Алан Уотс. Миф и ритуал в христианстве.

Алан Уотс. Миф и ритуал в христианстве. (конспект введения) Поскольку внутренняя жизнь христианства, то есть созерцание Господа, представляет собой многократно возобновляемое восславление и переживание вневременной истины, у нас есть возможность увидеть в христианском повествовании не только произошедшие некогда фактические события, придающие ему статус историчности, но и подлинное величие мифа - «времен оных», знаменующих неподвластность времени. Настоящая книга построена подобно служебнику или часослову: христианское повествование представлено как церемония переживания истории Христа в циклической смене времен литургического года. Такой подход является безупречной формой описания христианства как процесса «искупления (оправдания, спасения) времени» - измерения жизни, столь туманного и загадочного для людей Запада. Что следует понимать под христианством? Что это, учение самого Христа или Церкви о Христе? Или и то, и другое — но, в таком случае, что отнести к первому, а что ко второму? Автор выражает своевольную уверенность в том, что «христианство» содержится в учениях и традициях Соборной Церкви (т. е. как католической, так и православной) Миф же мы будем понимать как единую совокупность сюжетов — и бесспорных фактов, и возможных выдумок, - которую люди по разным причинам считают проявлением сокровенного смысла человеческой жизни и Вселенной. Миф отличается от философии малым участием абстрактных концепций, так как неизменно выражается формами конкретными — живыми, осязаемыми, внятными повествованиями, образами, обрядами, церемониями и символами. В целом мы вправе полагать, что сюжеты воспринимаются как мифические, когда обладают некими чудесными, «сверхъестественными» свойствами, то есть помечены особой странностью, выходят за рамки обычного и, следовательно, предполагают участие правящих миром сил или единой Высшей Силы. Существует несколько точек зрения на то, что мифы означают на самом деле, если они и вправду означают, а не множатся, подобно цветам и рыбам. Антропологическая точка зрения состоит в том, что мифы имеют астрономическую, земледельческую или сексуальную подоплеку: иными словами, сюжеты остаются прежними, но их смысл, а заодно и имена главных героев видоизменялись таким образом, чтобы соответствовать более зрелому мышлению. Однако эту теорию трудно признать исчерпывающей. Здесь в основе лежит предположение о том, что культура прошлого представляет собой лишь первичную форму нашей «современности», и соответственно, уровень цивилизованности и разумности древних культур нужно оценивать по степени близости древних систем ценностей к сегодняшней. Но эволюция и прогресс могли протекать в совершенно других направлениях, и «древние и примитивные» народы были вовсе не так глупы, как хотелось бы думать, а назначение их мифологий существенно отличалось от задач, которыми занята сейчас наша наука. К.Г. Юнг полагал, что миф рождается в сновидениях и непроизвольных фантазиях, то есть не является умышленной попыткой что-то объяснить. Теория Юнга основана на открытии того, что сновидения и плоды свободной фантазии тысяч наших современников содержат такие же сюжеты, схемы и образы, какие встречаются в древних мифологиях, и что возникают они чаще у людей, не обладающих какими-либо познаниями об этих древних сюжетах. Для нас особый интерес представляет мысль о том, что сновидения и фантазии психически здоровых людей обычно схожи в общих чертах с величайшими коллективными мифами, лежащими в основе духовно-религиозных традиций человеческого рода. Из теории Юнга следует, что великие коллективные мифы в определенном смысле представляют собой исцеляющую и формирующую деятельность бессознательных психических процессов, которым человек должен научиться доверять и способствовать сознательным мышлением и поступками. Однако, этой теории недостает принципов точного толкования символики мифов, так как определяемый юнговской идеей окончательный смысл сводится к теории жизни, некоей психологической философии, а это, несмотря на обилие общих и освещенных временем элементов, просто личная гипотеза самого Юнга. Заслуживает особого внимания теория мифа Ананды Кумарасвами, который мастерски показал, что культура может существовать и в условиях отсутствия особых достижений, которые принято считать важными: письменность, механические устройства и т. д. У таких культур были свои, отличные от присущих нашей культуре, цели. Мы настолько часто отождествляем философию с «мыслью», то есть невероятной путаницей выраженных словами мнений, что ошибочно ищем в философиях других народов отвлеченные рассуждения того же рода. Нам трудно постичь тот факт, что существуют другие, универсальные и единые философские представления, которые мы называем «мистицизмом». Задача метафизики — достижение уровня высшей субъективности, когда человек пробуждается к восприятию мира подлинного и конкретного — в противоположность чисто абстрактному, умозрительному. Одним из следствий обостренного осознания реального мира является открытие мнимости, абстрактности того, что некогда ощущалось как собственное «я», или «эго» - и, обнаруживая этот факт, мистик, как ни странно, пожимает руку ученому, которому так и не удалось выявить орган, именуемый душой. Коротко говоря, «зрящие» эту реальность избавляются от иллюзий, «разочаровываются» - и начинают пользоваться мыслями, идеями и словами, уже не поддаваясь их гипнотическим чарам. Существует два способа передачи такой доктрины: более ии менее прямое изложение ее принципов, или же иносказание, миф. Юнг не зашел так далеко, как Кумарасвами, и не поставил знак равенства между содержанием мифов и вечной философией. Тем не менее, юнговская теория образования мифологических символов предлагает нам вполне разумное объяснение того процесса, в ходе которого неподготовленному и неразвитому уму простых людей открывается такого рода мудрость. «Абсолютная истина» здесь — не конечный итог рациональных умозаключений, а центральное, фундаментальное и наиболее реальное состояние нашего бытия, «пока только предугадываемое, но не до конца осознанное»