А. Гуггенбюль-Крейг
Брак умер - да здравствует брак

Сексуальность и индивидуация

Для того чтобы оценить роль сексуальности и ее возможные проявления в браке, необходимо несколько расширить сферу рассмотрения данного феномена, к сожалению, современные, популярные подходы к сексуальности для этой цели не годятся. Например, попытка увязать сексуальность только с наслаждением проблему явно не исчерпывает. Сексуальность столь привлекательна, что воображение людей занято в основном сексуальными фантазиями. Кроме того, данный феномен издавна волновал мыслящих людей. Едва ли такое внимание можно объяснить удовольствием. Человеческая сексуальность обладает тревожными и захватывающими чертами. Тот факт, что в древности на Востоке существовала храмовая проституция, свидетельствует не о том, что в те далекие времена люди полагали, что сексуальность — это нечто "естественное" и приятное, а скорее о том, что, по их мнению, несравненная нуминозность данного переживания позволяла совершать сексуальные действия даже в храме.

Сексуальность — это не только одна из форм межличностных отношений, как правило, отношений между мужчиной и женщиной, поскольку большая часть сексуальных фантазий никак не связана с какими бы то ни было межличностными отношениями и может ориентироваться на вымышленные персонажи.

Не следует рассматривать сексуальность и как чистое удовольствие, подобное удовольствию от приема пищи и вкусных напитков. Ни инстинкт продолжения рода, ни наслаждение, ни межличностные отношения не в силах объяснить, почему существует огромное число вариаций сексуальной жизни и фантазий.

Фрейд предпринял замечательную попытку истолковать высшую душевную деятельность человека, связанную с искусством, религией и т. п., пользуясь понятием сублимированной сексуальности. Мы рискнем не согласиться с мэтром и поставить вопрос следующим образом: можно ли интерпретировать сексуальность как выражение индиви-дуации или религиозных устремлений? Действительно ли грубые, сексуально окрашенные молитвы средневековых монахинь являются выражением фрустрированной эротики? Связаны ли современные шлягеры и старые народные песни, в которых с чувством поется о любви и разлуке, только с нереализованными сексуальными желаниями подростка или же они — одна из форм процесса индивидуации?

Сексуальность связана с индивидуацией. В задачи индивидуации входит контакт с личной, коллективной и архетипической тенями, со "злом", с "внутренним убийцей и самоубийцей". Другая, не менее важная задача индивидуации — контакт мужчины со своей женской (анима), а женщины — со своей мужской (анимус) ипостасями. Конфронтация с заключенными в своей собственной психике аспектами другого пола предоставляет индивиду возможность осознать амбивалентности души и бытия, мужчины и женщины, человека и Бога, добра и зла, сознательного и бессознательного, рационального и иррационального. "Conjunctio oppositorum", единство противоположностей,— один из многих символов индивидуации.

Юнг всегда подчеркивал значение сновидений, воображения, религии и художественного творчества в процессе индивидуации. Подобные медиуматические переживания способствуют индивидуации. В них заключены живые символы, обусловливающие развитие и изменение индивида. Существует тенденция монополизирования символов небольшой группой высокоинтеллектуальной и образованной элиты. В качестве иллюстрации сказанному можно привести пример греческих богов и символов христианства. Древнегреческий пантеон олицетворяет архетипы, т. е. абстракции, но эллины относились к ним как к реальности, воспринимая каждого бога как подлинную, существующую личность. Когда люди античного мира стали воспринимать богов сознательно, относиться к ним как к символам, их боги моментально утратили значительную власть над духовной жизнью большинства людей. Точно так же обстоит дело в психологии. Аналитики постоянно допускают одну и ту же ошибку, пытаясь интерпретировать сновидения как предсказание, конкретизируя послание, заключенное в сновидении и не толкуя его как символ. Поэтому если человек видит во сне, например, мать, то зачастую этот образ трактуют буквально, забывая, что мать в сновидении скорее всего — символ материнства, а не олицетворение земной матери сновидца.

Греки почитали своих богов и приносили им жертвы, тем самым они получали возможность в полной мере ощутить архетипические компоненты своей души, проецируя их на божество. Процесс индивидуации вообще очень часто протекает через проекции. Средневековые алхимики видели аналогию между психическим развитием человека и химическими процессами, будь это реально существующие или предполагаемые реакции. Однако непосредственное восприятие реальности богов и алхимических символов ограничивает индивидуацию. К. Г. Юнг постоянно подчеркивал необходимость отказа от проекций. Только при этом условии сновидения, фантазии и активное воображение становятся подлинными медиумами процесса индивидуации.

Индивидуация нуждается в живых символах. Но где сегодня можно обнаружить живые, действенные символы, которые могли бы сравниться с древнегреческими богами и алхимическими процессами? Отвечая на этот вопрос, мы сталкиваемся с новым пониманием сексуальности. Сексуальность не идентична инстинкту размножения и не исчерпывается человеческими отношениями или наслаждением. Сексуальность во всех своих вариациях может быть истолкована как ин-дивидуационная фантазия, символические образы которой живы и действенны до такой степени, что даже влияют на физиологическое состояние индивида. И, кроме того, подобные символы — достояние не только академической элиты, но и всех людей без исключения.

Какие перспективы открываются перед мужчиной, вступившим в контакт с женским началом? С одной стороны, брак или связь с женщиной, с другой стороны, сексуальные фантазии, направленные, разумеется, не на продолжение рода, человеческие отношения или наслаждение, а на конфронтацию с анимой, с женским началом, заключенным в психике мужчины и окружающим его в реальности. У женщин все обстоит так же за тем лишь исключением, что объектом конфронтации оказывается анимус, начало мужское.

Сексуальные фантазии большинства мужчин и женщин более необузданны и причудливы, чем их реальная сексуальная жизнь. К несчастью, аналитики и психологи зачастую высокомерно реагируют на такие фантазии и бывают склонны считать их патологией. На особенно яркие и необычные сексуальные фантазии пациентов психологи, как правило, реагируют следующим образом: "Этот молодой человек (или эта молодая женщина) еще не способен к межличностным отношениям, поскольку продолжает оставаться жертвой противоестественных сексуальных влечений". Обсуждая случай из практики с коллегой, аналитик может сказать, например, такое: "Мой пациент адресует свои необузданные сексуальные фантазии образу одной своей знакомой. А все потому, что ему еще не достает нежности". Часто приходится слышать, что какой-нибудь пожилой мужчина страдает от старческой похотливости. В этом контексте часто используется выражение "бегство в фантазии". Такое снисходительное отношение к фантазиям, которые воспринимают как патологию, разрушительно влияет на психику пациента. Индивидуация протекает не только в проекциях, в межличностных отношениях и путем логических рассуждений, но и через живые символы, связанные с духовным и телесным и целиком захватывающие человека.

Необходимо подчеркнуть, что сексуальная жизнь, и прежде всего ее проявление в фантазиях, представляет собой интенсивный процесс индивидуации, выраженный в символах. Поэтому к подобному развитию следует относиться с уважением. Считать, что этот феномен примитивен и, хотя и имеет определенное символическое значение, представляет собой всего лишь сублимацию, которая в дальнейшем переживается на более высоком уровне,— значит отказаться от психологической позиции. Следует, конечно, учитывать, что речь здесь не идет о дикой, необузданной сексуальности, о которой писал Вильгельм Райх. Сексуальная жизнь и в особенности фантазии на эту тему с ее бесчисленными загадками и прелестями — только один из медиумов индивидуации, однако это не медиум, который par excellence (по преимуществу) продвигает процесс индивидуации.

Предположение о том, что самые странные сексуальные фантазии и действия часто связаны с индивидуацией, а следовательно, с благом, обосновывается следующими примерами.

Однажды я лечил студента-фетишиста, который был задержан полицией по обвинению в воровстве женского нижнего белья. Тогда я еще только начинал практиковать как психиатр. Я пытался раскрыть определенные психодинамические связи, скрывавшиеся за очевидным поведением молодого человека и тем самым помочь ему. На одном из сеансов он торжествующим голосом зачитал мне то место из "Фауста", где описывается, как Фауст встречает Елену. После долгих поисков герой оказался наконец лицом к лицу с самой совершенной женщиной на свете, с прекрасной Еленой, а когда она исчезла, у него в руках остался ее платок.

"Женщины — и без того лишь символ,— объяснил мне студент.— Вероятно, переживания от контакта с женской сущностью глубже, если человек обладает лишь предметом женской одежды, объектом, который символизирует женщину. По крайней мере, подобный человек никогда не забывает, что фантазия значима не менее, чем реальность". В каком-то смысле этот пациент был прав. Он не сводил сексуальность ни к инстинкту размножения, ни к чистому удовольствию, ни к отношениям между людьми Он понимал ее как нечто символическое.

Благодаря ему мне стало ясно, что сексуальность необходимо понимать иначе, чем я делал это до сих пор. Я стал задумываться над тем, что сексуальные отклонения пародоксальным образом чаще соответствуют феномену сексуальности, чем так называемая норма. Хочу еще раз повторить: понятия "нормального" и "ненормального" в сексуальной сфере утратили свое значение. Индивидуация дает нам ключ к самой сексуальности, а не к понятиям нормальности и ненормальности.

Необходимо испытать потребность в индивидуации, осознать темную и деструктивную часть самого себя. Это может произойти — наряду с многими другими возможностями — посредством сексуальных медиумов. Речь идет не о том, что всех нас должны вдохновлять фантазии маркиза де Сада или Леопольда Захер-Мазоха, а о том, что фантазии такого рода следует понимать как символическое выражение процесса индивидуации, который разворачивается в сфере сексуальной мифологии.

Одно время моей пациенткой была женщина-мазохистка, склонная к самобичеванию. В лечении наблюдался некоторый прогресс: она прекратила истязать себя и подавила свои мазохистские фантазии. Однако у нее появились необъяснимые головные боли, очень мешающие ее работе. Пациентка была негритянкой и в ее среде видения считали чем-то само собой разумеющимся. Ей привидился Моисей, призывающий ее возобновить самобичевания. Он сказал, что если она откажется, то египтяне убьют его. На основе данного видения женщина соорудила сложную теорию, отчасти опиравшуюся на известные ей ритуалы мексиканских христиан, о том, что ее помощь страдающему миру, ее миссия, заключается в мазохистских действиях. Стоило ей снова предаться мазохистским фантазиям, головная боль исчезла, а психическое состояние нормализовалось. Данный пример свидетельствует о многом.

Феномен садо-мазохизма всегда изумляет психологов. Как могут совмещаться удовольствие и страдание? В понимании многих психологов и психоаналитиков мазохизм — это нечто совершенно бессмысленное: мазохисты не способны переживать удовольствие от истязаний в реальности и довольствуются только фантазиями или безопасными инсценировками. Однако это не совсем верно и, кроме того, относится по большей части к сексуальным отклонениям. Действительная сексуальная жизнь вообще редко полностью соответствует фантазиям. Но известно, что существует множество мазохистов, которые не только мечтают об унижениях и страданиях, но и с радостью их испытывают в реальности.

Мазохизм играл огромную роль в Средние века, когда бичующиеся наводняли города и деревни. Святые занимались самобичеванием и умерщвлением плоти, монахи и монахини рассматривали подобное страдание как упражнение в религиозном рвении. Стремление современной психиатрии истолковать данный коллективный феномен как выражение перверсивной и невротической сексуальности не выдерживает критики. Объяснение данному феномену дает понятие индивидуации. Вероятно, страдания вообще характерны для человеческой жизни, с ними приходиться мириться, несмотря на то, что подчас они бывают невыносимыми. Даже святые с трудом мирились с тем обстоятельством, что мир преисполнен страданий, душевных и физических. Одной из труднейших задач процесса индивидуации является новое отношение к страданиям, радости, боли и удовольствию, божественной милости и гневу. Данные противоположности символически объединяются в рамках мазохизма. Мазохист мирится с жизнью до такой степени, что способен с радостью испытывать боль. Таким фантастическим способом мазохист переживает столкновение с величайшими противоречиями бытия.

Важную роль в сновидениях и фантазиях женщин играют изнасилования; часто они являются предметом навязчивых страхов. Возмутительная или привлекательная, в любом случае фантазия об изнасиловании имеет огромное значение для понимания женской психологии. Изнасилование — одна из значительных тем греческой мифологии и изобразительного искусства. Вероятно, мотив изнасилования символизирует грубое преодоление анимы анимусом. В процессе своей психотерапевтической практики я замечал, что фантазии об изнасиловании, воспринятые пациенткой как психологическое приобретение, как живой символ, который нельзя оставить без внимания, способствовали развитию женщины и часто направляли их по пути иинди-видуации, т. е. к выздоровлению.

Пожалуй, становится очевидной насущная необходимость освобождения от штампов "нормальности", которые, по сути, не что иное, как судорожное усилие сохранить привилегии за так называемой нормальной сексуальностью. Таким образом, подлинное понимание становится невозможным. Большинство человеческих сексуальных фантазий человечества с точки зрения нормальности, мягко говоря, своеобразны. Нельзя претендовать на понимание психологического феномена, объявляя значительную его часть ненормальной или патологической.

Надо сказать, что так называемые перверсии — необходимый компонент в понимании сексуальности, одна из сложнейших вариаций которой — мазохизм. Мазохизм почти всегда дублируется садизмом. Существует даже двойное понятие— садо-мазохизм. Мазохизм является камнем преткновения для психологии, ограниченной биологической моделью и полагающей, что такой подход в состоянии объяснить психическую жизнь посредством механизмов переживания. Существуют определенные моральные представления, которые мешают понять данный феномен, но примечательно то обстоятельство, что садизм менее сложная проблема, чем мазохизм.

Прежде всего несколько терминологических пояснений. Традиционно понятие "садизм" связывается с чувством сексуального удовольствия, которое возникает в процессе причинения физических или душевных страданий партнеру или при наблюдении за подобными действиями. Садизм в широком смысле этого слова означает жестокость, иными словами, то же самое удовольствие от причинения страданий, которое, однако, не обязательно должно носить сексуальный характер. Под моральным садизмом понимается склонность получать радость от психологического насилия. Агрессия, которую зачастую путают с садизмом,— другой феномен, подразумевающий наличие способности радоваться, побеждая и преодолевая противника. Агрессия в этом смысле есть необходимый инстинкт выживания. Говоря об агрессии, мы, безусловно, имеем в виду не причинение боли ближнему, а убедительное самоутверждение. В связи с тем, что садизм зачастую путают с биологически оправданной агрессией, возникает иллюзорное впечатление, что данный феномен интерпретировать проще, чем мазохизм. Удовольствие от чужих мучений получают очень многие люди, и качество это встречается гораздо чаще, чем непосредственно сексуальный садизм, хотя, разумеется, и в "нейтральной" жестокости очень часто на заднем плане проступает сексуальный мотив. Жестокость — феномен древнейший и очень стойкий, жестокость присуща воображению современного человека, царит в кинофильмах и других произведениях искусства. Римляне, цивилизация и культура которых составляет основу западного мира, никогда не испытывали смущения перед жестокостью. Когда у них появлялось желание поразвлечься, они бросали рабов и осужденных на растерзание хищникам; в том случае, если в ремарках или в тексте пьесы упоминалось распятие, на театральных помостках устанавливали настоящий крест и действительно распинали какого-нибудь преступника.

Известно, что русский император Петр I предлагал гостям в качестве развлечения полюбоваться на отсечение головы. Будучи французской принцессой, юная Мария Стюарт часто наблюдала, как гугенотов истязали до смерти, не отрываясь от десерта. Публичные казни всегда были большими народными праздниками, и бабушки спешили поднять на плечи своих маленьких внучат, чтобы те смогли получше рассмотреть происходящее. Об ужасах Второй Мировой войны говорить не приходится.

Жестокость, связанная с желанием сексуального удовольствия,— давно известный и подробно описанный в литературе феномен. Маркиз де Сад, французский писатель XVIII в.,— фигура, говорящая сама за себя. Но большая часть садистической сексуальности разворачивается в фантазиях и сновидениях; именно в рамках садизма проявляются психические компоненты, играющие чрезвычайно важную роль в развитии индивида.

Отчасти садизм можно трактовать как выражение деструктивных аспектов личности — "внутреннего убийцы". Радость от разрушения является специфической чертой человека. Решение вопроса о принадлежности удовольствия от разрушения самой человеческой сущности или области ошибочного развития (хотя я скорее выбираю первое) в наши задачи не входит. В любом случае деструктивность — это психологический феномен, с которым приходится сталкиваться каждому человеку. В этом смысле радость от разрушения, от уничтожения имеет место и в сексуальной сфере.

Деструктивность и самодеструктивность взаимосвязаны. Поэтому нет ничего удивительного в том, что садизм и мазохизм всегда сопровождают друг друга; уничтожающий себя убийца — ядро архетипической тени, человеческой деструктивности, которую нельзя свести ни к чему другому.

Другим компонентом садизма является опьянение властью. Оно выражается в сексуальном удовольствии от полного подчинения партнера, от игры в кошки-мышки.

Кроме того, в рамках садизма партнер низводится до уровня чистого объекта. В садистских фантазиях большую роль играет связывание партнера и холодное, заинтересованное наблюдение за его поведением. Партнер превращается в вещь, реакции которой оказываются поводом для игры.

Превращение партнера в объект играет значительную роль в сексуальных отношениях, хотя в этом не торопятся признаваться. Ведь в идеале требуется, чтобы сексуальные и другие человеческие отношения всегда были отношениями двух равноправных партнеров. В противном случае, если партнер превращен в объект вне зависимости от целей такой метаморфозы — желания получить удовольствие или с интересом понаблюдать за ним,— отношения, по общему мнению, становятся нездоровыми.

На мой взгляд, такое мнение — предрассудок. Любые отношения всегда, помимо всего прочего, предполагают объективирование (превращение партнера в объект). Одному из участников отношений всегда необходимо рассматривать своего партнера предметно, объективно, переживая вместе с тем полную идентификацию со своим визави, но не желая отказываться от холодного объективного наблюдения. Без объективирования межличностные отношения оставались бы хаотичными и рискованными. На бракоразводных процессах или в их преддверии часто приходится слышать от одного из супругов: "Я так любил/а ее/его, а теперь я просто не узнаю этого человека, он стал другим, он совершенно изменился". Это разочарование, это изумление проявляется прежде всего в отношениях, в процессе которых партнер старательно избегал объективирования.

Таким образом, садизм является выражением деструктивности, власти и объективирования в сексуальной сфере.

Я считаю нужным указать на индивидуационный характер сексуальности, а вовсе не ставлю себе задачу пропагандировать сексуальные перверсии. Обширная игровая область человеческой сексуальности, проявляющаяся в сексуальных фантазиях, может быть истолкована не только как патология.

Наиболее ярко индивидуационный характер сексуальности проявляется, конечно же, в интенсивном эротическом сближении мужчины и женщины, в их кратковременном экстатическом слиянии в половом акте. Это постоянно и глубочайшим образом потрясающее человека переживание нельзя интерпретировать только как биологическую копуляцию. Такое мощное событие, характерное духовным и физическим слиянием мужчины и женщины, следует истолковывать как выраженный в реальности символ "mysterium conjunctionis" (таинства воссоединения), конечной цели индивидуации. Даже алхимики рассматривали символический образ сексуальной связи короля и королевы как венец своего труда. Половой акт знаменует собой преодоление всех господствующих в нашем сознании барьеров непонимания, противоположности и несовместимости. Мужчина и женщина, отчасти противоположные, отчасти вообще несовместимые существа, наконец дополняют друг друга, совмещая в акте любви все амбивалентности, полярности и прорехи в ткани бытия. Очарование полового акта именно в этом, а не в перспективе размножения, которую он открывает. Такой акт намного шире, чем выражение теплых личных отношений между данным мужчиной и данной женщиной. Он — символ сил, намного превосходящих личное, в том числе личные отношения. Именно поэтому в описаниях религиозных переживаний часто фигурируют эротические образы, когда мистическое единение с Богом изображается как экстаз, как захватывающий акт любви. В этом смысле большинство любовных историй мира, лирические стихотворения, песни и т. д. следует понимать не только как выражение эротических аспектов бытия, но и как религиозный символ.

Фрейд убедительно продемонстрировал, что подавляющее число частных сексуальных влечений сводится в процессе полового акта к одному большому, совокупному переживанию. Из яркого и чарующего многообразия сексуальных влечений в половом акте возникает одно-единое и значительное событие.

Сексуальная жизнь и эротические фантазии потому так богаты и многообразны, что посредством этих живых символов переживается любая возможная вариация психического развития. Подобно Юнгу, который интерпретировал своеобразные фантазии алхимиков как символы духовного развития и индивидуации, мы можем сейчас проследить процесс индивидуации в сексуальной жизни с ее "отклонениями". В этом отношении величие Фрейда несомненно. Хотя он ошибочно полагал, что сексуальность можно описать только в рамках биологической модели, и верил, что нашел в ней первопричину человеческого поведения, он все же подходил к исследованию данного феномена с разных позиций. В полной мере оценить значение фрейдовского психоанализа можно только в рамках аналитической психологии. В процессе анализа Фрейд столкнулся с феноменом сексуальности и, будучи ошеломленным этим, почти вопреки самому себе создал современную сексуальную мифологию, часть которой — образ полиморфно-перверсивного ребенка, аспекты которого присутствуют в психике каждого индивида, хотя некоторые из них вытесняются и продолжают теневое существование в сновидениях и бессознательных, латентных фантазиях. Образ полиморфно-перверсив-ного ребенка имеет много общего с понятием самости юнгианской психологии, символом духовной цельности, божественного стержня человеческой личности, который вмещает все перспективы и противоречия психики.

В данной главе речь шла о возможном символическом значении сексуальной жизни и ее отклонений, которые можно в полной мере понять только в рамках процесса индивидуации. Речь идет о чувстве стыда и стремлении к тайне. Сексуальную жизнь, подлинную или воображаемую, большинство из нас хранит в тайне. Сексуальные образы, проявившиеся в сновидениях пациентов и истолкованные терапевтом, теряют, как правило, свою значимость и силу. С точки зрения полового инстинкта, наслаждения и межличностных отношений, такая потребность в тайне едва ли понятна. Однако тайна и интимность суть свойства души и процесса индивидуации. Время от времени этот процесс должен приводить к буре, образно говоря, в закрытом сосуде, и никто и ничто не должно препятствовать этому.