Боязнь высоты.
Прочитал интересную дискуссию (спасибо Кристина, что инициировали ее вашей хорошей статьей), и решил внести свою скромную лепту в онтологию этого вопроса.
Любовь, влечение к страху подметили и зафиксировали древние греки (сколь мудры они были). Стоит только обратиться к античной мифологии, и мы обнаружим, что мифологические фигуры Страха (Фобос) и Ужаса (Деймос) являлись сыновьями Ареса. Далее мифологические источники приводят нас к интересной и противоречивой генеалогии. Фобос и Деймос и их сестра Гармония (впоследствии ставшая женой Кадма основателя многострадальных Фив), - внебрачные дети Ареса и Афродиты. (законным супругом Афродиты был Гефест). Таким образом, мы имеем «гремучий» конгломерат богов. Если добавит к этому клубку сестру Ареса, которой являлась Эрида (разжигающая распри), и учесть тот факт, что Гармония сама того не осознавая, являлась наследницей проклятья Гефеста подарившего на ее свадьбу с Кадмом ожерелье приведшего к тому, что проклятье стало передаваться по наследству (проклятье рода кадмидов и в более широком смысле проклятье человечества).
Деймос и Фобос не имеют «личной» мифологической биографии и этот факт можно интерпретировать как то, что понятия эти далеко абстрактные, и могут персонифицироваться как «побочные продукты» основных богов (архетипов) Ареса – символизирующего слепую (бессознательную), инстинктивно-архетипическую кровожадность (красный страх), другими словами Арес представляет «чистую» инстинктивную природу, парадигму убийцы, он не Танатос, бог-служащий «чиновник», он и есть сама смерть. Второй бог – Гефест (он входит в «любовный треугольник»). Гефест олицетворяет стихию огня (красный страх), в более широком смысле вообще стихийные силы природы или говоря иначе бога олицетворявшего страх и ужас древних перед стихийными силами природы. И здесь как и в случае с Аресом не обходится без любви к этому страху. Понимая, что бог безобразен и ужасен в своих проявлениях, греки сочетают браком Гефеста и Афродиту (апотропеический эвфемизм), пытаясь «задобрить» этого могущественного бога. Но в сознании древних не укладывался такой парадокс как (безобразная красота) которая олицетворялась этим божественным браком, и они решают ввести третий элемент – Ареса бесстрашного война - красавца, уравновешивая вопиющую диспропорцию этого брака. Третий божественный (архетипический) элемент Страха и Ужаса – Афродита олицетворяющая, влечение, вожделение (concupscentia), страсть ко всему. Рожденная из крови Урана (красный страх) она богиня не только плодородия, но и разрушения, и во многих мифах представляется матерью ужаса и страха, (достаточно вспомнить только кровопролитную троянскую войну, инициатором которой явилась Афродита). Таким образом мы не имеем четкой персонификации страха и ужаса, но имеем архетипическую триаду персонифицирующую в мифологическом сознании древних это психологическое явление. Хочу обратить внимание, что боги «усмирялись», и усмирителем в этой триаде являлся ГЕФЕСТ, а так же АФИНА, АРТЕМИДА, ГЕСТИЯ – персонификация «сознательных» богов и богинь. Вот как это зафиксировано в мифе. Гефесту надоело быть посмешищем олимпийских богов, и он решил проучить свою неверную супругу. Однажды сделав вид, что он будет долго отсутствовать он спровоцировал Афродиту на свидание с Аресом, но кА только они возлегли на ложе он живо накинул на обоих искусно выкованную им сеть, и позвал всех олимпийцев, выставив влюбленную пару на всеобщее посмешище. Гефест был не только искусным умельцем, он обладал природным чувством юмора и иронии, тем чувством, которое присуще ТОЛЬКО сознанию. Таким образом, онтология страха коренится в основной архетипической диаде, - Убийстве и Страсти, объединяющим началом которой является Гефест, – с одной стороны который является беспощадным слепым убийцей (природная стихия, бессознательная природа), - с другой, продолжатель дела Прометея и Дедала, т.е. более «сознательный» Бог, к тому же обладающий чувством юмора.
Можно было бы еще продолжать, но боюсь загрузить читателей божественной генеалогией.
Зевс любил разгневавшись бросать богов-детей с Олимпа вниз.
Спартанцы это проделывали с некоторыми детьми.
Страх высоты ( в реальности) может быть связан с подавлением агрессии,
агрессией направленной на себя, самообвинения, чувство вины.
Мне однажды приснилось, что я взобрался по лестнице на высокую платформу, и что кто-то убрал лестницу, так что я застрял на высоте, не имея возможности спуститься.
В другой раз мне приснилось, что я карабкался на лестницу, и был уже на высоте многих миль от поверхности земли, но что-то побуждало меня лезть вперед. Я не осмеливался смотреть вниз из-за страха головокружения и двигался дальше на зов. Еще раз я был распластан на стеклянном поле лифта, у которого не было стен. У этого лифта не было шахты. Гидравлический поршень двигал пол все выше. Я со страхом вглядывался с края пола, наблюдая за тем, как удалялась земля.
Юноша был трагически захвачен архетипической динамикой sublimatio как автономного процесса диссоциации. Этот процесс принуждал молодого человека все больше отдаляться от его личной земной реальности, пока неизбежная энантиодромия, не приведет к катастрофическому столкновению с землей.
О сновидении со сходной символикой, но абсолютно другим исходом сообщал Эмерсон. Когда в 1840 в возрасте 37 лет он готовил для публикации первую серию своих Эссе, ему приснился сон:
Я плавал согласно своему желанию в большом Эфире, и видел, что рядом также плыл этот мир, уменьшенный до размеров яблока. Затем ангел взял его в руку и поднес мне со словами: «Ты должен это съесть». И я съел его»54.
Сновидение о плавании в «большом Эфире», кажется, символически точно отражает дух эмерсонианского трансцендентализма. Это великий, но не грандиозный сон. В отличие от предыдущих сновидений, он содержит свой собственный корректирующий фактор: экстремальная форма sublimatio компенсируется относящимся к коагуляции образом поедания яблока-мира.
Прекрасное напоминание о настроении, свойственном состоянию сублимации, содержится в следующих строках Мильтона:
В старинной башне я, пока
Горит Медведица Большая,
И дух Платона возвращаю
В наш мир с заоблачных высот,
Где он с бессмертными живет,
Иль тщусь, идя за Трисмегистом
Путем познания тернистым,
Заставить слушаться меня
Тех демонов воды, огня,
Земли и воздуха, чья сила
Стихии движет и светила.Образ башни – типичный символ sublimatio. На гексаграмме 20 И-Цзин «Созерцание» изображена башня. Эта гексаграмма описывает тот же способ созерцания царства архетипов, что и Мильтон. И-Цзин говорит о тех, кто созерцает «смыслы, лежащие за вселенскими процессами», «постигает мистические и священные законы жизни и посредством глубочайшей внутренней сосредоточенности выражает эти законы через собственную личность»55.
Образ башни возник в моем сновидении после того, как я посетил впечатлившую меня лекцию по мифологии. Вот этот сон:
Я увидел невероятно высокую башню. Это - радиовещательная башня для радиосети. На ее верхушку можно подняться по лестнице на внешней ее стороне. Там есть человек, работа которого заключается в том, чтобы управлять башней. Каждый день утром он поднимается на верхушку башни, а вечером спускается вниз. Я спрашиваю его, не трудно ли ему. Он отвечает: «Нисколько». Я понимаю, что сам категорически отказался бы подниматься на такую высоту.
Сон отражает мое восприятие лекции. Я был ослеплен ее блеском и широтой взгляда лектора. Подъем на высоту дает возможность увидеть перспективу, недоступную с земли. Так,восхождение на высоты мифологических и религиозных образов сопровождает открытие царства нуминозного. Бог встречает человечество на горе — как, например, Моисея - на Синае. Человека, который удостоен созерцать Бога, часто возносят и препровождают к небесам. Например, видение Иезекииля начинается так: «И увидел я: и вот подобие мужа, как бы огненное, и от чресл его и ниже - огонь, и от чресл его и выше - как бы сияние, как бы свет пламени. И простер Он как бы руку, и взял меня за волоса головы моей, и поднял меня дух между землею и небом, и принес меня в видениях Божиих в Иерусалим ко входу внутренних ворот…» (Иез. 8:2,3).
Э.Эдингер.Анатомия души.
Это просто говорит о том, что вы в реальности осознаете по каким-либо причинам неуверенность, предвосхищение опасности, тревогу.