ВВЕДЕНИЕ К КНИГЕ КРАНЕФЕЛЬДТА "НЕЗРИМЫЕ ПУТИ РАЗУМА"

В настоящее время можно с полным основанием утверждать, что до сей поры отсутствует возможность дать исчерпывающее и, следовательно, полное описание того, что принято обозначать словом "психоанализ",- последнему, среди прочего, часто придается оскорбительный оттенок. То, что неспециалист обычно понимает под термином "психоанализ" - медицинское вскрытие души с целью выявления скрытых причин и связей - относится лишь к одному из аспектов обсуждаемого понятия. Даже если мы будем рассматривать психоанализ под более широким углом - в соответствии с его фрейдистской концепцией - как, в основном, медицинский инструмент для лечения невроза, этот более широкий взгляд не исчерпывает природы предмета. Прежде всего, психоанализ в строго фрейдистском смысле представляет собой не только терапевтический метод, но и психологическую теорию, которая ни в коей мере не ограничивается только неврозами и психопатологией вообще, но одновременно пытается включить в свою сферу такое обьщенное явление как сновидение и, помимо того, широкие области гуманитарных наук, литературу, изобразительное искусство, а также биографию, мифологию, фольклор, сравнительную религию и философию.

Как любопытный факт в истории науки следует отметить то обстоятельство (которое, однако, согласуется с особой природой психоаналитического движения), что Фрейд, основатель психоанализа (в узком смысле), настаивает на идентификации данного метода с его сексуальной теорией, тем самым накладывая на нее догматический штамп. Эта декларация "научной" непогрешимости заставила меня в свое время порвать с Фрейдом, ибо для меня догма и наука - несопоставимые понятия, мешающие друг другу вследствие взаимного загрязнения. Догма как фактор религии - бесценна благодаря своей абсолютной исходной позиции. Но когда наука пренебрегает критикой и скептицизмом, она вырождается, превращаясь в чахлое оранжерейное растение. Одним из элементов, необходимых для науки, является крайняя неопределенность. Когда наука склоняется к догматизму и проявляет нетерпимость и фанатизм, она скрывает некоторое сомнение, которое, по всей вероятности, оправдано, а также неуверенность, которая слишком хорошо обоснована.

747 Я подчеркиваю это неприятное обстоятельство не потому, что собираюсь критически атаковать теорию Фрейда, а для того, чтобы продемонстрировать непредубежденному читателю тот знаменательный факт, что фрейдистский психоанализ представляет собой не только научное достижение, но и психический симптом, оказавшийся более могущественным, чем искусство анализа самого мастера. Как показано в книге Мейлана (Maylan) "Трагический комплекс Фрейда"[65], совсем не трудно заметить характерную для Фрейда тенденцию устанавливать догмы, основываясь на собственной психологии - действительно, он обучал этому своих последователей и с большим или меньшим успехом пользовался подобной тенденцией в своей практике - но я не хочу обращать против него его же собственное оружие. В конечном счете, никто не может полностью преодолеть личную ограниченность: все в той или иной степени имеют какие-то пределы, в особенности же люди, практикующие психологию.

748 Я считаю упомянутые технические недостатки неинтересными и думаю, что опасно приписывать им чрезмерную роль, ибо это отвлекает внимание от одного важного обстоятельства, заключающегося в том, что даже самый возвышенный разум весьма ограничен и зависим в той точке, где он кажется наиболее свободным. По моему мнению, творческий дух человека совсем не является его личностью, это, скорее, признак или симптом современного ему движения мысли. Его личность важна только как рупор убеждения, возникающего из бессознательного коллективного фона - убеждения, которое отнимает его свободу, заставляет его приносить себя в жертву и совершать ошибки, которые он безжалостно критиковал бы в других. Фрейда несет определенный поток мысли, истоки которого прослеживаются в Реформации. Постепенно он освобождается от бесчисленных покровов и масок, и теперь он сворачивает к тому виду психологии, который с провидческой проницательностью предвидел Ницше - к открытию психического как нового факта. Когда-нибудь мы сможем увидеть, какими извилистыми путями прошла психология от пыльных лабораторий алхимиков через месмеризм и магнетизм (Кернер, Эннемозер, Эшимайер, Баадер, Пассаван и другие) [Kerner, Ennemoser, Eschimayer, Baader, Passavant] к философскому предвидению Шопенгауэра, Каруса и фон Гартмана (Schopenhauer, Cams and von Hartmann); и каким образом, от родной почвы повседневного опыта Льебо (Liebeault), а еще ранее Куимби (Quimby), духовного отца Христианской Науки [66], она, наконец, дошла до Фрейда через учение французских гипнотизеров. Этот поток идей образовался путем слияния потоков, вытекающих из многочисленных темных источников, быстро набиравших силу в XIX веке, имеющих многочисленных приверженцев, среди которых Фрейд не является изолированной фигурой. \9 То, что сегодня называют "психоанализом", не является однородным понятием: сюда входят различные аспекты важной психологической проблемы нашей эпохи. Эта проблема существует, независимо от того, известно ли широкой публике о ее существовании. В наше время психическое стало проблемой для каждого. Психология приобрела удивительную привлекательность. Это объясняет всемирное распространение фрейдистского психоанализа, успех которого сопоставим только с Христианской Наукой, теософией и антропософией - сопоставим не только своим успехом, но и своим содержанием, ибо догматизм Фрейда очень близок к установке религиозной убежденности, характерной для этих движений. Помимо того, все четыре движения, бесспорно, психологичны. Если к этому мы добавим почти невероятный рост оккультизма в любой форме во всех цивилизованных странах Западного мира, то получим картину данного направления мысли, повсеместно табуируемого до некоторой степени, но, тем не менее, непреодолимого. Аналогично, современная медицина в значительной мере склоняется к Пара-цельсу и все в большей степени осознает роль психики в соматических заболеваниях. Даже традиционное уголовное законодательство начинает поддаваться требованиям психологии, о чем свидетельствуют задержки при вынесении приговоров и все учащающаяся практика привлечения к судопроизводству экспертов-психологов. 750 Все вышесказанное относится к положительным аспектам описываемого психологического движения. Однако с другой стороны, эти аспекты уравновешиваются столь же характерными отрицательными сторонами. Уже во времена Реформации сознательный разум начал уходить от метафизических постулатов эпохи готики, причем это отделение становилось все более резким и получало все более широкое распространение в каждом новом столетии. В начале XVIII века мир впервые увидел, как христианские истины были отвергнуты, а в веке XX правительство одного из крупнейших государств мира (Юнг имеет в виду тогдашний СССР - В. 3.) предпринимает максимальные усилия, направленные на искоренение христианской веры, как если бы это было заболевание. Тем временем интеллект белого человека в целом перерос авторитет католической догмы, а протестантизм распался на более чем четыреста фрагментов при посредстве самых тривиальных софизмов. Таковы очевидные отрицательные аспекты, и они объясняют, по какой причине люди устремляются к любому движению, от которого они надеются получить помощь и истину.

751 Религии являются великими системами, исцеляющими болезни души. Неврозы и подобные им заболевания возникают под воздействием психических сложностей. Но если какая-то догма обсуждается и ставится под сомнение, она утрачивает свою целительную силу. Человек, который больше не верит, что Бог, познавший страдание, сжалится над ним, поможет и успокоит его, придаст смысл его жизни, слаб - он становится добычей своей слабости, превращается в невротика. Бесчисленные патологические элементы среди населения являются одним из наиболее мощных факторов, подкрепляющих психологические тенденции нашего времени.

752 Еще один, и достаточно немаловажный, контингент формируют те, которые после периода веры в авторитеты просыпаются со своего рода возмущением и находят удовлетворение, смешанное с самобичеванием, отстаивая так называемую новую истину, которая губительно действует на их старые, еще тлеющие убеждения. Такие люди не могут молчать и, вследствие слабости своих убеждений и страха перед изоляцией, всегда должны группироваться, связанные узами новообращенных, компенсируя количеством свое сомнительное качество.

753 Наконец, существуют и те, которые серьезно ищут нечто, те, кто полностью убеждены в том, что душа есть место пребывания всех психических страданий и, одновременно, всех исцеляющих истин, которые когда-либо были поведаны страдающему человечеству как благие вести. Из души исходят самые бессмысленные конфликты, однако мы ожидаем от нее и решения или, по крайней мере, надежного ответа на мучительный вопрос: почему?

754 Человеку не обязательно быть невротиком, чтобы ощущать потребность в исцелении, эта потребность существует даже у людей, отрицающих с глубочайшим убеждением возможность такого исцеления. В момент слабости они не могут устоять перед соблазном заглянуть в учебник психологии, пусть всего лишь для того, чтобы найти рецепт, позволяющий образумить одного из двух супругов.

755 Эти совершенно различные интересы публики нашли свое отражение в вариациях на тему "психоанализ". Школа Адлера, выросшая рядом с Фрейдом, обращает особое внимание на социальный аспект психической проблемы и, соответственно, все в большей степени склоняется к социальному воспитанию. Она отвергает все основные фрейдистские элементы психоанализа не только в теории, но и на практике, причем в такой степени, что, за исключением нескольких теоретических принципов, исходные точки соприкосновения со школой Фрейда почти неразличимы. По этой причине "индивидуальную психологию" Адлера нельзя более включать в концепцию "психоанализа". Это независимая система психологии есть выражение иного темперамента и совершенно иного мировоззрения.

756 Все интересующиеся "психоанализом" и желающие получить адекватный обзор данных по современной психиатрии должны изучить труды Адлера. Читатель найдет их крайне стимулирующими, а также сделает ценное открытие, согласно которому один и тот же случай невроза может найти убедительное объяснение как с точки зрения Фрейда, так и с точки зрения Адлера, несмотря на то, что оба способа объяснения кажутся почти диаметрально противоположными. Однако вещи, столь безнадежно различные в теории, находятся рядом, не противореча друг другу, в парадоксальной душе человека: каждое человеческое существо обладает как инстинктом власти, так и сексуальным влечением. Следовательно, каждый человек проявляет в своей психологии оба влечения, и каждый психический импульс характеризуется легкими обертонами, исходящими из обоих источников.

757 Поскольку количество основных инстинктов у человека и животного не было определено сколь-нибудь точно, немедленно появляется вероятность того, что изобретательный разум придумает еще несколько психологии, которые, как представляется, будут противоречить всем остальным, однако позволят получать вполне удовлетворительные объяснения. Но такие изобретения появляются не в результате простого сидения и последующего появления новой психологической системы из, скажем, художественного импульса. Психологии Фрейда и Адлера были созданы иным образом. Похоже, что они появились как следствие внутренней потребности, оба исследователя сообщили о своих основных принципах, рассказали о своей психологии и, следовательно, о своем способе наблюдения за другими людьми. Это вопрос глубокого переживания, а не интеллектуальная игра (cojuring-trick). Хотелось бы, чтобы существовало большее число признаний подобного рода; они дали бы нам более полную картину потенциальных возможностей психического.

758 Мои собственные воззрения и основанная мной школа столь же психологичны и, поэтому, характеризуются теми же ограничениями и доступны для критики в той же мере, в какой я позволил себе критическое отношение к другим психологам. Насколько я могу судить о моей собственной точке зрения, она отличается от вышеупомянутых взглядов на психологию тем, что она не монистична, а характеризуется дуализмом, ибо основана на принципе противоположностей, и, возможно, плюралистична, ибо признает наличие множества относительно автономных психических комплексов.

759 Далее будет показано, каким образом я вывел теорию из того факта, что возможны противоречивые и одновременно удовлетворительные объяснения. В отличие от Фрейда и Адлера, принципы объяснения которых, в основном, редуктивны и постоянно возвращаются к воспоминаниям детства, ограничивающим природу человека, я отдаю предпочтение конструктивному или синтетическому объяснению в знак признания того обстоятельства, что завтра практически более значимо, чем вчера, а откуда менее значимо, чем куда. При всем уважении, которое я питаю к истории, мне все же представляется, что всматривание в прошлое, повторное переживание патогенных воспоминаний - каким бы мощным оно ни было - не столь эффективно для освобождения человека от мертвой хватки прошлого, как построение чего-то нового. Разумеется, я полностью осознаю, что без всматривания в прошлое и без интегрирования значимых воспоминаний, которые были утрачены, не может быть создано что-то новое. Но я считаю пустой тратой времени и ошибочным предрассудком выискивать в прошлом мнимые причины заболевания, ибо неврозы, независимо от обстоятельств их появления, определяются и поддерживаются постоянно сохраняющейся неверной установкой, которую, после того, как она определена, необходимо откорректировать "сейчас", а не в раннем младенчестве. Недостаточно также просто осознать причины, поскольку лечение невроза в процессе анализа представляет собой моральную проблему, а не магическое воздействие прослушивания старых воспоминаний.

760 Помимо того, мои взгляды отличаются от взглядов Фрейда и Адлера в том отношении, что я придаю существенно иное значение бессознательному. Фрейд, придающий бессознательному бесконечно большее значение, чем Адлер (школа которого допускает его полное исчезновение) обладает более религиозным темпераментом, чем Адлер, и по этой причине он, естественно, присваивает автономную, пусть и отрицательную, функцию психическому не-эго. В этом отношении я несколько опережаю Фрейда. Для меня бессознательное не есть нечто, принимающее все нечистые помыслы и дурные воспоминания нечистого прошлого - как, например, вековые отложения общественного мнения, составляющие Супер-эго Фрейда. В действительности это вечно живой зародышевый слой в каждом из нас, и хотя он может использовать символические образы вековой давности, он хочет, чтобы они осмысливались по-новому. Разумеется, новое значение не появляется в готовом виде из бессознательного, подобно Афине Палладе, вышедшей во всеоружии из головы Зевса: живительный эффект наблюдается только в том случае, если продукты бессознательного серьезно соотносятся с сознательным разумом.

761 С целью истолкования продуктов бессознательного, я счел также целесообразным дать совершенно иное толкование сновидений и фантазий. Я не сводил их, как это делал Фрейд, к личностным факторам, а сравнивал их (как это подсказывает сама их природа) с символами, взятыми из мифологии и истории религии, с тем чтобы выявить тот смысл, который они пытаются выразить. Такой метод дал крайне интересные результаты, в значительной степени по той причине, что он позволил совершенно по-новому прочесть сны и фантазии, соединить иначе несовместимые архаичные тенденции бессознательного с сознающей личностью (conscious personality). Долгое время такое объединение представлялось мне конечной целью, к которой следует стремиться, ибо невротики (а также многие нормальные люди) в глубине души страдают от разобщенности сознательного и бессознательного. Ввиду того, что в бессознательном содержатся не только источники инстинкта и вся доисторическая природа человека вплоть до животного уровня, но, наряду с этим, и творческие семена будущего, и корни всех созидающих фантазий, отрыв от бессознательного при невротической диссоциации означает отрыв от истоков жизни. Поэтому мне думается, что первейшей задачей психотерапевта является восстановление утраченных связей и живительного взаимодействия между сознательным и бессознательным. Фрейд резко осуждает бессознательное и ищет спасения в силе умеющего находить решение сознания. Этот ошибочный подход приводит к иссушению и жесткости там, где уже существует устойчивое сознание, ибо, удерживая антагонистические и кажущиеся враждебными элементы в бессознательном, сознание отказывается от необходимой для своего обновления живительной силы.

762 Однако подход Фрейда не всегда ошибочен, ибо сознание не всегда устойчиво. Устойчивость предполагает наличие жизненного опыта и определенную зрелость. Молодые люди, далекие от понимания своей сущности, подвергаются значительному риску и еще больше затрудняют постижение своей сущности, когда впускают "темную ночь души" в свое незрелое, неустойчивое сознание. Здесь оправдано некоторое осуждение бессознательного. Опыт убедил меня в том, что существуют не только различные темпераменты ("типы"), но и различные стадии психологического развития, и можно с полным правом утверждать, что существует значительное отличие между психологией первой и второй половины жизни. Утверждая, что нельзя применять одинаковые психологические критерии в разные периоды жизни, я вновь отличаюсь от других исследователей.

763 Если ко всем вышеизложенным соображениям добавить, что я делаю различие для экстравертов и интровертов, а в каждой из этих групп дифференцирую их по наиболее отличительным функциям (четыре из которых я могу выделить совершенно определенно), станет очевидным тот факт, что до настоящего времени моя главная забота как исследователя в области психологии заключалась в том, чтобы резко вмешаться в ситуацию, которая с двух других точек зрения проста до монотонности, и обратить внимание на непостижимую сложность психического, которой последнее характеризуется в реальной действительности.

764 Большинству людей хотелось игнорировать эти сложности, и они искренно сожалели об их существовании. Но разве стал бы физиолог утверждать, что тело человека устроено крайне просто? Или что проста живая белковая молекула? Если человеческая психика существует, то она должна обладать невообразимой сложностью и разнообразием, поэтому к ней нельзя подходить с позиций простой инстинктивной психологии. Я могу лишь с изумлением и благоговением взирать на глубины и высоты нашей психической природы. Ее внепространственная вселенная скрывает несказанное изобилие образов, накопившихся на протяжении миллионов лет развития жизни, и фиксируется в организме. Мое сознание подобно глазу, проникающему в наиболее удаленные места, однако именно психическое не-эго наполняет их внепростран-ственными образами. И эти образы - не бледные тени, а мощные влиятельные психические факторы. В наших силах неправильно их понять, но мы не можем лишить их силы, отрицая их существование. Рядом с этой картиной я хотел бы поместить изображение ночного звездного неба, ибо единственным эквивалентом вселенной внутри является вселенная вовне: точно так же, как я вступаю в этот мир через свое тело, я вступаю в тот мир через свое психическое начало.

765 Таким образом, я не могу сожалеть о сложностях, внесенных в психологию моими исследованиями, поскольку ученые всегда глубоко заблуждались, полагая, будто обнаружили простую природу вещей.

766 Надеюсь, что мне удалось в данном введении сообщить читателю о том, что психологические исследования, которые непрофессионалы свели к идее "психоанализа", уходят своими корнями значительно далее в историю, социологию и философию, чем о том говорит данный термин. Возможно, мне удалось также показать, что область исследований, представленная в данной книге, далека от того, чтобы являться достоверно определяемой территорией. Напротив, это растущая наука, только еще готовящаяся выйти из своей медицинской колыбели и стать психологией человеческой природы.

767 Излагаемый далее материал не ставит своей целью дать исчерпывающее описание всего диапазона современных психологических проблем. Описание ограничивается обзором начал современной психологии и элементарных проблем, относящихся, главным образом, к компетенции врача. Чтобы дать читателю более общую ориентацию, я включил в данное введение ряд более широких соображений.