Владимир Коробов "Яб, Юм и Zero (краткие записки о теории непреднамеренных соответствий)."

Владимир Коробов.
Яб, Юм и Zero.
(Краткие записки о теории непреднамеренных соответствий).

Познакомившись с набросками теории непреднамеренных соответствий, как она представлена в статье К. Эстрагона и других материалах "Индоевропейского Диктанта", мне показалось уместным поделиться некоторыми своими размышлениями на эту тему. Приведенные ниже записки не претендуют на полноту и являются лишь наброском к чему-то, что сейчас видится мне пока еще очень туманно.

11. Всякая теория, основывающаяся на понятии отклонения (аномалии, деформации), необходимо предполагает наличие представлений о норме (хотя бы и в "сорокинском" смысле), т.е. о таком "уровне" ("нулевом уровне", - "zero", господа), где никаких отклонений не наблюдается, и относительно которого возможными становятся суждения об отклонении. Существует соблазн (вслед за представителями "группы ч" ) считать нормой пространство однозначных коннотаций. Однако следует иметь в виду, что внимание, создавая рельеф (хотя бы и совершенно унылый и однообразный), задает тем самым и основной пункт наблюдения, в котором внимание своим обратным интенциональным актом замыкается в "Я". Таким образом, поскольку, с одной стороны, у нас нет никакой возможности удалить "Я" из текстуального пространства, а, с другой, - нет никакой возможности приписать "Я" однозначные отношения с остальными элементами текстуального пространства, то и говорить о "нулевом уровне" (пространстве однозначных коннотаций), который являлся бы нормой, нет никакой возможности. Статистическая модель "нулевого уровня", опирающаяся на отклонениях от "нормальной" частоты употребления того или иного слова в определенном корпусе текстов, также не выдерживает критики, поскольку, во-первых, определение частотности всегда ограничивается определенным кругом текстов и, соответственно, не может носит всеобщий характер (не может являться законом), и, во-вторых, определение частотности не имеет ничего общего с интенциональностью, в то время как текст - это дискретный поток направленных состояний, и с этим невозможно не считаться.

10. Поиск непреднамеренных соответствий в корпусе текстов "Индоевропейского Диктанта" по сути своей есть попытка представить различные по характеру и стилю тексты в качестве смыслового единства (единого смыслового пространства), как если бы все эти тексты являлись частями какого-то одного "открытого" текста и были написаны одним автором.
Для того, чтобы связать различные тексты, необходимо выделить элементы, которые каким-то образом переходили бы из текста в текст и таким образом создавали бы общий "рельеф". Херука назвал эти слова "основой". Кроме того он пишет: "В целом дискурсивный поток семантически дискретен, однако время от времени (и место от места) здесь (как и везде) встречаются "участки", структура которых идентична структуре других "участков" в потоке. Это непреднамеренное повторение является свидетельством существования "аномалий", указывающих на "разрывы" в ткани мира". Об аномалиях пишет в своей статье и К. Эстрагон: "Рассматриваемые в исследовании "непреднамеренные соответствия", "аномалии" или "отклонения от языковой нормы" (в дальнейшем эти выражения употребляются как синонимы) являются внешними проявлениями, своеобразными лексическими сгустками (точками напряжения), образующимися в результате синхронии потока различных по направленности усилий, участвующих в организации дискурсивного потока художественных текстов и их авторов, т.е. выпадения отдельных лексических единиц из подчинения законам времени, пространства и причинности". Однако ни Херука, ни Эстрагон не дают определение той норме, относительно которой становятся возможными суждения об отклонении.

9. Поскольку речь идет о внимании и тексте, то я позволю себе предложить следующее определение нормы: норма - это безразличие (ни в коем случае не путать с покоем), а отклонение - это внимание, беспокойство, определить суть которого возможно лишь в том случае, если мы будем понимать текст как тело. И не просто как тело, но как любимое тело. В этом смысле становится понятной полемика Эстрагона и Херуки о природе аномалий. Для Херуки аномалии суть "разрывы", "провалы" в ткани мира, для Эстрагона же, наоборот, "сгустки" и "точки напряжения". Понятно, что для обоих авторов всякий текст представляет собой "любимое" (доставляющее беспокойство) пространство, которое в представленном эротическом контексте может быть репрезентировано только как тело. Именно на этом "любимом" теле беспокойный и взволнованный взгляд видит места, которые открыты только для любящего взгляда. Это "аномалии" в том смысле, что текст отзывается на прикосновения внимания какими-то своими местами, создавая тем самым ландшафт, который иначе называется "интерпретацией".
Для Эстрагона текст - мужское тело ("сгустки" и "точки напряжения" ), для Херуки - женское ("провалы" и "разрывы" ). Трудно судить, насколько далеко простираются здесь отождествления, однако совершенно очевидно, что такие отношения амбивалентны. Другими словами, если читатель "яб", то текст "юм" и, наоборот, если читатель "юм", то текст "яб". Иногда соединение текста и читателя (текста и внимания) порождает еще один или несколько текстов. И это действительно "взрыв означения к смерти", поскольку тела умирают для внимания.

8. Теперь представим себе это тело. Тело, в которое закрался жир тропами обмена веществ в организме, как Чингачгук в стойбище ирокезов, как влюбленный Ромео в сад Капулети, чтобы сорвать ту розочку, имя которой.

7. Это, вероятно, еще совсем не старое тело, в котором - если кому придет в голову поискать - можно обнаружить много интересных мест. Отдельные места могли бы заинтересовать даже архитекторов и топографов, но не заинтересуют, поскольку это тело их не коснется, а если и коснется, то только случайно, мимоходом, - в бою, или в метро, или в дождь при выходе из кино.

6. Смерть - это сгусток безмерного безразличия. Это абсолютный "нулевой уровень", таящийся в теле; скрытый для внимания, неразличимый. Мертвое тело - это пространство везде-где-угодно, это безбрежность в том смысле, что время не является для него ни этим, ни другим берегом. К нему не прибьет, не притянет, не вынесет; к нему не пристать, как можно было бы пристать с неприличным предложением к хорошенькой девушке на улице.

5. Внимание - это акт неуважения по отношению к смерти (как правило, она этого и не прощает). Оно вынуждено безостановочно различать только для того, чтобы случайно не наткнуться на безразличие. Поэтому, когда внимание касается неподвижного, оно не хочет признавать наличие в себе безбрежного пространства, пропитанного неопределимым временем, и начинает беспокоится, как начинает беспокоится женщина, которая вдруг понимает, что у нее внутри есть кто-то еще, и этот "кто-то" - не совсем она.

4. Беспокойство (которое по сути и есть внимание) в отношении неподвижности, с одной стороны, оформляется в тела (в мертвые, естественно, тела), а, с другой стороны, утверждается как определенность времени для любого отдельно взятого тела, в котором движения снаружи и внутри указывают на потерю невинности, на старение, увядание и смерть.

3. Когда пространство становится неподвижным, оно сразу же теряет форму и растекается везде где угодно, хотя внимание - этот всеобщий дворник - и старается замести его в какой-нибудь свой отдельный угол.

2. Неподвижность это не так, как если бы все остановилось, а так, как будто бы все сразу стало безразличным. Остановившийся взгляд, окоченевшее тело; рука, застывшая на полпути к чашке с кипяченым молоком, которое уже давно остыло и покрылось пенкой - всё это очень беспокоит. Во всем этом есть нечто такое, чего вниманию хотелось бы избежать, но в состоянии ли оно это сделать?

1. Внимание - это совершенно нормальная реакция тела на скрытую в нем смерть. Оно (внимание) боится каких бы то ни было описаний, потому что в результате может выяснится, что своим существованием оно обязано безразличию.


0. То, что здесь простиралось, - это не тело, это только предложение. Данное предложение не является предложением, описывающим другие предложения - как это иногда случается с некоторыми предложениями - и, хотя, как и всякое предложение, оно может повлечь за собой некий акт или событие (как, например, предложение выйти замуж), однако именно в нашем случае любое действие, вызванное к жизни этим предложением, будет свидетельствовать либо о понимании, либо о непонимании данного предложения. Поскольку же здесь еще ничего не было высказано (ничего не было предложено), то и говорить о понимании или непонимании преждевременно. Иными словами, сейчас мы находимся в таком месте, где ничто не предвещает еще ни чьей бы то ни было воли, ни чьих бы то ни было представлений. Таким, наверное, и был мир до сотворения.