Дальнейшее развитие чувств и углубление в сферу бессознательного выявляет еще два архетипа, оказывающих заметное влияние на жизнь личности: это Старый Мудрец и Великая Мать.
Образ Мудрого Старца, часто возникающий в снах и еще чаще появляющийся в сказках, Юнг называет архетипом Духа. Он может предстать в разных формах: как старый мудрый человек или не менее мудрое животное, как царь или отшельник, злой колдун или добрый помощник, целитель или советчик, — но всегда он связан с некоей чудесной властью, превосходящей человеческие способности. Этот архетип заставляет человека приподниматься над своими возможностями: находить решения неразрешимых проблем, изыскивать неведомые силы и преодолевать непреодолимые препятствия. На эту фигуру как бы переходит очарование Анимы, и архетип Мудреца может представить серьезную угрозу личности, поскольку, когда он пробуждается, индивид часто начинает верить, что он владеет "маной"— магической властью, мудростью, даром исцеления или пророчества.
Такой человек может и на самом деле приобретать некий дар, поскольку, познав бессознательное до этой точки, он продвинулся дальше других. Кроме того, в этом архетипе есть власть, которую люди интуитивно чувствуют и которой они не могут легко противостоять. То, что он говорит, захватывает их, даже если кажется непонятным. Но эта власть может стать разрушительной и побудить человека к действиям, превосходящим его силы и способности: реально он не обладает мудростью, которая является на самом деле голосом бессознательного и нуждается в критике разума и понимании, чтобы стала доступной ее действительная значимость. Если человек верит, что он следует своим мыслям и своей власти, когда на самом деле они происходят из бессознательного, им могут овладеть навязчивые идеи или мания величия (крайний пример такого рода — сумасшедший, который мнит себя королем). Однако если человек будет "слушать" голос бессознательного и понимать, что он лишь проводник скрытых сил, тогда это путь к развитию индивидуальности.
Архетип Великой Материоказывает подобное действие на женщину. Она начинает верить, что наделена неограниченными способностями к любви, пониманию и защите, и посвящает себя служению другим. Она также может вести себя разрушительно, настаивая (не обязательно открыто) на том, что все, кто попадает в круг ее влияния, — ее дети, а потому беспомощны и зависят от нее. Эта неуловимая тирания, если она принимает крайние формы, может деморализовать и разрушать личность других людей.
Юнг определяет эти глобальные мысли личности, не свойственные ей, как "вторжение из коллективного бессознательного" и приводит в пример художественное произведение "Отец Кристины Альберты":
"М-р. Примби открывает, что в действительности он — воплощение Саргона, короля королей. К счастью, гений автора спасает бедного старого Саргона от патологического заблуждения и даже дает читателю возможность заметить трагическое и вечное звучание в этой жалкой претензии. М-р. Примби, полное ничтожество, осознает себя как точку пересечения всех веков прошлого и будущего. Это знание куплено не очень дорогой ценой небольшого сумасшествия, доказывающего, что Примби не до конца пожрало чудовище первобытного образа — к чему он был близок".
7 Юнг К Г "Отношения между Эго и бессознательным
В целом Юнг пытается уложить в архетипы Древнего Мудреца и Великой Матери все, что выходит за рамки личного и относится к области коллективного бессознательного. Поэтому вся мифология у него предстает в виде двух глобальных образов: языческого бога-Духа и языческой богини-Матери, которым присуши самые разноплановые и разновременные черты и функции. Исключение он делает лишь для архетипа Трюкача-Трикстера, в котором он видит культурное отражение Тени (о чем ниже). Поскольку для Трюкача характерны и мужские, и женские черты, он закономерно стоит особняком.
С точки зрения мифологии такое деление богов на мужчин и женщин нельзя назвать абсолютно правильным, поскольку функциональное противопоставление мужского и женского образов выявляет себя лишь на последних стадиях развития мифологии. В древних мифах дифференциация по полу еще не подразумевает различия образов, и зачастую одни и те же функции исполняют как мужские, так и женские персонажи — более важны сами эти функции и соответствующие им образные характеристики. Однако подспудно это двоичное противопоставление присутствует, и черты богов определенного типа мы, как правило, склонны приписать какому-то одному полу (что проявляется в чередовании "мужских" и "женских" знаков в круге Зодиака).
Продолжая идею двоичного противопоставления, можно было бы сказать, что к юнговскому образу Духа — старца, который, правда, нередко предстает и юношей,— следует отнести все "мужские" мифологические архетипы (такие, как Демиург, Царь богов, божественный Кузнец, культурный герой, Трикстер, непобедимый бог войны и т.д.). А к образу Великой Матери — все "женские": и мятежной Прародительницы-Воды, подымающей морские бури (аккадская праматерь — море Тиамет); и цивилизованной кормилицы-Земли, следящей за порядком времен года (римская Церера); и старухи-Судьбы, возвещающей смерть (шумерская Натмар), и вечно юной Зари (индийская Ушас), и помощницы при родах (греческая Луна — Артемида), и подземной Мстительницы (египетская Серкет). Однако эти архетипы и в самом деле слишком разногшановы, чтобы стоило их сводить в один единственный, воистину непостижимый и чудовищный образ: по-видимому, все же разные функции занимают в психической структуре разное место. Поэтому, говоря о проявлениях архетипов в психике, Юнг на самом деле рассматривает мифологические образы Духа и Великой Матери более узко, соотнося их лишь с двумя самыми древними архетипами, которые наиболее Приближают нас к сфере бессознательного.
В то же время образы Анимы и Анимуса, как посредники между бессознательным и разумом, естественно, соответствуют архетипам, оформившимся позднее. Мы можем сказать, что сама теория Юнга, основанная на антитезе мужского и женского, отражает стадию развития двух последних мифологических архетипов: идеально-женского и идеально-мужского образов (богини любви и непобедимого военного предводителя богов,— Венеры и Марса). Образ бога-Трюкача, владеющего словом как орудием обмана и порой имеющего черты гермафродита, логически предшествует их оформлению и по отношению к этим бо-чее новым архетипам, несомненно, выступает как Тень.
Но вернемся к архетипам Духа и Великой Матери.
Мифология подтверждает, что здесь мы обращаемся к наиболее древним представлениям человечества о мире. Архетип Старого Мудреца по образу соответствует мифологическому образу первопредка и бога своего народа — архетипу Сатурна. А по смыслу даруемой им гениальности и своей духовной силе он соответствует характеристике архетипа Урана — еще более древнего обожествления Неба. К сатурнианским чертам относятся такие его качества, как концентрация и целенаправленное усилие, побуж-дение осмыслить прошлое и тенденция направлять сознание, предостерегать. От архетипа Урана он наследует способность наделять волшебными дарами и чудесной властью.
В позитивном смысле сатурнианский архетип обозначает овладение судьбой: первопредок еще не зависит от социальных условий, он сам определяет их. В мире владычества Мудрого Старика мнения Анимуса еще не существует, поскольку юпите-рианский архетип складывается позднее, и потому является болee поверхностным. И для того, кто соприкоснулся с архетипом Духа, оно более не довлеет над сознанием. Архетип Мудрого Старца обращает человека к своим корням и собственной цели, организующей вокруг себя внешнюю жизнь. Он выводит индивида из подчинения тем условностям, которые не являются сущностными для его жизни и препятствуют закладыванию основ своих собственных принципов существования. И, организуя события в единую линию судьбы, он дает возможность осознать ее, а потом преодолеть унаследованное от предков родовое понятие "я" и выйти за его пределы — к единому сознанию людей — к предыдущему архетипу Небес.
В сознании людей образу старого мудрого Предка предшествовал архетип Духа как таковой — образ единого для всех бога яс ного Неба. Люди перестали поклоняться ему еще до того, как стали фиксировать свои мифы, но коллективная память сохранила его как безликий образ всеобщего творца, некогда создавшего и хранящего мир под аркой светлого небосвода. Для человека архетип Духа-Урана, символизирующий сотворение мира и само возникновение сознания, связан с изначальным потоком творческого вдохновения, которое возникает, когда с его пути устранены все преграды прошлого (и в том числе прежние определенности своего "я"). Он учит писать на белом листе. И поток творческой энергии, которому предоставлен простор, наделяет человека особыми способностями, красноречием и силой идеи, которая притягивает других людей. Возникший до родового сознания "я" (и до общественного сознания "мы") архетип Урана почти не персонифицирован в сознании, и потому Юнг рассматривает божественные силы Урана через персонификацию мудрого старца Сатурна (как делали и древние люди на определенном этапе развития сознания).
Почему же эти древние архетипы опасны для современного сознания? Как заметил Юнг, архетип Духа равно содержит в себе и высшее, божественное, и низшее, демоническое. Так всевидящее Небо совмещает в себе тьму и свет: оно светит и благу, и злу, допуская все и веками равнодушно взирая на созидание и уничтожение. В мифах Небо далеко от людей, оно выше добра и зла, и таков же человеческий дух: нет ничего, чего он не оправдал бы ради своей идеи движения вперед, ибо его суть — в самом этом вечном движении, в бесконечной трансформации жизненных форм. Небо рождает облака-чудовища и позволяет им растаять в воздухе. Точно так же Дух относится к жизни и смерти, всегда оставаясь непричастным к скорби и страданию, которые его небесное творчество вызывает на земле. Такова природа мысли в высшем смысле этого слова: она вне земных ограничений, и потому для нее смерти нет. Но вправе ли человек так относиться к жизни, даже если его захватывает самая добрая, самая светлая, самая нейтральная и даже научная идея?
Истину, что даже благо может оборачиваться злом и даже зло порой ведет к благу, раскрывают детские сказки, но не всегда понимают взрослые люди, не осознавая природы духовности. Мысль Урана лишена привязанностей и теплоты собственно человеческой, хранящей и продолжающей себя земной любви. Согласно мифологической мистерии сотворения мира, Небо отделяется и отдаляется от Земли: они обречены на вечную разлуку. Кронос оскопил Урана, навсегда разлучив его с Геей, матерью богов и основой жизни. Он сделал это, чтобы облегчить страдания Земли и положить предел чудовищным порождениям Урана.
Одержимость архетипом Духа распахивает перед человеком и человечеством бездну самоуничтожения. Это станет более очевидным, если понять древность архетипа Духа: он возник, когда еще не существовало души. То есть тогда еще не было той памяти о прошлом, из которой потом родилась душа. Дух не помнит себя. Поэтому он не хранит культуру и не ценит прошлое. Поэтому, вознося человека к небесам рациональной мысли, он опускает его до уровня зверя в смысле всех других человеческих качеств, кроме его самой первой характеристики homo sapiens.
Духовное и выше, и ниже нас, говорит Юнг: оно скрывает в себе одновременно сверхчеловеческое (сверхсознательное) и животное (бессознательное). И действительно, к какой сфере отнести телепатию, если люди лишь стремятся к передаче информации на расстояние, а неразумные животные в совершенстве, владеют этим умением?
Вдумаемся теперь в сатурнианский образ Мудрого Старца, научившего практическим навыкам первопредка и бога своей земли. А часто и бога смерти, осознание которой пришло к людям вместе с представлениями о земле, где похоронены прародители, и судьба, которую они предопределили человеческому роду. Этот архетип наделяет человека практической властью над материей, которой жаждет обладать человечество как необходимой гарантией продолжения своего существования. Он закладывался в те времена, когда из племени возникало сообщество людей, которые осознали свою смертность, но также и свою коллективную силу и тем самым подсознательно поставили себе цель выживания. Тогда еще не были выработаны законы морали: добрым было то, что приносило благо мне, то есть моему роду, ибо эти понятия тогда сливались. Надо ли говорить, что сегодня отождествление своих целей с желаниями всех других людей ничем не оправдано и ведет лишь к жестокой тирании?
Олицетворяя консолидацию усилий, первопредок, как потом царь и верховный жрец, наделялся всеми способностями, которыми владело племя. Оно предоставляло все, чем оно владело, в его распоряжение, ибо он был его воплощением — самым сильным и самым мудрым, и если он переставал быть таким, его убивали, а нередко приносили в жертву и задолго до этого. Как человек отождествлялся со своим племенем, так он отождествлялся и со своим жрецом-царем — именно потому архетип Мудрого Старца позволяет ощутить в себе способности других. Но современный человек, даже если он чувствует в себе коллективный дар "маны", не может выразить волю всего общества именно потому, что общество это слишком огромно, а эта воля слишком разнопланова. Даже политик, который в некотором роде обязан стоять над обществом и соответствовать архетипу Мудрого Старца, обречен быть неугодным в лучшем случае половине мыслящего населения.
Тем не менее преломление этого архетипа в современной жизни представляет, пожалуй, наиболее актуальную психологическую проблему. Сегодня все большее число людей оказываются способны ощутить свою принадлежность к коллективному "я" — родовому сознанию Сатурна, свою власть над судьбой и свою историческую миссию, которая отражает одновременно личную и коллективную генетическую предопределенность. А коллективное поле сознания Урана, обозначенное древним и новым понятием ноосферы, дарует экстрасенсорные способности и интуицию предвидения. При этом далеко не все люди, берущие на себя роль спасителя-царя или мудреца-учителя, ведут себя адекватно нормам XX века, будучи введены в заблуждение сами и вводя в него других людей.
Надо понимать, что выход к коллективному бессознательному трансформирует понятие о своем "я" в буквальном смысле до неузнаваемости. Во-первых, когда человек сталкивается с доселе незнакомой, коллективной частью своей психики, ему может показаться, что он исполняет приказы иного, высшего существа. Оно представляется ему более разумным, чем он сам: ведь он ощущает волю многих людей, которая, несомненно, разумнее его одного (возможно, отсюда многочисленные рассказы об инопланетянах). В этом случае индивид может отречься от обретенного "я" своей судьбы и отдать его на откуп богу-царю Юпитеру (неважно, мудрому богу своего народа, заморскому гуру или доброму инопланетянину; в любом случае это будет регрессом к Анимусу).
С другой стороны, если человек глубоко проникся архетипом Сатурна, он не признает над собой ничьей власти и вынужден отождествить себя с возникшим в его сознании высшим образом, а это порой оказывается еще хуже. Если он не смог или просто не приложил усилий, чтобы сформировать этот образ самостоятельно, сделать его уникально-своим, а формально воспринял его из юпитерианской культуры, перед нами клинический случай мании величия. На Западе к поглощенностью этим архетипом относятся проще: в Америке даже состоялась конференция "Иисусов Христов". Психическая неразвитость, "инфантильность" чувств наших сограждан, которые не идут дальше Тени и готовы везде увидеть если не черта, то врага, делают их более уязвимыми. Рекомендация Юнга — четко различать свое и не свое — оказывается невыполнимой, когда понятие о собственной индивидуальности находится в младенческой стадии формирования.
Юнг отмечает патологическое проявление архетипа Мудреца у мужчин, и понятно, что женщина более защищена по отношению к древним архетипам, поскольку привыкла признавать над собой неуловимую власть высших ощущений. Эта тонкая власть не впечатляет ее, как мужчину, и вдобавок патриархально-мужская культура не дает ей персонифицировать ее как нечто свое, оставляя в сфере подсознания. Она защищена властью Анимуса, который, как царь богов, объявляет себя истинным господином ее души и делает это тем успешнее, чем более он сам принадлежит к ее бессознательному. Кроме того, архетип Сатурна — древний архетип земного, по сути женского свойства: он фиксирует первую стадию овладения людей материей земли. С этим связано то, что образ Мудрого Старца увлекает мужчину, как ранее Анима, становясь проводником духа в скрытые сферы материи. Женщина по своей природе лучше чувствует материальный план, интуиция ее здесь гораздо сознательнее, и ее не так поражает то, что для мужчины выглядит как магическая власть над Землей.
Но если с практической земной мудростью у женщины обычно нет проблем и она без особой патологии и вполне сознательно (хотя и без большой радости, то есть минуя бессознательную сферу эмоций) может превратиться в "мудрую старушку", то с духовными дарами Неба дело обстоит сложнее. Поток вдохновения мысли Урана, как носителя новых идей, чужд консерватизму женской природы, а бессознательное сопротивление ему — прямой путь к неврозу (основу которого психоанализ видит в вытеснении того, что сознание должно принять). В то же время архетип Урана, как высшая творческая функция мужского свойства, привлекает женщину больше Юпитера-Анимуса, и она бессознательно стремится к развитию в себе новых способностей (чтобы передать их ребенку). Поскольку это стремление имеет под собой основу, оно тоже может развиться до патологии, и если к власти рвутся мужчины, то нервы обычно шалят у женщин.
Мужчина к чудесам относится более спокойно, так как над ним не довлеет бессознательная цель закрепить их генетически. Ему по большому счету не важно, каков их источник, и он обычно не стремится их оформить в знакомые образы. Женщина подсознательно не может не желать присвоить их себе. Поэтому она воспринимает неведомое более субъективно и более искаженно, чем мужчина (хотя, конечно, инопланетяне являются и представителям сильного пола, особенно если они склонны увидеть в них врагов, то есть свои не проявленные теневые качества). Иначе говоря, женщине сравнительно легко быть ведьмой по отношению к ведомому миру, но она подвергается большей опасности в сфере духовного, чем можно оправдать до сих пор существующее в церкви неравноправие полов. Воздушный небесный поток Урана легок, когда он разделен на всех людей. Но если ставится цель его индивидуальной фиксации в земную материю (аналогичная женской цели рождения) и личность владеет магнетизмом Сатурна, притягивающим к себе части коллективной души, она становится воронкой, искажающей движение коллективного потока. Он может обрушиться на нее струей энергии настолько могучей, что выбьет почву из-под ног не только разума, но и тела. Как уже было сказано, Юнг не рассматривает архетип Бога Неба отдельно (видимо, потому, что в его время увлечение экстрасенсорикой еще не было распространено и не давало видимых патологий). В целом искаженное восприятие коллективного бессознательного (по отношению к этому архетипу правильнее сказать — основ коллективного сознания) граничит с галлюцинациями, которые являются оборотной стороной ясновидения.
Наряду с образом Древнего Мудреца Юнг выделяет женский образ — фигуру Великой Матери. Архетип Прародительницы жизни, соответствующий ему, — это самый древний образ мифологического сознания. Он символизирует зарождение жизни как таковое, ассоциируется с глубинами моря (архетипический образ Моря-Матери) и соответствует астрологическому архетипу Нептуна. Для Юнга этот архетип ведет начало от реального образа матери — однако астрологически это не так: лунный архетип конкретной, нежной и любящей матери своего ребенка формируется гораздо позднее, чем размытый и туманный образ всеобщего материнства, не различающего своих и чужих детей, питающего все живое и одушевляющего даже неживую природу. Поэтому архетип Великой Матери никак не соотносится с реальной матерью человека, а больше связан с его способностью ощущать единую пульсацию ритмов жизни. Этот архетип могуществен, поскольку связан с проблемой истока жизни, и его влияние на сознание может быть оценено через тот факт, что в слиянии с Юпитером-Анимусом, который замещает сферу бессознательного ценностями культуры, он символизирует веру в Бога.
Нептунианский архетип Великой Матери — Матери Мира — олицетворяет собой коллективное бессознательное в наиболее полном смысле этого слова. Он сложился всезнании еще до того, как возникло разделение людей на народы и они начали различать сон и явь, бытие и мысль, своих и чужих. До того, как они начали помнить свою землю и свое племя и осознавать себя этими, определенными людьми, имеющими свою территорию и родственные связи. И задолго до того, как возникло первое, еще сначала коллективное, представление о своем "я". Нептунианский архетип Матери Мира не предполагает никакого "я": оно растворяется в нем, как кукла из соли в морской воде (так определил его индийский мистик Рамакришна, служивший Великой Матери Деви). Архетип единой Матери даже не предполагает отделенности людей друг от друга, не говоря уже о нормах их поведения и взаимоотношений (таких, как уважение к личности). Именно поэтому, донося до нас ощущение души мира и древнее бессознательное отношение к другому, которое предполагает слияние с ним, — сегодняшний образ высшей любви, — этот архетип может оказывать деморализующее и разрушительное влияние на личность других людей: он просто заставляет забыть о том, что она существует.
Юнг отмечает характерное проявление этого архетипа у женщин — тех женщин, которые всегда остаются только женами и матерями, живя лишь нуждами детей и мужей и растворяя свою личность в первозданном чувстве любви, которая еще не знает о самой себе и которую будет правильнее назвать жалостью. Но в древних и высших формах этот архетип присущ и мужчине как его уранически-нептунианское желание пассивно созерцать этот мир и инстинктом духа покровительствовать Вселенной.
Слияние с реальностью, ощущение которого приносит этот архетип, доставляет человеку максимальный комфорт, подобный тому, что испытывает младенец в утробе матери, но одновременно приносит и детское нежелание делать над собой усилие сверх своих бессознательных потребностей и даже просто думать. Такая беспечность стимулирует существование за счет дальних и ближних, которые реальными усилиями разрешают затрагивающие их жизненные проблемы, в то время как сочувствующему остается лишь роль зрителя интересного фильма — прекрасного и трагического, но не вполне реального. И хотя кажется, что такой человек живет ради других, на самом деле, как отмечает Юнг, говоря о материнском комплексе, он живет за счет них, потому что без них жизнь его пуста, так как лишена реального внутреннего содержания. Более продвинутому человеку жизнь в этом случае может казаться иллюзорной; и с точки зрения вечности это совершенно справедливо, потому что без личных свершений, которые бы затрагивали материю жизни человека, существование его как индивида и в самом деле является чистой иллюзией. И в целом можно сказать, что архетип Великой Матери дает ощутить современному человеку лишь иллюзию полноты, но не ее саму.
Юнг называет поглощенность этими архетипами "раздутостью, распылением"(inflation), указывая, что личность увеличивается до чего-то большего, чем она сама, что вовсе не является ничьим личным, а только коллективным. Чувство своего подобия Богу или ощущение себя сверхчеловеком, вызываемое этими архетипами, вводит нас в заблуждение. И если некоторое время мы можем владеть феноменальным мужеством или быть бесконечно мудрыми и всепрощающими, все же это "выше нас" и это то, чем мы не можем обладать лишь по своему желанию. Надо признать, что мы еще не понимаем тех сил, которые движут людьми в таком состоянии. Поэтому, как говорит английская последовательница юнгианской школы Ф. Фордхам, чувство смирения перед лицом их абсолютно необходимо. Но когда "я" отказывается от части своей веры во всемогущество и человек находит точку опоры где-то между сознанием с трудноопределяемыми ценностями и бессознательным с его витальностью и властью, это знаменует появление нового центра личности, отличающегося по природе от центра "я". Юнг называет этот новый центр личности Собой (Self— "самость, самобытность").
Юнг резко противопоставляет сознание, с детства воспитанное в человеке обществом (способность мыслить словами, традиционный разум и здравый смысл, которые формируют эго — вместе с его эгоизмом), и возникающее в нем личное зрелое самосознание (Самость). Эго может рассматриваться только как центр сознания, и если оно пытается присоединить к себе содержание коллективного бессознательного, оно подвергается опасности разрушения, как переполненный стакан, из которого выливается содержимое. Самость же может включать и сознательное, и бессознательное. Она действует подобно магниту на разрозненные части личности и бессознательные процессы, организуя их вокруг себя и становясь центром этой целостности, подобно тому как эго является центром сознания. Самость соединяет противоположные элементы мужского и женского, сознательного и бессознательного, хорошего и плохого и по пути преобразует их. Но чтобы выйти к ней, необходимо принять то, что в каждом есть низшего, бессознательного и хаотического.
На первом этапе бессознательные стремления выявляются как личные комплексы и проблемы. Здесь властвует традиционный разум, проецируя на жизнь души запреты и табу прошлого. На втором — как интуитивные откровения; Юнг использует для этой стадии религиозный термин "просветление". Здесь ведущая роль переходит к душе — чтобы разум мог изменить свое отношение к миру и начать формирование нового центра своей индивидуальности. Это процесс проявления новой личности, которая до того спала в человеке: он существовал в мире как эта индивидуальная личность лишь в потенциале. На третьем этапе достигается интеграция разума и души и проводником в область неведомого вновь становится интеллект. Но он занимает уже не господствующую, а служебную роль по отношению к личности в целом, не препятствуя трансформациям души и позволяя личности включать в свое "я" все новые сферы коллективного сознания, чтобы своим синтезом помочь образованию ее полноты.
Переориентироваться с жестких установок сознания "я" к гибкому самосознанию внутреннего центра настолько же сложно, насколько ощутить, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, хотя внешний опыт доказывает обратное. Это требует внутренней борьбы, так как западный ум, в отличие от восточного, делит мир на черное и белое, отрицая одну из сторон реальности, и не может легко примириться с парадоксом единства противоположностей. Для индийцев в Брахмане содержится и низшее, и высшее, в Китае дао тоже включает в себя все (и ян, и инь), и развитие Золотого Цветка, бессмертного духовного тела (высшей цели китайской йоги), зависит от взаимодействия светлых и темных сил. Но Юнг не считал, что Запад должен подражать Востоку, владея собственным инструментом воли и знания:
"Научное знание является инструментом западного ума, с помощью которого мы можем открыть больше дверей, чем голыми руками... оно мешает нашей интуиции, только когда утверждает, что его метод — это единственно возможный способ понимания. Восток учит нас другому, более широкому, более глубокому и более высокому пониманию — пониманию через жизнь... Обычная ошибка западного человека, когда он сталкивается с проблемой понимания идеи Востока, — это повернуться спиной к науке и, увлекаясь восточной мистикой, стать формальным подражателем практик йоги (теософия является лучшим примером этого)".
Юнг К Г "Комментарий к "Тайне Золотого Цветка""
Разум играет особую роль в процессе воссоздания цельности личности; но он становится ее помощником, лишь когда занимает третью — вспомогательную, служебную роль по отношению к личности, не претендуя на иную. В снах и видениях человеку являются архетипические образы разума-помощника, проводника в неведомые и забытые сферы личной и коллективной памяти (такие, как "человек с острой бородкой" — Мефистофель в первой серии снов). Мифологически эти образы относятся к архетипу бога ума и речи Меркурия-Гермеса — проводника людей в подземный мир и вестника богов, который по самой своей сути является лишь их скромным служителем. Зачем же разум столько веков обманывал нас, убеждая в своем всемогуществе? А как же еще он мог убедить нас идти туда, неведомо куда — в темные сферы бессознательного?
Этот архетип смыкается с образом Трикстера — трюкача и обманщика, каким и является греческий Гермес. Их мифологические черты — хитроумие и озорство, нарушающие прежние традиции ради поиска новых путей. Из описания Юнга можно видеть, что он рассматривает Трюкача как одно из проявлений антиномичной природы самого Духа, находя в нем черты подобия этому древнему архетипу. Творческое начало архетипов Урана и Меркурия, астрологически принадлежащих кодной, воздушной, стихии, действительно уподобляет их. Но в отличие от Духа, которому присуща неопределенная, сверхчеловеческая и одновременно животная природа, Юнг подчеркивает человеческие черты Трюкача.
Хитрость и ум делают образы обманщика-Трикстера порой похожими на Мефистофеля, что отражает современные представления о провоцирующей роли интеллекта по сравнению с чистотой души. И на самом деле, интеллект лишь по-обезьяньи подражает божественному творчеству жизни Вселенной. Но именно развитие интеллектуальной функции Меркурия позволяет правильно оценить ситуацию, когда мы попадаем в сферу архетипов Старого Мудреца или Великой Матери. Озорник-разум, перешагивая установленные традицией границы жизни, дает возможность присоединять образы коллективного бессознательного к сфере личности.
Архетип Трюкача астрологически формирует единое целое с образами других нарушителей культурных и социальных запретов — образами первых разумных существ на Земле, прародителей-близнецов, которые, нарушая табу, порождаютчеловечество, что становится и причиной смерти людей. Но эта главная архетипическая черта — нарушение социальных установок — по Юнгу, характерная черта Тени, и он рассматривает образ Трикстера, прежде всего, как иллюстрацию теневых сторон общества. В мифологии это нарушение воспринимается позитивно, как сила разума, рушащая все барьеры. Но если в мифах Трюкач демонстрирует интеллектуальные достижения человечества, то в сказках его дурачества и его хитрость чаще воспринимаются как проявления более низкого ментального уровня по сравнению с тем, которого уже достигло общество. Воплощая в себе первозданный человеческий разум как память и хитрость, которой не обладают животные, обманщик-Трикстер играет роль Тени прошлого по отношению к той новой идеальной личности, к которой стремится человечество. Подобно этому, в индивидуальном случае, когда человек изменяется, он склонен рассматривать свое прежнее "я", то есть свое прежнее сознание, столько времени обманывавшее его, как мешающую Тень.
Астрология трактует образы Врага и Трюкача как разные архетипы, но им обоим присущ динамический момент противостояния, и слияние их отчасти правомерно и с точки зрения мифологии. Как уже упоминалось, образы архетипа Меркурия и Близнецов часто и по происхождению связаны с богами подземного мира (так, индоевропейский подземный змей Будх передает свое имя мудрецу Будхе, индийской персонификации планеты Меркурий; и наоборот, индийский близнец Яма, первый умерший человек, становится царем мертвых). Можно сказать и так: образ преступника-Трюкача — это более мирная и разумная модификация архетипа противника главы богов, воплощающего в себе все зло мира. Это самый современный, нестрашный образ Тени, уже во многом интегрированный сознанием, которому удалось осмыслить свою антиномичную природу.
Первый шаг к интеграции личности, по Юнгу, — осознание Тени — негативных сторон личности, которые скрывают в себе и природный потенциал развития. Этот шаг одновременно предполагает понимание противоречивости мира и антиномичной стороны разума, которое позволяет принять его скромную роль помощника. Если образ Трюкача-обманщика раскрывает перед нами предыдущий этап развития сознания, его черты указывают на скрытые теневые качества, которые неизбежно проявятся в человеке, если его сознание упадет ниже традиционных установок культуры. Здесь следует отметить, что понижение ментального уровня является неизбежным, хотя и временным следствием вторжения в сферы бессознательного: столкновение с неведомым лишает нас обычной ловкости ума, а порой и возможности воспользоваться традиционным знанием. Выключение рассудка — Трикстера компенсируется возвратом к животной интуиции Духа. Но осознание своей совершенной некомпетентности и неполноты — необходимое условие движения к более высокому уровню знания и полноты. Именно поэтому в сказках царем становится Иван-дурак: обманывая себя и нас полной неспособностью к традиционной нормальной жизни — ради того, чтобы сделать ее более полноценной.