Навязчиво зависимый человек может завидовать навязчиво самодостаточному, считая его свободным и непринужденным, хотя на деле последний может просто находиться в тисках невротической наклонности иного рода.
Еще одно последствие, которое хотелось бы здесь обсудить, – это внутреннее сопротивление, проистекающее из невротических наклонностей. Оно может иметь определенные рамки, то есть относиться к определенным действиям, ощущениям или эмоциям, принимая, например, форму бессилия или нежелания звонить по телефону. Или они могут иметь диффузный характер, охватывая целые сферы жизни, как-то: способность к самоутверждению, непосредственность поведения, предъявление требований, сближение с людьми. Как правило, конкретное внутреннее сопротивление осознается. Диффузное сопротивление, хотя и является более важным, менее ощутимо.* Если оно становится .очень сильным, человек может ощутить наличие некой внутренней скованности, не сознавая, однако, ее конкретной направленности. С другой стороны, оно может быть едва различимым и настолько завуалированным, что человек даже не догадывается о его существовании и силе. Осознание внутреннего сопротивления может затрудняться различными способами, наиболее типичным из которых является рационализация: например, человек, не любящий вести светские беседы, может осознавать наличие подобного сопротивления, но он также может думать, что ему просто не нравятся вечеринки, считать их скучными и находить множество веских доводов, чтобы отклонять приглашения.
* См.: Schultz-Hencke H. Dergehemmte Mensch.
Сопротивление, создаваемое невротическими наклонностями, имеет преимущественно диффузный характер. Простоты ради сравним человека, одержимого навязчивой невротической наклонностью, с канатоходцем. Последний, чтобы достичь другого конца каната и не упасть, должен ни разу не поглядеть в сторону и сосредоточить все свое внимание на канате. Здесь нельзя говорить о внутреннем сопротивлении глядеть по сторонам, потому что канатоходец прекрасно понимает, чем чревато падение, и поэтому сознательно избегает этой опасности. Человек, находящийся в тисках невротической наклонности, должен с не меньшей тревогой избегать всякого отклонения от заданного курса. Но здесь имеется существенное отличие, ибо у него этот процесс является бессознательным: сильное внутреннее сопротивление просто не дает ему возможности колебаться в предначертанном ему курсе.
Таким образом, человек, который делает себя .зависимым от партнера, будет испытывать внутреннее сопротивление самостоятельным шагам; человек, имеющий тенденцию к ограничению жизни, будет испытывать внутреннее сопротивление иметь и тем более проявлять какие-либо экспансивные желания; человек с невротической потребностью управлять собой и другими с помощью разума будет испытывать внутреннее сопротивление проявлению каких-либо сильных чувств; человек с навязчивым стремлением к престижу будет удерживаться от танцев, или публичных выступлений, или любой другой деятельности, которая хоть в чем-то может поставить под сомнение его престиж. Таким образом, фактически все его способности учиться могут быть парализованы тем, что ему невыносимо показаться неловким в начальный период обучения. Как бы ни различались эти внутренние сопротивления, они имеют одно общее свойство: все они препятствуют проявлению любого непосредственного чувства, мысли или действия.
Хождение по канату – не более чем заученный автоматизм. И паника, охватывающая невротичного человека, если что-либо вынуждает его преступить установленные рамки, не менее остра, чем та, которую испытывает канатоходец, утративший равновесие.
Таким образом, любая невротическая наклонность порождает не только специфическую тревогу, но и специфические формы поведения, специфический образ себя и других, специфическую гордость, специфическую форму уязвимости и специфическое внутреннее сопротивление.
До сих пор мы упрощали проблему, предполагая, что у одного человека бывает только одна невротическая наклонность или сочетание родственных. Но, как уже отмечалось, склонность перекладывать ответственность за свою жизнь на плечи партнера часто сочетается с более общей потребностью в любви и привязанности и с наклонностью к ограничению своей жизни узкими рамками. Стремление к власти очень часто сочетается со стремлением к престижу, и оба этих стремления могут проявляться как две стороны одной и той же наклонности. Стремление к абсолютной независимости и самодостаточности часто переплетается с верой в силу разума и предвидения, благодаря которым можно управлять жизнью. В этих случаях сосуществование различных наклонностей не слишком усложняет картину: несмотря на то, что иногда те или иные наклонности могут сталкиваться (например, потребность в восхищении может сталкиваться с потребностью доминировать), их цели не слишком расходятся. Но это не значит, что здесь нет конфликтов – любая невротическая наклонность содержит в себе зародыш конфликтов. Но если эти наклонности родственны, то конфликты можно устранить путем вытеснения, избегания и т. п., хотя это и достигается большой ценой для индивида.
Ситуация кардинально меняется, если у человека развилось несколько невротических наклонностей, несовместимых по своей природе. Его положение тогда можно сравнить с положением слуги двух господ, отдающих одновременно противоположные приказания и ожидающих слепого повиновения.
Если уступчивость является для человека такой же навязчивой потребностью, как и абсолютная независимость, То он чувствует себя пойманным в капкан неразрешимого конфликта. И хотя он будет искать пути компромисса, конфликты неизбежны, ибо следование одним наклонностям будет постоянно препятствовать осуществлению противоположных. В такой же тупик человек заходит тогда, когда навязчивая потребность диктаторским образом, подчинять своей воле других сочетается со стремлением опираться на них или когда потребность эксплуатировать других, служащая помехой продуктивности человека, столь же сильна, как и потребность вызывать восхищение. Фактически это происходит всегда, когда одновременно существуют противоположные наклонности.
Такие невротические "симптомы", как фобии, депрессия, алкоголизм, в конечном счете проистекают из внутренних конфликтов. И чем полнее мы это осознаем, тем менее будем испытывать искушение истолковывать такие симптомы буквально. Если они возникают в результате конфликта наклонностей, то совершенно бесполезно пытаться их понять, не осмыслив вначале лежащую в их основе структуру.
Теперь становится очевидным, что сущностью "невроза" является невротическая структура характера, а его узловыми пунктами – невротические наклонности, каждая из которых представляет собой своеобразное ядро этой структуры внутри личности, а каждая из этих подструктур тесно связана с другими. Понимание природы и сложности структуры характера представляет не только чисто теоретический интерес, но имеет также большое практическое значение. Между тем даже психиатры, не говоря уже о неспециалистах, склонны недооценивать сложную природу современного человека.
Хотя невротическая структура характера является более или менее жесткой, она все же ненадежна и уязвима из-за множества своих слабых мест – отговорок, самообманов и иллюзий. В бесчисленных пунктах, которые у каждого индивида различны, бросается в глаза его неспособность функционировать. Он может яростно доказывать, что все в порядке, не считая головной боли или отсутствия аппетита, но в глубине души чувствует, что что-то не так.
Но он не только не осознает источника беспокойства, но и заинтересован в том. чтобы оставаться в неведении, потому что, как уже говорилось, его невротические наклонности имеют для него определенную субъективную ценность. В этой ситуации есть две линии поведения: несмотря на субъективную важность своих невротических наклонностей, индивид может исследовать природу и причины недостатков, которые они порождают, или отрицать, что что-то не так или нуждается в изменении.
При анализе индивид придерживается обеих линий, из которых в разное время преобладает то одна, то другая. И чем более необходимыми являются для него невротические наклонности, чем более сомнительна их подлинная ценность, тем более яростно и жестко ему приходится их защищать и оправдывать. Подобную ситуацию можно сравнить с необходимостью правительства отстаивать и оправдывать свою деятельность. И чем более критикуют правительство, тем менее оно терпимо к критике и тем сильнее оно должно утверждать свою правоту. Эти самооправдания образуют то, что я назвала бы вторичными защитами. Их целью является не только защита тех или иных спорных моментов, но и сохранение невротической структуры в целом. Они как минное поле, созданное вокруг неврозов для их обороны. И как бы они ни различались в деталях, общим их радикалом является убеждение, что в принципе все хорошо, все в порядке и ничего не надо менять.
В соответствии с всеобъемлющей функцией вторичных защит порождаемые ими установки имеют тенденцию к генерализации, не оставляя тем самым открытой ни одной лазейки. Так, например, человек, покрывший себя броней непогрешимости, не только будет отстаивать свое стремление властвовать как справедливое, разумное и оправданное, но и будет неспособен признать – возможно, банальная мысль, – что поступает в чем-то не так или сомнительно. Вторичные защиты могут быть настолько скрыты, что обнаружить их удается только в процессе аналитической работы, или, наоборот, составлять черту, сразу обращающую на себя внимание в картине личности; их, например, легко распознать у человека, который всегда и во всем должен быть правым. Они не обязательно должны проявляться как черта характера, но могут принимать форму моральных или научных убеждений. Так, особое подчеркивание конституциональных факторов часто означает убеждение человека в том, что он таков "по своей природе", а потому ничего и не надо менять. Также значительно различается сила и жесткость этих зашит. Например, в случае Клэр, к анализу которой мы будем обращаться на протяжении всей книги, они едва ли играли какую-либо роль. Но в других случаях они могут быть настолько сильны, что делают любую попытку анализа невозможной. Чем более человек намерен сохранить свой статус-кво, тем сложнее пробить его вторичные защиты. И хотя вторичные защиты различаются по прочности, силе и своим проявлениям, они – в отличие от многочисленных нюансов и оттенков невротической структуры характера как такового – представляют собой однообразные вариации на тему "все хорошо", "все в порядке", "ничего не надо менять".
Я бы хотела вернуться теперь к моему исходному утверждению, что невротические наклонности образуют узловой пункт психических расстройств. Это утверждение совершенно не означает, что невротические наклонности являются тем, что человек остро воспринимает именно как расстройство: как отмечалось выше, обычно он не отдает себе отчета в том, что они-то и являются движущими силами в его жизни. Это не означает также, что невротические наклонности представляют собой первоисточник всех психических расстройств: они сами являются продуктом еще более ранних расстройств, конфликтов в человеческих взаимоотношениях. Мое утверждение скорее заключается в том, что узловым пунктом всей невротической структуры является то, что я назвала невротическими наклонностями. Они обеспечивают выход из начальных затруднений, вселяя надежду, что, несмотря на нарушенное отношение к себе и другим, с жизнью все-таки удастся сладить. Но они порождают также множество новых расстройств: иллюзии о мире и о себе, уязвимость, внутреннее сопротивление, конфликты. Они одновременно являются способом разрешения исходных проблем и источником новых.