Люди, с которыми хочется беседовать

Где-то больше года назад совершенно случайно напала на книгу - из тех, которую, не прочитав, если и не потерял, то без сомнения, и не приобрел бы чего-то очень важного и необходимого душе. Это дневники человека, которого в России знали только люди, близкие к Православной церкви. Шмеман Александр Дмитриевич, священнослужитель Православной церкви в Америке, протопресвитер, богослов. Последняя запись в дневнике сделана в 1983 году. После кончины Шмемана в столе его кабинета в Свято-Владимирской семинарии, где он был деканом, были найдены восемь тетрадок, исписанных его рукой. Писал он по-русски, на языке, который был ему родным с детства. Опубликовал эти записи его сын. Книга есть в интернете, здесь привожу только некоторые из дневниковых записей. Зачем – отвечу словами самого Шмемана: «Есть люди, которые ставят перед вами вопрос, в чем смысл жизни. И есть другие, которые дают смысл этой жизни». Вот часто слышу упреки в «цитировании». Не испытываю от этого никакого комплекса неполноценности. Неполноценность (любая, и моя, в том числе) проявляется совершенно в ином – в невозможности преодолеть узкие рамки своего тщедушного Эго, пребывать всем своим существом в «мире сём», доказывать кому бы то ни было, что ты не осёл, раниться от вещей, которым давно знаешь цену, тонуть в хитросплетениях человеческой клоунады, где ты сам порой становишься главным клоуном… Господи, как же всё это скучно! Потом открываешь книгу и наталкиваешься на слова, которые отзываются в тебе болью и радостью узнавания. Болью – потому что у тебя так не получается жить, радостью - потому что это тоже твое, интуитивно ощущаемое, чувственно пережитое, взыскуемое душой, отчеканенное кем-то (как жаль, что не тобой) как эссенция смысла. «Цитирование» - это когда тобой не узнан и не прожит этот смысл. Если так, тогда и не читайте «чужие» мысли какого-то Шмемана. Привожу их для тех, кто видит в мудреце СОбеседника. ==================================================================================== Из дневников Шмемана -Боже мой, как трудно людям не то что соглашаться друг с другом, а просто слышать друг друга. И если это так в маленькой группе якобы единомышленников, то что же сказать о мире at large? Реальность разделения и отчуждения – как суть "первородного греха". -В сущности, это мы, люди, мешаем друг другу быть "хорошими", то есть жить тем "добро зело", которое заложено в каждом. Мешаем недоверием, равнодушием, быстрым и злорадным установлением "дурного", судом и расправой. Но тут недостаточно одного "благожелательства", то есть все того же равнодушия. Нужна встреча, пускай даже внешне ни в чем не выраженная… -Три дня разговоров, три дня участия во всяческих "борьбах", в человеческом непонимании. Три дня усилий все это сгладить, выпрямить, и всегдашний вопрос в душе: нужно это или не нужно? И если нужно, то, собственно, что нужно и что не нужно? -Несправедливое, злое письмо повергло в уныние, раздражение, отравило душу. А я-то думал, что хотя бы в этой плоскости достиг некоей "отрешенности".-Достигать полного и настоящего (а не показного) равнодушия к тому, что о тебе говорят. Раньше я был очень чувствительным к этому: меня угнетало непонимание, несправедливость, вражда – всегда, по моему убеждению, незаслуженная. Но я с радостью убеждаюсь в том, что освобождаюсь от этой чувствительности. Особой заслуги нет: тут, как и всюду, привычка. Постепенно начинаешь всему "знать цену". -Всякая борьба, кроме внутренней, всякое "анти" – всегда имеет, несет в себе начала самого страшного – "духовного" – поражения… -Хожу смотрю на людей и удивляюсь тому, как много из них не имеют никакого "выражения лица", потому что лицу их абсолютно нечего выражать. -Все за свободу, но каждый остро и жестоко "анафемствует" каждого… Грустно. -Поражаешься, в каком маленьком и душном мире все это живет, какими страстишками волнуется, как от всего этого хочется бежать. освобождаться от пут мелочности. Мелочность – души, отношений, интересов, "забот" – и есть сущность демонического. Падший мир – это, прежде всего, мир "мелочный", мир, в котором не звучит высокое. -Почему люди так неудержимо, так почти систематически, хотя почти всегда подсознательно, портят жизнь друг другу ! Между тем это именно так, это – суть "зла", и это так потому, должно быть, что "порча" эта есть изнанка той любви, для которой создан человек. Именно потому, что он создан для любви, человек, выпадая из нее, продолжает быть "связанным" этой неразрушимой связью, только теперь уже не с ближними, а с врагами. Сущность падшего мира: вражда всех ко всем, питаемая жаждой любви, неизбывностью любви, обреченностью человека на любовь. -Я не знаю, сколько людей чувствуют безмерность "человеческой комедии", разыгрывающейся сейчас в мире, которую мы можем преудобно созерцать каждый вечер по телевидению. Если бы не было повсюду гибели людей, умирающих неизвестно за что, нужно было бы только хохотать, то есть решительно отказываться принимать всерьез эту низкопробную, грубую игру и клоунов с таким чувством собственной "миссии" ее играющих. "Прогресс" довел человека до желания жить, но не сказал и не может сказать ему, в чем и для чего жизнь. Отсюда безумное принятие людьми "идей", эрзаца смысла жизни, борьбы – неизвестно за что, но полезной тем, что можно не думать, не углубляться… В воздухе какая-то тяга к экстремизму, к иррациональному. Может быть, потому, что "рациональное" являет себя столь жалким… "Если свет, который в вас, – тьма…" -Вчера целый день "ничегонеделанья". Чтение воскресной "Нью-Йорк таймс", "созерцание мира" – его суеты, страстей, путаницы. Путаницы, не рассеиваемой, а углубляемой бесконечными объяснениями и анализами всевозможных "экспертов" и "специалистов". Все эти объяснения потому ничего и не объясняют, что в них отсутствует главное или, вернее, ссылка на отсутствие в мире главного: общего, единого ощущения, понимания самого мира, самой жизни. Соловьев шутил: "Все в этом мире – только связь трансцендентальных предпосылок…". Однако шутка эта есть совершеннейшая правда. В современном мире этой связи нет. Его от нее "освободили". Освободили якобы для того, чтобы сделать человека наконец хозяином собственной судьбы ("никто не даст нам избавленья – ни Бог, ни царь и ни герой…"). Но этот освобожденный человек никакой "судьбы" не знает, ни своей, ни чужой, и оказывается еще большим рабом. Рабом прежде всего всевозможных эгоизмов: личного, национального, расового… -Увы, от всего этого, от работы "практического ума", этим всем вызванной, уже много раз испытанное "измельчание" души. Она попадает в водоворот, в суету и мельчает, сохнет. И в ней прерывается радость. Не вопросы и заботы поднимаешь на ту высоту, на которую нужно, а сам спускаешься туда, где они неразрешимы… -Вечером – речь президента о борьбе с инфляцией. Чего, однако, никто не говорит и, очевидно, не понимает, что "инфляция" - это, прежде всего, состояние духовное, психологическое, форма сознания. Весь мир стал "инфляцией": слов, переживаний, самого отношения к жизни. Инфляция – это состояние лягушки, начинающей пыжиться. И когда сам воздух, которым мы дышим, наполнен, становится инфляцией, то – жизнь разрушается. Если все неправда, все бесконечно раздуто, преувеличено, искажено – то почему в чем бы то ни было соблюдать меру? Начинать нужно не с экономической, а с духовной борьбы с инфляцией как состоянием души и сознания… -Удивительная вещь: "прогресс" создал, так сказать, "единый мир" и, одновременно, маленького человека, лишенного мировой перспективы. -Все и всюду мерится по "низу", это какая-то утробная ненависть к "высшему". -Почему люди так ясно, кажется, видят природу зла и так бессильны? Не потому ли, что совершенно не знают, что противопоставить ему? Видят гибель жизни, распад мира, не видят, не знают спасения. -Всюду какое-то беспокойство, надрыв, неуравновешенность искания, как если бы не было радости Божьего присутствия, радости о вере. Отсутствует именно "радость и мир в Духе Святом", и все внимание занято чем-то другим. Точно все, все время на краю какого-то распада, отчаяния. И вместе с тем невероятное самоутверждение, гордыня, желание "спасать" и "поучать", полное отсутствие смирения. -Основной грех, основное препятствие на пути к Богу именно это "окаменение сердца". Дело не в осуждении – один Бог судит; дело в какой-то патологической искривленности современного сознания, в трагическом выборе и утверждении черного как белого и белого как черного… -Как много в мире расставлено демонических, черных мышеловок, разложено сетей. И стоит только прикоснуться, заглянуть, "заинтересоваться" – и вот сразу же начинает затягивать… Признак этих черных пиров: тусклость . В них все может казаться нормальным, но в них не проникает свет . -Искусственная взволнованность псевдопроблемами, гордость псевдознанием, важность пустоты. И теперь этот злосчастный "академизм", "проблематика", возможность каждому возомнить себя чем-то. И вера в "обсуждения", "выяснения", "коммуникации". Ни один человек в мире не обогатился обсуждениями. Только встречей с реальностью, с правдой, добром, красотой. Чувство полного бессилия – невозможности что бы то ни было во всем этом переменить -Слова только те подлинны и нужны, которые не о реальности ("обсуждение"), а сами – реальность: ее символ, присутствие, явление, таинство. -Вчера – длинная пастырская беседы с женщиной в депрессии. Бросил муж. Сын ушел в hippies. Бросил школу, живет неизвестно где. Дочь двенадцати лет тоже начинает впадать в депрессию. Все бессмысленно. Профессия (медицина) опротивела. Полная тьма. Во время разговора ощущал с самоочевидной ясностью "демонизм" депрессии. Состояние хулы. Согласие на хулу. Отсюда – смехотворность психиатрии и психоанализа. Им ли с "ним" тягаться? "Если свет, который в вас, тьма…"? Я сказал ей: Вы можете сделать только одно, это – отказаться от хулы, отвергнуть саму себя в этой лжи, в этой сдаче. Больше Вы не можете – но это уже начало всего. Болезнь современных (да и не только современных) людей – одержимость. А они, а с ними заодно и священники, хотят лечить ее психиатрической болтовней. -Сила греха не в соблазне очевидного зла, а в скованности души всякой мелочью, страстишками, в невозможности для нее, души, "невозбранно дышать небом…"Всегда все тот же вопрос: о "сокровище сердца". О том, в чем – радость. -Наш век живет уже отказом от полноты, бегством каждого в свое – маленькое, ограниченное и потому "негативное", живет, иными словами, редукциями. Пафос нашей эпохи – борьба со злом – при полном отсутствии идеи или видения того добра, во имя которого борьба эта ведется. Борьба, таким образом, становится самоцелью. А борьба как самоцель неизбежно сама становится злом. Мир полон злых борцов со злом! И какая же это дьявольская карикатура. -Вечный вопрос – что делать? Оставаясь, как теперь говорят, "в системе", волей-неволей принимаешь ее и ее методы. "Уходя" – вставая в позу "пророка" и "обличителя", – скользишь в гордыню. Мучение от этой вечной разорванности. -Пожалуй, самое страшное в нас, что мы всегда прячемся от всего слишком высокого и духовно значительного. Мы как бы подсознательно выбираем быть мелкими и поверхностными: так легче жить. -Священное — это высокое, чистое в нас самих, требующее напряжения всего самого лучшего, чувств, стремлений, надежд в человеке. Оно требует от нас внутреннего признания самоочевидным свободным требованием; не только просто признания, но и действий, но и жизни, согласной с этим признанием. Признание того, что дважды два — четыре, или того, что вода закипает при такой-то температуре, не делает нас ни лучше ни хуже; в таком признании сходятся праведник и негодяй, глупый и умный, исключительный человек и посредственность. Но вот если открылось нам священное в виде красоты, нравственного совершенства, глубинной интуиции в сущность мира и жизни — открытие это немедленно чего-то требует от нас, что-то совершает в нас, куда-то нас зовет, обязывает, влечет. «Душе настало пробужденье», «и сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и Божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь». Этот опыт меняет всю жизнь. Каждый, кому, как откровение, был дан этот опыт, знает, что он требует внутреннего преображения. Но он знает также и то, что стремление это наталкивается на инертность, слабость, мелочность нашего существа. Этот опыт делает жизнь не легче, а труднее. -Как найти слова, чтобы в этой запутанности, в этой страшной лжи – сказать правду? Правда же эта, как всякая правда, одновременно и проста, и сложна. Правда о жизни проста в своей сущности и сложна в своем применении к каждой конкретной жизни… -Я знаю, что вдохновение собранности, чистоты, внутренней свободы есть преодоление "вверх" всех соблазнов, что если нужна борьба, то она возможна только во имя чего-то очень высокого и горнего. Как провести черту между "половодьем чувств" и извращением? Черту формальную, ибо "сердцем" я ее всегда в других ощущаю: это именно когда радость заменяется какой-то унылой "фиксацией", одержимостью, когда человек "закрывается" тому, что через все в этом мире светит и просвечивает. Тогда начинается "нощь безлунная греха". Как нести сквозь всю эту суету нерасплесканным мир душевный, тайную радость, глубокий взор? -Странное чувство: столько в мире – "миров"! И каждый имеет и свою правду, и свою ограниченность. Я же знаю, что жить могу, только переходя из одного в другой, зная, что этот переход возможен. При одной мысли остаться в одном из них делается чувство духовной клаустрофобии. -Что значит быть собой ? Вот этого-то никто, абсолютно никто не знает. Поэтому никто и не становится "собой", а, "освободившись", немедленно порабощает себя чему-то другому. Все идет под знаком борьбы за что-то, имеющее быть осуществимым, но никогда не осуществляемое, ибо неизвестно и неопределимо "быть собой". А так как жить собой невозможно, есть reductio ad absurdum жизни. -Мое главное и постоянное ощущение – это ощущение жизни. В словах это очень трудно выразить. Может быть, ближе всего к этому ощущению слово "удивление", восприятие каждого момента и каждого состояния как некоего дара (в отличие от "само собою разумеющегося", "самоочевидного"). Все всегда ново, все всегда есть не просто жизнь, а встреча с жизнью и потому как бы откровение… Пишу и сознаю, что это не те слова, но других не нахожу. Знаю только, что этот дар, что это откровение требуют внимания, ответа. Что жизнь, иными словами, есть постоянное "приятие" дара жизни… Может быть, все так чувствуют. Но мне иногда кажется, что нет. Что масса людей, может, даже – подавляющее большинство, живут, не замечая жизни. Она для них как бы нейтральная, безличная "рама" их самих, "субстрат", но не встреча, не дар. Они ее не видят, как не видим мы зеркало, когда глядимся на себя в нем. Или по-другому: жизнь – прозрачный мешок, наполняемый мною: моей деятельностью, заботами, интересами и т.д. Иногда наполнение это дает ощущение "жизни" ("жизнь бьет ключом"), иногда в минуты ясновидения, почти отчаяния - "дар случайный, дар напрасный…". -Всегда то же самое, самое трудное: "Испытывайте духов, от Бога ли они…", "Берегите себя от идолов", "Стойте в свободе". Слова, тексты – игнорируемые подавляющим большинством "религиозных" людей… -Я многое могу, сделав усилие памяти, вспомнить; могу восстановить последовательные периоды и т.д. Но интересно было бы знать, почему некоторые вещи (дни, минуты и т.д.) я не вспоминаю, а помню, как если бы они сами жили во мне. При этом важно то, что обычно это как раз не "замечательные" события и даже вообще не события, а именно какие-то мгновения, впечатления. Они стали как бы самой тканью сознания, постоянной частью моего "я". -Многие, если не большинство, погружены в бешеную деятельность, потому что боятся остаться лицом к лицу с жизнью, с собою, со смертью. Потому что им скучно, а скука – это царство дьявола. Скучно и страшно – вот они и оглушают себя деятельностью, идеями, идеологией. Но сквозь все в "мире сем" просачивается все та же скука и страх. -"Религия". Чего только не покрывает это слово! Думал об этом, думая о двухлетнем уже "несении" М.М., ничем не замечательной средних лет американки, которую я вижу каждые две-три недели, как ее "spiritual father" . Она хочет жить духовной жизнью, но, Боже мой, какая все это мелкая сосредоточенность на себе, как все – муж, сын, соседи, все – ей мешают, как она слепа ко всему окружающему. Какая-то глухая, слепая лейбницевская монада. Так серо, так скучно! Что их притягивает или, вернее, чего компенсацией в их жизни является религия? -Иногда страшное желание: быть свободным для жизни . А эта жизнь – жена и семья (времени нет), друзья (времени нет), природа (времени нет), культура (времени нет), и все это именно от Бога – дар , и к Богу – освящение , благодарность, путь, причастие… Жить так, чтобы каждый отрезок времени был полнотой (а не "суетой") -Еще раз ощутил смысл того, что в самом деле меня всегда как бы удивляло – с самого детства: странное удовольствие, почти счастье от созерцания, от ощущения мира "со стороны". Именно не просто "ухода" (какое мне, мол, дело!), не равнодушия, а внутреннего отрешения, отстраненности. Ни в один из "миров", в которых я одновременно жил, я никогда не "уходил с головой", ни с одним внутренне до конца себя не отождествлял, всегда имел другой, в который каждую минуту можно было уйти. При этом я знаю, что я никогда не был одиночкой. Словно вся прелесть каждого "мира" в том как раз, что из него можно уйти. -Дар жизни, по-видимому, обратно пропорционален дару идей. … "Дар жизни". Но в падшем мире как часто он оборачивается непосильным бременем жизни, саму эту жизнь разрушающим. Это когда в самую душу входит суета. -Остаются в падении только те, которые не хотят встать. -Все эти дни недовольство собой – на глубине. Что я, собственно, "делаю" в жизни? В сущности – саркастически ворчу на всех "непонимающих", всех "делающих" не то . Однако никакого то я сам не делаю. Живу в какой-то постоянной "мечтательности", но пассивной, не активной. Ни молитвы, ни подвига. Искание "покоя". Лень… И когда все это чувствую, как вот в эти дни, и писать не хочется, столь очевидной становится ложь моей жизни. "Восстани, что спиши?.." И ведь действительно – «конец приближается». -Я особенно сильно чувствую в эти дни, что евангельские выражения – "мир сей", "не от мира сего" – предельно конкретны. -Эти незначительные мелочи жизни, историю которых никто не напишет, но через которые просвечивает на миг таинственная нежность, которая за пределами всех вещей.Вот и радуешься каждому часу одиночества, осеннего солнца на золотой листве, полного "затишья" и анонимности жизни. Как со стороны – все ясно, все видно, а изнутри – невидно, неясно, мучительно. И так почти в каждой жизни. -Все время "подумываю" о разных "слагаемых" моей жизни, то есть о тех ее полосах, периодах, "состояниях", которые входят в синтез, если о таковом можно говорить. О том, иными словами, что осталось, что так или иначе сыграло "роль" и так или иначе живет на подспудном уровне, всегда входит в настоящее и действует в нем. За что особенно благодарить Бога (кроме, конечно, благодарности за сам дар жизни)? За свободу от идолов. За почти всегдашнее ощущение в жизни – другого, главного, что во всем присутствует, но и ни с чем не отождествляется, за радость. В чем особенно каяться? В самосохранении, в бегстве от подвига и связанного с ним страдания, в равнодушии и потому в компромиссе. -"В мире сем" и "не от мира сего" – это не выбор между двумя возможностями жить, это всегда крест. -Я достиг возраста, когда хочется либо "настоящего", либо ничего…