Эрих Нойман «Ребенок», 1990

Перевод выполнен Прилуцкой Марией Игоревной.

Глава І «Примитивные взаимоотношения ребенка с матерью и первые фазы детского развития».

Мать господствует в индивидуальном развитии отдельного человеческого существа только как матриархальный мир, в котором бессознательное является первостепенным и Эго-сознание все еще не развито, она преобладает в психологии примитивных культур. Одна из фундаментальных особенностей, которая отличает человека от даже самых близких его родственников среди животных состоит в том, что человеческий ребенок, согласно терминологии Портмана, должен пройти через экстраутробный, как и внутриутробный эмбриональный период. Детеныши высших млекопитающих рождаются в состоянии достаточной зрелости; или сразу, или вскоре после рождения они представляют из себя маленьких взрослых особей, которые не только полностью походят на взрослых животных, но оказываются способными жить без родительской опеки. Для достижения подобного состояния зрелости человеческий эмбрион нуждается в периоде беременности от 20 до 22 месяцев. Другими словами, человеческому ребенку после 9 месяцев, проведенных в утробе, необходим еще 1год для достижения той степени зрелости, которая характеризует новорожденных большинства видов млекопитающих при рождении. Таким образом, первый год младенчества целиком должен быть включен в эмбриональный период. В дополнении к первому эмбриональному периоду , в течение которого ребенок физически и психически включен в материнское тело, есть еще второй постутробный, постнатальный период эмбриональной жизни, в котором ребенок уже входит в человеческую общность, и по мере того, как его Эго и сознание начинают развиваться, он «погружается» в язык и обычаи своей социальной группы. Эта фаза, которую Портман называет социальный утробный период, характеризуется доминированием примитивных взаимоотношений ребенка с матерью, которая вначале является целым миром и окружающей средой для него, но шаг за шагом она открывает ребенку новые грани мира.

Этот центральный феномен, специфический для человечества, погружает развитие ребенка в человеческий мир с самого начала.

Зависимость человеческого существования---уникальна, так как в более поздний период своей эмбриональной жизни человеческий ребенок изъят из «вещественных рук природы» и доверен человеческой матери. Примитивное отношение ребенка к своей матери есть нечто большее, чем взаимоотношения примитивного уровня, благодаря этим взаимоотношениям ребенок даже до своего истинного рождения в возрасте 1 года, подвергается влиянию человеческой культуры, так как мать живет в культурном сообществе, чьи язык и ценности бессознательно, но эффективно влияют на детское развитие. Отношение сообщества к ребенку, его полу, индивидуальности и развитию, могут стать вопросом жизни и смерти. Факт того, что родились девочка или мальчик, близнецы, внешний вид ребенка, обстоятельства его рождения, если все это негативно оценено в социуме, может вызвать такие катастрофические последствия для будущего, как органические или психические нарушения в развитии.

Таким образом, уже в пренатальной фазе существует очевидная адаптация к коллективному с его отношением принятия или отвержения по отношению к отдельному человеку. Но параллельно с этой тенденцией адаптироваться , мы сталкиваемся с самого начала с аутоморфизмом человеческого существа, с его необходимостью реализовывать свою конституциональную и особую природу внутри коллективного и , если необходимо, вне его, или в противовес этому коллективному.

В попытке сформулировать законы, управляющие развитием личности, аналитическая психология должна разработать новую терминологию, так как использование терминов, созданных Фрейдом и его школой, приведет к стиранию основных отличий нашего мышления. До сегодняшнего момента эта необходимость упускалась аналитическими психологами и последствием этого стала потеря ясности психологического понимания.

Такие изменения терминологии необходимы по теоретическим основаниям, и более того, использование неадекватных терминов часто ведет к снижению уровня интерпретаций психологических феноменов и в результате к непониманию, что затрудняет осуществление глубокой терапевтической стратегии в работе, или делает это осуществление вообще не возможным.

В нашей попытке пролить свет на примитивные детско-материнские отношения, мы соприкасаемся с феноменом взаимосвязи между развитием Эго и развитием целостной личности, взаимосвязи, являющейся центральной во всей психологии ребенка.

Любое обсуждение развития личности и особенно развития личности ребенка с точки зрения аналитической психологии должно начинаться с предположения, что бессознательное появляется первым и только затем появляется сознание. Целостная личность и ее центр управления, Самость, существует до того, как Эго формируется и развивается в центр сознания; законы , управляющие развитием Эго и сознания, зависят от сферы бессознательного и целостной личности, которая представлена Самостью.

Мы называем центроверсией психическую функцию этой целостности, которая в первой половине жизни ведет, среди прочих вещей, к формирования центра сознания, структуры, позицию которой постепенно присваивает Эго-комплекс. По мере формирования центра сознания самость создает свои производные: психическую инстанцию, Эго, чья роль состоит в представлении интересов этой целостности перед лицом определенных требований внутреннего мира и среды. Символически взаимоотношения Эго с центром целостности—это взаимоотношения сына с родителем. В своем отношении к развитию Эго, центральная целостность (Самость) тесно связана с архетипом родителя. В первой половине жизни господствует психология Эго и сознания, и личность сконцентрирована в Эго и сознании. В процессе индивидуации во второй половине жизни происходит смещение акцентов с Эго на самость. Все эти процессы, так же как и расширение (амплификация) и синтез сознания и интеграция личности происходит под действием центроверсии.

Тогда, когда концепция центроверсии применима к взаимоотношениям центров личности, концепция аутоморфизма объясняет не столько развитие центров психики, а скорее психических систем: сознания и бессознательного. Концепция затрагивает их взаимоотношения друг с другом, например, отношение компенсации бессознательного к сознательному, а также те процессы, которые протекают только в бессознательном или, только в сознании, но служат развитию личности в целом.

Примитивные детско-материнские отношения определяют первые месяцы жизни ребенка. Это период, в который Эго ребенка формируется или, по крайней мере, начинает развиваться, период, в котором ядра Эго, существующие с самого начала, растут и достигают целостности, так что мы можем, в конце концов, говорить о едином детском Эго.

Эта , самая ранняя, фаза существования до образования Эго доступна взрослому в случае пиковых переживаний, так как наши взрослые переживанияэто обычно переживания Эго как части психики, зависящего от присутствия сознания, тогда как неразвитое состояние Эго в период раннего развития кажется делает такое сознательное переживание невозможным. Только когда взаимоотношения между Эго и самостью станут более ясными, станет понятно, что даже в этот ранний период опыт переживаний возможен, и более того этот ранний опыт обладает ключевым значением как для человечества, так и для каждого отдельного человека.

В другом месте мы описывали эту фазу как мифологическую реальность и пытались разъяснять символы, связанные с ней. Термин «Уроборос» был выбран для обозначения начального состояния отсутствия Эго, так как символ уробороса—круглой змеи, хватающей свой хвост ртом и таким образом, «поедающей» его—это характеристика единства психической реальности, исключающей оппозиции. Так Уроборос, как великий круг, в центре-утробе которого зародыш Эго находит защиту,—это характерный символ утробной ситуации, где не существует еще четко отграниченной детской личности, противостоящей человеческому и сверхчеловеческому окружению. Эта неограниченность, главная характеристика утробного состояния эмбриона, широко, но не полностью сохраняется после рождения.

В этом эмбриональном периоде материнское тело—это мир, в котором живет ребенок , еще не одаренный контролирующим и постигающим сознанием, и не обладающий центрированным Эго. Более того целостная регуляция детского организма, которую мы обозначаем термином телесная самость, окружена, как и ранее, самостью матери.

В тоже время те факторы эмбрионального периоды, которые мы обозначили как конституциональные и индивидуальные, развиваются в соответствии с индивидуальной самостью ребенка, но это аутоморфологическое (самоформирующее) развитие включено в отличающуюся реальность матери, которая выступает для эмбриона как сверх-обычная (сверх-нормальная) реальность. Только с помощью вывода о постутробном эмбриональном периоде мы можем показать процесс полного установления той психической инстанции, которую аналитическая психология обозначает термином индивидуализированная самость.

Самым ранним, биологически обусловленным проявлениям самости мы дали название Телесная самость. Это ограниченная и уникальная целостность конкретного человека, свободная от включенности в материнское тело; она начинает существовать вместе с биопсихическим единством тела.

С рождением тела связь ребенка с матерью частично разрывается, но значение этого второго эмбрионального периода для человека совершенно определенно состоит в том, что ребенок после рождения остается эмбрионом, другими словами, остается частично захваченным своими примитивными эмоциональными отношениями с матерью. Ребенок еще не стал собой. Ребенок становится полностью собой только в процессе этих примитивных отношений, течение которых обычно завершается только после 1года жизни.

Особенность раннего детства на стадии отсутствия Эго (во время которой Эго и сознание все еще находятся в процессе развития) состоит во отсутствии пока у ребенка переживания окружающего мира с разделением на противоположности, с субъектно-объектной дихотомией. Этот опыт детства, существующий у любого человека,—это онтогенетическое воплощение единой реальности, в которой отдельно внешний и внутренний мир, отдельно объективный мир и психика еще не существуют. В этом постнатальном эмбриональном периоде ребенок все еще удерживается внутри своей матери, хотя его тело уже рождено. В этой фазе существует примитивное единство матери и ребенка. Становясь собой, ребенок выходит из этого примитивного единства с матерью, чтобы стать самостоятельным субъектом, противостоящим внешнему миру как другому «Ты» и как объекту.

Но эта реальность, окружающая мать и ребенка—это не только психическая реальность, но также объединенная реальность, в которой наши отличные друг от друга сознательные обозначения «внутренний» и «внешний» идентичны (одинаковы) для ребенка. Так если для Эго существует неумолимая (немедленная) связь между желанием осуществить движение и его исполнением, так для ребенка нужда или дискомфорт, голод или холод, связаны с удовлетворением потребностей матерью и ее появлением. Это единство, от которого зависит жизнь ребенка, состоит в биопсихической идентичности тела и мира, в которой ребенок и мать, голодное тело и появляющаяся грудь едины.

Обычно ребенок переживает полную безопасность в этой единой реальности. Когда поднимается напряжение, ребенок подает сигнал криком, потребность более или менее быстро удовлетворяется и напряжение спадает, тогда ребенок погружается в сон.

Даже позднее, во время первых месяцев жизни , по мере того, как Эго все чаще и чаще получает частичное сознавание (сначала в краткие моменты, потом в течение более длительных периодов), а также получает плоды этого осознания в мире, все еще не существует дифференциации между телом ребенка и матерью, которая приносит удовольствие и рассеивает неудовольствие. Для Эго ребенка, с его опытов удовлетворения и неудовлетворения, переживание мира—это переживание им своей собственной матери, чья эмоциональная реальность определяет его существование. Для ребенка в этот период мать не во вне и не внутри, он не переживает ее грудь как чуждую и находящуюся во вне или ее тело как свое собственное. Как и в утробном периоде ребенок и мать все еще сильно сцеплены друг с другом, они составляют двойной союз.

Согласно мифологической терминологии Эго все еще содержится в Уроборосе, и окружающая ребенка мать составляет для него удерживающий сосуд и мир в целом. Все еще недифференцированный образ тела ребенка—такой же огромный и неограниченный как космос. Его собственное пространство настолько соединено с миром, и, следовательно, со всем, что мы обозначаем словом внешнее, что это пространство может быть названо космическим по своему размаху. Только когда Эго ребенка развивается, он постепенно приходит к разделению своего образа тела и мира, одновременно существующего и рассматриваемого ясно как объект, противостоящий Эго. В своей работе «Анализ образа тела и схема тела» Клиффорд Скотт пишет: «Часть телесного образа представляет из себя постоянно меняющуюся схему мира, чьи единственные ограничения состоят в том, что можно обозначить, как пределы пространства и времени».

Двойное единство примитивных отношений является космическим и внеличностным, так как у ребенка нет ни устойчивого Я, ни ограниченного образа тела. Это объединенная реальность, еще не разделенная на внутреннее и внешнее, субъект и объект. Она всеобъемлющая. В этих примитивных взаимоотношениях мать живет также как ребенок , в объединенной реальности, обусловленной архетипически, но только одна часть матери входит в эту реальность, потому что ее отношения с ребенком определяют только часть ее целостного существования. Младенец, однако, полностью включен в эту реальность, в которой мама выступает для ребенка и как мир, и как Самость.

Вместе с рассмотрением того, что в эмбриональном периоде мать является также Самостью для ребенка, перед нами появляется следующая трудность: мы вынуждены признать, что в этой первой фазе примитивных взаимоотношений существует (с точки зрения нашего сознания) удвоенная детская Самость. Ели мы принимаем представление об эмбриональном постнатальном периоде серьезно, мы обязаны говорить, что ребенок становится Самостью, индивидуальной целостностью только в конце первого года жизни, в конце всего интра- и экстраутробного периода. До тех пор ситуация с точки зрения сознания, является парадоксальной из-за нахождения ребенка в этой объединенной реальности.

С одной стороны, существует телесная самость ребенка, детерминированная родом и появляющаяся с паре с индивидуальной телесной целостностью; с другой стороны, мама в примитивных отношениях не только играет роль самости ребенка, но на самом деле является этой Самостью. Однако телесная самость также характеризуется целостностью и не должна рассматриваться как только физиологическое существование, так как телесные и психические склонности, наследственные особенности и индивидуальность уже присутствуют в биопсихическом единстве телесной самости.

С точки зрения нашего сознания, разделяющего мир на противоположности, структура взрослой самости всегда подразумевает Я—Ты взаимоотношения. Эго переживает самость как противоположность, которая внутри психики появляется как центр Самости, а вовне как мир и какой-то человек, или проекция архитипического образа. Это значит, что Самость обладает эротической характеристикой, которая определяет целостное развитие человека, и может быть описана, как индивидуация, связность или изменение этой связности. Так, парадоксально, самость—это то, что является максимально нашим собственным, но в то же время она возникает от «Ты» другого человека; для нашего сознания—это индивидуальный центр личности, но в то же время он обладает общечеловеческим и космическим характером. Эта парадоксальная, двойная природа Самости проявляется уже в раннем детстве: самость как нечто собственное в ребенке—это его телесная самость, а как «Ты» в нем—это его мать.

В самой первой фазе детства связность с «Ты» другого человека задана в самости, и , с нашей точки зрения, вынесена во вне, в мать—но здесь мы должны помнить, что эта концепция внешнего удерживания, выраженная в понятии экстернализации, является не соответствующей космической ситуации младенца. Однако, когда мы описываем единую реальность примитивных взаимоотношений только как взаимодействие между двумя людьми, матерью и ребенком, наши формулировки не соответствуют реальности.

Из-за того, что ранняя фаза детского развития, фаза Уробороса характеризуется минимумом дискомфорта и напряжения и максимумом хорошего самочувствия и безопасности, как характеризуется и единством Я и Другого, единством самости и мира, в мифах эта фаза соответствует периоду райской жизни. Противоположно этому , ситуация, в которой находится взрослый человек, это, естественно, одна из ситуаций страдания. Благодаря взрослому Эго должна развиваться промежуточная структура напряжений между противоположными полюсами Самости и другого «Ты», так как субъект переживаний не соответствует ни Самости (собственной целостности), ни другому «Ты» (близкие люди и окружение).

Ситуация напряжения, возникающая из-за разделения психических систем психических систем (сознания и бессознательного) нормальна для взрослого. Одновременно с соединением существует и разделение целостной личности на два центра—Эго как центр самости и Самость как центр всей психики, включающей сознание и бессознательное—и , одновременно с этим, разделение мира на внешний и внутренний. Эго становится между Самостью и миром, а аутоморфологическое развитие целостной личности начинает зависеть от отношения Эго, как к внутреннему, так и внешнему, как к Самости, так и к миру.

Но в состоянии Уробороса, в период отсутствия Эго, в ситуации, где Эго еще бездействует или пробуждается только на отдельные моменты, указанные противоположности и напряжения не существуют. Так как для ребенка (психологического зародыша) немыслимо противопоставление между Эго и Самостью и материнская среда и мать является одновременно другим «Ты» и Самостью, единая райская реальность преобладает в раннем постнатальном развитии. В послеутробном, как и в утробном периоде ребенок укрыт в удерживающем Круге материнского существования, так как для ребенка мать представляет из себя Самость, «Ты» другого человека и мир одновременно. Самые ранние детские отношения с матерью уникальны, так как в них и практически только в них, противоречие между аутоморфологическим развитием Самости и зависимостью от другого (что наполняет все человеческое существование) обычно не существует.

Однако опыт этого периода, накладывающий свой отпечаток на все будущее развитие и составляющий особую важность для психологии творческих индивидуальностей, является источником продолжающейся ностальгии, которая может оказывать прогрессивное или регрессивное влияние на взрослого.

Только если мы правильно понимаем символизм фазы Уробороса как удерживание «в Круге», мы можем понять, почему термин «аутизм» не пригоден для обозначения этой фазы. Так как Эго еще не сформировалось, то связность примитивных отношений и их эротический характер проявляется космически и внеличностно, а не личностно. Вот почему Рай и Первая обитель, Круг, Океан и Море оказываются среди символов далекого прошлого. Пребывание в космическом мире—это выражение эмбриональной формы до-Эго-существования, в котором контейнирующая мать предстает в символах отхватывающей реальности, иначе говоря, единой реальности. Термин аутизм, обозначающий состояние, в котором объект отсутствует полностью, является понятным только с точки зрения Субъектно-Объектных отношений взрослого Эго. Такое понимание перестает быть правильным, если это относится к пониманию первичной единой реальности эмбриональных пре- и постнатальных первичных отношений. В постутробной фазе существования ребенок живет в тотальном, мистическом соучастии, в психической среде матери, в которой все еще находится во взвешенном состоянии и от которого противоположности, Эго и самость, Субъект и Объект, человек и Мир еще только должны быть образованы. Вот почему эта фаза связывается с «океаническим чувством», которое возникает повторно даже у взрослых, когда реальность единения дополняет, прорывает или замещает каждодневную сознательную реальность с ее разделением на субъект и объект.

В психоанализе резкое противопоставление психической ситуации, в которой находится младенец, и состояние Эго более позднего периода, связанного с объектами, объясняется с помощью понятий «идентификации» и «первичного нарциссизма». В противоположность этому , такие термина как «адуализм» (Болдвин) и «двойственное единство» (Сзонди) с точностью отражают психическое состояние ребенка. Аналитическая психология использует более универсальные термины мистическое соучастие и «бессознательная идентичность» (Леви-Брюль). Сформулированное в этих терминах психическое состояние ребенка интерпретируется не как акт идентификации, а как бессознательная идентичность, как пассивное состояние.

Мы говорили об идентификациях и актах идентифицирования , только когда развитое Эго уже присутствует. Такие идентификации реально происходят, например, во всех ритуалах посвящения. Посвящающий сознательно вызывает идентификацию с предками, с животными тотема и т.д. Но когда мы говорим о бессознательных актах идентификации, мы непростительно проецируем активность нашего Эго на бессознательное, которое в своей реальности характеризуется примитивной идентичностью, которая просто присутствует как таковая. В этом смысле двойственное единство примитивных отношений –это комплекс идентичности, а не идентификация еще не-существующего детского Эго с матерью. Это «существование как таковое» совершенно точно характеризует как единую реальность, так и существование в несубъективном космическом состоянии.

Следовательно, примитивный эротизм первичных отношений (в котором сначала интерпретация, а потом сосуществование и конфронтация присущи жизни видов, так что все существование ребенка зависит от реализации этого комплекса)—это прямая противоположность первичному нарциссизму Фрейда или любому другому вообразимому нарциссизму. Убедительные доводы привели Фрейда к разделению нарциссизма и направленности на объекты, он не правильно расставил акценты, не мог понять безличный комплекс связности примитивных взаимоотношений. Эта связанность—что привело Фрейда к формулировке противопоставления нарциссизма и любви к объекту—это не отношение, так как отношение предполагает и субъект и объект. Этого не существует на стадии отсутствия Эго примитивных взаимоотношений. Это то, что отличает эти первичные отношения от всех других , следующих за ними во времени отношений. При этом эротическая составляющая сопричастности или реципроктной направленности сильнее, чем возможно в любых других отношениях, которые предполагают противопоставление.

В аналитической психологии стадия Уробороса в развитии ребенка со всеми участвующими архетипами, описанная в моей книге «Происхождение и история сознания», соответствует фазе примитивного нарциссизма, еще безобъектному состоянию личности младенца. В этой книге, соответственно, я больше не использую термин нарциссизм, как в позитивном, так и в негативном ключе, что я еще делал в определенной мере в «Происхождении и истории сознания», но оставляю его для обозначения специфического негативного паттерна отношений и негативного развития Эго.

В двойном союзе первичных взаимодействий еще не существует интрапсихического напряжения между Эго и Самостью. Развитие последующей оси психики Эго—Самость и взаимодействие между Эго и Самостью, их противопоставление инициируется взаимодействиями между матерью как Самостью и ребенком как Эго. С этой точки зрения слияние матери и ребенка, Самости и Эго определяется комплексом взаимной связности и зависимости от Эротического начала (Эроса). Так, когда мы говорим об удвоении Самости в первичных взаимоотношениях, мы пытаемся выразить, с точки зрения нашего, разделенного на полюса, сознания парадоксальную ситуацию, превалирующую в примитивных взаимоотношениях. В то же время мы хотим пролить свет на изменяющееся взаимодействие между матерью и ребенком и на развитие Эго ребенка и личности внутри этих отношений.

Примитивные отношения –это основа последующих зависимостей, связей и взаимоотношений. Так как двойное единство гарантировано природой утробного эмбрионального периода, оно проявляется после рождения у млекопитающих и особенно человеческого ребенка как первая необходимость. Вот почему у всех живых существ, получающих жизнь внутри матери, зависимость маленького инфантильного существа от большого удерживающего сосуда стоит у истоков всего существования.

В нашем, способном к разделению сознании эта двойственность проявляет себя тем фактом, что психологическая целостность ребенка, его телесная самость—это аутоморфологическая основа его развития. В то же время существование матери есть абсолютное предварительное условие существования младенца, дающее жизнь и управляющее жизнью ребенка, предпосылка, делающая это развитие возможным.

Здесь опять должна быть применена концепция единой реальности, трансцендирующей себя в разделение тела и психики, разделение внешнего и внутреннего. В этом состоянии психика настолько связана с телом и миром, что психика, тело и мир еще не отличимы друг от друга. Поэтому в первичных отношениях ребенка и матери то, что сознание позже старается противопоставлять и различать как оппозиции (физическое и психическое, биопсихическое и существующее объективно), сначала представляет собой одно целое. С первого взгляда можно предположить, как это делал Фрейд, что телесная Самость представляет собой организм и бессознательный, инстинктивный мир, что бессознательное является характеристикой организма , а мать репрезентирует для ребенка среду и человеческое сообщество. Но по отношению к реальной ситуации такое разделение и такая классификация невозможны. Телесная Самость и мир просто настолько тесно связаны, как мать и психика. То, что позднее будет выступать для Эго как бессознательное представляет из себя в одинаковой степени реагирование биопсихического организма и мир, содержащийся в этих реакциях, потому что реакции и мир на тот момент не являются различаемыми.

Актуальная ситуация является архаической и поэтому сложной для понимания нашим сознанием. Мы упрощаем ее разделением на внешнее и внутреннее, что так удовлетворяет наше сознание. Только в конце постутробного эмбрионального периода развития, когда ребенок точно родился, он живет как отдельный человек, одаренный Эго, которое уже начало отчетливо реагировать на мир, отделенный от ребенка и противостоящий ему. Только тогда мать в качестве мира становится окружающей средой или бессознательным. Но в этот период отдельный человечек уже достигает своей целостной самости. Его телесная Самость и связующая Самость, находившееся в матери, становятся единым целым.

В процессе детского развития Самость, воплощенная в матери из первичных взаимоотношений, или, сформулируем более осторожно, функциональная область Самости, воплощенная в матери, область, которая в примитивных взаимоотношениях становится формирующим опытом для ребенка, должна постепенно «уходить» в ребенка. Независимость ребенка как отдельного Эго и отдельного человека начинается с окончанием постутробного эмбрионального периода и совпадает с выходом ребенка из определяющих границ примитивных взаимоотношений. Затем ребенок становится открытым к другим отношениям, а Эго изнутри и снаружи может противостоять «Ты» другого человека. Только потом, по мере частичного разрушения мистической сопричастности между ребенком и матерью, ребенок перестает быть только телесной Самостью и становится отдельной индивидуальной целостностью, обладающей целостной Самостью и открытой к взаимоотношениям.

Со своим «истинным» рождением человеческая индивидуальность, что характерно, становится не только индивидуальностью видовой, но и частью своей социальной группы. Не только ребенок становится «самим собой», но это «самим собой» оказывается одновременно проявлением внутри и снаружи отношений Я—Ты. С этого момента ось Эго—Самость, отношение Эго к Самости создает свое появление в качестве фундаментального внутреннего феномена психики, в то время как внешнее разделение между Я и Ты, субъектом и объектом становится видимым как отношение противопоставления и к другому Ты и к миру.

Ради упрощения мы говорим о целостной Самости, которая консолидируется только при завершении эмбрионального периода. В ней достигается единство телесной Самости и связующей Самости, вынесенной во вне в мать. Но это не части, а аспекты Самости, которые существуют с самого начала, но становятся различимыми только в процессе развития.

Аналитическая психология приписывает Самости как целостности всей личности, качество исходной величины, данной априори и разворачивающейся в течение жизни. Эта «данность» имеет свои параллели с такими понятиями как энтелехия или монада, а также с астрологическим убеждением в том, что гороскоп, обусловленный уникальным моментом рождения, соответствует уникальности личности, ее конституциональным предпосылкам и скрытым возможностям.

Такой способ размышления, кажется, не согласуется с генетическим, эволюционистским взглядом, согласно которому личность—продукт исторического развития, сформировавшийся под влиянием условий окружающей среды. Одна точка зрения ставит акцент на данности, которая вступает в схватку с окружающим миром, другая—на формирующее действие среды, котороя создает живое существо. Обе точки зрения являются односторонними, только взятые вместе, они заключают в себе полную истину.

Мы не можем говорить о процессах идентификации на стадии отсутствия Эго и ранее Эго-стадии. Также мы не должны смешивать движение Самости от матери к ребенку (самости, экстернализированной изначально в матери) с процессом интроекции несмотря на то, что этот феномен (движение) является прототипом всех последующих процессов идентификации. В реальности интроекция существует только тогда, когда разделение на противоположности Я—Другой, субъект—объект, внутреннее и внешнее развито достаточно, чтобы можно было говорить о помещении во внутрь того, что находилось снаружи. Это происходит, например, когда ребенок уже развил Эго-сознание (т.е. он находится на определенной стадии развития)вбирает в себя определенные особенности отдельной личностной отцовской фигуры и интроецирует их в свое Супер-Эго. Но в первоначальном конгломерате все существует одновременно и внутри, и снаружи, или ни внутри, ни снаружи, т.е. здесь не может быть поставлен вопрос о вынесении вовне или взятии извне.

Перемещение самости матери из пространства единой реальности идет рука об руку с постепенным разделением двойного единства примитивных взаимоотношений. Как только ребенок достигает окончания постутробного периода и становится отдельным человеком, не только его индивидуальная Самость для формирования целостной Самости соединяется с Самостью, находящейся в матери, но более того, Эго развивается по сравнению с его зародышевым состоянием и получает определенную непрерывность вместе с развивающимся сознанием ребенка.

С образованием Эго ребенок постепенно включается в развитие сознание, достигающее вершины, в конце концов, в поляризации взрослого сознания. Но до этой финальной стадии ребенок должен пройти архаические фазы, которые мы можем проследить сквозь историю всего человеческого сознания. Здесь, однако, стоит рассматривать не постепенно развитие от архаически-магического мышления до абстрактно-объективирующего, но скорее, взаимодействие между развивающимся Эго и целостной Самостью, которая установилась через объединение телесной Самости с Самостью, существовавшей в матери.

Эти отношения между Эго и Самостью обладают решающим значением для развития и устойчивого функционирования психики. Мы называем их осью Эго—Самость. Когда мы говорим, что Эго основывается на Самости или что Эго—это производная Самости, мы опять обращаемся к функции процесса центроверсии. Другими словами, мы полагаем сущность этого феномена в том, что целостная личность (для которой Самость выступает как необходимый самостоятельный центр) управляет, контролирует и балансирует все процессы, ведущие к появлению детского Эго и его развитию в Эго взрослого.

Потребность ребенка в сохранении двойственного единства примитивных взаимоотношений практически идентична его инстинкту самосохранения , так как его существование полностью зависит от матери. Но эта потребность не является просто органической или материальной, она не связана исключительно с заботой и питанием. Потеря матери или замещающей ее фигуры меньше ощутима в телесной, чем в психической сфере. Это проявляется в потере контакта с миром, в ослаблении аутоморфизма ребенка, его инстинктов самосохранения, в разрушении первоначал развития Эго.

Первичные взаимоотношения—это выражение целостной связности, что замечательно иллюстрируется тем фактом, что их потеря может провоцировать эмоциональные нарушения, доходящие до апатии, идиотии и даже смерти ребенка. Потеря матери бесконечно больше, чем потеря источника пищи. Для младенца, даже если он продолжает быть хорошо накормленным,--это идентично потери жизни. Присутствие любящей матери, недостаточно кормящей ребенка также ужасно, без сомнения, как присутствие нелюбящей матери, предоставляющей много питания.

Кровное родство не имеет всеохватного значения, так как биологическая мать более или менее заменяема фигурой, играющей тоже аналогичную эмоциональную роль. Другими словами, не личностные особенности, а родовое материнское является незаменимым основанием детской жизни. Мать в первичных взаимоотношениях—это»хорошая Великая Мать». Она есть то создание, которое удерживает, питает, защищает и согревает ребенка и которое эмоционально вязано с ним. Она –основа не только его физического, но также и психического существования. Она дает заботу и делает жизнь в мире возможной. В этом смысле она анонимна и внеличностна, другими словами, архетипическая, как часть специфически человеческого конгломерата, который действует между ней и ребенком. Ее поведение, обусловленное бессознательно, позволяющее ей соответствовать материнскому архетипу,--это жизненная необходимость для развития ребенка.

По этой причине чрезмерные индивидуальные отклонения от нормы, в хорошую или плохую сторону, являются повреждающими. Влияние слишком сильного или слишком незначительного внимания к ребенку оказывается одинаково негативным. Нарушения в жизни матери, болезни, психологические стрессы и расстройства выступают как отклонения архетипического комплекса примитивных взаимоотношений и могут ослаблять или приостанавливать развитие ребенка. Физический аспект, питание, например,--это не просто символ для обозначения психологического фактора, хотя в этой области любой физический факт является символически значимым, соответственно, такие психологические факторы, как нежность, не просто стоят за физическими, хотя не существует ни одного психического фактора без его физического соответствия.

Единение ребенка с матерью в примитивных взаимоотношениях и космический характер пространства, в котором функционируют эти первичные отношения, обладают особыми следствиями для развития детской личности как отдельного целого. Примитивные отношения характеризуются как пространством функционирования в виде системы связности ребенка и матери, так и полюсами этого пространства; но в стадии отсутствия Эго в детском развитии это пространство также является реальностью, свободной от противоположностей. Примитивные отношения, особенно в качестве архетипического комплекса, охватывают двух действующих лиц в ясной реальности их отношений, оба полюса (мать и ребенок), открывающийся один другому и влияющий на него как архетип. Эта базисная архетипическая ситуация гарантирует формирующее функционирование примитивных отношений со всеми витальными последствиями для детского развития.

Говорить о космическом характере телесного образа, в котором ребенок соединен в единое целое с матерью и миром, это не тоже самое, что сказать, что примитивные взаимоотношения имеют место в едином пространстве, где не существует телесных границ как символов отделенности. Мистическое соучастие между матерью и ребенком приспосабливает их друг к дургу. Ребенок бессознательно «считывает» материнское бессознательное, в котором живет, также как и мать—в нормальных условиях—проводит регулирующие действия, бессознательно реагируя на бессознательное поведение ребенка.

Здесь психика все еще не включена в индивидуальное тело, а подвешена в пространстве объединенной реальности, которая содержит внутри себя что-то, что является, в определенном смысле, препсихическим и дофизическим, и что еще является психическим и физическим одновременно.

Этот союз с матерью разрушается только постепенно по мере развития детской индивидуальности и Эго-сознания. К.Г. Юнг приписывал ответственность за появление многочисленных нарушений психики детей психическим расстройствам родителей. Это значит, что до подросткового возраста обычно существует частичный бессознательный союз между ребенком и родителями, особенно матерью.

Эта ситуация мистической сопричастности также выражается, например, в том факте, что состояние тревоги у матери переводится ребенку без необходимости какого-либо прямого или непрямого взаимодействия. Поэтому в аналитической психологии структура идентичности первичных отношений и развитие из него Эго ребенка играют важную и возможно решающую роль. Салливан практически исключительно сконцентрировался на факте передачи тревоги от матери к ребенку. На самом деле эта мистическая сопричастность проявляется в ряде других непостижимых феноменов, о которых сообщали пациенты, страдающие шизофренией.

Если, как это сейчас кажется возможным, определенные формы шизофрении связаны с регрессией к фазе примитивных взаимодействий, мы точно можем понять, почему в состояниях возбуждения, больным шизофренией необходимо участвовать во внутренних конфликтах людей, вокруг них, почему (что широко обсуждалось) они проявляют экстраординарную осведомленность о бессознательном терапевта, и почему они часто более умелые, чем нормальные люди, в понимании болезненного бессознательного окружающих и его символизма. И это упоминание только некоторых среди многих происходящих случаев достоверных парапсихологических феноменов при шизофрении.

Эти феномены, основанные на мистическом соучастии, подтверждают эротический характер этой фазы развития, в которой центрирование психофизической индивидуальности еще не завершено, или как при регрессивном психическом расстройстве, оно находится в незаконченном состоянии.

Связность двух воедино—это специфическая ситуация, в которой еще не отделившееся существо в стадии отсутствия Эго соединено с существом, функционирующем внеличностно, архетипически в этом едином пространстве.

Мать с ребенком вызывает образы не только индивидуальной женщины с индивидуальным ребенком, а архетипы, характерные для человечества в целом. С незапамятных времен люди были глубоко потрясены этим фактом и рассматривали его как сверхличностный. Для материнского сознания ребенок—это что-то индивидуальное, что принадлежит ее собственной судьбе. В реальности же примитивных взаимодействий, как она ее переживает, мать—это любая мать, ребенок—это любой ребенок и взаимодействия между ними есть примитивные взаимоотношения, которые разворачиваются согласно архетипическому предписанному образцу.

Тот факт, что контроль и регуляция детского развития сначала производятся исключительно матерью, которая выступает в роли Самости ребенка, не относится к матери в роли Эго и в роли отдельной личности. Это именно ее среднечеловеческое, по большей части бессознательное и инстинктивное поведение внутри примитивных взаимоотношений, которое гарантирует человеческое развитие для ребенка и его Эго. Когда мы говорим о внеличностной роли матери, проявляющейся в примитивных отношениях, мы относим ее именно к бессознательным аффективным реакциям, так как инстинкт—это продукт не индивидуального, а коллективного бессознательного. В большей степени инстинктивные реакции матери являются естественной основой первичных отношений. Они гарантируют стабильность и самоочевидный характер эротической связи, привязывающей мать к своему ребенку, и даже в животном мире эти инстинкты выражаются в нежности, готовности жертвовать и желании защищать жизнь детей.

Мать создает архетипическое пространство и пробуждает архетипические образы матери в детской психике, где они пребывают, готовые к пробуждению и функционированию. Этот архетипический образ, пробужденный в психике, далее приводит в движение сложное взаимодействие психических функций в ребенке, что является отправной точкой для необходимых типов психического развития между Эго и бессознательным. Эти типы развития, как и заложенные в организме, остаются достаточно свободными от влияния индивидуального поведения матери, обеспечивающими жизнь матери с ребенком в соответствии с ее архетипической ролью.

В человеке эти реакции вызываются в соответствии с системой, широко преобладающей в животном мире: инстинктивные процессы запускаются специфическими «стимульными паттернами»

Так, было обнаружено, что типичные формы головки ребенка запускают человеческий родительский инстинкт. Условия таковы «небольшое личико с большим лбом, выступающие щеки, несовершенные телесные движения». Там, где присутствуют эти черты (даже у малышей животных), они вызывают нежные родительские чувства; там, где эти черты отсутствуют—такой реакции нет. Несомненно, нам еще много необходимо понять об этих инстинктивных феноменах, которые всегда являются выражением архетипически обусловленных взаимодействием между представителями одинаковых видов.

Поскольку в первой фазе примитивных отношений мать представлялась как удерживающий и питающий мир, вторая фаза характеризуется именно человеческой формой материнского архетипа. Здесь, опять, однозначно оказывается, что мать—это архетип, не личная отдельная мать, она—это Великая Мать и Мать Богиня, но в тоже время она уже стала человеческой матерью. Функции, которые ранее исполнялись анонимным бесформенным миром, в котором «затоплен» безразмерный ребенок (функции удерживания, питания, обогрева и защиты), они сейчас очеловечиваются. Это состоит в том, что они переживаются через личность матери, которая первоначально только в отдельные моменты, а потом и непрерывно, переживается ребенком и известно ему как отдельное человеческое существо. Только постепенно, по мере того, как ребенок мелено развивается в личность, наделенную Эго-сознанием, он начинает различать мать как личную, индивидуальную фигуру, и становится субъектом, объектом которого является мать. Даже позднее мать все равно представляется всемогущей; примитивные отношения все еще составляют единое пространство детской жизни до тех пор, пока ребенок не станет самостоятельным и не разовьется его Эго. Только тогда отношения Я—Ты начнут существовать.

В космически-анонимной фазе, примитивные взаимоотношения полностью детерминируют детское чувство существования в мире, но по мере того, как мама становится сверхчеловеческой индивидуальностью, начинается социальное существование ребенка. В фазе Уробороса первичных отношений мать и ребенок формируют двойное единство внутри единой реальности, и с этого момента нормальное развитие ребенка зависит от способности его Самости и Эго выходить постепенно из этих первичных отношений. В этот момент аутоморфологическое развитие и специфические предпосылки развития выступают на передний план. Материнский архетип остается доминирующим, что значит, что развитие ребенка на этой стадии все еще зависит от детско-материнских отношений. Но ребенок все больше и больше выходит из материнской сфере, чтобы укорениться во всеобщем человеческом мире.

Глава ІІ «Примитивные взаимоотношения и развитие отношений между Эго и Самостью».

Также как общее развитие детского тела зависит от детского питания, так развитие детской психики, взаимоотношения Эго и Самости зависит от психического питания, которое осуществляется материнской фигурой. В этом контексте первичные взаимоотношения обеспечивают ребенка четырьмя типами необходимого опыта.

Где ребенок и мать все еще формируют недифференцированную идентичность, примитивные взаимоотношения стоят у истоков отношения ребенка к собственному телу, Самости, другому Ты и миру. Первичные отношения—это онтогенетический базис для «бытия в собственном теле», «бытия с Самостью», «быть вместе» и «быть в мире».

Как мы уже поняли, ненарушенные примитивные отношения постутробного периода (в которых Самость ребенка, вынесенная все еще во вне, находится с матерью) характеризуются ситуацией первичного рая, лишенного напряжения, ситуацией базового единства между матерью и ребенком. Ребенок оказывается включенным в нежный удерживающий сосуд, который представляет собой мать, мир, тело и Самость в единстве. Естественное существование здесь—это дрема и позитивное состояние, почти как в утробном периоде. Символизм, связанный с этой фазой, это: удовлетворенность, теплота, безопасность и полное удерживание в защищающем материнском сосуде.

Пробуждающие Эго нарушения (голод, жажда, холод, мокрота, и боль) практически сразу регулируются и компенсируются матерью, которая представляет Самость ребенка, так что безопасность и дремлющая гармония, и идентификация с миром другого Ты, и телесная Самость всегда восстанавливаются.

Связанность или несвязанность матери с биопсихическим единством ребенка обладает решающим значением не только для этого единства, но также для самых ранних процессов развития Эго, так как независимое сознание ребенка и позитивная и негативная формы реагирования его Эго тесно связаны с его телесным опытом. Нежность, насыщенность и удовольствие даруют ощущение безопасности и желанности существования, что является незаменимой основой позитивного социального поведения и чувства безопасности от мира, а также является самой ранней и наиболее необходимой предпосылкой независимого существования ребенка. Инстинкт самосохранения, выраженный в потребности принятия пищи, является наиболее базовым из всех инстинктов, он, без сомнения, проявляется через тело и с необходимостью оказывается телесным опытом. В человеческом роде он неразрывно связан с матерью, и это создает необходимость аутоморфизма и отношений с Другим Ты, что является особенностью самого раннего человеческого развития.

Это лежит в самой природе аутоморфизма, что с самого начала большие количества либидо направлены на независимое развитие ребенка. По мере того, как Эго становится независимым, оно ориентируется на это развитие, и это не должно рассматриваться как инфантильная или , тем более, патологическая тенденция. Равновесие, характеризующие нормальные примитивные отношения, пока части и ядра Эго собираются вместе для формирования сознательного Эго, уже потенциально содержит продуктивное напряжение, с помощью которого здоровая личность развивается между Я и другим Ты.

В другом месте мы говорили о важности телесной Самости и о метаболическом символизме фазы Уробороса для примитивной психологии и мифологии и ритуалов человечества, и обнаружили, что эта филогенетическая фаза имеет свое соответствие в индивидуальном развитии в раннем детстве. Телесная Самость, целостность биопсихического единства, есть регулирующая инстанция, которая работает в интересах целостности и практически исключительно она направляет биопсихическое развитие ребенка, включающее его продвижение через архетипически заданные фазы. На этой самой ранней стадии, как мы уже видели, мать как вынесенная во вне Самость, как связующая Самость, дополняет телесную Самость ребенка. В единой реальности, характеризующей примитивные отношения, они все еще являются недифференцированными.

Одна из неотъемлемых трудностей детского развития состоит в том, что Эго постепенно должно локализоваться в собственном уникальном, индивидуальном теле ребенка. Этот процесс, который идет рука об руку с развитием детского Эго, объясняет огромную важность всего телесного опыта в этой первой фазе детства.

Параллельно с этим процессом происходит перемещение Самости от матери в личность ребенка, развитие, с завершением которого достигается самая ранняя форма детской автономии; вместе с формированием целостной Самости человеческий ребенок рождается по-настоящему. В этих примитивных взаимоотношениях опыт детской личности преимущественно, хотя не полностью, сосредоточен на телесном уровне, в теле и ребенка и матери. Поэтому элементарные телесные функции являются центральными моментами, присущими этому опыту: дыхание, крик, глотание, писание и дефекация как активные процессы, с точки зрения пассивной составляющей—быть согретым, обеспеченным заботой, чистым и вымытым. Поверхность тела с его эрогенными зонами—это основная область детского опыта как себя, так и других; это значит, что ребенок все еще переживает происходящее с помощью собственной кожи. Кожа, через которую ребенок вступает в контакт с внешним миром, есть пространство его переживания мира, и , особенно, это подчеркивается в отношении пищеварительного тракта с его оральной зоной принятия и анально-уретральной выделительной зоной, он составляет поле внутреннего опыта ребенка. Эти пограничные зоны, в которых имеет место обмен внешнего и внутреннего, очень активны и ребенок начинает быть хорошо осведомленным о них. Основа ощущения целостного тела, окрашенного удовольствием, отличается от удовлетворения от пищи, которое связано с пищевыми потребностями и которое дает целостному телу чувство наполненности, доходящего до пищевого оргазма ( Радо); зоны тела постепенно разделяются как наиболее интенсивные точки переживания опыта.

Так как первая фаза детского развития управляется инстинктом самосохранения и потребностью в саморазвитии, то акцент здесь ставится на пищевом символизме, так как питание—это не только конкретное вещество, из которого строится тело, но в то же самое время, это обозначение жизни, радости от жизни, ее интенсификации. Таким образом, молоко матери—это гораздо больше, чем конкретное питание. Это символ дружелюбного мира и, что равнозначно, символ архетипа Великой Хорошей Матери. Молоко символизирует сущность позитивного двойного единения и является питанием, снятием жажды, безопасностью, теплотой, защитой, удовлетворением, ненахождением в одиночестве, связностью, преодолением боли и дискомфорта, возможностью отдыха и сна, ощущением бытия в мире, как в доме и бытия в жизни в виде целостности.

Подчеркивая значения оральной и анальной зон, Фрейд обнаружил важное значение пищевого тракта, его входа и выхода. Но сведение его теории к эрогенным зонам и описывание комплексов влечений, связанных с этими зонами, как предварительной фазой сексуального развития, оказывается достаточно неадекватным. Только если взаимосвязь между биопсихическим , свойственным человеку, и соответствующим символизмом понята, может проясниться связь между архетипически заданной фазой с одной стороны, и развитием Эго и Самости с другой.

«Молоко», конечно, принадлежит к оральной сфере, но оральное здесь есть символ для всего взаимодействия с миром. Рот обладает космическим и позже социальным смыслом, что выходит за пределы локального , конкретного и материального значения эрогенной слизистой оболочки. Как целое тело, но особенно, его насыщенные зоны, как и рот на этом этапе ( и в значительной мере и дальше в развитии) составляют психологическое единство. Это часть символического мира и часть символического восприятия мира. Без сомнения, что поцелуй, как выражение межличностной ситуации, есть нечто другое, чем стимуляция слизистой оболочки. Решающий фактор в поцелуе относится к фундаментальному символическому опыту выхода наружу в мир, к другому Ты и связи с другим.

Получение и вбирание во внутрь, или прием пищи, связаны с ротовой областью также, как дыхание и говорение. Не только сосание и лизание являются оральными, но и лепетание, говорение и пение также. Когда говорят, что что-то является оральным, это значит, отнюдь не выражение инфантильной стадии развития либидо ( как считают психоаналитики), а отмечается появление архетипических символов мира фундаментальной важности. Конечно, у младенца этот мир только начинает существовать и тесно связан с собственным существованием младенца, но во всем человеческом существовании он сохраняет, как в духовной, так и в психологической сфере, решающее символическое значение, которое не может быть сведено к инфантильности.

Когда мы говорим о пищевом Уроборосе, мы имеем в виду, что для младенца цельность человеческого существования проявляется на уровне пищевых потребностей и пищевого символизма. Недостаточно просто подчеркнуть, что принятие пищи и пища --как проявляющиеся время от времени символы в языке, мифе, снах и сказках—обозначают способ объяснения мира и способ соотнесения себя с ним.

Как мы видим, младенец, депривированный матерью, лишенный примитивных отношений, начинает болеть. Эта болезнь преимущественно не физическая, а психическая, выражающаяся в постепенном снижении интереса к жизни, она не может быть исцелена реальным кормлением, а только с помощью восстановления примитивных взаимоотношений, которые поддерживают целостность младенца. Соответственно, когда мы говорим, что «тело» примитивных отношений является символическим и заключает в себе мир, мы просто пытаемся описать реальное, базовое единство внешнего и внутреннего, что как филогенетически, так и онтогенетически является реальностью маленького человека. Именно наше противопоставляющее сознание сначала пытается, часто неадекватно, разделить эту единую реальность на психическую и физическую, конкретные и абстрактные элементы.

Для Эго, которое в самом начале побуждается только порывами и развивается из состояния оцепенения до-Эго-существования в ответ на интенсивную разрядку либидо, реальность существует только в отдельные моменты. Эти фрагменты реальности должны быть сильно заряжены, так как их заряд—это то, что позволяет им быть воспринятыми Эго. В фокусе реальности на этой стадии находятся эрогенные зоны, обнаруженные Фрейдом; их можно в равной степени назвать гносеогенными, так как они производят не только удовлетворение, а также и знание реальности. Только через рассмотрения этого феномена в свете целостного положения человека мы можем прийти к адекватному пониманию детского развития. Также в мифе, ритуале и языке, который сохранил свой символический характер по сей день, самое ранее знание о мире выражается через телесные символы. Схватывать—это значить «вбирать» или «есть», понимать—«держать в руке», «усваивать» или «поглощать», отрицать—это «выкидывать» или «избавляться»--и можно привести бесконечное множество других примеров телесного символизма, управляющего знанием о мире у первобытного человека.

Это самое раннее узнавание мира и развитие Эго в теле и через него происходят в теснейшем единении в матерью, не только с ее телом, которое дает питание, теплоту и защиту, но также с полной бессознательной любовью ребенка к матери и с полной сознательной и бессознательной любовью матери к ребенку и его телу. Так в ранней фазе человеческого развития любовь и знания, развитие Эго и отношения с другим Ты тесно соединены, поэтому примитивные отношения с матерью важны и в этом аспекте. Сильнейшее нарушение первичных отношений может вести к идиотии у ребенка, тогда как позитивные взаимоотношения обеспечивают необходимую, но точно не единственную, основу для открытости миру, необходимой для последующего интеллектуального развития ребенка. Это еще одна причина, почему Великая Мать в своем позитивном аспекте—это не только та, кто дарует жизнь и любовь, но, в своей высшей форме, это София, богиня знания и мудрости.

В этот период все психологические процессы все еще погружены в примитивные положительные отношения и продвигаются матерью в роли Самости. Обычно не существует разделения на положительный , верхний полюс и негативный нижний, включающий все анальные, уретральные и позже генитальные процессы, которые ставятся под вопрос или даже отвергаются. В этой фазе все биопсихические процессы, как приносящее удовлетворение сосание, так и хорошие кишечные сокращения, являются пока «любимыми»; вся телесная Самость со всеми ее эрогенными и гносеогенными функциями является продуктивной, жизненным источником удовлетворения и развития для ребенка.

В фазе Уробороса телесный опыт обладает заполненностью, которая никогда больше не будет достигнута, так как здесь рецептивность и продуктивность, и пассивность, маскулинность и фемининность пережиты на обоих полюсах тела и вязаны с процессами напряжения и расслабления, движениями по внесению во внутрь и во вне. Здесь оральный полюс как ведущий, играет лидирующую роль, хотя для ребенка анальный полюс имеет равнозначное значение. Единая реальность управляется дыханием как звеном между внутренним и внешним, и как первым самоочевидным действием процессов экстраверсии и интраверсии, и через крик как предшествующую форму речи, так как только через крик Эго переживает окружающую среду, что снимает дискомфорт. В сосании и глотании внутренний мир, который , однако, еще не переживается как отдельный, переживается как теплый, приносящий удовольствие, удовлетворяющий, поэтому и здесь экстраверсия связана с интроверсией, что можно назвать исполнением в самом истинном смысле этого слова.

Как нам известно, со времен Фрейда, противоположный анальный полюс обладает предельной значимостью. Здесь, однако, напряжение и расслабление не переживаются только как дискомфорт и удовольствие. Первое чувство произведения, достижения и создания какого-либо продукта связаны с катом дефекации, которому уделяют большое внимание матери в нашей культуре и поэтому он обеспечивает позитивный источник стимуляции. Хотя это не является недавным приобретением, что матери придают такое большое значение сокращениям кишечника их детей, и наше знание детского метаболизма точно позволяет иметь с этим дело,; нежность, связанная с заботой о младенце и окончательное усиление анальной стимуляции без сомнения являются такими же старыми как сам человек.

Но анальный полюс является необходимо творческим. На телесном уровне, «выразить себя» всегда значило выдать что-то из себя, создать что-то материальное, частицу мира. Ниже мы будем обсуждать последующую связь между этим выражением и рождением ребенка. Связь между самовыражением создателя и его продуктом является присутствующей на этой стадии, как и позже, когда связь между выражением себя и целостностью тела отражается на других уровнях.

Эрнст Кассирер показал, как у примитивного человека переживание космоса и времени получается через ориентацию собственного тела, он поместил развитие языка, как в истории человечества, так и в развитии ребенка, в один и тот же контекст, а именно, зависимости от базового переживания тела, или того, что мы называем телесной Самостью. Кассирер пишет:

«Казалось бы, если бы логические и идеальные отношения становились бы доступными, только когда они были бы спроецированы в пространство и аналогично были бы «воспроизведены»….В самом первом бормотании детей очевидно явное различие между звуковыми группами по существу центростремительными и по существу центробежными. Звуки «М» и «Н» показывают внутреннее направление, тогда как взрывные звуки «П» и «Б», «Т» и «Д» проявляют противоположную тенденцию. В одном случае звуки указывают стремление назад к субъекту, в других случаях отношение к внешнему миру, обращение или отклонение. Одни звуки соответствуют хватательным жестам или приближающим, другие указательным или отталкивающим жестам. Благодаря этому базовому различению мы можем объяснить удивительную похожесть между первыми «словами» детей по всему миру. Одинаковые фонетические группы найдены в чрезвычайно идентичных или похожих функциях, когда рассматриваем происхождение и ранние фонетические формы демонстрируемых частиц и произношений в разных языках.» Также и Пиаже указал, что освоение ребенком мира начинается с тела и символизма тела.

Главная причина, по которой нам трудно узнавать мир ребенка, и особенно мир маленького ребенка и младенца, состоит в том, что его первичная единая реальность настолько фундаментально отличается от нашего поляризованного мира сознания. Мы выяснили, что мир примитивным человеком переживается как равенство тела и мира, и на этой стадии это женское, тело матери, проявляется как тело мира. Бытие «в мире» переживается в своей основе как бытие «в чем-то»; этот удерживающий сосуд—это Великая Мать, кто, в облике того, что мы называем природой, до сих пор, кажется, удерживает нас.

Первичная объединенная реальность—это не просто нечто, что предшествует нашему опыту; она остается основанием нашего существования даже после того, как наше сознание, с возросшей независимостью всех систем, начало уточнять с научной точки зрения свое объективное восприятие мира.

Мы часто подчеркиваем необходимость развития сознания, но мы также указали на то, сознательные переживания, с их необходимой поляризацией на субъективное и объективное, представляют собой переживания только ограниченного сегмента целостной реальности. Другими словами, наше чистое, сознательное восприятие чувствует меньшую область реальности, чем та, которая доступна психической целостности, переживающей единую реальность. Так называемая объективация сознания необходимо связана с тратой эмоций и либидо, последствием которой является то, что при предыдущем анализе ощущалось как мертвые фрагменты, отделенные от живого целого.

Но ребенок живет в мире единой реальности, которая еще не разделена на противоположности, характеризующие сознание. Даже когда он был физически рожден и его Самость переместилась от матери в его собственную телесную Самость, он все равно переживает мир внутри примитивных отношений и через них. «Целая вселенная, —говорит Пиаже—ощущается находящейся в «общине» с Самостью и послушной ей». Истинная магическая связь между Самостью младенца и миром есть идентичность, или мистическое соучастие. Самость ребенка проявляется как телесная Самость, как биопсихическое единство в ребенке, и мир переживается как единое целое с ребенком.

Для ребенка, как и для примитивного человека, все, что наше сознание рассматривает как качество или функцию является физической вещью, субстанцией, единым целым. Соответственно, Пиаже говорит о ребенке: « Реальность оплодотворяется Самостью и мысль понимается как если бы она принадлежала к категории физической материи.

Только когда мы поймем это равенство тело-мир-природа в его полных возможностях и в его естественной связи с первичными отношениями, тогда истинный, а не редуцирующий подход к психике ребенка, как и примитивного человека, станет возможным.

Первоначально, мир—это всегда мир матери; в самом начале это фактически мир материнского тела. Рассматривая мир ребенка, Мелани Кляйн пишет : « Разнообразные вещи легли внутрь материнского тела»; и рассматривая отношение ребенка к внутреннему миру материнского тела : «Эта часть становится воплощением целой личности как объекта и сразу символизирует внешний мир и реальность». Здесь она натолкнулась на равенство тело-сосуд-мир, о котором говорим мы.

Ошибка, которая, однако, фальсифицирует многие из ее находок и выводов, состоит в том, что она выбирает конкретизирующий взгляд на символически-мифологический мир ребенка и мир раннего человечества. Конечно, ребенок воспринимает свой мир как реальный; несмотря на это этот мир—символический. По этой причине выражения ребенка должны всегда рассматриваться символически, а не интерпретироваться рационалистически с точки зрения взрослого сознания. Когда , например, ребенок выражает желание иметь, обладать, интроецировать объекты мира, как и в желании съесть их, это не должно интерпретироваться как агрессивный садизм. Ребенок не хочет съесть свою мать—даже если это выражается в таких терминах—но хочет вобрать, схватить, понять мир, который на этой фазе еще не отдиффиренцирован от матери, другими словами, «съесть его».

Символизм первого переживания мира происходит , главным образом, от пищевых потребностей: он досексуальный и прегенитальный. На этой фазе практически все выражается с помощью пищевого символизма, в оральных и анальных значениях.

Мы сказали, что психика ребенка понимает все мифологически, что она схватывает мир в категориях, известных нам из мифов. Детское и мифологическое восприятие мира настолько подобны, что практически идентичны, и это особенно относится к их пониманию творения, поколений и рождения, к родству между детскими теориями рождения и созданием мифологии.

Позже символизм пищевых влечений сексуализируется, возникают противопоставления. Если исчезновение внутрь тела переводится как поедание, совокупление, наблюдаемый или описываемый, может объясняться как поедание пениса матерью или как кормление матери отцом. Такие приравнивания, характерные для языка пищевого уробороса, совершенно естественны в этом раннем периоде, могут переноситься в неврозы и психозы, такие как невроз тревоги, центрированного вокруг страха, что пенис будет откушен вагиной. К этому же уровню пищевого символизма принадлежат все детские и примитивные теории, которые рассматривают беременность через прием пищи и рождение ребенка через испражнение.

Нам необходимо сказать больше об анальном символизме и его связи со смертью, а позже и с грехом. Выделение тесной, позитивной связи анальности и земли, с ее изобилием, есть необходимое основание всех ритуалов возрождения и ритуалов плодородия у человечества. Здесь мы сталкиваемся с базовым законом: в психическом развитии личное всегда образуется от межличностного и понимается в терминах его символизма. «Земля не подражает женщине,--говорит Платон,--Это женщина, которая подражает земле». И это применимо к первичным взаимоотношениям между фекалиями и землей.

Как показал Адольф Йенсен, это необходимое убеждение, бытующее в определенных матриархально акцентированных сельскохозяйственных культах, что плодородность растительного мира предполагает смерть и самопожертвование Бога. Связь между жизнью и смертью сосредотачивается вокруг символизма распада, темноты, земли, более низких областей как источника жизни. Распадаясь, «тело становится землею», и из этой самой земли возникает живущая растительность, на которой живут люди. Наилучший символ описанного, в основе своей принадлежащий женской области земли, это труп убитого Осириса, Зеленого, из которого растет трава. Позднее, особенно в патриархальном мире, акцент смещается к ясному значению дающего жизнь хлеба в его связи с солнцем и золотой пшеницей, но первоначально разрушающая темнота смерти, царство плодородной земли и мать являются темной маткой загадочного. В алхимии миф изобилия повторяется снова в превращении гнили в зелень и золото. Человеческое тело есть просто такая же нуминозность, для примитивного человека, как и для ребенка, фекалии связаны с символизмом изобилия тьмы.

В детской психике, если нижний полюс не подвергся негативной оценке, то верхний и нижний телесные полюса насыщены одинаково, и это является характеристикой первой фазы примитивных отношений. В этом периоде акцент ставится на хтонически-матриархальные символы и мистерии, а не на те еще символы из астрономического патриархального мира, соответствующего усилению и сверхусилению сознания, что станет доминирующем в последующем периоде развития.

Так как каждое из чувств—это мир сам по себе, так как позже двигательная система выходит за пределы индивидуальности для создания целостного мира технологий, это является с необходимостью, ничем кроме удлинения первого орудия, палки, которую шимпанзе используют, чтобы удлинить свою руку; таким образом, оральный и анальный миры находятся среди областей концентрации целостного телесного мира самой ранней фазы развития. Удовольствие на этой фазе было правильно обозначено как «пищевой оргазм», потому как это внутренней удовольствие, относящееся к всему пищевому тракту от рта до анального отверстия. В этом переживание насыщение есть наполнение как таковое, голод—это тоска как таковая, так как здесь связность с материнским архетипом, с его эмоциональными, аутоморфологическими и социальными значениями всегда находится в действии. Когда мы говорим о психическом или духовном голоде, мы возвращаемся к этой ранней фазе, в которой голод—это все еще единое целое, потому что тело, душа и дух едины и все эти царства жизни, которые в дальнейшем станут отдельными и открытыми, все еще свернуты в зародыше пищевого символа.

Это не будет ни чудовищным смещением, ни материалистической конкретизацией сказать, что «молоко» Великой Матери охватывает высший символ, «молоко Софии», которое питает философов; такое утверждение просто выражает и описывает значения символической реальности, достоверной для всех уровней жизни, а именно, то, что все живые существа и вещи лелеет Великая Мать, без текущего изобилия которой будет томиться все существующее. С того момента как прием пищи, переваривание и выделение—это базовые алхимические условия всего детского развития и любого изменения ( трансформации), сосание и глотание на этой прегенетальной стадии становятся зачатием, а дефекация превращается в рождение детей. По этой причине символизм пищевого Уробороса простирается лингвистически к самым высоким уровням духовной жизни. Понятия ассимиляции, переваривания, выбрасывания, понятия роста и дара жизни, как и многочисленные символы этой зоны, являются обязательными для описания процессов творчества и трансформации.

Это телесное функционирование, обязательное в примитивных отношениях и детском развитии, проходит через периоды, характерные для человеческого рода. На самой ранней догенитальной фазе Уробороса преобладают пищевое влечение и его символизм. В самом своем начале истинное сексуальное и генитальное развитие также смешивается с этим пищевым символизмом. По этой причине мы не классифицируем эту фазу под знаком детской сексуальности, потому что в ней превалирует совсем другой символизм, восходящий в своей главной форме к другому влечению, к пищевому. Эта фаза, кА Ки другие, является все охватывающей, она выражается все в терминах своего собственного символизма. Когда позднее гениталии получают первенство, и сексуальная потребность становится доминирующей, появляется сексуальный символизм, который в свою очередь понимает и объясняет все со своей точки зрения, т.е. все сексуализируется.

Эта более поздняя фаза не может быть образована из более ранней. Сексуальность не есть последующая дифференциации пищевой потребности, а пищевое влечение—это не предварительная стадия сексуальности. Это особенность переходного состояния, что позднее, именно здесь на сексуальной фазе она впервые ощущается через символизм прежней фазы, т.е. пищевой фазы. Соответственно, недопустимо описывать самую раннюю оральную фазу как садистическую. Человек, который что-то откусывает, перед тем как съесть, это уже не садист, а этнологический каннибал. И это остается верным вне зависимости от факта, что на последующей сексуальной фазе детского развития содержания и функции пищевой стадии сексуализируются. Поедания как инкорпорация, не имеет отношение к кастрации и образ хорошей или плохой матери, или хороших или плохих грудей не возникает через проекцию детских позитивных или агрессивных чувств к матери, но это есть выражение объективной ситуации, не связанной с инфантильной агрессией или садизмом; они всегда вторичны по происхождению, это функциональное выражение обеспокоенного Эго.

Когда Мелани Кляйн пишет: «Материнское тело-это прежде всего вид дома-склада, который содержит вознаграждение всех желаний и успокоение всех страхов», она описывает подлинный элемент первичной ситуации, а не инфантильную проекцию. Подобно этому образ негативной матери является вторичным тревожным образом опасной стрессовой ситуации, вызванной неудовлетворительными первичными отношениями, а не проекцией первичной инфантильной агрессии.

Только если мы понимаем развитие различных фаз и учимся различать свойственный им символизм, мы может прийти к правильному объяснению нормальных и ненормальных психических проявлений у ребенка и у взрослого. В период единой реальности младенец уже начинает различать себя и то, что находится снаружи, и забирать части вселенной внутрь себя, таким образом, понятно, что самое раннее осознание отличающейся индивидуальности должно развиваться с помощью кожи, поверхности, которая ограничивает тело от внешнего мира. Но здесь опять не только связь ребенка с матерью, но и его растущая независимость формируются благодаря первичным отношениям. Постоянно попеременный контакт с материнским телом постепенно привносит существование телесной Самости в осознаваемый Эго-комплексом опыт.

У человека двигательные процессы развиваются только постепенно, и только постепенно главная область, сосредоточие ощущений, и следовательно также, Эго, утверждает свое превосходство. Обычно, исключая переживание боли от болезни, в туловище у ребенка достаточно мало ощущений, вот почему маленькие дети рисуют существ, состоящих только из головы и ног—в то время как вход и выход пищевого тракта являются с самого начала чувственно окрашенными.

Обязательное основание развития детского Эго—это фигура матери как архетипической Великой Матери, которая обеспечивает не только удовольствие, но также компенсацию, надежность и защищенность. Эго, в начале преимущественно дремлющее, проявляется только в изолированных импульсах, которые постепенно становятся более частыми, более активными и независимыми, по мере того, как ребенок отделяется от матери, характеризуется процессом интеграции, который мать делает возможным и которому она подает пример.

Фундаментальное переживание этого периода, охарактеризованное Великой матерью, это защищенность в длительности существования. Эго обладает полной уверенностью по отношению к Самости. Первые противоречащие переживания удовольствия и дискомфорта, внутреннего и внешнего, например, гарантируются процессом компенсации, осуществляемом Самостью матери. Так, даже напряжения, приносящие дискомфорт, выносятся и интегрируются благодаря уверенности, конечно, бессознательной и не ощущаемой через Эго, что они будут облегчены. Только в очень редких случаях архетипическая мать не желает или не может умиротворить напряжения и бедствия ребенка.

Все активные и пассивные телесные функции включены в эту ситуацию защищенности, характеризующую первичные отношения, и подчинены доброжелательному контролю матери, которая одобряет их. Они не только сопровождаются биопсихическим удовольствием от напряжения и расслабления, они также, по крайней мере, в нашей культуре, только ее здесь мы будем касаться, сопровождаются также нежными эмоциями матери, которая как мир и самость обеспечивает внутреннюю и внешнюю безопасность и таким образом подтверждает их.

Не только преобладающая структура безопасности и уверенности проявляется в несомненном телесном чувстве удовольствия, которое является необходимым для нормального развития целостной личности, но оно также имеет другие жизненно важные последствия для развития: нормальный переход от бодрствования ко сну без напряжения и страхов, в котором Эго ( со своей естественной уверенность как основанием оси Эго-Самость у детей и взрослых) останавливается и доверяется Самости. Даже в состоянии «не бытия Эго», Эго должно перестать функционировать в защищающей целостности Самости и , хотя Эго не отдает себе в этом отчет, это является одним из необходимых условий его существования. По этой причине, и не только у детей, трудности в засыпании выражают глубоко сидящую тревогу , вытекающую из нарушений в отношениях Эго и Самости и из недостатка бессознательного чувства уверенности, которое является одним из необходимых условий здоровья.

Первичные отношения с матерью содержание ребенка в матери—это основа не только детского отношения к телу, но также и отношения к другим. В этой фазе безопасность первичных отношений еще не включает другое Ты до те пор пока, в объединенной реальности границы между матерью и ребенком еще не проложены и они появляются только постепенно, как два связанных полюса этой целостности в двойном объединении. Поэтому, внутренний смысл безопасности—это основа эмоциональной связности, обязательной для всех социальных контактов.

Значение тела в первичных отношениях, как основы всех будущих социальных отношений, выходит за пределы человеческой сферы. Адольф Портман выяснил, что элементарные функции тела животного обеспечивают основу для его социальных отношений. Органы дыхания трансформируются в органы вокализации, согревающие предметы из волос и меха (а на ранней стадии окраска перьев) становится выражением настроения; моча, кал, выделения сальных желез обладают важным «значением для коммуникации». Нельзя не упомянуть надлежащие социальные органы, которые служат для ориентации и переориентации группы.

Защищенность в первичных взаимоотношениях с матерью—это первый и наиболее содержательный социальный контекст. Это обладает определенным значением в том периоде, когда вместе с объединением Эго Самость, которая была вынесена во вне, должна постепенно вернуться к ребенку. Теперь защищенность в матери—это не тоже самое ,как в самом начале защищенность в Самости, это и другое Ты и социум как представленный этим Ты. Уверенность в матери идентична уверенности в социуме, который она представляет. Социум—это материальный защищающий мир, и адаптация к матери, к ее руководству, порядку, командам и запретам имеет место в эмоциональной настроенности к ее аффектам и к безопасности, обеспечивающейся матерью как удерживающим сосудом. Это базовое матриархальное положение является зависимым; вне зависимости от того, соглашаемся ли мы или нет с Бриффот, что филогенетически говоря, человек развился в особенное существо (человека разумного) внутри матриархальной семейной группы матери и ребенка( эта гипотеза не противоречит тому, что мы знаем о первобытной семье).

Более ясно , что последующее развитие вложенности человеческого ребенка в первичные отношения показывает, что любое существование человека зависит от социума, потому как в первичных отношениях мама представляет социум. По отношению к животным Портманн писал: «Влечение к близким своего вида предшествует тенденции уходить от сородичей; уединенное существование –это последующее отделение естественной связности.» Без сомнения это также правда в отношении человеческого развития. Ребенок готов к жизни в обществе благодаря своей базовой способности к эротическим отношениям в широком смысле.; и эта готовность в свою очередь корениться в защищенности внутри первичных отношений, что является основой чувства того, что ты дома в социальной группе.

Последующее личное отношение ребенка к матери, как основа для всех последующих любовных отношений и действительно всех человеческих отношений, сохраняется или теряется с примитивными отношениями. Только несомненное чувство безопасности, основанное на защищенности в материнской любви, которая позволяет развивающемуся ребенку выносить неприятное напряжение во время процесса отделения, она позволяет выносить сокращение инфантильного аутоморфизма. Неизбежно накладывающегося процессом врастания в мир и социум. Только через переживание того, что дискомфорт снимается благодаря компенсации и появлению, вмешательству Хорошей Матери, ребенок приобретает способность, так необходимую для человека и так характеризующую человека, выдерживать длительные неприятные напряжения и развивать Эго таким образом, что оно может выдерживать напряжения, выдерживая при этом требования социума. Мир инстинктивных реакций в общем необходим для избегания дискомфорта или сокращения его насколько возможно. Таким образом, основа развития человека как социального существа—это не судьба (как предполагают психоаналитики, не увидевшие позитивную особенность первичных матриархальных отношений), а безопасность, не тревога и недостаток любви, а позитивные первичные отношения с матерью, в которых безопасность, эмоциональный союз и любовь преобладают.

Только через эмоционально удовлетворяющее переживание уверенности и надежности ребенок получает способность выдерживать дискомфорт и менять комфорт на дискомфорт, когда этого требуют социальные отношения, другими словами, способность совершать эротически-социальные жертвования.

Негативные первичные отношения, характеризующиеся изъятием любви и сопровождающейся тревогой, вызывают агрессивные реакции и являются наихудшим возможным основанием для нормального социального поведения. В этих случаях обязательно чрезмерное усиление тревоги, под действием совести, может выразиться в этическом поведении, но более глубокий психологический анализ показывает, что любое такое развитие социального поведения через сознание опасно. Ранний опыт подлинной любви ведет, напротив, к формированию психической структуры, способной к любви и при этом способной к развитию элементов связности во взаимодействии с социумом.

Не только отношение ребенка к другому Ты, к миру, но также его отношение к самому себе определяется примитивными взаимоотношениями. Потому как в фазе Уробороса Самость вынесена во вне в мать и ребенок полностью зависит от нее так или иначе, то позитивная жизненная ситуация отражается в бессознательном ребенка символическим и мифологическим восприятием любви со стороны Хорошей Матери, тогда как негативная жизненная ситуация отражается через отвержение и осуждение Плохой Матерью. Мы уже подчеркивали это в связи установки матери по отношению к телу ребенка. Но именно потому, что тело младенца идентично с его телесной Самостью, принятие тела, которое на этой стадии является фактически единственным пространство жизни ребенка, становится принятием как таковым.

Если опыт этой фазы где-либо и заметен, так это в символических образах мифологии, которое скорее выражают целостность психики, чем частичный аспект сознания. На более поздних фазах развития ребенка эта символическая реальность является очевидной; на этой ранней фазе в развитии человечества и отдельного индивида, она может быть выведена только из определенных индикаторов.

Это один из основных фактов человеческого развития, что самоутверждение, утверждающая установка по отношению к самому себе и собственной личности не является врожденной (хотя и здесь влияют конституциональные факторы как позитивного, так и негативного плана), но развивается в течение первичных взаимоотношений, которые в очень значимом смысле являются межличностными.

В более старой терминологии все позитивные чувства или установки, ориентированные к индивидуальности, (самоутверждение, самоуверенность и т.д.), а следовательно, и все аутоморфологические установки, которые не относятся прежде всего к другому Ты или не образованные от оценки части другого Ты, как говорят, являются нарциссическими. Несмотря на все попытки изменить это понимание, этот термин всегда включает обертоны самоотображения и любви к себе. Истинное понимание этой специфически человеческой формы существования возможно, только если мы схватываем длящиеся диалектическое взаимодействие между Ты-отношением и аутоморфизмом, что делает индивидуальную личность уникальной индивидуальной личностью и позволяет ей пережить рост своей индивидуальности как истинное значение своего существования. Важность творческого человека для социума как целого показывает, что существует полная смысла диалектическая связь между необходимостью личности следовать своему собственному аутоморфологическому развитию, и его способностью играть плодотворную роль в жизни социальной общности. С другой стороны, адаптация индивидуальности к коллективному, с игнорированием ее собственных нужд не только кастрирует индивидуальность, но также подвергает опасности сообществ, так как такая несдержанная адаптация к коллективному превращает людей в элементы массы, как повторно показала история человечества, делая их добычей любого мыслимого массового психоза.

Основание аутоморфологического самосознания есть позитивная ось Эго-Самость, первоначально бессознательный опыт гармонии индивидуального Эго с целостностью своей природы, со своим конституциональным создателем, или как в предыдущем анализе, с самостью. Но в первичных взаимоотношениях этот опыт принимает форму гармонии с матерью. Самоуверенность, снижение которой наблюдается при всех невротических и многих психотических расстройствах, зависит практически полностью от первичных взаимоотношений с матерью—и здесь опять мы сталкиваемся с базовым сплетением аутоморфизма и отношений с другим Ты.

Нормальные позитивные первичные отношения результируются, с одной стороны, в установке уверенности по отношению к человеческой среде и собственному телу, и с другой стороны, в абсолютной уверенности в Самости. Такая уверенность является обязательной для стабильности оси Эго-Самость, которая является спинным мозгом аутоморфизма индивидуальности, и позже, мозгом стабильного Эго и Эго-сознания. Устойчивое безопасное Эго, что важно подчеркнуть, не стоит путать с ригидным Эго—явлением, о котором мы будем говорить позднее. Надежное Эго способно доверить себя Самости, например, во сне, опасности или творческом процессе. Ригидное Эго, с одной стороны, это точно ненадежное эго, побуждается тревогой цепляться за самого себя.

Разворачивание отношений между Эго и другим Ты, между эго и телом, которые в первичных отношениях были неразрывно связаны друг с другом, является одним из обязательных процессов детского развития; в достаточно большой степени слабость или здоровье личности и его успех или неудача в последующей жизни зависят от этого процесса. С самого начала не только развитие Эго, но полная жизнеспособность индивидуальности зависит от природы отношений между Эго и Самостью.

Ненарушенное «бытие в идентичности с Самостью другого» идет рука об руку с безопасными взаимоотношениями с собственным телом, что достигается в ранней фазе детского развития, тогда как ненадежность, проявляющаяся в переживаниях чуждости, идет рука об руку с ненадежным чувством от тела и Самости, часто простирающимся до самых ранних детских переживаний. Способность контактировать, которая проявляется в позитивных отношениях Эго с Самостью и чье нормальное развитие базируется на эротическом комплексе первичных отношений, относится к контакту в широком смысле, а не только контакту с человеческой средой. Создание связи (контакта) начинается с идентичности между материнским телом-миром и собственным телом ребенка. Из этого единства постепенно отделяются контакт с матерью как другим Ты и контакт ребенка с собственным телом. Контакт с социумом и миром в целом развивается на базе детского эротического контакта с матерью, в то время как контакт с собственным тело и телесной самостью тесно связан с развитием устойчивой оси эго-Самость.

Таким образом, безопасные в основе своей отношения позволяют личности ребенка сформировать связь не только с частью Самости, которую мы называем телесная Самость, то также с частью Самости, в основе своей переживаемой через мать. Как мы уже видели, формирование объединенной Самости (истинное «рождение» ребенка) зависит от позитивного опыта первичных отношений на первом году жизни. Это человеческое нормально, основанное архитипически, развитие спонсируется Хорошей Матерью и уверенностью в ней, которая постепенно развивается по мере того, как ребенок отделяется от базовой идентичности с ней.

Развитие не только здорового Эго, но также и здоровой единой Самости, и здоровых отношений между Эго и Самостью зависит от направления, выделенного в примитивных отношениях. Парадоксально, что Самость переживается Эго как нечто очень собственное, и одновременно как чуждое другое ты, и этот парадокс развивается через отношения Эго к телесной Самости и к матери как Самости.

Не только надежность Эго и его чувство Самости, но также способность Эго к контакту с Самостью и бессознательным, зависит от позитивного контакта, обеспеченного примитивными отношениями. Так как бессознательное также конфронтирует с Эго и сознанием как другим Ты. Как безопасный контакт, полученный в примитивных отношениях, создается возможность безопасной связи с другим Ты в любой форме (человеческое Ты, мир, тело, самость и бессознательное), так ненадежность, проявленная в примитивных отношениях, подрывает контакт с другим Ты, включая бессознательное, которое одновременно является собственным и чуждым для ребенка, одновременно другой мир и психическое.

Линия психического развития не идет, как предполагают психоаналитики, от безобъектной или нарциссической фазы любви к себе к фазе любви к объекту как предельному симптому психической зрелости. Мы должны скорее сказать, что в развитии от первичных отношений к зрелой способности любить, аутоморфологические процессы развития, в которых акцент лежит на самоформирующем развитии целостной личности, идут рука об руку со своеобразным относительным развитием, в котором зависимость от другого преобладает.

Неудача психоаналитиков в понимании фундаментальной важности примитивных отношений отражается в их неудаче понять такой центральный человеческий так любовь или творческий дух. Они избавляются от безопасности ребенка, доверяющим отношением к матери, настолько фундаментальном для человеческого развития, такими формулировками как «нарциссическое удовлетворение ожидается от доверяющих источников» или же в одной линии с такими же редуктивными ошибочными интерпретациями « внешние аффекты или нарциссическое удовлетворение».

Психоаналитики не могут понять феномен, такой решающий для развития любого человеческого существа, как любовь, потому что в этой сфере любой антитезис между идентификацией и субъектно-объектными отношениями или между «нарциссическими и сексуальными нуждами» является неподходящим. Даже когда психоаналитик довольно гротескно, хотя с очевидно скромностью заявляет: «Природа идентификации высокого уровня, которая создает любовь, все еще не ясна», он продолжает рассматривать любовь, особенно у женщин, с редуцирующей точки зрения.

Только когда узнается, что в примитивных взаимоотношениях единство связности, аутоморфологической активности и приносящее удовольствие бытие вне себя являются единым целым, можно понять переживание любви у взрослых и его ошибочную, хотя и вероятную, идентификацию с материнскими отношениями. Так как стадия Уробороса детского развития есть идентификация, которая, со своей диффузной «океанической» особенностью еще не знает границ между Эго и не Эго, она становится прототипом переживания любви как такового.

Поэтому возможность любви между полами лежит в примитивных отношениях, или , говоря тоже самое в мифологических терминах, Великая Мать, матриархальный архетип женственности, это опекун и даритель всей человеческой любви.

Еще одна распространенная ошибка по отношению к этой ранней фазе человеческого развития состоит в приписывании чувства всемогущества стадии отсутствия Эго двойного единства и обнаруживать это чувство в основании инфантильной магической установки Эго к миру. На самом деле фаза Эго отсутствия характеризуется отсутствием дифференциации, точно соответствующем адуализму Сзонди, в таком рассмотрении нельзя законно говорить о силе. Концепция силы и чувство силы связаны всегда и исключительно с эго-комплексом и его производными, и никогда с личностной структурой, открытой для опыта единой реальности.

Имеет значение говорить о силе только тогда, когда Эго существует, его заряд либидо или воля, достаточно сильны, чтобы желать и проявлять силу и направлять себя на объект. Ничего из этого не относится к несубъективной и необъективной фазе пре-Эго уробороса. Так как эта фаза объяснялась как аутоэротическая в смысле необъектной самолюбви, кажется логически верным охарактеризовать ее как период первичного нарциссизма. На самом деле в реальности это может быть сформулировано как парадокс, так как точно это пре-Эго структура, которая не может быть описана в терминах субъектно-объектных отношений. Соответственно, если мы говорим о необъектной любви к себе в этом отношении, мы должны одновременно говорить о несубъектной вселенской любви и о несубъектном и необъектном вселенском состоянии бытия любимым. В приносящем удовлетворение состоянии растворения, предшествующем рождению Эго, ребенок не проводит никакого различения между миром, матерью и его собственным телом, таким образом , его целостная связность со всеми вещами есть характеристика этой ситуации как непосредственного бытия.

Мы говорим об оси Эго Самость, потому что психическое развитие и процессы, которые происходят между системами сознания и бессознательного и между соответствующими центрами система в виде эго и Самости, таковы, что эти два центра и две системы иногда отодвигаются друг от друга, а иногда двигаются навстречу друг к другу. Ось Эго-Самость начинает существовать, когда Эго установлено как производная Самости, когда оно отодвигается от Самости. Это отхождение достигает своей кульминации впервой половине жизни, когда психика разделяется на сознательную и бессознательную системы и Эго получает очевидную автономность. В процессе индивидуации, характеризующем вторую половину жизни, Эго и Самость движутся навстречу друг к другу снова. Но обычно, отдельно от этих обусловленных возрастом сдвигов в психическом равновесном центре, ось Эго-Самость всегда находится в движении, так как она подвергается влиянию всех изменений в сознании. Не только во снах и мечтах, но и в каждом психическом процессе отношения между сознательным и бессознательным и между Эго и Самостью изменяются.

Но при отдаче себя Самости Эго не прекращает существовать, оно просто приостановлено, оно временно перестает переживать само себя. Это не значит, что целостная личность перестает быть субъектом переживания, но только субъектом переживания становится целостная личность, Самость, а не ее производное, не Эго.

Когда мы говорим об Эго как о производном Самости, мы подразумеваем, что Самость существует раньше Эго не зависит от него. Биопсихическая регуляция целостности личности существует до того, как Эго и сознание развиваются, и эта регуляция действует, как во сне, когда Эго и сознания приостанавливают функционирование. Но даже когда Эго и сознание становится свободным и сознание систематизируется и стабилизируется, они ни постоянны, ни абсолютно необходимы для биопсихической цельности. Ребенок живет без них, как и спящий или человек, «отсутствующий» при психическом расстройстве или в экстазе. По возвращению к пробуждению сознания от такого отсутствия, Эго потенциально способно припомнить пережитое во время приостановления действий Эго, по-видимому не существовавшему.

Когда Эго возвращается из бессознательного состояния до-Эго существования к состоянию сознания, оно может ничего не помнить, как после, по-видимому, сна без снов или как в постгипнотическом состоянии; оно может обладать или приобрести относительно ясными мнемическими следами, также, как если кто-то вдруг или постепенно вспоминает кусочки сна; или оно может постепенно или относительно сразу вспоминать, когда бессознательные воспоминания оказываются воспоминаемыми, т.е. способными достичь сознания.

При любом происшествии необходимая связь между Эго и Самостью, выраженная в понятии ось Эго Самость, позволяет Эго через Самость получить знания об опыте, которой откладывает отпечаток на целостную личность в ситуации, где Эго еще неспособно к переживанию как у ребенка, или уже не способно, как у взрослого.

Каждый вход в архетипическое поле ведет к abaissement du niveau mental, уменьшению сознания, усилению феномена, который может быть описан как мистическое соучастие, в котором границы между субъектом и объектом, доступные сознанию, стерты и целостная реальность занимает место нормальной реальности, устанавливаемой сознанием. С каждым продвижением Эго в направлении Самости, аспект целостной реальности становится более видным, с каждым продвижением в направлении Эго, оно отступает.

Не только детский опыт примитивных отношений, но также опыт религиозного эктаза—не будем пока принимать в расчет «Великое Переживание» искусства—есть опты «единой реальности». Этот феномен становится более отчетливым там, где, как в Дзен-Буддизме, нет Unio mistica (мистического единения) с образом Бога, а мистический опыт открывает путь к измененной реальности. Такой индивидуальный и коллективный опыт—это характеристика не только мистических, но и творческих процессов, исключая факт, что практически все люди в истории пытались вызывать такой опыт традиционно с помощью интоксикантов. Основа такого психической структуры—это сдвиг по оси Эго-Самость: Эго возвращается обратно к Самости, и нормальное сознание с центром Эго перестает временно функционировать.

Это чрезвычайно важно, является ли ось Эго-Самость нормально развитой и устойчивой, было ли, что ранее упомянутое развитие объединенной Самости было затронуто в детстве. Если развитие было нормальным, продвижение от Эго к Самости имеет место в пределах интегрированной психики, Эго и сознание, как это происходит каждую ночь, возвращаются в то, что мы называем бессознательным, и остаются неослабленными. Несмотря на их хорошо известное формальное сходство с психозами, сновидения не являются патологическими; они находятся в значимом компенсаторном отношении к целостной личности и сознанию, и работают для психической целостности. Но где дефективное развитие ослабило или нарушило ось Эго-Самость, например, в случае дефицитарного развития объединенной Самости в детстве, результатом будет не только нарушение развития Эго и сознания, но также и нарушение отношений между Эго и Самостью. Небезопасные первичные отношения и связанная с ними нестабильность оси Эго Самость выражаются в негативной фигуре Самости и в усиленных (гипертрофированных) защитных механизмах Эго. Смещение оси Эго Самость в направлении Самости может вести к дезинтеграции личности со всеми деструктивными явлениями, характеризующими психоз. Наплыв бессознательного, который обычно происходит, когда Эго перемещается в направлении Самости, здесь заменен исполнением личности, которое разрушает единство личности и выражается в образе Ужасной Матери. Здесь целостность функционирования Самости проваливается в использовании своего нормального действия по компенсации. Одно из последствий этой ситуации состоит в том, что сны теряют свой компенсаторный, целостно-ориентированный характер.

Мы уже сказали, что первичные отношения –это онтогенетическое основание для бытия в мире. Только сейчас полное значение этого утверждения становится ясным. Эмоциональная связность ребенка с матерью, которая, как мы видели, есть первоначально не только Ты и Самость, но также мир, позволяет развивающейся детской личности пережить себя в активном и последовательном мире.

Как мы знаем, каждое живое существо обладает многими окружающими средами, отличающимися по размерам и возможностям,; то, что мы называем «структурой мира» всегда зависит от структур психики и у человека прежде всего от структуры оси Эго-Самость. Соответственно, Эго или Самость, противопоставляющая сила сознания или тенденция Самости по отношению к единству преобладает, разные аспекты реальности выходят на передний план. Но сам факт, что упорядоченная реальность ощущается как—не мертвое соседство (соприкосновение) несвязанных вещей—а ткань, в которой субъективные и объективные элементы опыта связаны определенным образом, зависит от эротической характеристики либидо, которая впервые проявляется в первичных отношениях.

В отличие от психоанализа, аналитическая психология использует монистический взгляд на вещи. Ее теория либидо не включает спекулятивную оппозицию между Эросом и Танатосом, но утверждает, что либидо отдельного человека в соей основе есть единство, и что его поляризация—это вторичный феномен; в качестве «интереса», которым это либидо «инвестирует» все объективные и субъективные содержания и связывает их или целостностью психики или с Эго-центром. Также как в примитивных отношениях младенчества, позитивная любовная связь переживается как что-то первичное , поэтому дающее жизнь либидо есть основа каждого переживания жизни и каждого расширения опыта. Только там, где нарушение первичных отношений доходит до дефицита или потери либидо, мы сталкиваемся с такими вторичными феноменами, как переживание тревоги и смерти, которые в первичных позитивных взаимоотношениях всегда держаться под контролем Самостью, матерью и интегрированным Эго ребенка, которое следует за ней.

Благодаря приравниванию либидо к «психическому интересу», Юнг разъясняет как его связный характер, так и его связь с первичными взаимоотношениями. Именно интеграция ребенка в живое архетипическое поле первичных отношений есть то, что первоначально позволяет развить связанность, охватывающую его отношение к своему телу, самому себе, человеческой и сверхчеловеческой среде. Специфически человеческий рост интереса к жизни у ребенка, интереса к самому себе и среде подпитываются благодаря его интересу к матери, чья любовь, нежность и забота являются психическим молоком и либидо, от которых зависит не только физическое, но и его психическое и духовное существование. По этой причине разрушение первичных взаимоотношений ведет к психическому и духовному снижению и разрушению ребенка. Либидо, текущее к ребенку от матери, одухотворяет и активирует специфически человеческие каналы и предпосылки, через которые человеческий ребенок человеческого поведения в человечески ощущаемом мире.

Так как человеческое существование начинается с бессознательного целостного понятия мира как «Великого круга», поэтому онтогенетически целостность первичных отношений и единство матери и мира—это определяющий фактор в жизни ребенка. Для ребенка, как мы видели, мать—это не только мир, но еще и Самость. Поэтому ребенок находит себя в упорядоченном мире, где он может жить и развиваться. Его чувства защищенности и безопасности—это выражение существования в упорядоченном мире. Незащищенность и безопасность, с одной стороны, это всегда симптомы опыта, в котором упорядоченный мир такого рода не существует и дезинтегрирован. Этот порядок, что мы увидим в более полной форме дальше, является с необходимостью антропоцентрическим и в самом точном смысле слова самостноцентрическим; другими словами, он переживается, как если бы ребенок был его центром. Наиболее периферический фактор в этом порядке—это культуральная ткань группы, которая через посредство матери сильно влияет на жизнь ребенка с самого начала благодаря нормам поведения в деле заботы о ребенке; нормам кормления, часов сна и т.д.Но в основе этого сверх-важного «мирового порядка» лежит мир либидинального интереса и структур, которые, в определенной степени без ведома матери и ребенка, ведут ребенка к переживанию мира как упорядоченного, единого целого. Целостное развитие ребенка от стадии отсутствия Эго до Эго-стадии, от невнятности к речи, от пассивного беспомощного и крайне зависимого младенца до ребенка, способного двигаться в мире, включено в живую отнесенность матери к ребенку, в ее живой интерес, который формирует и определяет детские интересы и направление интересов.

«Порядок мира» сохраняет эту либидинозную характеристику, если он переживается примитивным или современным человеком, ребенком или взрослым. Даже современный взрослый обладает в значительной мере антропоцентрическим взглядом на мир. Переживание единства мира, полученное в единой реальности примитивных отношений (чей эротический характер мы уже подчеркивали) предполагает свободное течение либидо между ребенком (бессознательным) и миром (матерью). От удерживания, сосуществования и возникающей дифференциации, характеризующих первичные отношения ребенка с матерью, развивается аналогичная связность ребенка с миром как целым. Во всем антропоцентрический акцент этого мира интегрированного детского Эго открыт к коллективному, так как он обычно характеризуется отношением связности, которая предотвращает центральную позицию ребенка от становления солипстической и нарциссической.

Эта связь между матерью и миром объясняет, почему в мифологии архетип Великой Матери принимает форму прядильщицы, создающей ткань что является различной структурой мира или жизни, и охраняющей ее. Обладающий значением мировой порядок и обладающая значением связность человека с миром зависят от либидинозно- эротического интереса к миру, которые формируется в примитивных отношениях. Соответственно, Великая Мать в самом начале—это не просто мать с ее ребенком, но также мать любви и изобилия, так как через взаимную связанность полов, взрослый человек переживает универсальную эротическую характеристику и характеристику связанности человеческой и сверхчеловеческой психики.

Когда мы говорим о порядке на этой матриархальной стадии, необходимо понять, что этот порядок –это не более поздний патриархальный принцип разума, но порядок, принадлежащий более раннему патриархальному принципу, а именно, принципу Эроса, опыту порядка и значения, которые в большей степени детерминированы чувствами. В мифологических терминах солнце как родитель связано с патриархальным духом разума, в то время как ночной мир света луны, представляющий другой духовный принцип, связан с матриархальным миром начала.

В греческом мифе древний бог Эрос как космогонический принцип рассматривается как духовный принцип матриархальной стадии. Последующее описание начала вещей взято у древнего греческого автора: «Ночь была «птицей с черными крыльями». Древняя Ночь, беременная от Ветра, отложила свое серебряное яйцо в гигантское ущелье Тьмы. Из яйца появился сын стремительного Ветра, бог с золотыми крыльями, Его назвали Эрос, бог Любви, но это только одно из имен, самое любимое из всех имен, которые носит этот бог.

«Другие имена бога, такие из них, которые нам все еще известны, звучат очень различно, но даже они относятся только к определенным деталям старой истории. Его имя Протогон значит только то, что он был «перворожденным» из всех богов. Его имя Фан точно объясняет, что он делал, когда он был заключен в яйце: он показывал и выносил на свет все, что раньше было спрятанным в серебряном яйце, другими словами, целый мир.

Серебряное яйцо ночи—это луна, она соответствует крылатому ночному духовному богу, как позднее солнце-фаллос будет соответствовать духовному богу дня. Этот дух луны—Эрос—возникшим в феминном ночном аспекте соответствует матриархальному сознанию.

Матриархальное сознание, не просто предшественник патриархального сознания, но форма сознания, близкая к бессознательному, является насыщенным эмоциями, это «легкое качество», вытекающее из сильной эмоции, из необходимо насыщенного чувствами комплексов из бессознательного. Изменение, неустойчивое качество этого эмоционального заряда отличается от яркости света и разума от солнца. Матриархальное сознание—это связанное сознание близости, это высшая форма мудрости, противопоставляемая объективной абстрактной мудрости патриархального разума , который смотрит на вещи с определенного расстояния. Оно получило название « мудрость бессознательного и инстинктов жизни и связности». По этой причине высшая форма Великой Матери—это София, чья материнская мудрость связана со всеми живущими существами.

Такая эротическая черта бессознательного, инстинктивной мудрости всегда обращена к отношениям между живущими существами. Она определяет первичные отношения и обычно руководит как Великий Дух и Хорошая Мать всем самым ранним существованием ребенка, который в ней и через нее становится соединенным с жизнью и миром. Эта интеграция ребенка предполагает порядок, и мать—это великий упорядочиватель жизни, кто бессознательно и сознательно определяет направленность детского либидо и связи, в которые либидо будет включаться.

Хотя мы интерпретируем материнский мировой порядок как параллельный пищевому или телесному периоду, он переживается как единый порядок, как первая форма вселенского окружения. Мы еще раз подчеркиваем, что эта вселенная является именно хтонической и телесной; она символична в совей конкретности; все духовные и психические составляющие переживаются как телесные, субстанциональные и материальные. На этой стадии, соответственно, дух не является абстракцией—даже взрослый нуждается в чем-то конкретном среди абстрактного—в жизненной и дающей жизнь реальности. Без этой реальности дух вызывает тревогу; на этой стадии нечувственный дух выступает как «призрак».

Филогенетически для древнего человек, онтогенетически для ребенка, матриархальный мир—это символический мир, который для матриархального сознания представляет истинно духовный мир. Внешняя реальность еще не отделилась от внутренней реальности души и духа; обе реальности все еще переживаются в единстве, как то, что не только есть, но также обладает значением, то, что относится к чему-то другому. Символическое переживание молока, например, обозначает, что молоко сразу переживается как единство необходимых взаимоотношений, что выходит за рамки значений молока как внешней реальности, как пищи.

Когда в «Происхождении и истории сознания» мы говорили о мифологическом восприятии древнего человека и ребенка, мы обращались к тому же самому контексту. Переживание мира в символах—например, переживание матери как Великой Матери—это мифологическая апперцепция. На этой стадии не существует объективного мира, нет абстракции, необъединенного внешнего мира; скорее потоки либидо –или можно сказать линии связности—текут от антропоцентрического центра, где находится ребенок, к содержаниям мира, все из которых являются значащими символами. Таким образом, эти значения сразу являются реально существующими и наполненными душой и духом, нуминозными элементами области взаимодействия или системы связности. Соответствие между одухотворенными магическим восприятием мира древними человек и восприятием ребенка хорошо известно; здесь мне хочется только подчеркнуть, что это соответствие базируется на связности и эротическом характере матриархальной реальности.

Сказать, что существование на этой стадии подчиняется материнскому порядку, вовсе не значит, что мир видится только сквозь образ Хорошей Матери. Великая мать охватывает жизнь и смерть, но дни выходят из темноты ночи, и эта великая матриархальная сила всегда заслуживает доверия. Даже где она пугает и убивает, Великая Мать –это вечная родительница, которая оживляет все, что было убито, и поддерживает вечный круговорот в нерушимом порядке.

Тревога, боль, отказ включены в первичные отношения, но перевешаны хорошими аспектами материнского, поэтому несмотря на эти негативные переживания ребенок не теряет чувство защищенности и безопасности, которые приходят от существования в единстве более высокого порядка.

Этот упорядоченный мир, способный к интеграции негативных факторов,--это особенность здоровых человеческих существ, и взрослого, и ребенка. Его зависимость от ненарушенных первичных отношений показывается благодаря фактам , когда такие отношения не преобладают. Нарушенные или разрушенные первичные отношения ,кажется, являются одной из главных причин психоза, известного как шизофрения. Начало этого нарушения часто связано с явлением, которое пациент объясняет как конец мира. В своих видениях и снах, позже в сознательном опыте, единство мира разрушено. Мир прекращает существовать, разделенный на мертвые изолированные фрагменты, иди если остается частичный мир остается, его дегенерация проявляется борьбой между враждебными элементами и силами.

В обычных случаях мир состоит из динамических, упорядоченных, живых отношений, создающих единство жизни, в котором, как в оптической перспективе, вещи видятся рядом друг с другом, сзади или спереди друг друга, т.е. в отношении одна к другой. Они подчинены иерархическому порядку. Все эти порядки и отношения предполагают либидинозное одухотворение их психикой, которая состоит в бессознательной связи идентичности с миром. Но когда, независимо от причины, есть поломка в примитивных отношениях, Ужасная Мать образуется для ребенка и существует нарушение в разворачивании (настолько обязательном для нормального развития) связи ребенка с телом, Самостью и другим «Ты» во всех аспектах.

Это есть разрушение мира Другого, что проявляется при шизофрении с регрессией к миру Ужасной Матери. Символическая единая реальность, которая часто при шизофрении регрессивно одушевлена в видениях и галлюцинациях, распадается и последствием этого оказывается конец мира, который переживается как хаос, т.е. как разделение на бессмысленный беспорядок аморфных , несвязанных фрагментов или как пустой принудительный порядок и ригидность мертвой системы, сопоставимой с системой координат без живого содержания, которое она должна бы координировать.

Архетип Ужасной Матери связан со смертью, гибелью, засухой, голодом и бесплодием; он осуществляет контроль мира шизофрении, где слишком сильное отделение от базовых продуктивных сил материнского или враждебность по отношению к ним. Эта дезинтеграция мира и личности через аннулирование принципа Эроса контрастирует с естественным развитием детской личности, в котором принцип Эроса проявляется как превосходство Хорошей Матери над Ужасной, проявляется как интеграция всех взаимоотношений меду ребенком как Эго и другим Ты как телом, самостью, близким человеком и миром.

Нормальное детское развитие, гарантированное безопасными первичными отношениями, достигает своей наивысшей точки в формировании целостного Эго, которое появляется, пока ребенок живет в ситуации идентичности с Хорошей Матерью и имеет силу для ассимиляции негативного опыта до определенной точки, или силу для отыгрывания этого опыта. Это постепенно становится Эго-полюсом оси Эго-Самость, Самость, которая является основой ,на которой укореняется психика.

В общем человеческая ситуация –настолько уравновешена и компенсирована благодаря взаимодействию биопсихического поведения и социальных реакций, представленных матерью, что процессы созревания продолжают идти, само собой разумеется, пока необычные обстоятельства не разрушат этот комплекс.

Развитие целостного Эго начинается в первой фазе примитивных отношений—фазе Уробороса, но только во второй, строго говоря, матриархальной фазе, определяемой материнским архетипом, интегрированное эго получает центральное положение. Другими словами, только после первого года жизни ребенка, после его истинного рождения, развитие его Эго, и с этим развитием интегрированного Эго и антропоцентрическая позиция ребенка, выходит на передний план.