"Когда Аллах хочет добра какому-либо народу,
он даёт знание его царям и царскую власть учёным."
(Акуширван)
Путём, перенявшим черты одновременно Рыб и Овна, иудаизма и христианства, впитавшим в себя их идеи и их мифологию, стал ислам. Психологию мусульманства, как и национальный характер арабского мира, мы можем сопоставить знаку Скорпиона, которого со знаком Овна роднит общий управитель Марс, а со знаком Рыб — эмоциональная стихия воды. Подобно христианству, ислам основывается на образе совершенной личности, но вера его носит более чувственный характер, чем христианская, по-водолейски приверженная холодному царству духа, изгоняющего из религии всякую чувственность. Интересно, что в мифологии образы Марса и Плутона некогда составляли один архетип (бога войны и смерти), а далее их функции дифференцировались (личное начало воина Марса оказалось противопоставлено силам невидимого мира Плутона). Подобно этому, в истории развития религиозного сознания также возникло противопоставление учений, возникших из единого корня и базирующихся на тех же архетипах Овна и Скорпиона: христианства и ислама.
Импульс энергии, дающий силу новому рождению, подразумевает единство и борьбу противоположностей (духа и материи, отраженную в иудаизме как полярности созданного мира, а в христианстве как "нераздельность" и "неслиянность" двух природ Христа). Эти два аспекта единства и противопоставления проявляют различие Марса и Плутона: Марс ставит акцент на единстве и нераздельности, Плутон — на разделении и борьбе. Марсианскую идею единого порыва возрождения проявило христианство, приобретя водолейский акцент в православии и католической идее соборности. А содержащийся в иудаизме аспект противоположности двух полюсов творения, необходимый для трансформации мира и соответствующий архетипу Скорпиона, выявил ислам и его наиболее мистическая ветвь — суфизм, как учение о любви.
В некоторой степени к психологической проблематике Скорпиона обращалась также идеология средневекового католичества, сделавшая акцент на земных страданиях Христа и мучеников-христиан. Но идеалистическая ориентация Водолея: тяга к тому, чтобы увидеть чудо вместо истины земной любви и борьбы, заставляла христианство просто отвергать существование полярностей бытия (что отражает падение Плутона в Водолее). Идеализация очистительного страдания и неспособность справиться с полярностями мира привела католичество к крестовым походам и охоте на ведьм.
В исламе мы находим тот марсианский демократизм, который не сохранило христианство на пути формирования своих социальных (юпитерианских) институтов. Так, простое искреннее произнесение формулы: "Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк его" — делает человека мусульманином. Для простоты единства ислам отверг догмат Троицы и позволил совершать богослужение любому члену общины. Но утверждая земной, юпитерианский аспект религии как социального института, он поднял на недосягаемую высоту роль истинного учителя, разделив мусульманство на две партии — шиитов и суннитов.
Для шиитов авторитетный учитель имам, потомок дома Мухаммеда Али,— тот, кто как пророк своего времени, указывает единственный истинный путь к Богу. "Тот, кто умирает, не зная истинного имама своего времени, умирает смертью безбожника",— считают шииты: подобно тому, как для христиан не знает Бога тот, кто не знает Христа. Марс предполагает единократное полное обновление мира и, подобно этому, приход одного мессии, Скорпион — постоянную частичную трансформацию и, как следствие того, её земные ориентиры. Для Скорпиона человек-учитель соединяет людей с Богом через материю чувства (по мнению шиитов, наиболее доступную потомкам Али) и потому служит наиболее непосредственным проводником истины.
Значимость учителя мы видим и в суфизме, и это — одна из характерных черт мировоззрения знака Скорпиона. Учитель даёт тот импульс, тот внутренний толчок любви к религиозному познанию, который не даёт сама по себе внешняя традиция, по-стрельцовски формальная. Прямая передача силы — даже если это сила веры (или, как бы мы сказали более материалистически трансляция энергии определенного качества) — делает ислам сегодня очень актуальным учением. Современный мир доверяет непосредственно ощутимому. Идея и цель шиитов: прикоснуться к Богу через учителя — то, что должен совершить каждый истинный мусульманин — проста и понятна. Если учесть возрастающее у нас количество проповедников всех религий, то исполнение этой задачи становится доступной и в нашей стране, и не только через суфизм, а и другие веры — прежде всего буддизм и католическое протестантство. (Но православные люди такой путь до сих пор неслучайно считают "бусурманским"!— то есть мусульманским).
Второе направление ислама называет себя суннитами, что переводится как "люди традиции": оно в большей степени доверяет чистоте передачи традиции. Здесь акцент ставится на том, что божественную энергию и силу веры несет в себе само учение и ритуалы ислама, не столь большое внимание уделяя тому, кто выступает транслятором этого учения. Такой подход несколько напоминает христианскую традицию, где личность священника — ничто по сравнению с тем делом, которому он служит. Однако такая идеи исламу не близка, и сами люди, сегодня знающие истину, остаются не менее значимы, чем истина традиции. Это будет понятно, если вспомнить, что ислам возник через семь веков после христианства, на том этапе развития мысли, когда личность уже неоднократно и во всю мощь проявила свою силу в истории, стала править миром и доминировать над коллективными процессами. Поэтому ислам с самого начала несет в себе импульс личностного развития больший, чем христианство.
Два противоборствующих течения шиитов и суннитов противопоставляются как плутонианская (обращение к учителю) и юпитерианская (опора на традицию) компоненты общего марсианского архетипа: который в истории развития сознания оформился позднее на базе их обоих — и выше и того, и другого ставит личную преданность истине. Отражая психологию Скорпиона, ислам полностью опирается на мобилизацию внутренних сил и резервов человека, а потому в нём нет культа святых и особого социального института священников, как в христианстве. Внутренний нравственный закон личности (Марс) должен доминировать над традицией (Юпитера). Как писал известный мусульманский философ Аль-Газали,
"традициям человек может следовать только в том случае, если подражание авторитетам носит у него бессознательный характер. Но стоит ему осознать это, как предмет его подражания даёт трещину и рассыпается на мелкие осколки."
Путь того, кто ищет Бога,— любовь, обнаруживающая истину души. Такова суть суфизма, философской квинтэссенции ислама, обращающегося к преобразованию разумом внутренней природы человека. Преобразование души здесь происходит более осознано, чем в христианстве. Из всех учений суфизм наиболее ярко отражает психологическую проблематику знака Скорпиона, который обращается к той земной энергии, которая кроется во взаимодействии людей, лучше всех чувствуя полярности и связь противоположного. Любовь суфизма — не христианская возвышенная любовь, равная к ближним и дальним и питающая веру (Уран, дающий возможность экзальтации Нептуна). Это всепоглощающая страсть, мобилизующая все силы на свершение (Плутон).
Типичная христианская любовь к Богу — идеальная мечта о нём, психологически родственная влюблённости. Она растворяет энергию сублимированных душевных сил в безличном единстве всех, отвлекая её от предмета притяжения к духовному творчеству бесплотных идей — и в великом милосердии даря её всем, кто в ней нуждается. Поэтому неслучаен в христианстве образ распутницы, наряду с образом молодой целомудренной девушки: рассредоточение страсти — первый шаг к тому, чтобы нивелировать её, переводя её в иные сферы. Но страсть ислама присваивает энергию себе, устремляя её лишь к любимому и вожделея постоянной близости с ним. Такой близости с абсолютом добивается суфизм.
Свершение суфизма — познание истины: видение мира в истине и слияние с ней (wa'hadat)— с божественной энергией активности, которая сотворила мир. В иудаизме слияние с истиной (Нептун) возможно лишь в конце времен. В христианстве познание (Уран) даруется лишь праведникам свыше. Суфии мыслят его нормой своей жизни. Страсть Плутона — первый шаг к этому, трансформация — второй. Любовь преображает мир, и если христианская любовь — лишь вера в глобальное преображение будущего, то страсть преображает мир для человека уже сейчас, давая возможность увидеть его другими глазами — в том смысле, как говорит об этом суфийский философ Мевлана:
"Когда влезешь на вершину древа существования, этот мир представится лишь местом, полным ядовитых скорпионов. Но когда оставляешь древо существования, то воспринимаешь мир страной, в которой живут луноликие красавицы."
Через любовь на земле Бог открывается людям. В суфизме первый шаг сближения с Богом — любовь своего друга, и потому суфии говорят: "найди пира, не ходи один". Суфийские сказки нередко начинаются словами: "Встретились три (четыре) друга и решили объединить свои усилия" (вместе странствовать, служить людям или постигать истину). Это — развитие христианской идеи: "где двое или трое соберутся во имя Моё..." Но если апостолы Христа почти лишены индивидуальных черт, то объединение людей в исламе сопровождается личным характером отношений. Кроме над-индивидуальной связи с истиной проявляется и более конкретное и близкое повседневной жизни, особенное взаимодействие — друзей или возлюбленных, искателей или соратников. Так отношения любви связывают учителя-муршида и ученика-мюрида.
В едином порыве их любви рождается стремление к высшему совершенству, сила на свершение и тот огонь страсти, который позволяет суфию аль-Халладжу сделать свое знаменитое восклицание: "Я есть Истина!" (ана-ль-хакк, где хакк — один из эпитетов Аллаха) или "я — Аллах!" — Я знаю Бога, я видел невидимого Бога, и божественное будущее проявилось во мне самом! Так говорил и Иисус, и ислам видит в нём одного из Учителей. Но страсть к Богу даёт силу не стесняться этой истины любому человеку, рождая её в его грешной душе. Иудей страшится Бога и стыдится разоблачения Его истин в тот момент, когда они открываются ему. Христианин заранее преодолевает стыд раскаянием исповеди — за которым следует причастие, как радость, уже свободная от гнета страха. Суфий, представляя себя столбом мира (кутб), в котором укоренилась божественная сущность, и говоря: "На мне вращаются небеса. Подивись столпу, который их держит: он — их центр,"[27]— не ведает ни стыда, ни страха. — И, рассматривая историческую преемственность этих религий, можно видеть, как сознание и психика становятся всё более устойчивыми к раскрытию тайн мироустройства и интимных граней личности. Физиологические реакции телесной витальности на тонкие энергии любви подчиняются человеческому контролю.
[27] Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., "Наука" 1989 с. 237
Правда, эти религии отстоят друг от друга на семь веков: столько потребовалось человечеству для каждого следующего шага на этом пути. Но он был пройден, и уже в прошлом веке индус Рамакришна, почитавший Вселенскую мать-Дургу в ожерельи из черепов, учил: "Нет любви, где есть ненависть, стыд и страх." Любовь преодолевает относительность полярностей добра и зла, влечения и отталкивания, стремления и страха, разоблачения и стыда. И в слиянии этих противоположностей остается лишь добро, устремленность и откровение.
В экстазе любви (ваджд) просветленный мистик всецело отождествляет себя с Богом, в нем являет себя дух пророка Мухаммеда: и это выглядит так, как если бы наше "я" обладало влиянием на весь миропорядок, было причиной всех вещей, как говорит поэма ибн аль-Фарида "Большая Таийя":
"Нет небесной сферы, кроме той, где из света моей внутренней сущности создается ангел, указующий пути по моей воле.
И нет обиталища, кроме того, откуда от переполнения моего внешнего бытия падает капля, которая заставляет тучу изливаться дождем.
Рядом со мной, взошедшим, далеко распространяющийся свет солнца подобен слабому мерцанию, а рядом с моим водоемом безграничный океан подобен капле."[28]
[28] Бертельс Е. Суфизм и суфийская литература.— Избр. т.3 М., 1965 с.89-90
Когда человек воспламенён любовью, он близок к божественному огню, являющему истину преобразования реальности. Когда нет, то нет и внутренней силы на постоянное преобразование личности и изменение повседневного мира, а в этом задача знака Скорпиона. Страсть разрушает стереотипы, и в этом очистительная миссия Скорпиона. Руководствуясь внутренней истиной души, суфий становится выше общественной морали и бросает ей скорпионовский вызов, заявляя: "Закон существует для вас (неизбранных), а истина — для нас."
Понятно, что этот взгляд оправдан лишь тогда, когда человеческая страсть не ищет иной награды, кроме разоблачения истины. И все внешние проявления добра действительно оказываются неважны: как диктует психология Скорпиона — знака, крайне подозрительного к жизни и абсолютистски отрицающему её благополучие ради познания его скрытых мотивов. Иначе такой подход к миру ведёт не к истине, а к упорству в своих заблуждениях, попутно оправдывая и преступления,— отчего христианство и считало всякую страсть искушением Дьявола.
Скорпион абсолютизирует власть внутреннего над внешним. И в суфизме поощрялось умышленное показное неблагочестие ( например, питьё вина, на которое в исламе существует строгий запрет), ставившее человека под удар внешнего порицания большинства правоверных, если оно способствовало закалке его внутренней нравственной ориентации. Отсюда родился поэтический образ опьянения любовью и слияния с возлюбленной, как слияния с Богом.
Отрицание внешнего вылилось в исламе в запрет изображать Аллаха, и лики его пророка и святых: их образы — ничто по сравнению с их внутренней духовностью. "Остерегайтесь изображений — будь то бога или человека — и не рисуйте ничего, кроме деревьев, цветов и неодушевленных предметов",— так говорил Магомет. Бог должен жить не в кумирах икон, но в человеческом сердце.
Исторически это — наследие зороастризма, которому было присуще стрельцовское, по-осеннему абстрактное понимание божества, для восприятия которого не требуются статуи и алтари. Оно растворено в изначальной природе (стихий) и присутствует в мире как Закон (Митры). Человек же — лишь проводник энергий и исполнитель закона. Если он совершенен в этом, то становится пророком или святым, и мы можем нарисовать его в память о том, что такой человек был. Но как изобразить то, что делало его таким — Закон или энергию? Нарисовав образ Бога, мы не отразим самую суть его божественности. Юпитерианский штамп внешней формы лишь помешает выйти к внутренней истине, индивидуальной для каждого. Создавая икону и просто глядя на неё, верующие люди запечатлевают в образе то, что хотят узреть,— но где гарантия, что это именно то, что есть на самом деле? — Остаётся положиться лишь на чудо, что Бог и святые сами снизойдут в приготовленные для них материальные обличья — но как раз такая вера в чудеса на общее благо, характерная для христианства, не отличает прямоту ислама.
Как буддизм и христианство, суфизм изначально предполагает сублимирующий энергию аскетизм: "суфии" переводится как "носящие власяницу". Уже Бируни, однако, трактует его как "суфос" — "мудрец", что показывает перенос акцента с творчества внутреннего царства на знание о нём. Отказ от внешнего мира и незатронутость его страстями не является целью, достижением служит снятие покрова с истины. Это отражает экзальтацию в Скорпионе Урана — планеты озарения и знания. Знание ("'ilm")— одна из основных категорий ислама, и если сравнить средневековую образованность христиан и мусульман, предпочтение придётся отдать вторым. Именно арабы сохранили и стали развивать научные идеи греков, которые потом у них переняли и христиане, вернувшиеся из крестовых походов.
Нельзя сказать, чтобы христиане, правильно понимающие задачи своей религии, не любили знания или были лишены мистических озарений. Но не знание является маяком и ориентиром религии Водолея, а страдания и терпение земного пути, не высота, но сокрушенность духа (Сатурн, второй управитель Водолея, дающий возможность экзальтации Марса — и сочетание этих качеств как раз даёт максимальную силу на земное воплощение идеи. Отказ от своих устремлений — сокрушенность привлекает внешние силы — энергию "сверху", а страдание и терпение мобилизуют внутренний потенциал — задействуют ресурсы "снизу").
Психология христианства, отодвигая в бесконечное будущее конечную цель единства, делающего всё тайное явным, практически не предполагает существования людей живущих и одновременно достигших высшего познания. В этом сила и слабость христианства: святой человек — это небывалое чудо, в то время как все остальные — лишь недостойные грешники (заблуждающиеся невежды). Этот взгляд водолейского равенства хорош для объединения всех, но может служить тормозом личного познания.
Мировоззрение ислама утверждает, что необразованный человек подобен спящему наяву. Согласно мусульманскому философу Ибн-Араби, знание — это психологическая потребность человека, более сильная, чем потребность в пище. Как и пища, оно доставляет человеку удовольствие. "Душа любит предметы психологического знания, независимо от того, хороши они или дурны,"— пишет философ Аль-Амари. Стремление к познанию имеет ту же природу, что и физическая страсть. И это соответствует тому, что в суфизме знание истины достигается страстной любовью, проникающей до глубин материи. "Только люди сердца понимают язык земли, глины и воды,"— гласит мудрость суфиев.
Истина скрыта внутри вещей как закон единства и борьбы полярностей, как внутренняя энергия материальных предметов, которую символизирует управитель Скорпиона Плутон. Эта энергия, способная трансформировать мир, разрушительна для всех его устойчивых форм. Такое представление позволяет нам понять, почему суфии говорят: красота Бога не может проявиться в мире, как она есть: она сожжет и разрушит всё. Бог создал покров истины, потому что мы не в силах видеть лицо Бога без покрова.
Представление об ослепительном свете Небес и невозможности непосредственного явления божества на земле во всем его великолепии — роднит ислам с иудаизмом и христианством (и даже античностью: вспомним Зевса, испепелившего Семелу, когда она попросила его предстать в своем истинном облике). Но в иудаизме по-Рыбьи милосердный Бог сам снизошёл до людей, облачившись в покровы. Христианство по-водолейски разделило неведомое на две части: бесплотный свет Бога и материальную тьму Дьявола, устремив людей познавать лишь светлую половину своей души. То, что суфизм назвал страшную и ужасную энергию Плутона, которую отвергло христианство, божественной красотой, было историческим шагом вперёд в развитии представлений о мире.
Что же делает восхождение к Богу, снимающее покровы с истины, неопасным: не разрушающим тело и душу суфия? Сердце ищущего должно стать зеркалом, где исчезают все его личные намерения и отражается только красота Бога: человека хранит чистота (неразвращённость) не только его тела, но самого разума, не навлекающая трансформаций на то, что не подвержено тлению. Суфизм предполагает, что в озарении знания, устремляющем человека к Богу (хал: "миг, озарение, вспышка"), исчезают заблуждения нашего "Я!" вместе с ложной оболочкой его обособленности. Любовь — "Ты!"— выводит человека за пределы себя, к водолейскому единству "Мы!". Пророк Мухаммед проповедует от лица этого божественного "Мы". Но в мистическом слиянии с Богом исчезает и "ты" земной любви и "мы" общего единения. "Как только мы покинем понятие "мы", исчезнет "я" и "ты" и останется лишь Бог",— говорит Мевлана. Самосовершенствование предстаёт как шлифовка зеркала души и расширение охвата любви: "я" находит отражение в "ты", в "мы" и, наконец, в Боге. Любовь, как говорит Руми, есть "лестница души". Характерный для Руми и мистиков образ зеркала — символ чистоты души — показывает, что знание суфизма предполагает водолейскую чистоту отражения мира.
И второй характерный образ суфизма — образ чистой воды в колодце: "Каким бы человек ни был, все равно внутри его есть колодец воды, но он не явен. Следует очищать колодец и воду делать явной. Сделай так, чтобы в твоем колодце была вода, и сколько бы ты не брал её и не отдавал другим, не становилось бы её меньше, а наоборот, больше, и чтоб она не стала зловонна, а наоборот, сколько бы ни стояла , становилась все чище и лечила тяжелые болезни". (Азиз ан-дин Насафи. Трактат "Зубдат ал-халк").[29]
[29] Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., "Наука" 1989 с. 75
Понятие озарения: доходящего до абсурда и возвышающегося над ним, отражает истинную природу Урана и в христианстве и исламе значит одно и то же. Знание озарения выше рациональных идей. "Если стучишься в мир идей — откроют, но подрежь крылья своей мысли, чтобы стать соколом." Православие почитает юродивых, для суфиев безумный выше мудреца. Но озарения христианства в большей степени обращены к психологии человека (Сатурну, падающему в Овне) и предугадывают его судьбу. Поэтому христианство скрывает свои знания, считая, что они, греша субъективизмом, касаются только каждого индивидуально. А озарения ислама обращены к миру, для которого "я"— не более, чем зеркало. И для суфийского мировоззрения "ничто не может быть так бесплодно, как невысказанное знание."
При этом ислам теряет христианскую задачу построения внутри субъективного царства божия: это помешало бы душе стать зеркалом. И с позиции коллективного духа эта религия менее радикально устремляется в будущее, чем христианство, зато дает большие возможности для личной эволюции каждого.
Озарения ислама являют ищущему истинную красоту настоящего — отказывающуюся от субъективности Венеру, которой не замечает живущий внутренней жизнью знак Скорпиона (согласно тому, что Венера в Скорпионе находится в изгнании). Тем самым они дополняют внутреннюю жизнь Скорпиона внешней. Суфизм допускает наличие "промежуточного мира" между реальностью явлений материи и идеальной сферой Бога. Этот промежуточный мир есть чистая истина всех вещей, возвышенных до их волшебного, мистического образа. По-венериански красивыми и внешними становятся в суфизме средства управления психикой: это может быть пение, музыка и танец,— называемые сема ("Нет ничего лучше, чтобы сема развеяла огонь в головах"). Природная роль Венеры подчеркивается и в достижении знания:
"Знание, обретаемое учением, бесполезно,
Если нет знания, данного природой:
Так же как солнце бесполезно
Глазу, лишенному света."
Чем глубже Скорпион постигает реальность, тем сильнее его толчок к противоположному — тем выше полёт его мысли. Потому характерен для суфизма образ колодца, опускающего человека к истоку вод жизни — чтобы ему оттуда, может быть, стали видны звёзды. Из колодца вверх, к высшему свету, ведут ступени. Цель — не останавливаться на промежуточных стадиях жизни, по-плутониански стяжая её блага и частично познавая её, но постараться взлётом мысли Урана, озарением, моментально охватить и познать её всю. Динамика мысли отрицает покой наслаждений. Руми говорит об этом так: "Ступени лестницы — не места отдыха и сидения, но места подъёма и перехода. Какой счастливец тот человек, который быстрее пройдёт их и не растратит всю жизнь на ступенях лестницы."
Знание мыслится в исламе великой силой. Илм суфиев издревле учитывает достижения науки. Ученые могут приравниваться к пророкам: "Цари правят людьми, а ученые — царями". Хорошо ориентируясь в социальной психологии, знак Скорпиона понимает, что мысль подспудно обуславливает идеологию, а через это и политику. Мусульманский философ Акуширван пишет: "Когда Аллах хочет добра какому-либо народу, он даёт знание его царям и царскую власть учёным". Это жизненный идеал знака Скорпиона, который стремится овладеть окружающим миром и преодолеть свою зависимость от него через знание и ум.
Если христианство допускает существование светской власти наряду с церковной, ислам стремится быть политическим идеалом, по-скорпионовски проверяя свои истины во всех сферах жизни. Так сегодня он стал действенной политической силой в Иране. Это соотносится с тем, что Плутон управляет идеологией массы, используя её страсти в своих целях и находя им достойное применение. А поскольку практической реализации идеологии всегда помогает соседний мутабельный знак, это напоминает также средневековые теократические государства, где правила идеология Стрельца. Проявив юпитерианскую экспансию, ислам распространил свою веру до Африки и Средней Азии; вера объединяет мусульманские государства в борьбе (против Израиля); и до сих пор происходят исламские революции (в 1993 году в Алжире).
По сравнению со скорпионьим абсолютизмом ислама, в христианстве мы находим более спокойный стрельцовский архетип социального института церкви, и это наводит на ассоциацию с тем основным архетипическим противостоянием Юпитера и Плутона — богов земного и потустороннего миров, который является стрежневым для мифологии. Он проявился в непримиримой средневековой борьбе христианства и мусульманства, в которой закономерно не могла одержать верх ни та, ни другая сторона. Но поскольку это лишь один из архетипических аспектов сопоставления этих двух в целом родственных религий, ратующих за преобразование жизни, компромисс этих вер в культурном мире может быть найден достаточно легко. Как Скорпиона и Водолея, их объединяет Уран, и компромисс — в водолейской идее свободы совести, ставящей личную нравственность Марса превыше церковной морали и традиции. Ведь в конечном итоге только свобода внутреннего мира питает все религиозные идеалы Юпитера и даёт марсианскую силу личного свершения.