Текст "трансцедентная функция"

Переношу с сокращениями. С полной версией можно ознакомиться по ссылке.

Психологическая «трансцендентная функция» есть результат объединения сознательных и бессознательных содержаний.
-
1. Сознание обладает порогом интенсивности, которое его содержания должны были достигнуть; таким образом все более слабые элементы остаются в бессознательном.
2. Сознание, вследствие его направленных функций, осуществляет задержку всего несовместимого материала, и, в результате, он погружается в бессознательное
3. Сознание — это кратковременный процесс адаптации, тогда как бессознательное вмещает не только весь забытый материал прошлого индивидуума, но и все элементы унаследованного поведения составляющие структуру психики.
4. Бессознательное содержит в себе все комбинации фантазии, которые ещё не достигли порога интенсивности, но с ходом времени и при благоприятных обстоятельствах, вероятно, проникнут в сознание.
-
Определённость и направленность сознательной психики — крайне важные приобретения. Без них наука, техника и цивилизация были бы невозможны, ибо они предполагают надёжную непрерывность и направленность  сознательного процесса.
Поэтому вполне приемлемо, и даже необходимо, чтобы у каждого индивидуума психический процесс был как можно более устойчивым и определённым . Но это влечёт за собой и определённый ущерб: само качество направленности сознания способствует задержке или исключению всех тех психических элементов, которые кажутся несовместимыми с ним, например, искажает намеченное направление соответственно своему умыслу, и тем самым ведут к нежелаемой цели.
-
Однако как нам узнать, что действующий одновременно психический материал является «несовместимым»? Мы узнаём это посредством акта суждения, которым определяем направление избранного нами и желанного для нас пути.
Наше суждение пристрастно и предвзято, поскольку в нём фиксируется одна определённая возможность ценой отбрасывания всех других. В свою очередь, суждение всегда основывается на опыте, то есть на том, что нам уже известно. Как правило, оно никогда не основывается на том, что по сути своей ново, неизвестно и при определённых условиях могло бы значительно обогатить наш направленный интерес. Очевидно, этого и не может быть, по той самой причине, что  бессознательные содержания исключаются из сознания. Благодаря таким актам суждения направленный процесс неизбежно становится односторонним  даже если наше рациональное суждение может выглядеть многосторонним и беспристрастным. Сама рациональность такого суждения как раз и может оказаться наиболее вредным предубеждением поскольку мы называем разумным то, что нам кажется разумным. А то, что нам кажется неблагоразумным, по этой причине обречено на исключение вследствие его иррационального характера. Оно действительно может быть иррациональным, но, в равной степени, просто может выглядеть иррационально, на самом деле не являясь таковым, если посмотреть на него с другой точки зрения.Односторонность — неизбежная  и необходимая характеристика направленного процесса, ибо направление предполагает односторонность.  Это преимущество и недостаток одновременно.
-
Даже когда кажется, что нет никакого заметного извне недостатка, в бессознательном всегда существует выраженная в равной степени контрпозиция, если, конечно, это не тот идеальный случай, когда все психические компоненты устремлены в одном направлении. Такую возможность нельзя отбросить в теории, но на практике она встречается чрезвычайно редко. Контрпозиция в бессознательном не представляет опасности, пока она не обладает высокой энергетической ценностью.
Однако если  напряжение возрастает в результате слишком выраженной односторонности, контртенденция прорывается в сознание, обычно в тот самый момент, когда важнее всего удержать сознательно выбранное направление. Так, оратор допускает оговорки именно тогда, когда особенно хочет не сказать какую-нибудь глупость. Этот момент можно назвать критическим, потому что он отличается высоким напряжением энергии, которое, когда бессознательное уже заряжено, может  «искрить» и высвобождать содержание бессознательного.
-
Цивилизованная жизнь требует концентрированного направленного сознательного функционирования а это вызывает риск значительного разобщения с бессознательным. Чем дальше мы способны отодвигать себя от бессознательного благодаря направленному функционированию, тем с большей лёгкостью в бессознательном может воздвигаться мощная контрпозиция, и когда она прорывается из него в сознание это может иметь неприятные последствия.
-
Однако опыт показал, что даже профессиональные психоаналитики, от которых можно было бы ожидать владения искусством толкования сновидений, часто капитулируют  перед собственными сновидениями и вынуждены взывать к помощи коллег. Если даже тот, кто претендует на титул знатока данного метода оказывается неспособным  удовлетворительно истолковать собственные сновидения то насколько же меньше можно ожидать этого от пациента.
Психоаналитическое лечение можно было бы охарактеризовать как переделку психологической установки пациента с помощью врача. Конечно, эта заново приобретённая установка, лучше приспособленная к внутренним и внешним условиям. Но это не должно мешать нам ясно осознавать, что анализ — это не раз и навсегда действующее «лекарство»; анализ это, прежде всего, лишь более или менее полная переделка. Не бывает изменений, которые остаются безусловно валидными на протяжении длительного времени. Жизнь всегда требует, чтобы к ней подходили по-новому.
-
Существуют, конечно, и весьма долговременные коллективные установки, позволяющие разрешать типичные конфликты. Коллективная установка даёт индивидууму возможность приспосабливаться к обществу без трений, поскольку она действует на него подобно  любому другому условию жизни. Но трудности пациента как раз и состоят в том, что его индивидуальная проблема не может быть подогнана к коллективной норме без трений; требуется решение индивидуального конфликта, если мы хотим, чтобы вся личность пациента осталась жизнеспособной. Ни одно рациональное решение не может оказаться справедливым для этой задачи, как и нет ни одной коллективной нормы, которая могла бы заменить индивидуальное решение без потерь.
-
Новая установка, приобретённая в ходе анализа, имеет тенденцию раньше или позже становиться неадекватной в том или ином отношении, — и это неизбежно, потому что непрерывное течение жизни то и дело требует новой адаптации. Адаптация никогда не достигается раз и навсегда. От анализа определённо можно требовать, чтобы он давал возможность пациенту достигать новых ориентаций в последующей жизни, к тому же, без чрезмерных затруднений. И опыт показывает, что это, до определённой степени, так и есть.
-
В конце концов, мало правдоподобно, чтобы вообще могла существовать терапия, которая избавляла бы от всех затруднений. Человеку нужны трудности, они необходимы для его здоровья. Чем мы здесь озабочены, так только их чрезмерным количеством.
-
Основной вопрос для психотерапевта заключается не в том, как избавить пациента от преходящего затруднения, но как сделать так, чтобы он мог успешно противостоять будущим трудностям. Вопрос этот звучит следующим образом: какого рода психическая и моральная установка необходима для того, чтобы взять верх над беспокоящими влияниями бессознательного, и как её можно донести до пациента?
-
Ответ, очевидно, состоит в том, чтобы избавиться от разобщения сознательного и бессознательного. Но этого невозможно добиться, осуждая содержания бессознательного с одной, явно пристрастной позиции; скорее, достичь этой цели можно посредством осознания их значимости для компенсирования односторонности сознания и принятия этой значимости в расчёт. Тенденции сознательного и бессознательного — и есть те два фактора, которые вместе составляют трансцендентную функцию.
Её называют «трансцендентной» потому что она делает переход от одной установки к другой  органически возможным, без потерь в бессознательном. Конструктивный, или синтетический метод лечения предполагает наличие у пациента инсайтов, по крайней мере, в потенциальной форме, и, следовательно, допускающих осознание. Когда аналитику ничего не известно об этих потенциальных возможностях он не сможет помочь пациенту развить их, если только они вместе не займутся научным изучением этой проблемы, о чём, как правило, не может быть и речи.
Поэтому в реальной практике должным образом подготовленный аналитик выступает посредником у пациента при построении трансцендентной функции, то есть помогает пациенту свести вместе сознательное и бессознательное и, таким образом, прийти к новой установке.
В этой функции аналитика  заключается одно из многих важных значений переноса. Пациент посредством  переноса сцепляется с тем, кто, по-видимому, подаёт ему надежду на обновление установки благодаря трансферу он стремится к этому жизненно важному для него изменению, даже если и не сознаёт своего стремления. Поэтому важно знать, на что этот скрытый в переносе запрос в действительности нацелен существует тенденция понимать его  исключительно в редуктивном смысле: как  эротическую фантазию. Инфантильно-эротическая фантазия стала метафорическим выражением <сознательно не понимаемой до конца потребности в помощи в ситуации кризиса. Исторически вполне допустимо объяснять эротический характер переноса исходя из инфантильного эроса. Но при таком подходе значение и цель переноса остаются непонятными, а его истолкование как инфантильной сексуальной фантазии уводит от действительной проблемы. Понимание переноса следует искать не в его историческом прошлом, а в его назначении. Одностороннее, редукционистское объяснение оказывается в конечном счёте бессмысленным, особенно когда из него не вытекает ничего нового  кроме возросшего сопротивления пациента.
-
Конструктивная трактовка бессознательного то есть, обращение к его значению и цели, подготавливает почву для интуитивного понимания пациентом того процесса, который я называю трансцендентной функцией. Возможно здесь будет нелишне сказать несколько слов по поводу часто слышимого возражения, будто констуктивный метод — это просто «суггестия».  Данный метод скорее базируется на оценивании символа (то есть образа сновидения или фантазии) не семиотически как знака элементарных инстинктивных процессов, но в подлинном смысле символически, когда слово «символ» берётся в значении самого лучшего, из всех возможных, выражения для сложного события, ещё не понятого ясно сознанием. Посредством редукционного анализа этого выражения мы не приобретаем ничего кроме более ясного представления о составляющих его первоэлементах, и хотя я не хочу отрицать, что возросшее понимание этих элементов может иметь свои преимущества, такой анализ обходит стороной вопрос о цели. Разложение символа на составные части на этом этапе анализа является поэтому ошибкой. Однако на начальном этапе конструктивного метода способ выявления предлагаемых символом сложных значений оказывается тем же самым, что и в редукционном анализе.
-
Добываются ассоциации пациента и, как правило, их достаточно много, чтобы использовать в синтетическом методе. Но опять-таки они оцениваются здесь не семиотически, а символически. Вопрос, который мы должны задать, звучит так: на какое значение указывают индивидуальные ассоциации А, В, С, когда они берутся в единстве с явным содержанием сновидения?.
-
После этого отступления давайте вернёмся к вопросу о трансцендентной функции.Мы видели, что во время лечения трансцендентная функция  оказывается, в известном смысле "искусственным» продуктом",  так как она преимущественно поддерживается аналитиком. Но если пациент собирается «встать на ноги», он не должен вечно зависеть от помощи извне. Толкование сновидений было бы идеальным методом для синтезирования сознательных и бессознательных данных, но на практике трудности анализа своих собственных сновидений оказываются слишком большими.
-
Теперь мы должны выяснить, что требуется для создания трансцендентной функции. В первую очередь, нам нужен бессознательный материал. Самым легкодоступным выражением бессознательных процессов можно бесспорно назвать сновидения. Сновидения — это, так сказать, чистый продукт бессознательного. Изменения которым сновидение подвергается в процессе достижения сознания, хотя и неоспоримы, могут всё же считаться нерелевантными, поскольку тоже берут своё начало в бессознательном и, таким образом, не относятся к намеренным искажениям. Возможные видоизменения первоначального образа сновидения приходят из более поверхностных слоёв бессознательного и поэтому также содержат в себе ценный материал. Это — более поздние плоды фантазии, созревающие в русле общей тенденции сновидения. То же самое можно сказать и по отношению к тем  образам и  идеям, которые часто появляются во время засыпания или спонтанного пробуждения ото сна. Поскольку сновидение зарождается во сне, оно носит все характерные черты снижения умственного уровня (П. Жане) или низкого напряжения энергии: отсутствие логической последовательности, фрагментарный характер, образование аналогий, поверхностные ассоциации вербального, звукового или визуального типа, сгущения, абсурдные выражения, путаница и т.д. С увеличением напряжения энергии сновидения приобретают более упорядоченный характер они приближаются к драматической композиции <—> в них появляются ясные смысловые связи, а валентность ассоциаций возрастает.
-
Так как напряжение энергии во сне обычно очень  низкое, сновидения, по сравнению с сознательным материалом, хуже выражают бессознательные содержания и весьма трудны для понимания с конструктивной точки зрения, хотя с редукционистской позиции понять их, как правило, гораздо легче.В общем, сновидения не подходят (или слишком трудны) для того, чтобы воспользоваться ими для развития трансцендентной функции, <— прежде всего потому, что они предъявляют слишком высокие требования к своему субъекту.
-
Следовательно, мы должны обратиться к другим источникам бессознательного материала. Есть например, бессознательные интерференции в состоянии пробуждения, появляющиеся как «гром с ясного неба» идеи, описки (обмолвки), обманы и провалы памяти, симптоматические действия и т.д. Этот материал обычно более полезен для редукционного, чем для конструктивного метода, ибо он также фрагментарен и не обладает связностью, которая необходима для смыслового синтеза.
-
Ещё один источник — это спонтанные фантазии. Обычно они имеют более композиционный и однородный характер и часто содержат много такого, что бесспорно является значимым. Некоторые пациенты способны продуцировать фантазии в любое время, позволяя им свободно подниматься на поверхность просто за счёт отключения критического внимания. Такие фантазии можно использовать, хотя  этот особый талант вовсе не так часто встречается. Тем не менее, способность продуцировать свободные фантазии можно развить путём тренировки.
-
Тренировка состоит, прежде всего, в систематическом упражнении отключать критическое внимание, тем самым создавая пустоту в сознании.Эта разреженность сознания поощряет находящиеся в состоянии готовности фантазии всплывать на поверхность. Конечно, предпосылкой здесь служит то, что фантазии с высоким зарядом либидо и оказываются готовыми к всплытию в данный момент. Это естественно,  не всегда случается, и тогда требуются специальные меры.
-
Прежде чем приступить к обсуждению этих источников, я должен последовать за тем чувством неловкости, которое намекает мне, что читатель, возможно, спрашивает себя с сомнением: а из-за чего, собственно говоря, весь этот «сыр-бор»? И почему так уж необходимо поднимать наверх эти бессознательные содержания? Неужели не достаточно, если время от времени они  поднимаются добровольно и дают о себе знать в неприятных ощущениях? Так ли необходимо нам силой вытаскивать бессознательное на поверхность? Напротив, не будет ли работа анализа опустошать бессознательное, выкачивая из него фантазии и, в этом отношении, делать его неэффективным.
-
Стоит рассмотреть эти опасения более обстоятельно ещё и потому, что методы привнесения бессознательного в сознание могут поразить читателя своей новизной, необычностью и, возможно даже, таинственностью.
Как мы уже знаем, бессознательные содержания нужны нам для дополнения сознательной установки. Если бы сознательная установка не была столь жёстко направленной, бессознательное могло бы течь само по себе. Это как раз и происходит у всех тех, кто имеет низкий уровень сознательного напряжения, как, например, представители примитивных культур. У примитивных народов нет надобности в специальных мерах для подъёма бессознательного из глубин. И действительно, для этого нисколько не требуется специальных мер, потому что те, кто менее всего сознаёт свою бессознательную сторону, более всего подвержены её влиянию. Но они не осознают того, что происходит. Тайное участие бессознательного присутствует повсюду, независимо от того, приходится нам  его искать или нет.  но, поскольку оно остаётся неосознанным, мы никогда в действительности не знаем, что произошло или чего нам ожидать.
То, что мы ищем , — это способ сделать сознательными те содержания, которые готовы повлиять на наши действия, с тем, чтобы можно было избежать тайного вмешательства бессознательного и его неприятных последствий.
-
Читатель непременно спросит: почему нельзя предоставить бессознательное самому себе?  Кто не имел ещё печального опыта в этом отношении,  естественно не увидит повода контролировать бессознательное. Однако любой человек с достаточно горьким опытом будет горячо приветствовать малейшую возможность такого контроля.
Направленность совершенно необходима для сознательного процесса, но, как мы уже знаем, она влечёт за собой неизбежную односторонность.
Поскольку душа — это саморегулирующаяся система , равно как и тело, в бессознательном всегда будет развёртываться регулирующее противодействие. Если бы сознательной функции не была присуща направленность, противодействующие влияния бессознательного могли бы проходить беспрепятственно. Как раз эта направленность и не пропускает их. Конечно, она не тормозит полностью того противодействия, которое продолжается несмотря ни на что. Однако его регулирующее влияние устраняется критическим вниманием  и направленной волей, потому что это противодействие как таковое кажется несовместимым с сознательно выбранным направлением.
-
В этой степени душа цивилизованного человека больше не является саморегулирующейся системой, но могла бы быть скорее  уподоблена машине, чей регулятор скорости настолько нечувствителен, что она способна продолжать работать до момента саморазрушения, хотя, с другой стороны, она подчиняется произвольным манипуляциям односторонней воли.
-
Итак, своеобразие психического функционирования состоит в том, что когда противодействие бессознательного сдерживается, оно теряет своё регулирующее влияние, а затем оно начинает оказывать ускоряющее и усиливающее действие на сознательный процесс. Происходит так, как если бы это противодействие полностью утратило своё регулирующее влияние и, следовательно, всю свою энергию; ибо затем возникает состояние, в котором не только нет тормозящего противодействия, но кажется, будто его энергия добавляется к энергии сознательной дирекции. Прежде всего, это естественно облегчает выполнение сознательных намерений, но поскольку они бесконтрольны, то легко могут отстоять своё право на осуществление любой ценой. Например, когда кто-то делает довольно дерзкое заявление и подавляет противодействие, а именно, вполне уместное здесь сомнение, он всё более будет настаивать на своём заявлении, даже во вред себе.
Лёгкость, с которой противодействие бессознательного может быть устранено, пропорциональна степени разобщённости души и ведёт к утрате инстинкта. Это — характерная черта цивилизованного человека, совершенно необходимая для его здоровья, поскольку инстинкты в своей первородной силе могут сделать социальную адаптацию почти невозможной. Здесь мы имеем дело не с настоящей атрофией инстинкта, а, в большинстве случаев, лишь с относительно устойчивым результатом воспитания, и этот результат никогда бы не обрёл такой прочности, не служи он интересам индивидуума.
-
Помимо обычных случаев, встречающихся на практике, хороший пример подавления регулирующего влияния бессознательного можно найти в «Заратустре» Фридриха Ницше. Открытие «высшего» человека и, кроме того, «самого безобразного» человека  выражает это регулирующее влияние ибо «высшие» люди хотят утянуть Заратустру за собой вниз — в коллективную сферу средней людской массы, какой она была всегда в то время как «самый безобразный» человек фактически, является персонификацией противодействия.
-
Но львиный рык окрепшего сознания Заратустры загоняет все эти влияния, и прежде всего чувство сострадания, назад в пещеру бессознательного. Так подавляется регулирующее влияние, но не скрытое противодействие бессознательного, которое отныне становится ясно заметным в работах Ницше. Сначала он находит  своего противника в Р. Вагнере, которому не может простить  «Парсифаля».Но вскоре весь его гнев обращается против христианства и, в особенности, против Св. Павла, который испытал судьбу, в чём-то сходную с судьбой самого Ницше.
-
Как известно, психоз Ницше сперва вызвал  идентификацию с «Распятым Христом»  , а затем —> с разорванным на куски Дионисом. С этой катастрофой противодействие бессознательного пробилось, наконец, на поверхность. Другим примером служит классический случай. Царь Навуходоносор, находящийся на вершине своего могущества, увидел сон, который предсказывал беду, если он не смирит себя. Даниил истолковал этот сон вполне квалифицированно, но не был услышан. Последующие события показали, что его толкование было верным, ибо Навуходоносор после подавления регулирующего влияния бессознательного пал жертвой психоза, содержащего в себе то самое противодействие, которого он стремился избежать: он, владыка земли, деградировал до уровня животного.
-
Однако простое самонаблюдение и интеллектуальный самоанализ совершенно не годятся в качестве средств установления контакта с бессознательным. И хотя никто не может быть избавлен от  печального опыта, каждый из нас избегает рисковать собой, особенно если видит какой-либо способ уклониться от него. Знание регулирующих влияний бессознательного как раз и предоставляет такую возможность и фактически, исключает из сферы нашего опыта самое плохое. Мы способны избежать огромного количества окольных путей, которые отмечены не какой-то особой привлекательностью, а исключительно утомительными конфликтами.
-
Довольно неприятно делать крюки и совершать мучительные ошибки на незнакомой и неисследованной территории, но блуждание по большим дорогам в населённой местности просто доводит до белого каления.В таком случае, какие же средства для добывания знаний об этих регулирующих факторах имеются в нашем распоряжении?
Если отсутствует способность свободно продуцировать фантазии, мы вынуждены обратиться за помощью к искусственному средству.Основанием для обращения к такому средству служит обычно подавленное или расстроенное расположение духа, которому не удаётся найти адекватной причины. Конечно, пациент способен дать любое количество рационалистических объяснений, —> одной плохой погоды достаточно в качестве основания. Но ни одно из них в действительности не годится на роль объяснения, ибо причинное объяснение этих состояний обычно удовлетворяет только стороннего наблюдателя и то лишь до определённого момента.
-
Пациенту же хотелось бы знать всё, что за этим стоит, и как добиться облегчения. В самой силе эмоционального расстройства заключена та цена, которую пациент должен заплатить, или, иначе, та энергия, которой ему нужно располагать чтобы исправить состояние пониженной адаптации. И ничего нельзя добиться простым подавлением этого состояния или рационалистическим его обесцениванием.
-
Следовательно, чтобы завладеть энергией, находящейся в неподходящем месте, пациент должен сделать своё эмоциональное состояние базисом или отправной точкой определённой процедуры. Он должен заставить себя осознать, насколько это возможно, то расположение духа, в котором находится, погружаясь в него полностью и отмечая на бумаге все возникающие при этом фантазии и другие ассоциации. Фантазии должна обеспечиваться самая свободная игра, однако не до такой степени, когда она покидает орбиту своего объекта (то есть аффекта), побуждаемая чем-то вроде «цепной реакции» ассоциативного процесса. Это «свободное ассоциирование», как его называл Фрейд, уводит от объекта ко всевозможным комплексам, и никогда нельзя быть уверенным в том, что они связаны с интересующим нас аффектом, а не являются замещениями, появившимися вместо него. Вследствие этой поглощённости внимания объектом достигается более или менее полное выражение анализируемого настроения, которое воспроизводит содержание депрессии тем или иным образом: либо конкретно, либо символически. Поскольку данная депрессия вызвана не работой сознательного ума, а непрошенным вторжением бессознательного, тщательная разработка настроения являет собой как бы картину тех содержаний и тенденций бессознательного которые были сосредоточены в этой депрессии.
-
Вся процедура в целом представляет собой своего рода обогащение и прояснение аффекта, благодаря чему сам аффект и его содержания подводятся ближе к сознанию, становясь одновременно более выразительными и понятными. Сама по себе эта работа может иметь благотворное и живительное влияние. Во всяком случае, она создаёт новую ситуацию, поскольку ранее несвязанный аффект благодаря помощи и сотрудничеству сознательного ума превратился в более или менее ясную и оформленную идею. Это и есть начало трансцендентной функции, то есть сотрудничества сознательных и бессознательных данных.
С эмоциональным расстройством можно бороться и иным способом: не путём его прояснения с помощью умственных усилий, а посредством придания ему зримой формы. Пациенты, обладающие некоторыми способностями к рисованию или живописи могут выразить своё расположение духа при помощи изображения. И абсолютно неважно, насколько такое изображение отвечает требованиям мастерства или канонам эстетики; важно обеспечить свободную игру фантазии и по возможности довести работу до завершения. В принципе эта процедура сходна с только что описанной процедурой. Здесь также создаётся продукт, испытывающий на себе как сознательное, так и бессознательное влияние, заключающееся в стремлении бессознательного обнаружить себя, а сознательного — достичь сути.
-
Однако мы часто сталкиваемся со случаями, когда у человека отсутствует какое-то определённое настроение или депрессия, но зато налицо общая, смутная неудовлетворённость чувство сопротивления всему, что-то вроде скуки или неясного отвращения, неопределённой, но мучительной пустоты. В этих случаях не существует какой-то определённой отправной точки <—> и сначала её приходится создавать. Здесь необходима особая интроверсия либидо, поддерживаемая, по возможности, благоприятными внешними условиями, такими как полный покой, особенно ночью, когда либидо обладает, во всяком случае, тенденцией к интроверсии.
-
Критическое внимание должно быть отключено. Зрительным типам следует сосредоточиваться на ожидании того, что будет вызван некий внутренний образ. Как правило, такая картина-фантазия действительно появляется, — возможно, в гипнагогическом состоянии, — и должна быть внимательно просмотрена и описана в письменной форме. Слухо-речевые типы обычно слышат внутреннюю речь, — и, прежде всего, это могут быть фрагменты явно бессмысленных предложений, которые, однако, следует также тщательно записывать. Кто-то в такие моменты просто слышит голос «другого». Действительно, есть немало  людей, отчётливо сознающих, что они обладают чем-то вроде внутреннего критика или судьи, незамедлительно комментирующего всё, что они говорят или делают. Душевнобольные слышат этот голос непосредственно, в форме слуховых галлюцинаций. Но и здоровые люди, если их внутренний мир достаточно развит, тоже способны воспроизводить этот <неслышный голос без особых затруднений, хотя, как заведомо раздражающий и неуступчивый, он почти всегда ими подавляется. Такие лица почти не испытывают затруднений в добывании бессознательного материала, а значит и в том, чтобы положить начало трансцендентной функции.
-
С другой стороны, есть и такие, кто и не видит, и не слышит ничего внутри себя, но чьи руки обладают умением выражать содержания бессознательного. Эти люди могут с пользой работать с пластическим материалом. Те же, кто способен выражать бессознательное посредством телесных движений, встречаются довольно редко. Неудобство  здесь и в том, что за неспособность легко удержать движения в уме приходится расплачиваться выполнением тщательных рисунков этих движений впоследствии с тем, чтобы они не  затерялись в памяти.
Ещё более редким, но одинаково ценным является автоматическое письмо, как непосредственное, так и с доской для спиритических сеансов. Оно тоже даёт полезные результаты.
-
Здесь мы подходим к следующему вопросу: что нам делать с материалом, полученным одним из описанных способов? На этот вопрос не существует ответа a priori; только тогда, когда сознательный ум напрямую соприкасается с продукцией бессознательного, обычно следует предварительная реакция, которая и определяет последующую процедуру. Один лишь практический опыт может дать нам ключ к разгадке. Как подсказывает мой собственный опыт, здесь, по-видимому, есть две главные тенденции. Одна — это путь творческого формулирования; другая — путь понимания.
-
В тех случаях, когда преобладает принцип творческого формулирования,  материал постоянно разнообразят и увеличивают до тех пор, пока не происходит своего рода конденсация мотивов в более или менее стереотипные символы. Они стимулируют творческую фантазию и служат, главным образом, в качестве эстетических мотивов. Эта тенденция ведёт к эстетической проблеме художественного выражения.
-
С другой стороны, когда преобладает принцип понимания эстетическая сторона представляет относительно малый интерес, а иногда может даже ощущаться как помеха. Взамен стремления к форме здесь люди из всех сил стремятся понять значение продукции бессознательного.
В то время как эстетическое формулирование имеет тенденцию сосредоточиваться на формальной стороне определённого мотива, интуитивное понимание часто пытается уловить смысл из достаточно откровенных намёков в имеющемся материале, оставляя без внимания те элементы, которые удалось бы обнаружить при более тщательном формулировании.
-
Никто не в силах вызвать одну из этих тенденций  деспотичным усилием воли в значительно большей степени они зависят от своеобразного склада личности каждого человека. Обе несут в себе свои типичные опасности и могут сбить человека с пути. Опасность эстетической тенденции состоит в переоценке формальной или «художественной» ценности продуктов фантазии; при этом либидо отводится от действительной цели трансцендентной функции и  отвлекается на чисто эстетические проблемы художественного выражения.
-
Опасность желания во что бы то ни стало понять значение состоит в переоценке того содержания, которое подвергается интеллектуальному анализу и истолкованию, так что, по сути, теряется символический характер продукта фантазии. До известного момента нужно придерживаться обеих боковых троп чтобы удовлетворять и эстетическим, и интеллектуальным запросам, какие бы из них ни преобладали в каждом отдельном случае. Однако опасность обеих этих троп стоит особо подчеркнуть, ибо после достижения определённой точки психического развития продукты бессознательного начинают значительно переоцениваться — именно потому, что прежде они вопиюще недооценивались.
-
Эта недооценка есть одно из величайших препятствий при формулировании бессознательного материала. Оно обнаруживается в коллективных стандартах, посредством которых оценивается всё индивидуальное, ничто  не сочтут добродетельным или прекрасным, если это не втискивается в коллективную схему хотя, справедливости ради, надо заметить, что современное искусство начинает предпринимать компенсирующие усилия в этом отношении. Однако, если чего и не хватает, так это не коллективного признания индивидуального продукта, а его субъективной оценки, понимания его значения и ценности для субъекта.
Это ощущение неполноценности нашей собственной продукции не есть, конечно, повсеместное правило. Иногда мы сталкиваемся с прямой противоположностью: наивная и некритическая  переоценка в паре с потребностью в коллективном признании одержало здесь верх над первоначальным чувством неполноценности. И наоборот, первоначальная переоценка легко может превратиться в обесценивающий скептицизм. Эти ошибочные суждения обусловлены бессознательным индивидуума и отсутствием у него уверенности в своих силах: либо он способен судить только прибегая к коллективным шаблонам либо, вследствие инфляции эго, он полностью утрачивает способность к оценочным суждениям.
По-видимому, одна тенденция является регулирующим принципом другой, и между ними существуют компенсаторные отношения. Опыт подтверждает эту формулу. В той мере, в какой на этой стадии можно сделать более общие выводы, мы вправе сказать, что эстетическое формулирование требует понимания значения, а понимание требует эстетического  формулирования. Эти две тенденции дополняют одна другую в образовании трансцендентной функции.
-
Первые шаги по обеим тропам делаются в соответствии с одним и тем же принципом: сознание предоставляет свои средства выражения в распоряжение содержанию бессознательного. Вначале нам и не следует делать больше этого, с тем, чтобы не оказывать ненужного влияния. При придании формы содержанию инициатива как можно дольше должна оставаться за случайными идеями и ассоциациями, извергаемыми бессознательным. Как и следовало ожидать, такое положение дел является для сознательной позиции своего рода неудачей и часто болезненно переживается. Это не трудно понять, если мы вспомним как обычно представляются содержания бессознательного: либо как создания, которые по природе слишком слабы, чтобы пересечь порог либо как несовместимые элементы, которые были подавлены по целому ряду причин. В большинстве своём содержания бессознательного нежеланны, нежданны, неразумны, — поэтому их игнорирование или подавление выглядит совершенно понятным. Лишь малая часть этих содержаний обладает необычной ценностью либо с коллективной, либо с субъективной точки зрения. Но содержания, которые ничего не стоят с позиции коллектива, могут оказаться чрезвычайно ценными, когда рассматриваются  с точки зрения индивидуума.
-
Это обстоятельство выражается в их аффективном тоне, и неважно, будет ли он для субъекта отрицательным или положительным. Общество тоже расходится в вопросе принятия новых и неизвестных идей, навязывающих свою эмоциональность. Цель первоначальной процедуры — обнаружить такие чувственно окрашенные содержания, ибо в этих случаях мы всегда имеем дело с ситуациями, где односторонность сознания встречается с сопротивлением инстинктивной сферы. Эти два пути не расходятся до тех пор, пока эстетическая проблема не становится решающей для одного типа личности, а интеллектуально-нравственная проблема — для другого. Было бы идеально если бы эти два аспекта могли существовать бок о бок или ритмично сменять друг друга, иначе говоря, если бы существовало чередование творения и понимания. Кажется почти невероятным, что одно может существовать без другого, и тем не менее, иногда это случается на практике: творческое побуждение охватывает объект ценой его значения, тогда как неуёмное желание понять отвергает необходимость придания объекту формы.
-
Содержаниям бессознательного необходимо прежде всего стать отчётливо видимыми, чего можно достичь, только придав им форму, а оценивать их следует лишь после того, как всё, что им есть сказать, представлено в ощутимом, осязаемом виде. Именно по этой причине Фрейд заставлял содержания сновидения, если можно так сказать, выражать себя в форме «свободных ассоциаций», прежде чем приступить к их толкованию.
Однако недостаточно во всех случаях разъяснять только концептуальный контекст содержания сновидения. Часто возникает необходимость в прояснении неопределённого содержания посредством придания ему зримой формы. Это можно сделать с помощью рисования, живописи или лепки. Нередко руки знают, как разрешить загадку над которой тщетно бился интеллект. Придавая неясному содержанию форму, человек как бы продолжает в бодрствующем состоянии видеть свой сон, причём с большими подробностями, и первоначально непонятное, изолированное событие интегрируется в сферу полной личности, даже если оно поначалу остаётся неосознанным самим субъектом. Эстетическое формулирование останавливается на этом и отказывается от идеи раскрыть значение. Иногда это склоняет пациентов воображать себя художниками — непонятыми, конечно. Желание понять, если оно обходится без тщательного формулирования, начинает со случайной идеи или ассоциации, и поэтому ему не достаёт адекватного базиса. Надежд на успех будет больше, если начать со сформулированного оформленного продукта. Чем меньше оформлен и разработан исходный материал, тем больше опасность, что процесс понимания будет направляться не эмпирическими фактами, а теоретическими и моральными соображениями. Разновидность понимания, с которой мы имеем дело на этой стадии, состоит в реконструкции значения, по-видимому, внутренее присущего исходной «случайной» идее.
-
Очевидно, что такой образ действий может быть признан «законным» лишь тогда, когда для этого есть достаточная мотивация. Равно как инициатива может быть предоставлена бессознательному лишь тогда, когда оно уже содержит в себе твёрдое намерение руководить. Это, естественно, происходит только в том случае, если сознательный ум находится в критическом положении. После того, как бессознательному содержанию придана форма, а значение данной формулировки понято, возникает следующий вопрос: как эго отнесётся к этому положению и каким образом эго и бессознательное могут прийти к соглашению.Это — вторая и более важная стадия данной процедуры, стадия сведения вместе двух противоположностей с целью выработать нечто третье: трансцендентную функцию. На этой стадии уже не бессознательное  а эго берёт на себя инициативу.
-
Мы не будем здесь давать определение эго индивидуума, ограничившись его банальной реальностью как непрерывного центра сознания, присутствие которого заставляло ощущать себя с детских лет. Теперь эго оказывается «лицом к лицу» с психическим продуктом, который обязан своим существованием, главным образом, бессознательному процессу и который, поэтому, в некоторой степени враждебен эго и его тенденциям. Такая точка зрения существенна при выработке соглашения с бессознательным. Позиция эго должна отстаиваться как равноценная контрпозиции бессознательного , и наоборот. И это весьма необходимое предостережение ибо как сознательный ум цивилизованного человека оказывает ограничительное воздействие на бессознательное, так и заново открытое бессознательное часто оказывает действительно опасное воздействие на эго. Точно так же, как прежде эго подавляло бессознательное, освобождённое бессознательное может оттеснить и подавить эго. Для эго существует опасность, так сказать, потерять голову, так что оно уже не сможет защитить себя от давления аффективных факторов, — ситуация, часто встречаемая в начале шизофрений. Этой опасности не существовало бы или она не была бы такой сильной, если бы процесс выяснения отношений с бессознательным мог как-то лишить аффекты их динамизма. Что фактически и происходит, когда контрпозиция эстетизируется или интеллектуализируется.
-
Но противоборство с бессознательным должно быть многосторонним ибо трансцендентная функция не есть парциальный процесс, идущий условленным курсом; трансцендентная функция — это тотальный и интегральный результат, в который включены, или должны быть включены, все стороны. Поэтому и аффект должен быть развёрнут и использован в его полном составе: эстетизация и интеллектуализация — отличное оружие против опасных аффектов, но пользоваться им следует не в целях уклонения от насущной задачи, а только тогда, когда существует смертельная угроза.
-
Благодаря фундаментальному открытию Фрейда мы знаем, что при лечении неврозов эмоциональным факторам должно уделяться полное внимание. Следует со всей серьёзностью воспринимать личность как целое, и это касается обеих сторон, как пациента, так и аналитика. Насколько последний может прятаться за щитом теории — остаётся деликатным вопросом, отданным на его усмотрение. Во всяком случае, лечение невроза — это не что-то вроде психологического водолечения, а восстановление личности — процесс, идущий в каждом направлении и охватывающий все сферы жизни. Достижение согласия с контрпозицией — серьёзное дело,от которого подчас очень много зависит.
Принятие другой стороны со всей серьёзностью составляет существенную предпосылку этого процесса, ибо только при таком отношении регулирующие факторы могут оказывать влияние на наши поступки. Серьёзное принятие другой стороны вовсе не означает её буквального принятия, а подразумевает лишь оказание доверия бессознательному, с тем чтобы оно имело возможность сотрудничать с сознанием вместо автоматического расстраивания последнего. Таким образом, при достижении соглашения с бессознательным, не только оправдывается озиция эго, но и за бессознательным признаётся одинаковый авторитет. Эго берёт на себя инициативу, однако бессознательному должно быть позволено высказывать своё мнение — следует выслушать и другую сторону.
-
Как это можно сделать, лучше всего показать на примере тех, кто более или менее отчётливо слышит голос «другого». Таким людям технически очень просто записать этот звучащий внутри «другой» голос и ответить на его утверждения с позиции эго. Всё происходит так, как если бы диалог шёл между двумя равноправными людьми, каждый из которых отдаёт дань уважения другому за веский аргумент и признаёт его (аргумент) стоящим того, чтобы смягчить конфликтующие позиции посредством тщательного сопоставления и обсуждения или же — ясно определить различия между ними. Поскольку путь к согласию редко оказывается свободным, в большинстве случаев придётся вынести длительный конфликт, требующий жертв с обеих сторон. Такое восстановление дружественных отношений могло бы с тем же успехом идти между пациентом и аналитиком, причём роль адвоката дьявола, естественно, достаётся последнему.
Наше время с ужасающей ясностью обнаруживает, насколько мало людей способны считаться с аргументами другого человека хотя эта способность является основным и совершенно необходимым условием существования любого человеческого сообщества. Всякий, кто намеревается прийти к согласию с самим собой, должен считаться с этой проблемой. Ибо, в той степени, в какой он не принимает действительности другого человека, он отказывает в праве на существование «другому» внутри себя, и наоборот. Способность к внутреннему диалогу — это пробный камень для внешней объективности.
-
Если процесс достижения согласия в случае внутреннего диалога, вероятно, довольно прост, он оказывается явно ложнее в других случаях когда в распоряжении имеется только визуальная продукция, говорящая на языке, достаточно красноречивом для тех, кто его понимает, но для непонимающих похожим на язык глухонемых. Встретившись с такими продуктами, эго должно завладеть инициативной и спросить: «Какие чувства мне внушает этот знак?». Этот вопрос в духе Фауста может потребовать разъясняющего ответа. Чем более прямым и естественным оказывается ответ, тем более ценным он будет, ибо прямота и естественность обеспечивают более или менее тотальную реакцию. Совершенно не обязательно, чтобы сам процесс конфронтаций сознавался во всех деталях.
-
Очень часто тотальная реакция не имеет в своём распоряжении тех теоретических предположений, взглядов и понятий, которые сделали бы возможным ясное понимание. В таких случаях нужно довольствоваться хотя и бессловесными, но заставляющими думать чувствами, которые появляются вместо слов и оказываются ценнее умного разговора. Челночное движение аргументов и аффектов представляет собой трансцендентную функцию противоположностей. Конфронтация этих двух позиций порождает насыщенное энергией напряжение и создаёт живой, третий плод; это — не логическое рождение мёртвого плода в соответствии с законом tertium non datur (третьего не дано), а выход из взвешенного состояния между противоположностями, живое рождение, ведущее к новому уровню бытия, новому положению. Трансцендентная функция проявляется как свойство соединённых противоположностей. До тех пор, пока эти противоположности удерживаются порознь, — естественно, с целью избежать конфликта, — они не выполняют свои функции и остаются инертными.
-
В какой бы форме эти противоположности не выступали перед индивидуумом, в сущности — это всегда вопрос сбившегося с пути и упорствующего в своей односторонности сознания, противопоставленного образу инстинктивной целостности и свободы. Что даёт нам картину обезьяноподобного и архаического человека с его, предположительно, ничем не сдерживаемым миром инстинктов, с одной стороны, и его часто неправильно понимаемым миром духовных идей — с другой, который, компенсируя и корректируя нашу односторонность, появляется из темноты и показывает нам, как и где мы отклонились от основного образца и покалечили себя в психическом отношении.
-
Я должен довольствоваться здесь описанием внешних форм и возможностей трансцендентной функции. Ещё более важной задачей было бы описание её содержаний. Есть уже масса материала по этому вопросу однако ещё не все трудности преодолены на пути его изложения. Потребуется много подготовительной работы, прежде чем будет создана концептуальная основа, которая позволила бы нам составить ясную и понятную сводку содержаний трансцендентной функции. К сожалению, я уже на собственном опыте убедился, что учёная публика не везде в состоянии согласиться с чисто психологической аргументацией, поскольку учёные либо принимают её слишком персонально, либо оказываются во власти философских или интеллектуальных  предубеждений. Это делает любую сколько-нибудь существенную (положительную) оценку психологических <факторов> совершенно невозможной. Если люди воспринимают психологическую аргументацию персонально, их суждения всегда субъективны и они объявляют невозможным всё то, что кажется неприемлемым в их собственном случае и что они предпочитают не признавать. Они совершенно не способны понять простой истины:  то, что выглядит обоснованным для них, может вовсе не иметь силы для другого лица с иной психологией. Мы всё ещё очень далеки от обладания всеобщей валидной схемой объяснения всех случаев.
-
Одним из величайших препятствий к психологическому пониманию выступает возбуждаемое любопытством желание узнать, является ли приведённый в качестве обоснования психологический фактор «истинным» или «правильным». Если описание не является ошибочным или ложным, тогда фактор валиден сам по себе и доказывает свою валидность самим фактом своего существования. С тем же успехом можно спросить, является ли утконос «истинным» или «правильным» воплощением воли Творца. В равной степени несерьёзным оказывается предубеждение против той роли, какую в жизни души играют мифологические вымыслы. Поскольку они не «истинны», то им якобы нет места в научном объяснении. Однако мифологемы существуют, даже если их формулировки не соответствуют нашей несоизмеримой с ними идее «истинности».
-
Так как процесс достижения соглашения с контрпозицией носит тотальный характер, ничто не исключается. Всё принимает участие в дискуссии, даже если сознаются одни только фрагменты. Сознание непрерывно расширяется вследствие конфронтации с бывшими прежде бессознательными содержаниями или, чтобы быть точнее, могло бы расшириться, если бы вязло на себя труд интегрировать их. Конечно, это случается не всегда. Даже если достанет ума, чтобы понять данный метод, человеку может не хватить смелости и уверенности в себе, либо он может оказаться слишком интеллектуально и нравственно ленивым или слишком малодушным, чтобы совершить усилие. Однако там, где необходимые предпосылки существуют, трансцендентная функция не только образует ценное дополнение к психотерапевтическому лечению, но даёт пациенту неоценимое преимущество, используя свои собственные ресурсы, помочь психоаналитику и разорвать зависимость, которая часто переживается как унизительная. Трансцендентная функция — это способ добиться освобождения своими силами и обрести мужество быть собой.

"Установка — неосознанное психологическое состояние, внутреннее качество субъекта, базирующееся на его предшествующем опыте, предрасположенности к определенной активности в определенной ситуации. Установка предваряет и определяет развертывание любой формы психической деятельности. Она выступает как состояние мобилизованности, готовности к последующему действию. Обусловлена соответствующей ситуацией наличия у субъекта потребности и необходимостью её удовлетворения. Наличие у человека установки позволяет ему реагировать тем или иным конкретным способом на то или иное политическое или социальное событие или явление." - "Установка имеет трёхчастную структуру: 1) аффективный компонент (чувственный образ); 2) поведенческий компонент (действия по отношению к предмету оценивания); 3) когнитивный компонент."