Розмари Гордон. Подход школы развития.

Когда я впервые прочла случай Джоан, записанный Центром Ренфрю, я почувствовала шок от унылости ее истории. В ее жиз¬ни, казалось, полностью отсутствовал опыт любви, поддержки, заботы, присутствия хотя бы кого-то, кто был бы способен под¬держать ее, защитить или поощрять к тому, чтобы она ценила себя, заботилась о себе и защищала себя. Такая история жизни может вызывать отчаяние, пессимизм, жалость и отсутствие веры в успех. В то же время в ее истории присутствуют одна или две черты, мерцающие, как светлые огоньки, подобно маленьким звездам в очень темном космическом пространстве. И само их присутствие вызывает вопрос. До какой степени Джоан действительно явля¬ется только жертвой судьбы; или она в то же время и творец ее? Прежде чем начать отвечать на эти вопросы, я хочу откло¬ниться в сторону для того, чтобы кратко рассмотреть существу¬ющие теоретические и клинические аспекты, характеризующие школу развития. Я также постараюсь описать, ограничившись всего несколькими пунктами, как я использую этот подход. Эндрю Сэмюэлз (1985) в своей книге «Юнг и постъюнгиан-цы» описывает, как между различными аналитическими психо¬логами происходила дифференциация на три школы: классичес¬кую, архетипическую и развития. Раньше мы обычно противо¬поставляли Лондонской школе Цюрихскую, что порождало пле¬менную, шовинистическую и даже ура-патриотическую атмос¬феру. Сэмюэлз предложил более осмысленную классификацию, основанную, в первую очередь, на доминировании одних юнгианских теоретических положений или практических аспектов и меньшем внимании к другим. Когда я обнаружила себя причис¬ленной им к школе развития, мне было несложно понять и при¬нять такое распределение. Теперь, спустя десять лет, я хочу проверить, остаюсь ли я все еще юнгианским аналитиком «развития» в своем способе мыш¬ления и работе, и остается ли этот подход все еще ценным для меня. Другими словами, верю ли я до сих пор, что: 1. Развитие было, есть и будет процессом длиною в жизнь, начинающимся с рождения — или даже до рождения — и с определенной вероятностью продолжающимся до самого кон¬ца жизни (работы Фордхама и современные исследования Дэниэля Штерна заставляют нас признать, что индивидуация на самом деле начинается невероятно рано). 2. Для человека или его терапевта полезно находиться в контакте и принимать в расчет важные события, стадии раз¬ вития и переживания в его или ее жизни и личной истории, что способствует его росту. 3. Мужчины и женщины: а) имеют физические тела и, та¬ким образом, физический или сенсорный опыт; б) являются социальными существами, будучи погруженными в эмоцио¬нальный и социальный контекст своих родителей, семей и со¬обществ; в) обладают внутренним миром интернализованных персонажей, отношений, а также образов и фантазий, имею¬щих как характер воспоминаний, так и незнакомые, нуминозные черты. 4. Исследование и использование переноса и контрпереноса является центральным моментом в аналитической работе, по¬скольку именно таким способом приходят в движение ценные процессы, создающие мостики между собой и другим, между различными частями себя и внутрипсихическими тенденция¬ми и между базовым желанием слияния или союза и противо¬положным желанием идентичности и отдельности; более того, именно с помощью переноса события и конфликты, пережи¬тые в прошлом, становятся «присутствующим прошлым», пе¬реживаемым и проживаемым сейчас, но, возможно, каким-то новым, отличным от прежнего способом. Что же касается кон¬трпереноса аналитика, он способен помочь в восстановлении того, что казалось утраченным, и в потенциальной трансфор¬мации этого; но последнее и самое важное заключается в том, что перенос и контрперенос могут служить для активизации потенциала эволюции символизирующей функции. А теперь давайте вернемся к случаю Джоан. В истории ее жизни было много негативных факторов, серьезные наруше¬ния родительско-детских отношений, и очевидно, что ее обра¬зы и симптомы относятся к доэдиповой стадии развития. Од¬нако присутствуют и признаки зарождающейся способности воспринимать и общаться с помощью метафор и символов и потенциальная идентификация с раненым целителем, что про¬буждает во мне интерес и некоторый оптимизм. Я чувствую, что исход ее развития и терапии может показать, что мужчи¬ны и женщины не всегда являются пассивными носителями своей судьбы. Они не всегда являются лишь ареной, на кото¬рой проявляют себя биологические, инстинктивные и даже архетипические силы. Я верю, что чувствую себя комфортно в школе развития по¬тому, что в ней уделяется должное внимание и анализу, и синте¬зу, а также психологическим процессам дифференциации и ин¬теграции. Окидывая Джоан холодным клиническим взглядом, я вижу, что она является депрессивным человеком с заметными мазо¬хистскими тенденциями, которые часто проявляются компуль-сивным путем. Снова и снова ей удается попадать в ситуации, где она оказывается в условиях, очевидно сходных с некоторыми ее болезненными ранними переживаниями. Это порождает подоз¬рение, что у нее существует бессознательная потребность в по¬вторении прошлого опыта; что она не может освободиться от него. Означает ли это, что она не смеет встретиться с новым? Ее принудительное бессознательное повторение тщательно мас¬кируется и сверхкомпенсируется ее поведением и сознатель¬ными мыслями: она быстро и часто перемещается от одногс сексуального партнера к другому, от одного рождения ребенкг к следующему и от одной работы или занятия к другому. Вероятно у Джоан, в результате природно-воспитательной комбинации, существует предрасположенность к депрессии и расстройствам питания. Она описывает свою мать как находив¬шуюся «вечно в депрессии» и весившую невероятно много — 300 фунтов; а ее собственной старшей дочери Эми был постав¬лен диагноз «биполярное расстройство». Очевидно оба родителя, отец и мать, сексуально использо¬вали ее. Ее отец, хоть и был строгим и эмоционально дистан¬тным, использовал ее сексуально, начиная с пятилетнего воз¬раста, тогда как мать хотела, чтобы Джоан «ласкала ее грудь». Другими словами, все потенциально приятные, питающие и обогащающие переживания и чувства были даны ей в форме принуждения, а не предложены как дар; им не позволено было развиться естественным и органичным путем на основе значи¬мых и эмоционально равных отношений. Очень легко прочувствовать и поверить, что она вспоминает свое детство как «не¬безопасное и полное страхов». На момент поступления в Ренфрю у Джоан была булимия, «по крайней мере, трижды в день она объедалась, вслед за чем ее рвало». Ее булимия, я думаю, несомненно, связана с сильным искажением образа тела. Она весит нормальные 144 фунта при росте 5 футов 6 дюймов, но считает себя толстой. Это наводит меня на мысль, что у нее существует бессознательная иденти¬фикация с ее тучной, чрезвычайно толстой матерью. Это дол¬жно быть особенно больно, учитывая, что она переживает взры¬воопасную смесь противоречивых чувств по отношению к своей матери. Возможно, она очень нуждается в том, чтобы эта мать превратилась в любящую и заботящуюся, но прежде всего, и более реалистически, она испытывает сильную ненависть и недо¬верие к той, которая вместо того, чтобы защитить ее от насилия отца, фактически так организовала условия их жизни, чтобы оно могло совершаться, тогда как ее старшей сестре удалось избе¬жать манипулятивности и предательского сговора родителей. На основе простого описания своей истории, еще до встре¬чи и начала работы с ней, я начинаю подозревать, что ее об¬жорство и рвота являются карикатурной драматизацией, ра¬зыгрыванием того, что с нею делали ее родители. В конце кон¬цов, это мать вынуждала ее приближаться к ее груди, ассоци¬ирующейся с пищей, то есть, с молоком и оральными удоволь¬ствиями, связанными с сосанием. А отец принуждал ее пере¬живать преждевременный опыт возбуждения и удовольствий, связанных с гениталиями. Таким образом, то, что может и должно быть потенциально удовлетворяющим и наполняющим, утрачено и извращено, по¬скольку стимуляция органов тела являлась для нее насиль¬ственной и неподконтрольной. Не вынуждает ли Джоан ее ком-пульсивное обжорство чувствовать себя униженной, а то и пе¬реживать деперсонализацию, что и обращает удовольствие в интенсивное неудовольствие? Телесное переживание булимии, как мне кажется, пред¬ставляет собой резкие переходы от чувства, что внутри нее или него нечто некомфортно переполнено, к чувству, что внутри — зияющая пустота. В случае Джоан, то, что она отрыгивает, извергает из себя, символически, мне кажется, представляет нежеланное молоко матери и нежеланное семя отца. Чувство бессилия и положение жертвы, которые Джоан пе¬реживала в детском возрасте, особенно в связи с родителями, у взрослой Джоан, возможно, трансформировалось в компульсии и пристрастия, которые и служат для нее теперь источни¬ком ощущения беспомощности и неспособности. Тот факт, что Джоан не удалось «заметить признаки» того, что ее второй муж сексуально использовал двух ее маленьких дочерей, показывает, сколь глубоко она подавила и отделила от себя свой собственный опыт переживания насилия со сторо¬ны отца. И действительно, с темой отцовско-дочернего инцес¬та должны ассоциироваться очень сложные и амбивалентные чувства, что и повергло ее затем в состояние нечувствительно¬сти, слепоты, глухоты и отрезанности от своих детей; и, воз¬можно, здесь также присутствует определенного рода иден¬тификация с матерью. Мазохистские тенденции Джоан, кажется, и привели ее к двум бракам, в которых она повторяла и заново проживала все раны и драмы своего детства. Ее первые два мужа были жес¬токими, грубыми, неверными и безжалостными; второй муж внезапно бросил ее и троих детей без всякой подготовки, пре¬дупреждения или объяснения. Когда она обратилась в Ренф-рю, она была замужем в третий раз, но не было еще никакой информации или способа узнать о том, как могут развиваться эти отношения. Она также сообщила в Ренфрю, что временами, переживая особенно сильную тревогу или эмоциональную боль, она бьет себя по голове или по области желудка. Я думаю о том, не указывает ли это на особого рода раскол, существующий в ее эго-сознании, поскольку, нанося себе удары, она дает выход не только своему мазохизму, то есть пристрастию к боли, но так¬же и своему садизму, поскольку в подобных действиях присут¬ствует не только жертва, но и преследователь. Принятие в семью еще одного ребенка, инвалида с цереб¬ральным параличом, в то время как она ожидала третьего ре¬бенка, выглядит для меня еще одним проявлением мазохизма, хотя я думаю и о том, не может ли это также быть понято как выражение бессознательного стремления к почти героической заботе и целительству. Это опять возвращает меня к моему первоначальному впе¬чатлению, что, несмотря на общие неблагоприятные черты ее отношений в родительской семье и позже, присутствуют так¬же некоторые проблески света. Я думаю о том, что недавно она организовала «группу самопомощи для женщин с расстрой¬ствами питания», или что после того, как она «потеряла все», когда ее бросил второй муж, она умудрилась, в конце концов, найти работу «кассира и специалиста по сервировке пищи» и успешно продолжала работать там. Но еще более вдохновляю¬щими с психотерапевтической точки зрения являются приз¬наки того, что Джоан способна думать и выражать себя с помо¬щью метафор и символов. Так, например, когда ее спросили в Ренфрю, в чем ей нужна помощь, она ответила, что хочет по¬работать с чувством, что она «набивает себя». Ее долгосрочная цель стать консультантом для людей, страдающих от вредных пристрастий, также поддерживает мое ощущение, мое смут¬ное подозрение, что в ней присутствует, вместе с переживани¬ями боли, недоверия и неспособности, противоположная сила — стремление лечить себя и других. Таким образом, когда я погрузилась глубже в описание ис¬тории Джоан и представленных ею проблем, сквозь мои перво¬начально мрачные ощущения стали пробиваться лучики све¬та; то есть я смогла заметить один или два потенциально обна¬деживающих знака, которые позволяют мне думать, что ана¬литическая работа возможна и может оказаться полезной. А теперь позвольте мне высказать свои предположения и догадки о том, как я могла бы строить свою работу, учитывая мой теоретический и клинический опыт и точку зрения, а также ту информацию, которой я располагаю на данный мо¬мент о Джоан. Увидев Джоан впервые, я, наверное, решила бы предло¬жить ей аналитическую психотерапию. Возможно, она бы мне понравилась. Я отнеслась бы к ней как к женщине, которой был нанесен серьезный ущерб и у которой весьма слабо разви¬то чувство собственной ценности, женщине весьма неуверен¬ной в том, кто она такая и что собой представляет; еще я могла бы почувствовать в ней неожиданную и глубоко захороненную основу прочности и упорства. Это впечатление помогло бы мне поверить в то, что я и она способны установить между собой достаточный раппорт, который будет сохраняться как в штор¬мовую погоду, так и в периоды спокойствия, в ненависти и любви, в чувствах преследования и чувствах доверия, в поис¬ках контакта и гневном отвержении зависимости, близости и интимности. Я бы также поняла, что начинать аналитическую работу, то есть исследование ее сознательных и бессознательных пере¬живаний, истории, воспоминаний, фантазий и снов, а также существующих фрустраций, побед, событий, конфликтов, на¬дежд и страхов, следует очень медленно. Кроме того, очень важно будет уважать ее право на частную жизнь и ее границы и избегать всего, что могло бы вызвать подозрение, что я могу И вторгнуться со своими мыслями и мнениями, давая интерпретаций. Поскольку в жизни Джоан было так много грубого обращения, как сексуального, так и личностного, моей функ¬цией как терапевта будет медленно вести ее по направлению к ее собственным возможным инсайтам. Следовательно, что бы я ей ни говорила, следует произносить это в форме вопроса, за исключением тех случаев, когда мне захочется выразить ей что-либо из сферы моих собственных чувств и реакций. Выражение себя в форме вопросов, а не утверждений, кото¬рое я считаю особенно важным в работе с Джоан, на самом деле является приемом, который я склонна применять с большин¬ством моих пациентов, поскольку вопросы приглашают паци¬ента принять более активное участие в аналитической работе, вместо того, чтобы оставаться пассивными слушателями того, что продуцирует терапевт. Другими словами, пациент должен рассмотреть, подходит ли ему то, что предложено, имеет ли это для него смысл; и если появились какие-либо искажения, они могут стать ключом к обнаружению того, что же происхо¬дит в отношениях пациент-терапевт, и какой интрапсихичес-кий комплекс доминирует в функционировании восприятия, мышления, чувства и интуиции. Приняв Джоан в терапию, я бы определенно предложила работать с ней лицом к лицу. Кушетка была бы неподходящей для человека столь скованного, с таким опытом грубого обра¬щения со стороны обоих родителей. Если она, спустя долгое время, проработав травмы детства и обоих ее браков, почув¬ствует интерес и вовлеченность в свой глубоко бессознатель¬ный внутренний мир — мир фантазий и символов, — тогда можно будет попробовать перемещение на кушетку. Однако идея такой перемены должна исходить от нее, будь то в вер¬бальной форме или в форме случайного и очевидно не враждеб¬ного взгляда на кушетку. Что касается частоты ее аналитичес¬ких сессий, я бы для начала виделась с ней дважды в неделю. Принимая решения, здесь важно поддерживать верный баланс между поддержкой с тем, чтобы сделать ее депрессию выноси¬мой, и ожиданием разрушения ее защит и внешних структур, которые она сумела создать и сохранить. Я имею в виду ее работу, семью, детей и третий брак. Но я бы также держала в голове ее подверженность вредным пристрастиям: очевидно, пристрастие к терапии и терапевту может быть менее вред- ным, чем ее булимическое пристрастие, но с ходом времени оно способно истощать преобразующий потенциал терапии. Как и во всей аналитической терапии, наиболее важной функцией является перенос и контрперенос, то есть все, что чувствуется, во что верится, что проецируется и интроецируется в отношениях между пациентом и терапевтом. Как я гово¬рила в другой работе: «Перенос — это «мост жизни» между я и другим, между прошлым, настоящим и будущим, между, с одной стороны, бессознательным, представляющим из себя отколотые части психики, и, с другой стороны, сознательным и рациональным». (Gordon, 1993, pp. 235). Другими словами, перенос создает «присутствующее прошлое». С помощью про¬цесса проекции персоны и персонажи реальные, историчес¬кие, фантазийные или архетипические, представлявшие внут¬ренний мир пациента в прошлом, накладываются на или вкла¬дываются в терапевта. Таким образом, при переносе страхи, надежды, стремления, настроения и чувства, которые были пережиты, но затем утрачены — подавлены, отрицаемы — вновь проявляются, открываются и переживаются. Прочитав записи о случае Джоан, в реальной жизни я бы захотела увидеть эту пациентку сама и таким образом иссле¬довать свои реакции, интуитивные понимания и ожидания. Я бы попыталась освободить свою память от содержания этого отчета, чтобы стать достаточно пустой для получения моих собственных впечатлений о ней. Известно, что не существует непредубежденных, чистых, нейтральных наблюдений; инте¬рес и личностные характеристики каждого оценивающего не¬избежно влияют на его или ее взгляд на пациента помимо того факта, что и пациент по-разному реагирует и проявляет раз¬личные части себя в беседе с различными интервьюерами. И если бы я собиралась быть терапевтом Джоан, я бы хотела узнать и почувствовать ее на как можно более ранней стадии при минимуме возможного влияния со стороны. Мне интересно, какую Джоан я бы встретила на первом интервью. Ей 44 года. Эми, ее первому ребенку от первого брака, сейчас 26 лет. Так что Джоан было 18 лет, когда она впервые вышла замуж. Я представляю ее немного полной и ниже среднего роста. Я ожидаю, что в ее подходе и отношении ко мне во время нашего первого интервью проявились бы конфликт и амбива¬лентность. Она хочет помощи и заботы, но вряд ли ей будет легко поверить мне — поверить, что я не буду грубо использо¬вать ее потребность в помощи. Она может испытать обиду, если осознает, что от кого-нибудь зависит, например от меня в ситуации терапии. Она стыдится своих потребностей и бо¬ится, что ее сочтут надоедливой, на самом деле не заслужи¬вающей профессионального внимания. (Я думаю здесь о ее колебаниях по поводу посещения гинеколога, когда она стра¬дала от обильных менструальных кровотечений, и о ее сом¬нениях насчет того, брать ли ей отпуск на работе. Конечно, тут стоит принять в расчет и другие причины и соображе¬ния, такие как страх потери работы и стоимость медицинс¬кой помощи.) Если я заподозрю, что эти внутренние противоречия меша¬ют ей воспользоваться нашей первой встречей и установить со мной контакт, проявляясь в состоянии напряжения и неспо¬собности говорить или смотреть на меня, тогда я попытаюсь донести до нее, что у меня есть некоторое представление о внут¬ренних мучениях Джоан. Я бы также ожидала, что Джоан знает, что я могу быть ее терапевтом. Это означает, что она будет видеть меня регулярно на протяжении долгого времени. Такое знание может быть поддерживающим; но оно также может вызвать в ней нежелание говорить со мной из опасения, что я запомню все, что она скажет мне, и буду напоминать ей это; и если так произойдет, она не сможет вновь похоронить эту ин¬формацию, забыть, подавить еще раз или отрицать, посколь¬ку я всегда смогу вернуть это обратно в сознание и заставить ее встретиться с теми воспоминаниями и чувствами, которые были для нее — и до сих пор являются — слишком болезненными, постыдными или нагруженными чувством вины. Перед завершением этой первой сессии мы обсудили бы с Джоан некоторые практические моменты — количество сес¬сий в неделю, время и даты, которые я могу ей предложить, оплату, продолжительность сессий, отпуска и т. д. Но в конце я бы спросила ее, хочет ли она начать это терапевтическое предприятие и предпринять его со мной. Ее мазохистские тенденции и навязчивое стремление по¬вторять ранний опыт грубого обращения со стороны обоих ро¬дителей могут также препятствовать аналитической работе или даже саботировать ее. Мазохизм действительно может препят¬ствовать терапии, поскольку он несет в себе отрицание личной ответственности человека и переживание вины. В равной сте¬пени и дискомфорт или боль не могут служить стимулами к изменению, развитию и росту, поскольку боль и дискомфорт являются на самом деле искомыми и желанными. И если мазо¬хизм в действительности является объектом навязчивости — как в случае Джоан, — это может препятствовать эффективно¬сти терапии. Как я уже отмечала в начале этой главы, нали¬чие компульсии повторения указывает на потребность челове¬ка держаться своего прошлого, знакомого — каким бы оно ни было плохим и болезненным — вместо того, чтобы шагнуть в новое или относительно неизвестное. «Знакомый дьявол луч¬ше незнакомого дьявола» — вот та народная мудрость или совет, которому следует такой человек. Я могу представить, что встретив Джоан, я могла бы по¬чувствовать готовность предложить ей психотерапию, воп¬реки довольно пессимистичному описанию случая, и, несмот¬ря на серьезный травматический опыт ее раннего детства и последующей жизни, разнообразные психопатологические черты. Действительно, я могу даже обнаружить, что она мне нравится. Я могу увидеть в ней что-то трогательное, воз¬можно потому, что она производит впечатление человека уязвимого, против которого я не создала еще непроницае¬мых защит. Это правда, что она смотрит на человека насто¬роженно и подозрительно, но в то же время я чувствую, что внутри нее есть упрямая твердость, которая кажется мне вдохновляющей. Очевидно, с ней будет непросто работать. Я ожидаю кризи¬сов и ярости, а также периодов, когда она будет цепляться за меня, и гнева и отчаяния, когда неизбежно нам будут предсто¬ять периоды разделения, например, на выходные или праздни¬ки. Но я могу убедиться в том (или соблазниться тем?), что ее прочность способна спасти и, в конце концов, спасет ее и нашу совместную работу в терапии. Но еще более важными и вдохновляющими могут оказать¬ся различные признаки того, что в ней присутствует довольно активный архетипический образ раненого целителя; возмож¬но, она почувствует стремление идентифицировать себя с этим интрапсихическим персонажем и позволит ему руководить собой и вдохновлять ее. Усыновление ребенка с мозговым повреждением, ее желание стать консультантом для людей, страдающих от вредных пристрастий и уже достигнутый ус¬пех в создании женской группы самопомощи для страдающих расстройствами питания — все это дает мне возможность пред¬положить, что архетип раненого целителя присутствует и ак¬тивен. Это, я полагаю, является хорошим предвестником для психотерапевтической работы. Я ожидаю, что перенос Джоан, то есть ее чувства ко мне. будут часто и с большой силой метаться между ненавистью н любовью, между требованиями тотальной доступности, то¬тальной предусмотрительности и тотального отвержения всего, что я ей предлагаю, или между слепой верой и глубо¬ким недоверием. Особенно в начале нашей совместной работы она будет неспособна доверять мне, неспособна поверить, что я добровольно буду давать ей что-то хорошее и питающее, буду о ней заботиться или буду присутствовать в комнате для нее, или что мои интерпретации предназначаются для того, чтобы помочь ей найти смысл, что я делаю все это, не требуя взамен ее полного подчинения мне или отказа от ее самобытно¬сти или ее собственных чувственных удовольствий и инстинк¬тивных потребностей. Учитывая пережитый ею опыт грубого обращения — с телом, чувствами, или идентичностью, я понимаю, что мне придется быть особенно осторожной, делая или говоря что-либо, что мо¬жет способствовать ее дальнейшему проецированию на меня ис¬пользующих ее родителей. Однако необходимость сдерживать себя, ограничивать свое желание сделать ей подарок, поделившись некоторыми моими инсайтами, пониманием, открытиями, касающимися некоторых ее бессознательных сил или личностей, — все это временами бу¬дет вызывать во мне переживания гнева, фрустрации и беспокой¬ства. Даже оглядываясь назад, я не всегда буду знать, происходят ли эти почти враждебные реакции на Джоан от иллюзорного или синтонного контрпереноса (в последнем случае они давали бы мне информацию о проективной идентификации с тем, что бессознательно переживала Джоан). В другие периоды я могу чувствовать себя как бы зараженной печалью, отчаянием и опасением, что я бесполезна и никаких улучшений не про¬изойдет. Когда подобное настроение будет охватывать меня, я буду испытывать своего рода бессильное сострадание Джоан, что может порождать у меня представление о том, как я бью Джоан по щекам и стараюсь вновь убедить ее, что в ней есть ценность, что она уже многого достигла и что она способна стать более привлекательной и любимой. Подобно многим па¬циентам с булимией, у Джоан слишком мало самоуважения и она боится, что может вызывать в людях чувства отвращения и отвержения. Тот факт, что ее самоатаки столь интенсивны и глубоки, может побуждать другого человека применять в этих случаях какое-либо простое и действенное средство повыше¬ния уверенности в своих силах. Повышение чувства самоцен¬ности окажется полезным, когда ей придется встречаться ли¬цом к лицу с теми импульсами и переживаниями, которые, я подозреваю, существуют и являются активными внутри Джо¬ан, но отодвинуты в тень, как, например, гнев, ненависть и обида, или фантазии насилия, убийства, отмщения или даже тайное сексуальное удовольствие. С Джоан, очевидно, придется серьезно работать с булимией, а также с темой взаимозависимости и взаимодействия тела и психики, со смещением генитального опыта на оральный и со всем символизмом, включенным в эти процессы. Сама Джоан, кажется, готова взяться за это, судя по комментарию, сделан¬ному ею во время интервью в клинике Ренфрю, когда она вы¬разила желание «работать с чувством, что я набиваю себя». Это замечание было бы для меня особенно важным при приня¬тии решения, брать ли Джоан в аналитическую терапию. Похоже, существует универсальное соотношение между тен¬денцией к развитию психосоматических симптомов, и даже реальных болезней, и способностью к символизации. Осозна¬ние этого факта может определять терапевтическую страте¬гию и оказаться особенно важным при работе с Джоан. Нам очень мало известно о раннем детстве Джоан или ее преэдипальных образах и фантазиях. Ее переживания с пяти¬летнего возраста и далее, когда она чувствовала — и была — грубо используема родителями, объективно являются настолько болезненными, настолько интенсивными, пугающими и конф¬ликтными, что их тьма, их тень покрыла как более ранние, так и более поздние события ее жизни. Я подозреваю, что не¬которые из этих событий будут раскрыты при переносе и кон¬трпереносе. Также с их помощью мы могли бы получить дос¬туп к воспоминаниям о том, что с нею происходило, и стиму¬лировать процесс переживания аффектов, сопровождавших эти события, заново, здесь и сейчас. Именно в таком переживании заново в новом контексте и отношениях сегодняшнего дня мо¬жет произойти перемена и исцеление. И эти сегодняшние отношения с аналитиком способны помочь увеличить доверие, веру в «другого» и веру в себя, в свои собственные ресурсы и способности. Это может помочь ей освободиться от темных и зловещих частей ее собственной психической истории, в которой она чувствовала себя пойманной в ловушку и вынужденной попадаться в нее вновь и вновь.