Эдвард Ф. Эдингер "Христианский архетип (юнгианское исследование жизни Христа)"

Эта книга представляет собой попытку интерпретации христианского мифа в соответствии со строгими правилами К. Г. Юнга. Юнг стремился к тому, чтобы сделать доступными для современного человека ценности, которые традиционная религия оказалась не в состоянии до него довести. Многие из нас уже не считают, что Бог покинул церковь, в которой когда-то пребывал, и больше туда не вернется. «Мы живем в то время, которое греки называли кайрос (kairos) — момент истины, — время «происходящих с богами метаморфоз», а также изменений фундаментальных принципов и символов». Нуминозность ищет возможность нового воплощения. Мы можем предположить, что в понимании этого события нам поможет исследование этого величайшего мифа о воплощении, мифа о жизни Иисуса Христа.


ОТ ПЕРЕВОДЧИКА (вместо предисловия)

В данном случае мои замечания меньше всего будут иметь отношение к замечаниям переводчика. Более того, мне кажется, что для этой книги они особенно и не нужны.
Зато мне показалось полезным использовать возможность и рассмотреть психологические аспекты, связанные с образом Иуды и феноменом его предательства. К сожалению, в книге доктора Эдингера, довольно интересном и оригинальном психологическом исследовании, именно этому вопросу уделяется сравнительно мало места. Все, что я попытался сделать, -это заполнить эту нишу, используя современную юнгианскую концепцию. Тому, кто не считает этот аспект важным, лучше будет сразу перейти к тексту книги.
В Новом Завете собирается весь религиозный смысл, который несет в себе народ Израиля, и возлагается на отдельный образ Христа, Богочеловека, который становится индивидуальным олицетворением Израиля. Это шаг к индивидуальной психологии, противоположной психологии коллективной, или групповой.
Преданность и предательство — это пара противоположностей. Преданность будущему может потребовать предать прошлое, и наоборот. В этом смысле Христос предал свое коллективное иудейское наследие. Он был еретиком и потому получил наказание за предательство. Это соответствует тому психологическому факту, что на определенной стадии развития отдельной личности для достижения индивидуации может понадобиться нарушить преданность коллективу. Позже плодами этого «преступления» может воспользоваться тот же коллектив.
Есть средневековые картины, на которых изображен Сатана в виде крохотного демона, входящего в рот Иуде, когда Христос подает ему этот кусок. Все происходит так, будто в тот момент Христос накормил Иуду ему предназначенной судьбой, а тот прилежно выполнил свое предназначение. Этим можно объяснить, почему предательство завершается «поцелуем» и почему Христос, получив поцелуй, называет Иуду «другом». Судьба Христа состояла в том, чтобы быть распятым. Поэтому он называет Иуду «другом» и гневно реагирует, когда Петр делает попытки избавить его от этой судьбы.
Эдвард Эдингер
ОБРАЗ ИУДЫ
С одной стороны, цель адаптации к социальным нормам — это правая рука осознанного аналитического консультирования. Но с другой стороны, у анализа есть и левая рука. Она раскрывает подвластному ей человеку, где тот является мрачным и неуклюжим и где самоубийство становится вполне реальным. Анализ дает возможность левой руке жить своей осознанной жизнью; при этом правая рука не находится поблизости, рассуждая о происходящем с полным знанием дела. Правая рука никогда не может знать о том, что делает левая; она может лишь интерпретировать и совершать те или иные перемещения.
Джеймс Хиллман. Самоубийство и душа
Как я уже отметил, этот текст можно рассматривать в качестве дополнения к книге, а можно — и как самостоятельное психологическое исследование. Единственное, что хочется порекомендовать читателю — на нремя чтения отойти от привычного этического, телеологического и традиционного взгляда на образы Христа и Иуды. Отчасти именно по этой причине я много цитирую рассказ Леонида Андреева Иуда Искариот и даю краткие интерпретации текста. Этот рассказ, как и книга доктора Эдингега. позволяют посмотреть на эти образы, известные всему миру, под иным углом по сравнению с древней религиозной традицией. Разумеется, многие аспекты остались за рамками этого исследования, но уже то, что есть, позволит читателю познакомиться с юнгианским взглядом на архетипические образы Христа и Иуды, которые в нашей культуре, без преувеличения, являются одними из самых важных. Более того, есть все основания полагать, что они и далее будут определять многие аспекты нашей культуры, религии и коллективной психологии.
Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариога - человек очень дурной славы и его нужно остерегаться... не было никого, кто бы мог сказать о нем доброе слово. И если порицали его добрые, говоря, что Иуда корыстолюбив, коварен, наклонен к притворству и лжи, то и дурные... поносили его самыми жестокими словами. «Он ссорит нас постоянно, — говорили они, отплевываясь, — он думает что-то свое и к дом влезает тихо, как скорпион, а выходит из него с шумом... И у норов есть друзья, и у грабителей есть товарищи, и у лжецов есть жены, которым говорят они правду, а Иуда смеется над ворами, как и над честными, хотя сам крадет искусно и видом своим безобразнее всех жителей в Иудее. Нет, не наш он, этот рыжий Иуда из Кариота», — говорили дурные, удивляя этим людей добрых, для которых не было большой разницы между ним и всеми остальными порочными людьми Иудеи (Здесь и далее выделено мной. — В.М.).
Интересно отметить, что, согласно Леониду Андрееву, Иуду выделили среди прочих люди дурные, тем самым набрасывая на него свою тень и таким образом превращая его в козла отпущения2. Здесь явно подчеркивается, что феномен козла отпущения возникает в обществе (а в данном случае в сообществе дурных людей в Иудее), перегруженном своей тенью и своей виной. В таком случае Иуда, как и Христос, — коллективный, архетипический образ, а значит, образ не надуманный и не случайный. А поскольку общество все так же, если не больше, перегружено собственной тенью, в его тени остается архетипический образ Иуды, не менее емкий, чем образ Христа. К этому вопросу мы еще вернемся, когда будем рассматривать феномен предательства.
Чем же привлек Христа Иуда? Обратимся к Леониду Андрееву:
Никто из учеников не заметил, когда впервые оказался около Христа этотрыжий и безобразный Иудей; но уж давно неотступно шел он по ихнему пути, вмешивался в разговоры, оказывал маленькие услуги, кланялся, улыбался и заискивал... И не было сомнения для некоторых из учеников, что в желании его приблизиться к Иисусу скрывалось какое-то тайное намерение, был злой и коварный расчет.
Но не послушал их советов Иисус; не коснулся его слуха их пророческий голос. С тем духом светлого противоречия, который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым, он решительно принял Иуду и включил его в круг избранных. Ученики волновались и сдержанно роптали, а он тихо сидел, лицом к заходящему солнцу, и слушал задумчиво, может быть, их, а может быть, и что-нибудь другое.
Итак, Иисус «включил Иуду в круг избранных», следуя влечению «духа светлого противоречия», который неудержимо влек его к отверженным и нелюбимым. Гротескное развитие эта тема получила в фильме Луиса Бунюэля Виридиана (1961), в котором главная героиня становится жертвой этого «духа светлого противоречия» в прямом смысле. Но Бунюэль взял всего лишь один из аспектов христианского мифа, связанный с филантропией, доведенной до ужасного и печального абсурда. По всей вероятности, это светлое противоречие может найти свое выражение в ответе на очень конкретный вопрос. Стоит ли помогать обездоленным? И если стоит, то как? Ответ на него существует уже давно. И смысл его заложен в древней китайской пословице: голодному следует дать не рыбу, а удочку. Христос пошел по иному пути, продиктованному «духом светлого противоречия». Тогда он был обречен на то, чтобы взять с собой Иуду со всеми вытекающими последствиями.
Давайте уделим немного внимания личности Иуды в описании Леонида Андреева:
Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус... и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, ругающей мужа, досадно жидкий и неприятный для слуха; и часто слова Иуды хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые шероховатые занозы. Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия,
за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв.
Доводилось также и лицо иуды: одна сторона его, с черным, остро высматривающим глазом, была живая, подвижная, охотно собиравшаяся в многочисленные кривые морщинки. На другой же не было морщин, и была она мертвенно-гладкая, плоская и застывшая; и хотя по величине она равнялась первой, но казалась огромною от широко открытого слепого глаза. Покрытый белесой мутью, не смыкающийся ни ночью, ни днем, он одинаково встречал и свет и тьму; но оттого ли, что рядом с ним был живой и хитрый товарищ, не верилось в его полную слепоту. Когда в припадке робости или волнения Иуда закрывал свой живой глаз и качал головой, этот качался вместе с движениями головы и молчаливо смотрел. Даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра, а Иисус приблизил его и даже рядом с собою — рядом с собою посадил Иуду4.
Итак, портрет ученика Иисуса, прямо скажем, незавидный. О нем можно говорить долго. Но в данном случае мы остановимся лишь на одном: «Даже люди, совсем лишенные проницательности... понимали, что такой человек не может принести добра», а Иисус — Учитель — не понимал! Невероятно! Непостижимо! Тем не менее с точки зрения психологии именно такое отношение Иисуса может считаться психологически выверенным. На этом обстоятельстве мы уже акцентировали свое внимание и будем обращаться к нему в будущем. Дело в том, что ученики Иисуса, его апостолы, были далеко не идеальны: например, между ними постоянно шло соперничество за близость к Учителю. Иисус осознанно или интуитивно приблизил к себе Иуду, сделав из него в своем микроколлективе козла отпущения. И его внешность, и его прошлое, и его поведение создавали для этого идеальную почву. Дело не в том, что Христу нужна была его противоположность, его тень: такая тень для него, получеловека-полубога, была слишком бледна. Скорее здесь имеет место частичная идентификация с Иудой: вспомните две совершенно разные части лица Иуды и две ипостаси Христа. В данном случае образ Иуды скорее несет на себе функцию групповой апостольской тени. Больше некому. Ведь апостол Петр трижды отрекся от Учителя, но при этом никогда традиционно не считается предателем. Потому что этот образ и эту функцию предателя Учитель негласно закрепил именно за Иудой. И Иуда, как мы увидим, это принял и исполнил свою роль до конца.
В силу ограничений размеров данного текста мы оставим за его пределами многие интересные описания и сопоставления, позволяющие до мельчайших подробностей нарисовать образ Иуды. Задача, которую мы перед собой ставим, — как можно лучше прояснить в мифе о Христе психологическую функцию Иуды. Поэтому перейдем к основным эпизодам мифа, в которых поступки Иуды играют ключевую роль, и попробуем их проинтерпретировать, прибегая к аналитическим методам и понятиям глубинной психологии.
В главе, посвященной Тайной вечере, Эдвард Эдингер ни словом не упоминает об Иуде. Обратимся сначала к Евангелию от Матфея:
Когда же настал вечер, Он возлег с двенадцатью учениками;
И когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.
Они весьма опечалились и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи?5
Итак, апостолы усомнились в себе. С точки зрения психологии это означает, что в этот момент к ним возвращаются их проекции, навешенные на Иуду не без помощи Учителя. Но «продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути»6, функция предателя предопределена заранее и отведена Иуде. В намерения Христа не входит превращать Тайную вечерю в покаяние своих учеников в возможном предательстве, поэтому он собирает все негативные проекции и опять искусно навешивает их на Иуду.
Теперь снова обратимся к блистательному описанию Леонидом Андреевым спора между апостолами за право занять первое место возле Иисуса. Желающие могут прочесть его целиком. Я приведу лишь небольшую цитату:
Только однажды Иуда как-то особенно резко и странно напомнил прежнего Иуду, и произошло это как раз во время спора о первенстве в царстве небесном. В присутствии учителя Петр и Иоанн перекорялись друг с другом, оспаривая свое место возле Иисуса: перечисляли свои заслуги, мерили степень своей любви к Иисусу, горячились, кричали, даже бранились несдержанно... Уже непристойным делался их спор и начал хмуриться учитель, когда Петр взглянул случайно на Иуду и самодовольно захохотал; взглянул на Иуду и Иоанн и также улыбнулся — каждый из них вспомнил, что говорил ему умный Искариот. И, уже предвкушая радость близкого торжества, они молча и согласно призвали Иуду в судьи, и Петр закричал:
— Ну-ка, умный Иуда! Скажи-ка нам, кто будет первый возле Иисуса — он или я?
Но Иуда молчал, дышал тяжело и глазами жадно спрашивал о чем-то спокойно-глубокие глаза Иисуса.
— Да, — подтвердил снисходительно Иоанн, — скажи ты ему, кто будет первый возле Иисуса.
Не отрывая глаза от Христа, Иуда медленно поднялся и ответил тихо и важно:
— Я!
Иисус медленно опустил взоры. И, тихо бия себя в грудь костлявым пальцем, Искариот повторил торжественно и строго:
— Я! Я буду возле Иисуса!
И вышел. Пораженные дерзкой выходкой, ученики молчали, и только Петр, вдруг вспомнив что-то, шепнул Фоме неожиданно тихим голосом:
— Так вот о чем он думает!.. Ты слышал?
Итак, умный Иуда знает, что он говорит, чего он хочет, а потому знает, то будет делать дальше. Даже по этому отрывку создается впечатление, что между ним и Иисусом существует определенное интерактивное поле, что дальнейшее изменение в жизни одного из них невозможно без изменения в жизни другого: изменения происходят только в паре. Отчасти такие отношения напоминают аналитические. Эту аналогию мы исследуем несколько подробнее, рассматривая эпизод так называемого предательства.
Но до этого постараемся понять, как шел к этому предательству Иуда. Мы уже отчасти понимаем его изначальную предопределенность, но еще не до конца осознаем его истинные мотивы. Что имел в виду Иуда, прямо говоря, что он будет «первым возле Иисуса»? Почему он был в этом так уверен? И зачем ему это было надо, если рассматривать психологическую канву этого мифа? Обратимся к Леониду Андрееву:
Как раз в это время Иуда Искариот совершил первый решительный шаг к предательству: тайно посетил первосвященника Анну... И так искусно перемешивал правду с ложью, что внимательнее взглянул на него Анна и лениво сказал:
—Мало ли в Иудее обманщиков и безумцев?
—Нет, он опасный человек, — горячо возразил Иуда, — он нарушает закон. И пусть лучше один человек погибнет, чем весь народ.
Анна одобрительно кивнул головою.
—Но у него, кажется, много учеников?
—Да, много...
—Разве они такие дурные? — холодно спросил Анна.
—А разве дурные бегают от хороших, а не хорошие от дурных? Хе!
Они хорошие, и поэтому побегут. Они хорошие, и поэтому они спрячутся. Они хорошие, и поэтому они явятся только тогда, когда Иисуса надо будет класть в гроб. И они положат его сами. Ты только казни!
—Но ведь они же любят его? Ты сам сказал.
—Своего учителя всегда любят, но больше мертвым, чем живым.
Когда учитель жив, он может спросить у них урок, а когда учитель умирает, они сами становятся учителями, и плохо делается уже другим! Хе!
Наверное, в этой цитате четче всего сконцентрированы психологические мотивы предательства Иуды. Иуда пре-дает, то есть пере-дает, Иисуса в руки фарисеев во главе с первосвященником. Он хочет совершить акт передачи Иисуса от одной референтной или квази-референтной группы - другой. Говоря на психологическом языке, совершить акт переноса. Наверное, именно в основе переноса образ Иуды играет ключевую роль. Об этом свидетельствует и его мнение об апостолах, и поведение самих апостолов. Так что же переносится и куда? Образ Христа как позитивная идеализированная проекция «учителя нового типа» переносится (пре-дается) «патриархальным учителям», книжникам и фарисеям, которые после суда (осмысления) казнят Иисуса, то есть избавляются от этой позитивной проекции-образа.
Именно в этом состоит основной архетипический смысл образа Иуды — выступать в качестве основного образа, переносящего новый идеализированный образ на старый, патриархальный фон, на котором «виснет» этот идеализированный образ. Разумеется, за такое предательство-перенос приходится платить. И эти 30 сребреников в определенной степени являются символом психологической неполноты. Об этом говорит их дальнейшая судьба, связанная и с судьбой Иуды, и с судьбой Христа. Вот что говорит Иуда Анне и Каиафе после распятия Христа:
... А кто вы, умные! Иуда обманул вас — вы слышите! Не его он предал, а вас, мудрых, вас, сильных, предал он позорной смерти, которая не кончится вовеки. Тридцать серебреников! Так, так. Но ведь это цена вашей крови, грязной, как те помои, что выливают женщины за ворота домов своих. Ах, Анна, старый седой глупый Анна, наглотавшийся закона, — зачем ты не дал одним серебреником больше... Ведь в этой цене пойдешь ты вовеки.
И далее:
Анна же подумал немного и сказал:
—Я вижу, Иуда, что ты действительно получил мало, и это волнует тебя. Вот еще деньги...
Он бросил что-то, звякнувшее резко. И еще не замолк этот звук, как другой, похожий, странно продолжил его. Это Иуда горстью бросал серебреники... в лица первосвященника и судей, возвращая плату за Иисуса. Косым дождем криво летели монеты, попадая в лица, на стол, раскатываясь по полу. Некоторые из судей закрывались руками, ладонями наружу, другие, вскочив с мест, кричали и бранились. Иуда, стараясь попасть в Анну, бросил последнюю монету, за которою долго шарила в мешке его дрожащая рука, плюнул и гневно вышел".
Один перенос-предательство вызывает ответный перенос — 30 сребреников. Но к Иуде не пристает проекция, которую стараются на него навесить патриархальные священники. Они не понимают истинной цели, которая стояла перед Иудой, как пока не понимаем ее мы. Однако мы видим, что их проекцию — материально воплощенную в 30 сребрениках — Иуда моментально с себя сбрасывает. Почему? Потому что без этих 30 сребреников он не был бы понятен ни патриархальному миру, ни «знавшим» его апостолам. В первом мы уже убедились, давайте убедимся во втором:
В это мгновение... вошел Иуда Искариот. Все (апостолы) испуганно вскочили и вначале даже не поняли, кто это, а когда разглядели ненавистное лицо и рыжую бугроватую голову, то подняли крик. Петр же поднял две руки и закричал:
—Уходи отсюда, Предатель! Уходи, иначе я убью тебя!
(Заметим, что именно Петр трижды отрекся от Иисуса — вот вам в чистом виде параноидный аспект проективной идентификации. — В.М.)
Но всмотрелись лучше в лицо и глаза Предателя и смолкли, испуганно шепча:
—Оставьте! Оставьте его! В него вселился сатана.
Выждав тишину, Иуда громко воскликнул:
—Радуйтесь, глаза Иуды из Кариота! Холодных убийц вы видели
сейчас — и вот уже трусливые предатели перед вами! Где Иисус? Я вас спрашиваю: где Иисус?..
...покорно ответил Фома:
—Ты же сам знаешь, Иуда, что учителя нашего вчера вечером распяли.
—Как же вы позволили это? Где же была ваша любовь? Ты, любимый ученик, ты — камень, где были вы, когда на дереве распинали вашего друга?
—Что же мы могли сделать, посуди сам, — развел руками Фома.
—Ты это спрашиваешь, Фома?... Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идет и делает все. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит! Когда твой сын утопает, разве ты идешь в город и спрашиваешь прохожих: «Что мне делать? Мой сын утопает!» — а не бросаешься сам в воду и не тонешь рядом с сыном. Кто любит!
Петр хмуро ответил на неистовую речь Иуды:
—Я обнажил меч, но он сам сказал — не надо.
—Не надо? И ты послушался? — засмеялся Искариот. — Петр, Петр,
разве можно его слушать! Разве пони мает он что-нибудь в людях, в борьбе!
—Кто не повинуется ему, тот идет в геенну огненную.
—Отчего же ты не пошел? Отчего ты не пошел, Петр? Геенна огненная — что такое геенна? Ну и пусть бы ты пошел — зачем тебе душа,
если ты не смеешь бросить ее в огонь, когда захочешь.
—Молчи! — крикнул Иоанн, поднимаясь. — Он сам хотел этой жертвы. И жертва его прекрасна!
—Разве есть прекрасная жертва, что ты говоришь, любимый ученик? Где жертва, там и палач, и предатели там! Жертва — это страдания одного и позор для всех. Предатели, предатели, что сделали вы с землею?
Теперь смотрят на нее сверху и снизу и хохочут и кричат: посмотрите на эту землю, на ней распяли Иисуса! И плюют на нее — как я!
Иуда гневно плюнул на землю.
Таким образом, Иуда возвращает апостолам проекцию пре-дателя. Трудно себе представить, что можно это сделать откровенней, чем это делает он. Более того, из ответов апостолов видно, что фактически они уже превратились в фарисеев нового типа. Им осталось только превратиться в книжников. И в данном случае в образе Иуды нашло свое воплощение интерактивное трансформативное поле. В рамках этого поля происходят перенос/контрперенос образа предателя, вербальный и опредмеченный (30 сребреников). Фактически образ Иуды находится в центре любого взаимодействия. Без этого образа миф о Христе так же трудно себе представить с психологической точки зрения, как без самого Христа - с точки зрения телеологической.
—Он весь грех людей взял на себя. Его жертва прекрасна! — настаивал Иоанн.
—Нет, вы на себя взяли весь грех. Любимый ученик! Разве не от тебя начнется род предателей, порода малодушных и лжецов? Слепцы, что сделали вы с землею? Вы погубить ее захотели, вы скоро будете целовать крест, на котором распяли Иисуса! Так, так, — целовать крест обещает вам Иуда!
—Иуда, не оскорбляй! — прорычал Петр, багровея. — Как могли бы мы убить всех врагов его? Их так много!
—И ты, Петр! — с гневом воскликнул Иоанн. — Разве ты не видишь, что в него вселился сатана? Отойди от нас, искуситель. Ты полон лжи!
Учитель не велел убивать.
—Но разве он запретил вам и умирать? Почему же вы живы, когда он мертв? Почему ваши ноги ходят, ваш язык болтает дрянное, ваши глаза моргают, когда он мертв, недвижим, безгласен? Как смеют быть красными твои щеки, Иоанн, когда его бледны? Как смеешь ты кричать, Петр, когда он молчит? Что делать, спрашиваете вы Иуду? И отвечает вам Иуда,
прекрасный, смелый Иуда из Кариота: умереть. Вы должны были пасть на дороге, за мечи, за руки хватать солдат. Утопить их в море своей крови — умереть, умереть! Пусть бы сам Отец его закричал от ужаса, когда все вы вошли бы туда!
Иуда замолчал, подняв руку, и вдруг заметил на столе остатки трапезы. И с странным изумлением, любопытно, как будто первый раз в жизни увидел пищу, оглядел ее и медленно спросил:
—Что это? Вы ели? Быть может, вы спали также?...
Итак, начинается процесс распада трансформативного поля — образа Иуды. Со смертью Иисуса теряет смысл вся деятельность, все его существование. Остаются лишь фарисеи старого и нового типа: книжники и апостолы — патриархальные книжники и книжники «нового типа». Распадается трансформативное поле, разрушается мифологическая ткань. Психологически становится совершенно ясно, что станет с Иудой.
—Нет, они слишком плохи для Иуды. Ты слышишь, Иисус? Теперь
ты мне поверишь? Я иду к тебе. Встреть меня ласково, я устал. Я очень устал. Потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю. Хорошо?...
—Но, может быть, ты и там будешь сердиться на Иуду из Кариота?
И не поверишь? И в ад меня пошлешь? Ну что же! Я пойду в ад! И на огне твоего ада я буду ковать железо и разрушу твое небо. Хорошо? Тогда ты поверишь мне? Тогда ты пойдешь со мною назад, на землю, Иисус?
Наконец добрался Иуда до вершины и до кривого дерева, и тут стал мучить его ветер. Но когда Иуда выбранил его, то начал петь мягко и тихо — улетал куда-то ветер и прощался.
—Хорошо, хорошо! А они собаки! — ответил ему Иуда, делая петлю.
И так как веревка могла обмануть его и оборваться, то повесил ее над обрывом — если оборвется, все равно на камнях найдет он смерть. И перед тем как оттолкнуться ногою от края и повиснуть, Иуда из Кариота еще раз заботливо предупредил Иисуса:
—Так встреть же меня ласково, я очень устал, Иисус.
И прыгнул. Веревка натянулась, но выдержала: шея Иуды стала тоненькая, а руки и ноги сложились и обвисли, как мокрые. Умер. Так в два дня, один за другим, оставили землю Иисус Назарей и Иуда из Кариота. Предатель.
В рамках данного небольшого исследования нам нужно рассмотреть один вопрос, который пока остался без ответа: в чем все-таки заключалась основная мотивация Иуды — ученика, «предавшего» своего Учителя и последовавшего вслед за ним? На него существует ответ, который тоже можно найти у Леонида Андреева. В диалоге с первосвященником Анной, торгуясь в отношении цены за передачу Иисуса, Иуда описывает его так:
—А то, что он красив и молод — как нарцисс саронский, как лилия долин? А? Это ничего не стоит?
Здесь, наверное, кроется разгадка такого, на первый взгляд, «странного» поведения Иуды. Иуда сравнивает Иисуса с нарциссом, и, вероятно, в его сравнении есть доля истины. Но не меньшая доля истины заключается в его проекции собственного нарциссизма на Иисуса. И тогда он преследует Иисуса, как Нарцисс преследует свой образ, и едва образ пропадает, погибает и сам влюбленный в него Нарцисс. Неслучайно, что он настойчиво зовет Иисуса вместе вернуться на землю. Нам стоит лишь оглянуться, посмотреть внимательно по сторонам и увидеть, что такое возвращение произошло. Разумеется, когда я говорю о возвращении, то имею в виду возвращение архетипических образов из бессознательного. С психологическим исследованием одного из них вы можете ознакомиться в этой книге Эдварда Эдингера. С другим психологическим образом, не менее важным, я надеюсь, можно будет познакомиться в другой книге10. А пока попробуем довольствоваться тем, что имеем, и надеяться на то, что будет.
В заключение хотелось бы выразить искреннюю благодарность директору и главному редактору Издательского центра изучения юнгианской психологии Inner City Books доктору Дэррелу Шарпу за сотрудничество и возможность предложить российскому читателю книгу доктора Эдингера. Мы будем прилагать все усилия, чтобы это сотрудничество продолжалось и дальше.
В. Мершавка 9 октября 2000 г.


ВВЕДЕНИЕ

Драма архетипической жизни Христа дает символические образы событий в сознательной жизни человека, а также в жизни, трансцендентной сознанию, — человека, который прошел трансформацию вследствие своего высшего предназначения.
Жизнь Христа в ее психологическом понимании представляет собой описание превратностей Самости по мере ее воплощения в индивидуальном эго — эго, принимающем участие в этой божественной драме. Иными словами, жизнь Христа символизирует процесс индивидуации. Такой процесс происходящий с личностью, может быть либо спасением, либо бедой. Пока он проходит в рамках церкви или религиозной догмы, человек свободен от опасности прямого переживания. Но как только он выпадает из содержания религиозного мифа, он встает на путь индивидуации. Юнг пишет:
Поскольку архетипическое содержание христианской драмы в состоянии дать удовлетворительное образное представление для перегруженного и протестующего бессознательного множества людей, со всеобщего согласия {consensus omnium) эта драма подняласьдо уровня объединяющей людей вселенской правды: разумеется, не из-за факта судилища, а вследствие иррациональной одержимости, которая оказывает на человечество гораздо более сильное воздействие. Так Христос стал тем образом или талисманом, сдерживающим архетипические энергии, которые угрожают овладеть каждым из нас. По свету разнеслись радостные вести: «Все это действительно было, но с вами это не произойдет до тех пор, пока вы не поверите в Иисуса Христа, Сына Божьего!» Кроме того, это могло и может произойти с каждым, кто потерял христианскую веру. И потому всегда были люди, которые, не находя удовлетворения в доминанте сознательной жизни, шли дальше — прикрываясь рациональными объяснениями и используя многочисленное разнообразие путей — к своему распаду или спасению. Они искали непосредственных глубинных переживаний, уходящих своими корнями в вечность, чтобы затем, впадая в соблазн незнающей покоя объективной психики, подобно Иисусу обрести себя в пустыне, чтобы там вступить в единоборство с сыном тьмы.
На протяжении столетий из коллективной психики выкристаллизовалась серия образов, чтобы служить «талисманом, защищающим от воздействия архетипических сил». Эти исходные точки христианского искусства и переживаний христианского мифа находят свое выражение в Страстях Христовых — самых существенных и знаменательных этапах жизни Иисуса Христа, который был избран самой объективной психикой или, говоря иначе, consensus omnium. Общее число Христовых Страстей не определено точно. Для психологического анализа я выбрал четырнадцать наиболее значимых событий в жизни Христа, и потому эта книга имеет четырнадцать глав. Такая последовательность образов позволяет развернуть христианский миф, который в сжатом виде можно представить следующим образом.
Единородный Сын Господа Бога отвергает свою божественность, воплотившись в образе человека вследствие непорочного зачатия Девы Марии от Святого Духа. Иисус родился в бедности, а Его рождению сопутствовал ряд нуминозных событий, и вместе с тем Ему удалось избежать нескольких угрожающих Его жизни серьезных опасностей. Став взрослым, Он крестился у Иоанна Крестителя, на Него сошел Святой Дух, что свидетельствовало о Его призвании. Иисус испытал дьявольские соблазны. Он исполнил свою миссию, которая заключалась в прославлении Милости Божией и провозглашении наступления Царствия Небесного. После терзающей неопределенности Он принял свою судьбу, то есть: арест, пытки, бичевание, насмешки, издевательства и распятие. На третий день после смерти Он воскрес. В течение сорока дней Он являлся своим ученикам и говорил с ними, а затем вознесся на небеса. Десятью днями позже, на Пятидесятницу, на апостолов в качестве Утешетиля [Параклета] сошел Святой Дух.
Составляющая последовательность образов, христианский миф, начинается и заканчивается одним и тем же событием: сошествием Святого Духа. Тогда возникает предположение, что эту последовательность можно представить в виде циклического процесса, который может быть схематично изображен следующим образом:
1 Благовещение
2 Рождество
3 Бегство в Египет
4 Крещение
5 Триумфальный въезд в Иерусалим
6 Тайная вечеря
7 Гефсимания
8 Арест и пытка
9 Бичевание и издевательства
10 Распятие
11 Оплакивание и положение во гроб
12 Воскресение и Вознесение
13 Пятидесятница (день рождения церкви)
Цикл воплощения
Пятидесятница — это второе Благовещение. Точно так же, как за первым Благовещением следует рождение Христа, второе Благовещение предвещает рождение Церкви. И тогда Церкви как Христову телу было суждено проживать в коллективном бессознательном ту же последовательность образов, как это произошло с самим Христом. Согласно Хьюго Рейнеру, Земная жизнь Церкви как тела Христа повторяет земную жизнь самого Иисуса Христа. Иными словами, Церковь на протяжении всей своей истории движется к смерти». Смерть Церкви в качестве коллективного носителя определенного процесса делает доступным нашему психологическому пониманию этот архетипический цикл и переносит его символизм на отдельную личность. Здесь речь идет о процессе, который имел ввиду Юнг, называя его «продолжающимся воплощением».
В той степени, в которой этот цикл воспроизводит все происходящее с человеком, он одновременно иллюстрирует процесс осознавания эго. Но поскольку он представляет собой все, что происходит с воплощенным в человеке Богом, то иллюстрирует трансформацию Бога. Этот двумерный процесс в настоящее время происходит в рамках сознательного переживания отдельной личности. Каждый раз, когда сходит Святой Дух, его схождение приводит к «Поголовному крещению». Что для отдельной личности означает не «инициацию во Христе», а полную ее противоположность, то есть ассимиляцию образа Христа своей Самостью... После инициации больше не возникает усилий и напряженного волевого ожидания, а вместо него происходит непроизвольное переживание, соответствующее этой сакральной истории.

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Анализ должен облегчать переживание, которое охватывает нас или же которое обрушивается на нас сверху, переживание, которое имеет свое конкретное содержание и тело: в таком виде представляли переживания наши предки. Если бы я решил выбрать ему символ, я бы выбрал
Благовещение.
В ШЕСТЫЙ ЖЕ МЕСЯЦ (Имеется в виду шестой месяц беременности Елизаветы) ПОСЛАН БЫЛ АНГЕЛ ГАВРИИЛ ОТ БОГА В ГОРОД ГАЛИЛЕЙСКИЙ, НАЗЫВАЕМЫЙ НАЗАРЕТ, К ДЕВЕ, ОБРУЧЕННОЙ МУЖУ, ИМЕНЕМ ИОСИФУ, ИЗ ДОМА ДАВИДОВА; ИМЯ ЖЕ ДЕВЕ: МАРИЯ. АНГЕЛ, ВОШЕД К НЕЙ, СКАЗАЛ: РАДУЙСЯ, БЛАГОДАТНАЯ! ГОСПОДЬ С ТОБОЮ; БЛАГОСЛОВЕННА ТЫ МЕЖДУЖЕНАМИ. ОНАЖЕ, УВИДЕВШИ ЕГО, СМУТИЛАСЬ ОТ СЛОВ ЕГО И РАЗМЫШЛЯЛА, ЧТО' БЫ ЭТО БЫЛО ЗА ПРИВЕТСТВИЕ. И СКАЗАЛ ЕЙ АНГЕЛ: НЕ БОЙСЯ, МАРИЯ, ИБО ТЫ ОБРЕЛА БЛАГОДАТЬ У БОГА; И ВОТ ЗАЧНЕШЬ ВО ЧРЕВЕ И РОДИШЬ СЫНА, И ИЗРЕЧЕШЬ ЕМУ ИМЯ: ИИСУС; ОН БУДЕТ ВЕЛИК И НАРЕЧЕТСЯ СЫНОМ ВСЕВЫШНЕГО; И ДАСТ ЕМУ ГОСПОДЬ БОГ ПРЕСТОЛ ДАВИДА, ОТЦА ЕГО; И БУДЕТ ЦАРСТВОВАТЬ НАД ДОМОМ ИАКОВА ВОВЕКИ, И ЦАРСТВУ ЕГО НЕ БУДЕТ КОНЦА. МАРИЯ ЖЕ СКАЗАЛА АНГЕЛУ: КАК БУДЕТ ЭТО, КОГДА Я МУЖА НЕ ЗНАЮ? АНГЕЛ СКАЗАЛ ЕЙ В ОТВЕТ: ДУХ СВЯТЫЙ НАЙДЕТ НА ТЕБЯ, И СИЛА ВСЕВЫШНЕГО ОСЕНИТТЕБЯ; ПОСЕМУ И РОЖДАЕМОЕ СВЯТОЕ НАРЕЧЕТСЯ СЫНОМ БОЖИИМ; ВОТ, И ЕЛИСАВЕТА, РОДСТВЕННИЦА ТВОЯ, НАЗЫВАЕМАЯ НЕПЛОДНОЮ, И ОНА ЗАЧАЛА СЫНА В СТАРОСТИ СВОЕЙ, И ЕЙ УЖЕ ШЕСТЫЙ МЕСЯЦ; ИБО У БОГА НЕ ОСТАНЕТСЯ БЕССИЛЬНЫМ НИКАКОЕ СЛОВО. ТОГДА МАРИЯ СКАЗАЛА: СЕ, РАБА ГОСПОДНЯ, ДА БУДЕТ МНЕ ПО СЛОВУ ТВОЕМУ. И ОТОШЕЛ ОТ НЕЕ АНГЕЛ.
(Лук. 1:26—38)3 (Фронтиспис)
На картинах обычно изображается Святой Дух, который в образе голубя опускается на Марию, указывая, что непорочное зачатие произошло одновременно с Благовещением. «Дух Святый найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя». Слово «осенит» (episkiazo) обозначает процесс поглощения облаком, в котором присутствует Бог (В Ветхом Завете облако является характерным проявлением Яхве. Во времена блуждания по пустыне днем народ Израиля шел вслед за «Господом, который шел перед ними в столпе облачном, показывая им путь». В облаке Яхве явился Моисею на горе Синай (Исход 24:15, 16). Когда был сооружен ковчег, его покрыло облако (Числа 9:15). Когда дворец Соломона был построен, «облако наполнило дом Господень» (Третья книга Царств 8:10)). Облако становится ярким, если на него смотреть со стороны, но, окутывая человека, оно погружает его во тьму (skia - тень, полумрак). Так, во время преображения Христа «явилось облако и осенило их; и устрашились, когда вошли в облако» (Лук. 9:34).
Позволив облаку Яхве на себя опуститься, Мария становится символически идентичной священному ковчегу, который народ Израиля нес в пустыне, или же дворцу Соломона, в котором некогда пребывал Яхве. Григорий Томатургист имел видение Бога, говорящего архангелу Гавриилу: «Приготовь для меня святилище; приготовь место для воплощения; приготовь чистую комнату для рождения моего сына, свободную от плоти. Донеси это до рассудка моего [духовного или символического] ковчега».
Темный аспект «осененности» облаком Яхве в канонических текстах не находит своего развития. Тем не менее Чарльз Гуинеберт пишет:
Древние иудеи и язычники соперничали между собой в пересказах, где подвергали сомнению честь Девы Марии, которая фигурировала в их рассказах как женщина, имевшая любовника, а иногда — и как профессиональная проститутка... Даже сами самаритяне присоединились к оскорбительному для Девы Марии хору. В одной своей книге... [Иисус описан так], что в интерпретации Клермон-Жаннена, да еще в переводе на выразительный арабский язык, он называется «сыном куртизанки».
Ориген пишет об истории матери Иисуса, известной ему от Цельсуса, в которой утверждается, что «когда об ее беременности стало известно мужу, плотнику, он выгнал ее из дому к тому, с кем она согрешила, дабы она почувствовала себя виноватой из-за совершенной ею измены, и... она родила ребенка одному из солдат по имени Пантера».
Содержание этих легенд помогает нам посмотреть на событие Благовещения через призму человеческого переживания. Темная сторона Благовещения заключается в незаконной беременности: в те времена измена супругу могла караться смертью. На очень немногих из многочисленных иллюстраций Благовещения видно, что темный аспект события «осенен Всевышним»8. Были некоторые художники, которые совершенно непреднамеренно помещали эту картину рядом с другой, на которой изображали изгнание Адама и Евы из Эдема. Эти картины появились, потому что полное подчинение Марии воле Господа резко отличалось от неподчинения Его воле Евы. На картине Благовещение Джиованни ди Паоло темнокрылое божество одновременно парит над двумя событиями: изгнанием из сада Эдема и Благовещением.
Апостол Павел устанавливает связь между Христом и Адамом, когда говорит: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут» (1 Кор. 15:22). Точно так же, вследствие резкого противопоставления, устанавливается связь между Марией и Евой. Вот что говорит Иустин:
Он (Христос), мужчина, который был порожден девственницей, чтобы то непослушание, которое появилось при встрече со змеем, могло прекратиться точно так же, как и началось. Ибо девственная и беззастенчивая Ева после встречи со змеем привнесла в мир непослушание и смерть. Но когда архангел Гавриил принес добрую весть, что на Деву Марию снизойдет Святой Дух и Всевышний осенит своим покровительством, она обрела веру и благодать.
В апокрифическом Протоевангелии от Джеймса, узнав о беременности Марии, ее муж Иосиф восклицает:
Кто же совершил в моем доме такое, соблазнив ее (девственницу)? Неужели с нами повторяется история Адама и Евы? Ибо Адам отсутствовал во время своей молитвы, когда к Еве явился змей и соблазнил (Быт. 3:1) и лишил ее невинности, и точно то же самое случилось со мной'".
Григорий Томатургист считает, что роль змея перешла к архангелу Гавриилу. «Архангел говорит с Девой, чтобы змей больше не смог повлиять на нее»".
Установление психологической связи между этими двумя образами происходит и вследствие контраста противоположностей, и из-за существующего между ними сходства. Мария внемлет ангелу точно так, как Ева внемлет змею. Благовещение — это два параллельно происходящих события или два символических выражения одного и того же события, которые воспринимаются как противоположные, ибо возникают на разных стадиях развития эго.
Подчинение Марии зову Всевышнего можно услышать в ее ответе: «Сс, раба Господня, да будет мне по слову твоему». С точки зрения психологии это означает, что душа человека принимает оплодотворяющую ее встречу с нуминозным. В результате этой встречи эго вошло в подчиненное положение по отношению к Самости, которое ощущается как рабство.
' Хью из Сан-Виктора интерпретирует послушание Марии Богу как выражение любви:
Мотив соответствующего природе зачатия связан с любовью мужчины к женщине и женщины к мужчине. А это значит, как только сердце Марии воспламенилось необычайной любовью к Святому Духу, любовь Святого Духа сотворила чудеса в отношении тела Девы.
Здесь любовь понималась как стремление к индивидуации, ограничивающей и эго, и Самость. Хью из Сан-Виктора продолжает:
О любовь, ты имеешь огромную власть; только ты можешь увлечь Бога с небес на землю. О как сильна твоя связь, которой может быть связан только Бог... Ты опутываешь его своими связями, ты ранишь его своими стрелами... ты ранишь его, неуязвимого, ты опутываешь его, недоступного, ты увлекаешь его, неподвижного, ты делаешь Вечное смертным... О любовь, как велика твоя победа!
Девственность Марии является важной частью этого символизма. Кажется, есть основания полагать, что между девственностью и способностью к хранению трансперсональной энергии (священного огня) существует архетипическая связь. В Древнем Риме девы-весталки в храмах были хранительницами священного огня. У инков в Перу священный огонь в храме Солнца зажигали девственницы. Дж. Фрезер пишет:
Перуанские инки праздновали фестиваль, который назывался Рай-ми... Он проводился в честь солнца в июньский день летнего солнцестояния. В течение трех дней перед фестивалем люди постились, мужчины не спали со своими женами, и в Кузко, в капитолии, не зажигали огня. Новый священный огонь получали прямо от солнца, фокусируя его лучи очень хорошо отполированными прозрачными выпуклыми пластинами (линзами. — В.М.) и направляя их на маленький пучок хлопковой пряжи... Новый огонь частями переносили в замок солнца и в совет святых девственниц, где они его поддерживали в течение года, и если священный огонь затухал, то племя навлекало на себя проклятие в виде мора.
Вот что говорит апостол Павел:
Незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтоб быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу (1 Кор. 7:34).
Психологическая девственность означает установку, которая является чистой в смысле того, что она не замутнена личными потребностями и желаниями. Поэтому святые проститутки, которые позволяли себе это занятие на Ближнем Востоке, вне храмов богинь любви, могли бы, следовательно, рассматриваться как психологические девственницы. Эго девственницы оказывается вполне достаточным для того, чтобы вступать в связь с трансперсональными энергиями, не идентифицируясь с ними. Любовь говорит: «Ибо сообщество мужчин делает девственниц женщинами, чтобы рождались дети. Но когда Бог устанавливает связь с душой, он просто считается с тем, что та, которая раньше была женщиной, вновь стала девственницей». В поэзии Джона Донна очень хорошо отражается парадоксальная природа символического целомудрия. Быть девственницей — значит быть проституткой Господа Бога:
Бей меня в сердце, триединый Бог...
Возьми меня к себе, заточи меня в тюрьму, поскольку я,
Кроме как у тебя, возвеличившего меня, никогда не буду свободной,
Никогда не буду целомудренной, кроме как в твоих объятиях".
А вот что пишет на этот счет Ангелус Силезиус:
Если ты попала в сети соблазна, исходящего от Господа Святого Духа,
Значит, в тебе будет зачато Вечное Дитя.
Если все происходит так, как случилось с девственной и чистой Марией,
Значит, будь уверена в том, что это Бог оплодотворил твою душу,
Бог оплодотворил меня, и Его Святой Дух меня осенил,
И этот Бог может восстать в моей душе и разрушить меня.
Что хорошего в словах архангела «Аве Мария»,
Пока он не сказал то же самое мне?

РОЖДЕСТВО

Эго личности — это те ясли, в которых рождается младенец Христос.
В ТЕ ДНИ ВЫШЛО ОТ КЕСАРЯ АВГУСТА ПОВЕЛЕНИЕ СДЕЛАТЬ ПЕРЕПИСЬ ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ. ЭТА ПЕРЕПИСЬ БЫЛА ПЕРВАЯ В ПРАВЛЕНИЕ КВИРИНИЯ СИРИЕЮ. И ПОШЛИ ВСЕ ЗАПИСЫВАТЬСЯ, КАЖДЫЙ В СВОЙ ГОРОД. ПОШЕЛ ТАКЖЕ И ИОСИФ ИЗ ГАЛИЛЕИ, ИЗ ГОРОДА НАЗАРЕТА, В ИУДЕЮ, В ГОРОД ДАВИДОВ, НАЗЫВАЕМЫЙ ВИФЛЕЕМ, ПОТОМУ ЧТООН БЫЛ ИЗ ДОМА И РОДА ДАВИДОВА, ЗАПИСАТЬСЯ С МАРИЕЮ, ОБРУЧЕННОЮ ЕМУ ЖЕНОЮ, КОТОРАЯ БЫЛА БЕРЕМЕННА. КОГДА ЖЕ ОНИ БЫЛИ ТАМ, НАСТУПИЛО ВРЕМЯ РОДИТЬ ЕЙ; И РОДИЛА ОНА СЫНА СВОЕГО ПЕРВЕНЦА, И СПЕЛЕНАЛА ЕГО, И ПОЛОЖИЛА ЕГО В ЯСЛИ, ПОТОМУ ЧТО НЕ БЫЛО ИМ МЕСТА В ГОСТИНИЦЕ.
(Лук. 2: 1-7)
Притча о Рождестве Христовом начинается с повеления кесаря «собрать подать со всего населения империи» (apographestai — регистрация, учет), поэтому по всей земле было необходимо сделать перепись. Усилие, которое следует предпринять для инвентаризации целостности сознания, universus orbis целой Библии приводит к рождению божественного младенца. Земная перепись, предшествующая рождению Христа, приводит к «совершению переписи на небесах» вследствие его пришествия. Как сказал своим апостолам Христос, «Однако ж тому не радуйтесь, что духи вам повинуются; но радуйтесь тому, что имена ваши написаны \eggegraptai] на небесах» (Лук. 10:20). А на идише правоверными называется церковь (сообщество. — В.М.) новорожденных, чьи имена «написаны \apogegrammenon\ на небесах» (12:23).
Несмотря на то что Христос родился в Вифлееме, его родным городом считается Назарет в Галилее. Таким образом, у Христа имеются два места рождения. Этот двойной аспект, связанный с Его рождением, является причиной возникновения легенды о том, что Христос имел брата-близнеца. Существовало даже учение (docetism), развившее эту идею о двойственности Иисуса: Иисус был человеком, а Христос — божественным духом, сошедшим на Иисуса во время крещения, жившим в нем во время его деяний и покинувшим его при распятии. Богоискательница София (Pistis Sophia) в рассказе о детстве Иисуса упоминает о некоем духе-фантоме, который явился к Марии с вопросом: «Где мой брат Иисус? Я хочу с ним встретиться». Когда они оказались вместе, «он взял Иисуса за руки и поцеловал его, и тот сделал то же самое. Они стали единым целым».
Согласно легенде, Мессия также имеет двойственную природу:
В поздней, преимущественно каббалистической традиции, говорится о двух Мессиях: Мессии бен Иосифе (или бен Эфраиме) и Мессии бен Давиде. Их сравнивали с Моисеем и Аароном, а также с двумя сернами, что соотносится с текстом Песни Соломона 4:5: «Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями». Мессия бен Иосиф янляется, согласно Второзаконию, «первенцем своего быка», а Мессия бен Давид ездил на осле. Мессия бен Иосиф был первым, Мессия бен Давид — вторым. Мессия бен Иосиф должен был умереть, «во искупление вины детей Яхве». Он отправится на битву с Гогом и Магогом, и там его убьет Армилус. Армилус — это Лжемессия, которого породил на куске мрамора Сатана. В свою очередь, Сатану убьет Мессия бен Давид. Затем бен Давид вступит в новый Иерусалим, который спустился с небес, и снова вернетбен Иосифа кжизни. В более поздней религиозной традиции этот бен Иосиф играет странную роль. Табари, толкователь Корана, отмечает, что царем иудейским был Антихрист, а в писании Абарбанеля Mashmi'a Yeshu'ah Мессия бен Иосиф действительно является Антихристом. Поэтому в нем можно увидеть не только страдающего Мессию в противоположность Мессии-победителю, но в конце концов распознать и нем антагониста3.
Мессия бен Иосиф соответствует Иисусу, родившемуся в Назарете, то есть личностному аспекту Самости. Мессия бен Давид соответствует Христу, рожденному в Вифлееме, городе Давида. Он является наследником духа Давида и его предков, то есть трансперсонального аспекта психики. Параллельно в греческой мифологии существует образ близнецов-Диоскуров: смертного Кастора и бессмертного Полидевка (Поллукса).
«И родила она сына своего первенца [pmtotokos— перворожденный]». Для Яхве первенцы имели особое значение. До тех пор пока они не воскресали, то есть не возвращались обратно, их следовало приносить в жертву. «Освяти Мне каждого первенца, разверзающего всякие ложесна между сынами Израилевыми, от человека до скота: Мои они» (Исх. 13:2). Именно египетский первенец должен был быть принесен в жертву, чтобы возник Исход евреев из Египта. В псалме 88:28, который можно рассматривать как обращение к Мессии, Яхве возвещает: «Я сделаю его первенцем превыше царей земли». Апостол Павел описывает Христа, с одной стороны, как пресуществующего, «который есть образ Бога невидимого, рожденный прежде всякой твари» (Кол. 1:15), ас другой стороны, как смертного человека, который умер, а после того воскрес, «как первенец из мертвых» (Кол. 1:18). Обладая таким качеством, он является «первородным между многими братьями» (Рим. 8:29), который сотворит «Церковь первенцев... чьи имена будут написаны на небесах» (Евр. 12:23).
Все эти цитаты являются выражением парадоксальной феноменологии Самости, которая одновременно оказывается и временной, и вечной, и принесенной в жертву, и правящим царем, судьба которой заключается в том, чтобы умирать и возрождаться.
Младенец Христос «лежал в яслях, потому что не было им места в гостинице». Термин «гостиница» (katalyma— гостиная) в Новом Завете был использован только еще один раз. Он появляется в параллельных местах Евангельских текстов от Марка 14:14 и Луки 22:11, в которых Христос, готовясь к Тайной вечере, посылает апостолов на поиски необходимого помещения: «Где комната \katalyma], в которой бы Мне есть пасху с учениками моими?» Гностики использовали образ гостиной, чтобы говорить о «пристанище в этом мире». В гностическом «Гимне жемчужине» воплощающаяся душа точно так же спускается с небес в свое временное пристанище в «Египте», считая себя «чужой по отношению к другим обитателям этой гостиницы».
В «этом мире» не существует отдельной комнаты для рождения Самости. Оно должно произойти во внешнем мире {extra miindum), ибо является исключением, отклонением от норм или даже преступлением по отношению к установившемуся статус-кво. Если человек не хочет пасть жертвой грубых жизненных обстоятельств, связанных с его физическим существованием, ему следует иметь надмирную точку зрения, то есть выходящую за рамки этого физического «мира». «По отношению к внешним условиям жизни возможно иметь психологическую установку только в том случае, если существует точка отсчета, внешняя по отношению к этим условиям». Рождение Самости привносит эту точку отсчета, образуя «неоспоримое переживание личного, взаимного отношения, имеющего высокую интенсивность, между человеком и надмирной властью, которая действует в качестве противоядия от «мира» и его «разума».
Рождение среди животных означает, что пришествие Самости является инстинктивным процессом, частью живой природы, уходящей корнями в биологию человеческого существа. Одному пациенту Юнг сказал, что переживание трансперсональной Самости если само по себе и не вызывает инфляции, то «требует величайшей скромности, которую необходимо противопоставить этой инфляции. Вам необходимо опуститься на уровень мыши». Соединение унижения и величия представлено двумя разными категориями посетителей, пришедшими поклониться младенцу Христу: пастухами и волхвами.
Согласно Евангелию от Матфея 2: If, «пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: Где родившийся царь иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему». При этом число волхвов точно не оговаривается. В раннехристианском искусстве их бывает два или четыре; очень редко шесть. Во времена раннего Средневековья их было ровно три. В современных снах чаще всего встречаются четыре волхва. Эту разницу можно объяснить, например, тем, что средневековая психика переживала сакральные образы как метафизический гипостазис, тогда как наш современник готов переживать их как физическую реальность. «Проблема четырех» всегда существует между идеей психического факта и переживанием ее в реальности.
Отцы Церкви связывали Рождественскую звезду со «звездой Иакова», о которой упоминается в пророчестве Валаама: «Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых» (Числ. 24:17). Как отмечает Юнг,
С древних времен не только среди иудеев, но и на всем Ближнем Востоке, рождение выдающегося человека отождествлялось с восхождением звезды... Всегда надежда на пришествие Мессии связывалась с появлением звезды.
Вот что говорит о Рождественской звезде Игнатий из Антиохии:
Звезда воссияла на небосклоне, причем она находилась выше всех остальных звезд, которые до нее уже были, и ее свет был невыразим, ибо от одного ее появления люди застыли в изумлении. И все остальные звезды, включая солнце и луну, стали для этой звезды хором. Она светила намного ярче всех остальных звезд".
Одна звезда, которая светит ярче всех остальных, представляет собой «Одно Светило или монаду» среди многочисленных огней бессознательного и «ее следует рассматривать в качестве символа Самости».
Звезда, которая появилась в небе одновременно с рождением Христа на земле, - это еще один мотив двойного рождения. Он означает существование трансперсонального, космического спутника Иисуса. Эта тема появляется в современных снах. Церковь устроила Кристмас, праздник Рождества Христова, в день зимнего солнцестояния, тем самым присоединив его к языческому образу рождения нового солнца, символически эквивалентного Рождественской звезде.

БЕГСТВО В ЕГИПЕТ

Когда человеку удается встретиться с самой жизнью, когда распускается почка и из малого возникает великое, тогда, как сказал Ницше, «Один становится Двумя» и великий образ, который всегда существовал, но при этом оставался невидимым, открывается более скромной личности с силой откровения... — и это момент величайшей опасности!
КОГДА ЖЕ ОНИ ОТОШЛИ, - СЕ, АНГЕЛ ГОСПОДЕНЬ ЯВЛЯЕТСЯ ВО СНЕ ИОСИФУ И ГОВОРИТ: ВСТАНЬ, ВОЗЬМИ МЛАДЕНЦА И МАТЕРЬ ЕГО, И БЕГИ В ЕГИПЕТ, И БУДЬ ТАМ, ДОКОЛЕ НЕ СКАЖУ ТЕБЕ; ИБО ИРОД ХОЧЕТ ИСКАТЬ МЛАДЕНЦА, ЧТОБЫ ПОГУБИТЬ ЕГО. ОН ВСТАЛ, ВЗЯЛ МЛАДЕНЦА И МАТЕРЬ ЕГО НОЧЬЮ, И ПОШЕЛ В ЕГИПЕТ, И ТАМ БЫЛ ДО СМЕРТИ ИРОДА, ДА СБУДЕТСЯ РЕЧЕННОЕ ГОСПОДОМ ЧЕРЕЗ ПРОРОКА, КОТОРЫЙ ГОВОРИТ: «ИЗ ЕГИПТА ВОЗЗВАЛ Я СЫНА МОЕГО». ТОГДА ИРОД, УВИДЕВ СЕБЯ ОСМЕЯННЫМ ВОЛХВАМИ, ВЕСЬМА РАЗГНЕВАЛСЯ И ПОСЛАЛ ИЗБИТЬ ВСЕХ МЛАДЕНЦЕВ В ВИФЛЕЕМЕ И ВО ВСЕХ ПРЕДЕЛАХ ЕГО, ОТ ДВУХ ЛЕТ И НИЖЕ, ПО ВРЕМЕНИ, КОТОРОЕ ВЫВЕДАЛ ОТ ВОЛХВОВ. ТОГДА СБЫЛОСЬ РЕЧЕННОЕ ЧЕРЕЗ ПРОРОКА ИЕРЕМИЮ, КОТОРЫЙ ГОВОРИТ: «ГЛАС В РАМЕ СЛЫШЕН, ПЛАЧ И РЫДАНИЕ, И ВОПЛЬ ВЕЛИКИЙ. РАХИЛЬ ПЛАЧЕТ О ДЕТЯХ СВОИХ И НЕ ХОЧЕТ УТЕШИТЬСЯ, ИБО ИХ НЕТ».
(Матф. 2:13-18)
Обычно рождение героя или божественного младенца сопровождается угрозами для его жизни2. Установка, которая у человека является в данное время властной (царь-правитель), испытывает страх, что ее сместит царь будущий. Потому родившаяся великая власть всегда подвергается смертельной опасности со стороны доминирующей психической установки, ибо власть предшествующая чувствует для себя смертельную угрозу со стороны последующей.
Образ царя Ирода в художественном творчестве, как правило, далеко не всегда вызывал хотя бы малейшую симпатию. Исключением может послужить ария Ирода из оперы Берлиоза Детство Христа.
Вот сон опять! Опять дитя, которое спешит меня низвергнуть. И я не знаю, что подумать о сем проклятье, что нависло над царской славой и над жизнью!
О ничтожнейший из царей!
Ведь править — еще не значит жить,
устанавливать для всех законы,
еще не значит следовать
за пастухом в глубины лесной чащи!
Бездонная ночь,
овладевшая миром,
погружая в глубокий сон
мое измученное сердце,
на час подарило ему покой,
позволив твоим теням коснуться
моих скорбных очей...
О ничтожнейший из царей... и т.п.
Все усилия бесплодны!
Сон бежит от меня;
и мои тщетные жалобы
не заставят тебя пройти скорее, бесконечная ночь.
Вследствие такого психического состояния возникло избиение младенцев. В каком-то смысле можно говорить о личном страхе царя Ирода в отношении своего низвержения с престола, однако более глубокий смысл заключается в естественном последствии рождения Христа. Рождение Самости является катастрофическим (буквально — переворачивающим) событием, архетипическая динамика преисполнена опасности и насилия.
Святое семейство должно бежать в Египет не только для того, чтобы избежать убийства младенца, но и потому, что «да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: «из Египта воззвал Я Сына Моего». Другими словами, последовательностью событий управляет заранее предопределенный архетипический паттерн. Здесь имеется ссылка на пророка Осию: «Когда Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал Сына Моего». В Новом Завете есть и другие примеры, где Христос заменяет весь народ Израиля.
В Ветхом Завете весь народ Израиля в целом выступает в качестве сына Яхве. В Новом Завете собирается весь религиозный смысл, который несет в себе народ Израиля, и возлагается на отдельный образ Христа, Богочеловека, который становится индивидуальным олицетворением Израиля. Это шаг к индивидуальной психологии, противоположной психологии коллективной, или групповой. Однако процесс индивидуализации остается незавершенным, ибо образ Христа представляет собой уникальный метафизический гипостазис. В настоящее время задача глубинной психологии заключается в завершении этого процесса. Трансперсональный смысл, который сначала несло в себе сообщество иудеев, а затем личность Христа (которому все еще поклонялись коллективно), теперь переносится в психическое переживание отдельных личностей.
Об избиении младенцев говорится еще в Ветхом Завете в Книге Плач Иеремии 31:15: «...голос слышен в Раме; вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет». В контексте данной книги этот текст означает, что Рахиль скорбит о своем потомстве, а именно: по Эфраиму, Манассии и Беньямину, которые были избиты и уведены в рабство ассирийцами. Вслед за приведенным отрывком сразу следует обещание избавления: «Так говорит Господь: удержи голос твой от рыдания и глаза твои от слез, ибо есть награда за труд твой, говорит Господь, и возвратятся они из земли неприятельской» (Иер. 31:16). Бегство Иисуса Христа в Египет и Его последующее возвращение происходят не только после Исхода народа Израиля из Египта, но и после его восстановления от поражения и плена согласно тому, как говорится у Иеремии. Эти последствия являются иллюстрацией психологического факта, что сознанию человека стало доступно нечто новое уже только потому, что психика человека придерживалась ранее установившегося паттерна. Так, например, происходит, когда новые открытия глубинной психологии находят доступ к мышлению нашего современника вследствие новых интерпретаций библейских образов.
Согласно легенде, по дороге в Египет возникают всякие чудеса. Идолы, которые попадались на пути Святого семейства, низвергались со своих пьедесталов, что свидетельствовало о разрушении фальшивых ценностей после рождения Самости. Эта легенда отождествляет Христа с духом роста или законом плодородия. Она также намекает па существенное явление временного искажения, которое случайно появляется в непосредственной близости от констеллированной Самости. Временное и вечное пересекаются, и это означает, что может случиться так, что обычные категории сознания: пространство, время и причинность оказываются на какой-то момент подвешенными, то есть лишенными опоры в сознании.
Для гностиков Египет символизирует «тело», мрачную область греха и плотского существования. В «Гимне жемчужине» гностиков сын небесного отца спускается в Египет, чтобы освободить жемчужину из-под власти змеи. Эту историю можно назвать квинтэссенцией (coagiilatio) мифа о воплощении, для которой бегство в Египет является одной из вариаций.Тот факт, что «бесценная жемчужина» должна находиться и Египте, свидетельствует о том, что духу требуется полноценное взаимодействие с матернем, что для реализации Самости (жемчужины) требуется египетское, приземленное эго.

КРЕЩЕНИЕ

Что же это, в конце концов, такое, заставляющее человека идти своим путем, поднявшись над бессознательной идентичностью с массой ?.. Это то, что обычно называется призванием... [которое] действует как закон Божий, от которого невозможно скрыться... Каждый, кто имеет такое призвание, слышит внутренний голос: он призван.
ТОГДА ПРИХОДИТ ИИСУС ИЗ ГАЛИЛЕИ НА ИОРДАН К ИОАННУ - КРЕСТИТЬСЯ ОТ НЕГО. ИОАНН ЖЕ УДЕРЖИВАЛ ЕГО И ГОВОРИЛ: МНЕ НАДОБНО КРЕСТИТЬСЯ ОТ ТЕБЯ, И ТЫ Л И ПРИХОДИШЬ КО МНЕ? НО ИИСУС СКАЗАЛ ЕМУ В ОТВЕТ: ОСТАВЬТЕПЕРЬ; ИБО ТАК НАДЛЕЖИТ НАМ ИСПОЛНЯТЬ ВСЯКУЮ ПРАВДУ. ТОГДА ИОАНН ДОПУСКАЕТ ЕГО. И КРЕСТИВШИСЬ ИИСУС ТОТЧАС ВЫШЕЛ ИЗ ВОДЫ, - И СЕ, ОТВЕРЗЛИСЬ ЕМУ НЕБЕСА, И УВИДЕЛ ИОАНН ДУХА БОЖИЯ, КОТОРЫЙ СХОДИЛ, КАК ГОЛУБЬ, И НИСПУСКАЛСЯ НА НЕГО. И СЕ, ГЛАС С НЕБЕС ГЛАГОЛЮЩИЙ: СЕЙ ЕСТЬ СЫН МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ, В КОТОРОМ МОЕ БЛАГОВОЛЕНИЕ.
(Матф. 3:13-17)
Крещение Христа может рассматриваться как испытание инициации, связанное с solutio (растворением), как драма смерти и возрождения, в которой эго встречается с надличностной судьбой и подчиняет себя ей. Ибо Церковь представляет собой прототип таинства крещения, означающего смерть старой плотской жизни и возрождение в вечной жизни во Христе. Вот что говорится об этом в Послании апостола Павла к Римлянам: «Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни» (Рим. 6:4).
Его крещение от Иоанна говорит о том, что сначала Христос был последователем Иоанна Крестителя. Он совершил погружение в бессознательное под руководством другого. Это погружение последовало за автономным психическим переживанием, сошествием Святого Духа. Что-то подобное может произойти, когда пациент вступает в отношения переноса. То, что изначально возникает как личная зависимость и проекция, может привести человека к уникальному столкновению с объективной психикой. Желание Христа пройти через процедуру крещения Иоанном может быть объяснено загадочной фразой: «Ибо так надлежит нам исполнять всякую правду». Я считаю это важным, поскольку просто и правильно подчиниться внешнему авторитету, чтобы подготовиться к переживанию «трансперсонального» другого у себя внутри. Человек испытывает потребность в психологическом ученичестве.
Согласно докетистской ереси, божественная сущность Христа сошла на человека Иисуса во время его крещения, и в дальнейшем он в качестве инструмента оказался в ее власти. Так, согласно Ириниусу, гностики вели речь о двух крещениях.
Они утверждают, что те, кто добился совершенных знаний, обязательно должны быть восстановлены в той верховной власти. Ибо иное недопустимо внутри Плеромы, поскольку именно оно [восстановление] приведет их вниз в глубины Бифуса. Ибо крещение, установленное Иисусом во плоти, было необходимо для избавления от грехов, но возрождение, привнесенное Христом, который сошел на Иисуса, необходимо для совершенства; и они объясняют, что первый олицетворяет животное начало, а второй — начало духовное. И о крещении Иоанна говорилось как о покаянии, а о возрождении, проповедуемом Иисусом, — как о крещении, совершаемом в стремлении к совершенству. Именно это Он имел в виду, говоря: «Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!» (Лук. 12:50).
С точки зрения психологии эти два крещения соответствуют крещению покаяния (исповеди), проходящему под руководством другого, и крещению автономной психики, в котором личность начинает осознавать, что она должна ответить Самости. Так, Иоанн Креститель говорит: «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем» (Матф. 3:11)
В некоторых древних текстах упоминается о наличии огня на Иордане во время крещения Христа. Иустин говорит: «Когда Иисус подошел к реке Иордан, где крестил Иоанн, и ступил в воду, в Иордане вспыхнул огонь; а когда он вышел из воды, на Него в виде голубя сошел Святой Дух» При этом переводчик в примечании поясняет, что «Шехинах, возможно, присутствовала при схождении Святого Духа». Однако Данилоу придает этим словам другой смысл:
В данной традиции огонь, который появляется при крещении, ассоциируется со всепоглощающим огнем Страшного суда, и об этом свидетельствуют упоминания в нескольких текстах. Одним из таких текстов является Пророчицы Сивиллы (Sibylline Oracles): «После того как Сын Божий получил второе рождение, омыв свое тело в голубой, медленной стремнине Иордана, когда ему удалось пройти через очистительный огонь, он будет первым, tjro узрит сходящего Бога, несущего благую весть, в виде Святого Духа, пребывающего на крыльях белого голубя». Определенно в тексте предполагается, что крещение помогло Христу пройти сквозь огонь, и это случилось тогда, когда на него сошел Святой дух: этот взгляд очень хорошо соотносится с текстом Иустина, в котором огонь над водами появляется именно в тот момент, когда Христос окунается в Иордан. Идея, что при крещении Христос прошел сквозь огонь, у пророчицы повторяется в той части, где говорится об «Отце, который повсюду распространил Твое Крещение в чистой воде, из которой Ты (Слово) появилось, выйдя из огня» (VII, 83-84).
Та же концепция существует в труде Excerpta ex Theoiloto. Клемент, учитывая учение этого апостола Валентина, пишет: «Как рождение Христа освободило нас от бурной стремнины Рока, так и Его Крещение избавило нас от огня, и Его страсть избавила нас от страстей» (76, I).
В других текстах говорится о «великом свете».
С точки зрения психологии эти цитаты указывают на то, что свет и огонь Шехинах, славы Яхве, огонь Страшного суда и голубь опускающегося Святого Духа являются разными аспектами одного и того же феномена, а именно проявления автономной психики.
В дополнение к огню и свету во время крещения слышится голос. Властный «голос» появляется в сновидениях и призывает почитать Всевышнего. В данном случае голос произносит: «Это Мой возлюбленный Сын, в котором пребывает благость». Это утверждение по смыслу сходно с текстом, находящимся в Книге Исайи 42:1, где говорится о «Слуге Яхве»: «Вот, Отрок Мой, которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу Дух Мой на него, и возвестит народам суд». Он несет в себе весть, что эго, принимая свое призвание и судьбу, пользуется любовью и поддержкой Самости.
В псалме 73:13 мы читаем: «Ты расторг силою Твоею море. Ты сокрушил головы змиев в воде». Сирил из Иерусалима прикладывает этот текст к крещению Иисуса: «Поскольку было необходимо разнести головы змея на части, Он спустился к реке, оставив в водах" самые страшные из них». Данилоу отмечает, что «тема дракона скрыта в водах смерти, и Христово крещение, которое приняло вид погружения в мир дракона, было всего лишь данью традиции»". Отсюда вытекает замечательная идея, что крещение Христа привело кочищению вод вследствие «разрушения пребывавших в них демонических сил». Игнатиус пишет: «Он родился и крестился, и при этом страстью своей он мог очистить воды», а Клемент Александрийский говорит, что
Господь крестился сам, и не потому что сам испытывал в этом нужду, а потому, что он мог очистить поды, ибо они восстанавливали свою чистоту. Таким образом очищались нетол'ько наши тела, но и наши души, и очищение невидимых частей нашего существа находило свое проявление в том, что даже нечистые духи, присущие нашей душе, теряют спою опору во время нового духовного рождения.
Идея очищения и освящения воды предполагает трансформацию самого бессознательного. То, что сначала было обителью демонических сил (автономных комплексов, угрожающих захватить эго), может через усиление осознания переживаться как сакральная и трансперсональная основа бытия.
Крещение Христа означает его встречу с судьбой. Оно может считаться одновременно активным действием и пассивным соучастием в помазании Святым Духом в присутствии Иоанна Крестителя. В психологии индивидуации судьба и идентичность суть одно и то же; это определенные ответы на двойной вопрос: «Что я?» и «Кто я?» Иоанн Креститель — как предтеча, который «готовит путь Господу» (Матф. 3:3), — именно он ставит этот вопрос. Уже находясь в заточении у царя Ирода, он этот вопрос адресует Христу: «Ты ли Тот, который должен придти, или ожидать нам другого?» (Матф. 11:3) Ответ Христа является примером деятельности острого и гибкого ума:
И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют (Матф. 11:4,5).
Этот ответ позволяет избежать подробной идентификации с Самостью, но в то же время признает ее наличие, ссылаясь на последствия ее воздействия, а именно: инсайт, восприятие, исцеление и возвращение к жизни.
«Ты ли это?» — это ключевой вопрос индивидуации. Как только он задан, смерть отбрасывается прочь и процесс индивидуации должен проходить сам по себе во благо или во вред. Гностики пытались подойти к нему со всех сторон и ответили на него известной формулой: «что делает нас свободными именно наше знание того, кем мы были и чем мы стали; где мы были, куда мы оказались втянутыми; откуда мы возрождаемся; что есть рождение и что есть возрождение».
И тогда, вслед за крещением, мы находим такие строки: «Тогда Иисус возведен был духом в пустыню, для искушения от диавола» (Матф. 4:1). Такое последствие говорит об опасности инфляции, которая сопутствует встрече с Самостью. Святой Дух, благословивший Христа, становится его дьявольским искусителем. Этот образ выражает стремление эго к идентификации с трансперсональной энергией и использованию ее для удовлетворения личной потребности во власти.
Повествование об искушении ясно раскрывает природу психической власти, с которой Иисус пришел в столкновение: именно этот зараженный властью дьявол широко распространенной цезаревой психологии, который в пустыне вводил его в страшные соблазны. Этим дьяволом была объективная психика, которая держала в своей власти все население Римской империи, и этим объясняется, почему дьявол обещал Иисусу все царства, которые только существовали на земле, будто стремился сделать из него Цезаря. Подчиняясь внутреннему зову своего призвания, Иисус добровольно подставил себя под нападки имперского сумасшествия, которое в той или иной степени было присуще абсолютно каждому: и завоевателям, и им подобным. Таким образом он распознал природу объективной психики, которая ввела весь мир в ничтожество и породила жажду к спасению, нашедшую свое выражение даже в языческой поэзии. Совершенно сам себя не подавляя и не позволяя себя подавлять этой бешеной психической атаке, он стал действовать сознательно, ассимилируя эту часть объективной психики. Таким образом, психология покоряющего весь мир цезаризма превратилась в царство духа, а Римская империя —во вселенское Царство Божие, которое, само собой разумеется, было не от мира сего.

ТРИУМФАЛЬНЫЙ ВЪЕЗД В ИЕРУСАЛИМ

Каждый из нас просто должен делать то, что делал Христос. Мы обязаны проводить свой жизненный эксперимент. Мы должны совершать ошибки. Нам следует проживать свое собственное видение .жизни. И при этом обязательно будут ошибки. Если вы будете избегать ошибок, значит, вы не живете.
И КОГДА ПРИБЛИЗИЛИСЬ К ИЕРУСАЛИМУ И ПРИШЛИ В ВИФФАГИЮ К ГОРЕ ЕЛЕОНСКОЙ, ТОГДА ИИСУС ПОСЛАЛ ДВУХ УЧЕНИКОВ, СКАЗАВ ИМ: ПОЙДИТЕ В СЕЛЕНИЕ, КОТОРОЕ ПРЯМО ПЕРЕД ВАМИ; И ТОТЧАС НАЙДЕТЕ ОСЛИЦУ ПРИВЯЗАННУЮ И МОЛОДОГО ОСЛА С НЕЮ; ОТВЯЗАВШИ ПРИВЕДИТЕ КО МНЕ; И ЕСЛИ КТО СКАЖЕТ ВАМ ЧТО-НИБУДЬ, ОТВЕЧАЙТЕ, ЧТО ОНИ НАДОБНЫ ГОСПОДУ; И ТОТЧАС ПОШЛЕТ ИХ. ВСЕ ЖЕ СИЕ БЫЛО, ДА СБУДЕТСЯ РЕЧЕННОЕ ЧЕРЕЗ ПРОРОКА, КОТОРЫЙ ГОВОРИТ: «СКАЖИТЕ ДЩЕРИ СИОНОВОЙ: СЕ, ЦАРЬ ТВОЙ ГРЯДЕТ К ТЕБЕ КРОТКИЙ, СИДЯ НА ОСЛИЦЕ И МОЛОДОМ ОСЛЕ, СЫНЕ ПОДЪЯРЕМНОЙ». УЧЕНИКИ ПОШЛИ И ПОСТУПИЛИ ТАК, КАК ПОВЕЛЕЛ ИМ ИИСУС: ПРИВЕЛИ ОСЛИЦУ И МОЛОДОГО ОСЛА И ПОЛОЖИЛИ НА НИХ ОДЕЖДЫ СВОИ, И ОН СЕЛ ПОВЕРХ ИХ. МНОЖЕСТВО ЖЕ НАРОДА ПОСТИЛАЛИ СВОИ ОДЕЖДЫ ПО ДОРОГЕ, И ДРУГИЕ РЕЗАЛИ ВЕТВИ С ДЕРЕВ И ПОСТИЛАЛИ ПО ДОРОГЕ; НАРОД ЖЕ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИЙ И СОПРОВОЖДАВШИЙ, ВОСКЛИЦАЛ: ОСАННА СЫНУ ДАВИДОВУ! БЛАГОСЛОВЕН ГРЯДУЩИЙ ВО ИМЯ ГОСПОДНЕ! ОСАННА В ВЫШНИХ!
(Матф. 21:1-9)
Кульминация драмы в жизни Христа начинается с «этого странного события, триумфального въезда в Иерусалим»2. В этот момент он уступил искушению властью и позволил людям приветствовать себя как царя. И едва он иступил в Иерусалим, его обуяла ярость.
И ВОШЕЛ ИИСУС В ХРАМ БОЖИЙ И ВЫГНАЛ ВСЕХ ПРОДАЮЩИХ И ПОКУПАЮЩИХ В ХРАМЕ, И ОПРОКИНУЛ СТОЛЫ МЕНОВЩИКОВ И СКАМЬИ ПРОДАЮЩИХ ГОЛУБЕЙ, И ГОВОРИЛ ИМ: НАПИСАНО «ДОМ МОЙ ДОМОМ МОЛИТВЫ НАРЕЧЕТСЯ»; А ВЫ СДЕЛАЛИ ЕГО ВЕРТЕПОМ РАЗБОЙНИКОВ.
(Матф. 21:12, 13)
Плохое настроение продолжается у Иисуса и на следующий день, когда он фактически приговаривает к смерти смоковницу за то, что на ней нет плодов (Матф. 21:19).
Да и сам способ его появления в Иерусалиме говорит о том, что Христос вплоть до мельчайших деталей отождествлял себя с Царем-Мессией, о котором говорится в Книге Захарии
Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се. Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и молодом осле, сыне подъяремной.
Прямое подражание архетипическому образу исключительно опасно, и эта идентификация оказывается необходимым этапом в судьбе Христа как теневой аспект процесса воплощения. Его гнев по отношению к торгующим противоречит его собственному отношению к гневу и раздражению (Матф. 5:22) и говорит о том, что отношение к «деньгам» является его теневым аспектом. Однако такая односторонность была ему необходима как часть его судьбоносной задачи в утверждении духовного «царства» в противовес господствовавшему в то время грубому материализму. По словам Юнга, «Иисус добровольно подставил себя под нападки имперского сумасшествия [изнутри], которое в той или иной степени было присуще абсолютно каждому: и завоевателям, и им подобным.
Раскрытие эго таким бессознательным силам всегда приводит к образованию определенной одержимости или идентификации, даже если она временна и частична. К тому же драма трансформации не может развернуться в полной мере без того, чтобы не подвергнуть эго «неизбежной ошибке» (felix culpa)

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

Если проецируемый конфликт должен быть исцелен, его следует вернуть в психику человека, туда, где у него существовали бессознательные корни. Он должен провести с самим собой Тайную вечерю, поедая свою собственную плоть и запивая своей кровью, что означает: человек должен распознать и принять в себе другого... Не является ли это, по всей вероятности, основным смыслом учения Христа, что каждый должен нести свой крест? Ибо если вы с трудом терпите себя самого, как же вы будете в состоянии терпеливо относиться к другим?
И КОГДА ОНИ ЕЛИ, ИИСУС ВЗЯЛ ХЛЕБ И БЛАГОСЛОВИВ ПРЕЛОМИЛ И, РАЗДАВАЯ УЧЕНИКАМ, СКАЗАЛ: ПРИМИТЕ, ЯДИТЕ: СИЕ ЕСТЬ ТЕЛО МОЕ. И ВЗЯВ ЧАШУ И БЛАГОДАРИВ, ПОДАЛ ИМ И СКАЗАЛ: ПЕЙТЕ ИЗ НЕЕ ВСЕ; ИБО СИЕ ЕСТЬ КРОВЬ МОЯ НОВОГО ЗАВЕТА, ЗА МНОГИХ ИЗЛИВАЕМАЯ ВО ОСТАВЛЕНИЕ ГРЕХОВ.
(Матф. 26: 26-28)
ЯДУЩИЙ МОЮ ПЛОТЬ И ПИЮЩИЙ МОЮ КРОВЬ ИМЕЕТ ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ.
(Иоан. 6:54)
Образ Тайной вечери претерпел величайшее историческое развитие, ибо ее воспроизведение стало одним из главных ритуалов Христианской церкви. На эту тему Юнг написал объемное эссе. Вот что он заметил:
В сравнительной истории религий месса является единственным в своем роде феноменом, но ее символическое содержание оказалось бы совершенно чуждым человеку, если бы не уходило своими корнями в самые глубины его психики. Поскольку дело обстоит именно так, мы вправе ожидать, что сумеем обнаружить сходные символические паттерны и в ранней истории человечества, и в современной раннему христианству языческой мысли... В самом тексте евхаристической литургии содержатся отношения к ветхозаветным «прообразам» мессы, то есть ко всей древней жертвенной символике вообще. Поэтому очевидно, что и Жертва Христова, и Причастие задевают одну из самых сокровенных струн в человеческой душе, являясь отголосками первобытных жертвоприношений и ритуальной антропофагии... Я здесь ограничусь лишь упоминанием о царском жертвоприношении, то есть о ритуальном умерщвлении царя с целью обеспечить плодородие и процветание его земли и народа, об обновлении или возрождении богов при помощи соответствующего человеческого жертвоприношения, а также о тотемном пиршестве, зачастую имевшем целью приобщить участников трапезы к жизненной силе пред ков. Чтобы показать, насколько глубоко проникает символ мессы в человеческую душу, пронизывая собой всю ее историю, этих знаков должно оказаться достаточно.
Тайная вечеря представляет собой особый архетип «пира», или сакрального жертвоприношения, и потому относится к более широкой категории символизма coagulatio. Изначально Тайная вечеря состояла в том, что каждый из участников вкушал преломленного Христом хлеба и выпивал глоток вина, тем самым ассимилируя символизм самого пиршества. Христос заменил пасхального агнца в качестве возрождающейся обреченной на заклание жертвы (Исход 12: 3ft). Аспект «тотемного пиршества» может быть проиллюстрирован параллелью с дионисийским ритуалом омофагии (Omophagia), «поеданием сырого мяса». Клемент Александрийский говорит: «Почитатели Бахуса справляли оргии в честь сумасшедшего Диониса; это божественное сумасшествие они отмечали тем, что Ели Сырое Мясо, по завершении ритуала участники разбирали разрубленное на куски сырое мясо принесенных в жертву животных». Джейн Харрисон пишет: «Общая часть этого ужасного ритуала состояла в разрывании на куски туши убитого животного [быка или козла] для того, чтобы, вне всякого сомнения, завладеть сырым, даже парным мясом, поскольку кровь считалась жизнью». Этот ритуал воспроизводил расчленение и поедание ребенка-Диониса титанами.
Существуют убедительные параллели между мифом о Христе и мифом о Дионисе. Дионис был единственным богом из греческого пантеона, рожденным от смертной женщины, Семелы. Он вырвал свою мать из рук Гадеса и возвел ее на небеса. В своей первой жизни он ребенком был расчленен на куски титанами и таким образом пережил «страсти». В омофагии Дионис предлагает поклоняющимся ему отведать своего тела и тем самым обрести бессмертие. Трагическая драма заключается в личностном росте, выходе за пределы дионисийских мистерий и в появлении параллелей трагическому взгляду на жизнь в «этом мире», развившемуся в рамках христианства.
В омофагии жертвенный бык или козел представляет собой самого Диониса, предлагающего поклоняющимся вкусить своего тела. То же самое происходит на Тайной вечере и в ритуале евхаристии: Христос предлагает свое тело и кровь в качестве духовной пищи уверовавшим в него людям. В этом контексте Христос представляет собой Антропоса, оригинального целостного человека. Вкусить его тела значит вкусить вечного и трансперсонального. По словам Юнга,
Таинство евхаристии превращает душу эмпирического человека, который является лишь частью самого себя, в целостность, символически выражаемую фигурой Христа. С этой точки зрения месса может быть названа ритуалом процесса индивидуации.
Точно так же, как Христос говорит своим апостолам, «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную», участие в омофагии фактически отдает участи ика евхаристии Бахусу, то есть отправляет его служить божественной природе Диониса. Таким образом, Плоть Христа или Диониса — cibus immortalis (пища бессмертия), которая также является синонимом «философского камня»". С точки зрения психологии это означает осознание Самости, которая позволяет человеку смотреть на мир «через призму вечности».
В ранней иконографии Тайная вечеря изображалась как поедание рыбных блюд. Самого Христа символизировала рыба (ichiiys). Этот символизм связывает Тайную вечерю с Мессианским пиром в иудейской легенде, в которой люди также вкушают рыбную пищу, и в частности набожным людям подается мясо морского чудовища Левиафана. Поедание Левиафана — это прямое указание на сознательную ассимиляцию первобытной психики. Та же интерпретация вполне приложима к Тайной вечере, на которой вкушаются рыбные блюда. Рыба символизирует бессознательное содержание холоднокровной, похотливой природы. Подобно огромной рыбе, Левиафану, рыбы представляют собой более мелкие доли первобытной психики, которым необходима трансформация, происходящая при участии сознательного представления.
Такое рассмотрение раскрывает парадоксальную природу символизма евхаристии. С одной стороны, такая «пища» свидетельствует о возрождающейся связи с трансперсональной Самостью. С другой стороны, это prima materia (первоматерия), которая при соответствующих усилиях эго должна претерпеть трансформацию и гуманизацию. Апостол Павел очень хорошо осознавал эту двойственную природу евхаристии, когда писал: «Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей. Ибо, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» (1 Кор. 11:28, 29).

ГЕФСИМАНИЯ

Проблема распятия — это начало индивидуации: это тайный смысл христианского символизма, путь крови и страданий1.
ПОТОМ ПРИХОДИТ С НИМИ ИИСУС НА МЕСТО, НАЗЫВАЕМОЕ ГЕФСИМАНИЯ, И ГОВОРИТ УЧЕНИКАМ: ПОСИДИТЕ ТУТ, ПОКА Я ПОЙДУ, ПОМОЛЮСЬ ТАМ. И ВЗЯВ С СОБОЮ ПЕТРА И ОБОИХ СЫНОВЕЙ ЗЕВЕДЕЕВЫХ, НАЧАЛ СКОРБЕТЬ И ТОСКОВАТЬ. ТОГДА ГОВОРИТ ИМ ИИСУС: ДУША МОЯ СКОРБИТ СМЕРТЕЛЬНО; ПОБУДЬТЕ ЗДЕСЬ И БОДРСТВУЙТЕ СО МНОЮ. И ОТО-ШЕД НЕМНОГО, ПАЛ НА ЛИЦЕ СВОЕ, МОЛИЛСЯ И ГОВОРИЛ: ОТЧЕ МОЙ! ЕСЛИ ВОЗМОЖНО, ДА МИНУЕТ МЕНЯ ЧАША СИЯ; ВПРОЧЕМ НЕ КАК Я ХОЧУ, НО КАК ТЫ. И ПРИХОДИТ К УЧЕНИКАМ, И НАХОДИТ ИХ СПЯЩИМИ, И ГОВОРИТ ПЕТРУ: ТАК Л И НЕ МОГЛИ ВЫ ОДИН ЧАС БОДРСТВОВАТЬ СО МНОЮ9 БОДРСТВУЙТЕ И МОЛИТЕСЬ, ЧТОБЫ НЕ ВПАСТЬ В ИСКУШЕНИЕ: ДУХ БОДР, ПЛОТЬЖЕ НЕМОЩНА. ЕЩЕ, ОТОШЕД В ДРУГОЙ РАЗ, МОЛИЛСЯ, ГОВОРЯ: ОТЧЕ МОЙ! ЕСЛИ НЕ МОЖЕТ ЧАША СИЯ МИНОВАТЬ МЕНЯ, ЧТОБЫ МНЕ НЕ ПИТЬ ЕЕ, ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ. И ПРИ-ШЕД НАХОДИТ ИХ ОПЯТЬ СПЯЩИМИ, ИБО У НИХ ГЛАЗА ОТЯЖЕЛЕЛИ. И ОСТАВИВ ИХ, ОТОШЕЛ ОПЯТЬ И ПОМОЛИЛСЯ В ТРЕТИЙ РАЗ, СКАЗАВ ТО ЖЕ СЛОВО.
(Матф. 26: 36-44)
ЯВИЛСЯ ЖЕ ЕМУ АНГЕЛ С НЕБЕС И УКРЕПЛЯЛ ЕГО. И НАХОДЯСЬ В БОРЕНИИ, ПРИЛЕЖНЕЕ МОЛИЛСЯ, ГОВОРЯ: ОТЧЕ! О, ЕСЛИ БЫ ТЫ БЛАГОВОЛИЛ ПРОНЕСТЬ ЧАШУ СИЮ МИМО МЕНЯ! ВПРОЧЕМ НЕ МОЯ ВОЛЯ, НО ТВОЯ ДА БУДЕТ.
(Лук. 22: 42,43)
В Гефсимании Христос пришел к полному осознанию, что он приговорен судьбой к распятию. Эта судьба символизируется в образе «чаши» (poterion). В Ветхом Завете этот термин используется в двух главных смыслах: чаша таинства, из которой человек вытаскивает шанс, определяя часть своей судьбы, и чаша гнева Яхве. В псалме 15:5 говорится: «Господь есть часть наследия моего и чаши моей. Ты держишь жребий мой». А вот что провозглашает Исайя: «Воспрянй, воспрянй, восстань, Иерусалим, ты, который из руки Господа выпил чашу ярости Его, выпил до дна чашу опьянения, осушил» (Ис. 51:17). Судьба Христа как раз и заключается в том, чтобы испить до дна чашу гнева Яхве. И ужасная правда состоит в том, что для Его удовлетворения требуются пытки и мучительная смерть Его собственного сына. С точки зрения психологии это означает, что задача эго в индивидуационном процессе заключается в ассимиляции аффектов первобытной психики.
На средневековой картине Христос часто изображается принимающим чашу причастия и хлебец из рук Бога, то есть он ест собственную плоть и пьет собственную кровь. Таким образом, Гефсимания завершает символизм Тайной вечери. Этот процесс соответствует древнему образу уробороса, змея, пожирающего свой хвост:
В древнем образе уробороса лежит мысль о самопожирании и включении себя в циклический процесс... Уроборос — это драматический символ для интеграции и ассимиляции противоположности, то есть тени. Этот процесс «обратной связи» одновременно является символом бессмертия... Он символизирует Единое, возникающее в результате столкновения противоположностей.
Желание Христа испить чашу ненависти Яхве фактически несло в себе намерение «аккумулировать» зло Яхве, чтобы трансформировать Его в любящего Бога. Каждый, кто ассимилирует часть коллективной или архетипической тени, вносит свой вклад в трансформацию Бога. Вот что на этот счет пишет Эрих Нойманн:
В той степени, в которой он живет в реальности всю свою уникальную жизнь, каждый человек является... алхимической ретортой, в которой все присутствующие в совокупности элементы расплавляются и реорганизуются, формируя новую синтетическую структуру, которая затем предъявляется человеческому сообществу. Однако предварительная концентрация зла, существующая как часть процесса ассимиляции его тени, делает его в то же время агентом, создающим коллективную иммунную систему. Тень каждого отдельного человека безусловно связана с коллективной тенью группы, к которой он относится, а поскольку он аккумулирует свое собственное зло, вне всякого сомнения одновременно аккумулируется часть коллективного зла.
Гефсиманское переживание омрачается тем, что спутники Христа засыпают. Три из четырех персонажей спят на протяжении всего события, несмотря на то что Христос умоляет их бодрствовать и наблюдать за происходящим (gregoreo — быть бдительными и настороже). Тот же термин используется в апокалиптической речи Христа в Откровении Иоанна Богослова (16:15): «Се, иду как тать: блажен бодрствующий [ho gregoron]». Акцент на бодрствовании указывает на важность сознательного аспекта.
Христос проходит через агонию (agon/a), которая не является просто агонией в упрощенном понимании этого слова, но также agone — соперничеством и конфликтом между телом и духом.
Оказывается, нам говорится, что для того чтобы пережить конфликт между противоположностями, нужно либо спать, либо молиться. Психологическим эквивалентом молитвы является активное воображение, когда человек занят тем, чтобы оживить в своем видении психический образ, который лежит вне пределов конфликта или аффектов. Появляющийся образ часто приводит к трансформации или восстановлению, объединяющему конфликтующие противоположности.
Источник внутренней силы, констеллированный молитвой или воздействием активного воображения, в Евангелии от Луки олицетворяется служением ангела. Эта ситуация нашла свое отражение в поэзии Гельдерлина:
Где есть опасность,
Там сила избавления растет.
Или же, как замечает Юнг:
Высшее и наиболее впечатляющее переживание... приходит к человеку вместе с его Самостью или с чем-то еще, что человек предпочитает называть объективностью психики. Пациент должен быть в одиночестве, чтобы узнать, что же именно его поддерживает тогда, когда он больше не в состоянии поддерживать себя. Только такое переживание может создать ему нерушимую базу9.
Интересное наблюдение делает Ориген в отношении конфликта между плотью и духом, который проявляется в Гефсимании:
В тех местах из Евангелия, которые касаются души Спасителя, можно духе. Когда в Писании существует некоторая надежда определить любое страдание или несчастье, которому он подвергался, это происходит с употреблением слова «душа», например, когда он говорит: «Се душа Моя тоскует», и «Душа Моя скорбит, предвкушая смерть», и «Никто не отнимет Мою душу, она сама отойдет от Меня». С другой стороны, он предает «в руки Отца своего» не свою душу, а свой дух; и когда он говорит о «слабости плоти», он говорит не «душа» «желает», а «дух», из которого это желание появляется, как будто бы душа представляет собой нечто наподобие посредника между слабой плотью и духом, полным устремлений.
В процессе гефсиманских страданий существующий конфликт между телом и духом сглаживается в психике, которая является объединяющей средой для конфликтующих противоположностей". Это кровавый процесс, в результате которого выделяется кровавый пот, названный алхимиками влагой всепроникающей — aquapermanens. Текст, написанный алхимиком Герхардом Дорном, иллюстрирует эту параллель:
[Философы] называли полученные ими камни одушевленными, поскольку на последнем этапе, благодаря силе этой самой благородной и самой ужасной тайны, темно-красная жидкость, подобно кровавому поту, выделялась из материи и капля за каплей падала из сосуда. И по этой причине они предрекли, что в последние дни самый чистый [или подлинный] человек, при посредстве которого будет освобожден мир, придет на землю и будет истекать кровавым потом так, что он будет красными и розоватыми каплями стекать вниз, пока земля будет возрождаться из своего падения. Точно так же кровь из их камня очистит испорченные металлы и излечит прокаженных... и по этой причине камень называли одушевленным. Ибо кровь этого камня сокрыта в его душе... И по этой причине они называли его своим микрокосмом, ибо он содержал в себе черты каждой вещи, существующей в этом мире, и потому они снова называют его одушевленным, как Платон называл одушевленным макрокосм.
Юнг дает следующий комментарий к тексту Дорна:
Поскольку камень представляет собой homo tolas (человека в совокупности), для Дорна логично говорить только о «pitissimus homo» [наиболее подлинном человеке] при обсуждении таинственного вещества и его кровавого пота, ибо именно об этом идет речь. Он покрыт тайной, и можно провести параллель между камнем и предварительным представлением о нем как о Христе в Гефсимании. Этот «самый чистый», или «подлинный», человек должен быть никаким другим, а только таким, какой он есть, подобно тому как «argentum putnni» (чистое серебро) является беспримесным: он должен быть человеком по всем статьям, человеком, который знает и обладает всеми человеческими чертами и при этом не соблазняется и не смешивается ни с чем посторонним. Этот человек появляется на земле только «в последние дни». Он не может быть Христом, ибо Христос своей кровью уже возродил мир, освободив его от последствий его падения... Здесь не возникает вопроса о будущем Христа как о salvatormicrocosm! (спасителе микрокосма), но скорее как алхимическом хранителе космоса, все еще представляющем бессознательную идею о целостном и цельном человеке, который продолжит то, что жертвенная смерть Христа очевидно оставила незавершенным, а именно освобождение мира от зла. Подобно Христу, он будет истекать кровавым потом, но... эта «розоватая», не естественная и обычная кровь, а кровь символическая, психическая сущность, проявление той или иной стороны Эроса, который соединяет индивидуальность и множественность в знаке розового цвета и делает их целостными.

АРЕСТ И ДОПРОС

Он сказал: «Мое царство не от мира сего». Но все равно это было «царство» .
АРЕСТ
ТОГДА ПРИХОДИТ К УЧЕНИКАМ СВОИМ И ГОВОРИТ ИМ: ВЫ ВСЕ ЕЩЕ СПИТЕ И ПОЧИВАЕТЕ? ВОТ, ПРИБЛИЗИЛСЯ ЧАС, И СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ПРЕДАЕТСЯ В РУКИ ГРЕШНИКОВ; ВСТАНЬТЕ, ПОЙДЕМ: ВОТ, ПРИБЛИЗИЛСЯ ПРЕДАЮЩИЙ МЕНЯ. И КОГДА ЕЩЕ ГОВОРИЛ ОН, ВОТ, ИУДА, ОДИН ИЗ ДВЕНАДЦАТИ, ПРИШЕЛ, И С НИМ МНОЖЕСТВО НАРОДА С МЕЧАМИ И КОЛЬЯМИ, ОТ ПЕРВОСВЯЩЕННИКОВ И СТАРЕЙШИН НАРОДНЫХ. ПРЕДАЮЩИЙ ЖЕ ЕГО ДАЛ ИМ ЗНАК, СКАЗАВ: КОГО Я ПОЦЕЛУЮ, ТОТ И ЕСТЬ, ВОЗЬМИТЕ ЕГО. И ТОТЧАС ПОДО III ЕД К ИИСУСУ, СКАЗАЛ: РАДУЙСЯ, РАВВИ! И ПОЦЕЛОВАЛ ЕГО. ИИСУС ЖЕ СКАЗАЛ ЕМУ: ДРУГ, ДЛЯ ЧЕГО ТЫ ПРИШЕЛ? ТОГДА ПОДОШЛИ, И ВОЗЛОЖИЛИ РУКИ НА ИИСУСА, И ВЗЯЛИ ЕГО.
(Матф. 26:45-50)
Итак, драма приближается к своему трагическому финалу, как только Христос встречается с враждебной «толпой». Этот термин (ochlos — толпа, масса) относится к «неорганизованному множеству людей в противоположность термину demos, политической организации людей»2. Соответствующий глагол ochleo означает «поднимать в толпе сумятицу и суматоху... причинять беспокойство». Здесь речь идет о человеке толпы, или «усредненном человеке», который оказывается буйным, требовательным и склонным к тому, чтобы собираться в толпу.
В евангельских текстах упоминание о толпе существует и раньше, например, Матф. 4:25: «И следовало за ним множество народа [ochloi]». И опять, во время триумфального въезда в Иерусалим: «Множество же народа [ochlos] постилали свои одежды по дороге... Народ же [ochloi], предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову!» (Матф. 21: 8,9). Нам не избежать впечатления, что при триумфальном въезде в Иерусалим Христос «играл на толпу» в том смысле, что он принимал на себя коллективную проекцию «Сына Давидова», то есть прямое указание на Мессию.
Все коллективные представления являются бессознательными психическими образованиями, обладающими огромной энергией и опасностью. Они воплощают архетипические энергии без посредничества эго-сознания и, следовательно, заведомо переменчивы. «Чем больше толпа, тем меньшую роль играет личность» , но носителем... сознания является личность»5. Юнг добавляет: «Может быть, так случилось, что Христос позвал своих апостолов на эти массовые сборища? Накормил ли он пять тысяч каких-то своих последователей, которые немного спустя кричали: «Распни его!»..?» И, можем добавить мы, не была ли толпа, приветствовавшая его и кричавшая ему «Сын Давидов», той же самой, которая после кричала «Распни его!», узнав, что его царство «не от мира сего»?
С арестом Христа его покинула не только переменчивая толпа, чего можно было ожидать, но и один из его апостолов. Предательство является важной темой индивидуации, поскольку является составной частью феноменологии противоположностей. Это другое слово, заменяющее энантиодромию7. В ситуации конфликта между противоположными ценностями человек нарушает верность тому или иному принципу и открывает ворота врагу. Предателя всегда ненавидят обе стороны, поскольку тот топчет «святое» коллективной психологии, а именно: преданность групповой идентичности.
Преданность и предательство — это пара противоположностей. Преданность будущему может потребовать предать прошлое, и наоборот. В этом смысле Христос предал свое коллективное иудейское наследие. Он был еретиком и потому получил наказание за предательство. Это соответствует тому психологическому факту, что на определенной стадии развития отдельной личности для достижения индивидуации может понадобиться нарушить преданность коллективу. Позже плодами этого «преступления» может воспользоваться тот же коллектив.
В соответствии с Евангелием от Иоанна 13:26f Иуда узнал о своей ужасной судьбе на Тайной вечере. После того как Христос объявил, что его предаст один из апостолов, они спросили, кто. «Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок хлеба, подал Иуде Симонову Искариоту».
Есть средневековые картины, на которых изображен Сатана в виде крохотного демона, входящего в рот Иуде, когда Христос подает ему этот кусок. Все происходит так, будто в тот момент Христос накормил Иуду ему предназначенной судьбой, а тот прилежно выполнил свое предназначение. Этим можно объяснить, почему предательство завершается «поцелуем» и почему Христос, получив поцелуй, называет Иуду «другом». Судьба Христа состояла в том, чтобы быть распятым. Поэтому он называет Иуду «другом» и гневно реагирует, когда Петр делает попытки избавить его от этой судьбы:
С того времени Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И отозвав Его, Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою! Он же обратившись сказал Петру: отойди от меня, сатана! Ты Мне соблазн, потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (Матф. 16:21—23).
ДОПРОС У КАИАФЫ
А ВЗЯВШИЕ ИИСУСА ОТВЕЛИ ЕГО К КАИАФЕ ПЕРВОСВЯЩЕННИКУ, КУДА СОБРАЛИСЬ КНИЖНИКИ И СТАРЕЙШИНЫ. ПЕТР ЖЕ СЛЕДОВАЛ ЗАНИМ ИЗДАЛИ, ДО ДВОРА ПЕРВОСВЯЩЕННИКОВА; И ВОШЕД ВНУТРЬ, СЕЛ СО СЛУЖИТЕЛЯМИ, ЧТОБЫ ВИДЕТЬ КОНЕЦ. ПЕРВОСВЯЩЕННИКИ И СТАРЕЙШИНЫ И ВЕСЬ СИНЕДРИОН ИСКАЛИ ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬСТВА ПРОТИВ ИИСУСА, ЧТОБЫ ПРЕДАТЬ ЕГО СМЕРТИ, И НЕ НАХОДИЛИ; И ХОТЯ МНОГО ЛЖЕСВИДЕТЕЛЕЙ ПРИХОДИЛО, НЕ НАШЛИ. НО НАКОНЕЦ ПРИШЛИ ДВА ЛЖЕСВИДЕТЕЛЯ И СКАЗАЛИ: ОН ГОВОРИЛ: «МОГУ РАЗРУШИТЬ ХРАМ БОЖИЙ И В ТРИ ДНЯ СОЗДАТЬ ЕГО». И ВСТАВ ПЕРВОСВЯЩЕННИК СКАЗАЛ ЕМУ: ЧТО ЖЕ НИЧЕГО НЕ ОТВЕЧАЕШЬ? ЧТО ОНИ ПРОТИВТЕБЯ СВИДЕТЕЛЬСТВУЮТ? ИИСУС МОЛЧАЛ. И ПЕРВОСВЯЩЕННИК СКАЗАЛ ЕМУ: ЗАКЛИНАЮ ТЕБЯ БОГОМ ЖИВЫМ, СКАЖИ НАМ, ТЫ ЛИ ХРИСТОС, СЫН БОЖИЙ? ИИСУС ГОВОРИТ ЕМУ: ТЫ СКАЗАЛ; ДАЖЕ СКАЗЫВАЮ ВАМ: ОТНЫНЕ УЗРИТЕ СЫНА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО, СИДЯЩЕГО ОДЕСНУЮ СИЛЫ И ГРЯДУЩЕГО НАОБЛАКАХ НЕБЕСНЫХ. ТОГДА ПЕРВОСВЯЩЕННИК РАЗОДРАЛ ОДЕЖДЫ СВОИ И СКАЗАЛ: ОН БОГОХУЛЬСТВУЕТ! НА ЧТО ЕЩЕ НАМ СВИДЕТЕЛЕЙ? ВОТ, ТЕПЕРЬ ВЫ СЛЫШАЛИ БОГОХУЛЬСТВО ЕГО! КАК ВАМ КАЖЕТСЯ? ОН И ЖЕ СКАЗАЛИ В ОТВЕТ: ПОВИНЕН СМЕРТИ.
(Матф. 26:57-58)
Христа обвинили в том, что он угрожал разрушить храм Божий, местопребывание Яхве. Как мы можем судить из развития христианского мифа, фактически это намерение было скрытым. Таким образом, Иисус оказался предателем старых традиций, устоявшегося коллективного хранилища религиозных ценностей. Так можно объяснить установку Каиафы, о которой он говорит в Евангелии от Иоанна 11:50: «И не подумайте, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Страх, который испытывали первосвященники, выражался таким образом: «Если оставим Его так, то все уверуют в Него — и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Иоан. 11:48). Но даже без римлян Христос угрожал Иудейской ортодоксии. И потому он был допрошен как еретик.
Для религиозной общины ересь считалась преступлением наравне с государственной изменой и даже более опасной, чем измена собственно государству. Мы можем измерить степень угрозы психике по интенсивности ответной защитной реакции. При таких мерках ересь для истинно верующего была смертельной угрозой. Она угрожала его высшей психической ценности и потому была более опасной, чем смерть, которая угрожала лишь его физическому существованию. Именно такая по интенсивности реакция у иудейских первосвященников оказалась констеллированной Христом.
Обвинениям вереей, разумеется, недостает целостного взгляда на реальность психики. Для ортодоксального верующего любого вероисповедания психика существует не как автономная сущность, а только как метафизический гипостазис. При таком положении дел этот Христос бросает вызов. Он допускает, что он «Христос, Сын Божий», и это решает его земную судьбу. В данном контексте это не инфляция. Это свидетельство реальности трансперсональной психики и ее сознательного проявления у отдельной личности, что является существенной чертой индивидуации.
ДОПРОС У ПИЛАТА
ТОГДА ПИЛАТ ОПЯТЬ ВОШЕЛ В ПРЕТОРИЮ, И ПРИЗВАЛ ИИСУСА, И СКАЗАЛ ЕМУ: ТЫ ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ? ИИСУС ОТВЕЧАЛ ЕМУ: ОТ СЕБЯ ЛИ ТЫ ГОВОРИШЬ ЭТО, ИЛИ ДРУГИЕ СКАЗАЛИ ТЕБЕ ОБО МНЕ? ПИЛАТ ОТВЕЧАЛ: РАЗВЕ Я ИУДЕЙ? ТВОЙ НАРОД И ПЕРВОСВЯЩЕННИКИ ПРЕДАЛИ ТЕБЯ МНЕ; ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ? ИИСУС ОТВЕЧАЛ: ЦАРСТВО МОЕ НЕ ОТ МИРА СЕГО; ЕСЛИ БЫ ОТ МИРА СЕГО БЫЛО ЦАРСТВО МОЕ, ТО СЛУЖИТЕЛИ МОИ ПОДВИЗАЛИСЬ БЫ ЗА МЕНЯ, ЧТОБЫ Я НЕ БЫЛ ПРЕДАН ИУДЕЯМ; НО НЫНЕ ЦАРСТВО МОЕ НЕ ОТСЮДА- ПИЛАТ СКАЗАЛ ЕМУ: ИТАК ТЫ ЦАРЬ? ИИСУС ОТВЕЧАЛ: ТЫ ГОВОРИШЬ, ЧТО Я ЦАРЬ; Я НАТО РОДИЛСЯ И НАТО ПРИШЕЛ В МИР, ЧТОБЫ СВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ ОБ ИСТИНЕ; ВСЯКИЙ, КТО ОТ ИСТИНЫ, СЛУШАЕТ ГЛАСА МОЕГО.
(Иоан. 18:33-37)
Для Каиафы ключевым был вопрос: «Ты ли Христос, Сын Божий?» Для Пилата этот вопрос звучит по-другому: «И такты царь?» Это религиозная и политическая версии одного и того же вопроса. С психологической точки зрения вопрос должен ставиться так: «Обладаешь ли ты внутренней трансперсональной властью, которая берет верх над коллективной религиозной и политической властью?» Наличие такой власти делает человека в символическом смысле «Сыном Божиим» и «царем».

БИЧЕВАНИЕ И ИЗДЕВАТЕЛЬСТВО

Божественный процесс изменений проявляется для нашего человеческого понимания... как наказание, мука, смерть и преображение.
ТОГДА ПИЛАТ ВЗЯЛ ИИСУСА И ВЕЛЕЛ БИТЬ ЕГО.
(Иоан. 19:1)
ТОГДА ВОИНЫ ПРАВИТЕЛЯ, ВЗЯВШИ ИИСУСА В ПРЕТОРИЮ, СОБРАЛИ НА НЕГО ВЕСЬ ПОЛК И, РАЗДЕВШИ ЕГО, НАДЕЛИ НА НЕГО БАГРЯНИЦУ; И, СПЛЕТШИ ВЕНЕЦ ИЗ ТЕРНА, ВОЗЛОЖИЛИ ЕМУ НА ГОЛОВУ И ДАЛИ ЕМУ В ПРАВУЮ РУКУ ТРОСТЬ; И, СТАНОВЯСЬ ПЕРЕД НИМ НА КОЛЕНИ, НАСМЕХАЛИСЬ НАД НИМ, ГОВОРЯ: РАДУЙСЯ, ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ! И ПЛЕВАЛИ НА НЕГО И, ВЗЯВШИ ТРОСТЬ, БИЛИ ЕГО ПО ГОЛОВЕ. И КОГДА НАСМЕЯЛИСЬ НАД НИМ, СНЯЛИ С НЕГО БАГРЯНИЦУ И ОДЕЛИ ЕГО В ОДЕЖДЫ ЕГО, И ПОВЕЛИ ЕГО НА РАСПЯТИЕ.
(Матф. 27:27-31)
Эти события символизируют дальнейшую деградацию эго. Мучения и унижения относятся к фазе mortificatio индивидуационного процесса. «Переживание Самости всегда является поражением для эго». Эго должно стать релятивистским, чтобы освободить место для Самости. Целостность Самости привносит с собой тень, встреча с которой всегда оборачивается болезненным унижением. Только днем или двумя раньше Христос изгонял торгующих из храма. Теперь гонения, причем многократно усиленные, обрушились на него самого.
Физическая и психологическая мука Христа, кульминацией которой становится распятие, имеет некую параллель в описании «страданий слуги Яхве" в книге Исаи 53:5,11
Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни по что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи, и понес наши болезни; а мы подумали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились.
На подвиг души Своей Он будет смотреть с довольством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих, и грехи их на Себе понесет.
Страдающего слугу Яхве можно понять как олицетворение возрождающейся природы «осознания целостности». Она не имеет ничего общего с кротостью, связанной с тем, чтобы подставить вторую щеку, а наоборот, относится к тому, что проходящее через процесс индивидуации эго может перенести нападки со стороны власти, не идентифицируясь с ними, то есть не защищаясь в ответ и не впадая в отчаяние. В результате будет достигнута постепенная трансформация коллективной психики. «Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих, и грехи их на Себе понесет». Таким образом, пишет Юнг, «мир завоеваний Цезаря превратился в Царство Небесное».

РАСПЯТИЕ

Реальность зла и его несовместимость с добром растаскивает на части противоположности и неизбежно ведет к распятию и подвешиванию в пустоте всего живого. Поскольку душа по своей природе является «христианской», этот результат приходит так же неизбежно, как это было в жизни Иисуса: мы все должны быть «распяты вместе с Христом», то есть подвержены моральным страданиям, сопоставимым с настоящим распятием.
И ПРИШЕДШИ НАМЕСТО, НАЗЫВАЕМОЕ ГОЛГОФА, ЧТО ЗНАЧИТ «ЛОБНОЕ МЕСТО», ДАЛ И ЕМУ ПИТЬ УКСУСА, СМЕШАННОГО С ЖЕЛЧЬЮ; И, ОТВЕДАВ, НЕ ХОТЕЛ ПИТЬ. РАСПЯВШИЕ ЖЕ ЕГО ДЕЛИЛИ ОДЕЖДЫ ЕГО, БРОСАЯ ЖРЕБИЙ; И СИДЯ СТЕРЕГЛИ ЕГО ТАМ. И ПОСТАВИЛИ НАД ГОЛОВОЮ ЕГО НАДПИСЬ, ОЗНАЧАЮЩУЮ ВИНУ ЕГО: СЕЙ ЕСТЬ ИИСУС, ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ. ТОГДА РАСПЯТЫ С НИМ ДВА РАЗБОЙНИКА: ОДИН ПО ПРАВУЮ СТОРОНУ, А ДРУГОЙ ПОЛЕВУЮ.
(Матф. 27: 33-38)
Распятие — это действительно главный образ в западной психике.
Смерть Христа на кресте — это центральный образ в христианском искусстве, который в то же время находится в фокусе христианского миросозерцания. Характер этого образа изменяется от столетия к столетию, отражая преобладающий настрой в религиозной мысли и религиозном чувстве... Во времена зарождения Христианской церкви этот образ отсутствовал. В те времена, когда христианство было религией, предписанной римским владычеством, распятие символически изображалось в виде агнца-Христа, наложенного на крест. Даже после царствования Константина Великого, когда христианам перестали чинить препятствия в проповедовании своей религии, сам по себе крест изображался без фигуры Христа. Привычный нам образ распятия впервые известен с VI столетия, однако в таком виде он появлялся очень редко до эпохи Каролингов (VII век. — В.М.), когда вдруг стал весьма распространенным, причем его изображения стали изготовляться из слоновой кости, металла и нашли свое отражение в рукописях. В это время стали часто появляться другие евангельские персонажи, принимавшие непосредственное участие в сцене распятия: Дева Мария, Св. Иоанн Евангелист, центурион, подносящий губку с уксусом к губам Христа, два разбойника, два солдата, играющих в кости. Кроме того, на каждой стороне креста в то время можно было увидеть символические изображения солнца и луны, а также другие аллегорические образы, представляющие собой церковь и синагогу; однако эти два последних образа уже исчезли во времена раннего Ренессанса. В течение многих столетий запад под влиянием Византии представлял самого Христа живым, с открытыми глазами, Спасителя-триумфанта в царской короне. В XI столетии появился новый образ: истощенная фигура с головой, свешенной на грудь или на плечо, а позже — с терновым венцом на голове. Этот образ впоследствии стал распространенным в западном искусстве.
Так в течение столетий происходило изменение отношения к этому образу в коллективном сознании. Сначала оно отражалось архетипически и безлично, безо всякого указания на человеческие страдания. Личный и человеческий аспект возрастал вплоть до Реформации, во время которой протестантское иконоборчество сделало все возможное, чтобы совершенно убрать с креста фигуру Христа, что означало победу рациональной абстракции.
Распятие изображает наложение противоположностей. Это момент взаимопроникновения человеческого и божественного. Эго и Самость оказываются наложенными друг на друга. Человеческая фигура, представляющая эго, прибита гвоздями к кресту-мандале, представляющему собой Самость. Вокруг Христа констеллируются различные пары противоположностей. Например, по обе стороны от Христа распяты два разбойника. Один попадает на небеса, другой отправляется в ад. Тройное распятие намекает на идею, понятную только сейчас, что Христос соединяется со своей противоположностью — Антихристом:
Хотя свойственные Христу качества (единосущность с Отцом, вечная жизнь, божественное происхождение, распятие, Агнец, принесенный в жертву между противоположностями, Единое, деленное на Многое, и т.д.), вне всякого сомнения, свидетельствуют о нем как о воплощении Самости, рассматривая его с точки зрения психологии, можно увидеть лишь одну половину архетипа. Другая половина появляется в Антихристе. Последний представляет собой ни больше ни меньше как проявление Самости, за исключением того, что он целиком состоит из ее теневого аспекта. Оба являются символами христианства и имеют такое же значение, как образ Спасителя, распятого между двумя разбойниками. Этот великий символ говорит нам, что прогрессивное развитие и дифференциация сознания приводят даже к еще более страшной угрозе осознания конфликта и включают в себя ничуть не меньше, чем распятие, эго и его агонизирующую подвешенность между двумя непримиримыми противоположностями.
Через Христа, распятого между двумя разбойниками, человек постепенно получает знания и о своей тени, и о своей двойственности. Эта двойственность уже предполагалась заранее вследствие двойного смысла символа змея. Также как змей символизирует власть, которая может и поражать, и исцелять, один из разбойников приговорен к тому, чтобы попасть в рай, а другой — в ад, и точно так же тень, с одной стороны, является жалкой и предосудительной слабостью, а с другой стороны — здоровым инстинктом и предрасположенностью к высокой степени осознания.
Другие пары противоположностей, находящиеся около креста, — это воин с копьем и солдат с губкой, пропитанной уксусом, а также солнце и луна. Совершенно очевидно, что распятие — это coniunctio, и феноменология этого символизма проявляется таким образом. В искусстве Екклизиаста была определенная тенденция превращать образ распятия в мандалу. В своей замечательной образной речи Августин приравнивает распятие и coniunctio.
Подобно жениху Христос вышел из своей темницы, он вышел с предчувствием своего брака, происходящего в миру... Он подошел к брачному ложу, своему кресту, и там, поднимаясь на него, он совершил свой брак. И когда он почувствовал вздох сотворенного, он в любви отдался мукам на ложе своей невесты... навсегда соединившись с женщиной.
Продуктом coniunctio является Самость, которую представляет Антропос, целостный человек. Адам символизирует первого Антропоса, а Христос — второго. На это отношение указывает легендарная идея, что крест — это дерево, выросшее на могиле Адама. При этом утверждается, что это дерево выросло из ветви древа жизни (в некоторых версиях — из древа познания добра и зла).
Другой образ возрожденной Самости появляется в знаке четырех букв (INRI), который соответствует обычному воспроизведению распятия. Эти буквы являются начальными в надписи lesus Nazarenus Rex Iudaeorum (Иисус из Назарета, Царь Иудейский). Фактически они образуют новую тетраграмму. Имя Яхве никогда не произносилось вслух в Ветхом Завете и появлялось только в виде четырех согласных YHWH, Yod He Waw He". Немаловажно отметить, что эта четверица, которая в то же время является триадой, ибо одна из букв повторяется, представляет собой «противоречие трех и четырех». «Новая тетраграмма» это противоречие повторяет и снопа демонстрирует фундаментальное единообразие объективной психики.
У ранних теологов крест Христа рассматривался в качестве средства для достижения единства вселенной. Вот что говорит апостол Павел:
Ибо Он [Христос] есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду [phragmos], упразднив вражду Плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста, убив вражду на нем (Еф. 2: 14—16).
А вот комментарий Джин Данилоу:
Текст Павла фактически предполагает наличие двойного phragmos. В первый раз он разделяет двух людей... но существует еще ORHH phragmos, отделяющий верхний мир от нижнего. Это была главная концепция... Среди мандеян... он (барьер. — В.М.) представлял собой небесную стену, отделяющую нижний мир от Плеромы. В апокрифических Деяниях он тоже присутствует, но в данном случае уже считается стеной огня.
С этой точки зрения Христос сохраняет единство в двояком смысле. Он разрушает и вертикальную стену, разделяющую двух людей, и горизонтальную, отделяющую человека от Бога; и он совершает это благодаря кресту, который теперь кажется представляющим двойную функцию Христа, распространяющегося и по вертикали и по горизонтали, образуя крест. Это происходит в смысле двух крестов: креста разделяющего, существовавшего до Пришествия Христа, и креста соединяющего, который суть Пришествие Христа.
«Два креста» относятся к двойному аспекту символизма мандалы. В своей простейшей форме в виде креста в круге мандала действует как крест-метка в телескопе: чтобы разделить разные области в поле зрения. С другой стороны, она объединяет все, что охватывает, в одно целое". Гностики также говорят о двойной природе креста:
[Крест]... который они называли множеством имен, имеет дна свойства: первое — поддерживать, а второе — разделять; и пока он поддерживает и подкрепляет, он является Ставросом [Крестом], а когда он делит и отделяет, то становится Хоросом [Пределом]. Тогда они оба представляют собой Спасителя, который несет в себе двойственность: сначала, поддерживающую силу, когда Он говорит: «И кто не несет креста [Ставрос] своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником» [Лук. 14: 27] и потом: «Берите свой крест, идите за мной», но вместе с тем и разделяющую власть, когда Он говорит: «Не мир пришел Я принести, но меч» [Матф. 10:34].
А Юнг утверждает следующее:
Благотворное значение четверичности родилось в Книге Иезекииля (9:4), в которой пророк по велению Господа ставит крест на лоб праведникам, чтобы защитить их от наказания. Очевидно, это знак Бога, который сам имеет черты четверичности. Крест — это признак люден, находящихся под Его защитой. В качестве Божественного атрибута, а также в качестве символов, которыми они сами по себе являются, четверичность и крест означают целостность.

ОПЛАКИВАНИЕ И ПОЛОЖЕНИЕ ВО ГРОБ

Образ Бога в человеке не разрушается при Падении; он лишь испытывает повреждение и портится («деформируется»), и может быть восстановлен через божественную благодать. Предполагается, что степень интеграции определяется его погружением в ад (decsensus ad inferos), то есть погружением христианской души в преисподнюю и ее работой над искуплением грехов, включая даже мертвых. Психологическим эквивалентом этого состояния является интеграция коллективного бессознательного, формирующего существенную часть индивидуационного процесса.
И ВЗЯВ ТЕЛО, ИОСИФ ОБВИЛ ЕГО ЧИСТОЮ ПЛАЩАНИЦЕЮ И ПОЛОЖИЛ ЕГО В НОВОМ СВОЕМ ГРОБЕ, КОТОРЫЙ ВЫСЕК ОН В СКАЛЕ; И, ПРИВАЛИВ БОЛЬШОЙ КАМЕНЬ К ДВЕРИ ГРОБА, УДАЛИЛСЯ. БЫЛАЖЕТАМ МАРИЯ МАГДАЛИНА И ДРУГАЯ МАРИЯ, КОТОРЫЕ СИДЕЛИ НАПРОТИВ ГРОБА.
(Матф. 27:59-61)
Несмотря на то что все Евангелии на этот счет молчат, в христианском искусстве за смертью Христа следует скорбный плач Марии (Пьета) над мертвым телом. У этого образа Скорбящей Матери существует много параллелей в мифологии и древней религии Ближнего Востока, и особенно плач Изиды над Осирисом. Материнская любовь к своему первенцу, возможно, является самой сильной инстинктивной привязанностью, существующей в человеческой психике. Потеря объекта, вызывающего такую сильную любовь, потрясает саму основу для желаний, то есть пласты первобытной психики. Так, архетипический образ Скорбящей Великой Матери по своему мертвому сыну означает, что естественное либидо лишилось своего объекта. В алхимическом процессе трансформации это лишение соответствует необходимой фазе смерти (mortificatiof. Скорбь по мертвому Христу для современного человека имеет еще один смысл: Мария воплощает собой человечество, оплакивающее свою потерю вечных образов, причитая «слова погребальной песни по потерянному богу».
Согласно апокрифическим суждениям, между Светлой Средой и Пасхальным Воскресением Христос опустился в преисподнюю и избавил от страданий томящихся там издавна людей, так называемых «адских мучеников».
Христианский догмат, гласящий, что после своей смерти Христос спустился в ад, не имеет под собой очень ясного документального подтверждения, однако эта концепция находится под сильным влиянием раннехристианской Церкви и впервые стала предметом верований в IV столетии. Бог или герой, который спускается в потусторонний мир, чтобы снова возвратить мертвых в мир наземный, в классической мифологии хорошо известен и может оказаться тем семенем, из которого выросла вся христианская идея. На заре II столетия существовали описания погружения Христа, из которых можно было узнать, как он победил Сатану и освободил ветхозаветных святых. Считалось, что поскольку они жили и умерли в дохристианскую эпоху и не были свидетелями христианских таинств, они должны занимать место где-то глубоко внизу до тех пор, пока не придет Христос, чтобы их избавить. Впервые эта история нашла свое отражение в виде непрерывного повествования в апокрифическом Евангелии Никодима (около V столетия), где мы читаем, что «латунные ворота рассыпались на части... и все мертвые, скованные между собой, освободились от цепей... и вошел Царь свободы». После того как Сатана был закован в кандалы, Спаситель «благословил Адама, осенив его лоб крестным знамением, а затем сделал то же самое по отношению ко всем: и патриархам, и пророкам, и мученикам, и своим предкам. А затем он повел их за собой и вывел из ада». Отцы раннехристианской Церкви, размышлявшие над этим событием, пришли к заключению, что это был не сам ад, а его окраина, то есть чистилище, или Limbo (лат.). Эта тема была очень популярной в средневековой драматургии и литературе. В дантовом аду (глава 4) чистилище формирует первый круг ада и его обитателей, включая добродетельных язычников, поэтов, философов и героев классической античности. В средневековом искусстве этот сюжет послужил прототипом одной из сцен в цикле Страстей Христовых. Он получил свое продолжение и дальше во времени в течение всей эпохи Ренессанса, но редко встречался уже после XVI столетия.
Этот символический образ, который имеет классические параллели в мифах об Одиссее, Орфее, Алкее и Геракле, обладает огромной важностью для всей глубинной психологии. Он представляет собой самопроизвольное погружение эго в бессознательное, то есть nekyia. Свет эго временно гаснет в верхнем мире и привносится в нижний, потусторонний мир, где он избавляет достойных узников бессознательного и даже борется с самой Смертью. Последнее, возможно, связано с идеей, что nekyia делает его вечным, то есть связывает с бесконечностью.
«Мир мертвых» представляет собой бессознательное, в особенности коллективное бессознательное. Так, в процессе своей конфронтации с коллективным бессознательным Юнг видел сны и видения, в которых он посещал «мертвых» и возвращал их к жизни. Вот что он говорит об этих переживаниях:
С тех пор мертвые стали для меня некой очевидностью, даже большей, чем Необъяснимое, Неразрешимое, Неповторимое... Эти беседы с мертвыми были своего рода прелюдией к моим работам с бессознательным, адресованным в этот мир... Именно тогда я перестал принадлежать только самому себе, перестал иметь на это право. С тех пор моя жизнь стала жизнью вообще.
«Жизнь вообще» означает связь с «бесконечностью». Эго становится релятивистским. Оно признает высшую власть и переживает себя sub specie aeternitatis - под знаком вечности.

ВОСКРЕСЕНИЕ И ВОЗНЕСЕНИЕ

Я только знаю — и здесь я лишь выражаю то, что знают огромное количество других людей, — что настоящее — это время смерти Бога и Его исчезновения. Миф говорит, что Его не нашли там, где лежало Его тело. «Тело» означает внешнюю, видимую форму, временное и эфемерное вместилище для высшей ценности. Далее в мифе говорится, что эта ценность таинственным образом снова воспряла и трансформировалась. Это походит на чудо, ибо когда ценность исчезает, всегда кажется, что она теряется безвозвратно. Поэтому возвращение становится совершенно неожиданным. Трехдневное посещение ада в течение смерти означает поглощение исчезнувшей ценности бессознательным, где при сражении с силами тьмы она устанавливает новый порядок, а затем снова поднимается на небеса, то есть достигает высшей ясности сознания. Тот факт, что лишь несколько человек видели восставшего из гроба Христа, означает, что на пути поиска и распознавания трансформированной ценности стоят немалые трудности.
ВОСКРЕСЕНИЕ
В ПЕРВЫЙ ЖЕ ДЕНЬ НЕДЕЛИ, ОЧЕНЬ РАНО, НЕСЯ ПРИГОТОВЛЕННЫЕ АРОМАТЫ, ПРИШЛИ ОНИ КО ГРОБУ, И ВМЕСТЕС НИМИ НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ; НО НАШЛИ КАМЕНЬ ОТВАЛЕННЫМ ОТ ГРОБА, И ВОШЕДШИ НЕ НАШЛИ ТЕЛА ГОСПОДА ИИСУСА. КОГДА ЖЕ НЕДОУМЕВАЛИ ОНИ О СЕМ, ВДРУГ ПРЕДСТАЛИ ПЕРЕД НИМИ ДВА МУЖА В ОДЕЖДАХ БЛИСТАЮЩИХ. И КОГДА ОНИ БЫЛИ В СТРАХЕ И НАКЛОНИЛИ ЛИЦА СЯОЯКЗЕМЛЕ, -СКАЗАЛИ ИМ: ЧТО ВЫ ИЩЕТЕ ЖИВОГО МЕЖДУ МЕРТВЫМИ? ЕГО НЕТ ЗДЕСЬ: ОН ВОСКРЕС.
(Лук. 24:1-6)
После того как был обнаружен пустой гроб, было отмечено несколько встреч с воскресшим Христом. Мария Магдалина была первой, кому он повстречался, но по ошибке приняла его за садовника (Иоан. 20:11 — 17). На горе в Галилее он явился одиннадцати апостолам, «но некоторые усомнились» (Матф. 28: 16, 17). Два апостола встретили его на дороге, ведущей в селение Еммаус, «но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его» (Лук. 24:13-16). Он снова явился одиннадцати апостолам (Лук. 24:36f), «но они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа». И наконец, он явился апостолам, которые ловили рыбу на море Тивериадском. «А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; но ученики не знали, что это Иисус» (Иоан. 21:4).
Тот факт, что восставшего из гроба Христа сначала не узнавали даже самые близкие ему люди, «означает, что на пути поиска и распознавания трансформированной ценности стоят немалые трудности». Эти трудности касаются перехода от Христа к Святому Духу, то есть перехода от отношения к конкретной внешней ценности к внутренней автономной психике.
Воскресение Христа имеет свои параллели с восстановлением Изидой расчленен/ного тела Осириса. Это удалось сделать, смазывая части тела, тем самым возводя в культ процесс египетского бальзамирования, трансформирующий труп в «бессмертное тело». Этот процесс занимал сорок дней (Быт. 50:3). «Сорок дней занимает [алхимическое] деяние», и соответствует времени, прошедшему между воскресением Христа и его вознесением. Смерть и возрождение Христа и Осириса последовательно соответствуют смерти и возрождению в процессе индивидуации. Вслед за смертъю-mortificatio (nigredo) следует рассвет — восход солнца {rubedo). Это архетипическое событие внешне отражается каждую зиму и весну в смерти и возрождении природы. Из черноты появляется зелень. Юнг пишет:
Состояние несовершенной трансформации, обнадеживающее и долгожданное, кажется человеку не только одной мукой, но и настоящим, если даже и скрытым, счастьем. Это состояние человека, который в блужданиях по лабиринтам психической трансформации находит тайное счастье, которое примиряет его с его явным одиночеством. В общении с самим собой он обретает не смертную скуку и меланхолию, а внутреннего партнера и собеседника; более того — отношение, которое оказывается тайной любовью или подобно скрытой весне, когда зеленые побеги пробиваются в бесплодной земле, вынашивая внутри обещание будущего урожая. Именно алхимическое benedicta viriditas, благословенная зелень, с одной стороны, означает «порчу металлов» (verdigris), но с другой стороны — тайное содержание божественного духа всего живущего на земле".
В замечательной пятнадцатой главе Первого послания к Коринфянам апостол Павел дает нам описание архетипа Воскресения:
Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? и в каком теле придут? Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет; И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; Но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Естьтепа небесные и тела земные: но иная слава небесных, иная земных; Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разница в славе. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; Сеется в унижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; Сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: «первый человек Адам стал душою живущею»; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное. Первый человек— из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные; и как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царства Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; Ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся; Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему — облечься в бессмертие (строфы 35-53).
Юнг говорит о той же идее на более современном языке:
При распятии слышится истинное страдание, заключенное в словах Христа: «Боже, Боже, почему ты оставил меня?» Если вы хотите понять всю трагедию, выраженную в этих словах, то должны представить себе, что они значат: Христос видит, что вся его жизнь, посвященная правде в соответствии с его лучшими убеждениями, была ужасной иллюзией. Он должен испить ее до дна совершенно искренне, он должен довести до конца свой честный эксперимент, но тем не менее это все же компенсация. На кресте его миссия закончилась. Но поскольку он жил столь полноценно и столь цельно, он победил через Воскресшее тело.
«Воскресшее тело» по Юнгу соответствует «небесному телу» у апостола Павла (1 Кор. 15:40). То, к чему эти понятия имеют отношение, скрыто от наших глаз. Моя собственная гипотеза заключается в том, что они относятся к конечной цели индивидуации: трансформации эго в архетип.
Смерть и Воскресение Христа — это архетипы, которые проживаются не только в отдельной личности, но и в коллективной психике. В истории существуют определенные периоды, когда коллективный образ Бога подвергался смерти и возрождению. Нечто подобное происходит и сейчас. Двенадцатое столетие — это Святая Суббота истории.
Когда Ницше сказал «Бог умер», он произнес ту истину, которая существовала для большей части Европы. Люди находились под ее влиянием не потому, что он это сказал, а потому, что это был установленный и широко распространенный психологический факт. Последствия не заставили себя долго ждать: после тумана «измов» — катастрофа.
Мы сейчас живем во время, которое греки назвали kairos — подходящий момент — для «происходящих с богами метаморфоз», фундаментальных принципов и символов. Особенность нашего времени... заключается в том, что внутри нас находит свое выражение бессознательный человек, который при этом изменяется.

ВОЗНЕСЕНИЕ

Воскресение — это в действительности первый этап в последовательности: Воскресение, Вознесение, Явление Святого Духа (Пятидесятница). Вознесение описано в Деяниях Апостолов 1:8—11. Иисус говорит своим апостолам:
НОВЫ ПРИМИТЕ СИЛУ КОГДА СОЙДЕТ НА ВАС ДУХСВЯТЫЙ, И БУДЕТЕ МНЕ СВИДЕТЕЛЯМИ В ИЕРУСАЛИМЕ И ВО ВСЕЙ ИУДЕЕ И САМАРИИ И ДАЖЕ ДО КРАЯ ЗЕМЛИ. СКАЗАВ СИЕ, ОН ПОДНЯЛСЯ В ГЛАЗАХ ИХ, И ОБЛАКО ВЗЯЛО ЕГО ИЗ ВИДА ИХ. И КОГДА ОНИ СМОТРЕЛИ НА НЕБО, ВО ВРЕМЯ ВОСХОЖДЕНИЯ ЕГО, ВДРУГ ПРЕДСТАЛ И ИМ ДВА МУЖА В БЕЛОЙ ОДЕЖДЕ И СКАЗАЛИ: МУЖИ ГАЛИЛЕЙСКИЕ! ЧТО ВЫ СТОЙТЕ И СМОТРИТЕ НА НЕБО? СЕЙ ИИСУС, ВОЗНЕСШИЙСЯ ОТ ВАС НА НЕБО, ПРИИДЕТТАКИМ ЖЕ ОБРАЗОМ, КАК ВЫ ВИДЕЛИ ЕГО ВОСХОДЯЩИМ НА НЕБО.
Последнюю стадию, Явление Святого Духа, обычно понимали так, что оно относится к pamusia, однако оно может в той же мере относиться к сошествию Святого Духа в Пятидесятницу, особенно потому, что Христос говорил о пришествии Святого Духа в начале текста. Христос - это богочеловек, и потому носитель противоречия. Если рассматривать его как Бога, он имел небесное происхождение, спустился на землю, воплотившись в человеческий облик, и в процессе Вознесения вернулся на небеса. Однако, если рассматривать его как человека, он имел земное происхождение, вознесся на небеса, а затем спустился на землю в виде Святого Духа (или Параклета). В последнем случае сошествие, которое следует за вознесением, соответствует алхимическому символизму. Изумрудный стол Гермеса, рецепт для изготовления «философского камня», включает следующие слова: «Он восходит от земли к небесам, испускается опять на землю, и получает силу сверху и снизу»". Комментируя этот текст, Юнг пишет:
[Для алхимика]... не существует вопроса о необратимом вознесении на небеса, но в отличие от пути, который совершает христианский Спаситель, который приходит сверху вниз, а затем снова возвращается наверх, filius macrocosmi («философский камень») зарождается внизу, поднимается вверх и, обладая силой Высшего и Низшего миров, соединяя их в себе, снова возвращается на землю. Он несет в себе обратное движение, что говорит о природе, которая противоположна и природе Христа, и природе освободителей-гностиков.
Вопрос: Какова природа освободителя: земная или небесная? — предполагает философский вопрос: Какова природа индивидуации: происходит ли онаотэго или от Самости? Таким образом, мы сталкиваемся с противоречием эго-Самость.
Самость, как и бессознательное, существует априори, откуда, собственно, и развивается эго. Это, так сказать, бессознательная предпосылка эго. Создаю себя не я сам, а это происходит со мной... [Однако] психология должна признать тот факт, что несмотря на причинно-следственную связь, человек испытывает чувство свободы, которое идентично автономии сознания... Существование эго-сознания имеет значение только в том случае, если оно свободно и автономно. Утверждая эти факты, мы в действительности устанавливаем автономию, но в то же время мы видим вещи такими, какие они есть... В реальности всегда присутствует и то и другое: превосходство Самости и гордыня сознания.

ПЯТИДЕСЯТНИЦА

Ориген, говоря о Триединстве Бога, упоминал, что первым в нем является Бог-Отец, а последним — Святой Дух. Это остается правдой до тех пор, пока Отец не спускается с космических высот и не становится последним через воплощение себя в узких рамках человеческой души...
«Малость» Святого Духа проистекает из того факта, что дыхание Бога растворяется и принимает форму маленького пламени, тем не менее остающегося нетронутым и целым. Его распространение на некое количество человеческих существ и их трансформация в Сыновей Бога означает совершение очень важного шага вперед за рамки «Христоцентризма»... На уровне Сына не существует ответа на вопрос о добре и зле; есть лишь неизбежное разделение противоположностей... Мне кажется, что именно перед Святым Духом стоит задача примирения и соединения противоположностей в личности через особое развитие человеческой души.
ПРИ НАСТУПЛЕНИИ ДНЯ ПЯТИДЕСЯТНИЦЫ ВСЕОНИ БЫЛИ ЕДИНОДУШНО ВМЕСТЕ, И ВНЕЗАПНО СДЕЛАЛСЯ ШУМ С НЕБА, КАК БЫ ОТ НЕСУЩЕГОСЯ СИЛЬНОГО ВЕТРА, И НАПОЛНИЛ ВЕСЬ ДОМ, ГДЕ ОНИ НАХОДИЛИСЬ; И ЯВИЛИСЬ ИМ РАЗДЕЛЯЮЩИЕСЯ ЯЗЫКИ, КАК БЫ ОГНЕННЫЕ, И ПОЧИЛИ ПО ОДНОМУ НА КАЖДОМ ИЗ НИХ. И ИСПОЛНИЛИСЬ ВСЕ ДУХА СВЯТОГО И НАЧАЛИ ГОВОРИТЬ НА ИНЫХ ЯЗЫКАХ, КАК ДУХ ДАВАЛ ИМ ПРОВЕЩА-ВАТЬ. В ИЕРУСАЛИМЕ ЖЕ НАХОДИЛИСЬ ИУДЕИ, ЛЮДИ НАБОЖНЫЕ, ИЗ ВСЯКОГО НАРОДА ПОД НЕБЕСАМИ. КОГДА СДЕЛАЛСЯ ЭТОТ ШУМ, СОБРАЛСЯ НАРОД И ПРИШЕЛ В СМЯТЕНИЕ; ИБО КАЖДЫЙ СЛЫШАЛ ИХ ГОВОРЯЩИХ ЕГО НАРЕЧИЕМ. И ВСЕ ИЗУМЛЯЛИСЬ И ДИВИЛИСЬ, ГОВОРЯ МЕЖДУ СОБОЮ: СИИ ГОВОРЯЩИЕ НЕ ВСЕЛИ ГАЛИЛЕЯНЕ? КАК ЖЕ МЫ СЛЫШИМ КАЖДЫЙ СОБСТВЕННОЕ НАРЕЧИЕ, В КОТОРОМ РОДИЛИСЬ. ПАРФЯНЕ И МИДЯНЕ И ЕЛАМИТЫ И ЖИТЕЛИ МЕСОПОТАМИИ, ИУДЕИ И КАППАДОКИИ, ПОНТА И АСИИ, ФРИГИИ И ПАМФАЛИИ, ЕГИПТА И ЧАСТЕЙ ЛИВИИ, ПРИЛЕЖАЩИХ К КИРИНЕЕ, И ПРИШЕДШИЕ ИЗ РИМА, ИУДЕИ И ПРОЗЕЛИТЫ, КРИТЯНЕ И АРАВИТЯНЕ, СЛЫШИМ ИХ НАШИМИ ЯЗЫКАМИ ГОВОРЯЩИХ О ВЕЛИКИХ ДЕЛАX БОЖИИХ И ИЗУМЛЯЛИСЬ ВСЕ И НЕДОУМЕВАЯ ГОВОРИЛИ ДРУГ ДРУГУ: ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? А ИНЫЕ НАСМЕХАЯСЬ ГОВОРИЛ И: ОНИ НАПИЛИСЬ СЛАДКОГО ВИНА.
(Деян. 2:1-13)
При наличии Пятидесятницы цикл воплощения приобретает вид замкнутого круга. Он начинается со схождения Святого Духа и Благовещение. После прохождения полного цикла событий, составляющих жизнь Христа, Святой Дух в Вознесение возвращается к своей исходной точке. Потом он сходит снова и начинается новый цикл, как показано на диаграмме.
В течение жизни Христа в нем проявлялся Святой Дух. Он был зачат Святым Духом и помазан им при Крещении. На небеса он вознесся вместе со Святым Духом и, так сказать, лишил землю ее трансцендентного фактора. Тем не менее он предсказал, что Святой Дух вернется после его ухода.
Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел:
потому что, если Я не пойду,
Утешитель | Параклет] не придет к вам;
а если я пойду,
то пошлю Его к вам
(Иоан. 16:7).
(Иоан. 14:16—20)
И Я умолю Отца,
и даст вам другого Утешителя [Параклета],
да пребудет с вами вовек,
Духа истины,
Которого мир не может принять,
потому что не видит Его и не знает Его;
а вы знаете Его,
ибо Он с вами пребывает и в вас будет.
Не оставлю вас сиротами;
приду к вам.
Еще немного, и мир уже не увидит Меня;
а вы увидите Меня,
ибо я живу,
и вы будете жить.
В тот день
узнаете вы, что Я в Отце Моем,
и вы во Мне, и Я в вас.
Христос как особое конкретное проявление Святого Духадолжен умереть, чтобы апостолы могли развить свое индивидуальное отношение к Святому Духу, то есть должны быть устранены проекции. Это «очень важный шаг вперед, выходящий за рамки «христоцентризма». Этого шага не происходит во время смерти Христа. Человек не становится сосудом для Святого Духа. Вместо этого коллективным контейнером для Святого Духа становится Церковь.
Пятидесятница рассматривается как день рождения Церкви. Согласно Папе Льву,
Церковь, которая уже находилась в зачатии, стала развиваться по обе стороны Второго Адама, когда он, как это и случилось, уснул на кресте, перед этим показав себя с самой лучшей стороны в глазах всего человечества на великий день Пятидесятницы.
В существующих конвенциональных представлениях о Пятидесятнице присутствие Девы Марии, которому уделяется основное внимание, не имеет канонической основы и рассматривается просто как замена Церкви. Развитие сообщества верующих служит для защиты психики личности от стрессов при индивидуальной встрече с нуминозным. Таким образом, Церковь не ожидает и не принимает в расчет любые новые или индивидуальные откровения. В соответствии с ее учением,
Миссия Святого Духа по отношению к Церкви заключается в установлении свободной опеки неизменного откровения... ибо после смерти апостолов не ожидалось никаких новых объяснений и новых откровений, да и в дальнейшем никогда не было и не будет объективного усиления доступной в откровении истины.
У Церкви как «Христова тела» в Пятидесятницу наступает свое Благовещение и зачатие. Судьба ее такова, что она повторяет последовательность событий, составляющих цикл воплощения, который завершается ее собственной смертью и вознесением. Очевидно, этот аспект известен теологам, однако он проецируется на «последний день». Католик-теолог Хьюго Рейнер дал Юнгу такое объяснение:
Фундаментальная идея теологов всегда такова: земная судьба Церкви как Христова тела следует модели земной судьбы самого Христа. То есть Церковь на протяжении всей своей истории движется к смерти... до последнего дня, когда она, выполнив свою земную задачу, перестает быть «необходимой» и «умирает», как сказано в псалме 71:7, «доколе не престанет луна». Эти идеи были выражены в луне как символе Церкви. Так как kenosis Христа нашел свое завершение в смерти... даже в этом он параллелен kenosis луне Екклесиаста.
Если смерть Церкви может быть отложена до «последнего дня», то, как говорит Юнг,
Не очень мужественный человек... будет... благодарить Бога, что Святой Дух не слишком связывает его с нами. Человек чувствует себя значительно безопаснее под сенью Церкви, которая служит ему крепостью, защищающей от Бога и Его Духа. Очень удобно дать католической Церкви убедить себя в том, что она «владеет» Духом, который помогает ей совершать ритуалы. Тогда человек знает, что он находится на надежной привязи6.
Если, однако, судьба Церкви заключается в том, чтобы завершить свой цикл воплощения за какое-то время перед «последним днем», мы можем полагать, что цикл может пройти еще один круг, возможно, на этот раз человек может выступить в роли сосуда, содержащего Святой Дух. Это приводит нас к идее Юнга о продолжении воплощения:
Продолжающееся прямое воздействие Святого Духа на тех, кто зовется Детьми Божьими, фактически включает в себя процесс воплощения в более широком смысле. Христос, Сын Божий, является первенцем, которому посчастливилось иметь постоянно возрастающее число братьев и сестер. Однако они не были порождены ни Святым Духом, ни девственницей... Их низшее происхождение (возможно, они были порождены млекопитающими) не предохраняет их от вступления в близкое родство с Богом как со своим отцом и Христом как со своим братом.
[Это] продолжающееся и прогрессивное божественное воплощение. Так человек оказывается в божественной драме и в ней интегрируется. Он оказывается приговоренным самой судьбой играть в ней решающую роль; вот почему он должен обрести Святой Дух. Я рассматриваю обретение Святого Духа как высший революционный факт, который не может иметь место до тех пор, пока не признана амбивалентная роль Отца. Если Бог есть summum bonum (средоточие добра), воплощение не имеет никакого смысла, ибо добрый Бог никогда не может вызвать столько ненависти и гнева, что должен пожертвовать своим единственным сыном, чтобы искупить их. Мидраш говорит, что Зофар до сих пор звучит в День Искупления, чтобы напомнить YHWH его несправедливость в отношении Авраама (повеление убить Исаака) и предотвратить его от повторной несправедливости. Добросовестное прояснение идеи Бога будет иметь настолько неприятные последствия, насколько они необходимы. Их будет трудно переоценить для внутреннего развития тройственной драмы роли Святого Духа. Судьба Духа заключается в его воплощении в человеке или в выборе его как некоего переходного местопребывания. «Non habet потен proprium», — говорит св. Фома, — не имеет подходящего имени, ибо он получил имя от человека. Вот почему его не следует отождествлять с Христом. Мы не можем обрести Святой Дух до тех пор, пока мы не примем свою собственную жизнь, как Христос принял свою. Так мы становимся «сыновьями Бога», судьба которых заключается в переживании конфликта божественных противоположностей, представленных распятием.

УСПЕНИЕ ДЕВЫ МАРИИ
И ВОЗВЕДЕНИЕ ЕЕ НА ПРЕСТОЛ

Догматизация Успения Марии указывает на hieros gamos (священный брак) в плероме, и это, в свою очередь, выражается в... будущем рождении божественного младенца, который в соответствии с божественной склонностью к воплощению выберет местом своего рождения реального человека. Метафизический процесс известен психологии бессознательного как процесс индивидуации.
Успение Марии существует пне цикла воплощения, и, возможно, по этой причине этот факт не находит своего подтверждения is каноническом писании. Он является производным легенды спонтанных коллективных верований.
Успение Пресвятой Богородицы в течение многих столетии отмечалось как церковный праздник, а с 1950 года было объявлено догматом папой Пием XII. До этих пор для веры не было никаких канонических оснований, поэтому она опиралась на апокрифическую литературу III и IV веков, а также на традиции католической церкви. Так формируется продолжение повествования о СМЕРТИ ДЕВСТВЕННИЦЫ. В XIII столетии, когда существовало горячее поклонение культу Девы, появилась Золотая легенда, популярный справочник для художников, который представляет собой пересказ апокрифической истории. Когда апостолы сидели у могилы Марии, на третий день перед ними появился Христос вместе со св. Михаилом, который взял с собой душу Девы. «И после этого уже душа не вернулась в тело Марии, освободившись со славою из могилы, тем самым получив небесное прибежище и пребывая там в окружении ангелов». Впервые Успение Богородицы стало широко распространено в XIII столетии. Готическая скульптура, в особенности роспись церковных порталов, была посвящена Деве Марии, да и до сих пор остается важной притягательной темой в религиозном искусстве.
Возведение на престол в своей обычной форме обычно изображается следующим образом: Дева Мария сидит напротив Христа, который в это время возлагает корону ей на голову. Или же она может встать напротив него на колени. Или же ее короновать может Бог Отец.
В наших целях Успение Марии может рассматриваться как завершенный, обобщающий образ, отражающий итог цикла воплощения, взятого в качестве целого, а именно coniunctio. В том же десятилетии, когда Юнг заявил об экспериментальном открытии архетипа coniunctio. Папа объявил о канонизации догмата об Успении Девы Марии (1950) — событие, которое Юнг считан «самым важным со времен Реформации». Это замечатель ное место исторического синхронизма подчеркивает тот факт, что coniunctio определенно является соответствующим символом для современного человека.
Брачный союз в thalamus (спальне для новобрачных) означает hieros gamos (священный брак), а он, в свою очередь, является первым шагом к воплощению, к рождению Спасителя, который с античных времен считался filius solis et lunae (сыном солнца и луны), filius sapientiae (сыном благоразумия) и равным Христу. Таким образом, когда жажда поклонения Богородице у людей достигла своего апогея, эта тенденция, если думать о ее логическом завершении, означает желание рождения Спасителя, миротворца, «mediatorpacem faciens inter inimicos». Хотя он уже родился в плероме, его рождение во времени может состояться, только будучи воспринятым, признанным и объявленным людям7.
В другом месте Юнг отмечает, что Успение Марии трансформирует догму о христианской Троице в догму о четверице: «таким образом создается догматическая реальность в отношении этих средневековых представлений о четверице, которые составили следующий паттерн».
Святой Дух (Голубь)
I
Христос --------------------------Бог Отец
I
Мария
Успение Девы Марии нашло свое отражение в алхимическом символизме, который предвосхитил устремление к этому образу психики нашего современника. В сжатой форме этот символизм выражен в картине Рой-знера «Пандора» (1588).
Эта картина называется «Зеркальный образ Святой Троицы». Он представляет собой изображение коронации Девы Марии, которая занимает свое место в Святой Троице. Это происходящее на небесах событие отражается на земле в странном образе, представляющем выделение духа Меркурия из первоматерии. В четырех углах расположены символы четырех евангелистов, типичные фигуры, составляющие христианскую четверицу.
В нижней части этого рисунка изображена глыба материи, из которой фигура в короне и с нимбом над головой вытащила чудовище: нимб над человеческой головой, человеческие ноги, змеи вместо рук и крылья на теле рыбы. В отношении этой картины Юнг пишет следующее:
Вытаскивание тела в течение долгого времени рассматривалось как материальное и историческое событие, и потому алхимики могли извлечь пользу, изображая Успение Девы Марии и вместе с тем при описании прославляя материю в деянии. На иллюстрации этого процесса Ройзнера, Пандоре, внизу изображена сцена коронации, которая помещена в контуре между образами Матфея и Луки. В этой сцене показано выделение Меркурия из prim a materia. Выделенный дух появляется в форме монстра: вокруг его головы сияет нимб, напоминающий нам о голове Христа в христианской традиции, но вместо рук у него змеи, а нижняя часть тела напоминает стилизованный рыбий хвост. Вне всякого сомнения, это anitna mundi, которая перестала скитаться в материи. Filius macrocosmi [сын великого мира], или Меркурий-Антропос, который в силу своей двойственной природы, является не только физическим и духовным, но и объединяет в себе высшую и низшую мораль. Иллюстрация Пандоры указывает на великую тайну, которая, по смутным ощущениям алхимика, присутствует в Успении и Вознесении Девы Марии. Легендарная темнота подлунной материи всегда имела отношение к «сыну тьмы», то есть дьяволу. Он представляет собой метафизическую фигуру, исключенную из Троицы, но которая, будучи спутником Христа, является sine qua поп (непременным условием) драмы возрождения. Его алхимическим эквивалентом является двойственный Меркурий и... активная сера. Он также может скрываться в ядовитом драконе, в пресуществующей, хтонической форме lapis aethereus (Вечного камня).
На небесах при появлении Марии, символизирующей принцип материальности, Троица трансформируется в четверицу. На земле грубая материя претерпевала трансформацию вследствие экстракции (доведения до сознания) скрытого в ней автономного духа. Земля и эгоцентрированность обрели место на небесах и одновременно с этим материя обрела духовную размерность.
Процесс экстракции начинается с груды грубой материи. Это может быть понятно, если иметь в виду все проблемы реальности воплощенного существования.
Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть и видеть сны. Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателя, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным
Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись...
Из глыбы материального мира некая фигура с короной и нимбом вытаскивает чудовище. Этот человек может рассматриваться как «христианизированное» эго, то есть эго, осуществляющее свою деятельность под эгидой Самости. На небесах прославляется принцип материальности. На земле эта реализация осуществляется через возрождение и трансформацию существования конкретной личности посредством индивидуации эго, то есть эго, несущего в себе процесс непрерывного воплощения.
Нас бросает в дрожь, что «освобождавшаяся от материальных оков anima mundi» представляет собой монстроподобное существо. Это соотносится с тем фактом, что текущее переживание Самости оказывается искажением, соединением противоположностей, которое устрашает эго и нагоняет на него тоску, аморальность и тягу к преступлениям во всех «допустимых» случаях. И кроме того, существует еще одно событие, на которое брошен взгляд сверху: это коронация, лишний раз демонстрирующая существование взаимных и компенсаторных связей между эго и бессознательным.
Целью цикла воплощения, как и целью индивидуации, является coniunctio. Время обрело свое существование вследствие наличия физических противоположностей: неба и земли, мужского и женского, духа и природы, добра и зла, — которые в психике западного человека были разорваны на части и которые обязательно следует примирить.