Полли Янг-Айзендрат. Пол и контрсексуальность: вклад Юнга и его последователей

Сексуальность относится к той нестабильной области, которая выступает в качестве арены, где основные роли разыгрываются человеческими потребностями и желаниями, при этом каждый пол стремится достичь такого уровня своего развития, который позволил бы ему удовлетворить и дополнить противоположный пол. Именно в тот момент, когда разделение на категории «мужское» и «женское» начинают рассматривать как абсолютное и дополняющее, вся присущая сексуальности сложность сразу же исчезает, как если бы она была всего лишь мистификацией. (Жаклин Роз, Введение к Ж. Лакан «Женская сексуальность», 1982, с.ЗЗ) Пол и различия Всеобщее разделение человечества на два пола, внешне обозначаемое половыми признаками и символами, оказывает долговременное и интенсивное влияние на психологическое функционирование людей, выступающих как в качестве отдельных личностей, так и в качестве составных элементов пар и групп. С самого своего рождения мы не только начинаем играть разнообразные роли в нескончаемых историях, связанных с нашим собственным и противоположным полом, историях, в ходе которых стимулируются наши возможности активных действий и самоидентификации и одновременно возникают препятствия этим возможностям, но и формируем свои собственные внутренние представления о мужественности и женственности. Одновременно с процессом собственной половой идентификации мы формируем также и свой подсознательный комплекс представлений о противоположном (Другом) поле. В области межличностных отношений пол выступает в роли основного организатора. Половая принадлежность имеет столь большое значение, что мы чувствуем необходимость ее немедленного выяснения, как, например, это происходит при рождении ребенка или при любом контакте с незнакомцем. «Каков пол этого человека?» — вот тот вопрос, который определяет направление нашей фантазии, символов и используемых речевых конструкций. При любых неясностях или ошибках в установлении пола человека у нас неизбежно возникает тревога. Как я смогу обращаться к этому человеку, правильно вести себя, сотрудничать с ним, если я не уверен даже в основной категории, в столь значительной степени определяющей то, что можно ожидать от него и на что можно рассчитывать? Существует множество осознаваемых и неосознаваемых последствий разделения человечества на два пола. При этом не так часто они рассматривались серьезными психологами без сопровождения своеобразным биологическим или, быть может, эссенциалистским утверждением, что мужчины и женщины «такими уж уродились». Таким образом, загадка сексуальности низводится до словесной формулы о различиях, которые есть или должны быть. Такой подход приводит к возникновению психологических теорий, в рамках которых считается, что у одного пола что-то отсутствует, что-то кончилось или чего-то стало меньше. Поскольку большинство теоретиков глубинной психологии придерживались андроцентрической позиции (принимая, таким образом, именно мужчин за эталон здоровья и успеха), то большинство теорий пола и секса описывали женщин, используя терминологию дефицитов — отсутствие пениса, силы, моральной основы, культурных устремлений, интеллигентности, — и пришли к заключению, что «естественное» состояние женщины это подчиненность, нарциссичность, завистливость. Хотя в этом ряду психологов встречались и исключения, особенно среди теоретиков объектных отношений и психоаналитиков-феминисток, которые были в состоянии осознать, что зависть присуща обоим полам, основной поток теоретических работ, посвященных психодинамике пола, шел в русле сведения половых различий до формулы, определяющейся, в конечном итоге, стереотипами. Психология Юнга идет в разрез с этим основным потоком. Юнг привлек наше внимание к одному важнейшему аспекту половых различий: к роли противоположного пола как фактора проекций. Он предложил нам взглянуть на те аспекты нашего Я, которые остаются недоступными нашему сознанию, поскольку эти аспекты невыносимо отвратительны для нас или же, напротив, идеализированы нами. И для этого мы можем попробовать воспользоваться проекциями нашего Я на других людей. В его теории контрсексуальности, согласно которой каждый человек обладает некоторой составляющей противоположного пола, обусловленной биологическими следами присутствия этого пола (гормональными, морфологическими и пр.), явно проступают определенные признаки эссенциализма, но при этом психологическим аспектам этого явления Юнг не уделил должного внимания. Это явление приводит к образованию внутреннего Другого Я, неосознаваемой субличности. Эта субличность ведет свою собственную жизнь, как правило, совершенно самостоятельную и зачастую представляющую собой некую проекцию на противоположный пол, фетиш или какой-либо аспект внешнего мира, проекцию, осуществляемую с целью самозащиты от тревог и конфликтов. Теория анимы и анимуса (этими латинскими терминами Юнг обозначал упомянутые субличности), играющих роль архетипов, представляет собой одновременно метод культурологического анализа универсальных противоположностей и психологическую теорию «проецирующих факторов». Являющиеся элементами юнговской теории, анима — женская субличность, присутствующая в личности мужчина, и анимус — мужская субличность, присутствующая в личности женщины, представляют собой естественные биологические последствия эволюции контрсексуальности. Хотя развитие этих субличностей происходит на протяжении всей жизни человека, однако, их присутствие проявляется, как правило, в среднем возрасте, поскольку именно в этот период развития личности преобладающим становится смещение внутренней идентификации. Внешне проявляющиеся в виде эмоционально подавляемых образов, эти архетипы образуют те скрытые признаки противоположного пола, которые присутствуют в каждом из нас, то есть образуют что-то вроде родственной души, несущей в себе потенциал идеализации и, одновременно, потенциал отверженности. Теория контрсексуальности Юнга внесла заметный вклад в психологию бессознательного, в рамках которой «противоположный пол» оказался настоящей проблемой каждого, поскольку вдруг выяснилось, что тень этой противоположности начинается у самых ног ее наблюдателя. В отличие от теории Фрейда, сфокусированной на страхе кастрации и зависти к обладателю пениса (что приводит к приданию центрального значения именно пенису, фаллосу и мужской силе), юнговская теория пола оказывается более гибкой и пригодной к расширению сферы ее приложения в современном децентрализованном мире. Задолго до того, как теоретики объектных отношений (такие, как Мелани Клейн, Рональд Фейрбейрн и Вилфред Бион из ранней группы теоретиков или Томас Огден, Джеймс Грот-штейн и Стефен Митчел из наших современников) пришли к выводу, что личность по сути своей децентрализована и имеет автономные внутренние суборганизации, Юнгом была разработана диссоциативная модель личности, основной упор в которой был сделан на расщеплении внутренней идентификации на Я, определяемое осознаваемым полом, и на осознаваемую в меньшей степени (или вовсе неосознаваемую) контрсексуальную Противоположность. В ходе своей практической работы и теоретических исследований (Янг-Айзендрат, 1993; Янг-Айзендрат и Видеманн, 1987) в области аналитической психологии я была вынуждена пересмотреть существующие определения контрсексуальности и анимы-анимуса. Необходимость этого пересмотра в значительной степени была вызвана также и современной критикой феминизма и конструктивизма. По моему мнению, как и по мнению многих других психоаналитиков, подобные критические выступления в значительной степени подорвали веру в универсальность половых различий, в существование раздельных «мужских» и «женских» способов бытия. Вместо архетипов маскулинного, фемининного, анимы или анимуса я выбираю основным направлением своих исследований универсальную противоположность или дихотомию нашего расщепленного по половому признаку мира. Рассмотрение двух полов как противоположностей, несущих в себе взаимодополняющие потенциалы, прочно вошло во многие психологические, культурные и социальные представления и символы. Психолог Джизела Лабуви-Виф (1994) так высказалась о культурологических конструкциях пола: «Они не только отражают определенные внутренние процессы и явления самоидентификации, а также и внешние социальные реальности, они также в значительной степени и создают эти самые внутренние и внешние реальности. Таким образом, возникающий в результате язык половой идентификации становится некой системой координат, по отношению к которой развивающиеся Я и пытаются самоопределиться, ища при этом подтверждения своей «правильности», как мужчины или женщины, в культуре.» (с. 29) Прежде чем демонстрировать применение культурологических и клинических приложений этой модифицированной юнгианской теории пола и контрсексуальности, целесообразно произвести уточнение некоторых определений. Я провожу различие между физическим полом (как, например, в случаях, когда речь идет о первичных половых признаках) и социальным полом. Свой физический пол мы приобретаем при рождении, а социальный пол (или просто пол) при рождении нам приписывается; эти два понятия отнюдь не идентичны, хотя одно из них и вытекает из другого. Физическим полом определяются телесные различия, структурные и функциональные свойства человеческого тела (включая, например, гормоны и структуру мозга), чем, в свою очередь, определяются возможности и ограничения в области того, кем же мы сможем стать. Прежде всего, это имеет отношение к нашей репродуктивной жизни, ведь существуют биологические различия между полами (такие, как, например, различие в смертности новорожденных и продолжительность жизни), но эти различия находятся за пределами нашего репродуктивного периода. Социальный же пол (пол) — это что-то вроде клуба по идентификациям, то есть это социальная категория, которая приписывается нам при рождении (а теперь, благодаря ультразвуковым обследованиям, иногда и раньше) на основании физического пола нашего тела. Тогда как физический пол любого конкретного человека неизменен, половая идентификация может варьироваться от культуры к культуре и даже от семьи к семье. Например, в некоторых обществах мужчинам предписывается быть в большей степени ориентированными на дом и семью и больше заботиться о подрастающем поколении, чем женщинам. У нас в Северной Америке и в европейских странах от мужчин ожидается скорее автономность, чем домовитость, но в некоторых субкультурах Северной Америки эти социальные установки могут заметно варьироваться. Например, молодые иранские мужчины (даже те, которые проживают в Америке), согласно тому, как описывает это специалист по антропологии Мери Катрин Бейтсон (1994), отделяются от своих родителей гораздо более медленно, чем их американские сверстники, при этом от них ожидается определенное самопожертвование, забота о матери; поступая таким образом, молодежь заслуживает уважение более старших мужчин. Вот как Бейтсон описывает это: «Американской культурой более чем какой-либо другой ценится независимость человека, при этом межчеловеческим взаимоотношениям уделяется меньшее внимание. Однако было время, когда удивительным казалось даже то, что детей оставляли спать одних». Способ реализации в рамках существующей общественной культуры сложившейся противоположности между зависимостью и автономностью зачастую находит свое отражение и в поведенческих ролях, предписываемых культурой обоим полам. Когда такие сферы деятельности, как воспитание, налаживание и поддержание межличностных отношений, оцениваются как не престижные, они, как правило, отдаются на откуп женскому полу. Когда же они оцениваются более высоко, то они принадлежат уже обоим полам и при этом индивидуальности исполнителя уделяется в таком случае заметно меньшее внимание. Есть также данные, доказывающие, что половые ожидания человека могут варьироваться в зависимости от ситуации и в зависимости от того, относительно кого именно делаются выводы — относительно самого себя или относительно кого-то другого (Спенс и Савин, 1985). Например, мужчины, проживающие в Северной Америке, для оценки своего пола довольно часто используют такие категории, как сила или рост, тогда как женщины используют для этой цели свою ролевую категорию, например свою роль матери или жены. Но при этом оба пола склонны рассматривать социальный пол как некую данность, «факт из жизни», а не как производную конструкцию, зависящую от выполняемой социальной роли. Многие из нас путают неизменность физических половых характеристик с вариабельностью социального пола. Как следует из всех доступных материалов, основанных на результатах исследований физических и социальных половых различий, никакие устойчивые личностные характеристики не связаны напрямую с какими-либо устойчивыми различиями между мужчинами и женщинами. Как только мы приступаем к рассмотрению культурной конструкции пола, то есть, начинаем рассматривать человеческое общество как совокупность мужчин и женщин в их ролевом, статусном и идентификационном распределениях, так сразу же биологические объяснения причин социальных половых различий оказываются неплодотворными. Следовательно, не только нельзя считать верным, что мы «такими уж уродились», но и необходимо признать, что процесс ролевого и идентификационного изменения происходил постоянно, происходит и в настоящее время во всех основных социальных сообществах. Существует лишь одно единственное исключение в этом потоке универсальной изменчивости: во всех основных сообществах мужчины продолжают обладать более высоким статусом и властью при принятии решений, чем женщины. Покушение на физическую дихотомию (то есть оспаривание того, что мужчины сильнее женщин) означало бы покушение на саму основу цивилизованной жизни. Основные мировые экономические системы опираются на использование неоплаченного или недостаточно оплаченного женского труда. Многие из нас, как мужчины, так и женщины, ощущают дискомфорт, сталкиваясь с теми случаями, когда женщины зарабатывают больше, чем мужчины, когда женщины играют более значимые политические роли, даже узнавая, что женщины составляют большинство в современном мире (а это действительно так). Относительная гибкость половых ролей и наличие действительных физических различий между полами не может быть не признана автором любой современной исследовательской работы, посвященной изучению полов, независимо от того, имеет ли эта работа отношение к чисто терапевтической деятельности или выходит далеко за ее пределы. Изменение смысла, вкладываемого в понятие «пол», осознание того, что это понятие представляет собой производное, то есть оно сконструированно из отдельных элементов, и осознание того, что долговременное доминирование мужчин наложило значительный отпечаток на методику юнгианского анализа, и до сих пор продолжает сказываться как при проведении юнгианского анализа, так и при пересмотре теории Юнга с целью ее адаптации к современности. Когда люди упорно настаивают на наличии принципиальных различий между физическими полами и утверждают, что женщины по самой своей природе более коммуникабельны, а мужчины, соответственно, более независимы, то они рискуют в результате своего упорства навсегда потерять отдельные части себя самого. Ведь материализация этих частей через их проекцию, зависть и идеализацию может превратиться в самостоятельный способ жизни. При этом осознаваемый или неосознаваемый выбор романтических партнеров может происходить в зависимости от их готовности принять на себя идеализованные или отторгнутые части нашего собственного Я. Психоаналитик Ивлин Кливли (1993) сформулировала эту мысль следующим образом: «При ... выборе партнера, который по каким-то причинам и сам готов подвергнуться проекциям с вашей стороны, существует возможность спроецировать на него не то, что хотелось бы, и, вступив в тесный контакт с партнером, столкнуться с результатами этой проекции. В результате то, что было спроецировано вами на вашего партнера и затем обнаружено в нем, будет восприниматься вами точно так же, как это воспринималось вами в себе. То есть именно то, что не устраивало вас в самом себе, будет обнаружено и атаковано (или же, наоборот, взлелеяно) вами в вашем партнере». Проецирование на тех, кто находится рядом — это действие, разыгрываемое в нашем внутреннем театре проективной идентификации, то есть некоторое неосознаваемое мистическое соучастие, как метко окрестил это действие сам Юнг. Мистика проективной идентификации состоит в сверхъестественной способности пробуждать в другом, а зачастую он же и самый близкий, самые ужасные или наиболее идеализированные черты собственного Я. Проецирование, проективная идентификация и расщепление Хотя Юнг не сумел до конца разобраться в проективной идентификации, он все же заметил, что существует процесс интенсивного сближения бессознательной динамики двух людей, проходящих процесс анализа, психотерапии или состоящих в браке. Используя в своих работах для обозначения этих изучаемых явлений антропологический термин мистическое соучастие, введенный Леви-Брюлем, он несомненно столкнулся с тем самым явлением, которое позднее было названо теоретиками объектных отношений, начиная от Клейн и до Огдена, «проективной идентификацией». Бион (1952) возможно первым обратил внимание на межличностную компоненту проективной идентификации. Он описал ощущения реципиента проекции: «Тобой манипулируют так, будто ты играешь какую-то роль в чьей-то фантазии, а какую именно ты вспомнить не можешь». Реципиент ощущает себя чем-то вроде пленника, ему кажется, будто его вынуждают выполнять какие-то неосознанные фантазии проецирующего партнера. Только путем борьбы, ведущейся ради сохранения своего сознания и независимости, реципиент может противостоять этому принуждению, а для того, чтобы суметь выразить то, что ему довелось испытать, ему необходимо добиться осознания проецирующим участником своего участия в процессе проецирования. Когда в группе или у индивидуума пол недифференцирован, члены группы (этот индивидуум) теряют часть своего Я, после того как «обнаружат», что исключительными обладателями этой части являются другие. Например, если я считаю себя уступчивой, женственной личностью, то, возможно, буду склонна проецировать свои более агрессивные и требовательные составляющие на окружающих и прежде всего, конечно, на мужчин, если конечно, я считаю, что мужчины агрессивны и эгоистичны по самой своей природе. Считая при этом, что мое собственное поведение никогда не определяется эгоистичными мотивами, я могу спровоцировать своего партнера — мужчину на раздраженные или агрессивные высказывания, которые я смогу рассматривать как «доказательства» того, что именно он и является агрессором. При определенных обстоятельствах мужчины могут не распознать наличие у себя воспитательных и коммуникативных способностей и прежде всего, это возможно именно в том случае, если по их мнению эти способности совершенно естественны для женщин. Женщины же могут подавить свою склонность к руководству, если им кажется, что мужчины по своей природе более рациональны, решительны и нацелены на достижение результатов. И так далее. Эффект проецирования состоит в воплощении внутренне присущих индивидууму качеств с последующим их «обнаружением» в других людях, животных или даже вещах. Сущность проективной идентификации заключается в том, чтобы пробудить в другом то, что выкристаллизовалось внутри самого себя, а затем «доказать», что это свойство или черта принадлежат именно этому другому, а не самому себе. Как пишет психоаналитик Жаклин Роз в цитате, открывающей данную работу, мистерия сексуальности, представляющая собой игру противоположностей, ведущуюся на контрапунктах, бледнеет и даже может совершенно исчезнуть, если рассматривать два пола как абсолютные и дополняющие противоположности, поскольку в этом случае все содержание этой игры уже установлено раз и навсегда, невозможно выявление каких-либо новых нюансов, невозможно открыть ничего нового, а потому индивидуальные особенности двух представителей противоположных полов никогда не смогут быть выявлены. Пожалуй, чересчур уж часто два противоположных пола изображались в рамках теории Юнга путем дополнительного деления на Маскулинное и Феминное. Этот подход привел к защитному расщеплению межличностного и интрапсихичес-кого миров, расщеплению, производимому как в теории, так и на практике. В результате этого сформировалось мнение, что каждый пол представляет собой четко отграниченную часть общечеловеческого опыта. Общим содержанием таких категорий как Маскулинность, мужчина, самец являются в рамках этой теории Логос, рациональность, независимость и целеустремленность. Общим содержанием таких категорий как Феминность, женщина, самка являются Эрос, коммуникативность и субъективизм. Такова картина, обрисованная Юнгом и отразившая предрассудки его культурной эпохи. Однако для того, чтобы выйти за пределы этих предрассудков, он ввел понятие контрсексуальности, представляющей собой способность каждого из полов развивать на протяжении второй половины своей жизни свойства и качества, присущие противоположному полу. Это дополнение своего Я происходит в процессе его индивидуации. Соответственно, каждый пол может интериорезировать свою противоположность при наступлении в жизни некоторого момента, когда уровень рефлексии и творческой способности становится достаточно высоким для проведения подобного расширения личности, и уже после того как окончательно занял свое место в социальной структуре общества и достиг «соответствующего» уровня полового развития. Критические работы, посвященные юнговской теории полового расщепления, были опубликованы многими теоретиками-юнгианцами, среди которых: Демарис Вер (1987), Полли Янг-Айзендрат и Флоренс Видеманн (1987), Мари Анн Мат-тун и Дженнифер Джонс (1987), Эндрю Самуэлс (1989), Клэр Дуглас (1990), Делдон Мак Нилли (1991), Полли Янг-Айзендрат (1993). Было предложено несколько основных направлений пересмотра юнговской теории анимы и анимуса: 1) предположение о том, что половая идентификация человека нестабильна и каждый человек, и мужчина и женщина, обладает одновременно и анимой и анимусом, которые, по сути, являются неосознанными прототипами мужественности и женственности; 2) предположение о том, что половая идентификация принципиально нестабильна, но при этом сексуальные различия определяются, в основном, биологией, а анима и анимус архетипически связаны с биологическим субстратом сексуальности, что приводит к тому, что мужчины, в итоге, остаются только с анимой, а женщины — с анимусом; 3) предположение о том, что гибким является социальный пол, однако разделение на два физических пола гибким не является, из чего следует, что анима и анимус представляют собой неосознаваемые комплексы «противоположного физического пола», то есть они являются аффективно нагруженными представлениями о Другом (Других) в том виде, в каком эти представления возникают у индивидуума в семье и обществе. Лично я придерживаюсь третьего направления. Мой выбор обусловлен теоретической плодотворностью этого подхода, проявляющейся при изучении результатов проекции и проективной идентификации, а также его клинической эффективностью при индивидуальной или семейной терапии; я использую юнговскую концепцию анимы/анимуса в качестве теории контрсексуальности, то есть считаю, что психологические комплексы противоположного пола присутствуют в каждом из нас. В эту теорию входит перечень физических сексуальных различий (включая и обусловленные этими различиями возможности и ограничения), различий, вызывающих зависть к противоположному полу и его идеализацию; универсальное разделение на противоположности; рассмотрение социального пола как подвижной конструкции, меняющейся со временем и в зависимости от ситуации. В рамках моего подхода термин «анимус» относится исключительно к женскому контрсексуальному комплексу, а анима — соответственно, только к мужскому; этот подход позволяет высветить различия природы физического и социального пола: никто не может обладать обоими физическими полами или обоими социальными полами одновременно, кроме того, не существует и какой-либо третьей возможности. Разделение на противоположности символического ряда, то есть: языка, имиджа, внешнего проявления приводит к интрапсихическому разделению на осознаваемую идентификацию в качестве женщины или мужчины, соответственно, и на контрсексуальный комплекс противоположного пола. И Эго, и Другой представляют собой эмоционально нагруженные психологические комплексы, в основе которых лежат архетипы. Ядром эго является архетип Самости; ядром «Другого» является архетип контрсексуальности (противоположного пола). И эго и Другой внешне проявляются в имидже, привычках, мыслях, действиях и представлениях, которые возникают и фиксируются в рамках матрицы взаимоотношений. Огден (1994), излагая теорию «внутренних объектов» Ферберна, так описывает процесс того, как психологические комплексы (а в его терминологии — внутренние объекты) управляют личностью в целом: Когда Ферберн говорит, что внутренние объекты являются не «простыми объектами», а динамическими структурами, он имеет в виду, по-видимому, что ... внутренние представления являются не чисто умозрительными отражениями внешних объектов, а скорее, активными агентами, активность которых, сопровождающаяся некоторыми специфическими характеристиками, воспринимается как самими активными агентами, так и другими динамическими структурами. Что же касается эго-комплекса, представляющего собой наиболее ясно осознаваемую структуру бессознательного, то его характеристики определяются довольно легко, однако осознание «активной компоненты» анимы и анимуса связано со значительными сложностями. Для этого обычно требуется глубокий самоанализ и хорошая психологическая подготовка, то есть наличие способности к осознаванию и обозначению тех проявлений проекции, которые осуществлены на партнера, любовника (любовницу), друга, родителей, детей, терапевта. Ключевым моментом, определяющим превращение контрсексуальности в могучую эмоциональную детерминанту развития личности, является тесная связь контрсексуальности и эго: именно контрсексуальным Другим и определяется то, каким может стать эго индивидуума, им же накладываются и ограничения на возможности этого становления. То, как я действую, и то, как я осознаю себя как представительницу женского пола, влечет за собой и определенные ограничения на то, что же я воспринимаю как несвойственное женщине, то есть как мужское, немое. Таким образом, мой контрсексуальный комплекс парадоксальным образом является продуктом, производным моего родового Я. То, что для мужчины является анимой или (в ранее применявшейся мною терминологии, 1993) воплощением «любовницы его мечты» (как в положительном, так и в отрицательном аспектах содержания этого термина) все это является продуктом его собственной мужественности, то есть того, что он может позволить себе как мужчине. Аналогично и то, что для женщины является анимусом, то есть «любовником ее мечты», является продуктом ее женственности. Наши фантазийные представления о противоположном поле основываются на том, чего лишено, и зачастую абсолютно наше собственное Я. При наличии дихотомии пола настолько сильной, что происходит расщепление мира на две части, мужскую и женскую, у индивидуума появляется склонность к самозащите путем полного расщепления контрсексуального комплекса, производимого таким образом, чтобы обнаруживать его признаки исключительно у других людей. В культурной сфере наблюдается множество симптомов этого явления. Примерами таких симптомов являются все те художественные произведения, художественные фильмы и произведения изобразительного искусства, в которых женщины предстают перед нами как неотразимые мадонны, шлюхи, невероятно соблазнительные или отвратительные матери, суки, ведьмы, злобные тещи и так далее. Подобных образов множество и все они являются продуктом мужской контрсексуальности, их эмоционально нагруженных представлений, привычек, мыслей, действий и соображений, являющихся результатом бытия мужчины в обществе, испытывающем страх перед властью женщины. Эти мужчины плохо представляют себе, что же значит быть женщиной, однако с точки зрения женской половины человечества все эти люди могут рассматриваться как некоторая объединенная в результате культурной интроекции совокупность. В культурном плане для женской сущности характерно наличие определенной эмоциональной силы (зачастую, однако, имеющей негативный оттенок), но традиционно женщинам приписывается отсутствие силы и способности к принятию решений. Мужские представления об идеальных любовницах сводятся к привычным для них чувственным и идентификационным восприятиям, однако, эти восприятия неаутентично отображают реальную жизнь женщин. А что же можно сказать об образах идеальных любовников, характерных для женского восприятия? Благодаря значительному воздействию женщин на культуру, сформировавшемуся за последние двадцать пять лет, мы получили возможность анализировать также и женские контрсексуальные комплексы, выраженные в художественных фильмах, литературе и изобразительном искусстве. Что же мы видим? Демонических и накачанных до быкоподобия мужчин, потерявшихся мальчишек, неспособных к развитию и к налаживанию отношений, чувствительных эротических героев, бисексуальных любовников. До некоторой степени для мужчин действительно характерны эти проекции женской контрсексуальности, особенно в части, где они представляются как потерявшиеся некомпетентные мальчишки, суть которых определяется характерной обобщающей фразой: «они просто не способны это понять». Немало взрослых мужчин приходит к семейным психотерапевтам с жалобой на то, что им «просто не удается понять этого» и которые не могут даже вообразить, чем же недовольны их партнерши и почему же их (мужские) методы налаживания отношений терпят провал. При сохранении спроецированной контрсексуальности неизменной, ею начинает пропитываться весь окружающий мир, что, в свою очередь, приводит к возникновению барьеров, препятствующих дальнейшему развитию личности, барьеров, преодолеть которые возможно уже никогда не удастся, если половая дихотомия сохранится у человека на протяжении всей его жизни. Индивидуация, самоосознание, трансцендентная функция Юнг определил индивидуализацию как осознание и интеграцию внутренних конфликтов, осознаваемых и неосознаваемых комплексов, в том числе и комплекса контрсексуальности. Осознание своей внутренней нецелостности приносит осознающему некоторую свободу, понимание сложности своей собственной внутренней природы и дает ему возможность как бы «отстраниться» от отдельных ее проявлений. Под отстранением я понимаю способность наблюдать, классифицировать и изучать отдельные аспекты собственной личности без их непосредственного проявления. Для этого требуется достаточная степень развития внутренней рефлексии и некоторое освобождение от детских и некоторых других комплексов, чего удается достичь лишь немногим людям. Как сказал Юнг, дорога открыта для всех, но немногим удается пройти по этой дороге и достичь индивидуации, то есть ощутить свою «физическую целостность». Дверь на пути к индивидуации открывается перед человеком зачастую через опыт невроза: саморасщепление — это первый смелый рывок. Достаточно сильное разочарование, дефицит активности, неспособность к достижению поставленных целей, какие бы мучительные усилия для этого достижения ни прилагались, мучительные проявления негативных комплексов (например, поступки в стиле подражания агрессивному отцу, своей подавленной матери или в стиле ребенка, играющего роль жертвы) — вот типичные признаки подобного пробуждения, открывающего путь к индивидуации. Реальные цели вытесняются нашими мечтами и фантазиями, а наша сила воли оказывается совершенно подорванной. До тех пор мы не способны ощутить свою раздвоенность, пока наша внутренняя «реальность» опирается на наши детские комплексы, что может происходить либо в результате неосознаваемой идентификации с ребенком, сопровождаемой проецированием родительского образа, либо в результате идентификации с кем-то из агрессивных родителей и сопутствующей проекции беспомощного ребенка. Личность, неспособная ощутить расщепления своего внутреннего Я, вовсе не является психологически целостной («психологическим индивидуумом» — в терминологии Юнга) и поэтому неспособной к внутренней рефлексии и самоанализу. Подобные личности обычно считают, что их состояние полностью обусловлено тем, что «так устроен мир» и «такими уж мы уродились». Спросите подобную личность, и даже откровенно симптоматичную личность (например, алкоголика, наркомана или личность с неутолимым аппетитом), почему она считает разумными свои явно, нерациональные поступки, и вы, скорее всего, услышите ответ: «Потому что это правильно». То есть у подобных личностей полностью отсутствует какое-либо представление о системе отсчета, о существовании некоторых базовых предположений и эмоций, которые и лежат в основании их собственной «правильности». Многие наркоманы и алкоголики, проживающие в Северной Америке и Европе, полностью лишены самосознания и не обладают какой-либо психологической индивидуальностью. Эту индивидуальность они заменяют применением традиций и ритуалов. Хотя в принципе, психологическую индивидуальность возможно приобрести и на пути применения традиций и ритуалов (а для некоторых традиций, например для буддизма, такой путь можно считать даже характерным), большинство живущих согласно традициям на протяжении всей своей жизни все же в психологическом отношении остаются детьми. Они даже не подозревают о присутствии и роли в их личном жизненном опыте субъективных факторов и, естественно, они не ощущают при этом какой-либо ответственности за уже прожитую ими часть жизни. Некоторые виды культур кажутся буквально благоприятствующими неврозам. В рамках таких культур больше приветствуется человеческая индивидуальность, чем гомогенность или единство. Вследствие того, что индивидуальность доминирует в таком обществе, люди рискуют столкнуться с конфликтными ситуациями, связанными с различиями в предпочтениях, идеалах, представлениях об истине. Подобные типы обществ, например, Северо-Американская демократия, порождают социальный хаос и иерархический индивидуализм, но при этом они же обеспечивают свободу личности и дают возможность ощутить признаки внутреннего конфликта. Люди регулярно сталкиваются с расхождениями в идеалах, желаниях и тому подобном, и реальность этих расхождений подтверждается самой доминирующей культурой. В отличие от описанного, другие виды общества больше ценят уравнительную и несостязательную коммунальную организацию, в рамках которой развитие неврозов менее вероятно. В подобном коммунальном обществе представления о внутреннем Я, о возможности расщепления этого Я, об индивидуальных потребностях и существовании персональных истин могут быть в значительной степени менее осознаны. Коллективные традиции обеспечивают таким обществам средства для единообразного развития различных человеческих личностей на протяжении всего их жизненного пути. Возможно, что единственным легко доступным средством развития для тех из нас, у кого отсутствуют отчетливо выраженные жизненные традиции, является психологическое самоосознание. В результате такого осознания мы получаем возможность постепенного формирования порядка из первоначального внутреннего хаоса и начинаем самостоятельно отвечать за свое субъективное состояние. Что же происходит с людьми, которым не знакомо чувство внутренней раздвоенности и которым, как следствие, незнакомы и связанные с нею проблемы? По мнению Юнга, самоидентификация с «персоной» всегда предшествует проявлению внутреннего раздвоения и может послужить его предотвращению. По Юнгу «персона» представляет собой что-то вроде защитной маски, которая используется при исполнении какой-либо социальной роли или придания себе желательного «социального облика»; формирование «персоны» происходит в детстве в процессе идентификационного формирования личности. В результате, человек приобретает тот облик, который «приличествует» активному, деятельному человеку. В юности, попадая в среду, в которой культивируется индивидуальность, персона выполняет функцию создания образа психологической индивидуальности, эта функция необходима личности в тот период, когда индивидуальности уже придается исключительное значение, но сама личность еще не доросла до понимания того, каким же образом эта индивидуальность реально формируется. Тогда персона использует декоративную индивидуальность, имитируя свою исключительность. Концепция «ложной индивидуальности» Винникотта, используемая для защиты истинного внутреннего Я, во многом сходна с концепцией «персоны» Юнга, но формирование ложного Я является исходно патологичным. Персона же изначально выполняет адаптивную функцию, функцию имитации (или реализации) того, что пока недоступно пониманию. Персона может трансформироваться в патологию только в том случае, если она будет тормозить развитие процесса самовосприятия, а также аутентичности и других свойств уже после наступления взросления. Когда занимающаяся самоанализом юность задается вопросом «Кто же Я?», то ответ ищут в терминологии, характерной для персоны: рассматривается следующая альтернатива: либо иммитация либо отвержение уже усвоенных идеалов и ценностей. В нормальных условиях, когда травмы детства отсутствуют, персона в юности представляет собой «всего лишь маску коллективной души, маску, иммитирующую индивидуальность, позволяющую ее носителю поверить в свою индивидуальность, и заставляющую других сделать это». Для того чтобы прийти к самоосознанию, личность должна разрушить свою самоидентификацию с персоной и принять на себя ответственность за многоголосие субъективности, присутствующее в его собственном Я. По мнению Юнга, именно невроз зачастую открывает возможность такого развития: Невроз — это саморасщепление. Для большинства людей причиной этого расщепления является то, что наше сознание стремится придерживаться установившихся моральных идеалов, тогда как наше бессознательное преследует свои аморальные идеалы, которые наш сознательный разум пытается отрицать. Невротический конфликт приводит к потере самоконтроля, а эта потеря, в свою очередь, подводит индивидуума к вопросу о его (или ее) мотивах и идеалах. Целью индивидуации является придание реальной повседневной власти этой трансцендентной функции, этой борьбе и взаимодействию противоположностей. Для того, чтобы достичь этой цели, личность должна развить у себя способность к «метапознавательному процессу», то есть способность рассматривать и оценивать свои субъективные состояния с различных точек зрения. Для этого необходимо научиться смотреть на себя не просто с точки зрения сознательного эго-комплекса и не просто с гиперэмоциональной, родственной эго-комплексу, точки зрения. Вместо этого необходимо суметь найти некую «третью» точку зрения, с которой можно рассматривать и анализировать эти две предыдущие точки зрения без принятия их за истину. Именно эта третья перспектива и представляет собой ту самую трансцендентную функцию (сравнимую с «потенциальным пространством» Винникотта), используя которую можно вступить в диалектические отношения с различными аспектами своего Я. Юнг считает, что теоретически наличие этой функции иллюстрирует существование Самости.. Как показывает опыт, человек приходит к пониманию и принятию существования целого ряда внутренних состояний без внутреннего усилия, а скорее испытывая в ходе этого процесса некоторое облегчение и радость бытия. Типичным результатом прохождения этого процесса является достижение просветления и эмпатии, усиление мужества и способностей к творчеству, то есть, именно того, что, словами Юнга, и необходимо для объединения противоположностей. Проявления пола и контрсексуальности в неврозах и при индивидуации Аналогично тому, как раннее половое развитие требует для своего описания различной терминологии в зависимости от того, описывают развитие мальчика или девочки, так и более позднее развитие человека требует своей терминологии в зависимости от его пола. Основной проблемой, возникающей в процессе идентификации и развития мужчин, является ощущение чувства потери и бессилия, которое они испытывают по мере знакомства с тем образом жизни и тем стилем мышления, которые они ранее характеризовали как типично «женские». Наоборот, в центре женского развития оказывается деидеализация «мужского», происходящая в их сознании по мере их борьбы с проявлениями собственной властности. Всесторонняя личность в свой юношеский период, несет в себе одновременно мужские и женские сущности и роли, что представляется для молодых людей особенно притягательным и властным. При этом, девушки предпочитают оценивать себя по своей внешности, считая, что они уступают мужчинам как по силе, так и по интеллигентности. Даже в наше время, когда некоторые молодые женщины вполне могут считать себя «равными», им все еще более приятны высокие оценки их внешности (стройности и красоты), чем оценки их достижений в спорте, учебе или работе. Журналист и автор Наоми Вулф (1991) называет современные требования к женскому телу «мифом красоты». Она напоминает нам, что социализация юных девушек происходит ради того, чтобы они стали объектами чужих желаний, вместо того, чтобы поощрить их становление в качестве субъектов своих собственных желаний. Миф красоты все еще остается непокоренным островом в море завоеваний, которых женщины уже сумели добиться, борясь за свои права. На этот же миф продолжают ссылаться как на некую «истину», основанную на биологической идеологии. Вот как Вульф описывает это: Объективно и повсеместно существует понятие качества «красоты». Женщины должны стремиться достичь этого высокого качества, а мужчины должны стремиться к обладанию женщинами, достигшими этого качества. В этой ситуации императив присутствует только для женщин, а не для мужчин..., потому что так уж сложилось в ходе эволюции: сильные мужчины борются за красивых женщин, а красивые женщины более репродуктивно успешны... Эта загадочная половая дихотомия на «сильных» мужчин и «красивых» женщин распространяется и на юношеский период и закладывает основания для дальнейшего развития неврозов и для индивидуации. «Двойное ограничение» женской авторитарности проявляется уже в ранней юности. Если молодая женщина слишком откровенно проявляет свою склонность к авторитарности, то окружающие будут оценивать ее в терминологии «слишком» — слишком эмоциональная, слишком напористая, слишком умная, слишком агрессивная или даже слишком мужеподобная. Если же им не удастся подавить ее авторитарность, то уже ее ближайшее мужское окружение будет оцениваться в терминологии «слишком» — эти мужчины окажутся слишком зависимыми, слабыми, незрелыми или даже с эмоциональными нарушениями. Независимо от того, как женщине удается справляться со своей властностью, все равно она неизбежно получит оценку «неверно», именно потому, что на само это направление наложено «двойное ограничение» (более полное обсуждение данного вопроса — Янг-Айзендрат и Видеманн, 1987). По мере прохождения женщинами социализации, то есть по мере их вытеснения на периферию социальной активности или по мере их отступления перед мужчинами, происходит растворение контрсексуального комплекса силы, интеллигентности и компетентности или проецирование этого комплекса на мужчин и организации. А затем уже происходит самоидентификация женщин как уступчивых, неуверенных, слабых, некомпетентных. В результате, юная женщина оказывается склонной к недооценке своих способностей и силы и полагается при самооценке на свою внешность, а если она чувствует, что ее внешность «не дотягивает», то уровень ее самооценки резко падает. Юноши-подростки, наоборот, поощряются к переоценке своих возможностей и способностей. Они склонны рассматривать окружающий мир как «мир мужчин» и зачастую при идентификации персоны переоценивают роль таких качеств, как атлетичность телосложения, сила, интеллигентность или творческие способности. Обескураженные собственной слабостью или неудачами, молодые мужчины могут придти к заключению, что они не вписываются в стандартные рамки жизни и поэтому начинают заниматься неразумной или даже опасной деятельностью. Персона молодого белого мужчины формируется в рамках такого узкого набора понятий как успех, состязательность, сила и независимость. Такие расплывчатые контрсексуальные комплексы, как слабость, ограниченность в возможностях, зависимость, материальная необеспеченность и уязвимость, рассматриваются как исключительно «женские» и зачастую воспринимаются как абсолютно несвойственные мужчинам. Даже когда молодые мужчины понимают, что сами они в действительности чувствительны, экспрессивны и склонны к творчеству, они пытаются убедить себя, что в этих своих качествах они могучи и уникальны, пытаясь таким образом приписать себе исключительные привилегии и особый статус в символической структуре порядка. Обычно лишь по достижению десяти — двадцати лет начинается эрозия мужской личности. Как правило, к середине своей жизни многие мужчины оказываются разочарованы тем, чего же им удалось достичь: друзей и признания не так уж много, добиться высокого статуса и власти не удалось, деньги и материальные ценности утекли, как песок сквозь пальцы. А некоторые мужчины ощущают еще и давление со стороны членов своих семей, вызванное неполноценностью семейных взаимоотношений. Во всех остальных отношениях казалось бы здоровый мужчина вдруг испытывает невротический срыв и депрессию, обусловленные тем, что чего-то, по-видимому, не хватает в нем самом. Мужчина, ранее преуменьшавший значимость своей персоны, вдруг становится нарциссичным, тщательно защищающим себя от осознания своей зависимости от других. Другой, ранее переоценивавший собственное эго, теперь испытывает беспокойство или даже впадает в маниакальные, навязчивые состояния, требуя подтверждения своей успешности от окружающих. По мере усиления процесса разрушения их личности, большинство мужчин испытывают глубочайшее отчаяние, обнаруживая отсутствие выдуманных в период юношеской завышенной самооценки качеств и способностей своей личности или своего эго. При этом, вместо того, чтобы обвинить в этом крахе самого себя (как сделала бы в подобном случае любая женщина, это утверждение я подтвержу чуть позже), такие мужчины начинают ощущать свою полную беспомощность. Пропасть между инфляцией эго или личности и только что осознанным действительным положением вещей кажется им невероятно огромной. Для женщин же ситуация носит совершенно другой характер. Поскольку на протяжении своей жизни женщины наталкиваются на огромное количество конфликтов, направленных на подавление их женской властности, а также на навязывание им «неспособности правильного понимания вещей», то зачастую они приходят к неврозу раньше, чем мужчины. Женские неврозы являются результатами и следствиями идентификационного кризиса, наступление которого ускоряется проблемами, связанными с работой, с воспитанием детей, с любовью. Именно себя им приходится рассматривать как основную причину того, что дела вдруг пошли так плохо. Именно самоедство и чувство собственной неполноценности представляют собой наиболее типичные невротические симптомы, которые я наблюдаю у женщин, обращающихся за помощью к психотерапевту. Даже для женщин абсолютно здоровых во всех других отношениях, не перенесших травмы детского периода, процесс подавления их авторитарности зачастую выполняет роль пускового механизма, ведущего к неврозу. Женщине необходимо в процессе своего развития решить следующие задачи: во-первых, осознать наличие у себя таких качеств, как способность к руководству, компетентность, великодушие или властность, то есть именно тех качеств, которые, как ей казалось, принадлежат исключительно другим людям, и во-вторых, избавиться от образа юной женственности. Хотя данная задача на традиционном психоаналитическом жаргоне обозначается как «увеличение силы своего эго», мне представляется, что при решении клинических задач более подходит терминология Юнга. Как терапевту мне гораздо чаще приходится сталкиваться, работая со взрослыми женщинами, с такими проблемами, как женщина с внешностью хуже-некуда (или «непривлекательность» как страшнейший порок), контрсексуальный комплекс якобы полного отсутствия способностей и, наконец, материнский комплекс. Такая страдающая женщина зачастую защищает и оправдывает свое чувство вины и неполноценности путем неосознаваемой самоидентификации со своей подавленной или не сумевшей реализоваться матерью, а дополнительным средством защиты при этом является проецирование на других своей собственной силы. Она не может уверенно использовать свою агрессивность, ярость или власть в своих собственных интересах, точно также она не может пользоваться и своей интеллигентностью или своими знаниями. Типичным примером, подтверждающим данное утверждение, является женщина в возрасте чуть за тридцать, с дипломом об окончании колледжа, с двумя детьми и работающая по специальности, которая обнаруживает, что она полностью лишена способности самостоятельно принимать важные решения относительно своей собственной судьбы. Зачастую она ощущает, что не удовлетворена или раздражена, но при этом не способна понять, чего же именно она хочет. В этом случае именно интеграция в сознательную субъективность ранее отвергавшегося контрсексуального комплекса, растворение юношеского представления о второсортности женщины и анализирование комплекса угнетенной обидчивой матери открывают дорогу к индивидуации. При этом целью индивидуации является осознавание наличия в собственной личности целого ряда субъективных комплексов, знакомство с биографией каждого из этих комплексов и обретение перспективы, гибкой и творческой. Что происходит с точки зрения психотерапии с испытывающим отчаяние мужчиной средних лет? Зачастую испытываемые им чувства депрессии и потери могут быть достаточно полно определены в рамках терминологии спроецированного и диссоциированного женского комплекса. Обретение способности чувствовать и понимать свою зависимость, свои потребности и свою слабость дает мужчине определенное внутреннее освобождение, которое, однако, не равносильно облегчению. Но в процессе переживания и осознания этих ограничений и их словесного формулирования мужчина постепенно обнаруживает в самом себе необходимые ему недостающие части и такие ресурсы, о существовании которых первоначально невозможно было догадаться. Зачастую эти ресурсы лежат за пределами сферы его взаимоотношений с другими людьми и относятся к его способности более терпимо относиться к самому себе, предъявляя меньше претензий к уровню собственного совершенства, успешности, амбициозности, постоянной готовности и тому подобному. При проведении психотерапевтических сеансов с мужчинами среднего возраста с целью выявления скрытого контрсексуального комплекса особенно важно присутствие эмпатии и отчетливое отражение внутренней уязвимости пациента и его неудовлетворенных потребностей. Материнский комплекс может окрашивать мужскую контрсексуальность в течение целого ряда лет его идентификации с персоной. Высочайшая чувствительность к мужскому восприятию требуется от терапевта — женщины, которая с большой степенью вероятности будет рассматриваться мужчиной в процессе его перехода как могущественная (соблазняющая либо карающая) Мать. Один мужчина, которого я наблюдала в течение ряда лет и который работал над своим нарциссичным, требовательным, но при этом и снисходительным материнским комплексом, был поражен, когда я что-то сказала о различии между восхищением и любовью. «Неужели между ними и вправду есть какое-то различие?» — спросил он небрежно. Я тут же обратила особое внимание на этот вопрос, поскольку он выявил, что эти понятия неразличимы для этого мужчины. В юности он вызывал у окружающих восхищение своими атлетическими и интеллектуальными способностями и считал себя неуязвимым для неудач или поражений. Но теперь в сравнительно молодом возрасте он столкнулся с необходимостью подвергнуться операции на открытом сердце, и в его сознании не могло уложиться, как же такое могло случиться с ним. Он не доверял никаким словам, относящимся к его болезни, если в интонации, с которой они произносились, проскальзывало хоть малейшее сочувствие, а его материнский комплекс часто проявлялся, когда он говорил, что не выносит некомпетентности. Его контрсексуальность была расщеплена между «прекрасной, но строгой стервой» и «женственной, восхитительной» молодой женщиной, которая и представлялась ему эротичной. В данном случае интеграция контрсексуального комплекса состояла в том, чтобы проявить его собственную способность ощущать свою потребность в зависимости, чтобы дать ему возможность выражать свою слабость и страх, дать ему возможность ощутить, насколько же эмоционально подавляющим был он по отношению к жене и детям. С контрсексуальной тематикой особенно часто приходится сталкиваться терапевтам, работающим с гетеросексуальными семейными парами, поскольку именно для таких пар основной причиной семейной травмы становится проективная идентификация. Каждый из членов травмированной семейной пары склонен приписывать своему партнеру максимально примитивные и отвратительные черты и делает это в такой манере, что оба супруга буквально выходят из себя. Понимание сущности контрсексуальных комплексов, особенно их социальной и культурной связи с полом, позволяет психотерапевту помочь таким семейным парам преобразовать этот ужасный антагонизм и эти мучительные конфликты в эффективный диалог (более полное рассмотрение этого вопроса см. в Янг-Айзендрат, 1993). Юнгианский подход к психотерапии пар открывает необычайно широкие возможности для психоаналитической коррекции бессознательной динамики взаимоотношений между партнерами. Поднимая внутреннего Другого до уровня осознаваемого, юнгианская терапия семейных пар позволяет создать некоторое новое пространство, а именно диалоговое окно, оказавшись в рамках которого, партнеры могут понять трансцендентальную сущность своих конфликтов. Являясь носителем напряжений внутри спроецированной «противоположности» и перенося эти напряжения друг на друга, партнеры приходят к пониманию, что их «брак» носит характер «психологических отношений», как обозначил это явление Юнг в своем эссе, опубликованном в 1925 году. Данной формулировкой Юнг подчеркнул то, что эти отношения представляют собой НЕ терапевтические отношения, а некое священное пространство, в котором каждый из партнеров сталкивается со своим наиболее отвратительным и наиболее идеализированным отражением в другом партнере. Затем интимные взаимоотношения обоих партнеров превращаются для них в арену индивидуации, поскольку теперь они являются отражениями друг друга, возникающими в результате зеркальных трансформаций. Понимание этих взаимосвязей позволяет им внести некий элемент игры в столкновения с демонами и блудницами контрсексуальности. Целью этого психотерапевтического процесса является защита освоенного безопасного пространства, занятого интимной дружбой партнеров, и принятие осознанной ответственности за примитивные деструктивные и творческие потребности своей контрсексуальности. Хотя конфликтность и несогласия являются неизбежными спутниками любой интимной дружбы, особенно при уже сформировавшейся семье и долговременных партнерских отношениях, но все же по мере прогрессирующего понимания партнерами этой истины относительно самих себя, продолжающиеся конфликты и несогласия приобретают новое или иное содержание. Заключительные замечания В данной главе я попыталась показать, как юнговская теория контрсексуальности может быть дополнена современным пониманием пола и проективной идентификации. Я коснулась только некоторых вопросов из множества возникающих, именно тех вопросов, на примере которых можно продемонстрировать то, насколько наше развитие подвержено воздействию со стороны контрсексуальности, пола социального и пола физического. В первой части данной главы рассмотрен вопрос, почему же разделение на два пола оказало столь мощное организующее воздействие на наши осознаваемые и неосознаваемые сущности. Понимая, что жизненный опыт существования личности складывается из набора субъективных восприятий. Юнг пришел к необходимости обеспечения современных психоаналитиков пониманием сущности проективных факторов, связанных с противоположностью физического и социального полов. И все же культурные пристрастия Юнга и присущая ему склонность к чрезмерной универсализации половых различий должны быть скорректированы в свете современных работ по исследованию антропологии и развития полов. В результате подобной коррекции теория Юнга приобрела дополнительную гибкость и вышла за пределы стереотипных представлений о полах, что вполне соответствует и культурным нормам самого Юнга. Приверженность этим стереотипам иногда вынуждала теоретиков и терапевтов-юнгианцев пытаться втиснуть практический опыт своих пациентов в жесткие рамки Маскулинного и Фемининного, вместо того, чтобы попытаться выяснить, какой же именно смысл вкладывают сами эти люди в свое представление о поле. Тогда как теории, сами по себе, являются не более чем отдельными историями, причем всегда вполне конкретными, теория контрсексуальности выделяется на общем фоне других теорий своей гибкостью и возможностью ее применения для понимания того, как же люди разыгрывают в жизни свои эротические взаимоотношения и фантазии, что именно представляется им наиболее ужасным, наиболее желанным, идеальным — и при этом, несвойственным им самим. Интеграция этих значений контрсексуальности и их использование для обеспечения творческого развития и достижения ответственного партнерства – вот что является основной компонентной индивидуации, непрерывно протекающей на протяжении всей человеческой жизни.