На том и стою)))
Я не могу кратко выделить какие-то мысли как свое кредо. Однако, читая тексты постмодернистов я неожидано для себя натолкнулся на очень простые (для философа) формулировки очень важных мыслей, резонирующих с глубинными основами моей мировоззренческой позици.
Джовани Ваттимо " НАСИЛИЕ ЭТО ТО, ЧТО ПРЕПЯТСТВУЕТ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ", отрывки:
"...если есть истина, которой нужно следовать, то должна существовать жреческая каста (интеллигенция, технократия, партия, правительство), которая знает эту истину. Чтобы состоялся мир неискаженной коммуникации, нужен сверхведущий.Поэтому я предпочитаю оперировать не критерием прозрачности коммуникации, а критерием снижения насилия. Мне кажется, что вся проблема в этом. Наше общество совсем не прозрачно, оно существует как общество боевых действий, где множество интерпретационных инстанций находятся в противоречии друг с другом. И это есть наша свобода, поскольку если бы существовали истинные интерпретации, мы уже не были бы свободны.
Я за такое общество, в котором я могу вести диалог без насильственного предписывания. И я не доверяю обществу, в котором диалог был бы "трассой истины", неискаженной, не захваченной интересами. Последнее просто невозможно, за исключением случая создания тоталитарного субъекта, который не является субъектом интересов, знает все, способен судить о "нарушении, искажении коммуникации". Хабермас - все еще узник идеи истины для общества, я же уверен, что истина как объективность - это метафизический миф.В обществе не должен устанавливаться порядок, при котором в конце концов все смогут говорить правду, - но в нем необходимо создавать ситуацию, когда все свободны в высказывании любых абсурдных мыслей, какие только могут прийти в голову, не подвергаясь при этом насилию и не подвергая насилию меня. Такой мир выстраивается через множественность интерпретаций - заинтересованных, искаженных, ложных, - при этом все они легитимны, лишь бы не употреблялось насилие, чтобы заставить замолчать другие интерпретации.Когда другой говорит, я принимаю его всерьез, я не могу задавать себе вопрос, не искажено ли его сознание каким-то интересом. Потому что тогда я буду тем, кто знает истину другого. Если же я позволяю себе трактовать диалог с позиции: "Я знаю, а ты не знаешь", то я похож на философа, который говорит: "Все идут в церковь, а я же, напротив, знаю истину".
Так мог бы рассуждать государь, суверен, руководитель какого-нибудь центрального комитета. Подобная позиция всегда несет риск установления в обществе диктатуры. Значит, надо всерьез воспринимать то, что говорят другие, поскольку они имеют те же права, что и я, и я не могу принудить их замолчать силой. Принуждение кого-либо к молчанию - это насилие.Подлинно философское определение насилия будет таким: это то, что мне препятствует спрашивать дальше. Для меня это очень ясно, поскольку определения насилия, основанные на знании "сущностей", всегда открывают путь для другого насилия.С идеей истины я могу прийти к тоталитарному обществу, с идеей ненасилия - вряд ли. Если я буду мыслить в категориях ненасилия, а не в категориях истины, более вероятно, что я буду уважать права других. Диктаторы, принуждающие меня к дурным делам, к тому, что я не приемлю, говорят, что это делается для моего же блага и они знают это благо, а я, в силу своего непонимания, не знаю. В Италии, например, велась длительная дискуссия о том, как относиться к наркомании. Некоторые считали, что наркоманов нужно привязывать к кровати или даже бить, когда они хотят принять наркотики. Сторонники таких методов обосновывали свою позицию тем, что, выбирая наркотики, люди несвободны, они не знают, в чем их благо, и необходимо их к нему принудить. Так вот, если я увижу человека, который собирается броситься из окна, то, конечно, постараюсь удержать его Однако я пойду в этом только до определенного предела.Политика в отношении наркотически зависимых людей - это политика насилия, так как она запрещает им делать то, что они хотят.
Логика сторонников такой политики строится на утверждении: наркоманы - это те, кто забыл свою сущность человека, а мы - знаем, и мы должны - соблюдать В современном мире нам следует ориентироваться на ту форму свободы, которая более подвижна и меньше идентифицируется с реализацией определенной модели. Например, наш опыт жизни в "мире масс-медиа", где через средства коммуникации есть возможность по-разному интерпретировать события, все менее стимулирует нас к поиску такого средства, в котором мир был бы отражен объективно. Когда существует много агентов интерпретации, интерпретации многочисленны. Однако жизнь в реальности, которая передается через множественность интерпретаций, есть своего рода искусство колебания. Очень часто в критических высказываниях католиков о современном мире звучит опасение, что он слишком запутан, слишком воинственен, и поэтому необходим единый опыт реальности - единственной, прочной, определенной.
Но это можно реализовать только традиционно - в тоталитарном мире, где существует единственное радио, единственное телевидение, единственное агентство информации, которое сообщает, как обстоят дела, и все этим удовлетворяются. Но если функционирует много агентств информации, то существовать - означает находиться в колеблющемся мире. Реальность появляется здесь на основе скрещивания многочисленных интерпретаций. Если я хочу знать лучше, как обстоят дела, я покупаю три газеты вместо одной, потому что, имея разную информацию, могу составить более полное представление о событиях.Ставка на объективность опасна, поскольку всегда в итоге приводит к авторитарной концепции реальности. Объективность - это значит, что "вещи таковы", и ты не можешь более ничего спрашивать. На самом деле наш современный опыт указывает на связь между свободой и интерпретацией, но не на связь между свободой и объективностью."
Замечательные слова, я согласен с Джовани.
Ну а размышляя о том, "на чем я стою", я не забываю и дзенских парадоксах. Надо уметь нормально ощущать в себя и в состоянии, когда у тебя нет "ни пяди земли под ногами, ни куска черепицы над головой"...
Таков наш интертекстуальный мир... :) ;)
__________
Наше общество...существует как общество боевых действий, где множество интерпретационных инстанций находятся в противоречии друг с другом. И это есть наша свобода, поскольку если бы существовали истинны
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Согласен. Если Мир рассматривать как Текст, он имеет
диалогическую структуру и амплифицируемость предполагает иное в качестве элемента Мира. Таким образом минимальный
мировой "кирпичик" троичен: нечто, иное и их отношение...
++++++++++++++++++++++++
+ aurum nostrum non est aurum vulgi +
++++++++++++++++++++++++
1) A
2) A,B
3) A/B=C
4) A/A=B/B=C/C=D
++++++++++++++++++++++++
+ aurum nostrum non est aurum vulgi +
++++++++++++++++++++++++
Место тождества "я=я" занимает различие.
Самотождественность вещи, понятия, явления есть результат его различия от других "элементов", несамотождественных вне игры дифференциальных отношений. Любая же самотождественность немыслима сама по себе: фиксация самотождественности вещи, понятия, явления требует в качестве непременного условия возможность его собственной дубликации и отсылки к другому. Так, согласно Деррида, прежде чем сказать, чем А отличается от В, мы уже должны знать, что есть А, в чем именно заключается самотождественность А. Кроме этого, из данной схемы следует, что, например, число "5" существует постольку, поскольку есть числа "6", "7" и т.д. – они своим "торможением" как разновидностью DIFFERANCE допускают появление "5".
__
Наше общество...существует как общество боевых действий, где множество интерпретационных инстанций находятся в противоречии друг с другом. И это есть наша свобода, поскольку если бы существовали истинные интерпретации, мы уже не были бы свободны
В подписи убрал. Где-то что -то еще надо сделать?__
Наше общество...существует как общество боевых действий, где множество интерпретационных инстанций находятся в противоречии друг с другом. И это есть наша свобода, поскольку если бы существовали истинные интерпретации, мы уже не были бы свободны.
+ aurum nostrum non est aurum vulgi +
++++++++++++++++++++++++
AION? Типа после этого Пралайя наступает: индуистский тетраграмматон АУМ...(бинду - неслышимая вибрация).
++++++++++++++++++++++++
+ aurum nostrum non est aurum vulgi +
++++++++++++++++++++++++
+ aurum nostrum non est aurum vulgi +
++++++++++++++++++++++++
"Я хотел бы указать на то, что, начиная с Маркса, Ницше и Фрейда, деятельность интерпретации становится бесконечной. Впрочем, она была бесконечной и в XVI веке, но тогда знаки отсылали друг к другу лишь потому, что отношение сходства всегда является ограниченным. Начиная с XIX века, знаки сплетаются в неисчерпаемую сеть, тоже - бесконечную, но не потому, что базируются на ничем не ограниченном сходстве, а потому, что появляется некая неустранимая открытость, зияние. Незавершенность интерпретации, ее разорванность, то, что она всегда зависает в неопределенности на краю себя самой, обнаруживается у Маркса, Ницше и Фрейда, как я думаю, сходным образом: в форме отказа от поиска начала. Отказа от "робинзонады" у Маркса, столь существенного для Ницше различия между "началом" и "происхождением", всегда незавершенного характера аналитического действия у Фрейда. У Ницше и особенно Фрейда, в меньшей степени - у Маркса, проявляется опыт, который я считаю крайне важным для современной герменевтики: чем дальше мы движемся в интерпретации, тем ближе мы становимся к той абсолютно опасной области, где интерпретация не просто вынуждена повернуть вспять, но где она исчезает как таковая, как интерпретация, вплоть до исчезновения самого интерпретатора. Точка абсолюта, к которой вечно стремится интерпретация, есть в то же время и точка ее разрыва. Хорошо известно, как в работах Фрейда постепенно обнаруживается этот структурно открытый, структурно зияющий характер интерпретации. Сперва, в "Толковании сновидений", - в неявной и аллюзивной манере, поскольку здесь Фрейд, анализируя свои собственные сны, прибегает, чтобы остановить самого себя, к соображениям стыда, к недопустимости разглашения личных тайн. В анализе случая Доры появляется мысль о том, что интерпретация должна остановиться, она не может доводиться до конца по причине, которая несколькими годами позже будет названа перенесением. Неисчерпаемость анализа, подтверждаемая всеми дальнейшими исследованиями перенесения, утверждается затем в связи с бесконечным - и бесконечно проблематичным - характером отношения между пациентом и аналитиком, отношения, очевидно, определяющего для психоанализа. Именно это отношение открывает пространство, в котором психоанализ может бесконечно развертываться, не имея возможности завершиться когда бы то ни было. У Ницше незавершенность интерпретации также очевидна. Философия лля него есть не что иное, как филология, но филология всегда незаконченная, не имеющая границ, развертывающаяся все дальше и дальше и не могущая быть вполне зафиксированной. Почему? Потому, что.... В "Ecce Homo" он показал, насколько он сам был близок к этому "абсолютному познанию", которое....Равно как и осенью 1888 года в Турине. Если восстановить по переписке Фрейда то, что его постоянно беспокоило с момента открытия психоанализа, можно задать вопрос: не является ли его опыт в чем-то близким опыту Ницше? Может быть, то, о чем идет речь в точке интерпретации, в этом стремлении интерпретации к точке, где она становится невозможной, - это что-то вроде опыта безумия. Опыта, которому противился Ницше и который так его притягивал; опыта,с которым сам Фрейд боролся всю жизнь, не без некоторого страха. Может быть, именно этот опыт создает возможность такого движения интерпретации, при котором она бесконечно приближаетсая к своему центру и, обжегшись, разрушается. Эта принципиальная незавершeнность интерпретации связана, как мне кажется, еще с двумя фундаментальными принципами. Они, вместе с теми двумя принципами, о которых я говорил выше, как бы образуют постулаты современной герменевтики. Первый из них: если интерпретация никогда не может завершиться, то просто потому, что не существует никакого "интерпретируемого". Не существует ничего абсолютно первичного, что подлежало бы интерпретации, так как все, в сущности, уже есть интерпретация, любой знак по своей природе есть не вещь, предлагающая себя для интерпретации, а интерпретация других знаков.
Если угодно,не существует никакого interpretandum, которое не было бы уже interpretans. В интерпретации устанавливается скорее не отношение разъяснения, а отношение принуждения. Интерпретация не проясняет некий предмет, подлежащий интерпетированию и ей якобы пассивно отдающийся, - она может лишь насильственно овладеть уже имеющейся интерпретацией, и должна ее ниспровергнуть, перевернуть, сокрушить ударами молота. Это заметно уже у Маркса, который интерпретирует вовсе не историю производственных отношений, а отношение, которое уже является интерпретацией, поскольку оно предстает как сущность. Фрейд также интерпретирует не знаки, а интерпретации. Что обнаруживает Фрейд за симптомами? Не "травматизмы", как принято считать,а фантазмы, несущие нагрузку тревожности, то есть такое ядро, которое по самой своей сущности уже есть интерпретация. Например, анорексия не отсылает к моменту отнятия от груди, как означающее - к означаемому; в качестве знака или симптома, который нужно интерпретировать, она отсылает к фантазмам по поводу враждебной материнской груди, а это уже есть интерпретация, уже есть "говорящее тело" [corps parlant]. Поэтому Фрейд мог интерпретировать то, что пациены предъявляи ему как симптомы, лишь в языке самих пациентов. Его интерпретация есть интерпретация некоторой интерпретации, причем в ее собственных терминах. Известно, например,что Фрейд изобрел термин "сверх- я" [surmoi] после того, как одна из его пациенток сказала ему: "я чувствую, что на мне [sur moi] - собака" Таким же образом и Ницше овладевает интерпретациями, которые уже овладели друг другом. Для него не существует первоначального означаемого. Сами по себе слова - не что иное, как интерпретации, прежде, чем стать знаками, в ходе своей долгой истории они интерпретируют, и они могут означать что-то лишь постольку, поскольку являются важнейшими интерпретациями. Об этом свидетельствует знаменитый пример с этимологией слова agathos. Именно об этом говорит Ницше, утверждая,что слова всегда изобретались господствующими классами; они не указывают на означаемое, а навязывают интерпретацию. И, следовательно, сейчас мы должны интепретировать не потому, что существуют некие первичные и загадочные знаки, а потому, что существуют интерпретации; и за всем тем, что говорится, можно обнаружить, как его изнанку, огромное сплетение принудительных интерпретаций. Причина этого - в том, что существуют знаки, предписывающие нам интерпретировать их как интерпретации, и при этом - ниспровергать их как знаки. В этом смысле можно сказать, что allegoria и hyponoia лежат в основе языка и предшествуют ему, они являются не тем, что вкралось задним числом в слова и заставляет их перемещаться и вибрировать , но тем, что порождает слова и придает им то мерцание, которое никогда не может быть зафиксировано."
________
Наше общество...существует как общество боевых действий, где множество интерпретационных инстанций находятся в противоречии друг с другом. И это есть наша свобода, поскольку если бы существовали истинные интерпретации, мы уже не были бы свободны.
+ aurum nostrum non est aurum vulgi +
++++++++++++++++++++++++