Два напряженных состояния постоянно присутствуют при успешном применении толкования сновидений. Первое - напряжение между объективными и субъективными интерпретациями мотивов сновидения. Второе, характеризующее не только толкование сновидения, но и аналитический процесс в целом,- это напряжение между личным и архетипическим значениями.
Предположение о том, что образы и мотивы в сновидений могут рассматриваться либо объективно (относительно людей и событий в бодрствующей жизни), либо субъективно (как аспект, собственной психики сновидца), Юнг выразил в практической клинической форме напряжения, - состояния, отмечаемого исследователями сновидений еще с античных времен. Фрейд свел это напряжение к простому утверждению, что сны являются предшествующими мыслями и желаниями бодрствующего человека, ставшими неприемлемыми для его эго; если "латентный" сон, скрытый за ширмой пережитого "манифестного" сна, был бы выведен на ясный свет сознания, то в нем обнаружилась бы лишь предшествующая бодрствующая мысль, которая была вытеснена.
Напряжение между объективным и субъективным значениями снов может быть также сведено - возможно слишком легко - к утверждению, что сны всегда относятся к субъективным представлениям в сознании (mind) сновидца. Некоторые из этих субъективных значений являются объективными репрезентациями в уме сновидца, реально существующих людей и ситуаций. С этой точки зрения сны рассматриваются как изменение только внутреннего представления о вещах, которое, конечно, влияет нa внешнее переживание, потому что эго бодрствования опирается на такие объективные репрезентации, как на само собой разумеющееся явление, из-за необходимости как-то ориентироваться в бодрствующей реальности.
Напряжение между объективным и субъективным, однако, носит более глубокий характер. Есть некоторая опасность в не психотическом состоянии видения и понимания определенных снов только на языке внешней реальности, и ограничение лишь субъективными значениями может лишить нас плодотворного психологического напряжения.
Переживания бодрствования и сна не содержат в себе изначального противостояния. Не существует таинственного мира сновидений, который пребывает в полном контрасте со всем объективным "дневным миром". И опыт сознательного бодрствования и переживания в сновидениях,- оба в равной степени являются таинственными составляющими потенциального единства - процесса индивидуации. Сны быстро уходят прочь, но также (хотя и в более замедленной форме) поступают и "устойчивые" реалии бодрствующей жизни. Среди потока перемен может проявиться тот самый таинственный процесс, который Юнг назвал индивидуацией, включающей, до известной степени, актуализацию уникальных потенциалов того или иного человека и тем или иным образом получающей на это санкцию превратностями самой жизни.
В бодрствующем "объективном" существовании динамика индивидуации не всегда осуществляется в терминах того, что "логично" делать, точно также как в сказках не более старший, более зрелый принц спасает принцессу, оказавшуюся в смертельной опасности,- это делает его младший, сомневающийся, вечно создающий путаницу братец, использующий необщепринятые способы, например приходящих на помощь животных. В любой серии снов движение может происходить в объективные жизненные ситуации или в сторону от них. Никакого устанавливающею правила здесь нет. На службе у индивидуации сны могут склонять эго к тому, чтобы организовывать себя в привычной культурной атмосфере. В некоторых иных случаях сны вытаскивают эго прямо из успешной бодрствующей деятельности и буквально "тычут носом" в более тонкие смыслы, ставят более искусные задачи.
Окончательное разрешение напряжения между объективным и субъективным описано Юнгом как "циркумамбуляция" (обхождение) таинственного центра психического, которая сама по себе может ощущаться, но которую невозможно обнаружить в сетях сознания. В этом таинственном процессе, психологически аналогичном алхимическому поиску, эго релятивизировано, но неуступчиво, события реальны, но они не ошеломляют, образы в снах направляют, но не подчиняют. Процесс индивидуации, в конечном итоге, и представляет то явление, которое обслуживается и облегчается в своем осуществлении снами, хотя сны и могут использоваться наряду с решением обычных психотерапевтических задач в цикле решения проблем и развития личности.
Другой путь установления напряжения, связанного с психологической индивидуацией, пролегает через оппозицию личного и архетипического. Когда тот или иной человек слишком глубоко включен в коллективную внешнюю реальность повседневной жизни, обнаружение в его собственных снах универсальных, архетипических образов из объективных глубин психического может оказаться освобождающим переживанием. Но если кто-либо в обыденной жизни является добычей неистовой шизофренической неразберихи архетипических образов, то достижение устойчивой позиции эго в равной степени переживается как' освобождение.
Как невротик, застигнутый в чрезмерной конкретизации семейных или общественных "реалий", так и шизофреник, утонувший в море архетипических смыслов,- оба обнаружат ощущение неба в том, что можно назвать личной сферой жизни., Личностная история - это не просто псевдоиндивидуальная; временная схема дат и внешних событий,- привычная веревка для развешивания жизненного белья, на которой висят многочисленные роли, - она несет в себе гораздо более глубокое ощущение смысла и неразрывной целостности. Внешняя жизнь может проходить через глубокие перемены без какого-либо изменения в субъективном восприятии смысла жизни. Но каждый психотерапевт знает и об обратной ситуации, в которой внешняя жизнь протекает гладко и неизменно, в то время как внутреннее субъективное состояние преобразуется в то, что, по сути, оказывается совершенно новым и неизношенным по своему значению миром.
Бодрствующее эго обитает между двумя в равной степени опасными констелляциями. Обычно в юнгианской психологии мы привыкли думать об архетипической области коллективного бессознательного, об объективной психике как о контрапункте жестким конструкциям эго бодрствования. Гораздо меньше мы думаем об архетипическом происхождении мира коллективного сознания. Однако оба эти мира, окружающие эго с внутренней и внешней сторон, архетипичны по своему характеру.
Мир коллективного сознания (история в том виде, в котором мы ее читаем и перечитываем) образован определенными индивидами, выражавшими (и выражающими) архетипические содержания, которые проистекают из объективной психики. Многие делают это и терпят неудачу в попытке осуществить культурное воздействие, другие же, напротив, вызывают - поразительно - уже готовую ответную реакцию в своей культуре или в обществе и меняют ее в большей или меньшей степени. Архетипические формы, хранящиеся в культурных установлениях, становятся молчаливой меблировкой коллективного сознательного разума. Но сам момент архетипического формообразования включен в культурное установление, а это установление оказывается в оппозиции к тому архетипу, который дал ей рождение, так как ни одна отдельная форма не может тащить на себе весь ряд или полный спектр архетипически возможных значений.
То, что истинно на общественном уровне, является истинным относительно индивидуальной психики. Ни одна реальная мать не может воплощать весь спектр возможностей, унаследованных от архетипической Великой Матери, так что материнское имаго в индивидуальной памяти (mind) является одновременно и носителем, и ограничением архетипа матери. То же самое справедливо и в отношении всех архетипических форм, включая юнговский воображаемый образ Бога, испражняющегося на крышу кафедрального собора.
Индивидуальное эго может потерять свой путь либо в архетипических образах коллективного бессознательного - особенно, когда они используются как бегство от внешних жизненных проблем - или в архетипических формах, включенных в установления (институции) коллективного сознания и культуру. Проблема заключается в том, чтобы отыскать личную позицию, способную релятивизировать эти архетипические области,- не создавать им противодействие, не отождествлять одно с истинным, а другое - с фальшивым и при этом не утратить личностную сферу,- единственное пространство, в котором могут возникнуть глубокие преобразующие процессы.
Ничто, имеющее психологическую важность, не возникает вне личностной сферы. Это может быть сильный звук и неистовство, и ненормальное течение исторических перемен, но индивидуальная психика есть единственный носитель (и в своем крайнем выражении, передатчик) архетипических форм, стремящихся достичь устойчивого органического равновесия. Следовательно, сохранение и поддержание личностной сферы является делом крайне важным как в анализе, так и в повседневной жизни.
Распад личностной сферы возникает в анализе, когда архетипической области придается слишком чрезмерное значение, о чем часто сигнализирует архетипически перекошенный перенос,- аналитик в этом случае воспринимается либо богоподобным, либо дьяволоподобным существом. В любом случае шансы на человеческое взаимодействие снижаются. Или же анализанд может обесценивать аналитический процесс, как таковой, и искать убежища в культурно вкрапленной архетипической форме, такой как политическая партия или организованная тем или иным образом религия. Подобные варианты развития весьма драматичны, так как преобразующее поле аналитического взаимодействия исключительно полезное место; для некоторых это единственная надежда обрести когда-либо подлинно личностную сферу и единственная благоприятная возможность для сознательного не-невротического участия в своем собственном процессе индивидуации.
Используемые со вниманием, заботой и клиническим мастером сновидения являются наиболее подходящим и надежным проводником в укреплении и поддержке личностной сферы, в избегании обеих форм архетипического редукционизма.
Сновидения являются естественной частью психической жизни. Они служат процессу индивидуации посредством компенсации искаженных .моделей реальности, структурированных и удерживаемых бодрствующим эго.
Сон следует записывать как можно скорее после его появления. Необходимо сдерживать интерполяции (вставки) бодрствуюшего эго. Даже сны близкие бодрствующей реальности зачастую содержат символические нюансы. При прояснении (амплификации) мотивов сновидения личные ассоциации имеют преимущество перед культурными или архетипическими амплификациями, хотя некоторые сны могут быть осмыслены только в свете трансперсонального материала. Проясненный сон должен быть достаточно прочно уложен в контекст жизни сновидца.
Сны могут оказать полезное содействие в таких клинических вопросах, как дифференциальный диагноз, прогностическая клиническая оценка, а также в принятии решения относительно дополнительных средств, таких как использование медицинских препаратов, частота аналитических сессий и госпитализация. Сны также служат хорошими указателями при выборе редуктивных или проспективных форм анализа.
Та или иная серия снов позволяет корректировать ошибочное истолкование отдельного сна. В точности мотивы снов повторяются редко; более чаще присутствуют связанные образы, группирующиеся вокруг одного и того же комплекса. Последующие ооразы и мотивы в серии снов позволяют аналитику и анализанду получить дополнительное представление о факторах, лежащих в основе процесса индивидуации, который сны стремятся поддерживать.
Сновидения, в частности, весьма полезны при лечении невроза. Невротические конфликты часто проявляются в симптомах избегания ряда жизненных задач. В неврозе сами сновидения пытаются справиться с невротическим расщеплением, побуждая эго прежде всего взаимодействовать с реальными жизненными процессами, нежели с их невротическими заменителями. При лечении невроза эго приводится обратно к истокам базовой динамики индивидуации, которая включает как развитие сильного эго, так и реализацию эго'м своей отдельной миссии в сопоставлении с более полной целостностью, представленной Самостью.
Сновидениями не следует злоупотреблять или, занимаясь снами, нельзя позволять аналитическому процессу уклоняться от рассмотрения другого материала, требующего внимания. Когда снов нет, анализ может продолжаться с помощью того материала, который имеется под рукой: переноса-контрпереноса, обзора прошлой жизни, каждодневных событий, занятиями в групповой терапии, проекциями при "игре в песочек" и т. д. Сны обслуживают процесс, но сами по себе процессом индивидуации не являются.
Внимательный и ответственный анализ сновидений поддерживает напряжение между объективными и субъективными значениями, равно как и более широкие напряжения между личностной сферой и окружающими ее архетипическими силами.
Сон есть часть реальности, чье происхождение носит личностный и неясный характер; его назначение - внесение полноты идей и смысла наряду с неопределенностью, а судьба в мире эго бодрствования оказывается в наших собственных руках. Если мы отнесемся к сну с интересом и уважением, то он послужит нам во многих отношениях. Если же пренебрежем им, то в любом случае сон затронет нас, отработав свои алхимические преобразования в глубинах психического, отыскивая ту же самую цель индивидуации либо с нашей, либо без нашей сознательной помощи.
Сновидения - таинственные сущности, похожие на послания неведомого друга, который заботится о нас, но объективным образом. Почерк и язык этих посланий порой неясен, но нет никакого сомнения в отношении подлинного интереса, лежащего в их основе, к нашему конечному благосостоянию, которое может и отличаться от состояния благополучного существования, которое, как мы воображаем, и является нашей целью.
Необходимы смирение и скромность. Никакой сон никогда не может быть истолкован полностью; будущие события и будущие сны могут внести свои коррективы в то, что казалось исчерпывающей интерпретацией. Мы всегда должны помнить о таинственной природе сновидений, существующих на границе нашего понимания мозга и разума, сознания и бессознательного, личной и межличностной жизни.