В этой книге я попытался прояснить и подробно рассмотреть различные аспекты архетипа, понимание которого наиболее важно для современного человека, — а именно, архетипа самости. В качестве вступления я описал понятия и архетипы, проявляющие себя в ходе любой действительно глубоко проникающей психотерапии. Первой среди них оказывается тень — скрываемая, подавляемая, преимущественно низшая и отягощенная бременем вины личность, самые дальние ответвления которой тянутся назад, в царство наших предков — животных; ею охватывается исторический аспект бессознательного в целом. Посредством анализа тени и происходящих в ней процессов мы раскрываем сизигию анима/анимус. Если смотреть на тень поверхностно, кажется, что от отбрасывается сознанием и является таким же отсутствием света, как и физическая тень, следующая за телом. То есть при таком поверхностном подходе психологическую тень с ее низмеиными моральными свойствами можно также считать отсутствием добра. Однако при более близком рассмотрении она оказывается тьмой, таящей в себе весьма влиятельные автономные факторы, наделенные собственными правами; это — Анима и анимус. Наблюдая их в действии — в виде все разрушающего в своем слепом упрямстве демона предвзятых мнений у женщины и склонной к эффектности, властной, переменчивой к сентиментальной соблазнительницы у мужчины, — мы начинаем сомневаться в том, может ли бессознательное быть проси» чем то вроде нематериального хвоста кометы, придатком сознания и не более чем отсутствием света и добра.
Если раньше считалось, что тень в человеке является источником всякого зла, то сейчас на основании более детального исследования можно утверждать, что бессознательный человек, то есть тень, состоит не из одних лишь предроссудительных в моральном отношении тенденций, но демонстрирует также и ряд положительных качеств, среди которых нормальные инстинкты, адекватные реакции, реалистические прозрения, творческие импульсы и тд. На таком уровне понимания зло выглядит скорее всего как искажение, неверное истолкование и применение фактов, которые сами по себе естественны. Подобные фальсификации и карикатуры воспринимаются теперь как специфические эффекты, присущие аниме и анимусу, а последние — как действительный источник зла. Однако даже и на осознании этого нельзя остановиться, поскольку обнаруживается, что все архетипы спонтанно производят как благоприятное, так и неблагоприятное действие, как свет, так и тьму, как добро, так и зло. В конце концов мы вынуждены признать, что самость представляет собой complexio oppositorum именно потому, что не бывает реальности без поляризации. Не следует игнорировать тот факт, что противоположности приобретают моральную акцентированность только внутри сферы человеческих стремлений и действий, равно как и то, что мы неспособны дать определение добра и зла, обладающее универсальной применимостью. Иными словами, нам неизвестно, что такое добро и зло сами по себе. Следовательно, необходимо предполагать, что эти понятия появляются в связи с потребностями человеческого сознания и утрачивают свое значение вне сферы деятельности людей. То есть гипостазирование добра и зла в качестве метафизических сущностей недопустимо, поскольку оно лишает эти термины их собственного смысла. Если называть "добром" все, что Бог делает или что он допускает, тогда и зло также будет добром, а понятие "добра" станет бессмысленным. Однако при этом страдания, будь то страсти Христовы или страдания мира, остаются тем же, чем и были. Глупость, грех, болезни, старость и смерть, как и прежде, образуют мрачный фон, оттеняющий радостный блеск жизни. 424 Распознание анимы и анимуса представляется весьма специфической разновидностью опыта, в основном или, по крайней мере, прежде всего составляющей удел психотерапевтов. Тем не менее всякий, кто хоть немного знаком с художественной литературой, без труда может составить себе представление об аниме; ибо она — излюбленный персонаж романов, в особенности к западу от Рейна.1 Вряд ли тщательное исследование сновидений всегда необходимо. Распознать анимус женщины не просто, поскольку "имя ему легион". Однако каждый, кто в состоянии выдержать ожесточение своих собратьев и не заразиться им, кто в то же время способен подойти к этому ожесточению критически, не может не заметить их одержимость. Правда, более предпочтительно, да и полезно, будет подвергнуть строгому разбору свои же собственные настроения и их переменчивое воздействие на личность. Mum ценного в том, чтобы знать, когда другой совершает ошибку, Гораздо интереснее знать, когда ты сам совершаешь ее ибо тогда появляется возможность как-то ее исправить. То, что мы могли бы исправить в других, как правило, обладает сомнительной полезностью, если вообще хоть что-нибудь дает.
Хотя первоначально мы встречаем аниму и анимус пржде всего в их негативных и неприглядных аспектах, они отнюдь не представляют собой разновидность исключительно злых духов. Как уже говорилось, позитивный аспект им также присущ. Благодаря своей нуминозной суггестивной силе они издавна образуют архетипическую основу всех мужских и женских божеств, а потому заслуживают особого внимания, прежде всего со стороны психологов, но также — и со стороны непрофессионалов. Будучи божествами, анима и анимус действует иногда во благо, иногда во зло. Их противоположность — не что иное, как противоположность полов. Следовательно, ими представлена верховенствующая пара протиио положностей, не безнадежно разделенных логическим противоречием, но своим взаимным притяжением как бы дающими обещание единства и делающими его возможным. Объединение противоположностей — предмет спекуляций алхимиков, в форме "Химической свадьбы", и каббалистов, в обличий Тиферсм и Мальхут или Бога и Шехинах,2 не говоря уже о бракосочеы нии Агнца.
Рождающаяся в алхимическом соединении противопо ностей двойственная сущность — Ребис, или Lapis Philosophy rum — в соответствующей литературе получает столь отчетлитливую характеристику, что для нас не составляет труда распознать в ней символ самости. Психологически, самость представляет собой единство сознания (мужское начало) и бессознательного (женское начало). Она означает психическую целостносм. и такой формулировке она оказывается психологическим понятием. Эмпирически, однако, самость спонтанно проявляет себя в виде специфических символов, а ее целостность заметна прежде всего в мандале с ее бесчисленными вариантами. Исторически, эти символы считались образами Бога.
Стадия анимы/анимуса соотносится с политеизмом, стадия самости — с монотеизмом.3 Естественный архетилический символизм, охватывающий собой целостность, в которую входят и свет, и тьма, в чем-то противоречит христианской точке зрения, но не иудейской или иеговистской (или противоречит им лишь отчасти). Последняя из указанных систем взглядов представляется стоящей ближе к природе, а потому лучше отображающей непосредственно переживаемый опыт. Тем не менее, и христианские ересиархи предпринимали попытки обойти подводные камни манихейского дуализма, представлявшего немалую угрозу для ранней Церкви и усвоить естественную символику, — так что в число символов Христа попали и такие (весьма немаловажные), которые были у него общими с дьяволом. Впрочем, на догму это не повлияло.
Все же, наиболее плодотворные попытки подыскать для самости подходящее символическое выражение предпринимались гностиками. Большинство из их числа — например, Валентин и Василид — на самом деле были теологами, в отличие от более ортодоксальных богословов, позволившими естественному внутреннему опыту оказывать существенное влияние на их суждения. Следовательно, они, как и алхимики, представляют собой настоящий кладезь сведений обо всех символах, возникающих в качестве естественного резонанса христианского откровения. В то же время, их идеи служат компенсацией асимметрии Бога, постулируемой доктриной privatio boni — совсем как хорошо известная в наши дни тенденция бессознательного порождать символы целостности, дабы заделать брешь между сознанием и бессознательным, опасно расширившуюся и создающую угрозу полной дезориентации.
Я отлично сознаю, что данная работа, будучи далеко не исчерпывающей, выглядит всего лишь наброском того, какой облик приобретают те или иные христианские идеи под углом зрения психологического опыта. Поскольку моей главной заботой было выявление параллелизма либо расхождений между эмпирическими данными и нашими традиционными воззрениями, необходимо учитывать несогласованности, вызываемые различиями эпох и используемых ими средств выражения. В особенности так обстояло дело в случае символа рыбы. Здесь мы неизбежно вступаем на нетвердую почву и время от времени вынуждены прибегнуть либо к спекулятивной гипотезе, либо к пробной реконструкции контекста. Само собой разумеется, что любой исследователь обязан как можно более полно документировать свои находки; однако иногда он обязан и выдвигать гипотезы, пусть даже рискуя ошибиться. В конце концов, путем ошибок мы приходим к истине, и если нам неведомо, чем является некая вещь, наше знание возрастет уже от того, что мы узнаем, чем она не является.
[1] Выдающимся примером такого рода в швейцарской литературе может служить Imago [Образ (лат.) — Прим. перев.] Шпиттелера. [В английской литературе это, возможно, "Она" Райдера Хаггарда. — Прим. изд.]
[2] Hurwitz, "Archetypische Motive in der chassidischen Mystik", ch.VI.
[3] Данная тема послужила предметом оксфордской диссертации: Amy I.Allenby. A Psychpological Study of the Origins of Monotheism.