II ТЕОРИЯ ЭРОСА

Описанные в предыдущей главе результаты дали неожиданное разрешение вопроса о травме; но зато исследование столкнулось с проблемой эротического конфликта, который, как показывает наш пример, содержит множество отклонений от нормы и поэтому на первый взгляд не допускает сравнения с обычным эротическим конфликтом. Прежде всего необычно и почти невероятно то, что, как получается, осознается лишь видимость, тогда как действительная страсть пациентки остается скрытой. В данном случае, однако, бесспорно то, что действительное отношение осталось в тени и лишь отношение кажущееся господствовало в поле зрения сознания. Если дать теоретическую формулировку этого факта, то получится примерно следующее положение: при неврозе имеют место две тенденции, строго противоположные друг другу, и одна из них бессознательна. Это положение намеренно сформулировано очень общо, ибо я хотел этим подчеркнуть, что патогенный конфликт хотя и содержит, пожалуй, личный момент, но одновременно в индивидууме проявляется и конфликт человечества, ибо отсутствие единства с самим собой есть, вообще говоря, признак человека культуры. Невротик — лишь особый случай находящегося в разладе с самим собой человека, который должен был бы объединить в себе природу и культуру.
Как известно, культурный процесс состоит в прогрессирующем обуздании животного начала в человеке; это — процесс одомашнивания, который не может осуществляться без возмущения со стороны жаждущей свободы животной натуры. Время от времени нечто вроде дурмана охватывает втягивающееся во власть культуры человечество: древность пережила это в докатившейся с Востока волне дионисийских оргий, которые стали существенной и характерной составной частью античной культуры и чей дух немало способствовал тому, что в многочисленных сектах и философских школах последнего дохристианского столетия стоический идеал развился в аскетизм и из политеистического хаоса того времени вышли аскетические религии Митры и Христа. Вторая волна дионисийского дурмана свободы прошла через западное человечество в эпоху Ренессанса. Трудно оценивать собственную эпоху. В ряду революционных вопросов, поставленных за последние полвека, был и «сексуальный вопрос», вызвавший к жизни целое литературное направление. В этом «движении» коренились также начала психоанализа, теоретическое оформление которого было довольно существенно определено его односторонним влиянием. Никто не может быть полностью свободен от современных течений. Затем «сексуальный вопрос» был оттеснен далеко на задний план политическими и мировоззренческими проблемами. Это, однако, ничего не меняет относительно того основополагающего факта, что инстинктивная природа человека снова и снова приходит в столкновение с культурными рамками. Названия меняются, а суть дела остается той же самой. Кроме того, сегодня нам известно, что отнюдь не всегда только животная инстинктивная природа находится в разладе с культурным принуждением, но часто именно новые идеи, стремясь выйти из бессознательного на дневной свет, оказываются так же, как и инстинкты, в разладе с господствующей культурой. Сегодня, например, можно было бы легко выдвинуть политическую теорию невроза, поскольку современный человек снедаем главным образом политическими страстями,— теорию, по отношению к которой «сексуальный вопрос» был лишь незначительным прологом. Возможно, окажется, что политическое есть лишь предвестник некоторого еще более глубокого религиозного потрясения. Невротик участвует, не осознавая этого, в господствующих течениях эпохи и отображает их в своем собственном конфликте.
Невроз теснейшим образом связан с проблемой эпохи и представляет собой, собственно, неудавшуюся попытку индивидуума в себе самом разрешить всеобщую проблему. Невроз есть разлад с самим собой. Основой этого разлада у многих людей становится то, что сознание хотело бы придерживаться своего морального идеала, бессознательное же стремится к своему аморальному (в современном смысле) идеалу, который сознание хотело бы отвергнуть. Такие люди желали бы стать порядочнее, чем они, в сущности, есть. Но конфликт может быть и обратным: есть люди, которые по видимости весьма непорядочны и не делают над собой ни малейших усилий. Но в сущности это есть лишь наигранная поза грешника; ибо задний план у них составляет моральная сторона, которая точно так же оказалась оттесненной в бессознательное, как у нравственного человека — безнравственная природа. (Крайностей поэтому по возможности следует избегать; ибо они всегда возбуждают подозрение в противоположном.)
Нам потребовалось это общее рассуждение для того, чтобы чуть лучше разъяснить понятие «эротического конфликта». Исходя из этого, можно рассмотреть, с одной стороны, психоаналитическую технику, а с другой — проблему терапии.
Что касается этой техники, то, очевидно, речь идет о следующем вопросе: как мне кратчайшим и вместе с тем наиболее эффективным путем прийти к знанию о бессознательных событиях в жизни пациента? Первоначальный метод был гипнотическим: либо опрос в состоянии гипнотической концентрации, либо спонтанное продуцирование фантазий со стороны пациента (именно в этом состоянии). Этот метод иногда еще применяется, однако по сравнению с современной техникой он примитивен и часто неудовлетворителен. Второй метод был разработан в Цюрихской психиатрической клинике — так называемый метод ассоциаций1.
Этот метод точно показывает наличие конфликтов в форме так называемых комплексов эмоциональных представлений, которые обнаруживают себя через типичные помехи в эксперименте2. Но наиболее важным методом, позволяющим добиться знания о патогенных конфликтах, является, как впервые показал Фрейд, анализ сновидений.
По поводу сновидения можно сказать, что тот камень, который строители отбросили, стал краеугольным. Правда, сновидение, этот мимолетный и невзрачный продукт нашей души, лишь в современную эпоху стало объектом столь основательного пренебрежения. Раньше его ценили, видя в нем предсказателя судьбы, посланника богов, предостерегающего и утешающего. Теперь мы используем его как провезвестника бессознательного; оно должно поведать нам тайны, скрытые от сознания, и делает это с удивительной полнотой. «Явное сновидение», т. е. сновидение в том виде, в каком мы его вспоминаем, есть, согласно концепции Фрейда, фасад, который вначале не позволяет нам догадываться о внутреннем содержании дома, а, напротив, тщательно скрывает его посредством так называемой цензуры сновидения. Но если мы, соблюдая определенные технические правила, заставляем видевшего сон говорить о деталях своего сновидения, то вскоре оказывается, что его фантазии обладают определенной направленностью и концентрируются на определенном содержании, имеющем личностное значение и высказывающем смысл, который мы вначале не предполагали обнаружить за сновидением, но который, как можно показать с помощью тщательного сравнительного анализа, находится в очень тонкой и охватывающей мельчайшие детали связи с фасадом сновидения. Этот особый комплекс идей, в котором соединяются все нити сновидения, есть искомый конфликт в определенной, обусловленной обстоятельствами вариации. Мучительные и непримиримые противоречия конфликта, с точки зрения Фрейда, при этом настолько скрываются или же разрешаются, что можно говорить о своего рода исполнении желаний. Правда, лишь в редких случаях это — исполнение явных желаний, как это происходит в снах, вызванных телесными возбуждениями, например в случае ощущаемого во сне чувства голода, когда желание есть удовлетворяется во сне роскошной трапезой. Также и настойчивая мысль о том, что вот сейчас надо встать, находящаяся в противоречии с желанием спать дальше, приводит к реализующему желание представлению во сне о том, что ты уже встал и т. д. Однако далеко не все сновидения имеют столь простую природу. Согласно Фрейду, есть бессознательные желания, которые имеют природу, несовместимую с представлениями бодрствующего сознания. Существуют тягостные желания, в которых человек предпочитает не признаваться себе, и именно такие желания Фрейд считает подлинными источниками сновидения. Например, дочь нежно любит свою мать; ей снится, однако, что ее мать, к величайшему горю дочери, умерла. Согласно концепции Фрейда, эта дочь могла иметь неосознанное, в высшей степени тягостное желание, чтобы ее мать, к которой она тайно питает неприязнь, как можно скорее исчезла из этого мира. Даже самая безупречная дочь не застрахована от подобных наваждений, которые она, пожалуй, стала бы отрицать самым отчаянным образом, если бы ее захотели на этом поймать. Явное сновидение по видимости не содержит в себе никакого осуществления желаний, а, напротив, скорее опасение и озабоченность, т. е. как раз то, что противоположно предполагаемому бессознательному побуждению. Но ведь известно, что преувеличенная озабоченность очень часто и по праву вызывает подозрение в противоположном. (Критически настроенный читатель, разумеется, спросит: а является ли представленное в сновидении опасение преувеличенным?) Таких сновидений, где по видимости нет и следа осуществления желаний,— бесчисленное множество. Обрабатываемый в сновидении конфликт не осознается; точно так же бессознательна вытекающая из него попытка его разрешения. Видевшая сон фактически стремится устранить свою мать. Но быть устраненной означает на языке бессознательного: умереть. Видевшая сон, однако, не обязательно одержима этим стремлением, так как, точнее говоря, не она сфабриковала сон, но бессознательное. Последнее имеет неожиданное для видевшей сон стремление — устранить мать. Именно тот факт, что это ей снится, доказывает, что она не думает об этом сознательно. Она вообще не понимает, почему это мать должна быть устранена. Мы знаем теперь, что определенный слой бессознательного содержит в себе все то, что из реминисценций утрачено в воспоминании, и, далее, все то, что из инфантильных побуждений уже не может" найти реализации во взрослой жизни. Можно сказать, что многое, проистекающее из бессознательного, первоначально носит инфантильный характер: таково и данное желание, которое звучит очень просто: «Папа, а правда, если мама умрет, то ты на мне женишься?» Это инфантильное выражение желания представляет собой эрзац сегодняшнего желания видевшей сон выйти замуж — желания, которое по причинам, подлежащим в данном случае выяснению, для нее мучительно. Эта мысль или, скорее, серьезность соответствующего намерения, как говорят, «вытеснена в бессознательное» и с необходимостью должна получить там инфантильное выражение, ибо находящийся в распоряжении бессознательного материал — это по большей части инфантильные реминисценции.
В случае рассматриваемого нами сновидения речь идет, как может показаться, о некотором инфантильном чувстве ревности. Видевшая сон в известной степени влюблена в отца, и поэтому она хотела бы устранить мать. Но действительный ее конфликт состоит в том, что она, с одной стороны, очень хочет выйти замуж, а с другой — не может решиться на это: ведь точно не известно, как это все будет, насколько устроит ее муж и т. д. А кроме того, дома так хорошо, и если придется расстаться с любимой мамочкой и быть такой взрослой и самостоятельной?.. Но она не замечает, что проблема замужества теперь всерьез встала на ее пути и настолько захватила ее, что она уже не может пятиться назад к отцу и матери, не привнося в семью этот поставленный судьбой вопрос. Она уже не прежний ребенок, она теперь та, кто хочет выйти замуж. И такой она возвращается, а именно — с желанием иметь мужа. Но в семье муж — это отец, и желание дочери иметь мужа, без того, чтобы она это осознавала, направляется на отца, Но это — инцест. Таким образом возникает интрига инцеста вторичного порядка. Фрейд здесь выдвигает предположение, что тенденция к инцесту первична и составляет подлинное основание того, почему видевшая сон не может решиться выйти замуж. Рядом с этим основанием прочие приведенные основания не имеют для него большого значения. В противоположность такому пониманию я уже давно отстаиваю ту точку зрения, согласно которой случаи инцеста отнюдь не доказывают наличия общей склонности к инцесту, подобно тому как факты убийства не говорят о наличии некой общераспространенной и порождающей конфликты жажды убивать. Я, правда, не захожу так далеко, чтобы отрицать наличие в каждом индивидууме задатков для любого преступления. Но есть все же огромная разница между наличием подобного задатка и актуальным конфликтом и основанным на этом конфликте раздвоением личности, имеющем место в случае невроза.
Если внимательно проследить историю невроза, то, как правило, обнаруживается некоторый критический момент, когда всплывает именно та проблема, от которой стремятся уклониться. Так вот это уклонение есть реакция столь же естественная и общераспространенная, как и лежащие в ее основе леность, инертность, малодушие, робость, незнание и бессознательность. Где становится неприятно, трудно и опасно, там часто колеблются и по возможности этого избегают. Я считаю эти основания совершенно достаточными. Без сомнения наличествующая и абсолютно правильно рассмотренная Фрейдом симптоматология инцеста кажется мне вторичным, уже патологическим феноменом.
Сновидение часто имеет дело с деталями по видимости нелепыми, из-за чего оно производит смешное впечатление, или же оно с внешней стороны кажется настолько непонятным, что мы в лучшем случае можем подивиться ему, и поэтому нам всегда приходится преодолевать известное сопротивление, прежде чем мы всерьез возьмемся за то, чтобы терпеливым трудом распутать его сложные хитросплетения. Когда мы наконец проникаем в действительный смысл сновидения, то мы уже находимся в центре тайного мира сновидца и с удивлением видим, что и сон, по видимости бессмысленный, имеет очень глубокий смысл и говорит, собственно, лишь о важных и серьезных вещах. Это познание внушает нам несколько большее уважение к так называемому суеверию, придающему значение снам, для которых рационалистическое умонастроение нашего времени до сих пор не оставляло ничего другого.
Как говорит Фрейд, анализ сновидений есть «via ге-gia»(* «Царская дорога» (лат.)) к бессознательному; анализ сновидений ведет к глубочайшим тайнам личности, благодаря чему он является бесценным инструментом в руках врача и воспитателя души.
Аналитический метод вообще, не только специально фрейдовский психоанализ, слагается главным образом из многочисленных анализов сновидений, когда в ходе лечения сновидения постепенно поднимают из глубины содержание бессознательного, чтобы это содержание попало под влияние дезинфицирующей силы дневного света, благодаря которому снова обнаруживаются многие ценные и, казалось бы, утраченные фрагменты. При таком положении дел не приходится удивляться тому, что для многих людей, имеющих ложные представления о самих себе, лечение поначалу оказывается настоящей пыткой, так как они — в соответствии с античным мистическим положением «отрешись от того, что имеешь, и тогда ты получишь!» — должны таким образом принести в жертву почти все свои самым интимным образом любимые иллюзии, с тем чтобы дать возродиться в себе чему-то более глубокому, более прекрасному и объемлющему. Есть довольно старые мудрые истины, которые при лечении снова выходят на свет, и особым курьезом является то, что на высоте нашей сегодняшней культуры этот вид воспитания души показывает свою необходимость — воспитания, которое во многих отношениях можно сравнить с техникой Сократа, хотя анализ и проникает гораздо глубже.
Фрейдовское направление исследований стремилось доказать, что эротический, соответственно сексуальный, момент имеет всецело преобладающее значение при возникновении патогенного конфликта. Согласно этой теории имеет место коллизия между тенденцией сознания и аморальным, несовместимым с ней бессознательным желанием. Бессознательное желание инфантильно, это значит, что оно происходит из детства и никак не может приспособиться к сегодняшнему дню, почему оно и вытесняется, и притом из моральных соображений. У невротика душа ребенка, который плохо переносит преднамеренные ограничения, смысла которых он не понимает; он, правда, стремится усвоить мораль, однако оказывается тем самым в разладе с самим собой, хочет, с одной стороны, подавить себя, а с другой — освободиться,— и эту борьбу называют неврозом. Будь этот конфликт осознанным во всех деталях, вероятно, из него никогда не возникали бы невротические симптомы; таковые возникают лишь в том случае, если человек не в состоянии увидеть другую сторону своего существа и настоятельность относящихся к ней проблем. Лишь при этом условии, как представляется, возникает симптом, который помогает непризнанной стороне души найти свое выражение. Поэтому симптом есть — по Фрейду — реализация непризнанных желаний, которые, будучи осознанными, оказались бы в резком противоречии с моральными убеждениями. Как уже было сказано, эта теневая сторона души ускользает от сознательного усмотрения; больной поэтому не может вступать с этой стороны в переговоры, исправлять ее, приходить с ней к соглашению или отказываться от нее, ибо актуально он вовсе не обладает бессознательными побуждениями; они, будучи вытесненными из иерархии побуждений сознательной души, стали автономными комплексами, которые, преодолевая большое противодействие, надлежит посредством анализа снова вернуть в подчинение. Иные пациенты прямо-таки хвастаются тем, что теневой стороны для них не существует; они уверяют, что не имеют никакого конфликта; однако они не видят, что зато на их пути стоят другие вещи неизвестного происхождения, такие, как истерические капризы, придирки, которыми они донимают самих себя и своих ближних, катар желудка невротического происхождения, боли там и тут, беспочвенная раздражительность и множество прочих симптомов нервного заболевания.
Фрейдовский психоанализ упрекали в том, что он высвобождает вытесненные (к счастью) животные инстинкты человека и может тем самым причинить непоправимый вред. Из этого опасения с очевидностью явствует, сколь мало доверяют действенности современных моральных принципов. Делают вид, будто лишь проповедуемая мораль удерживает человека от разнузданности; куда более действенным регулирующим принципом является, однако, нужда, полагающая границы действительности, которые гораздо более убедительны, чем все моральные основоположения. Верно, что психоанализ делает осознанными животные инстинкты, однако он делает это не для того, чтобы, как думают многие, предоставить им необузданную свободу, а для того, чтобы подчинить их порядку осмысленной целостности. Полностью владеть своей личностью — это преимущество при любых обстоятельствах; в противном случае вытесненное содержание снова и лишь в других местах встает у человека на пути и мешает ему, причем в местах отнюдь не второстепенных, а как раз самых чувствительных. Но если люди будут воспитаны так, чтобы отчетливо видеть теневую сторону своей природы, то можно надеяться, что они на этом пути научатся также лучше понимать и любить своих ближних. Когда становится меньше лицемерия и больше самопознания, то это может лишь способствовать тому, чтобы люди научились считаться со своими ближними; ибо они слишком легко склоняются к тому, чтобы несправедливость и насилие, которое они причиняют своей собственной природе, переносить и на окружающих.
Если следовать фрейдовскому учению о вытеснении, то может, правда, показаться, что свою инстинктивную природу подавляют лишь, так сказать, слишком моральные люди. Аморальный человек, необузданно любящий свою инстинктивную природу, должен был бы в соответствии с этим быть полностью свободным от неврозов. Но это, как учит нас опыт, разумеется, не так. Такой человек может точно так же страдать неврозом, как и другие. Если мы применим к нему наш анализ, то обнаружим, что у него просто-напросто в вытесненном состоянии оказалась мораль. Если аморальный человек страдает невротическим расстройством, то он являет собой, как метко сформулировал Ницше, образ «бледного преступника», который не находится на высоте своего поступка.
Здесь возможна точка зрения, согласно которой вытесненные остатки порядочности в подобном случае являются лишь инфантильно-традиционными конвенциями, налагающими на инстинктивную природу ненужные оковы и поэтому подлежащие искоренению. Но принцип «Esrasez I'infdmel»(* «Раздавите гадину!» (фр.)) вел бы лишь к теории абсолютного прожигания жизни. Такая теория была бы, естественно, весьма фантастичной и бессмысленной. А именно, никогда нельзя забывать — и об этом следует напомнить и фрейдовской школе,— что мораль не была ниспослана свыше в форме синайских скрижалей и навязана народу, а напротив, мораль есть функция человеческой души и стара, как само человечество. Мораль не навязывается извне — человек имеет ее в конечном счете a priori в себе самом: не моральный закон, а, пожалуй, моральную сущность, без которой была бы невозможной совместная жизнь в человеческом обществе. Поэтому мораль имеет место на всех ступенях общества* Она есть инстинктивное регулирующее начало действования, начало, которое упорядочивает также совместную жизнь животного стада. Моральные законы, однако, имеют силу лишь внутри группы живущих совместно людей. За ее пределами их действие прекращается. Вместо них там действует старая истина: «Homo homini lupus» («Человек человеку волк»). С развитием культуры удается подчинить все больше людей власти одной и той же морали, хотя до сих пор не удалось добиться господства морального закона также и за пределами границ сообществ, т. е. в свободном пространстве сообществ, независимых друг от друга. Там с древних времен господствуют бесправие, распущенность и вопиющая безнравственность, о чем вслух говорят лишь враги.
Фрейдовская концепция была настолько проникнута убеждением в основополагающей, даже исключительной роли сексуальности в неврозе, что она, будучи последовательной, мужественно нападала на современную сексуальную мораль. Это было, без сомнения, полезно и необходимо; ибо в этой области господствовали и продолжают господствовать воззрения слишком недифференцированные, если иметь в виду в высшей степени сложное положение вещей в ней. Подобно тому как в раннем средневековье денежные дела вообще презирались, так как еще не было казуистически дифференцированной морали денежных отношений, а была одна лишь общая мораль, точно так же и сегодня имеется одна лишь общая сексуальная мораль. Девушку, имеющую незаконнорожденного ребенка, осуждают, и никто не спрашивает о том, порядочный она человек или нет. Не санкционированная правом форма любви аморальна, и неважно, кто вступает в такие отношения — достойные люди или подонки. Люди еще находятся под гипнозом Что и поэтому забывают о Как, забывают о совершающем поступки человеке, подобно тому как для средневековья деньги были не чем иным, как лицемерно сверкающим и горячо вожделенным золотом и именно поэтому — дьяволом.
Однако дело не так просто. Эротика — дело темное и всегда останется таковым, что бы по этому поводу ни говорило какое-либо будущее законодательство. С одной стороны, она относится к исконной животной природе человека, которая будет существовать до тех пор, пока человек обладает животным телом. С другой стороны, она, однако, родственна высшим формам духа. Но она расцветает лишь тогда, когда дух и инстинкт находятся в гармоничном соответствии друг с другом. Если в ней отсутствует тот или иной аспект, то это наносит ущерб или по меньшей мере приводит к несбалансированной односторонности, которая легко переходит в патологию. Избыток животного начала обезображивает культурного человека, избыток культуры приводит к заболеванию животное начало. Эта дилемма делает очевидной всю ту непрочность положения человека, о которой говорит эротика. Эротика есть в основе своей то сверхмогущественное, которое, подобно природе, позволяет овладевать собой и использовать себя, как если бы оно было бессильным. Однако триумф над природой дорого оплачивается. Природа не нуждается ни в каких принципиальных заявлениях, а удовлетворяется терпением и мудрой мерой.
«Эрос — великий демон»,— как сказала Сократу мудрая Диотима. Человек никогда не справится с ним вполне или же — справится с ним, лишь нанеся себе вред. Эрос не есть вся заключенная в нас природа в целом, но по крайней мере это один из ее главных аспектов. Таким образом, сексуальная теория невроза, выдвинутая Фрейдом, базируется на истинном и фактическом принципе. Однако ошибка ее состоит в односторонности и ограниченности исключительно этим принципом, а кроме того, она совершает неосторожность, стремясь схватить неуловимый Эрос с помощью своей грубой сексуальной терминологии. Фрейд и в этом отношении является типичным представителем именно материалистической эпохи3, которая надеялась когда-нибудь разрешить загадку мироздания в пробирке. Фрейд и сам в более пожилом возрасте признал, что его теория страдает неуравновешенностью, и противопоставил Эросу, который он обозначает как либидо, инстинкт разрушения или, соответственно, смерти4. В одной из своих работ, не опубликованных при жизни, он писал об этом так: «После долгих сомнений и колебаний мы решились принять лишь два фундаментальных инстинкта: Эрос и инстинкт разрушения... Цель первого — устанавливать все большие единства, а тем самым — сохранять, т. е. связывать; цель второго — напротив, разлагать связи и тем самым разрушать вещи... Поэтому мы его называем также инстинктом смерти»5.