Жан Бодрияр. "Матрица" - Почему этот фильм восхищает философов.

Почему этот фильм восхищает философов Бодрияр расшифровывает "Матрицу" Жан Бодрияр Дата публикации: 23 Сентября 2003 Теоретик эпохи постмодерна видит в фильме братьев Вачовски многозначительный симптом, фетиш того самого технологического универсума, который создатели фильма якобы желают разоблачить. "Матрица" - продукт массовой культуры, достаточно двусмысленный для того, чтобы вызвать интерес самых разных мыслителей. Дело происходит в 2003 году; смеркается. Утопая в мягких креслах мультиплексов, принужденные килограммами заглатывать попкорн, нынешние преемники Платона и Шопенгауэра превращаются в думающие машины, призванные разгадать код "Матрицы". Сумеет ли Нео-Киану Ривз освободить их от того отвратительного рабства, на которое обрекли их братья Вачовски? В ожидании желанного мига виднейшие философы и киберсофисты скрещивают на интернетфорумах лазеры диалектрики, дабы выяснить, можно ли назвать Декарта и Беркли предтечами худшего из миров, изображенного в "Матрице", и можно ли полагать, что Адорно и Хоркхаймеру пришлись бы по вкусу прыжки и полеты прекрасной Тринити. 22 июня в Центре Помпиду состоится круглый стол философов под названием "Пустыня реальности". Странная и страшная "Матрица", вобравшая в себя столько концептуальных обломков эпохи "new age", плодит метафизические интерпретации. Великий Славой Жижек пускается в хитроумнейшие рассуждения в лакановском духе в рецензии под названием "Матрица, или Двойное извращение"; сайт TF1 предоставляет слово философу Жан-Пьеру Зарадеру, который утверждает, что "Матрица" позволяет нам заново постичь глубинную сущность кантианства, и цитирует "Критику чистого разума". Для тех, кто последние три года отсутствовал на планете Земля и потому не в курсе содержания "Матрицы", напомним интригу этого фильма онтологических ужасов, который обязан в равной мере гностикам, Филиппу К.Дику и Франкфуртской школе. Дело происходит в XXІІ веке, реальность уничтожена, и под властью искусственного интеллекта людям, прямо скажем, приходится несладко. Запертые в своего рода сотовых ячейках, человеческие существа исполняют роль своеобразных батареек, поставляющих энергию Матрице, разом и всеобщей матери, и машине, которая действует на людей как галлюциноген; по воле Матрицы люди воображают, будто их окружает некая диснейлендоподобная реальность, хотя на самом деле это всего лишь иллюзия. Горстка несгибаемых борцов во главе с Нео, Избранником, задается целью разбудить человечество, населяющее этот кошмарный мир (кош-мир?), в котором техника, чтобы не сказать развитой капитализм, забрала над людьми чересчур большую власть. Неужели спасти нас может только бог в черных очках? Впрочем, пусть последователи Хайдеггера обождут радоваться. Вторая "Матрица" вселяет в нас ужасное подозрение: а вдруг Матрица, эта гигантская пещера Платона, эта цифровая скверна, заранее предусмотрела и уничтожила всякое возможное возражение? Безумец тот, кто не понимает, что всякий протест - в конечном счете такой же вымысел, как и все прочее. Дай-ка мне еще попкорна; Бодрийяр только что виртуализировал Нео! К сведению братьев Вачовски: великий социолог эпохи постмодерна комментирует их обескураживающее творение. Нувель обсерватер: Создатели "Матрицы" многим обязаны вашим мыслям о соотношении реального и виртуального. В первой сцене присутствует прямая ссылка на вас; в кадре видна даже обложка "Симулякров и симуляции". Вас это удивляет? Жан Бодрияр: Тут, бесспорно, произошло какое-то недоразумение; именно по этой причине я до сих пор предпочитал не высказываться публично по поводу "Матрицы". Кстати, представитель братьев Вачовски связывался со мной в связи с этой первой сценой и предлагал принять участие в следующих; идея совершенно невозможная! В сущности, в этом случае постановщики заблуждаются так же, как нью-йоркские художники-симуляционисты 1980-х годов. Они принимают гипотетическую виртуальность за данность и превращают ее в зримый фантазм. Однако главная отличительная черта виртуального мира заключается именно в том, что о нем нельзя вести речь в категориях реальности. Н.О.: Тем не менее параллели между "Матрицей" и теми идеями, которые вы развиваете, например, в "Идеальном преступлении", бросаются в глаза. Образ "пустыни реальности", полностью виртуализованные люди-призраки, представляющие собой не что иное, как запасы энергии для мыслящих существ... Ж.Бодрияр: Да, но "Матрица" - не единственный фильм, в основу которой положена мысль о постоянно прогрессирующем сращивании реального мира с виртуальным; тому же самому посвящены "Шоу Трумена", "Особое мнение" и даже шедевр Дэвида Линча "Малхолланд Драйв". Ценность "Матрицы", пожалуй, в том, что в ней все эти идеи соединены в одном сценарии и доведены до крайности. Но при этом средства, используемые ее создателями, более грубые, и настоящего смятения не вызывают. Персонажи либо пребывают внутри Матрицы, то есть в оцифрованном мире, либо находятся вне ее, в Сионе - городе тех, кто оказывает сопротивление Матрице. Между тем гораздо интереснее было бы показать то, что происходит на стыке этих двух миров, в точке их пересечения. Более же всего удручает меня в этом фильме смешение симуляции, явления совершенно нового, со старой доброй иллюзией, прекрасно известной человечеству со времен Платона. Вот это - самое настоящее недоразумение. Восприятие мира как тотальной иллюзии - проблема, которая вставала перед всеми великими культурами; для ее решения они прибегали к помощи символических образов, к помощи искусства. Мы, люди ХХ века, изобрели для избавления от этой муки нечто иное - симуляцию реальности, виртуальный мир, в который выбрасываем все страшное, все негативное; в результате этот мир подменяет реальность, которая, однако, поджидает всех нас в финале. Так вот, "Матрица" сделана именно по этой модели! В ней все, что принадлежит к сфере сна, утопии, фантазма, представлено в зримой форме, "реализовано". Мы имеем дело с абсолютной прозрачностью. Можно сказать, что "Матрица" - это фильм о Матрице, который могла бы снять сама матрица. Н.О.: Кроме того, это еще и фильм, который, с одной стороны, обличает нынешнее безграничное увлечение новыми технологиями, но, с другой, построен исключительно на игре с притягательностью оцифрованного мира и синтезированных образов... Ж.Бодрияр: Особенно поразительно полное отсутствие во второй "Матрице" иронических интонаций, которые позволили бы зрители взглянуть на эту квинтэссенцию спецэффектов остраненно. Ни одного кадра, в котором была бы различима та "punctum", о которой пишет Барт, - потрясающий трюк, который позволяет создать настоящий образ. Впрочем, именно это обстоятельство превращает фильм в многозначительный симптом, делает его фетишем того мира экранных технологий, где реальное неотличимо от вымышленного. В этом смысле "Матрица" - странный объект, одновременно и простодушный, и извращенный, объект, в котором нет различения поту- и посюстороннего. Псевдо-Фрейд, который берет слово в конце фильма, очень точно формулирует это: по-видимому, в какой-то момент Матрицу перепрограммировали таким образом, чтобы она принимала в расчет также и отклонения, аномалии. Так что теперь и вы, оказывающие ей сопротивление, зависите от нее в каждом своем действии. Получается, что перед нами - замкнутый виртуальный мир, не предполагающий ничего внешнего, ничего постороннего по отношению к себе самому. И тут я опять вынужден высказать несогласие теоретического порядка! "Матрица" создает образ монополистического всемогущества нынешнего порядка вещей, и тем самым способствует его распространению. По сути дела, распространение заложено в самое структуру фильма. Остается только повторить вслед за Мак-Люэном: носитель сообщения и есть само сообщение. Сообщение, заложенное в "Матрице", - это и есть само ее распространение, происходящее безостановочно и неконтролируемо. Н.О.: Довольно забавно, что отныне все самые популярные американские медийные продукты, от "Матрицы" до последнего альбома Мадонны, открыто эксплуатируют критику той самой системы, которая способствует их широчайшему распространению... Жан Бодрияр: Это-то и внушает серьезные опасения. В системе запрограммировано ее собственное - мнимое - отрицание, подобно тому в промышленных товарах запрограммирован их быстрый износ. Между прочим, это самый надежный способ уничтожить какую бы то ни было альтернативу. Существующий мир лишается внеположенной точки, с какой можно было бы посмотреть на него, лишается антагониста; он полностью завораживает и поглощает всех и вся. Меж тем не следует забывать, что чем ближе система к совершенству, тем ближе она к тотальному крушению. Такова своего рода объективная ирония, которая, можно сказать, правит миром и не дает ему окостенеть. Разумеется, события 11 сентября были одним из проявлений этого закона. Терроризм - это, в сущности, не альтернатива, это всего лишь метафора самоубийственного обращения западной мощи против самой себя. Я уже давно твердил об этом, но никто меня не слушал. Однако из этого не следует, что мы обязаны смотреть на вещи нигилистически или пессимистически. Система, виртуальность, Матрица - очень возможно, что все это возвратится на свалку истории. Неистребимо другое: обратимость происходящих процессов, вечные вызовы и вечные соблазны. Жан Бодрияр родился в 1929 году. В своих работах, в частности в "Обществе потребления" и "Идеальном преступлении", этот великий социолог эпохи постмодерна изучает безостановочное порождение образов и всеобщую завороженность средствами массовой коммуникации. Le Nouvel Observateur, 19 июня 2003 Перевод В.Мильчиной
Я не знал, что такое punctum у Ролана Барта, посмотрел в поисковиках, оказалось - интересная штука:) http://old.russ.ru/journal/chtenie/97-12-22/gourko.htm " В конце концов (наступающем, впрочем, очень быстро), Барт заявляет о своем решении построить теорию фотографии, исходя из своего субъективного опыта. Ведь "фотография - искусство ненадежное, как ненадежной, если бы кому-то пришло в голову ее основать, была бы наука о соблазнительных и ненавистных телах". Все пространство фотографического изображения, или, может быть, точнее - весь процесс восприятия фотографии, разделяется на две несводимых области. Все то, что "может быть поименовано", все, что прочитывается (а значит, предполагается закодированным, хотя бы в момент чтения), что усваивается в рамках некоей культуры и благодаря ей, Барт обозначает словом Studium, "которое значит прежде всего не "обучение", а прилежание в чем-то, вкус к чему-то, что-то вроде общего усердия, немного суетливого, но лишенного особой остроты". Но есть и другой опыт восприятия фотографии, когда, по крайней мере на первый взгляд, она демонстрирует качества не пассивного объекта, а активного субъекта, ведя на рассматривающего ее (Spectator'а в бартовской терминологии) яростную атаку, нанося ему чувствительные уколы (punctum'ы), поражая его в болевые точки (punctum'ы), выявляя на поверхности изображения места (punctum'ы), не отягощенные никакой кодировкой, невообразимые каналы, по которым происходит извержение реальности. Punctum, означающий также и "бросок игральных костей", то есть игру случая, и отсылающий к "пунктуации", прерывает, останавливает мирное функционирование Studium'а, подрывает устои культуры. Именно Punctum фотографии является тем "приключением", которое заставляет Барта сказать: "Перед лицом некоторых фотоснимков я хотел бы одичать, отказаться от культуры". Punctum - это обычно деталь и всегда случайность (разгаданное намерение задеть - не задевает), к тому же лишенная смысла (все "смыслы", если они в фотографии есть, функционируют на уровне Studium'а), но притом случайность неизбежная (как та дорога, которую невозможно было устранить из фотографии бродячих скрипачей и которая стала для Барта Punctum'ом этой фотографии). Неизбежность в данном случае проистекает из укорененности Punctum'а в реальном ("любая фотография - это сертификат присутствия"). Генетической основой Punctum'а оказывается "душераздирающий пафос ноэмы "это было", ее репрезентация в чистом виде"." И еще тут http://www.i-u.ru/biblio/archive/bart_kommentariy/05.aspx "Вчитайтесь в то, как резко разводит он культурный, "веж ливый" интерес к фотографии, stadium , и "уколы", незако- дированные точки, которые спонтанно, не пройдя через культурные фильтры, атакуют глаз, знаменитые punctum 'ы. Вторым не просто отдается теоретическое предпочтение, они инвестируются желанием необычной интенсивности, природа которого раскрывается только во второй части кни ги. Сила желания придает punctum ' y небанальную амбива лентность. Сначала утверждается, что punctum фотографии обнаруживается мгновенно, при первом же просмотре он как бы "выпрыгивает" из фотографии навстречу взгляду. Потом (на примере фотографии семейства чернокожих аме риканцев) выясняется, что punctum может быть обнаружен значительно позже, что он не исключает "латентного пери ода". Бывает, что punctum остается виртуальным, так никогда и не будучи обнаруженным (у изображенного на одном из фотопортретов Мэйплторпа Боба Уилсона есть неустановлен ный punctum ). Впрочем punctum 'ом может оказаться все те ло, бесконечное количество испускаемых им точек, как в Фотографии в Зимнем Саду, где тело матери-ребенка обретается — " on retrouve ", знаменитый прустовский термин — сразу, целиком, без какого-либо посредства культуры. Впрочем, Барт всегда избегал однозначности и примеши вал к чистоте объявленного метода аллогенные элементы или намеренно задействовал сразу несколько методов (на пример, в "Мифологиях" он опирался на соссюровскую лингвистику, экзистенциализм Сартра и марксистскую кри тику идеологии)."
Эрос на службе у смерти, процесс культурной сублимации как длинный окольный путь к смерти, влечение к смерти, питающее собой репрессивное насилие и управляющее всей культурой как безжалостное сверх-Я, силы жизни, вписанные в навязчивое повторение, - все это верно, но верно для нашей культуры, которая в попытке отменить смерть нагромождает мертвое на мертвое и которая одержима смертью как своей целью. Обо всем этом метафорически говорит сам термин "влечение", и этим он обозначает собой нынешнюю фазу развития системы политической экономии, когда закон ценности в своей структурной, наиболее террористической форме находит завершение в простом навязчивом воспроизводстве кода, когда закон ценности предстает как необратимая целевая установка наподобие влечения, как роковая судьба нашей культуры. Это стадия имманентной повторяемости одного и того же закона в каждый момент жизни. Стадия, когда система утыкается в свой предел и ей предстоит либо полная инвестиция смертью как своей объективной целью, либо полная субверсия влечением к смерти как процессом деконструкции. Обо всем этом одновременно и говорит метафора влечения к смерти - ибо влечение к смерти есть одновременно и система и ее двойник, в этом раздвоении она выделяет из себя радикальную контр-целенаправленность. Вот о чем рассказывает нам миф. — Жан Бодрийяр Символический обмен и смерть. – М,: Добросвет, 2000. - с.272-273 …Инстинкт смерти, очевидно, в потенциальной форме, гнездится в природе человеческой. Если бы цикл жизни людской следовал своему идеальному, физиологическому ходу, то инстинкт естественной смерти появлялся бы своевременно — после нормальной жизни и здоровой, продолжительной старости. Вероятно, этот инстинкт должен сопровождаться чудным ощущением, лучшим, чем все другие ощущения, которые мы способны испытывать. Быть может, тревожное искание цели человеческой жизни и есть не что иное, как проявление смутного стремления к ощущению наступления естественной смерти. В нем должно быть нечто сходное с неопределенными чувствами молодых девственниц, предшествующими настоящей любви. — И.И. Мечников Этюды о природе человека. М., 1961. – с.231
Обсудил бы, да аффторов нету.
Sorella, вы о чем? точнее, к чему?
Скорее всего, к тому, что вспоминаются чьи-то слова, что в жизни есть только три действительно интересных темы - бог, смерть и любовь. В этих цитатах говорится о нашей жизни, в которой есть смерть и любовь, но нет бога. Хотя... вместо бога есть роковая судьба. Но все же "вместо".
а почему в теме матрица?
Потому что Бодрийяр и потому что роковая судьба и есть один из феноменов "матрицы", потому что в нашем бессознательном "матрица" тоже занимает место бога.
а чем заменена в нашем бессознательном смерть и любовь? или не то? или смысл в том, что вместе с "матрицей" происходит подмена самой сути смерти и любви?
Я не знаю. Может, внутри нас уже симулякры Бога, смерти и любви? Специальные такие иллюзии, по Бодрийяру, неотличимые от реальности, которой нет, но она как бы есть. А как Вы думаете?
Начало перевода книги Жана Бодрийяра «La société de consommation: ses mythes et ses structures» на русский язык http://vasia-tapkin.livejournal.com/192960.html
как думаю я? когда человек проваливается на дно ямы и не видит выхода, когда все, что он любил, перед чем благоговел, вся его жизнь рушится в миг, и не за что ухватиться, все смыслы умерли - что спасает в этой ситуации человека? мысль о смерти и боге. мне нравятся слова Ивана из "Братьев Карамазовых", помните?: "...Видишь, голубчик, был один старый грешник в восемнадцатом столетии, который изрек, что если бы не было бога, то следовало бы его выдумать, s'il n'existait pas Dieu il faudrait l'inventer. И действительно человек выдумал бога. И не то странно, не то было бы дивно, что бог в самом деле существует, но то дивно, что такая мысль -- мысль о необходимости бога -- могла залезть в голову такому дикому и злому животному каков человек, до того она свята, до того она трогательна, до того премудра и до того она делает честь человеку. Что же до меня, то я давно уже положил не думать о том: человек ли создал бога или бог человека?..." И если предположить, что внутри нас симулякры Бога, любви, смерти, то я сознательна согласна с этим, пусть будет бог, никак без него. Это ведь на самом деле лучший миф, который извлекло из своих глубин человечество. Мне интересно, можно ли назвать матрицу новым мифом? или это такая тонкая специальная иллюзия, очередной симулякр, очередная подмена с использованием аналогий из мифов?
Бердяев "смерть и бессмертие": "...Смерть имеет положительный смысл. Но смерть есть вместе с тем самое страшное и единственное зло. Всякое зло может быть сведено к смерти. Убийство, ненависть, злоба, разврат, зависть, месть есть смерть и сеяние смерти. Смерть есть на дне всякой злой страсти. Самолюбие, корыстолюбие, честолюбие смертоносны по своим результатам. Никакого другого зла, кроме смерти и убийства, и не существует. Смерть есть злой результат греха. Безгрешная жизнь была бы бессмертной, вечной. Смерть есть отрицание вечности, и в этом онтологическое зло смерти, ее вражда к бытию, ее попытки вернуть творение к небытию. Смерть сопротивляется Божьему творению мира, она есть возврат к изначальному небытию. Смерть хочет освободить тварь через ее возвращение к изначальной свободе, предшествующей миротворению. Тварь в грехе, сопротивляющаяся Божьей идее о ней. Божьему замыслу, имеет один выход - смерть. И смерть отрицательно свидетельствует о силе Божьей в мире и о Божьем смысле, обнаруживающимися в бессмыслице. Можно даже сказать, что мир осуществил бы свой безбожный замысел бесконечной (не вечной) жизни, если бы не было Бога, но так как есть Бог, то этот замысел неосуществим и кончается смертью. И Сын Божий, Искупитель и Спаситель, абсолютно безгрешный и святой, должен был принять смерть, и этим освятил смерть. Отсюда двойное отношение христианства к смерти. Христос смертью смерть попрал. И вольная смерть Его, порожденная злом мира, есть благо и высшая ценность. В почитании креста мы почитаем смерть, освобождающую, побеждающую смерть. Чтобы ожить, нужно умереть. В кресте смерть преображается и ведет к жизни, к воскресению, И вся жизнь этого мира должна быть проведена через смерть, через распятие. Без этого она не может прийти к воскресению, к вечности. Смерть не окончательна, и не ей принадлежит последнее слово, когда она принимается как момент мистерии жизни. Бунт против смерти есть богопротивление в нашем мире. И вместе с тем со смертью нужно героически бороться и смерть нужно победить как последнее зло, вырвать жало смерти. Дело Христа в мире есть прежде всего победа над смертью и уготовление воскресения и вечной жизни. Добро, благо есть жизнь, сила и полнота жизни, вечность жизни. Смерть оказывается величайшим парадоксом в мире, который невозможно рационально постигнуть. Смерть есть безумие, ставшее обыденностью. Сознание обыденности притупило чувство парадоксальности и иррациональности смерти. И в последних рационализированных своих результатах социальная обыденность пытается забыть о смерти, скрыть ее от людей, хоронить умерших незаметно. В социальной обыденности торжествует дух, противоположный христианской молитве о том, чтобы нам была дана память о смерти. В этом люди современной цивилизации стоят несоизмеримо ниже древних египтян. Парадокс смерти имеет в мире не только этическое, но и эстетическое свое выражение. Смерть уродлива, и она есть предельное уродство, разложение, потеря лица, потеря всякого облика и лика, торжество низших элементов материального мира. И смерть - прекрасна, она облагораживает последнего из смертных и ставит его на одну высоту с самыми первыми, она побеждает уродство пошлости и обыденности. Есть момент, когда лицо покойного бывает красивее, гармоничнее, чем оно было у живого. И вокруг умершего проходят, исчезают уродливые, злые чувства. Смерть, это предельное зло, благороднее жизни в этом мире. Красота, прелесть прошлого, связана с облагораживающим фактом смерти. Именно смерть очищает прошлое и кладет на него печать вечности. В смерти есть не только разложение, но и очищение. Испытания смерти не выдерживает ничто испортившееся, разложившееся и тленное. Это испытание выдерживает лишь вечное. И как это ни страшно признать, но значительность жизни связана со смертью и она раскрывается лишь перед лицом смерти. Нравственная значительность человека проявляется в испытании смерти, смерти, которой полна и самая жизнь человека..."
и всего одна фраза из Хилмана "Переживание смерти":... и я созидаю свою смерть, живя день за днем...
Бердяевский текст очень трудный, очень интенсивный, но исчерпывающий и целостный. Хиллман вроде бы чуть лишку оптимистичен в такой "креативности", но, может, мне кажется... Немного жаль, что так много цитат и так мало высказано в посте(не в голове и в сердце!)своих мыслей про это. :) По жизни и по работе я так много слышу, слушаю о смерти, чувствую ее присутствие в самом разном виде, что, действительно, очень трудно сохранить баланс в своем отношении к этой теме: с одной стороны, нельзя, чтоб это было "обыденным", с другой стороны, нельзя, чтобы ужас, гнев и печаль переполняли. Я бы сказала, что такой баланс вообще возможен лишь с Божьей помощью. Одних лишь человеческих сил не хватает. Такое вот memento mori...
FrownSorella, не оформилось, плавает внутри, подхожу то с одной стороны, то с другой. Пытаюсь, но пока только интуитивное ощущение чего-то зреющего, неспелого. И я пока под впечатлением от прочтения Хилмана "Самоубийство и душа".
Нам спешить некуда. Предполагаю, что впечатления от этой книги очень непростые...
Sorella, а как у вас, как оформляется? как ваше "в голове и в сердце"? тем более такой опыт по жизни, что, конечно же, есть о чем поведать.
В своей работе Хиллман упоминает Хайдеггера и делает совершенно неверный вывод о его способе мироотражения, называя этот способ «метафизическим» и «рациональным». И уж совсем не прав, когда приписывает Хайдеггеру мысль о том, что существование и смерть— логические противоположности. Это вообще принципиально НЕ хайдеггровское движение мысли. (Странно, когда я читала Хиллмана, меня не покидало ощущение, что оба мыслителя движутся в одном направлении. Скорее всего, это проблемы переводчиков.) Хайдеггер как раз и говорит о том, что онтологически человек не может БЫТЬ без памяти о смерти, что человек был бы совершенно иным, будь он бессмертен, это была бы какая-то другая популяция. «Популяция" в этом контексте звучит, как вульгаризм, но я намеренно употребляю это слово, чтобы про-Явилось, что смерть как физическое явление имеет очень мало общего со смертью, проживаемой в экзистенции человека. Смерть,как говорил Хайдеггер, «фундаментальная основа человеческого бытия». (В переводах Хиллмана совсем другой смысл: "Смерть - фундаментальная возможность (?) жизни".) Наша конечность заставляет нас задавать себе вопросы совершенно под иным углом осмысления. Задавай-не задавай эти вопросы, конец один. Но от ответов – личностных – на эти вопросы зависит не смерть, а наша жизнь. Предприятие нелегкое, опасное, драматичное, не всеми выдерживаемое. Но всем хочется ощущения полноты, наполненности, какого-то сущностного проживания. Вот и выплыли вопросы – а что значит полнота? что значит – наполненность? что значит – сущностное? Кто-то и не задает себе этих вопросов (флаг им в руки), кто-то бежит от них, потому что они напрягают и потому что на них нет и не может быть простых и ясных ответов. В ком-то эти вопросы живут как верстовые столбы в дороге между рождением и смертью. Становится понятно, что Хайдеггер размышляет не о смерти только, а о жизни. Была бы в запасе вечность – не было бы нужды эти вопросы себе задавать. Странное слово такое – нужда. НУЖ… ЖДА… В нем хранится одновременно что-то очень нужное, трудное и важное для человека, что-то, что ЖДЕТ его и чего сам человек ОЖИДАЕТ со своего места в жизни перед своим концом – смертью.В языке живут все вопросы и все ответы, которые ищет человек. Хайдеггер размышляет: «Человек, задумав всмотреться в то, что есть, попадает к языку. Название не раздает наименования, не распределяет слова, но звучит в слове. Названное ПРИЗЫВАЕТ. Обсуждать язык - значит не столько его, сколько НАС САМИХ привести к местопребыванию его сущности: собраться в событие. Помыслить язык - это значит: найти такой тон в говоре языка, чтобы в нем нашлось прибежище для исполнения сущности смертных». Слово только во вторую очередь – имя, наименование. В истоке своем слово бытийствует, вбирая в себя бесчисленные грани бытия, собирая в единый фокус разное, слово единит различное. Русское «нужда» - от старославянского «нуда». «Нуда» – неволя, принужденье, мученье, докука, натуга. «Нудить» - принуждать, понуждать, неволить, заставлять, погонять, понукать, торопить; мучиться, томиться, перебиваться…Даль, как известно, всегда приводит контекст слова. Контекст этот порой очень забавен, он высвечивает напряженную полярность всей человеческой жизни, которая и есть нужда. Не знаешь ты нужи, не укусывала тебя своя вошь. Нуда донимает, знать от глистов. У меня до вас нуждица. Изнуждался в нитку. В нуде живучи, помянешь Бога В гробе всякому нужда, да никто на себя не строит. В общем, как говорится, «всяк умрет, как смерть придет». Хорошо бы «прежде смерти не умереть». (Даль. И как имя собственное, и как даль конца, в который с неизбежностью и необходимостью всматриваешься. И в начале, и в середине, и на протяжении всего пути.) Вот такое вот momento mori, так я его ощущаю.
Рабиндранат Тагор. «Гитанджали» "Cмерть, твоя прислужница, стоит у моих дверей. Она переплыла неведомое море и принесла твой зов в мой дом. Ночь темна, и сердце мое исполнено страха, – но я возьму светильник, раскрою мои врата и с поклоном буду приветствовать ее. Это вестница твоя стоит у моих дверей. Я преклоняюсь перед ней, сложив руки и проливая слезы. Я преклонюсь перед ней, положив к ее ногам сокровище моего сердца. Она уйдет, совершив свое дело, бросив мрачную тень на мое утро, и в моем опустошенном доме останется одно мое сиротливое я, как мое последнее жертвоприношение тебе." "Я не сознавал мгновенья, в которое я переступил впервые порог этой жизни. Какая сила заставила меня раскрыться в этой громадной тайне, как в полночь раскрывается почка в лесу! Когда утром я взглянул на свет, я мгновенно почувствовал, что я не чужой в этом мире, что Неисповедимое без имени и образа приняло меня в свои объятия в образе моей родной матери. Совершенно так же и в смерти, то же самое Неведомое покажется мне вечно знакомым. И оттого, что я люблю эту жизнь, я знаю, что я буду любить и смерть. Дитя плачет, когда мать отнимает его от правой груди, но уже в следующее мгновенье оно находит себе утешение в левой."
можно и так поведать о смерти, в этих строках смирение, мудрость, покой. только так ли у нас? так ли у меня? когда смотришь в глаза умирающего и ощущаешь всеми своими фибрами как истончилась нить его жизни и он всего лишь легкое дуновение, шевеление, и каждое мгновение может быть последним, тобой сразу овладевает страх перед тонкой гранью небытия. Нет и точка. Как так? А вот так: рождение - первый вдох, начало, смерть - последний выдох, конец, а жизнь - вдох и выдох в одном сосуде. Все и более ничего. Вся правда жизни, а еще обидней, что кто-то незримый обрывает эту нить. Но мы ведь редко задумываемся, что кто-то ее вдевает в нас. Страшно то, что не властны над этими стихиями, что в них обезличинены, равны, смертны. Убываем вниз, стекаем каплями в землю, что можно с этим поделать? Расти вверх, подняться духом, мыслью - хоть это наше, даже если иллюзорно.
Рождение человека. Вроде бы оно обусловлено родителями. Но это с одной стороны, а с другой нашим потенциалом и нашим желанием родиться и жить - заложенное в нас Богом? Пока мы живы - смерти нет, когда есть смерть - нас уже нет. Наверное самое трудное это переход, т.е. по сути жизнь. И чем короче этот отрезок впереди, тем ценнее время, которым располагаешь. Осознание собственной конечности позволяет ценить время своей жизни и распоряжаться им соответственно, беречь физическую оболочку и наслаждаться красотой мира и горевать от его несовершенств.Что есть судьба - это неспособность наша оценить и обработать все факторы, начиная с собственных и кончая окружающим (мы же не компьютеры) и потому с Божьей помощью только и можно пройти свой путь. Своего рода разделение ответственности с Богом :-), что приносит облегчение и надежду и в общем-то призыв к помощи. И самое парадоксальное, что помощь приходит именно когда уже совсем отчаялся и признал собственную беспомощность.
Ольга, было бы здорово, если б вынесли в отдельную тему всплывшие вопросы. Можно, конечно, и под "флагом смерти" их обсудить, только дух в этой теме особенный, настрой не тот.
...Положи меня, как печать, на сердце твое, Как перстень, на руку твою: Ибо крепка, как смерть, любовь... (Песнь Песней Соломона)