Председательствующий (д-р Крихтон-Миллер):
Дамы и господа!
Позвольте выразить наше общее приветствие профессору Юнгу, и я рад, что мне предоставлена честь сделать это от вашего имени. Мы ожидали Вашего приезда со счастливым нетерпением уже несколько месяцев, и многие из нас несомненно ждут, что это встреча прольет свет нового знания. Большинство, я убежден, предвкушают этот свет для самих себя. Многие пришли сюда потому, что видят в Вас человека, спасшего современную психологию от опасной изоляции в "сообществе" гуманитарного знания и науки, в которое она была занесена по воле судьбы. Некоторые из нас пришли сюда потому, что мы относимся с почтением и восхищением к той широте видения, с которой Вы смело пошли на союз философии и психологии, союз, столь порицаемый сегодня во многих отношениях. Вы возвратили нам саму идею ценности, само понятие человеческой свободы психологической мысли; Вы дали нам ряд новых идей, которые для многих из нас оказались бесценными, и прежде всего не отказались от изучения человеческой психики в той области, где все науки заканчиваются. За все это и многое другое полезное и известное всем нам независимым друг от друга образом мы глубоко благодарны и признательны Вам и с радостным ожиданием предвкушаем наши встречи.
Профессор Юнг:
Дамы и господа!
Позвольте прежде всего заметить, что мой родной язык не английский, и поскольку мой английский не слишком хорош, я прошу прощения за возможные ошибки.
Итак, моя цель — наметить в общих чертах некоторые фундаментальные понятия психологии. То, что мои лекции главным образом связаны с моими собственными принципами и взглядами, не означает, что я не учитываю значимость вклада других исследователей в этой области. Не переоценивая себя, надеюсь, что мои слушатели в той же мере осознают заслуги Фрейда и Адлера, что и я.
Позвольте прежде кратко изложить смысл программы моих лекций. Две главные темы составляют ее содержание: первая — касается понятий, затрагивающих структуру бессознательного и его содержание; вторая — содержит методы в исследовании содержания бессознательного. Последняя тема состоит из трех частей: метода словесных ассоциаций, толкования сновидений и метода активного воображения.
Я, конечно, не смогу раскрыть перед вами полностью такие серьезные темы, как, например, философские, религиозные, этические и социальные проблемы, свойственные коллективному сознанию нашего времени, или же процессы коллективного бессознательного и сравнительные мифологические и исторические исследования, необходимые для их разъяснения. Эти темы, казалось бы, не связанные с нашими интересами, тем не менее являются наиболее мощным фактором в создании и регуляции личностных ментальных условий. Они служат также источником разногласий в психологических теориях. Хотя я медик и связан главным образом с психопатологией, я, тем не менее, убежден, что этой частной области психологии может помочь только глубокое, обширное знание о психике в целом. Врач никогда не должен забывать, что болезни — это нарушенные нормальные процессы. "Подобное лечится подобным"—замечательная истина древней медицины, но, как всякая великая истина, она может стать и великой чушью. Однобокость и узость горизонта — известные невротические свойства.
Что бы я ни сказал вам, все несомненно будет лишь очертанием темы. Я не стану анализировать новые теории, поскольку мой эмпирический темперамент больше стремится к новым фактам, нежели к тому, что могут говорить о них. Хотя, я должен согласиться, это приятное интеллектуальное развлечение. Каждый новый случай для меня—почти новая теория. Я не думаю, что эта точка зрения лишена смысла, особенно если учитывать крайнюю молодость современной психологии, которая, на мой взгляд, еще не покинула своей колыбели. Поэтому время для гениальных теорий еще не наступило.
Порой мне даже кажется, что психология еще не осознала объемности своих задач, а также сложной, запутанной природы своего предмета: собственно "души", психического, psyche. Мы еще только начинаем более или менее ясно осознавать тот факт, что нечто, понимаемое нами как психическое, является объектом научного исследования. Из этого следует, что наблюдения и суждения одновременно выступают в качестве субъекта, инструмента (средства), при помощи которого мы подобные исследования осуществляем. Угроза возникновения такого мощного порочного круга заставляет быть в этих вопросах крайне осторожным и релятивным, что само по себе часто воспринимается неверно.
Прошу вас принять во внимание, что ограниченное время не позволяет мне представить дополнительные доказательства для подтверждения моих выводов. Итак, я надеюсь на ваше доброе расположение и в свою очередь прекрасно понимаю, что моя первейшая задача — излагать материал как можно яснее.
Психология — в первую очередь и по преимуществу — наука о сознании. Она же и наука о продуктах того, что мы называем бессознательным психическим. Мы не можем непосредственно, "в лоб", изучать бессознательное психическое — у нас с ним нет никакой связи. Мы можем иметь дело только с продуктами психического, которые, как можно полагать, имеют свое происхождение в области, называемой бессознательным, области "туманных представлений", которые философ Кант в своей "Антропологии" называл как наполовину бытующие в мире. Все, что по совести можно сказать о бессознательном, так это лишь то, что сознающему разуму позволительно о нем говорить. Бессознательное психическое, целиком заключающее в себе неизвестную природу, всегда выражалось сознанием и в терминах сознания, но это единственное, что можно делать. Пойти дальше мы не можем, и данное обстоятельство всегда необходимо иметь в виду, как крайнюю меру в критике нашего суждения.
Сознание — предмет чрезвычайно своеобразный. Это явление дискретно по своей природе. Одна пятая или одна третья, возможно, даже одна вторая часть нашей жизни протекает в бессознательном состоянии. Целиком бессознательно раннее детство человека. Каждую ночь мы погружаемся в бессознательное и только в периоды между просыпанием и сном более или менее ощущаем себя в сознательном состоянии. До некоторой степени является проблематичным и сам факт ясности или, иначе, степени (уровня) сознания.
Предполагается, к примеру, что десятилетний мальчик или девочка обладают сознанием, но легко можно доказать, что здесь налицо специфический вид сознания, сознания, в котором рефлексия своего "Я" может не участвовать; сознание эго отсутствует. Мне известен ряд случаев у детей от одиннадцати до четырнадцати лет и старше, внезапно осознавших, что "Я есть". Впервые в жизни они стали сознавать, что переживают нечто и именно как они, оглядываясь при этом назад, в прошлое, наполненное столькими событиями и вещами, они тем не менее себя в этом прошлом вспомнить не могут.
Необходимо допустить, что когда мы говорим "Я", то при этом не имеем абсолютного критерия для оценки полноты переживания этого "Я". Посему так и случается, что наше представление (реализация) эго весьма фрагментарно, и лишь постепенно, во времени люди узнают все больше и больше о том, что же эго означает для человека. Фактически процесс узнавания не имеет конца, длится всю жизнь, во всяком случае мы сами момент конца не фиксируем.
Сознание похоже на поверхность или оболочку в обширнейшем бессознательном пространстве неизвестной степени мерности. Мы не знаем, как далеко простирается власть бессознательного, потому что просто ничего о нем не знаем. Что можно сказать о вещи, о которой не знаешь ничего? Сказать нечего. Когда мы говорим "бессознательное", то часто имеем в виду передать нечто этим термином, но фактически передаем то, что ничего об этом не знаем. У нас есть только непрямые доказательства, что существует ментальная сфера, пребывающая по ту сторону сознания. Есть некоторые научные суждения, приводящие к заключению, что нечто подобное существует Из продуктов или результатов, которые бессознательный психический мир продуцирует, можно прийти к определенным заключениям относительно его возможной природы. Но необходимо быть крайне осторожным, чтобы не впасть в излишний антропоморфизм в своих заключениях, ибо в действительности вещи могут весьма отличаться от их представлений в нашем сознании.
Если, к примеру, мы видим цвета и слышим звуки, то в действительности это осцилляции, колебания. Фактически нам необходимо иметь лабораторию со сложными устройствами для того, чтобы выстроить картину мира, не зависимую от наших ощущений и от нашей психики. И я полагаю, что весьма сходным образом обстоит дело и с нашим бессознательным — необходима лаборатория, в которой должно обосновывать объективные методы по оценке действительного положения вещей, составляющих контекст бессознательного.
Помимо всего прочего, сознание характеризуется известной узостью. Оно способно нести в себе весьма малое информационное содержание одномоментно. Все прочес в данный миг осознается, и мы получаем ощущение непрерывности или общего понимания, или осведомленности об осознаваемом мире только через последовательность сознательных моментов. Мы не способны удержать целостный образ, потому что сознание слишком узко, и мы видим только вспышки бытия (существования). Словно наблюдаем мир через узкую щель и видим отдельные моменты, все остальное пребывает в темноте и неизвестности. Внешнее пространство всегда громадно и непрерывно, в то время как пространство сознания — ограниченное поле моментального видения.
Сознание, в значительной степени,— продукт восприятия и ориентации во внешнем мире. Возможно, что оно локализуется в цереб-руме (головном мозгу), имеющем по своей природе эктодермическое происхождение и, вероятно, бывшем кожным органом чувств во времена наших далеких предшественников. Сознание произошло от этой локализации в мозгу, в силу чего сохранило качество ощущения и ориентации. Знаменателен тот факт, что французские и английские психологи XVII и XVIII столетий пытались вывести сознание из ощущений, т. е. представить себе его целиком состоящим из чувственных данных. Это выразилось в известной формуле: "Нет ничего в разуме, что до того не присутствовало бы в ощущениях". Сходное можно обнаружить и в современных теориях. Фрейд, к примеру, не выводит сознание из чувственных данных, но выводит бессознательное из сознания, оставаясь на той же самой позиции рационализма.
Я ставлю вопрос обратным образом и говорю, что возникающая в сознании вещь вначале с очевидностью не осознается и осознание ее вытекает из неосознанного состояния. В раннем детстве мы все бессознательны; большинство главных функций инстинктивной природы протекает бессознательно, и сознание, скорей всего,— продукт бессознательного. Сознание требует для своего поддержания значительного усилия. Человек устает от пребывания в сознательном состоянии. Он истощается сознанием. Когда наблюдаешь представителей первобытных племен, то можно заметить, что на малейшее раздражение, выводящее их из дремоты, они стараются исчезнуть. Могут сидеть часами неподвижно, когда же их спрашиваешь: "А что вы делаете? О чем думаете?" — они обижаются и говорят: "Только сумасшедшие думают — они держат мысли в своей голове. Мы не думаем". Если же они вообще думают, то, скорее, животом или сердцем. Некоторые негритянские племена уверяют, что мысли находятся в желудке, потому что они осознают только те мысли, которые что-либо телесно беспокоят: печень, почки, кишки или желудок. Другими словами, они осознают только эмоциональные мысли. Эмоции и аффекты всегда сопровождаются явными физиологическими иннервациями.
Индейцы Пуэбло рассказали мне, что все американцы сумасшедшие; и я, разумеется, несколько удивившись, спросил, почему? "Потому что они говорят, будто думают головой. Нормальный здоровый человек не думает головой. Мы думаем сердцем". Они пребывали в гомеровскую эпоху, когда диафрагма (френ — разум, душа) считалась местом (центром) психической активности. Это означает психическую локализацию иной природы. Наше понятие о сознании предполагает, что мысль концентрируется в достопочтенной голове Но индейцы Пуэбло определяют сознание на основе чувственной интенсивности. Абстрактная мысль для них не существует. Они поклоняются солнцу, и я немного поспорил с ними, высказав слова св. Августина о том, что Бог не есть солнце, но тот, кто сделал солнце. Они не могли принять подобной мысли, так как дальше своих ощущений и чувств пойти не могли. Вот почему их сознание и мысли концентрируются в сердце. Мы в свою очередь психическую активность никак к источнику не адресуем и стоим на том, что сны и фантазии локализуются непосредственно "там внизу", что дает возможность говорить о под-сознании, под-сознательном разуме, о вещах, располагающихся ниже сознания.
Эти своеобразные локализации играют большую роль в так называемых первобытных психологиях, которые ни в коей мере не следует считать первобытными. К примеру, изучая тантрическую йогу или индусскую психологию, вы найдете наиболее сложно разработанные системы психических пластов, локализаций сознания вверх от области промежности до вершины головы. Эти центры, так называемые чакры, можно найти не только в предписаниях и текстах йоги — весьма сходные идеи обнаруживаются в древних немецких алхимических книгах, явно не имеющих ничего общего с йогой.
Важным фактом в области изучения сознания является то обстоятельство, что ничто не может быть осознано без эго, к которому стекается весь информационный поток. Если "нечто" не связано с эго, то это "нечто" и не осознается. Поэтому сознание можно определить как связь психических факторов с эго. Что же такое эго? Это комплекс данных, сконструированный прежде всего общей осведомленностью относительно своего тела, своего существования и затем данными памяти; у человека есть определенная идея о своем прошлом бытие, определенные наборы (серии) памяти. Эти и есть две главные составляющие феномена, именуемого эго. Поэтому эго можно назвать комплексом психических факторов. Этот комплекс обладает огромной энергией притяжения, как магнит; он притягивает содержания из бессознательного, из этой темной неведомой области; он также притягивает впечатления извне, и когда они входят в связь с эго, то осознаются. Если же не входят, то осознания не происходит.
Моя идея заключается в том, что эго — своего рода комплекс, который мы в себе заботливо взращиваем. Он всегда в центре нашего внимания и наших желаний, он — центр нашего сознания. Если эго расщепляется, как это случается при шизофрении, то рушатся все моральные критерии, теряется возможность сознательно воспроизводить действия, так как центр расщеплен и определенные части психического обращаются к одному фрагменту эго, а остальные — к другому. Именно поэтому при шизофрении вы часто можете наблюдать быструю трансформацию из одной личности в другую.
В сознании можно различить ряд функций. Функции обеспечивают сознание возможностью получать ориентиры из области экто-психических и эндопсихических факторов. То, что я понимаю под эктопсихикой, есть система связей между содержанием сознания и фактами (данными), идущими из внешней среды. Это система ориентации, которая имеет дело с внешними фактами, получаемыми мною посредством органов чувств. Эндопсихика — это система связей между содержаниями сознания и постулируемыми процессами в бессознательном.
Прежде всего мы коснемся эктопсихических функций.
А. Ощущения. Под ощущением я понимаю то, что французские психологи называют "la fonction du reel", что составляет результат моей осведомленности о внешних фактах, получаемых через функции моего сознания. Я думаю, что французский термин наиболее исчерпывающий. Ощущения говорят мне, что нечто есть; они не говорят, что это, но свидетельствуют, что это нечто присутствует.
Б. Мышление. Мышление, если спросить философа, представляет собой что-то очень сложное, поэтому лучше его об этом никогда не спрашивать. Философ — единственный человек, который не знает, что такое мышление. Все прочие знают. Когда вы говорите человеку: "а теперь давай подумаем", он точно знает, что имеется в виду. Философ же никогда не знает. Мышление в своей простейшей форме говорит, что есть присутствующая вещь. Оно дает имя вещи и вводит понятие, ибо мышление есть восприятие и суждение. (Немецкая психология называет это апперцепцией).
В. Чувство. Здесь многие мыслящие люди смущаются, а иногда и сердятся, когда я начинаю размышлять о чувстве, вероятно потому, что, по их мнению, я говорю при этом ужасные вещи. Чувство с помощью определенной (чувственной) тональности информирует нас о ценности вещей. Оно говорит субъекту, что тот или иной предмет стоит для него, какую ценность он представляет. В согласии с этим феноменом невозможно воспринять или помыслить о чем-либо без определенной чувственной реакции. Субъект всегда находится в состоянии определенного чувственного настроения, которые можно легко продемонстрировать в эксперименте. Что касается "ужасной вещи" относительно чувства, то оно, как и мышление, функция рациональная. По этому поводу все мыслящие люди абсолютно убеждены, что, напротив, чувство в высшей степени иррационально. Здесь мне остается сказать: потерпите немного и установите для себя ясным тот факт, что человек не может быть совершенен во всех психических проявлениях. И если человек более совершенен в мышлении, то ему явно недостает чувственности; эти две функции мешают друг другу и каждая притормаживает другую. Поэтому, скажем, если вы желаете размышлять бесстрастным образом — научно или философски, то должны избавиться от каких-либо чувственных оценок. Очевидно, пара объектов, рассмотренных с чувственной точки зрения, будет различаться не только фактически, но и в ценностном отношении. Оценки не являются якорями для интеллекта, но они существуют, реализуясь как важная психологическая функция. И если вы хотите иметь полную картину мира, то необходимо принять во внимание и оценки. Если этого не сделать, то есть риск попасть в беду. Многие люди рассматривают чувство как наиболее иррациональное психическое явление. Поэтому каждый убежден, особенно в Англии, что следует контролировать свои чувства. Я вполне согласен с тем, что это хорошая привычка, и восхищаюсь англичанами за такую их способность. Но чувства все же существуют: я видел людей, которые великолепно управляются со своими чувствами, и тем не менее последние их ужасно беспокоят.
Г. Интуиция. Ощущения говорят нам, что нечто существует. Мышление определяет это нечто. Чувство информирует нас о его ценности. Предположим, имеется полная картина мира, когда человек знает: вещь существует, что это за вещь, насколько она ценна. Но есть еще другая категория — время. Вещи имеют свое прошлое и будущее. Они откуда-то появляются, куда-то убывают, и трудно с уверенностью сказать, откуда они возникли и куда скроются; и все же при этом у человека есть некое чувство, которое американцы называют (hunch) предчувствием. Допустим, вы связаны с продажей антиквариата и у вас появляется предчувствие, что некий предмет изготовлен прекрасным мастером в 1720 году, у вас предчувствие, что это хорошая работа. Или, положим, вы не предполагаете, что будет с вашими акциями, но у вас есть предчувствие, что они поднимутся. Это интуиция, мистическое свойство, некий чудный дар. Например, вы знаете, что у вашего пациента есть какое-то болезненное воспоминание, но вот вам "приходит в голову", у вас "возникает определенное чувство". Мы говорим так, потому что обычный язык не имеет подходящих определений. Слово "интуиция" становится все более употребимым в английском. Немцы же не могут "ощутить" лингвистической разницы между "ощущением" и "чувством". Иначе во французском: вы можете сказать, что у вас некоторые "sentiment dans l'estomac", или вы скажете "sensation". У англичан существует различие, но они с легкостью могут спутать feeling and intuition. Поэтому я предпринял здесь такое, почти искусственное разграничение, хотя исходя из практических целей, очень важно сделать такое разделение в научном языке. Употребляя термин, мы должны определить его значение, в противном случае мы будем говорить на невразумительном языке, а для психологии это просто несчастье. В повседневной речи, когда один человек говорит "чувство", он может подразумевать нечто полностью противоположное, нежели другой, говорящий о том же. Некоторые психологи используют понятие "чувство", определяя его как "ущербную", "хромую" мысль. Определение "чувство — не что иное, как незаконченная мысль" принадлежит известному ученому. Но чувство — это нечто подлинное, реальное, это функция, и поэтому у нас есть слово для его обозначения. Инстинктивный природный разум всегда находит слова для обозначения реально существующих вещей. Только психологи изобретают слова для несуществующих предметов. Многим интуиция покажется чем-то весьма колдовским: кстати, в отношении меня некоторые говорят, что я очень мистичен. В этом смысле интуиция — одна из составляющих моего мистицизма. Данная функция позволяет видеть круглые углы, воспроизвести которые обычному человеку невозможно, однако есть специалисты по этой части. Живя в четырех стенах и выполняя рутинную работу, к интуиции не прибегают, но она очень нужна, скажем, при охоте на носорогов или тигров в Африке. Предчувствие в таком деле часто стоит жизни. Интуицией пользуются изобретатели и судьи. Там, где бессильны понятия и оценки, мы целиком зависим от дара интуиции.
Добавлю еще, что интуиция есть особый вид восприятия, которое не ограничивается органами чувств, а проходит через сферу бессознательного. Но здесь я вынужден остановиться и сказать: "Как действует эта функция, я не знаю". Я не знаю, что происходит, когда человек знает то, что он определенно знать не может. Я не знаю, как это у него получается, но получается неплохо, и он в состоянии действовать. Так, "вещие" сны, феномен телепатии и прочие подобные вещи — это интуиция. Я наблюдал их и убежден — они существуют. Вы можете видеть их также у первобытных племен. Вы можете видеть их, если внимательны к этим процессам, которые как-то работают через подсознание, поскольку чувственное восприятие настолько слабо, что наше сознание не может получить их. Иногда, например в случае cryptomnesia*, что-то подкрадывается к вашему сознанию: вы улавливаете намек, но до того, как вы его получите, это всегда что-то бессознательное, будто "свалившееся с небес". Немцы называют это Einfall, что означает вещь, пришедшую вам в голову из "ниоткуда". Это похоже на откровение. Действительно, интуиция — природная, естественная функция, совершенно нормальная и необходимая вещь, которая компенсирует то, что вы не можете ощутить, почувствовать или осмыслить из-за недостатка реальности. Видите ли, прошлое уже не реально, а будущее не так реально, как мы думаем. Поэтому мы должны благодарить небеса за такую функцию, которая проливает некоторый свет на окружающие нас вещи. Врачи, часто сталкиваясь с незнакомыми ситуациями, серьезно нуждаются в интуиции. Множество верных диагнозов приходят благодаря этой таинственной функции.
* Дословно — потаенная память, т. е. память, скрытая от самого ее носителя. (Прим. перев.).
Психологические функции обычно контролируются волей, во всяком случае, мы надеемся, что это так, потому что боимся всего, что "само по себе". Когда же функции контролируются, их можно подавлять, отбирать, усиливать, они могут направляться волей, умыслом. Однако функции могут действовать и непроизвольно — думать, чувствовать за вас, так что вы даже не сможете остановить их. Или же они функционируют бессознательно, вы не догадываетесь об этом, хотя перед вами может предстать результат чувственного процесса. "Просто вы были раздражены, и поэтому отреагировали именно так". Положим, вы настолько бессознательны, что чувствовали именно так; тем не менее это наиболее вероятная реакция. Психологические функции, как и чувственные, обладают специфической энергией. Вы не можете избавиться от чувств, мыслей. Никто не может сказать: "Я не буду думать",— несомненно, он думать будет. Нельзя сказать: "Я не буду чувствовать",— люди чувствуют благодаря выражению специфической энергии, заключенной в каждой функции, энергии, которая не может видоизменяться.
Конечно, можно иметь предпочтения. Люди мыслящие предпочитают думать и адаптируются таким путем. Другие, у которых развита чувственная функция, общительны, для них важны моральные критерии, они великолепно режиссируют чувственные ситуации и живут ими. Человек с развитой наблюдательностью будет пользоваться главным образом своими ощущениями и т. д. Доминирующая функция определяет в индивиде его собственный психологический тип. Например, если человек пользуется в основном своим интеллектом, его можно отнести к так называемому "безошибочному" типу. Отсюда мы можем проследить местоположение чувства в структуре психики: когда мышление — доминантная функция, чувство неизменно занимает подчиненное положение. То же правило применимо к трем другим функциям. Я объясню это с помощью диаграммы.
Расположим функции крестообразно (рис. 1). В центре поместим эго (Е), которое обладает определенной энергией. Эта энергия и есть сила воли. В случае мыслительного типа эта сила может быть направлена к мышлению (М). Тогда мы должны расположить чувства (Ч) — внизу, под М, поскольку в этом случае F — подчиненная функция. Это следует из того, что когда вы думаете, то должны исключить чувства, и наоборот. Когда вы думаете, оставьте ваши чувства и чувственные оценки. Чувства наиболее разрушительны для ваших мыслей Эти две функции отрицают друг друга. То же происходит с ощущением (О) и интуицией (И). Наблюдая за человеком в режиме ощущения, вы заметите, что его особенностью является концентрация взгляда на каком-нибудь предмете, точке. Если же вы проследите за выражением глаз человека интуитивного типа, то поймете — он не смотрит он окидывает взглядом предметы в поле своего зрения, выбирая один. Это и есть предчувствие. Обладая интуицией, вы обычно не вдаетесь в детали, стараясь воспринять ситуацию в целом, и тогда, внезапно, нечто вырисовывается из этого целого. Если же ваша основная функция—ощущения, вы будете лишены интуиции только потому, что нельзя делать "два дела сразу". Это достаточно сложно, поскольку принцип одной функции исключает действие другой. Именно поэтому я и поместил их противоположно друг другу. Итак, с помощью этой простой диаграммы вы можете прийти к важным выводам, касающимся сознания. Например, если вы находите, что мышление сильно дифференцировано, то оказывается, что чувства не дифференцированы. Что это значит? Означает ли это, что у таких людей нет чувств? Напротив. Они говорят: "У меня сильные чувства. Я переполнен эмоциями. Я темпераментен". Эти люди во власти своих эмоций, они пойманы эмоциями. Если вы, к примеру, изучаете частную жизнь интеллектуала и хотите знать о его поведении дома, спросите об этом его жену — она сможет рассказать вам презабавные истории!
Чувствующий тип в естественном состоянии никогда не будет утруждать себя мыслью. Мышление возникает как следствие нев-ротизирующего воздействия; в этом случае оно носит навязчивый характер. Наш герой остается в норме, но он полон необычайными идеями и убеждениями. Мышление захватило его и подчинило себе, и он не может выпутаться из этого, поскольку его мысли неподвижны. С другой стороны, интеллектуал, захваченный своими чувствами, говорит: "Я просто это чувствую",— чему трудно возразить. Но когда он полностью погружен в свои эмоции, возникает вопрос: "Сможет ли он оттуда выбраться?" Он не сможет до конца оправдать свои чувства, если же это ему удается, он ощутит собственную неполноценность.
Подобное происходит с людьми, относящимися к интуитивному типу и типу сенситивному (ощущающему). Интуитив всегда озабочен сущностью вещей; он обманывается в своих представлениях о реальности; не использует предоставляемых ему возможностей. Это человек, который возделывает поле и, не дождавшись созревшего урожая, переходит на другое. За ним остается возделанное поле, впереди — новые надежды, но из всего этого ничего не выходит. Сенситивный (ощущающий) человек всегда остается в данной реальности. Для него истинно то, что реально. Вспомните, что означает реальное для интуитива: это неправда, этого не будет, будет что-то другое. Когда же ощущающий человек не имеет своей реальности — четырех стен, в которых он может жить,— он болен. Дайте четыре стены интуитиву, и единственное, что будет занимать его, как оттуда выбраться. Для него любая обусловленная ситуация — это тюрьма, из которой необходимо в кратчайший срок выйти навстречу новым возможностям.
Эти различия играют неоценимую роль в практической психологии. Не думайте, что я раскладываю людей по полочкам, определяя: "Это интуитив, а это мыслительный тип". Меня часто спрашивают: "Не относится ли такой-то к мыслительному типу?" И я отвечаю, что никогда об этом не думал, и на самом деле это так. Не имеет смысла навешивать ярлыки, однако когда у вас есть большой эмпирический материал, необходимы упорядоченные принципы для его классификации. Без преувеличения скажу, что для меня крайне важно привести материал в порядок. Это особенно может пригодиться, когда вы представляете кому-либо смущенных, обеспокоенных пациентов, или представляете мужа жене, и наоборот. Всегда полезно иметь такие объективные критерии, в противном случае все остается на уровне "он сказал — она сказала".
Как правило, подчиненная функция не обладает свойствами сознательной дифференцированной функции. Последняя, как правило, регулируется намерением и волей. Если вы настоящий мыслитель, вы в состоянии направлять ваше мышление волей, вы можете контролировать ваши мысли, говоря себе: "Я могу думать иначе, думать обратное". Чувствующий тип никогда не сделает так, поскольку не может отделаться от своих мыслей. Мысли владеют им, прельщают его, и он боится их. Его чувства архаичны, и он сам, как древний человек,— беспомощная жертва своих эмоций. Именно по этой причине первобытный человек старался не тревожить чувств своих соплеменников — это было опасно. Многие наши обычаи объясняются такой "архаичной учтивостью": не принято, обмениваясь рукопожатием, держать другую руку в кармане или за спиной. Вы должны показать, что в ваших руках нет оружия. Восточное приветствие, поклон с воздетыми кверху руками, означает то же. Преклоняясь к ногам другого. вы показываете свою полную беззащитность и полную в него веру. Изучая поведенческие символы первобытных народов, вы поймете их страх перед соплеменниками. Так же мы боимся своих подчиненных функций. Представьте типичного интеллектуала, который боится влюбиться. Вам его страх покажется глупым, но, скорее всего, он прав. Где гарантия того, что, влюбившись, он не наделает глупостей. И он наверняка окажется в ловушке, его чувства среагируют именно на архаичный или опасный тип женщин. Именно поэтому интеллектуалы склонны вступать в неравный брак. Они не подозревают о своих архаических чувствах, и их часто ловят квартирные хозяйки или кухарки. Драма скрыта в их чувствах. Они не боятся сражаться интеллектом, но что касается чувств, их легко победить, обвести вокруг пальца, и они знают это. Поэтому никогда не "давите" на чувства человека, если он интеллектуал. Он готов к опасности и контролирует ситуацию.
Этот закон применим ко всем другим случаям. Подчиненная функция всегда ассоциируется в нас с архаической личностью. В этой функции мы всегда — первобытные люди. В дифференцированных функциях мы цивилизованны, предположительно обладаем свободой выбора. Ничего подобного нет в функциях подчиненных. Здесь у нас есть лишь открытая рана, или по крайней мере открытая дверь. сквозь которую может проникнуть все, что угодно.
Теперь рассмотрим эндопсихические функции сознания. Функции, о которых я сказал выше, управляют или помогают нашей сознательной ориентации во взаимоотношениях с внешней средой; но они неприменимы в отношении вещей, составляющих нижнюю область эго. Эго — это всего лишь кусочек сознания, плавающий по океану темных вещей. Эти темные вещи суть внутренние вещи. На внутренней стороне находится пласт психических событий, формирующих нечто вроде края, каймы сознания вокруг эго. Проиллюстрируем это на рис- 2. Положим АА' порогом сознания, тогда D будет областью сознания, относимой к эндопсихическому миру В, миру, управляемому функциями, о которых мы только что говорили. С другой стороны, в С находится мир теней. Там эго отчасти темное, мы не можем заглянуть в него, мы загадка самим себе. Мы знаем эго только в D но не в С. Поэтому всегда обнаруживаем в себе что-то новое. Мы часто думаем, что открывать дальше уже нечего, но это вовсе не так. Обнаруживая себя в одном, другом, десятом и т. д., мы приобретаем удивительный опыт. Он показывает, что часть нашей личности (неосознанной) находится в стадии становления; мы не закончены, следовательно растем и изменяемся. При этом, однако, та, будущая личность, которая возникнет, положим, через год, уже здесь, только пока еще она в тени. Эго, таким образом, напоминает движущийся кадр фильма. Будущая личность еще не видна, но движение происходит, и в настоящем мы строим будущее бытие. Потенциалы, заложенные в личности, принадлежат темной стороне эго.
Поэтому первая функция эндопсихической стороны — память. Функция памяти, или воспроизведения, связывает нас с вещами, ставшими подсознательными — подавленными, вытесненными или отброшенными. То, что мы называем памятью,— это дар и способность репродуцировать бессознательные содержания, и это — главная функция; ясно различимая во взаимосвязи между нашим сознанием и содержаниями, которые в действительности не существуют перед нашим взором.
Следующая эндопсихическая функция несколько сложней для понимания. Здесь нам приходится нырять в глубину, так как мы подходим к темной области. Сначала сформулируем само понятие: субъективные компоненты сознательных функций. Поясню. Когда вы встречаете какого-либо человека, которого до того не встречали, то, естественно, что-то о нем думаете. И не всегда думаете то, что можно было бы сказать ему тотчас же; возможно и так, что то, что вы думаете, неверно и в действительности не имеет места. Ясно, что налицо субъективная реакция. Подобное может происходить с любыми объектами и ситуациями. Любое действие сознательной функции, каков бы ни был объект, всегда сопровождается субъективными реакциями, в той или иной степени непозволительными, несправедливыми и неточными. Нечто подобное каждый отмечал в самом себе, и, вероятно, каждый предпочел бы не оказаться субъектом такого переживания. Посему человек предпочитает оставлять такие размышления в тени — это помогает утверждать собственную невинность, честность и прямоту.
Реакции подобного рода я называю субъективными компонентами. Последние являются важной составляющей во взаимоотношении с внутренней стороной эго. И весьма болезненны. Поэтому мы не любим вторгаться в мир тени. Человек не любит созерцать тень самого себя, поэтому многие люди нашего цивилизованного общества стремятся избавиться от нее, потерять ее полностью. С потерей тени, как правило, утрачивается тело. Тело — друг сомнительный, так как производит вещи, которые нам не всегда нравятся: существует также ряд вещей, связанных с телом, о которых стремятся не упоминать. Само тело является персонификацией тени эго. Иногда оно просто сущий скелет в шкафу, от которого каждый, естественно, хочет избавиться. Сказанного, вероятно, достаточно для пояснения понятия субъективных компонентов. Как правило, это некоторая предрасположенность действовать определенным образом, и часто такая предопределенность носит недоброжелательный характер. Из этого определения есть только одно исключение: люди, которые вечно попадают впросак, постоянно оказываются причиной беспокойства для других, поскольку они живут своей собственной тенью, своей собственной противоположностью. Это те самые люди, которые вечно опаздывают на концерт или на лекцию и, являясь ко всему прочему весьма скромными и не желая тревожить других, прокрадываются в самый конец зала, по дороге роняя стул, и,— о, ужас! — в результате нелепица шума и вынужденного общего негативного внимания.
Теперь мы подходим к третьему эндопсихическому компоненту — в этом случае уже трудно говорить о функции. О последней еще можно говорить в случае памяти, но даже и память лишь до определенной степени послушна воле и контролируема. Очень часто она крайне самоуправна и напоминает капризную лошадь. Бывает, что она просто отказывается работать. В этом смысле субъективные компоненты и реакции еще более неуправляемы.
Но дело обстоит совсем плохо, когда мы имеем дело с эмоциями аффектами. Тут становится ясно, что они никакие не функции, а просто события, потому что в эмоции, как обозначает само слово (e-motion — англ. "сдвигаться"), вы сдвигаетесь прочь, вы выбрасываетесь—благопристойное эго регрессирует, отходит в сторону и его место занимает нечто другое. Мы говорим: "В него вселился бес", или "он вышел из себя", или "Что на него сегодня нашло?", так как этим он напоминает человека, который одержим. Первобытный человек не скажет, что он сердит без меры; он говорит, что дух вошел в него и полностью изменил. Нечто подобное случается с эмоциями. Вас что-то держит, вы больше не вы, и ваш самоконтроль сведен практически к нулю. Это и есть то состояние, когда внутренняя сторона психики человека завладевает им, чему он не в силах помешать. Конечно, он может сжать кулаки и сохранить спокойствие, но тем не менее в данный момент им владеет тень.
Четвертый, важный эндопсихический фактор я называю инвазией, или вторжением. Здесь теневая сторона, сфера бессознательного, имеет полный контроль и может даже нарушить условия существования сознания. Сознательный контроль в подобных случаях — наименьший. Сюда относятся и те состояния человеческой жизни, которые необязательно называть патологическими, они патологичны лишь в старом смысле этого слова, когда патология означала науку страстей. Любой может лишиться сознания более или менее "нормальным" образом. Подобные вещи считаются совершенно естественными среди первобытных народов. Они, к примеру, говорят о дьяволе или духе, вошедшем в человека, или о его душе, покинувшей тело — одной из его разных душ,— часто насчитывающихся до шести. Когда душа покидает человека, он оказывается в неустойчивом состоянии, поскольку лишается себя и вынужден страдать от утраты. Подобное можно часто наблюдать и у пациентов-невротиков. Время от времени они вдруг теряют энергию, теряют себя. Этот феномен сам по себе не патологичен, но если такие явления становятся привычными, мы вправе говорить о неврозе. Подобные вещи ведут к неврозам, однако у нормальных людей также бывают такие исключительные состояния. Иметь непреодолимые эмоции - само по себе не патология, просто это нежелательно. Пограничные явления не патологичны, но могут привести к неврозу.
Д-р Джеймс Хэдфилд:
В каком смысле вы употребляете слово "эмоция"? То, что вы: называете "чувством", у нас многие считают эмоцией. Придаете ли вы понятию "эмоция" какое-то особое значение или же нет?
Профессор Юнг:
Хорошо, что вы задали этот вопрос, поскольку употребление слова "эмоция" связано со множеством ошибок и недоразумений Естественно, каждый волен пользоваться словами по своему усмотрению, но в научном языке следует придерживаться четких разграничений, так, чтобы каждый понимал, о чем идет речь. Если вы помните, я определил "чувство" как функцию оценки и не связываю с ним никакого особого значения. Я считаю, что чувство является функцией рациональной, если оно дифференцировано. Когда же оно не дифференцировано, что порой и случается, тогда ему присущ; архаические свойства, которые можно сформулировать как "неразумные". Однако сознательное чувство — это рациональная функция, обеспечивающая различение ценностей.
Если вы изучаете эмоции, то обязательно заметите, что само слово "эмоциональный" применяется для описания состояний, характеризующихся физиологическими иннервациями. Поэтому эмоции до определенной степени поддаются измерению, не в психическом аспекте, а в своей физиологической части. Вам известна теория аффектов Джемса-Ланге *. Я рассматриваю эмоцию как аффект, эмоция—это тоже самое, когда "нечто воздействует на вас". Это "нечто вмешивается в вашу жизнь и что-то делает с вами. Эмоция—это такая вещь, которая уводит вас прочь. Вы оказываетесь выброшенными и: самих себя куда-то словно после взрыва. В тот же самый момент можно наблюдать и специфически выраженное физиологическое состояние. Вот тут-то налицо и различие: чувство не имеет физических или физиологических проявлений, в то время как эмоция характеризуется измененным физиологическим состоянием. Согласно теории аффектов Джемса-Ланге вы действительно оказываетесь в эмоции лишь в том случае, если сами замечаете физиологически изменение вашего состояния. Это наиболее заметно в ситуации, когда вы по всему должны разгневаться. Вы знаете, что сейчас рассердитесь, затем чувствуете, как кровь приливает к голове, и лишь тогда — но никак не раньше — вы действительно оказываетесь разгневанными. До этого вы всего лишь знаете, что сейчас разозлитесь, но как только кровь ударяет в голову, вы оказываетесь во власти собственного гнева, ибо само тело начинает реагировать, и поскольку вы осознаете, что возбуждены, вас это гневит вдвойне. Теперь вы уже на самом деле охвачены эмоцией. Но когда вы испытываете чувство, то сохраняете контроль. Вы вполне владеете ситуацией и можете сказать: "У меня замечательное чувство" или же: "отвратительное чувство по этому поводу". Все спокойно, ничего не происходит. Например, вы можете совершенно спокойно и вполне вежливо сообщить кому-то, что ненавидите его. Но если вы говорите об этом со злобой, то значит вы во власти эмоции. Спокойные слова не вызовут ни у вас, ни у вашего собеседника прилива эмоций. Эмоции чрезвычайно заразительны, они являются реальными носителями умственной инфекции. Например, если вы находитесь в толпе, охваченной эмоциональным возбуждением, то вряд ли сможете себе чем-то помочь — вами также завладевает сходная эмоция. А вот чувства других людей вас совершенно не волнуют, поэтому не удивительно, что дифференцированный чувствующий тип обычно охлаждает ваш пыл, в то время как эмоциональная личность подогревает вас своей непрерывной горячностью. Вы видите само пламя этой эмоции на его лице, а это затрагивает вашу симпатическую систему, и вскоре нечто подобное происходит и с вами. С чувствами все происходит иначе. Все ли понятно из того, что я сказал?
* Эта теория была независимо друг от друга разработана Уильямом Джемсом и датским физиологом Ланге, поэтому ее обычно связывают с именами обоих ученых
Д-р Генри В. Дике:
Могу ли я в продолжение этого вопроса спросить, какова, на ваш взгляд, связь между аффектами и чувствами?
Профессор Юнг:
Все зависит от степени. Если для вас что-то чрезвычайно ценно, то в определенный момент это может перерасти в сильную эмоцию; и именно тогда, когда интенсивность, которая вызывает физиологическое возбуждение, достигнет определенной степени. Вероятно, все Умственные процессы вызывают незначительные физиологические отклонения, которые, однако, столь невелики, что у нас нет средств их обнаружить. А вот для измерения эмоций, по крайней мере, и физиологического аспекта, у нас есть прекрасный метод, основанный на психогальваническом эффекте *. Суть последнего состоит в том что под влиянием эмоций падает электрическое сопротивление кожи Под действием чувств этого не происходит.
* Юнг, Петерсон. Психологические исследования с гальванометром и пнемографом у нормальных и душевнобольных людей (1907); Юнг, Рикшер. Дальнейшие исследования гальванического феномена и дыхания у нормальных и душевнобольных людей (1907). Обе работы вошли в кн.: Jung C.G. C.W.— Vol.2. Experimental Researches.
Приведу один пример. В бытность моей работы в клинике я со своим тогдашним профессором провел следующий эксперимент. Он отвечал на вопросы моего теста, будучи подключенным к аппарату измеряющему психогальванический эффект. Я попросил его вообразить себе нечто крайне неприятное и весьма болезненное, то, о чем мне ничего не известно. Он это сделал. Он был прекрасно знаком с экспериментами подобного рода, к тому же наделен высокой способностью к концентрации; когда он фокусировал на чем-либо свое внимание, сопротивление кожи практически не изменялось, сил; тока совершенно не увеличивалась. Затем у меня возникло некоторое предчувствие. В одно утро я заметил, что происходит нечто такое. что должно быть чертовски неприятно моему шефу. И я подумал: "Надо попробовать", и попросту сказал ему: "Дело, случайно, не в том-то и том-то?" — и назвал одно имя. Мгновенно произошел всплеск эмоций. Это была эмоция, в то время как предшествующей реакцией было чувство.
Интересно, что истерическая боль не вызывает сужения зрачков и не сопровождается физиологическим возбуждением, хотя это весьма сильная боль. Но боль физическая обязательно вызывает сужение зрачков. Можно испытывать сильное чувство и никакого физиологического изменения, но как только такое изменение происходит, то вы уже не владеете собой, вы утрачиваете свою целостность, будучи выброшенными из собственного дома, и дом готов к тому, чтобы в него вселился дьявол.
Д-р Эрик Грэхэм Хоу:
Не можем ли мы сравнить эмоцию и чувство соответственно с волевым началом и познанием? Чувство соответствует познанию, а эмоция сопоставима с волевым усилием.
Профессор Юнг:
С философской точки зрения — да. У меня нет возражений.
Д-р Хоу:
Могу ли я сделать еще один краткий комментарий? Мне кажется что ваши четыре функции — ощущение, мышление, чувство и интуиция — соответствуют одно-, двух-, трех- и четырехмерной классификации. Вы сами воспользовались словом "трехмерное" по отношению к человеческому телу; кроме того, вы сказали, что интуиция отличается от остальных трех функций тем, что включает в себя Время. Не следует ли из этого, что она соответствует четвертому измерению? В этом случае я полагаю, что "ощущение" соответствует одномерной, "перцептивное познание" — двухмерной, "концептуальное познание" (которое, возможно, соответствует вашему "чувству") — трехмерной, а "интуиция" — четырехмерной системе координат.
Профессор Юнг:
Это не лишено смысла. Поскольку интуиция иногда кажется функционирующей так, словно нет пространства, а иногда так, словно нет времени, то можно сказать, что я ввел своего рода четвертое измерение. Но не следует при этом заходить слишком далеко. Понятие четвертого измерения не дает новых фактов. Интуиция иногда напоминает "машину времени" Герберта Уэллса. Вспомните эту машину со специальным двигателем, которая, когда вы в нее усаживаетесь, перемещает вас во времени, вместо того чтобы переместить вас в пространстве. У нее четыре цилиндра, три из которых видны хорошо, а четвертый — весьма неотчетливо, ибо он представляет временной аспект. Я извиняюсь за возможно не слишком удачное сравнение, но интуиция в каком-то смысле подобна этому четвертому цилиндру. Существует такой феномен, как бессознательное восприятие, или восприятие, способы которого мы не осознаем. Имеется эмпирический материал, который подтверждает существование этой функции. Даже как-то неловко за такие вещи: мой интеллект хотел бы увидеть вселенную ярко очерченной, без каких бы то ни было темных закоулков, но космос полон подобными хитросплетениями. И тем не менее в интуиции я не вижу ничего мистического. Можете ли вы, например, с полной ясностью ответить на вопрос, что заставляет некоторых птиц преодолевать огромнейшие расстояния, или объяснить поведение гусениц, бабочек, муравьев или термитов Здесь возникает множество вопросов. Или взять хотя бы факт нац. большей плотности воды при температуре 4 °С. Почему происходит именно так? Почему энергия имеет квантовую природу? Имеет, и все, и пусть это смешно или глупо, но с этим ничего не поделаешь Вспоминается старый как мир вопрос:"Почему Бог создал мух?" Просто создал, и все.
Д-р Уилфред Р. Байон:
Почему, проводя эксперимент с профессором, вы попросили его подумать о чем-то болезненном для него, а вам не известном? Как вы считаете, имеет ли какое-то значение тот факт, что при повторном эксперименте он понимал, что вам что-то известно о неприятном для него случае, и это вызвало различие в эмоциональной реакции наблюдавшейся в двух описанных вами случаях?
Профессор Юнг:
Да, безусловно. Моя идея строилась на том, что для меня более приемлемо, если я знаю, что мой партнер ничего не знает; если ж мне известно, что и ему об этом известно, это совсем другое дело последнее было для меня неприемлемым. В жизни каждого врача есть такие неприятные случаи, о которых коллегам лучше не знать Я был почти уверен, что он взорвется, как мина, как только я намекну ему о том, что я в курсе дела. И он действительно взорвался. Таковы были мои соображения на этот счет.
Д-р Эрик Б. Штраус:
Не мог бы доктор Юнг прояснить, что он имеет в виду, когда называет чувство рациональной функцией? Еще я не совсем понял, что доктор Юнг имеет в виду под чувством как таковым. Большинство из нас, употребляя термин "чувство", имеют в виду некоторые полярные качества, типа удовольствия, боли, напряжения и расслабления Далее, доктор Юнг считает, что различие между чувством и эмоцией заключается лишь в степени. Если дело всего лишь в степени, почему тогда он располагает их, так сказать, по разные стороны границы' И наконец, доктор Юнг считает, что одним из критериев, или даже основным критерием, является тот факт, что, в отличие от эмоции. чувство не сопровождается физиологическим изменением. Как мне кажется, эксперименты, проведенные профессором Фрейндлихером Freudlicher) * из Берлина, ясно показали, что простые чувства (удо-ольствие, боль, напряжение и расслабление) на самом деле сопровождаются физиологическими изменениями; так, например, с помощью современной аппаратуры можно очень точно зарегистрировать сопутствующие чувствам изменения кровяного давления.
* Возможно, это ошибка стенографиста: скорее всего имеется в виду Якоб Фрейндлих, проводивший эксперименты с электрокардиограммами: см. его статью в Deutsches Archiv fur klinische Medizin (Berlin), 177:4 (1934).
Профессор Юнг:
Это правда, что чувства, если они носят эмоциональный характер, сопровождаются физиологическими эффектами; однако безусловно есть и такие чувства, которые не вызывают изменений в физиологическом состоянии. Эти чувства имеют не эмоциональную, а четко выраженную умственную (mental) природу. Это то различие, которое я провожу. Поскольку чувство является оценочной функцией, легко понять, что это вовсе не физиологическое состояние. Это может быть нечто столь же абстрактное, как и мышление. Вы ведь не считаете абстрактное мышление физиологическим состоянием. Термин "абстрактное мышление" говорит сам за себя. Дифференцированное мышление рационально; точно так же может быть рациональным и чувство, несмотря на тот факт, что многие люди вовлечены во всеобщую терминологическую путаницу.
Нам нужно найти какое-то слово для обозначения оценочной функции. В отличие от прочих, термин "чувство" является вполне подходящим. Конечно, вы можете подобрать любое другое слово, необходимо лишь оговорить это особо. Я вовсе не возражаю, если бы большинство мыслящих людей пришло к выводу о том, что "чувство" является неудачным наименованием данной функции. Если вы говорите, что предпочтительней использовать другой термин, так, будьте добры, найдите его, ибо факт остается фактом: оценочная функция существует, и поэтому мы должны ее как-то назвать. Обычно ощущение ценности передается словом "чувство". Однако я вовсе не намерен цепляться за термины. В этом отношении я абсолютно либерален. Просто, употребляя тот или иной термин, я всегда сначала даю определение того, что в данном случае имею в виду. Если кому-то хочется считать, что чувство — это эмоция или причина повышения кровяного давления, у меня нет возражений. Но я вкладывю в это слово иное значение. Если люди придут к выводу, что в предложенном мной смысле употреблять слово "чувство" нельзя, я тоже не буду возражать. В немецком языке есть слова Empfmdung и Gefuhl. Если вы почитаете Гете или Шиллера, то заметите, что и поэты путают эти два понятия. Немецкие психологи уже давно настаивают на том, что слово Empfindung для обозначения чувства употреблять нельзя. Они предлагают называть словом Gefuhl (чувство) оценочную функцию а словом Empfindung — ощущение. В наши дни уже никто из психологов не скажет: "чувства моих глаз, ушей или кожи". Люди, конечно, говорят, что у них есть чувство в большом пальце или в ухе, но в научном языке это уже невозможно. Если отождествлять эти два понятия, то можно было бы выразить словом Empfindung состояние высшей экзальтации, однако это будет похоже на то, как, например, француз скажет "les sensations les plus nobles de l'amour" *. Над ним будут смеяться. Это прозвучит шокирующей бессмыслицей!
* "Благороднейшее ощущение любви".— Ред.
Д-р Эдвард А. Беннет:
Вы считаете, что доминирующая функция у человека, страдающего маниакальной депрессией, осознается в период депресии?
Профессор Юнг:
Я бы этого не сказал. Наблюдая случаи маниакальной депрессии. вы вполне можете обнаружить, что в маниакальной фазе превалирует одна функция, а в депрессивной — другая. Например, живые, милые, сангвинистичные и добродушные люди в маниакальной фазе, ни о чем слишком не раздумывающие, внезапно становятся весьма задумчивыми, как только начинается депрессия, их начинают обуревать навязчивые мысли, и наоборот. Я знаю несколько случаев интеллектуалов, склонных к маниакальной депрессии. В маниакальной фазе они свободно мыслят, весьма продуктивны, ясны и абстрактны Затем наступает депрессивная фаза, и у них появляются навязчивые чувства, их преследует ужасное настроение, именно настроение, но не мысли. Все это, конечно, психологические тонкости. Лучше всего наблюдать эти процессы у людей лет сорока или чуть старше, которые долгое время вели специфически интеллектуальный образ жизни, или же жили чувствами, ценностями, но внезапно все перевернулось с ног на голову. Есть целый ряд интересных случаев подобного рода. Имеются замечательные литературные иллюстрации, например, Ницше. Это наиболее впечатляющий пример психологической метаморфозы в среднем возрасте. В молодые годы Ницше мыслил во французском афористическом стиле, однако позднее, в возрасте тридцати восьми лет, при написании "Так говорил Зарату-стра" его охватило дионисийское неистовство, полностью отрицающее все, что было написано раньше.
Д-р Беннет:
А меланхолия не экстравертна?
Профессор Юнг:
Так нельзя сказать, поскольку это вещи не соизмеримые. Сама по себе меланхолия может быть определена как интровертное состояние, но это вовсе не предпочтительная установка. Называя какого-то человека интровертом, вы имеете в виду, что он больше склонен к интроверсии, но экстравертная сторона у него также присутствует. Всем нам присуще и то и другое, иначе мы вообще были бы не в состоянии приспосабливаться, влиять на окружающих, и находились бы вне самих себя. Депрессия — это всегда интровертное состояние. Меланхолики погружаются в своего рода эмбриональное состояние, и поэтому у него можно обнаружить накопление специфических физических симптомов.
Д-р Мэри К. Лафф:
Поскольку профессор Юнг определил эмоцию как овладевающее индивидом навязчивое состояние, мне не ясно, как он различает то, что называет "инвазией" (вторжением) и "аффектами".
Профессор Юнг:
Порой вы переживаете так называемые "патологические" эмоции, сталкиваясь при этом с весьма специфическими проявлениями этой эмоции — скажем, мыслями, которые вам никогда не приходили в голову; порой это ужасные мысли или фантазии. Например, некоторые люди, будучи сильно рассерженными, жаждут не просто мести или чего-то похожего, а переживают ужасные фантазии планов убийства своего врага, с отрезанием рук или ног, и тому подобных жестокостей. Последнее нечто иное, как вторжение фрагментов бессознательного, и если речь идет о совершенно патологической эмоции, то перед нами действительно состояние помутнения (eclipse) сознания: человек доходит до безумного бреда и делает совершенно безумные вещи. Это и есть инвазия. В принципе это патология, но фантазии подобного рода не исключены и в пределах нормы. Я слышал иногда, как вполне невинные люди говорили: "Я разорву его на куски", и таких людей действительно посещают подобные кровавые фантазии; они и впрямь готовы "размозжить; голову своему противнику; им представляется, что они совершают то, что в спокойном состоянии просто называется метафорой. Когда эти фантазии оживают и люди начинают бояться самих себя, мы говорим об инвазии.
Д-р Лафф:
Может быть это то, что вы называете психозом помраченного сознания (confusional psyhosis)?
Профессор Юнг:
Вообще это не обязательно должен быть психоз. И даже не обязательно, чтобы это была патология; подобное случается и с нормальными людьми, когда они оказываются во власти определенных эмоций. Однажды я пережил очень сильное землетрясение. Это случилось впервые в моей жизни. Я был попросту ошарашен мыслью о том, что земля — это не какая-то твердыня, а шкура гигантского животного, которое трясется подобно лошади. Некоторое время эта мысль преследовала меня до тех пор, пока я не вспомнил, что точно так же объясняют землетрясение японцы: это ворочается огромна? саламандра, несущая на себе землю*. Таким образом, я удовлетворился тем, что это была внезапно всплывшая в сознании архаическая идея. Подобное событие мне кажется весьма примечательным и я думаю, оно совсем не патологическое.
* Согласно японской легенде, большую часть Японии несет на себе гигантских размеров рыбокот — namazu, и если его потревожить, он начинает вертеть головой или хвостом, вызывая тем самым землетрясение. Данная тема широко представлен-в японском искусстве.
Д-р Бернард Д. Хэнди:
Не хочет ли профессор Юнг сказать, что аффект, как он его определил, вызван определенным физиологическим состоянием, или же само это физиологическое изменение является результатом, так сказать, инвазии?
Профессор Юнг:
Вопрос о связи души с телом очень сложен. Вам известно, что, согласно теории Джемса-Ланге, аффект является результатом физиологического изменения. Ответ на вопрос, какой фактор является доминирующим — тело или дух,— всегда зависит от темперамента отвечающего. Те, кто в силу своего темперамента предпочитает теорию превосходства тела, скажут, что ментальные процессы являются эпифеноменами физиологической химии.(Например, Энгельс считал, что жизнь есть способ существования белковых тел.) Те же, кто больше верит в дух, скажут обратное: для них тело — лишь придаток разума, и причиной всего выступает дух. В действительности это философский вопрос, а поскольку я не философ, то никакого решения и не предлагаю. Все, что мы знаем из опыта,— это то, что телесные и духовные процессы происходят совместно, но как, не совсем понятно . Наш жалкий разум не в состоянии помыслить тело и дух как единое целое; вероятно, это и есть одно целое, мы просто не можем себе этого представить. Современная физика столкнулась с аналогичными трудностями; достаточно с сожалением взглянуть на то, что происходит со светом! Свет ведет себя то как вибрация, или колебание, то как частица, или корпускула. Потребовалась очень сложная математическая формула Луи де Бройля для того, чтобы человеческий разум смог осознать, что и колебания и корпускулы суть наблюдаемые при различных условиях проявления одной и той же первичной реальности *. Это положение невозможно помыслить, но вы вынуждены принять его как постулат.
* Луи Виктор де Бройль, французский физик, лауреат Нобелевской премии в области физики за 1929 год, открыл волновой характер электронов. Вместо исполь-ованных Юнгом терминов "колебание" и "корпускула" сейчас более употреби-ельны "волны" и "частицы".
Аналогичным образом неразрешимой проблемой является и так называемый психофизический параллелизм. Взять хотя бы для примера тифозную лихорадку с сопутствующими ей психологическими синдромами. Если вы ошибочно примете психический фактор за определяющий, это повлечет за собой несообразные выводы. Факты же таковы, что определенные физиологические состояния явно вызваны душевным расстройством, другие не обусловлены, а лишь сопровождаются определенными психическими процессами. Тело и разум суть два аспекта единого живого бытия, и это все, что нам известно. Поскольку мы не в состоянии помыслить их вместе, я предпочитаю говорить, что эти две вещи случаются вместе неким чудесным образом. Для себя лично я создал термин, делающий это сосуществование наглядным; я предполагаю, что в мире активно действует определенный принцип синхронности *, благодаря которому есть вещи, которые определенным образом совпадают и ведут себя так как если бы они были одним и тем же, хотя нам они представляются совершенно различными. Возможно, в один прекрасный день будет найден новый математический метод, позволяющий доказать, что происходит нечто в этом роде, однако в настоящий момент я не в состоянии сказать, что главенствует — разум или тело, или же они просто сосуществуют.
* См.: Jung C.G. Synchronicity: An Acausal Connecting Principle// C.W.— Vol.8 Русский пер. К. Г. Юнг. Синхронность. К. 1997.
Д-р Лоуренс Дж. Бэндит:
Мне не совсем понятно, в каких случаях инвазия становится патологической. Вы предположили в первой части вашего сообщения, что это происходит тогда, когда инвазия становится привычной Чем же патологическая инвазия отличается от образов художественного вдохновения и творческих идей?
Профессор Юнг:
Между художественным вдохновением и инвазией нет абсолюта никакой разницы. Это одно и то же, и как раз поэтому я избегаю слова "патология". Я никогда не назову художественное вдохновение патологией, ибо, на мой взгляд, это совершенно нормальное состояние В этом нет ничего плохого, ничего выходящего за пределы нормы Вследствие этого я делаю исключение и для инвазии. К счастью, человек устроен так, что вдохновение приходит внезапно и не столь часто но все же приходит. И вот поскольку ясно, что патологические явления происходят в принципе таким же образом, мы вынуждены где-то провести грань. Предположим, что вы все занимаетесь психиатрией я рассказываю вам случай одного человека, и вы все уверены, что of душевнобольной. Однако я могу вам возразить, сказав, что раз ему удалось мне все толком объяснить, раз у нас с ним возник контакт, о! вовсе не сумасшедший. Сумасшествие — это весьма относительное понятие. Например, если негр ведет себя специфическим образом говорим: "Ну что с него возьмешь, это же негр".— но когда точно так же поступает белый человек, мы говорим: "Он с ума сошел",— ибо на наш взгляд, белый человек так себя вести не может. От негра чего-то подобного уже ожидают, а от белого — нет. Быть сумасшедшим — это социальное понятие; для того чтоб распознать ментальные расстройства, мы пользуемся социальными мерками. Например, печь идет о каком-то своеобразном человеке, который ведет себя непредсказуемым образом и выдвигает странные идеи; случись ему жить, в маленьком городке где-нибудь во Франции или в Швейцарии, про него скажут: "Оригинальный парень, один из самых оригинальных обитателей нашего местечка". Но окажись он на Харли Стрит *, и выяснится, что перед вами — безумец. Или другой пример: вы считаете человека оригинальным художником, но если вдруг он станет работать кассиром в банке, у банка будут неприятности, и все сразу же скажут, что этот парень — ненормальный. Но все это чисто социальные соображения. Нечто подобное мы можем наблюдать в психиатрических клиниках. Причина того, что больницы забиты до отказа, отнюдь не в абсолютном возрастании числа душевнобольных — мы просто перестали мириться с теми, кто не соответствует норме, хотя все же приходится признать, что сейчас сумасшедших больше, чем прежде. В юности я знавал людей, которые, как я сейчас понимаю, были просто шизофрениками. Мы же говорили: "Дядюшка такой-то — большой оригинал". В моем родном городке было несколько слабоумных, но о них никогда не говорили: "Он полный осел" — или что-то в этом роде, а, наоборот, говорили: "Он — просто прелесть". Точно так же некоторых идиотов называют "кретинами" (это идет от французского "il est bon chretien" **). Вряд ли к этому можно что-то добавить, разве что признать, что все они действительно добрые христиане.
*"Harley Street" — улица в Лондоне, на которой расположены кабинеты преуспевающих врачей, поэтому данное сочетание имеет переносное значение: врачи, медицинская профессия.
**Он добрый христианин.
Председательствующий:
Дамы и господа, я считаю, что нынешним вечером мы должны избавить профессора Юнга от дальнейших трудов и выразить ему глубокую благодарность.