Нам необходимо еще рассмотреть с вами в датской сказке о короле Линдорме один не совсем обычный мотив: когда девушка, которая хочет освободить принца-дракона, должна надеть на себя десять рубашек и затем каждый раз, как жених-дракон предлагает ей снять рубашку, должна говорить, что ему тоже следует снять с себя одни из своих кож. И так продолжается до тех пор, пока дракон не превращается — после того как он снял с себя девять кож, а не ней еще осталась одна рубашка — в несчастную хныкающую и кровоточащую массу на полу. После этого девушка сечет его ореховыми прутьями и купает в сладком молоке, освобождая таким образом от лежащего на нем проклятия, и дракон превращается в прекрасного юношу.
Я начала интерпретацию с того, что попыталась выяснить, что могут означать эти многочисленные оболочки, эти девять кож, скрывающие истинную, хотя и неясную, природу принца-дракона. Я рискнула высказать предположение, что они обозначают комплекс, характеризующийся тем, что сознающее эго и архетип Самости смешаны и тем самым вредят друг другу. Я уже описывала людей, у которых эго отождествляется с Самостью, так что в результате ни эго данного лица, ни архетип Самости не могут функционировать должным образом, поскольку вследствие их контаминации не произошло необходимой поляризации в психике. Это лишь одна сторона такой фигуры, как принц, который скрыт под многочисленными драконьими кожами, но мы можем взглянуть на эту фигуру и под другим углом. В волшебных сказках принц и принцесса часто выступают в качестве персонажей, которые позднее становятся королем и королевой, поскольку они являются будущими королем и королевой, так сказать, in statu nascendi (в состоянии зарождения- лат).
В "Mustenum Conjunctions" д-р Юнг посвящает целую главу символическому значению короля в алхимии. Подобно тому как это имеет место в египетской геологии и мифологии, король в алхимии олицетворяет доминанту коллективного сознания. И если при этом старый король является символом изжившей себя или просто устаревшей системы коллективного сознания, то молодой — обычно представляет новый символ Самости. Как понимать то, что будущий король символизирует Самость, тогда как старый король в мифологии обычно олицетворяет доминанту коллективного сознания?
Чтобы нагляднее представить себе то, что я имею в виду, надо освежить в памяти некоторые исторические факты. Будда в момент снизошедшего на него под деревом бодхи просветления пережил определенный опыт Самости, и позднее, уже после того, как ему пришлось столкнуться с интригами против себя своих учеников, он постепенно стал символом Самости для окружавших его людей. Многие религиозные системы кристаллизовались вокруг фигуры Будды. ставшего не только символом божественного существа, единственного человека, достигшего состояния божества, но и символом Самости. Если вы обратитесь к буддизму на его поздних стадиях, то увидите, что Будда стал центральным образом для огромной религиозной коллективной организации, символической идеей, объединившей все то, что мы в настоящее время называем буддизмом, включая сюда и соответствующую религиозную систему, взятую в ее целом.
Мы могли бы также отметить, что фигура Христа претерпела в христианстве аналогичную эволюцию, ибо как только в ней кристаллизовался символ Самости, за ней осталось лишь значение центрального образа коллективной системы ценностей, а о том, что она была первоначально репрезентировавшим реальный внутренний опыт, напоминают теперь только исполненные показного благочестия слова богослужения. Остается в итоге система интеллектуальных понятий или благочестивых чувств, в то время как первоначальный символ медленно увядает и застывает в чисто обрядовой привычке, Именно это и символизирует собой старый король, благодаря чему его нередко изображают в качестве того, кто препятствует установлению нового порядка вещей. Когда волхвы предсказывают рождение божественного младенца, старый король трепещет, предчувствуя утрату господствующего положения. Поэтому он пытается уничтожить младенца, ибо некогда он сам являлся символом Самости, но теперь превратился в негативную и разрушительную силу, и это происходит потому, что Самость (как показал на огромном количестве примера Юнг в работе "Aion"), подобно всем другим архетипам, представляет собой не только неподвижное ядро психического, но и самообновляющуюся систему.
Если вы понаблюдаете за символизмом Самости и за тем, как он проявляется в отдельном человеке, то заметите, что Самость находится в состоянии постоянного изменения. Она утрачивает некоторые свои аспекты и беспрестанно обновляется. Поэтому Юнг сравнивает ее с некоторыми атомами водорода, которые в высших слоях атмосферы обладают свойством выбрасывать из себя время от времени одни электроны и поглощать вместо них другие. Похоже, что Самость в человеке проявляет подобную активность; она является динамическим центром психики, который, по-видимому, находится в состоянии непрерывного внутреннего изменения. Вот почему никакая существующая в сознании формулировка опыта Самости не может претендовать на абсолютный и окончательный характер на протяжении длительного периода времени — она должна постоянно подвергаться реадаптации, чтобы идти в ногу с этим изменяющимся процессом.
По этой причине религиозные символы, вообще говоря, должны постоянно интерпретироваться заново, и для живой религии всегда существует с одной стороны опасность окаменения, а с другой — опасность реформ, которые вызывают стремление полностью перестроить первоначальную концепцию и превратить ее во что-то более современное и приспособленное к потребностям новой исторической эпохи. То же самое справедливо и в отношении отдельного человека, ибо каким бы глубоким ни был ваш опыт, он всегда может устареть: бывшее истиной вчера перестает быть истиной сегодня, и то, что когда-то было вдохновляющим идеалом, превращается в устаревшую систему, препятствующую дальнейшему внутреннему развитию. В подобной ситуации вчерашней истиной следует пренебречь ради того, что истинно для нашей психической жизни в данный момент.
Следовательно, принц в волшебной сказке обыкновенно символизирует собой Самость in statu nascendi, которая самопроизвольно поднимается из глубин колективного бессознательного или же требует, чтобы ее выудили оттуда. Если прекрасный принц скрыт под множеством кож — как в нашей сказке,— то это означает, что данное содержание не имеет возможности появиться в своем настоящем виде, что оно вынуждено предстать поначалу в животном облике.
Нечто подобное вы иногда обнаруживаете в реальной жизни в тех случаях, когда у человека присутствует невероятно сильное безотчетное стремление или влечение. Такое влечение полностью овладевает людьми, но нас при этом почему-то не оставляет странное ощущение, что не оно на самом деле владеет ими. Мужчина может влюбиться в женщину и, кроме нее, больше ничего не желать на свете, но мы чувствуем, что не любовь его на самом деле мучит, что его "держит" какая-то идея, которую он не может осознать, и что если бы он осознал ее, то все его "страдания" как ветром бы сдуло. В данных случаях врач должен полагаться на собственное чутье. Люди становятся прямо-таки одержимы тем, что их влечет, и готовы настаивать, будто именно это и есть подлинный предмет их желаний, однако вы не можете избавиться от подозрения, что предмет их страсти всего лишь внешняя манифестация чего-то, что скрывается за ним, и что главный образ еще не нашел для себя выражения.
В принципе, можно утверждать, что если пациент обнаруживает симптомы непреодолимого влечения, почти одержимости, болезненной зависимости или неспособности пожертвовать своим желанием, то это все же не выражает главного, или еще не выражает. Нам следует в таких случаях занять выжидательную позицию, ибо можно быть уверенным, что там, где налицо подобное инфантильное желание, что-то не так. Необходимо переждать, чтобы наконец наступил момент, когда сокровенное ядро психики, сбросив с себя разнообразные личины, могло открыться нам в своей истинной сущности.
Интересно, что девушке в сказке, пожелавшей освободить от заклятия принца-дракона, необходимо надеть на себя большое количество рубашек. Это означает, что она должна замаскироваться и не показать себя обнаженной, то есть в своем истинном виде. Обычно об этом предпочитают не говорить, но иногда в процессе анализа нам приходится ловить себя на бессознательном противодействии пациенту, особенно когда он выступает с каким-нибудь совершенно нереальным требованием. Между тем нельзя просто отвергнуть это требование, потому что за ним скрывается нечто реальное. Но нельзя быть и наивным, поскольку, принимая требование пациента всерьез и соглашаясь таким образом принимать мнимое за действительно, вы рискуете расстроить собственную психику или испытать эмоциональный шок, что в любом случае повредило бы вашим взаимоотношениям с пациентом. Подпасть под влияние одержимости другого не заслуга, а, скорее, глупость. От вас требуется умение различать, чтобы быть в состоянии почувствовать, что является подлинным только с ним и устанавливая контакт и, наоборот, сторонясь всего что не подлинно. Это — одна из самых коварных проблем в подобной ситуации.
По существу, девушка в сказке своими действиями хочет сказать, что если дракон откроется в своей подлинной сущности, то она ответит ему тем же, но если он с дикой и напускной яростью набросится на нее, то она будет отсутствующей. Аналогичным образом, если вы наивно идете навстречу какому-нибудь требованию пациента, продиктованному его одержимостью, то это может привести только к разочарованию, ибо пациент неизбежно почувствует, что он попал в ловушку. Поскольку его требование не искренно и он, так сказать, придуривается, то лучшая часть его натуры надеется, что вы не попадетесь на эту удочку, а если вы все же попадетесь, то он от вас отвернется: лучшее в нем будет разочаровано тем, что его как личность восприняли на столь наивном уровне.
Вот так и дает о себе знать работа комплекса во взаимоотношениях аналитика и пациента, но подобный комплекс может проявиться и в отдельно взятом человеке и обычно подразумевает, что на уровне его сознательной установки ему не следует спешить с выводами, поскольку бессознательное содержание имеет много кож и не склонно появляться в своем настоящем виде. Оно заявляет о себе в сновидениях в завуалированной форме, но вы, я полагаю, в состоянии посредством умозаключений проникнуть за эту завесу. Если у данного эго нет достаточно тонкой теории бессознательного, то оно примет самый верхний слой за всю истину, и тогда ему не удастся добраться до сердцевины комплекса.
Предположим, эго придерживается фрейдистской теории, а ядро комплекса выражает себя при помощи в высшей степени сексуального сновидения. Если, в вашем представлении, вы вышли именно на то, что вам нужно,— а этого в действительности не произошло, то контакт с бессознательным ослабевает и в вашей работе начинают во шикать затруднения. С другой стороны, если у вас возникли сомнения, вам нужно убедиться, что фрейдистская интерпретация в данном случае не годится. Поэтому наилучшая стратегия в такой ситуации — надеть на себя побольше рубашек, то есть взять на вооружение несколько разных подходов, и сказать: "На время вот этот подход можно принять за истину". Другими словами, вы даете видимому проявлению комплекса соответствующую теоретическую интерпретацию, однако не закрываете дверь перед возможностью появления другой, более адекватной, интерпретации. Вам не известно, как долго будет продолжаться "сбрасывание рубашек" (или "отслаивание кож") и является ли достигнутый уровень интерпретации окончательным. Вам придется раскрыться, совершенствуя себя в этом процессе в той же мере, как и анализируемый, ибо правильно проведенный анализ — это всегда одновременно и трансформация. Вы должны быть готовы отбросить ваш метод интерпретации и отказаться от любых, возможно, имеющихся у вас теорий и предположений относительно вашего пациента. Вам необходимо подготовиться к тому, чтобы признать, что проблема оказалась сложнее, чем вы предполагали, и ждать, пока к вам не придет понимание сокрытой в ней истины. При этом у вас, вероятно, возникнет вопрос, а как вообще узнать, что вы достигли в процессе анализа окончательной стадии, на что можно ответить только одно: доверьтесь в этом вопросе вашей интуиции. Обычно при достижении этой точки, то есть окончательной стадии, обе стороны обретают душевный покой или, если речь идет только о нашем собственном внутреннем комплексе, возникает характерное ощущение, вызывая восклицание: "Ага, это оно и есть!". Это ощущение поселяется в нас прочно и надолго, а ощущение неудобства, которое до этого не оставляло, полностью исчезает.
Иногда, когда люди говорят вам, что они столкнулись с одной неприятной проблемой, но при этом им прекрасно известно, в чем она заключается и какую ей дать интерпретацию, то вы чувствуете, что они надеются услышать в ответ, что вы полностью согласны с ними в их понимании этого вопроса, и в то же самое время не хотят, чтобы вы с ними соглашались. Другими словами, если, несмотря на достигнутое понимание, смутное чувство неудовлетворенности все же не оставляет вас, вы вполне можете быть уверены в том, что предстоит сбросить еще несколько рубашек и драконьих кож, прежде чем откроется голая истина.
В "Короле Линдорме" голая истина предстает в виде кровоточащей горы мяса, которую необходимо подвергнуть очищению и превратить в прекрасного принца. Эта волшебная сказка дает нам изображение компенсаторной фигуры Самости, поскольку король-дракон представляет собой как раз тот аспект, которому не уделялось должного внимания в христианском символизме. Плотский человек и потребности тела игнорировались в раннем христианстве, сколько-нибудь адекватное отношение к ним начисто отсутствовало, что в конечном счете привело к тому, что многие люди покинули Церковь. Развитие символизма Самости существенно обогащает наше основное религиозное представление, вследствие чего оно снова способно функционировать, а определенные стороны жизни снова могут стать органической частью целостной психической установки. Если Самость — это полнота и целостность человека, то через нее получает выражение и плотская сторона человеческого существа, и нужно не игнорировать, а искать решения связанных с нею проблем, что поможет нам реализовать эту сторону нашей природы.
Волшебная сказка точно воспроизводится в течение приблизительно трех или четырех столетий, а затем, как правило, изменяется и получает развертование в каком-нибудь новом направлении. Это можно заметить при сравнении волшебных сказок христианской Европы с китайскими или античными сказками. Похоже, что человеческое сознание эволюционирует очень медленно, и изменения в волшебных сказках происходят в том же самом ритме. Поэтому стереотипы сознания необходимо время от времени заново приспосабливать к живому процессу, непрерывно совершающемуся в бессознательном и в психике в целом. Во всяком случае, для психолога ясно, что вследствие процесса постоянного изменения, происходящего в психике, не существует принципа, который рано или поздно не изжил бы себя.
В этом отношении животная, или плотская, личина, скрывающая истинный облик, принадлежит к числу мотивов, которые в условиях другой цивилизации предстают перед нами в существенно ином виде. В китайской волшебной сказке под названием "Ночжа" рассказывается о некоем вельможе и его жене, которые не имеют детей. И вот эта женщина, достигшая уже, подобно библейской Сарре, преклонного возраста, лежала как-то раз в своей постели, когда в комнату вошел даосский священник с красивейшей жемчужиной в руке. Он велел женщине проглотить жемчужину и сказал, что у нее родится ребенок. После этого он исчез, а девять месяцев спустя она произвела на свет шарообразный ком мяса, от которого исходило яркое красное свечение и удивительное благоухание. Пришел муж и разрубил своим мечом этот странный ком, тут же превратившийся в ребенка — в мальчика.
Мальчик оказался диким и озорным существом. Например, он не дает покоя драконам, обитающим на морском дне, и вообще постоянно совершает всякого рода злые проказы, огорчая этим как своих родителей, так и богов, но в конце концов осознает, что в расплату за свои грехи должен принести себя в жертву. Он становится богом, и ему поклоняются, ибо он ценой своей жизни искупил злые дела, совершенные в юности. Здесь мы снова имеем дело с мотивом символа Самости, проявляющим себя, однако, в гораздо большей степени в сфере природы. Пройдя долгий путь страданий и самопожертвования, Ночжа приобретает статус нового божественного существа, заменяя старых богов новым религиозным символом.
В алхимических текстах нередко говорится о том, что божественное существо захоронено и должно быть отделено от разрушающей материи; упоминается extractio animae, в ходе которого минералы должны быть разогреты до такой степени, чтобы из них образовался и потек металл. На эту картину алхимики проецировали сходные психологические процессы, а именно: все, что связано с бессознательным материалом, требует к себе гораздо более сосредоточенного внимания (т. е. подогрева), для того, чтобы из него можно было извлечь сущность. Это, собственно говоря, и есть то, чем мы занимаемся, когда интерпретируем сновидение. Когда в процессе анализа люди рассказывают вам свои первые сновидения, они обычно или смеются, или извиняются, что пришли к вам с чем-то, что кажется им страшной ерундой. И на них производит огромное впечатление, если вам удается произвести extractio animae, т. е. извлечь существенно важный смысл из того, что представлялось им всего лишь хаотическим материалом. Если при этом интерпретация "попадает в точку", то испытываешь ощущение, что животворный смысл содержится в том, что совсем недавно выглядело абсолютной бессмыслицей.
Меч, с помощью которого действует вельможа в китайской сказке, символизирует собой акт различения, ведущий к интеллектуальной проницательности, обретаемой человеком в случае принятия им решения. Я могу привести вам пример, показывающий, как бессознательное способно решать за нас. Однажды, когда я была в нерешительности, брать ли мне нового пациента, мне приснился сон, в котором предстал человек, только что бросивший свою работу из-за сильного переутомления. Настолько сильного, что он просто не мог дальше продолжать работать. Это сновидение как бы хотело сказать: "Не забывай, что движущая сила находится внутри тебя", и таким образом внесло ясность в создавшуюся затруднительную ситуацию. В нем было достигнуто интеллектуальное различение с элементом принятия решения: проблема была разрешена на уровне инстинктивных слоев личности, и сновидение объявило решение принятое бессознательным. Отсюда видно, что решимость и способность к различению тесно связаны между собой in statu nascendi В Апокалипсисе острый с обеих сторон меч, который выходит из уст Бога,— это символ различающей силы, тогда как в случае с Александром Македонским, разрубающим Гордиев узел, мы имеем дело с аспектом решимости.
Сновидение, если оно правильно истолковано, всегда несет в себе не только интеллектуальное просветление, но и обладает свойством придавать решимость, причем эта решимость качественно отличается от нашей сознательной решимости. В конечном счете такая решимость оказывает не только интеллектуальное, но и этическое воздействие на сознающую личность. Как бессознательное, так и сознание не могут обойтись в своей деятельности без элемента различения; и всегда существует слияние этих двух установок.
Почему девушка в сказке надевает на себя все эти рубашки? Почему не другой какой-нибудь предмет одежды? Символика одежды включает два смысловых аспекта. До известной степени одежда соотносится с персоной — маской, которую мы демонстрируем миру. Мы одеваемся так, как нам хотелось бы выглядеть в глазах нашего социального окружения. В прежние времена для представителей каждой профессии существовала своя особая одежда, и основная жизненная установка личности, по существу, была выражена в самой внешности. Следовательно, одежда часто служит маской для подлинной личности человека и скрывает "голую истину".
У Ханса Кристиана Андерсена есть сказка о короле, у которого была страсть к красивым нарядам. Как-то к нему явился портной, предложивший сшить такой красивый наряд, красивее которого и представить нельзя, но предупредивший, что наряд обладает свойством становиться невидимым для всякого человека, который занимает не свое место или безнадежно глуп. Поскольку король и сам не мог разглядеть наряд, но при этом был чересчур тщеславен, чтобы понять, что портной—просто обманщик, то в результате он появился на улице голым. Собравшийся там народ уже был наслышан о новом, необычно красивом наряде короля, и все были согласны, что он, действительно, великолепен,— и только какой-то маленький мальчик воскликнул: "Да ведь король голый!", и тогда всех собравшихся охватил неудержимый смех. Итак, ясно, что одежда может создавать ложное впечатление, однако связывать одежду только с маской или внешностью означало бы упрощать проблему.
Во многих тайных культах совершающееся во время мистерии изменение личности посвящаемого подчеркивается сменой одежды. Дпулея, например, при посвящении его в таинства Исиды, облачили в царское одеяние, покрытое знаками зодиака, а во времена раннего христианства верующие после крещения надевали на себя белую одежду, чтобы сделать более зримым свое обновление и чистоту новой жизненной установки. Поэтому я бы сказала, что одежда, как правило, символизирует установку, которую мы хотим сделать очевидной для нашего окружения. Люди могут внешне демонстрировать вполне добродетельную установку, внутренне будучи исполнены грязных фантазий и аморальных, нечистых реакций, и наоборот, внутренняя установка может быть чище и истиннее внешних проявлений человека. Недаром, в частности, говорится: "перемывать грязное белье на людях" ("Washing one's dirty linen in public").
Рубашка — предмет одежды, наиболее близкий к телу, и обычно символизирует более сокровенную установку. Если я недолюбливаю господина такого-то, я могу сказать при встрече с ним, что очень рада его видеть, внутренне испытывая при этом совершенно противоположное чувство, и в этом, собственно, состоит различие, в символическом плане, между нижней и верхней одеждой. Рубашка символизирует собой установку, которая является еще не самой истиной, но уже ближе к ней, поскольку находится между одеждой и непосредственно кожей. Именно в этой промежуточной сфере и должна девушка в сказке о Короле Линдорме проявить себя (почти что в своей подлинной сущности, но вес же не до конца до тех пор, пока дракон не обнаружит свою настоящую личность, а это и есть тот момент, когда она может спасти его. До этого же момента от нес требуется быть искренней в своих реакциях, но не раскрывать всей правды.
Рубашка символизирует также способ или средство выражения, но я думаю, что лучше всего это будет показать на примере трех других сказок братьев Гримм, в которых проблема, связанная с рубашкой, представлена в существенно ином свете.
Первая из них — "Двенадцать братьев". В ней рассказывается о короле и королеве, у которых было двенадцать детей, и все без исключения — мальчики.
Вот как-то раз король и говорит своей жене, что если следующий ребенок окажется девочкой, то он хотел бы завещать именно ей все свое богатство, а для этого надо будет убить всех ее двенадцать братьев. По приказу короля было сделано двенадцать гробов, с подушечкой для головы в каждом из них. Гробы эти были поставлены в потайной комнате, закрытой на замок, так чтобы мальчики ничего не знали о них. Между тем мать мальчиков, королева, не может скрыть своего горя, и когда самый младший ее сын, Вениамин, спрашивает, почему она такая печальная, она не выдерживает, рассказывает ему всю правду и показывает гробы. Вениамин успокаивает мать и просит ее не плакать, говоря, что он с братьями что-нибудь да придумает, чтобы спастись. Они договариваются уйти в лес и оставаться в ожидании известия о том, кто родится у королевы. А для того чтобы узнать об этом, они будут по очереди забираться на верхушку самого высокого дерева и наблюдать за замком. Если королева выбросит белый флаг, то это будет означать, что родился мальчик, если черный — то девочка, и тогда им нужно спасаться бегством. Но именно черный флаг взвивается над замком. Когда браться узнают об этом, их охватывает гнев против девочки, и они клянутся, что убьют ее, если она когда-нибудь попадется им в руки. Однако надо скрываться, и братья углубляются в лес, пока не приходят к заколдованному дому, в котором и решают поселиться. Вениамину как самому младшему поручено содержать дом и вести хозяйство, пока остальные будут уходить на охоту, чтобы добывать пищу. Так братья и живут в этом доме целых десять лет. Дочь, которую родила королева, успела за это время вырасти, была ласковой и доброй сердцем, а на лбу у нее была звезда. Однажды в замке стирали белье, и девушка увидела в нем двенадцать мужских рубашек. Она спросила у матери о том, чьи это рубашки, так как для отца они были слишком малы. Мать ей все рассказала, на что девушка ответила, что она должна пойти и найти своих братьев, чтобы вернуть их домой. Она берет с собой эти двенадцать рубашек и исчезает в лесу. Целый день она бродит по нему, пока не выходит к заколдованному дому с охраняющим его Вениамином. Тот, очень удивленный и ее красотой, и нарядным платьем, и звездой на лбу, спрашивает, откуда она идет и что ищет в такой глуши. Девушка отвечает, что ищет своих двенадцать братьев, и показывает захваченные с собой рубашки. Обрадованный и растроганный Вениамин целует сестру и говорит, что у него нет зла против нес, но что братья и он вместе с ними дали клятву убить ее. Девушка отвечает, что она готова принять смерть ради спасения своих братьев. Вениамин прячет свою сестру и, когда братья возвращаются с охоты домой, рассказывает им о ней, а затем, заручившись предварительно обещанием сохранить ей жизнь, неожиданно выводит ее из тайника. Братьям сестра тоже пришлась по сердцу, и она остается жить вместе с ними в доме, помогая Вениамину по хозяйству.
Как-то раз, желая сделать своим братьям что-нибудь особенно приятное, девушка захотела сорвать двенадцать лилий, что росли в саду неподалеку от заколдованного дома, чтобы положить перед каждым из них на столе по цветку. Но стоило ей сорвать их, как братья тут же обратились в двенадцать черных воронов и улетели прочь. Одновременно исчезли дом и сад — и девушка осталась абсолютно одна в диком лесу. Она не может понять, что произошло. Тут появляется старушка, которая объясняет, что ей не следовало срывать лилии в саду, потому что это были ее братья, которые теперь навек обращены в воронов. Девушка спрашивает, а нет ли какого средства спасти их, и слышит в ответ, что такое средство есть, но оно очень трудновыполнимое: девушка не должна произносить ни слова в течение семи лет. По этой причине девушка решает сидеть, не слезая, на вершине высокого дерева. Однажды в этих местах охотился юный король, и его собака, заметив девушку на дереве, стала лаять. Король влюбляется в нее, и они женятся. Так проходит несколько лет, пока старая королева, женщина завистливая и злая, не начинает внушать королю, что его супруга — ведьма и что ее нужно сжечь. Девушку привязывают к столбу и разводят под ним костер. Но когда языки пламени уже начинают лизать ее одежду, неожиданно прилетают двенадцать воронов. И как только они прикоснулись к земле, снова превратились в людей. Минуло ровно семь лет с тех пор, как девушка дала слово молчать ради их спасения, и теперь она могла вновь заговорить, чтобы объяснить королю все, что с ней случилось.
В сказке под названием "Семь воронов"
у одного человека было семеро сыновей и ни одной дочки, и поэтому он был очень рад, когда у него наконец родилась девочка. Но дитя оказалось настолько слабым, что его потребовалось крестить немедленно (чтобы в случае смерти душа его могла попасть на небо). Отец посылает мальчиков принести поскорее воды для крещения, но те в спешке разбивают кувшин в набранной водой и боятся возвращаться домой. Разгневанный отец проклинает сыновей, желая им превратиться в воронов.
Девочка вырастает и узнает о случившемся с ее братьями, которые из-за нее навлекли на себя проклятие. После этого она не находит себе покоя ни днем, ни ночью, все время думая о своих несчастных братьях, и наконец тайком уходит из дома, чтобы во что бы то ни стало найти и освободить их. Она идет далеко-далеко, на самый край света, добирается до солнца, затем до .туны и даже до звезд. Утренняя звезда говорит ей, что ее братья живут в стеклянной горе, и дает ей маленький костылек, которым можно открыть ворота, за которыми находятся ее братья. Девочка, однако, теряет его в пути. Тогда она берет нож и отрезает один из своих собственных пальцев, затем засовывает его в ворота — и они легко открываются. Там она встречает карлика, который приветствует ее и говорит, что воронов сейчас нет дома, но что она может их подождать. Затем карлик приносит пищу для воронов на семи маленьких тарелочках и питье в семи маленьких кубках. Девочка отведывает по крошке из каждой тарелочки и по глоточку из каждого кубка, а в последний кубок опускает кольцо, которое она взяла с собой из родительского дома. Когда прилетают вороны, то начинают спрашивать друг у друга, что ел и пил из их посуды, и говорят, что, похоже, это был человек. Затем они обнаруживают кольцо, узнают его, и один из воронов говорит, что если бы только здесь оказалась их сестра, то они были бы спасены. Девочка, услышав их желание, выходит из-за двери, и братья тут же снова обретают человеческий облик и вместе с сестрой, веселые и счастливые, возвращаются домой.
В следующей сказке — "Шесть лебедей" —
заблудившийся во время охоты в большом дремучем лесу король видит перед собой старуху, которая обещает вывести его из леса, однако при одном условии — если он женится на ее дочери. Король вынужден согласиться. Девушка оказывается красивой, но королю она чем-то не нравится, а вскоре после свадьбы он обнаруживает, что женился на злой ведьме. У короля от прежней его жены осталось семеро детей — шесть мальчиков и одна девочка. Предчувствуя, что новая жена неизбежно убьет детей, он прячет их в уединенном замке посреди леса и часто тайком наведывается к ним. Королева-ведьма узнает об этом и, выследив короля, находит дорогу к замку. С собой она берет специально сшитые ею шесть рубашек со злыми чарами. Мальчики, думая, что пришел их отец, выбегают ему навстречу, и королева тут же набрасывает на каждого из них рубашку. И как только рубашки прикасаются к их телу, мальчики обращаются в белых лебедей и улетают. Полагая, что избавилась от детей короля, королева возвращается домой очень довольная.
Она не догадывается, что в замке осталась еще их сестра, которая не выбежала вместе со своими братьями ей навстречу. Девочка решает отправиться на поиски братьев, чтобы освободить их от заклятия. После долгого странствия она находит их, и они объясняют, что могут снова принимать человеческий облик только по вечерам и только на четверть часа. У нее есть единственный способ освободит их, продолжают они,— стать немой на шесть лет, и, кроме того, ей нужно будет сшить для них за это время шесть рубашек из звезде цвета. Девочка решает, что она сделает все, что нужно для освобождения братьев, и, забравшись на высокое дерево, принимается за работу Но однажды ее замечают проходившие мимо егеря здешнего короля и сняв ее с дерева, приводят к королю, который женится на ней. Зла свекровь, мать короля, обвиняет ее в убийстве и съедении собственных детей, рождающихся у нее от короля, и, наконец, когда и трети ребенок исчезает (похищенный на самом деле, как и два первых, свекровью), ее судят и приговаривают к сожжению на костре как ведьму Но к этому времени исполняется ровно шесть лет со дня принятого ей обета, и рубашки у нее готовы, только на последней еще не хватает одного рукава. И вот, когда начинают разжигать костер, прилетаю лебеди. Так как рубашки были у нее с собой, то она тут же накидывает их на птиц, которые, стоило этим рубашкам прикоснуться к ним, пре вращаются в людей — только у самого младшего брата остается за, плечами лебединое крыло вместо руки. Теперь настает время открыться всей правде. Королю становится ясно, что его жена вовсе не ведьма, злую свекровь сжигают, и остаток своих дней король и королева живут вместе с братьями спокойно и счастливо.
Вы видите, какую большую роль при изучении этих трех сказок представляющих собой вариации одной и той же темы, играет амплификация мотива рубашки. С помощью рубашки можно не только заколдовывать, но и освобождать от заклятия. Сначала мы рассматривали с вами сказку, в которой для спасения героя его было необходимо раздеть донага, закончили же сказкой, в которой спасение при ходит к заколдованным героям с помощью набрасываемых на ни; рубашек. Давайте задумаемся, что это может означать. Не то ли, что вам не следует обнаруживать истину нагой, но наоборот, дать ей сна чала чем-нибудь прикрыться, чтобы она могла появиться вслед з; тем в своем подлинном виде. Рубашка из звездоцвета должна была приготовлена в срок, и набрасывание ее на заколдованного человек; после шести лет трудов и незаслуженных страданий — это подлинный искупительный жест. Здесь мы снова имеем дело с уже знакомым нам мотивом терпеливой любящей преданности и великой жертвы.
Действие проекции на людей подобно чарам или сглазу. Если вы ожидаете от них лучшего, то, по всей вероятности, его и получите, но если предчувствуете наихудшее, то люди делаются неспособными проявить лучшее в себе. Этот момент играет не последнюю роль в процессе воспитания: ведь когда дети чувствуют, что им доверяют и не сомневаются в их способности справиться с той или иной задачей, им гораздо легче проявить свои лучшие задатки. Здесь мы с вами касаемся достаточно тонкого вопроса, ставшего источником множества заблуждений.
Я бы хотела отослать вас к замечаниям д-ра Юнга о проекции в "Психологических типах" — к тому месту, где он говорит о реликтах архаического тождества. Указывая на наличие в психике больших зон бессознательного тождества, Юнг отмечает, что начинать говорить о проекции можно лишь тогда, когда возникает необходимость в распадении этого тождества (с объектом), но никак не раньше. Проекция, пишет он, первоначально основывается на архаическом тождестве субъекта и объекта. Все человеческие существа так или иначе связаны с друг с другом, а в какой-то степени и идентичны между собой. Не существует такого явления в природе вещей, как полностью изолировавшаяся личность. Если бы на Швейцарию было совершено нападение, мы, в известном смысле, действовали бы все как один. На уровне коллективного бессознательного каждый из нас тождественен с определенной группой. Вам не раз, возможно, придется выслушивать от психологов-юнгианцев ту мысль, что примитивное племя проецирует Самость на своего вождя, хотя это не совсем так. Правильнее будет сказать, что племя находится в том состоянии идентичности, для которого характерно то, что вождь является представителем Самости.
С другой стороны, если вам встречается человек, при общении с которым вы испытываете радостное ощущение полного единодушия с ним во всем — так, словно защелка в паз,— то вы, наверняка, при этом уверены, что и в прочих вещах его вкусы совпадают с вашими. В вас говорит в данном случае склонность к отождествлению. Но затем вы задаете ему еще один, последний вопрос -- и приходите в ярость, узнав, что ваш собеседник все же не таков, как вы, ибо, и в самом деле, если у вас с ним так много общего, то почему он демонстрирует свое отличие в этом последнем вопросе! Вот здесь-то от вас и требуется осознать факт своей проекции. Однако применительно к первоначальному состоянию, когда налицо естественная гармония идентичности субъекта и объекта, было бы неправильно видеть в таком тождестве проекцию, поскольку проекция всегда связана с представлением, что какая-то частица моего существа приписывается другому лицу.
Ведь то, что я проецирую, никогда не станет полностью моим, так как находится в архаической зоне моей психики и может проецироваться на кого-то еще. Пока возникает "щелчок" (от защелки, входящей в паз), у вас нет оснований говорить о проекции, поскольку вы имеете дело с реальным фактом, с истиной. Если ваша тень лжет, а вы встречаете какого-нибудь человека, который тоже лжет, кто сможет доказать, что имеет место проекция? Ложь в данном случае — реальность, а не проекция. Но если моя тень лжет, а я обвиняю другого человека во лжи, хотя он отнюдь не лжет, возникает чувство беспокойства, дискомфорт, ощущение того, что что-то "не защелкивается". Когда наша совесть нечиста и определенная часть нашей личности более не доверяет ей. вот тогда мы имеем право говорить, что осуществили проекцию какой-то части собственной души. Даже если с нашей стороны были сделаны ложные допущения, которые не соответствуют действительности, то все же говорить о проекции можно будет лишь тогда, когда наступит состояние дисгармонии. До этого мы имели дело с архаическим тождеством, когда невозможно говорить о принадлежности тех или иных качеств другому лицу, поскольку, по существу, они представляют собой межличностный феномен.
Рубашка в известном смысле символизирует способ самовыражения, однако я могу в силу какой-либо предвзятости составить себе ошибочное мнение сданном человеке и тем самым невольно способствовать выходу наружу худшего, что в нем есть. Важно оказывать доверие другому человеческому существу. Некоторым людям свойственно от всего, с чем бы они ни сталкивались, ожидать плохого, а такой настрой, действительно, пробуждает в других самое худшее. На людей с не слишком развитым сознанием, которые не имеют представления о такого рода психических механизмах, подобная установка часто оказывает прямо-таки магическое действие: так что нет ничего удивительного в том, что их поведение изменяется в дурную сторону.
Например, кто-то, наделенный негативным материнским комплексом, может вжиться в эту роль настолько, что всякая женщина с материнскими чертами в своем облике, оказавшаяся вблизи него, вынуждена следовать негативной линии поведения. Или другой случай, когда какой-нибудь мужчина находится во власти негативного отцовского комплекса и испытывает неприязнь к любого рода власти, по той причине, что для него отец символизирует традиционную власть, а все, что напоминает о такого рода власти, действует на него подобно красной тряпке на быка. Он может, например, вести себя на военной службе в отношении старшего по званию так, что тот поневоле будет вынужден утверждать свою власть и авторитет, и в результате не в меньшей мере, чем его оппонент, оказывается втянут в этот комплекс и вынужден исполнять свою роль. В данном случае мы имеем дело с комплексом, принадлежащим сразу двоим,— комплексом, который связывает их вместе и понуждает разыгрывать его в отношениях друг с другом, даже если они совершенно не намеревались этого делать. Если у одного из них нет аналогичного комплекса, то он не попадет в вышеозначенную ловушку, но если где-нибудь в его психике скрывается нечто подобное, то может возникнуть идентичность. Если вы выслушаете каждого из них, то не сможете понять, где проходит граница, разделяющая их. Но не исключено, что тому из них, кто обладает более дифференцированной психикой, наскучит эта игра, и он обратится к себе самому. Возможно, он начнет рефлектировать и решит, что даже в том случае, если другой, действительно, так плох, как ему представляется, то все равно не стоит больше брать свою энергию на бесконечную пикировку: куда полезней заниматься самонаблюдением. Тем самым он рассекает архаическое тождество и начинает отводить свою проекцию. Он начинает следить за своими фантазиями и анализировать проступающий в них комплекс, постепенно выходя из-под его власти и становясь действительно свободным. Про него можно сказать, что он отводит в свою собственную психическую систему то, что принадлежит ему, оставляя другого наедине с его собственной проблемой.
Проекция осознается, как только у человека намечается тенденция к самопроверке и сомнению, но никак не раньше, даже если с точки зрения третьего лица ее наличие представляется очевидным. Бессознательные содержания редко проникают непосредственно в сознание, хотя иногда, в том случае, если сознательной установке свойственна открытость, им это удается. Если вы вполне осознанно открыты притоку новых содержаний, то бессознательное содержание может внезапно появиться во сне и таким образом оказаться доведенным до сознания с помощью иллюзорных образов сновидения, а не какой-нибудь реальной жизненной драмы, внезапно сваливающейся на вас. Но даже и в этом случае, особенно если бессознательные содержания очень глубоки и имеют множество аспектов, часть из них проявлялся в межличностной сфере, касающейся взаимоотношений между людьми. Нечто подобное происходит и с творческими интуициями, когда двум людям одновременно приходит в голову одна и та же идея, как это случалось, когда двое или трое ученых почти что в одно время и совершенно независимо друг от друга совершали одинаковое открытие. Отсюда видно, что архетипическое содержание не принадлежит всецело тому или иному лицу, а может с таким же успехом проявляться в межличностной сфере.
Когда нечто вплотную приближается к порогу сознания, оказывая давление, тогда мы и становимся свидетелями подобных межличностных проявлений, которые сначала проходят через стадию тождества, а затем — осознания проекции. Вот почему такого рода процессы сначала сводят людей вместе, а затем — разделяют, будучи настоящим режиссером всех, как положительных, так и отрицательных, драм в жизни людей. Кто-то, например, чувствует в другом родственную себе душу, но затем у них возникают разногласия, и тут начинается целая "Человеческая комедия". Пока в отношениях между двоими нет неудобства или неприятного чувства, никто из них не сможет убедить другого в наличии проекции. Таков закон жизни, и неблагоразумно вмешиваться со своими замечаниями до тех пор, пока кто-нибудь из двоих не спросит себя, почему у него всегда возникает желание не соглашаться с мужчинами (или женщинами) определенного типа. Что зависит от него в этом случае? Пока все в порядке и двое людей любят друг друга, нужно ли, например, говорить, что это — всего лишь проекция? Но когда появляется неприязнь, когда мы чувствуем, что дальше не ладится, то это означает, что архаическое тождество приближается к состоянию, когда его можно назвать проекцией.
Я бы сказала, что набрасывание рубашки по большей части осуществляется на уровне архаического тождества и что межличностные комплексы, которые оказывают воздействие друг на друга, еще не достигли проекционного уровня. Мне представляется, что различным бессознательным комплексам коллективного бессознательного присуще своего рода химическое сродство друг с другом, что между ними устанавливается положительная или отрицательная связь; иными словами, внутри самого бессознательного некоторые комплексы способны оказывать вредное воздействие на другие комплексы. Если мы считаем, что в нашей власти очаровывать человека и внушать определенные психические склонности, то естественно предположить, что существуют несовместимые тенденции, которые действуют друг на друга отрицательно выявляют худшее, что есть в другом человеке, и только благодаря вмешательству сознания, отыскивающего способы выражения для бессознательного, можно что-то изменить в такой ситуации. Я бы истолковала рубашку как адекватную (или неадекватную) работу фантазии. Предположим, что у вас в душе имеется некое, готовое вступить в реакцию бессознательное содержание, которое заявляет о себе в форме смутной тревоги и непонятного вам волнения и может перерасти в итоге в невротическое расстройство. Для того чтобы такое содержание стало осознанным, крайне важно обеспечить его адекватными средствами выражения.
У меня есть пациентка, молодая девушка, у которой, в силу наличия у нее негативного материнского комплекса, а также и того, что у нее отца трудный характер, фактически отсутствует женское эго. Поэтому ее самочувствие полностью обусловлено оценками, даваемыми ее непосредственным окружением, играющим ею, как мячиком. Если сосед говорит, что у нее скверный характер, она чувствует себя совершенно несчастной, если же ей доведется услышать от кого-нибудь, что она — хорошенькая, то моя пациентка на седьмом небе от счастья. Она всецело зависит от других и никогда по-настоящему не знает, чего она хочет и что она из себя в действительности представляет. Из-за своего слабого эго она обычно боится высказать свое отрицательное отношение к другому человеку, и все потому, что не чувствует себя способной отстоять его; в результате она производит впечатление очень неискреннего человека. Вы никогда не услышите от нее чего-нибудь отрицательного, наоборот, она за все вас будет благодарить. Причем у вас невольно возникает ощущение, что за этими постоянными "да" и "спасибо" скрывается изрядная доля несогласия с вами, но таким образом она всякий раз избегает реакций, ставящих ее в затруднительное положение. И в самом деле, когда речь в компании действительно заходит об отрицательных сторонах, она не отказывает себе в удовольствии позлословить насчет ближних. Так уж получается, что сплетни людей всегда достигают ушей желающих их услышать!
Когда она пришла, чтобы пройти курс анализа, то выглядела совершенно одичавшей. Многие из знакомых принимали ее за интриганку, и она лишилась того, чего ей крайне недоставало,— человеческого контакта. Во время анализа она относилась ко мне как к старшей и не решалась демонстрировать свои отрицательные эмоции, как-то откровенно признавшись, что при всем желании не смогла бы их высказать в моем присутствии. В ней накопилось сильнейшее возмущение против своего окружения, но она никогда не выражала его явно. Она слышала об активном воображении и читала о нем в книгах Юнга; но в результате стала заниматься тем, что на поверку оказалось черной магией. Она воображала себе человека, которого ненавидела, и кричала на него, давая тем самым выход своему бешенству (то, что в аналитической психологии носит название абреакции), но в действительности ей становилось все хуже и хуже. Я поняла из содержания ее сновидений, что она практикует черную магию, и прямо сказала ей об этом, и тогда ей пришлось открыть мен, чем именно она занижается в одиночестве. Я объяснила ей, что необходимо бороться не с другим лицом, а с собственной яростью, и что ей следует почаще заниматься самонаблюдением и спрашивать себя, а что она сама делает со своей собственнной тенью. Вы должны забыть про человека, мысль о котором приводит вас в ярость,— вот в чем, если угодно, различие между черной магией и активным воображением. Должны надеть подходящую для это очистительную рубашку на свой собственный аффект!
Тогда встает вопрос об освобождении кого-либо, точнее говоря, части нашей собственной души, это всегда связывается с поиском для освобождаемого наиболее подходящего способа выражения, соответствующего материала фантазии, в пределах которого он мог бы выразить себя.