В своих основных трудах, написанных за тридцать четыре года, Юнг удивительно последователен в вопросах, касающихся отношений переноса. Главные изменения в его взглядах были обусловлены постоянным углублением и обогащением его первоначального инсайта. Отдельным исключением является лишь ценность переноса, говоря о которой Юнг проявляет совершенно несвойственную ему черту — противоречить самому себе.
Во всех своих трудах Юнг настаивает на том, что личностную, инфантильную составляющую неврозов, которая проявляется в переносе, следует прежде всего рассматривать редуктивно. В ранних публикациях, посвященных теме переноса, он утверждает, что инфантильная компонента невротической личности должна быть тщательно проработана и главный смысл решения этой проблемы заключается в анализе переноса1.
В статье "Терапевтическая ценность освобождения от напряжения" Юнг пишет о том, что редуктивный анализ — это самый подходящий метод для анализа личностной компоненты переноса.
Доктор должен исследовать истоки невроза так глубоко, как только это возможно, чтобы создать основу для последующего синтеза. В результате редуктивного анализа пациент отказывается от своей ложной адаптации и приходит к тому, с. чего ему приходилось начинать свою жизнедеятельность2.
В своей работе "Два эссе по аналитической психологии" Юнг добавляет, что разрешение конфликтов младенческого возраста имеет первостепенное значение и предшествует анализу коллективного бессознательного.
Говоря о коллективном бессознательном, мы сталкиваемся с проблемой, которая уже полностью решена в практическом анализе людей молодых или тех, кто слишком долго оставался в инфантильном состоянии. Где бы ни проявлялись образы отца и матери, они должны быть преодолены... в противном случае нам лучше вообще отказаться от упоминания о коллективном бессознательном... Но как только побеждены родительские переносы и юношеские иллюзии,... тогда у нас есть все основания перейти к обсуждению и этих вопросов3.
По мнению Юнга, редуктивный анализ — это верный способ преодоления инфантильного отношения к родителям.
В переносе проецируются все разновидности инфантильных фантазий. В результате редуктивного анализа они должны быть притуплены или вовсе разрушены, а этот общеизвестный феномен носит название "разрешение проблемы переноса"4.
Опыт показывает, что эта проекция [прошлых изначальных отношений] продолжает сохраняться со всей существовавшей ранее напряженностью... тем самым создавая зависимость, полностью соответствующую изначальным инфантильным отношениям, при наличии тенденции по пунктам перечислять врачу все детские переживания. Иными словами, невротическая, вынужденная приспособленность пациента к жизни теперь переносится на врача. Фрейд, первый распознавший и описавший этот феномен, использовал для его названия термин "невроз переноса"6.
Подход Юнга отличается от подхода Фрейда тем, что делает акцент на том, что ценность переноса и редук-тивного метода определяется конкретной целью. Кроме того, Юнг отмечал архетипические аспекты переноса, описал множество архетипических проекций и указал на конкретные технические приемы анализа архетипического переноса. Кроме того, Юнг развил метод интерпретации, названный им синтетическим или конструктивным. Этот новый метод не заменил редуктивный анализ, а лишь дополнил его.
Юнг отмечал целевое назначение переноса еще в 1913 году, комментируя, что инфантильный перенос должен обязательно быть разрешен, ибо его разрешение соответствует "стремлению человека к тому, чтобы стать индивидуальностью"7. В той же работе Юнг подвергал критике чисто причинную точку зрения на перенос, относя его к психологическим императивам, похожим на те, которые заставляют птицу вить гнездо8.
В работе "Трансцендентная функция", написанной в 1916 году, Юнг сделал первую попытку сформулировать обобщенный взгляд на психодинамические процессы, характерные для аналитического лечения. Под трансцендентной функцией Юнг понимал бессознательное стремление пациента выработать новую установку, соединяя сознание и бессознательное. Когда содержание бессознательного, компенсирующее одностороннюю сознательную установку, проецируется на аналитика, в переносе содержится трансцендентная функция. Поэтому, считал Юнг, фантазии переноса следует понимать не просто "в конкретно-редуктивном смысле, а скорее — в конструктивном"9.
К 1921 году юнговские концепции неврозов и переноса стали более телеологически ориентированными. Он писал: "Пациент должен обладать способностью не только видеть причину и источник своего невроза, но и видеть закономерную психологическую цель, к которой стремится"10. Перенос, содержит "творческий элемент, цель которого — найти конкретный путь выхода из невроза"11.
В работе "Два эссе об аналитической психологии" Юнг продолжает развивать идею о собственной целенаправленности невроза, цель которого заключается в создании нового равновесного состояния личности через осознание бессознательного содержания. При этом он добавляет, что пациент переносит на аналитика не просто воспоминания прошлого, а специфические элементы, необходимые для своего развития12. Так, например, в "Тавистокских лекциях" Юнг приводит такой сон одной из своих новых пациенток:
Она попала на швейцарскую границу. Это происходило в дневное время. Она увидела домик таможни. Перейдя границу и войдя в здание, она встретила швейцарского таможенного чиновника. Перед ней шла какая-то женщина; она позволила ей пройти, и затем наступила ее очередь. У нее была всего лишь маленькая сумка, и она рассчитывала пройти незамеченной. Но, посмотрев на нее, таможенник спросил: "Что у вас в сумке?" Она ответила: "О, ничего особенного", — и открыла сумку. Он запустил туда руку и вытащил из сумки нечто; оно стало увеличиваться, становясь все больше и больше в размерах, пока не превратилось в две застеленные постели".
Юнг понял, что в сновидении пациентки именно он был швейцарским таможенником, и одна из целей переноса заключалась в оказании ей помощи в разрешении ее конфликтов, связанных с браком, которые нашли символическое отражение в образе двух постелей.
С терапевтической точки зрения важно получить целостное представление не только об объективной ценности проецируемого содержания, но и о его субъективной и проспективной ценности. В Тавистокских лекциях Юнг отмечал, что каждому конкретному пациенту необходимо не только понимать, как плохо относились к нему его мать и отец, но и то, как он повторяет это поведение по отношению к самому себе и окружающим14.
Наконец, в 1946 году Юнг пришел к заключению, что появляющееся в переносе содержание фантазий можно понимать или редуктивно, или символически как духовное выражение инстинктов1 .
Вместе с целевой концепцией переноса Юнг развивал связанные с ней идеи относительно компенсации, эмпатии и отношений между людьми.
Компенсация — это механизм, при помощи которого происходит автоматическая саморегуляция психики. Если вследствие сопротивления или чрезмерного подавления эго-сознание становится слишком односторонним, то развивается невроз. Информация, компенсирующая сознательную установку, приобретается через специфические симптомы. Перенос, подобно неврозу, представляет собой попытку самоисцеления, выражая стремление психической системы к равновесию.
В "Тавистокских лекциях" Юнг приводит пример "сверхкомпенсации" в случае с исключительно интеллектуальной пациенткой, защитные механизмы которой изолировали ее от взимоотношений с окружающими. У этой пациентки развился на Юнга сильный эротический перенос. Юнг его понимал так: бессознательное пациентки создало этот перенос, чтобы помочь развитию ее подчиненной, не находящей себе выхода чувственной сферы16.
Кроме того, компенсация может информировать аналитика о наличии бесполезного контрпереноса. Во время работы с этой женщиной Юнгу приснился следующий сон:
Я шел по проселочной дороге через долину, освещенную вечерним солнцем. Справа, на крутом холме, был замок, и на балюстраде его башни находилась женщина. Желая ее получше рассмотреть, я запрокинул голову так, что в моей шее что-то хрустнуло. Даже во сне я узнал в этой женщине свою пациентку17.
Этот сон дал возможность Юнгу прийти к осознанию того, что он фрустрирован сопротивлением этой женщины. Его защитный контрперенос обесценивал пациентку. Сон компенсировал это обесценивание так, что в нем Юнг глядел на пациентку снизу вверх.
Эмпатия является второй выделяемой Юнгом, целенаправленной компонентой переноса. Пациент пытается найти в личности аналитика нечто такое, что позволило бы ему ощутить с ним гармонию в своем стремлении установить с аналитиком хорошие отношения, по сравнению с теми, в которые ему приходилось вступать раньше. Целью такой эм-патии является приспособление. Пациент предполагает, что у аналитика существует правильное отношение к жизни, и потому идентификация с ним позволит ему разрешить свои собственные конфликты18.
У нас. есть все основания полагать, что Юнг, будучи проницательным аналитиком, вовсе не был сторонником идентификации пациента со своими фантазиями о том, как аналитик мог бы решить его ту или иную проблему. Несомненно, Юнг имел в виду нечто совсем иное, а именно: попытки пациента исцелиться через эмпатию, позволяющую ему идентифицироваться с положением аналитика, имеют законное основание, что фактически означает его идентификацию с намерением аналитика сделать бессознательное содержание сознательным. В этом смысле взгляд Юнга на исцеляющую силу эмпатии можно рассматривать в качестве первой формулировки концепции интроективной идентификации. Конечно, эта попытка адаптации может оказаться тщетной, если у аналитика по отношению к бессознательному существует защитная установка.
Юнг пришел к выводу, что характерная черта невроза заключается в том, что человек считает для себя труднодостижимыми здоровые человеческие отношения. Один из целенаправленных аспектов переноса как раз и проявляется в бессознательной попытке пациента установить такие отношения. Естественно, любая подобная попытка обречена на провал, ибо пациент моментально включает аналитика в патологическую семейную ситуацию. Проекция пациента превращает аналитика в отца, мать или какую-то иную значимую для него фигуру, позволяющую воскреснуть инфантильным отношениям. Но в то же время аналитик находится вне семейного окружения, а значит, может найти выход из этой динамики.
По мере постепенного устранения инфантильной проекции, для пациента проясняется его потребность в здоровых отношениях. Аналитик становится для него объектом, с которым устанавливаются чисто человеческие отношения, в которых каждый человек занимает свое законное место. Вот что по этому поводу пишет Юнг:
Естественно, такая возможность отсутствует до тех пор, пока не будут осознаны все проекции; следовательно, их прежде всего остального необходимо подвергнуть редук-тивному анализу, не упуская, разумеется, из виду того обстоятельства, что у человека не выходит из головы правомерное и очень важное скрытое требование к личным отношениям19.
К вопросу, касающемуся важности отношений переноса, Юнг вернулся в работе "Психология переноса", где он предположил, что отношения человека с окружающими оказываются одним из необходимых условий индивидуации. Для проецирования содержания бессознательного человеческому эго необходим другой человек, и лишь тогда может произойти осознанное соединение.
Человеческое существо, не связанное отношениями с другими людьми, утрачивает целостность, поскольку ее достижение возможно только через душу, а душа не может существовать без своей другой стороны, которая всегда находится в "Ты"20.
Практически с самого начала Юнг поставил вопрос о том, что происходит с. высвобождающейся энергией в процессе устранения проекции переноса с аналитика и разрешения переноса. Юнг чувствовал, что эта энергия не может быть сознательно сублимирована и предостерегал терапевтов от попыток ее направлять, прибегая к внушениям и советам. По его мнению, энергия имеет свой собственный градиент, и потому сама найдет себе наилучшее применение.
Сначала Юнг сделал предположение, что это применение может быть связано с некой внешней адаптацией. Он полагал, что для большинства пациентов, в особенности тех из них, которые не достигли среднего возраста, главная причина неврозов заключалась в избегании адаптации к внешней жизни. Вся имеющаяся энергия, высвобождаемая в процессе редуктивного анализа, устремится к объекту или проблеме, которые существуют во внешнем мире.
В работе "Два эссе по аналитической психологии" Юнг впервые высказал идею о существовании архетипического переноса. Он обнаружил, что в ряде не совсем обычных случаев высвобожденное в результате редуктивного анализа либидо не способствует новой внешней адаптации, а выбирает собственное направление к коллективному бессознательному, при этом активизируя архетипы, которые впоследствии проецируются в переносе. Идеи, сформулированные им несколько позже, молено разделить на две взаимосвязанные гипотезы. Во-первых, перенос архетипичен, и в этом смысле на аналитика проецируется^одержание коллективного бессознательного; во-вторых, для переноса характерно целенаправленное развитие в отношении индивиду-ации, а это значит, что процесс переноса сам по себе является архетипичным.
Юнг приводит множество убедительных примеров из клинической практики, подтверждающих его первоначальную гипотезу. Однако его идея о целенаправленности переноса держалась на одном, довольно тонком, замутненном контрпереносом, случае женщины с сильно заряженным позитивным отцовским комплексом. Она идеализировала Юнга, и в ее снах его образ разрастался до масштаба богоподобной фигуры отца, который нес ее, как ребенка. Юнг описывает следующий сон пациентки:
Ее отец (который в реальности был небольшого роста) стоял с. ней на вершине холма, на котором росла пшеница. По сравнению с ним она была совсем маленькой, и он ей казался похожим на великана. Отец поднял ее с земли и держал на руках, как маленького ребенка. На поле дул ветер, пшеница на ветру волновалась, а отец укачивал ее на руках.
Юнг удивлялся, почему с аналитической точки зрения ее бессознательное прочно удерживало идею его богоподобия. Эта связь скорее крепла, чем ослабевала. Тогда он пришел к выводу, что
бессознательное пыталось создать Бога из личности врача, как бы желая освободить видение Бога от вуали личностного, так что перенос на личность доктора был не более, чем неверно понятый частью сознания дурацкий трюк, разыгранный "так называемым здравым смыслом"?... Могло ли страстное стремление к Богу оказаться... высшим и подлинным смыслом той неуместной любви, которую мы называем "переносом"?22
Весьма спорно, подкреплял ли этот пример идею Юнга о том, что в переносе находит свое отражение процесс инднвидуации. Приходя к такому выводу, Юнг не принимал во внимание то обстоятельство, что у пациентки закончились деньги, и он продолжал ее анализ бесплатно"'3. Вне всякого сомнения, оно стимулировало появление в переносе пациентки фантазий, в которых его образ оказался преувеличенным. Этот идеализирующий перенос было невозможно ослабить, так как Юнг продолжал его подкреплять, относясь к пациентке так, будто она была ребенком. Таким образом, максимум, что можно извлечь об архетипическом переносе из примеров, приведенных в "Двух эссе по аналитической психологии", — это то, что архетипические образы появляются спонтанно и реактивно. Вместо доказательства идеи об автономной бессознательной индивидуации в отношениях переноса, можно, наоборот, оспорить, что таким образом Юнг подкрепил свою гипотезу о бессознательной коррекции контрпереноса аналитика через архетипические образы.
В своих более поздних работах Юнг представил дополнительный материал для обоснования идеи о том, что в отношениях переноса скрыто протекает процесс индивидуации. В "Тавистокских лекциях" он сравнивал перенос с изначальными переживаниями и утверждал, что оба процесса служат одной и той же функции — отделению энергии от родительских образов, способствуя ее переходу в следующую фазу развития. В этом смысле анализируемый, подобно герою, рождается дважды: один раз — от своих настоящих родителей, а затем, вследствие переноса, он переживает духовное возрождение, освобождаясь от родительских образов24.
Эта идея, где перенос рассматривается в качестве второго рождения, также нашла свое отражение в "Психологии переноса", где Юнг связывает цель переноса с развитием личности . Здесь он вновь приводит тезис, указывающий на перенос как на направленный архетипический процесс, целью которого является индивидуация. Анализируя иллюстрации в "Rosarium philosophorum", Юнг отмечает характерную параллель между алхимическими процессами и процессами переноса. Он убедительно показывает, что подлинный смысл алхимического деяния, поиск философского камня (lapis), — является проекцией инстинктивного стремления к целостности, так что потребность, лежащая в основе этого процесса переноса, не может быть ничем иным, как стремлением к внутреннему единению.
В "Тавистокских лекциях" Юнг впервые привел общий технический план анализа архетипического переноса. Аналитик должен прежде всего помочь пациенту отделить личное содержание от безличного, которые проецируются в переносе. Затем аналитику следует отстранить от себя безличные образы, чтобы четко определить личные отношения.
Однако в отличие от индивидуального переноса, который разрешается в процессе редуктивного анализа проекций, архетипические образы не могут бесследно раствориться, поскольку принадлежат к структурным элементам психики. Следовательно, должен быть растворен само действие проекции. Безличные образы, которые возвращаются пациенту, должны быть отделены от эго при помощи метода "объективации"26. Здесь Юнг ссылается на синтетический метод.
Синтетический метод состоит из двух компонент — амплификации символов и субъективного уровня интерпретации.
При появлении образов коллективного бессознательного происходит распад причинных и редуктивных процессов. Редуцируясь до чего-то личного, но проявляя при этом свою значимость при наличии подкрепления и амплификации, материал такого рода теряет всякий смысл. Архетипический образ начинает восприниматься как символ, предвосхищающий будущее развитие анализируемого. Синтетический метод служит именно для того, чтобы ухватить цель символа, развивая его значения в параллелях, проводимых аналитиком и пациентом.
"Этот процесс расширяет и обогащает изначальный символ", — пишет Юнг. "Тогда определенные линии психологического развития выделяют все, что изначально было одновременно индивидуальным и коллективным"27.
Двумя примерами синтетического метода могут служить амплификация и активное воображение.
Второй компонентой является субъективный уровень интерпретации. На этом уровне спроецированный на аналитика бессознательный материал, наряду с ассоциациями, связанными с этим материалом, рассматриваются не в качестве характерного аспекта объекта, а как склонности или характерные черты анализируемого. Интерпретирование на субъективном уровне можно применять и к личному" и к архетипическому материалу. И опять же, здесь следует исходить из предположения, что этот процесс является целенаправленным. В это время проецируется на аналитика бессознательный материал, так как пациенту необходимо его интегрировать.
Во взглядах на перенос Фрейда просматривается последовательность и эволюция. Сперва он рассматривал перенос как препятствие лечению, то есть в качестве сопротивления. Однако этот феномен неизбежно присутствует в аналитическом процессе, и аналитик должен научиться с ним работать. По мере продолжения Фрейдом своих исследований, он постепенно признал, что перенос также обладает огромной терапевтической ценностью. Он предоставлял пациенту возможность повторения в безопасной обстановке патологических переживаний, ставших основой его внутренних конфликтов. В таком новом для него окружении в ранних переживаниях могла найти свое проявление бессознательная мотивация нынешнего плохо приспособленного поведения. Перенос стал полем битвы, на котором разворачивалась война неврозов.
Во взглядах Юнга на ценность переноса такая последовательность и тенденция к развитию отсутствуют. Даже наоборот, тема переноса — единственная в трудах Юнга, где он постоянно входит в противоречие с самим собой. Он противоречит себе даже в рамках одной и той же статьи. Вероятно, это говорит о существовании какого-то личного эмоционального конфликта, который переживал Юнг в связи с феноменом переноса.
В 1912 году Юнг заявил, что открытие переноса имеет "первостепенное значение"28. Оно служило важной цели помочь пациенту перебросить мост между отношениями в семье и внешним миром.
В 1913 году в письме к доктору Лою Юнг утверждает: "Мы работаем не с, "переносом на аналитика", а "против него и вопреки ему". Это утверждение перекликается с изначальным постулатом Фрейда, сформулированным (в 1895 г.), где перенос фактически определяется только в качестве помехи и препятствия в лечении.
В 1921 г. Юнг вернулся к мнению, подтверждавшему важность и позитивное значение переноса, заявляя, что "перенос есть альфа и омега психоанализа"30. Он вновь приписывал положительную ценность той относительной выгоде, которую, по его ощущениям, извлекал из переноса пациент. Он снова занял сходную с Фрейдом позицию, утверждая, что перенос — это "неизбежное явление в каждом полноценном анализе"31.
В 1926 году Юнг вошел в противоречие с идеей о неизбежности переноса, говоря, что "он не является обычным феноменом, совершенно необходимым для успешного лечения. Перенос — это проекция, и проекция может существовать, а может — нет. Но это не так важно... Отсутствие проекции на врача фактически может значительно облегчить лечение"32.
В 1935 году Юнг вернулся к точке зрения образца 1913 года с такими крайними формулировками:
Перенос всегда помеха и никогда не преимущество. Вы лечите не благодаря, а вопреки переносу53.
Иметь перенос — ненормально. У нормальных людей перенос отсутствует.
Есть перенос или его нет — это не имеет никакого отношения к лечению.... Нет переноса — тем лучше. Вы получаете тот же самый материал. Отнюдь не перенос позволяет пациенту раскрыть свой материал; вы можете получить из сновидений весь материал, какой только можно пожелать.
Похоже, Юнг вновь отдает предпочтение оригинальной фрейдовской модели сопротивление/препятствие. Но было время, когда он признавал, что перенос, как и проекция, примером которой может служить перенос, — это нормальное явление и просто способ активизации содержания, имеющий цель добиться его осознания36.
В конце концов, в 1946 году он вернулся к заключению о неизбежности и важности переноса в аналитическом лечении.
Вероятно, не будет преувеличением сказать, что почти все случаи, требующие длительного лечения, сконцентрированы на феномене переноса, и успех или неудача в лечении оказываются фундаментально с ним связаны. Таким образом, психология не может себе позволить смотреть на эту проблему сквозь пальцы или вовсе ее избегать. И, в свою очередь, психотерапевту не следует считать, что так называемое "разрешение переноса" произойдет само собой37.
Клиническая работа с переносом предоставляет пациенту бесценную возможность вернуть свои проекции, возместить свои потери и интегрировать свою личность38.
Далее Юнг говорит о своем личном предпочтении в работе: не с переносом, в особенности если он является сильным, а со снами:
Что касается лично меня, то я всегда радуюсь, когда существует лишь мягкий или почти незаметный перенос. Тогда к человеку возникает гораздо меньше личных претензий, и он может получить удовлетворение вследствие других эффективных терапевтических факторов39.
Синтетический подход к переносу связан с множеством преимуществ и подводных камней. Один из них — это слишком сильное старание не давать достаточного времени бессознательным фантазиям для того, чтобы они смогли проявиться в переносе. Пациенту требуется аналитик в качестве объекта переноса, но возникающая проекция вызывает у аналитика дискомфорт, и тогда тот может быстро возвратить ее пациенту. В таком случае субъективные интерпретации становятся защитой от пугающего бессознательного материала пациента, особенно при возникновении негативного переноса или проецировании пациентом на аналитика сексуальных желаний.
Кроме того, ассоциации пациента с объектом скорее могут возникнуть вследствие его точного восприятия, нежели искажения. Если аналитик неохотно признает безошибочное бессознательное восприятие пациента, интерпретирование на субъективном уровне обеспечивает ему надежную защиту. Точно так же, в синтетическом методе в качестве защиты или своего рода сговора с. пациентом может быть использована амплификация, позволяющая избежать пугающего обе стороны личного материала, который старается проявить себя в переносе.
На объективном уровне интерпретации, напротив, опасность заключается в том, что аналитик, выступающий в качестве объекта фантазий пациента, будет идентифицироваться с его проекциями и стремиться их сохранить. Эта опасность особенно сильна при наличии архетипического переноса, да и вообще любого позитивного переноса. Например, аналитик с нерешенными нарциссическими проблемами может с полной уверенностью считать объективной идеализацию себя пациентом. Аналитик с комплексом спасителя будет легко идентифицироваться с проекцией архетипа спасителя, которая является широко распространенной проекцией переноса. Единственной защитой от таких идентификаций является синтетическая техника амплификации образа пациента. Параллели помогают и аналитику, и пациенту признать безличную природу существующего в переносе материала.
Юнг имел представление об этих опасностях, о чем свидетельствует то особое значение, которое он придавал синтетическому методу и важности, которая становится свойственна объекту в процессе анализе переноса. Дело заключается в том, что отношения с. объектом являются необходимым условием успешного протекания процесса индиви-Дуации не только потому, что, будучи обыкновенными человеческими созданиями, мы нуждаемся для своего развития в социальном взаимодействии, но и потому, что проекции необходим объект. Через проекцию мы себя познаем; поэтому для проявления бессознательных фантазий нам требуются взаимоотношения с окружающими40.
Существует ошибочная тенденция отождествлять юнгианскую психотерапию с синтетическим методом, сохраняя при этом некоторую долю критического отношения к редуктивному методу. При этом последний связывается с фрейдистским, причинным, индивидуальным подходом, который не отвечает возрастающим потребностям личности. Поскольку именно Юнг положил начало синтетическому методу, он, естественно, считается юнгианским. Выбор технических приемов перестает зависеть от решения клинициста и становится критерием того, является ли аналитик юн-гианцем. И тогда клиническое решение принимается, скорее, исходя из приверженности той или иной теоретической догме, чем из индивидуальных потребностей пациента. Часто антагонизм к редуктивной технике обуславливается защитой, и выстекает из ощущения аналитиком собственной неадекватности. Во время обучения аналитик может чувствовать себя комфортно вследствие своей компетентености в синтетическом подходе, но весьма неуверенно в применении редуктивных техник.
Фактически конфликты, связанные с выбором метода, имеют мало отношения к истинной точке зрения Юнга. Он явно отдавал предпочтение аналитическому подходу, основанному на клинических данных.
Таким образом, мы широко применяем редуктивный подход в тех случаях, где возникает вопрос об иллюзиях, вымысле и завышенных установках. С другой стороны, следует принимать во внимание конструктивную точку зрения во всех случаях, где сознательная установка является более или менее нормальной, но при этом способной к дальнейшему развитию... или где бессознательные тенденции... оказываются неверно понятыми... Выбор той или иной точки зрения в каждом конкретном случае следует предоставить инсайту и опыту аналитика41.
Тенденция к созданию дихотомии между редуктив-ным и синтетическим — это серьезная ошибка, которая свидетельствует о недостаточном понимании концепции Юнга. По моему мнению, это недопонимание основано на еще более глубоком непонимании причинной и целеполагающей точек зрения.
Синтетический метод ассоциируется с целеполага-ющим подходом к психике, который принимает в расчет и укрепляет ориентированные на цель потребности личности. Редуктивный подход ассоциируется с инфантильной причинно-следственной связью. Однако Юнг различал два вида причинно-следственной связи: causa efficiens и causa finalis42. Causa efficiens относится к непосредственно действующей причине и отвечает на вопрос "Почему это случилось?". Causa finalis относится к конечной причине и отвечает на вопрос "Какой цели отвечало то, что произошло?". Кое-кто ошибочно понимал редукцию к инфантильной причинно-следственной связи в смысле редукции causa efficiens, и такое психологическое объяснение совершенно неудовлетворительно с целеполагающей точки зрения. Но для Юнга редукция к инфантильной причинно-следственной зависимости представляла собой редукцию к causa finalis. В соответствии с концепцией конечности причина означала конец. Редукция к инфантильной причинно-следственной зависимости — это необходимый шаг в процессе раскрытия этого смысла, хотя при этом вопрос о цели остается открытым.
Чаще всего для протекания индивидуационного процесса, человеку прежде всего следует разрешить инфантильные конфликты. Компенсирующий материал, необходимый для разрешения психологических расстройств и дальнейшего роста личности, может оставаться в отношениях и конфликтах раннего детства. Но для осознания этого материала необходима регрессия. Она переживается в проекции на аналитика, которая, собственно, и является переносом. В таких случаях полезна редукция к инфантильным конфликтам наряду с интерпретацией регрессии. В этом смысле применение редуктивного подхода — это целенаправленный шаг в индивидуационном процессе.
Рассматривая регрессию с точки зрения причинно-следственной связи, ее определяли, скажем, как "фиксацию на матери". Но в конечном счете либидо регрессирует в imago матери, чтобы обрести там ассоциативные воспоминания, которые дадут толчок дальнейшему развитию, например, от сексуальной системы к системе ин-теллектуальнои или духовной .
Работая над инфантильными отношениями с родительскими образами, тем самым человек работает на свою индивидуацию и интеграцию архетипических аспектов. Так, например, сын, испытывающий страх перед тем, что его покинет мать, цепляется за нее, не делая никаких попыток к собственному развитию. Цель аналитика заключается в том, чтобы помочь пациенту осознать свои инфантильные страхи и потери, помогая развитию стабильной структуры эго, способной действовать независимо так, что создается возможность отделения от матери. Тогда в переносе проявляются все возникающие в этом процессе бесчисленные аффекты, страхи, проекции и защиты. Благодаря проекции пациента аналитик становится матерью, не желающей отделения сына и угрожающей его покинуть. Аналитик может даже на какое-то время стать боящимся отделения сыном, тогда как пациент превращается в покидающую мать, угрожающую прекратить анализ.
Но личностная драма — это не только повторение ранних отношений с объектом; вместе с тем в ней находит свое проявление архетипический мотив героя, который борется с пожирающим аспектом Великой Матери. Подобно развитию архетипического героя, проходящего стадии сына-любовника, фаллического героя, солнечного героя и т. д., пациент проживает соответствующие стадии этой архетипической драмы в своей индивидуальной динамике переноса. Точно так же, в этой индивидуальной динамике переживаются и другие архетипические мотивы и стадии личностного развития. Даже если из клинических соображений архетипические аспекты несколько смягчаются и перенос, интерпретируется редуктивно и индивидуально, процесс, ин-дивидуации не прекращается.
Будет ли интерпретация причинной или телеологической, связана ли она с прогрессивными, развивающими личность целями, зависит не от того, является ли она ре-дуктивной или нет, а от видения аналитика. Если аналитик дает текущую интерпретацию, имея в перспективе потенциальное развитие анализируемого, то эта конкретная интервенция, будь она синтетическая или редуктивная, идет на пользу процессу индивидуации анализируемого и является телеологически ориентированной.
В работах Юнга о субъекте переноса ясно показано, что, по крайней мере на начальной стадии, перенос следует анализировать редуктивно. Синтетический способ интерпретации не следует применять до тех пор, пока причинно-редуктивный подход не перестанет выявлять новый материал и не назреет необходимость работать с архетипическими мотивами. Однако такие случаи встречаются крайне редко.
Согласно Юнгу, в подавляющем большинстве случаев применение редуктивного подхода приведет к отказу от личных инфантильных проекций, и анализ закончится вместе с разрешением переноса. Энергия, высвобождающаяся при разрешении невротического переноса, перетекает, укрепляя возрастающую адаптацию, которая в большинстве случаев удовлетворяет цели невроза. Но в случае применения только индивидуального, редуктивного подхода анализируемые могут остаться в подавленном состоянии, связанном с тем, что аналитик не выявил ничего, кроме массы до конца не разрешенных инфантильных конфликтов. Если его применение было более предпочтительным для состояния, в котором они находились прежде, то теперь его может оказаться недостаточно для передачи ощущения, что в их болезни были и смысл, и цель и что они представляли собой необходимую часть процесса развития.
Решение этой проблемы заключается вовсе не в преждевременном применении синтетического метода. Скорее, я убежден в том, что человеку можно придать це-леполагающую ориентацию, встраивая причинно-редуктив-ные интерпретации в конечную личностную форму, указывающую на существование целеполагающей функции поведения анализируемого. Регрессивное инфантильное событие можно рассматривать и как симптом, и как символ.
Например, один из моих пациентов испытывал трудности в отношениях с женщинами. Его ассоциации и фантазии переноса были сосредоточены вокруг идеи эдипова соперничества. Он хотел знать, у кого из нас больше пенис, кто из нас зарабатывал больше денег и у кого было больше подружек. Пациента преследовали страшные фантазии, что, переполнившись гомосексуальной яростью, я его изнасилую. Он представлял себе, как он меня кастрирует: отрезает мой пенис и готовит из него лакомый кусочек жаркого.
В качестве редукции causa efficiens его ассоциации указывают на то, что трудности пациента в отношениях с женщинами имели отношение к его конфликту с отцом. В основе этого конфликта было чувство соперничества, желание заменить мать и гомосексуально подчиниться отцу, а также страх кастрации, от которого пациент защищался, фантазируя кастрацию отца/аналитика.
Редуктивные интерпретации, встроенные в целе-полагающую ориентацию, поддерживали бы пациента во мнении, что его относительные затруднения были связаны со спецификой эдипова конфликта в форме гомосексуального подчинения, ощущаемого как страх изнасилования, кастрации и т.д. Кроме того, можно было интерпретировать сопутствующие фантазии так, что его бессознательное проявляет этот материал в переносе, чтобы разрешить данный конфликт и тем самым освободить фаллическую потенцию от патологической фиксации, что является необходимым условием протекания у пациента индивидуаци-онного процесса.
Применение того или иного подхода к интерпретации зависит от клинических обстоятельств. У некоторых пациентов, например, переживающих патологический страх перед успехом, любое указание на целеполагающую установку будет возбуждать защитную реакцию. Работая с такими людьми, следует обязательно применять, по крайней мере сначала, строгий и точный редуктивно-причинный метод, позволяющий исследовать связь между их инфантильными страхами и избеганием успеха. Другими пациентами, например, страдающими тяжелой нарциссической патологией, редуктивные интерпретации воспринимаются как оскорбительная критика со стороны идеализируемого аналитика. Такие личности легче воспринимают и интегрируют редуктивные интерпретации, если они встроены в целе-полагающую форму. В других ситуациях требуются архетипический синтетический подход или же интервенции в переносе, сфокусированные на "здесь и теперь".
Можно лишь размышлять о причинах противоречий во взглядах Юнга на ценность переноса. Похоже, что некоторые из его утверждений указывают на личный конфликт с. Фрейдом. Перенос был главной содержательной частью фрейдовской терапевтической системы и одним из его самых значительных открытий. Обесценивая его значение, Юнг мог обесценивать Фрейда, точно так же как Фрейд стремился опорочить Юнга и его инсайты.
Из юнговских комментариев можно частично извлечь, что, возможно, он предпочитал обходиться без переноса, ибо мог получить весь необходимый материал из снов. Юнг мог сказать об этом во время Тавистокских лекций, поскольку его аудитория больше хотела послушать о переносе, чем продолжать внимать его рассуждениям об амплификации материала сновидений. Однако на этот же аргумент нельзя ссылаться, рассматривая точно такое же утверждение в "Психологии переноса". Здесь возникает ощущение, что Юнг предпочитал работать со снами, а не с переносом.
Кроме того, можно предполагать, что у Юнга существовали затруднения в связи с. некоторыми аспектами собственного переноса, ощущаемые им как препятствие в своей работе. Конечно, имеется достаточно свежих материалов, свидетельствующих о том, что он испытывал значительные реакции контрпереноса, в особенности на эротическую компоненту позитивного переноса, с которым ему было довольно трудно справляться44. Это обстоятельство могло заставить его сыграть на понижение значимости личностной компоненты переноса и привести к попыткам найти другие средства лечения своих пациентов.
Из многих трудов Юнга, имеющих отношение к этому вопросу, следует, что функции реакций переноса психологически сходны с функциями сновидений. И те и другие дают материал, соответствующий потребности в компенсации односторонней сознательной установки; и те и другие содержат материал бессознательного в проекциях, включающих в себя объективные и субъективные ценности; и те и другие являются целенаправленными и работают на процесс индивидуации. Почему же тогда одни объявляются сопротивлением и рассматриваются как препятствие, а другим оказывается предпочтение и они выбираются в качестве средства лечения?
Наконец, в "Психологии переноса" есть комментарии Юнга, указывающие на его предпочтение мягкого переноса сильному. Во времена Юнга психоанализ был основным способом лечения невротических расстройств. С точки зрения диагностики, сильный перенос, в особенности на ранних стадиях анализа, часто указывал, насколько серьезно состояние пациента. Только совсем недавно появилось необходимое понимание и были разработаны аналитические приемы для лечения пре-эдиповых состояний, например, пограничных расстройств, где интенсивный, и часто хаотический, перенос, появляется вскоре после начала лечения45. Замечания Юнга о предпочтении мягкого переноса сильному могут основываться не только на желании облегчить себе работу, но и на его клиническом опыте, связанном с трудностями в лечении людей, развивающих сильный перенос на ранних стадиях анализа.
Что же касается ценности переноса, то лично я придаю больший вес юнговским комментариям относительно его важности. Они мне представляются более обоснованными и менее затронутыми эмоциональным экстремизмом его противоречивых замечаний, обесценивающих важную роль переноса в аналитической работе. К тому же мой опыт говорит о том, что анализ переноса — это хороший терапевтический рычаг, который создает возможности для значительных изменений. В этом смысле для индивидуации он становится незаменимым.