Книга Юнглей Мансурова

Владимир Коробов
Из книги «Неизвестные и малоизученные культы».
Дальневосточные экспедиции князя Э.Э.Ухтомского и тантрийские мистерии ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha.(Из истории семиотических культов)

В 1891 году камер-юнкер Высочайшего двора князь Ухтомский [1] был включен в свиту, сопровождавшую будущего царя Николая II в его поездке по Востоку. К тому времени князь Ухтомский был уже хорошо известен в российских академических кругах как серьезный исследователь буддийских древностей и защитник интересов бурятов и калмыков. 15 ноября, когда Ухтомский в составе свиты будущего царя находился в Иркутске, ему доставили короткое письмо от одного из его постоянных корреспондентов бурята Вамбоцеренова. Письмо содержало следующее послание: "Ваше Сиятельство, спешу сообщить, что хурал [2], о котором расспрашивали Вы в прошлый свой приезд, состоится 22 ноября в Цугольском дацане [3]. Ширетуй [4] дацана в знак наиглубочайшей признательности к Вашему Сиятельству приглашает Вас посетить дацан и посылает в подарок четки, издающие благовоние" [5]. Как это следует из неопубликованных путевых записок князя, он сразу же отправился в путь и прибыл в дацан в ночь с 21 на 22 ноября. Отчет о посещении Цугольского дацана не вошел в опубликованную часть его путевых заметок, и поэтому имеет смысл привести его здесь полностью, опустив подробности путешествия из Иркутска в Цугол. (Здесь и далее все архивные материалы цитируются с соблюдением стиля и орфографии подлинников). " Хурал начался с первыми же лучами солнца. Погоды стояли холодные, и монахи, собравшиеся у кумирни, мерзли изрядно. Наконец один из гэлунов[6] взял на левое плечо ганьди и стал отбивать ритм, призывая к служению. Ганьди - это четырехугольное бревно, делаемое по большей части из красного цзандана и имеющее в длину пять локтей, а в окружности около трех четвертей аршина. По обеим оконечностям ганьди вырезывается изображение лягушки. Палочка для выбивания ритма также сделана была из красного цзандана и на оконечностях своих имела изображения мышиных голов. Призывание это делается для того, чтобы все монахи успели собраться у кумирни, что в нашем случае было, пожалуй, излишним, поскольку все и так собрались у кумирни с самого начала. После того, как был прочитан традиционный микчжим, мы все вместе вошли в кумирню и расселись по своим местам. Непосредственно вслед за сим ламы на особом подносе, напоминавшем носилки, внесли в кумирню приготовленную из теста фигуру обнаженного человека. Фигура эта называется линка и олицетворяет собою совокупность греховных качеств человека - клешей [7]. Ламы начали петь молитву, суть которой вкратце сводилась к тому, чтоб "все враги и препятствия превратились бы в прах". При начале третьей части молитвы джама - т.е. монах-повар - окурил линка особой зловонной травой и под монотонное пение других лам разрубил фигуру ножом на двенадцать частей, по числу читаемых ламами отдельных приказаний. Куски же раскрошенного таким образом теста были выброшены вон из кумирни. С окончанием этой части обряда лам приступили к служению, называемому "сор". "Сором" называется высокая, треугольная и внутри пустая пирамида, приготовляемая из теста и окрашиваемая румянами. Резцом на ней вырезываются разные фигурки в роде цветов, кружков, огненных языков и проч., отчего вся эта пирамида представляется сквозною и общий вид ея походит на огненный, пылающий костер. На вершине пирамиды водружено было изображение головного черепа, также приготовленнаго из теста, за сим такие же черепа располагались по одному на каждой стороне трехугольника у его подножья. В средину пирамиды воткнута была стрела, увешанная хадаками и имеющую у пера небольшое изображение колеса-хурдэ. Когда возжжены были у сора лампады и благовония, ламы затянули особую молитву, в которой этому сору испрашивалась особая сила пожечь всех врагов и препятствия веры. По окончании чтения всех причитающихся стихов джама, все это время стоявший у левой стороны сора, взял с левой стороны два балина [8] и, перекружив их трижды, сначала с лева на право, а потом трижды с права на лево, перенес их и положил на правую от сора сторону, где в свою очередь взял также два балина, также покружил их и перенес на левую сторону. Каждое такое перенесение совершалось при звуках ламских инструментов и сопровождалось ударами в медный таз. Когда все балины были перенесены, мы покинули кумирню и отправились в степь для сожжения сора. Там, в степи у большого костра ламы начали чтение третьей части службы. Была уже глубокая ночь, светили звезды. Первенствующий лама поднял сор над головою, и монахи начали петь тарни[9]. Поначалу, уже привыкший к звучанию незнакомого мне тибетского языка, я не вслушивался в пение, но потом показалось мне вдруг, что я совершенно отчетливо понимаю значение молитвы. Прислушавшись внимательно, я явственно услышал сначала слова "...иже еси на небесех", а потом слова "...и крепкий херес ". Голова моя кружилась. Первенствующий лама бросил сор в костер. Сноп искр поднялся к самым звездам, и я, теряя сознание, стал валиться на землю. Последнее, что я услышал, были совершенно понятные мне слова "...пора шептать Ом Мани Падмэ Хум ". На следующий день, пришедши в себя после столь досадного обморока, я первым же делом обратился к ширетую с просьбою показать мне текст той тарни, что монахи пели у костра. После длительных уговоров, сопровождаемых изрядными подношениями в монастырскую казну, ширетуй принес мне тибетскую книгу. Я знаю произношение тибетских букв, и поэтому сразу же понял, что в книге тибетскими буквами записано русское сочинение. У меня было достаточно времени, чтобы переписать книгу, что я и сделал. Первое же сочинение, столь поразившее меня ночью у костра, выглядело следующим образом (я привожу здесь тибетскую транслитерацию по системе Вэйли и мою расшифровку на русский язык):

? ? kho-rab-la bya-ni-ha yung ? ?? ?yi-zhe ye-si na ne-bhe-se-kha ??she-ptal 'i ya za bsya 'i bse-'ha ??na kho-rab-le 'i kre-pkhy'i khe-res ??me-ne te-kel pe-res ??yung-'am raz-li-bal 'iz trekh khor-zin ??me-ne me-ne te-kel 'u-par-sin ??bil pri-gov-or chei ni bhum-bhum ??tak yung 'am khrab-chim yum ??pri-sha-la bre-khras-na-'ya na-'um ??pho-ra shep-tat ??om-ma-ni-pad-me-hum ? ? Корабль пьяных юнг.Иже еси на небесех,-шептал и я - за вся и всех -на корабле, и крепкий херес -Мене, Текел, Перес -юнгам разливал из Трёх корзин -Мене, Мене, Текел, Упарсин -был приговор - чей? - ни бум-бум.Так юнгам кравчим [мать]пришла прекрасная Наумпора шептатьОм мани падмэ хум .


Отсутствие колофона не позволило мне определить дату составления книги. Имя автора также нигде не было указано. Текст написан был на обеих сторонах каждого листа и ограничен справа и слева небольшими полями. Плохо пропечатанных знаков было сравнительно немного, а на бумаге стоял штемпель фабрики Сумкина [10], из чего следовало, что книга могла быть напечатана в Бурятии или в Монголии. Все накопившиеся вопросы обрушил я на голову ширетуя, который отвечал уклончиво и неохотно. После долгих расспросов настоятель своей рукою написал всё же на сделанной мною копии название книги: "ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha" [11]. Он рассказал также, что предназначена книга сия для чтения при посвящениях в учения о Колесе Времени и Тайном Собрании [12]. Несколько раз упомянул ширетуй имена ламайских святых Падмасамбавы [13], Субхути [14] и бодисаттвы Манчжушри [15], рассказав мне легенду о том, как сей бодисаттва победил саму смерть и вынес из царства мертвых сутры, в которых повествуется о связи имен с вещами и устройстве времени. Служение продолжалось еще три дня, а потом я срочно отбыл обратно в Иркутск" [16]. После возвращения из путешествия князь Ухтомский начинает работу над книгой "Путешествие на Восток". Работа над книгой продолжалась в общей сложности шесть лет. Сама книга выходила отдельными выпусками с 1893 по 1897 г. В 1896 году князь Ухтомский покупает газету "Санкт-Петербургские ведомости" и становится ее редактором и издателем. Именно с 1896 года в этой газете в отделе "Частное объявление" начинают время от времени публиковаться отдельные тексты из "ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha", которые, как я уже говорили выше (см. примечание 11), получили, в соответствии с прочтением Э.Э.Ухтомского, название "Книга Юнглей Мансурова". Следует обратить особое внимание на несколько весьма странных обстоятельств: во-первых, князь Ухтомский публикует фрагменты среди множества объявлений частного характера, снабжая каждый такой текст подписью "Кн. Ю.М."; во-вторых, как удалось заметить, фрагменты появлялись только по воскресеньям; и, наконец, в-третьих, именно после прихода князя Ухтомского в газету название отдела "Частные объявления" потеряло свое множественное число. Интересно, что именно словами "частное объявление (явление, проявление)" можно было бы перевести обычно непереводимое на европейские языки тантрийское понятие "идам". По сути дела, идамом (тиб. yi-dam) в буддийском тантризме называют божество, которое, в силу тех или иных обстоятельств, становится персональным, "частным" божеством адепта. Это - хранитель и наставник; божество, которое созерцают и с которым сливаются в процессе тантрийской практики. Таким образом, можно предположить, что князь Ухтомский превратил отдел своей газеты в своеобразный "молельный флаг" [17]. Так, в номере "Санкт-Петербургских ведомостей" от 29 августа 1896 года [18] в отделе "Частное объявление" можно прочесть следующее [19]:

"Быт.
Йони прохладна, влажна и мясиста:
Не разобьется в ней лодка тантриста."
* * *
"Земную жизнь, пройдя до половины,
Я список кораблей прочел до середины.
Кн.Ю.М"


Ровно через неделю, в воскресном номере от 21 ноября этого же года, находим:
"Всё лишь дхарма,
драхма-брахма, ангел мой.
Кн.Ю.М."
В воскресенье 5 декабря в газету была помещена всего лишь одна строка за подписью "Кн.Ю.М.":

"Сестра наша - жизнь - всех сведёт в планетарий.
Кн.Ю.М."
Спустя неделю, в номере за 12 декабря 1896 года, были опубликованы сразу несколько текстов:
"Разговор о тантре.

Давным-давно - прохладным утром -
Благочестивый Шарипутра
Присел к огню. Вполголоса...
Спал просветленный как убитый
в этот час
букашка подросла
такая маленькая [бяка]
так много поглотила зла.

"Трилистник.

Ларец и кипа рисовой бумаги.

"Имя фрау.

О фрау Карл Друшке нету единого мнения.
Кн.Ю.М."
Еще один небезынтересный для нас текст за подписью "Кн. Ю.М." был помещен в выпуске газеты за 3 декабря 1897 г.:
"Майн Додыр.

Был-жил убещур -
Щыл бул додыр.
Кн.Ю.М."
Однако князь Ухтомский не ограничился публикацией отдельных текстов из "Книги Юнглей Мансурова" в "Санкт-Петербургских ведомостях". Достоверно известно [20], что он сделал несколько копий "Книги" и распространил их среди петербургской литературной элиты [21]. Видимо, к этому же времени относится надпись, которую князь Ухтомский делает на полях рукописи, озаглавленной "Теоретическая сторона ламайского вопроса" [22]: "Раньше не понимал я, зачем дана была мне эта книга. Теперь же, кажется, понимаю я явление сие" [23]. Не осталось никаких сведений о том, сколько именно копий сделал Ухтомский, но с высокой долей вероятности можно утверждать, что копии "Книги Юнглей Мансурова" были у Александра Блока, Николая Гумилева, Корнея Чуковского, Михаила Кузмина и еще одна у Александра Введенского (не исключено, что копия, которая была у Введенского, попала к нему после смерти Гумилева). Сохранилось письмо А.Блока к А.Ремизову, в котором поэт, в частности, пишет: "...много хорошего и нужного есть в этой книге. И совсем что-то новое началось с появлением "Юнглей" у меня. Но Вы не правы насчет "Погони за Незнакомкой". Вы не смотрите на название. Вы послушайте: "Действуя против закона, / Рутенберг повесил Гапона". По-моему, это о чем-то очень для нас важном. Поговорим еще об этом" [24]. Корней Чуковский упоминает о "Книге" в своих дневниках и даже приводит небольшой текст оттуда: "Вчера у меня было небывалое собрание знаменитых писателей: М.Горький, А.Куприн, Д.С.Мережковский, В.Муйжель, А.Блок, Слезкин, Гумилев и Эйзен. […] Я прочитал замечательные строки: "Андрей - белый клык./ Саша - черный квадрат./ Сержант Пеппер - Малдеев./ Пермяк Заратуштра - / солёные уши."Гумилев слушал как каменный, а потом сказал очень значительно, с паузами: - Я знаю, это из мансуровской книги. У меня тоже она есть. Ее про себя мыслить надо.С Гумилевым мы обычно спорим, а тут я согласился" [25]. О том, что копия "Книги Юнглей Мансурова" была у поэта Александра Введенского, мы узнаём из сохранившегося в архиве Даниила Хармса открытого письма Н.Заболоцкого (письмо датировано 20.IX.26), озаглавленного "Мои возражения А.И.Введенскому, авто-ритету бессмыслицы". Там Заболоцкий, в частности, пишет: "Ваша метафора не имеет ног, чтобы стоять на земле, она делается вымыслом, легендой, откровением. Вы слишком увлеклись Вашей "Книгой Юнглей" и забыли, что идентифицировать пророчества может лишь тот, кому полностью открыто будущее, кто в сочетании гласных и согласных звуков слышит шумы будущего". Есть ощущение что в конце 60-х - первой половине 70-х годов какой-то из списков или фрагменты "Книги" имели хождение в среде московской и питерской литературно-художественной богемы [26]. Из всего приведенного выше следует, что литераторам "Книга Юнглей" была достаточно хорошо известна, хотя упоминать о ней избегали. Сегодня мне до конца неясны намерения Э. Э. Ухтомского, сначала публиковавшего отдельные тексты из "Книги" в разделе "Частное объявление" своей газеты, а потом распространившего несколько копий в художественной среде. Зачем было помещать эти тексты в газете, да еще в разделе объявлений? Почему было сделано всего несколько копий, когда вполне можно было издать "Книгу" значительным тиражом? И, наконец, что же вообще может представлять собой "Книга Юнглей Мансурова"? Для того, чтобы приблизиться к объяснению несколько странных обстоятельств, связанных с распространением "Книги", попытаемся обратиться к опубликованному недавно исследованию Кеннарда Липмана, касающемуся "скрытого" языка в тибетской тантрийской традиции [27]. Занимаясь изучением "Большого комментария на Калачакра-тантру" [28] в монастыре Карша (Заскар), Липман наткнулся на неизвестное ранее приложение к комментарию, озаглавленное "Путевые заметки между двумя (пунктами)" (тиб. Lam yig dbar ma). Как выяснилось, этот небольшой по объему трактат является своеобразным руководством по лингвистической прагматике, "в котором события и явления внешнего мира рассматриваются в их зависимости от определенных языковых фактов, от определенных способов использования языка" [29]. Липман пишет: "Неизвестный автор Заметок рассказывает легенду, которую мне раньше слышать не доводилось. В этой легенде говорится о том, что некогда, во времена правления царя Ньяти-цзанпо, в Тибете жили тантрики, практикующие особый магический язык, структуры которого полностью совпадали со структурой наличной действительности таким образом, что речь фактически являлась актом творения вещей и событий" [30]. Как становится понятным из дальнейшего изложения, речь идет не о каком-то естественном языке, а об особых "порождающих семиотических структурах (rtsa ba'i ngag) " [31], которые, "используя определенный естественный язык как своеобразный "носитель", устанавливают отношения прямой зависимости между языком и вниманием, обращенным к внешним предметам. В результате, слово и вещь, данная в восприятии, как бы начинают звучать в унисон, взаимно трансформируя друг друга в новые слова и события. Теперь этот магический язык утерян и, главным образом, потому, что не осталось больше естественных языков, способных органично растворить в себе эти порождающие структуры" [32]. Опираясь на трактат, Липман пишет, что сами эти "порождающие семиотические структуры" по сути своей являются лишь формой, которая с необходимостью нуждается в существовании естественного языка, и что не во всяком естественном языке "эти формы могут развернуться во всей своей полноте" [33]. "В тантрийских школах друг-па, гелуг-па и ньингма-па существует традиция передачи этих порождающих структур из поколения в поколение, от учителя - ученику, - пишет Липман. - Считается, что рано или поздно "семя найдет благодатную почву" и слова, произнесенные на древнем магическом языке, неузнаваемо изменят всю действительность. Сами порождающие структуры передаются, во-первых, посредством мантр, и, во-вторых, существует якобы некая книга, список, в котором "перечислены имена прошлого, настоящего и будущего". В трактате говорится, что сама эта книга написана на языке страны Удияны, но в будущем будет жить племя людей, которые поймут все написанное там так, как если бы она была написана на их родном языке" [34]. Надо думать, что именно эту книгу и получил князь Ухтомский от настоятеля Цугольского дацана. Во всяком случае, в свете всего вышесказанного становится понятной краткая запись, сделанная Ухтомским на полях рукописи "Теоретическая сторона ламайского вопроса". "Язык не готов еще", - пишет Ухтомский [35]. После Октябрьской революции Ухтомский не уехал из России, хотя мог сделать это с легкостью. Согласно удостоверению, выданному ему в 1920 году, он являлся в то время "ассистентом-хранителем Дальне-Восточного отделения Русского музея, научным сотрудником Академии истории материальной культуры, а также сотрудником Пушкинского дома, Музея антропологии и Русского комитета для изучения Азии" [36]. В архивах сохранилось крайне мало документов, относящихся к послеоктябрьскому периоду деятельности Э.Э.Ухтомского, однако и эти немногие документы создают впечатление, что он чего-то или кого-то ждал. Уже упоминавшийся мною бурят Вамбоцеренов, вспоминает, что "последние годы жизни своей Эспер Эсперович все время ждал кого-то, кому нужно передать что-то важное" [37]. Князь Ухтомский умер зимой 1921 в своей квартире в Детском Селе (в настоящее время г. Пушкин), фактически превращенной в музейное хранилище. Бурят Вамбоцеренов, ухаживавший за Ухтомским в последние дни его жизни, вспоминает, что "Эспер Эсперович два дня был без памяти, лежал в жару, а перед самой смертью своей вдруг открыл глаза, протянул руку и сказал как будто стихотворение :

Адам Богданович Кадмон
Стоит давно в гранатовом саду.
Он ощущает литер тяжесть,
Чем можешь помоги ему" [38].

Как известно, тибетские тексты, относящиеся к разряду тантрийских йогических практик (санскр. saddhana, тиб. sgrub thabs) - скорее всего именно к этому разряду и относится текст "Книги Юнглей Мансурова", - содержат строфы, предназначенные для рецитации, а также краткие наставления по совершению ритуала и порядку визуализации. Я не сомневаюсь, что Э.Э.Ухтомский переписал всю "Книгу" целиком, а это значит, что текст содержал также и практические ритуальные инструкции, которые скорее всего не были адекватно прочитаны представителями той литературной среды, в которой по преимуществу и распространялась "Книга". Таким образом, тантрийские мистерии трансформировались в литературную традицию, явившуюся по сути своей насыщенной средой, хранящей для последующих прочтений изначальные смыслы "ni-kha-yung-sle'i man-su-ro-bha". Э.Э.Ухтомский, распространяя "Книгу", видимо надеялся, что она будет прочитана как некое практическое руководство, однако этого при его жизни не произошло. Мистерия исчезла, превратившись в литературу, которая в России сама стала культом. Сегодня культ литературы умирает. Вернется ли слово мистерией?

_______________________________________
Примечания

[1] Князь Эспер Эсперович Ухтомский (1861-1921) - ученый, путешественник, писатель, коллекционер, имя которого в наше время почти совсем забыто. По матери (урожденной Грейг) он является потомком знаменитого екатерининского адмирала, героя Чесменского сражения С.К.Грейга. Прадед Ухтомского - А.С.Грейг, также адмирал русского флота, отличился в русско-турецкой войне 1806-1812 гг. Отец - Эспер Алексеевич, морской офицер, один из основателей Товарищества Русского Восточного пароходства. Еще в студенческие годы, серьезно заинтересовавшись буддизмом, кн.Ухтомский составляет библиографию работ по истории, религии, культуре и искусству народов Центральной, Южной Азии и Дальнего Востока. После окончания университета кн. Ухтомский поступает на службу в Министерство иностранных дел по Департаменту духовных дел иностранных исповеданий. Это дало ему возможность в период с 1886 по 1890 г. неоднократно побывать в Монголии, Китае, Забайкалье. (Подробнее о жизни Э.Э.Ухтомского можно узнать из посвященной ему статьи в энциклопедическом словаре Ф.А.Брокгауза и И.И.Эфрона, т. 69, Спб., 1902). Поездка в свите Николая II продолжалась девять с половиной месяцев. По материалом этой поездки кн. Ухтомский пишет книгу "Путешествие на Восток", вышедшую шестью выпусками с 1893 по 1897 г. Книга сразу же была переведена на английский, французский и немецкий языки. (Ухтомский Э.Э. Путешествие на Восток. Ч. 1, 2, 3, 4. СПб., 1893-1897). Однако сохранившиеся в Центральном Государственном Историческом Архиве материалы свидетельствуют о том, что далеко не все материалы вошли в книгу. Неопубликованной осталась рукопись, озаглавленная "Теоретическая сторона ламайского вопроса", а также множество разрозненных путевых заметок, описывающих быт, обычаи и вероисповедание "инородцев". Коллекция буддийских древностей, собранная кн. Ухтомским, до сих пор считается наиболее полным собранием предметов буддийского религиозного культа населения Восточной Сибири. В 1900 г. эта коллекция выставлялась на всемирной выставке в Париже, где получила золотую медаль. Именно коллекция кн. Ухтомского послужила основным материалом для классического исследования А. Грюнведеля. (Grunwedel A. Mythologie des Buddhismus in Tibet und der Mongolei, Leipzig, 1900.) К тексту[2] Мне не удалось выяснить, каким именно "хуралом" интересовался кн. Ухтомский. Традиционно буряты хуралом называют богослужение вообще, однако в данном случае речь может идти о каком-то "высоком" тантрийском посвящении, которое кн. Ухтомский хотел получить. С другой стороны, не осталось никаких свидетельств того, что кн. Ухтомский принял какие-то тантрийские посвящения, что, впрочем, не удивительно, поскольку адептам запрещено распространяться о своих посвящениях. К тексту[3] Цугольский дацан основан в 1801 году в Забайкалье в распадке двух гор, на правом берегу реки Онон и устья речки Цугол. Был центром изучения буддийской логико-философской системы цаннид (тиб. mtshan-nyid), тибетской медицины (тиб. sman-pa). Монастырь получил название Даши Чойпэллинг (тиб. bkra-shis chos-phel-ling, букв. "монастырь благого распространения дхармы" ). Гением-хранителем монастыря является Дхармараджа (тиб. chos-rgyal) - одно из гневных божеств буддийского пантеона. В 1831 году Цугольский дацан посетил Павел Львович Шиллинг фон Канштадт - друг Пушкина и Бичурина. Он был признан перерожденцем и получил в подарок единственный (!) имевшийся в монастыре экземпляр "Ганджура". К тексту[4] Т.е. настоятель. В то время настоятелем Цугольского дацана предположительно был Лубсан Дондоб Дандаров. К тексту[5] Это письмо, также как и другая переписка кн. Ухтомского, хранится в рукописном отделе Института русской литературы (ед. хр. 8836 б 31). К тексту[6]Тиб. dge-slong - монах, принявший полный обет посвящения. К тексту[7]Клеша - фундаментальное понятие буддийской аналитики, для которого до сих пор не находится адекватного соответствия в европейских языках. Обычно это понятие переводится на русский язык как "омраченность", "загрязненность", а на английский как "defilement, delusion, affliction; a mental state that produces turmoil and confusion and thus desturbes mental peace and happiness". (см. Lati Rinpoche & Napper, E. Mind in Tibetan Buddhism. Ithaca: Snow Lion, 1986, p. 113.) К тексту[8] Балин или торма (тиб. gTor ma), а также сор (тиб. zor) - разновидности особых жертвенных конусов или полусфер, приготовленных из ячменной муки и масла. К тексту[9] Здесь, видимо, определенная мантра, которой сопровождается сжигание сора. К тексту[10] Этот штемпель принадлежит бумажной фабрике А.С.Сумкина (основана в 1829 г.). Фабрика находилась в селе Афалгово Целиковской волости Велико-Устюжского уезда Вологодской губернии. Штемпель зафиксирован на русских документах 1869 -1909 гг., но производство бумаги, возможно, продолжалось и после 1909 г. См. С.А.Клепиков. Филиграни и штемпеля на бумаге русского и иностранного производства XVII - XX вв. М., 1987. К тексту[11] Русское название "Книга Юнглей Мансурова", скорее всего, принадлежит самому Ухтомскому. Пожалуй, здесь можно попытаться воспроизвести и некоторый ассоциативный ряд: с одной стороны, все тексты, относящиеся к традиции т.н. "запредельной мудрости" (праджняпарамите), традиционно называются Юм (от тиб. Yum - "мать" ), с другой, - в приводимом Ухтомским тексте есть слово юнг, которое в переводе с тибетского означает "желтый" (тиб. yung-ba). Как известно, желтый цвет является отличительным знаком школы гелуг-па. К тексту[12] По всей видимости, имеются в виду Калачакра-тантра ("Колесо Времени" ) и Гухьясамаджа-тантра ("Тайное Собрание" ). К тексту[13] Падмасамбхава (букв. "Рожденный в лотосе" ) - индийский маг и ученый, принесший, согласно легенде, буддизм в Тибет. Является основоположником тибетской тантрийской ритуальной магии. К тексту[14] Субхути - один из учеников Гаутамы Будды. Персонаж многих сутр, относящихся к т.н. "запредельной мудрости" - праджняпарамите. К тексту[15] Бодхистаттва Манчжушри (букв. "Благородный и нежный" ) считался покровителем знания и мудрости. Обычно его изображают держащим в правой руке огненный меч, рассекающий неведение, а на цветке лотоса рядом покоится книга. Другое его имя - Манчжугхоша, т.е. "Обладающим приятным голосом". Гневная форма Манчжушри - идам Ямантака - один из основных идамов буддийской школы Гелугпа. К тексту[16] ЦГИА, ф. 1072, оп.2, № 201. К тексту[17] По аналогии с молельными флагами в Тибете. Флаги, на которых были написаны мантры, специально вывешивались над крышами домов, храмов или просто на длинных шестах. Считалось, что ветер, развевающий такой флаг, распространяет звучание мантр по всему свету. К тексту[18] К сожалению, я использовал здесь лишь те номера "Санкт-Петербургских ведомостей", которые оказались мне доступны. К тексту[19] Содержательный анализ и оценка текстов, взятых Э.Э.Ухтомским из "Книги Юнглей Мансурова" и опубликованных им в "Санкт-Петербургских ведомостях" в период с 1896 по 1904 гг., выходит за рамки нашего исследования. В данной статье нас интересует ритуальная сторона и семиотическая преемственность мистерий, базирующихся на "Книге". Вместе с тем непосредственная связь приведенных ниже текстов с русской поэтической культурой ХХ века очевидна. Это могло бы стать темой отдельного культурологического исследования. К тексту[20] К сожалению, мне не удалось обнаружить ни одной копии "Книги Юнглей". Не исключено, что они хранятся в чьих-нибудь частных архивах, если, конечно, они сохранились вообще. В дневниках Михаила Кузмина находим следующую запись, датированную 26 сентября 1906 года: " […] У Ивановых против ожидания была куча народа, что не сулило большой приятности, но потом все вышло лучше, чем можно было ожидать, и я даже рискнул говорить о "Кн.[иге] Юнгл.[ей]". Мне особенно ценно и важно, что она нравится молодым. Городецкий, А.Блок, Федоров восторгались чрезвычайно. Бунин оказывается уже эту книгу знает. К самому Ухт[омскому] он относится с почтением. "И всяк бурят, и всяк калмык за ним повторит Кхнём пхык тхык". Воистину это так! Милый Сомов был председателем." ЦГАЛИ, ф. 232, оп.1, ед. хр. 51. К тексту[21] Мистические настроения, царившие в петербургской и московской литературно-художественной элите делали ее вполне подготовленой к соответствующему восприятию "Книги Юнглей". О подобного рода настроениях см. например А.Эткинд. "Хлыст. Секты, литература и революция", Кафедра славистики Университета Хельсинки / Новое литературное обозрение. М., 1998. См. также Н.Богомолов "Русская литература начала ХХ века и оккультизм". Новое литературное обозрение, М., 1999 . В частности, о трактовке Гумилевым слога "ОМ" см. стр.133. К тексту[22] Рукопись осталась неизданной. Отдельные фрагменты ее вошли в книгу Э.Э. Ухтомского "Из области ламаизма. (К походу англичан на Тибет)". Спб., 1904. К тексту[23] ЦГАИ, ф. 1072, оп.2, № 201 К тексту[24] Письмо датировано 27 июня 1905 года. "Письма Александра Блока к А.Ремизову и П.Карпову". - Литературный современник, 1933, №5. К тексту[25] Запись датирована 5 марта 1918 года. Из личного архива Е.Ц.Чуковской. Кроме того, следует заметить, что многие тексты Корнея Чуковского содержат прямые отсылки к вполне определенным тантрийским ритуалам. Так, например, стихотворение "Мойдодыр" посвящено очищению и в нем упоминаются вполне определенные ритуальные предметы, как то медный таз - харанга (тиб. 'khar- rNga), в который обычно ударяют во время тантрийских ритуалов. "Волшебное дерево" Корнея Чуковского можно интерпретировать как "древо Прибежища", которое созерцают адепты во время выполнения так называемых "предварительных практик". О том , что детские стихи Чуковского содержат множество серьезных культурных подтекстов, в настоящее время хорошо известно. Здесь достаточно сослаться на исследования Мирона Петровского (см.: М.Петровский. Книги нашего детства. М.: Книга, 1986). В контексте нашего исследования особый смысл приобретает и интерес Чуковского к Киплингу и, в частности, к "The Book of Jungles". К тексту[26] Такое ощущение возникает из описаний этого круга, данных А.Ровнером и А.Генисом c П.Вайлем. Мне самому в студенческие годы несколько раз довелось услышать о "Книге Юнглей Мансурова" (откуда собственно и родился интерес к теме). Так, в ноябре 1975 года в Староконюшенном переулке у Маши Гаврилиной (Арбатовой) собралась многолюдная молодежная "тусовка". Насколько я могу сейчас вспомнить, среди прочих присутствовали Юрий Левита ("Леви" ), Саша Фейнберг ( сын известно пушкиниста), Зара, "Диверсант", Олег Радзинский, Филипп Смоктуновский, и еще много других молодых людей в том числе и компания, с которой приехал я, - Леня Кабаков, Владимир Пятницкий, Михаил Казак (больше известный под именем Красноштанник) и, как две капли воды похожий на Бальзака, Валерий Захезин. Левита, известный своим увлечением эзотерической литературой, стал рассказывать Фейнбергу о Петре Успенском и о каких-то стихах, которые Успенский якобы сочинил. Слышавший этот разговор Михаил Казак, некоторое время работавший в фондах Библиотеки им. Ленина, сказал, что не следует путать Успенского с Ухтомским и что это именно князь Ухтомский вывез из Монголии книгу мистических стихов. Как помнится, Красноштанник даже процитировал весьма подходящее к случаю двустишие, будто бы вычитанное им в "Книге Юнглей": "...Молока не останется к летнему ужину, / Разведешь тут руками, когда съели крупу". В другой раз мой знакомый Николай Казначеев по случаю привел меня в тихий московский переулок, где когда-то якобы происходили какие-то "мансуровские" встречи. Дом, который подходил под данное Казначеевым описание, нам любезно показал молодой дворник. Как выяснилось, сам переулок так и называется "Мансуровский". В третий раз слышанное мною упоминание о "Книге" было как-то связано с последней московской квартирой Владислава Ходасевича (так называемый "подвал Ходасевича" ). К тексту[27] Lipman, Kennard. Formal and semantic aspects of "hidden" magical language in Tibetan Tantric tradition. In Donald S. Lopez, Jr., ed. Buddhist hermeneutics, 174-235. Honolulu: University of Hawaii Press, 1995 К тексту[28] Dus 'khor 'grel chen - также известен как "Дуйкхор-тика-чен". Автором его является Кхайдуб-Гэлэг-Балсанбо (1385-1438). Следует также заметить, что буддийский храм в Петербурге, который был построен не без участия князя Ухтомского, также посвящен Калачакре. К тексту[29] Lipman, Kennard. Formal and semantic aspects of "hidden" magical language in Buddhist Tantric tradition. In Donald S. Lopez, Jr., ed. Buddhist hermeneutics, 174-235. Honolulu: University of Hawaii Press, 1995. p. 176. К тексту[30] Ibid, p. 179. К тексту[31] rtsa ba'i ngag - тиб., буквально можно перевести как "корневая речь", "корневое слово". К тексту[32] Ibid, p. 181-182. Исследование Липмана во многом явно носит предварительный характер. Многие положения раскрыты недостаточно полно и требуют уточнения и разъяснения. К тексту[33] Ibid, p. 182. К тексту[34] Ibid. p. 189. К тексту[35] ЦГАИ, ф. 1072, оп.2, № 201, л.116. К тексту[36] ЦГИА, ф. 1072, оп. 2, №3, л. 1-2. К тексту[37] Три листка с воспоминаниями Вамбоцеренова об Ухтомском вложены в рукопись "Теоретической стороны ламайского вопроса". ЦГАИ, ф. 1072, оп.2, № 201. К тексту[38] ЦГАИ, ф. 1072, оп.2, № 201.

©Владимир Коробов, 1999