10 Теория на практике: иллюстрация

Я сознаю, что многие из читателей могут не быть практикующими аналитиками или психотерапевтами, поэтому я предлагаю обсудить вопросы аналитической работы с пациентами, которые иллюстрируют некоторые из рассмотренных теоретических проблем. Я не пытаюсь дать отчет обо всем анализе, скорее я выбираю узловые моменты, чтобы указать на связи между практикой и теорией, чтобы сориентировать тех читателей, которые не могут обратиться к собственному клиническому опыту. Безусловно, все аналитики работают по-разному с разными случаями; в этой главе рассказывается о том, как работаю я сам, что является результатом моей подготовки в Обществе Аналитической Психологии. Рассказ набран курсивом, комментарии (некоторые из них ex post facto) обычным шрифтом. Д. — женщина; ей 28 лет. Она не была замужем, когда начала со мной работать. Она сказала, что ее основная проблема — ужасный страх перед тем, что произойдет, если ее вырвет; это будет означать дезинтеграцию или будет иметь еще какое-нибудь страшное воздействие на ее личность. У нее был этот страх с 9 лет, несмотря на то, что фактически ее никогда не тошнило. После четырех лет анализа, о котором здесь пойдет речь, этот симптом абсолютно исчез. На этом первом собеседовании пациентка также жаловалась, что в ее жизни отсутствует цель. Она ощущала неспособность осуществить любой план, описывала себя как "хиппи средних лет" с комнатой, заполненной ненужными символами, такими как колода карт таро, гитара, ткацкий станок и т.д., и она признавала, что считает себя человеком, склонным к ребячеству и патетике, к тому, что-бы "слоняться" вместо того, чтобы предпринимать какие-то действия для решения своих проблем. Иррациональный, навязчивый страх предполагает наличие комплекса. Но почему ее все же не тошнит? Является ли это инфантильным стремлением привлечь внимание или в этом акте есть нечто такое, что нарушает психический гомеостаз? Является ли это примером отчаянной попытки психологической саморегуляции, относящейся к выживанию, а не к гармонии, страх без явной дезинтеграции? Ее разнообразная деятельность (к данному моменту полностью заброшенная) указывает на отсутствие корней или на слабость в эго-сознании. Также налицо была чрезмерная забота о персоне, о том, как она выглядит в глазах других. Но здесь есть также указание на направленный вовнутрь импульс, побуждающий к тому, чтобы предпринять действия по самореализации. В реальности она стала керамисткой, и сейчас делает посуду. Другими словами, она добавила твердости и постоянства (эго) к "инстинкту" само-развития (самость) и ретроспективно это можно было рассматривать как свидетельство индивидуации. Действительно, иначе она не стала бы заниматься анализом. Она описала то, как она влияет на других, с помощью слова "нападение". Видимо, она производила впечатление патетической личности, подверженной плаксивой зависимости и уязвимости, и результат был чрезвычайно силен, поскольку другие старались соответствовать ее желаниям. Поэтому "нападение" — это более точное выражение ее всемогущества. Внешне она маленькая, крайне худая, с фигурой мальчика и сильными чертами лица. Когда я впервые встретился с ней, она двигалась очень точно, как механическая кукла, а на кушетке она обычно лежала очень напряженно. Одевалась она необычно; вероятно, типичным был обрезанный мужской рабочий комбинезон, на который было надето старое мини-платье 1960-х годов в сочетании с черным шелковым шарфом и туристскими ботинками. Она не красилась и не носила украшений, сама скручивала себе сигареты, ела макробио-тическую вегетарианскую пищу, читала Юнга, ненавидела Лондон. Моя немедленная личностная реакция сводилась к тому, что я воспринимал ее как беженку с Портобелло Роуд. Отождествлялась ли она с этой персоной? Андрогинная одежда заставляет думать о ее отношении к своему анимусу, к половой идентичности, к фемининности в особенности, и следовательно, к ее образу мужчины. Д. — младший ребенок из четырех, и ее матери было за сорок, когда она родилась. Мать Д. умерла от рака груди, когда Д. было тринадцать лет, и ее отец женился вновь через несколько лет. В детстве (и вплоть до взрослого состояния) она воспринимала отца как доминирующую фигуру, тираническую и управляющую, как человека, который знает сам, что лучше для его детей. Д. всегда чувствовала, что его отношение к жизни выражалось в запретах, и это вело к многочисленным разногласиям, особенно после смерти матери. Разногласия сосредоточивались вокруг предметов, которые ей ,следовало выбирать в школе, того, какую одежду ей следует носить, выбора приятелей и т.д. Образ отца был столь стереотипен, что казалось, это было воплощение архетипического отца в негативном обличий. Смерть матери установила примитивное уравнение: быть женщиной = умереть. Отрочество вызвало к жизни Эдипову борьбу, и смерть матери в это время можно рассматривать как воплощение Эдиповой фантазии. Она лишилась матери как ролевой модели, как советчика или проводника во взрослую половую жизнь женщины. С аналитической точки зрения, союза между поколениями просто никогда не было. Подобным образом, образ отца был столь негативным, что о любом возвращении, регрессии, "инцестуозном" движении к нему не могло быть и речи. Однако когда анализ был в разгаре и ей понадобились деньги, чтобы платить за обучение, она попросила его о них, и деньги должны были поступить. С этого момента у нее появилась дополнительная энергия для сочинения стихов и для жизни вообще. Она чувствовала, что отец подталкивает ее к идеалу серьезной работы, особенно в сфере техники или практики, поскольку он был инженером. Ее заставили бросить танцы и искусство. Неудивительно, что она настояла на реализации своей попытки стать актрисой, и изучала искусство в университете. Она заявляла, что ее отец мешал ей использовать и развивать ее индивидуальные дарования. Ее выбор предметов можно было рассматривать как предопределенную реакцию на образ авторитарного отца. Между смертью матери и отъездом в колледж в возрасте 18 лет она была буквально одна в доме с отцом. Защита эго действовала через отрицание. Отец описывается как нелюбимый, тот, кто препятствует проявлению ее более положительных чувств. Однако она не осознает этого отрицания. Налицо бессознательная борьба против инцестуозного влечения. % Она воспринимала мать как умелую, но не привлекательную. Она называла ее "матерью-фермершей ". Мне кажется, она говорила о недостатке личностных отношений с матерью в период до ее смерти. Ее реальная мать при жизни не соответствовала образу сильной, полной жизненной энергии сельской "богини". Мать-фермерша значительно выше животных (младенцев), которых она кормит и о которых заботится. И она не очень сексуальна. Установился подавляющий, не отдающий ничего, не-эротичный образ матери (и см. рисунки 11, 12, 13 ниже). С самого начала Д. была недовольна структурой анализа, воспринимая рутину каждодневных сеансов как выражение моей неограниченной власти. Она спорила со мной по поводу времени сеансов, оплаты и по поводу цели анализа. В ее переносных фантазиях я представал одновременно как мать-фермерша и как тиран-отец, а ей пришлось выполнять роль маленькой девочки. Хотя у нее было регрессивное состояние, депрессия и агорафобия до начала анализа, в тот момент ей кажется, что я являюсь причиной ее проблем. Она сказала, что выбрала юнгианский подход в силу его космического взгляда на мир, простирающегося вверх и во внешнюю среду, и поскольку аналитик будет менее отдален, даже со временем станет другом. Мне кажется, она имела в виду, что не хотела фрейдовского акцента на сексуальности. Однажды при обсуждении проблем оргазма она сказала: "Оргазм каждый день — и не нужен аналитик". Несомненно, многие до сих пор выбирают Юнгианский анализ, надеясь избежать работы с инстинктивным материалом. Д. было необходимо подчеркивать "равноправие" в ее понимании Юнгианского анализа, поскольку она чувствовала себя такой неравной по отношению почти ко всем. Ее разрывали чувства превосходства и неполноценности, ни одно из которых она не смогла интегрировать. Потом ей приснился сон (ее первый сон): "Я стою в разрушенном коттедже в Уэльсе, думая о том, как его перестроить. Я осознаю, что это будет не так просто, как я думала, потому что я не знаю, как устанавливать такие вещи, как водопровод и электричество. Я смотрю наверх и вижу электростанцию на вершине холма вдалеке. Я чувствую, что хотя это здание уродливо, оно каким-то образом поможет мне решить мои проблемы. У электростанции две огромные трубы". Интерпретация была в основном субъективного порядка: водопровод связан с ее страхом, что ее вырвет; разрушенный коттедж — это ее образ себя самой; осознание того, что это будет непросто, говорит само за себя и имеет отношение к анализу; связь между сознательным неприятием всех промышленных объектов и тот факт во сне, что именно электростанция поможет ей — это пример того, как бессознательное производит компенсаторные символы — ей придется использовать то, что она сознательно не любит. После этого она стала в большей степени сотрудничать со мной, и это продолжалось некоторое время. Но она не приняла объективной интерпретации того, что две трубы представляли мои груди, и эта отдельная интерпретация, возможно, была несвоевременной. Еще через девять месяцев работы ее борьба с фантазией о моем контроле приняла форму повторяющихся пропусков, кульминацией которого стал трехнедельный неофициальный "отпуск" в коттедже в Уэльсе (смотри ее первый сон), который она провела с недавно появившимся приятелем. Как оказалось, время, проведенное ею там, было абсолютно равно только что прошедшему моему отпуску; я почувствовал себя очень неуютно, ощущал себя брошенным. Она восставала против того, что воспринимала как мою жестокость, но она также давала мне понять, как она чувствовала себя в тот момент и раньше. Моя контрпереносная реакция, которую я оставлял при себе, понимая это как сообщение от нее, помогла мне стать эмпатичным к ее эмоциональному состоянию. Прошло три недели, и ни слова. Наконец, я позвонил туда, где она жила в Лондоне, получил ее адрес в Уэльсе и % написал ей, прося объясниться. Затем я получил открытку с изображением овцы, на обороте которой была одна строчка, указывающая на то, что она не знает, когда приедет. Я сразу ответил ей, пытаясь установить какие-то границы. Я сказал, что, возможно, мне придется закончить анализ, если она не вернется, и в конце концов она вернулась. Я превратился в отца с тяжелой рукой в ее внутреннем мире, который не мог оставить ее в покое или, возможно, жить без нее. Это было важным ключом к ее восприятию душевного состояния отца, когда они оказались вместе после смерти матери. Это было синтонным контрпереносом, поскольку ей, видимо, было нужно, чтобы этот образ отца жил во мне, поэтому она спровоцировала его. Овца подвела всему итог. По возвращении она сказала мне, что овца была символом того, как она чувствовала себя всю жизнь, терпеливо и покорно ожидая, чтобы люди сказали ей, что нужно делать, как жить. Другими словами, она поехала в Уэльс, чтобы вырваться, вырасти, разбить или "преобразовать" тот образ себя — а также отомстить мне за то, что я бросил ее, когда уехал в отпуск. Возмездие было тенью преобразующего аспекта ее поведения. Борьба Д. со мной перешла от попытки обрести "равноправие" к попытке с ее стороны изменить и улучшить мою жизнь. Идея была в том, что мне следует переехать, чтобы быть ближе к ней географически, а также чтобы мы могли начать общаться светски, ездить вместе в парки и за город. Она говорила об этой фантазии как о "тормошении" меня. Она представлялась себе фигурой революционной анимы, но еще не потенциальной любовницей. Ей приснился сон: Я навещаю врача, который болен и лежит в постели. Он умоляет меня остаться. Потом она вспомнила, как одинок и несчастен был ее отец после смерти жены, и у нее возникли фантазии о моей болезни, моей слабости, моей личной ране. Здекь я появляюсь в обличий раненого целителя, но это еще и проявление личностного переноса, учитывая ее детские воспоминания. Это может обозначать, что мы приближаемся к подавленному эдипову материалу — она может "справится" с ним во сне. Я не интерпретировал склонность к инцесту на этом этапе. Отказ от внутреннего контроля был тяжек для Д. из-за того, что ей было трудно справиться с ощущением внутренней пустоты, которая скрывалась за ее борьбой со мной. Ее дневник подсказывал существование этой проблемы. Это толстый дневник, который она начала много лет назад. В дневнике она писала то, о чем не говорила мне — и она делала так, чтобы я знал об этом. Для меня проблема заключалась в том, чтобы указать ей на это, не запрещая ей писать в дневнике. Она предложила мне дать почитать то, что она написала после начала анализа два с половиной года назад. Я принял предложение. Я понял это как первое проявление ее продуктивности и щедрости в отношениях. Это также давало определение индивидуальной (личностной) границы. В то же время в силу защитной реакции она искушала меня, показывая, какая большая часть ее жизни лежит за пределами наших отношений. В дневнике она выступает как человек, лишенный любви, эмоционально обедненный и онтологически не существующий. Передача дневника указывала на разрушение модели борьбы и сдерживания. Передачу мне дневника можно было бы рассматривать как символ увеличения доверия в переносе. Это может быть чрезмерным упрощением, но приближается к тому, что происходило. Роль, выполняемая объектами, такими, как дневник, добровольно проявляющаяся в анализе, допускает различные интерпретации и различна в каждом случае. Когда мне дали дневник, мне приходилось быть осторожным, чтобы не начать анализировать его вместо того, чтобы анализировать ее. Ее отношения с мужчинами (по большей части в дневнике говорилось об этом) постоянно отличались идеализацией. В подростковом возрасте она выдумала мужчину, с которым якобы вступала в отношения. Он был поэтом, чахоточным, но признанным гением и так далее. Она разговаривала с ним "обо всех тайнах"... ... но не спала с ним. Это было проекцией идеализированного (спиритуализированного) образа анимуса. Но это также было первым указанием на способность ее эго работать с персонификацией. Я "дезамплифицировал" мифологическую параллель с Аполлоном и Артемидой. Почти сразу после этого она посмотрела фильм Кена Рассела "Кровожадный Мессия". Это фильм о молодом романтичном скульпторе Анри Годье, который сильно влюбился в женщину старше себя, Софи Бржешка. В знак их близости (а это были отношения, лишенные сексуальности) они договорились добавить имя другого к своему собственному; и поэтому художник стал известен под именем Годье-Бржещка. Рассказав мне о фильме, Д. сказала, что разработала список качеств их отношений, которые , по ее словам, были применимы к ее собственной жизни. Список гласил; идеализированные, платонические, духовные, инцестуозные, обреченные". Действительно, в реальной жизни непросто свести гетеро-сексуальность к чему-то идеализированному, платоническому, одухотворенному и инцестуозному, и чтобы это не было обречено. Существует расщепление между духовным аспектом архети-пического (образом) и импульсом либидо (инстинктом). Работая с Д., я чувствовал то, что можно описать лишь как инцестуозное давление. Три раза мне пришлось открыто сказать об этом. И каждый раз я обрекал себя на интенсивное взаимодействие, и на меня оказывало сильное влияние то, что происходило. Эти три случая являются примером диалектического процесса анализа и иллюстрируют то, как психика аналитика и пациента сочетаются, давая в результате нечто совершенно иное. Д. часто говорила о группе друзей из мира искусства и хиппи, которые, как она говорила, любили ее и понимали ее так, как я ее понять не мог. Она не чувствовала недостаточности функционирования, когда была с ними, в отличие от того, что она чувствовала, будучи со мной. Но так случилось, что я знал нескольких человек из этой группы, которые, как она полагала, испытывали ко мне явную антипатию. Через некоторое время регулярность, с которой эти люди упоминались, убедила меня в том, что она знала об этом совпадении и использовала это знание как нечто, обладающее большой властью и действующее no-садистки. Я спросил ее, знает ли она, что я знаком с этими людьми, и она ответила, что нет. Это, возможно, содержало элементы невротического, а, возможно, даже психического контрпереноса, но постепенно моя реакция стала более управляемой и, следовательно, клинически эффективной. Второй случай произошел после того, как она увидела меня в театре. Играли пьесу Оскара Уайльда "Соломея" в экспериментальном стиле с чисто мужским составом. Во время представления у меня возникла фантазия о том, что актер, играющий Саломею, напоминает мне Д. И после того, как она рассказала мне о своих чувствах по поводу этого события, я рассказал ей об этой фантазии. Она ответила, что Саломея всегда была для нее важной фигурой, и что она свернула горы, чтобы получить эту роль, когда пьеса ставилась в университете, и успешно сыграла эту роль. Ее особенно привлекал союз против Ирода, заключенный Саломеей и Иродиадой (матерью Саломеи и женой предшественника Ирода на троне). Еще одной важной темой было отвержение Саломеи красивым и духовно богатым Иоанном Крестителем. Но пик ее эмоций пришелся на тот момент, когда Саломея отказалась танцевать для Ирода, если тот-не выполнит любое ее желание (как оказалось, ей нужна была голова Иоанна). В жизни Д. никогда не было Иродиады, которая помогла бы ей в борьбе за свержение Ирода, ее отца/царя. Действительно, ее мать относилась к ее отцу с любовью и вниманием. В этот момент я вспомнил, как мой супервизор говорил, что ни я, ни Д. не осознавали, что женщина в моей жизни была более важна для Д. в этот момент, чем я сам. Это, с соответствующей адаптацией, я изложил Д., и это позволило ей начать фантазировать об этой женщине (которую она видела в театре) и о моих отношениях с ней (смотри ниже). Третье взаимодействие произошло, когда Д. стала нападать на материализм и на заботу о своем имидже' некоторых психотерапевтов, которых она встретила в гостях. Так случилось, что я знал тех, о ком она говорила. Я очень рассердился. Я сказал довольно горячо, что одежда и образ жизни совершенно точно являются предметом чрезвычайной заботы для самой Д. Фактически, она к себе и к другим относилась в очень значительной степени, исходя из внешности, работы и успехов. Например, она сказала мне, что чаще всего представляется так "Меня зовут Д. Я керамистка". Когда я восстанавливал все это, мне понадобилось провести некоторые границы, столкнувшись с инцестуозным всемогуществом, которое было во всех этих событиях. До этого момента я боялся обидеть чувства Д., в то время как она в действительности искала "твердой любви". Ранее во время анализа Д. говорила, что чувствует, что наши отношения односторонни. На поверхности она имела в виду, что она дает весь материал и кроме того, на ее долю приходятся все чувства и все страдания. На более глубоком уровне она считала невозможным испытать, что значит быть вдвоем, взаимности со мной. Анализ можно рассматривать как переход от ее всемогущей единственности к ощущению границы и двойственности. Мое открытие собственной фантазии о Саломее и моя затронутость тем, что она знает, что я знаю ее друзей, приведшая к моей конфронтации с ней, создали эту двойственность. Мы больше не были слиты. Она сказала, что эти случаи стали точкой отсчета, когда она стала доверять мне, и у нее появилась надежда на анализ. Постепенно в течение последующих шести месяцев она укрепилась в своей карьере и установила стабильные отношения с мужчиной. Эти отношения были трудны для нее, но прогресс, который она делала, виден из рассказа о том, что однажды, после серьезного спора, когда он вышел из комнаты, она ощутила очень внезапное и совершенно новое чувство Пртери, утраты его как человека. Она сказала, "не потеря контроля и нападение, а чувство переполненности разочарованной любовью". Осуществился переход к ощущению того мужчины как другого человека вместо беспокойства по поводу возможной потери контроля. Говоря о нападении, однажды она сказала о том, как она на самом деле манипулировала этим мужчиной. Я сравнил это с командующей матерью и ее непослушным ребенком, на что она ответила: "Если я мать, то я каменная мать". Это отметило начало работы над развитием образа, названного ею Каменной Матерью. Здесь для меня важно сознательное использование персонификации. Она назвала образ, а не я. Первая стадия работы с этим образом заключалась в том, что она находилась в состоянии тождественности с Каменной Матерью. В ее описании она и есть Каменная Мать. На рисунке, который она принесла, она пытается не дать своему приятелю уйти с группой друзей за знак с надписью "самость" (рис.11). Мужчина привязан к ней цепью, которая проходит через плачущего ребенка (ее нападающая сильная самость). Потом мы перешли к рассмотрению Каменной Матери как образа матери, которая у нее была по ее ощущению. На втором рисунке (рис. 12) мрачная суровая женщина нависает над крошечной фигурой Д., обнаженной и уязвимой, свернувшейся в позе зародыша. Но мать не замечает ребенка; два человека не связаны друг с другом. Этот рисунок вызвал к жизни чувства-воспоминания Д. о том, как мать была занята и забывала о ней. Воспоминания сосредоточивались на том, как мать носила ведро за ведром горячую воду в ванную для отца, когда у него было расстройство пищеварения. "Весь дом вращался вокруг его желудка", сердито сказала Д. Она жалела, что это происходило не с ней, и что она не могла получить подобного внимания. На рисунке 13 Д. замахивается молотком над женской статуэткой, которая уже начинает разваливаться. Тело молодой женщины на рисунке излучает жизнь и энергию. Ее ждет мужчина. Рисунки возникли спонтанно за пределами сеансов и были выполнены на протяжении достаточно короткого времени. Она принесла их все одновременно. Тем не менее Д. не нравился тот факт, что у меня были какие-то отношения вовне. Например, она говорила о женщине, которая жила со мной в квартире как о "нем-ней", тем самым стараясь избежать слишком сильной ревности. Постепенно она смогла принять, что существует женщина, и этот человек стал бессознательно очень важным для Д. по-новому. Во-первых, у нее появилась фантазия, что ее новое агенство (Д. в это время выполняла разные работы время от времени) послало ее убирать нашу квартиру. Ей нравилась идея, что она помогает той, с кем я жил, во многом так, как маленькая девочка помогает маме. Она не находила идею уборки унижающей ее; совсем наоборот. Ей приснился сон: Я убираю квартиру Эндрю, и ко мне приходит мой приятель. Мы начинаем заниматься любовью в спальне, и тут входит женщина, с которой живет Эндрю. Твердо, но в вежливой форме она выговаривает мне; она указывает, что в доме приготовлена комната, чтобы я могла заниматься любовью. Она просит меня пользоваться ею. Целевой элемент здесь состоит в том, что появилась фигура матери с позитивным отношением к ее сексуальности, тем самым восполняется прежнее отсутствие. Женщина, с которой я жил, Теория на практике: иллюстрация Рисунок 1 Рисунок 2 Рисунок 3 дала материал для воплощения архетипического потенциала. Отводится место для половой жизни самой Д., но с твердым ощущением границ. Секс явно станет чем-то для нее, а не инцестуозным осложнением. Женщина, с которой я жил, символизирует мать, с которой у Д. может возникнуть весь спектр отношений матери-дочери от отождествления до соперничества по поводу отца/любовника. Мы наблюдаем Продвижение от (а) мертвой матери к (б) матери-фермерше, к (в) каменной матери (победной), к (г) каменной матери (побежденной), к (д) матери, принимающей сексуальность. Аналитические отношения и мое вмешательство позволили ей снять проекцию ее собственного всемогущего контроля вначале с меня, а затем с Каменной Матери. Это высвободило архетипический потенциал матери, который облегчает психосексуальное развитие. После этого перенос стал явно эротическим. Последнее сновидение: Я на выставке в художественном колледже. В углу стоит буфет, а на стенке внутри буфета большая биологическая схема клитора — ее спрятали от нас, студентов. Она очень подробна, и я вижу нервные окончания и сечения ткани. Он похож на насекомое. За окном — другая стенка буфета. Я вижу череп, который расколот и заделан серебром. Череп относится к доисторическим временам. Я помню, что видела этот череп когда-то раньше. Женщина средних лет входит и убирает перегородку между схемой и черепом. Мне кажется, она понимает, что происходит. Потом действие переносится на озеро. Трое мужчин приглашают меня на плот, но я решаю взять себе другой плот. Я боюсь. Я вспоминаю всякие детские сновидения. Кажется, что они были подготовкой или репетицией этого. Я знаю, что мой плот начнет кружиться, пока не остановится у берега озера. Я решаю попытаться вырулить плот. Мы интерпетировали это сновидение следующим образом: в течение многих лет она была отрезана от непосредственного переживания клитора, символа сексуального удовлетворения и оргазма у женщин. Рисунок скорее технический, но он кроме того очень ясный, и ничто не завуалировано и не скрыто. Рисунку придается иное измерение мотивом насекомого, поскольку насекомое — это кладезь инстинктивной жизни и в ассоциации Д. оно абсолютно неразрушимо. Существует необходимость связать рисунок клитора-насекомого с древним черепом, заделанным серебром. Мы почувствовали, что это символ самости; ее сердцевина, лишенная других покрытий — покрытий, которые были каким-то образом нарушены (? в детстве) и починены (? с помощью анализа). Женщина средних лет, убирающая перегородку, важна в свете того, что говорилось о ее матери. Это приводит к сцене озера, которая действует здесь как матрица для действия, а не просто как социальная группа. Она решает поплыть отдельно от мужчин, говоря им "нет". Сознательно ее беспокоит ее дерзость, когда она отвергает этих мужчин, и ее успокаивает ощущение, что ранние сновидения из детства подготовили ее к тому, что происходит. Она начинает головокружительное путешествие по спирали. Ранее, в начале анализа образ спирали упоминался для описания движения вокруг одного и того же места на сессиях снова и снова, но каждый раз несколько дальше или выше по спирали. Поэтому это символ с трудом завоеванного роста и сознательное достижение. В какой-то момент она достигнет твердой земли, но пока думает, что может способствовать этому процессу, выруливая плот.