Сломанная спичка

Чиркаешь спичкой по коробке. Последней спичкой по лоснящемуся боку ящичка . Раз, другой. Сера уже стерта и спичка, облысев, без пламени, ломается. «Тьфу, досада какая!»- скажет другой. Я обычно ругаюсь крепче. С таким чувством досады я плелся со встречи с психотерапевтом и писателем Ирвином Яломом. Он так сух и миниатюрен, что и вправду похож на спичку, сломанную в разных местах, с проплешиной головы и лоснящимся, большим на пару размеров коробком костюма. Говорит он с трудом, почти со стоном напрягая истрепанные голосовые связки. «Я пожилой человек », - извиняется Ирвин - «последнюю в своей жизни лекцию прочитал две недели назад в Калифорнии». Ялому - 79 лет. Доктор наук, лауреат премий, автор бестселлеров.. Его заслуги в терапии столь достойны, а книги так сочны оригинальным стилем и богаты жизнью, что, кажется , это они высосали из автора все силы вместе с кровью, жиром и мышечной массой. Остались одни темные колкие глаза и выразительные жесты вертлявых рук с узкими ладонями и длинными пальцами. Вероятно, он знает нечто большее про свои глаза, поэтому с великим напряжением смотрит на фоторепортеров, ожидая всплеска вспышек. Организаторы даже вынуждены просить фотографов не использовать вспышки. -« В одной из книг я писал про четыре главных мысли, к которым мы приходим в процессе медитации», - говорит Ирвин , подсматривая в бумаги, - «Это смерть, смысл жизни, свобода выбора, как генерация собственной поведенческой модели, и изоляция». Весь короткий, часовой доклад Ялома крутится вокруг этой идеи. Он стоит на сцене перед одноногой кафедрой, подломив одну свою, будто ненужную ногу. Перевод идет синхронно, сбивчиво и приходится его сглаживать в ущерб аутентичности. Жизни нет после смерти, считает автор, поминая еще древних эпикурейцев. Мы ведь не знаем, что было с нами до нашего рождения и перейдем в это состояние после смерти. Поэтому не стоит ее бояться. И смысла в природе изначально нет. Мы вбрасываемся в жизнь, не имеющую смысла. Поэтому нам нужно его придумать для самих себя. Отсюда и сущая необходимость набраться решительности, мужества для осознания свободы и ответственности за свою судьбу, за выработку только нам принадлежащего паттерна поведения. Ялом явно уходит, как от терминов психоанализа, так и от самой традиционной психологии. Он так и говорит, что психоанализ начался не сто лет назад в Вене, а несколько раньше. На 2000 лет. И главными психологами были древние философы. Эстафету «психоанализа» подхватили и более поздние европейские мыслители: Кант, Шопенгауэр, Ницше. В России это были писатели Толстой и Достоевский, написавшие свои романы до первой работы Фрейда, опубликованной в 1895 году. Ирвин прошел 700 часов личного классического психоанализа. Он говорит об этом несколько раз. Для него это важно. Но имя Фрейда звучит редко и в ряду перечислений. Иногда, кажется, он его намеренно не произносит или упоминает как добротного писателя. Впечатление такое, что вот-вот и он перейдет к цитированию Хиллмана, Ноймана или, на худой конец, помянет добрым словом Юнга. Но на сцене иной термин- экзистенциальная психология. А экзистенциальный психолог Ялом преподносит свои выводы о тождественности основ философии и психологии исключительно как единично-личные открытия. Наверное, он в праве претендовать на исключительность, по крайней мере, в уровне откровенности призыва прямого применения философских взглядов в психотерапии. Современный толковый словарь русского языка трактует термин экзистенциализм как «иррациональное направление философии, разновидность субъективного идеализма.» Одно из направлений философии, одна из спичек в коробке субъективных , а иначе философских взглядов, претендующих на идеальность. Быть может, идеальная спичка. Так думает, наверное, каждая спичка. Пока ее не сожгли.