2. Психологические связи

«Нет ничего проще, чем осудить злодея.
Нет ничего сложнее, чем понять его».

– Достоевский (1821-1881)

Юнг и юнгианцы

В трудах Юнга есть одно из немногих указаний на игру в уже упомянутом его очерке «Философское дерево»[11]. Интерпретируя рисунок клиента, Юнг отметил значение эмоциональной напряженности или эмоциональной ценности примитивного сознания. Его замечание послужило реакцией на подпись к рисунку: «Пробуждается моя душа, каждый мой нерв в напряжении. Я – это Игра Игрока».

По мнению Юнга, слова клиента имели отношение к священным писаниям Востока, в которых существовала связь света, солнца и огня, а также бога, – с игрой в кости. В этих священных писаниях кости также соотносились с «великолепием», которое, согласно Юнгу, в примитивной психологии связано с понятием «маны»[12]. Далее Юнг писал:

…Гетерогенные явления: дождь, буря, сила буйвола и страстная игра в кости, – могут стать идентичными. В момент высокого эмоционального напряжения игра и игрок составляют единое целое[13].

Игрок может «перегореть», узнав о своем «блестящем мастерстве», зачарованный страстностью, харизматичностью и божественной силой игры в кости. Бросая кости, боги творят судьбу игрока – тем самым как бы прорицая ее. Но такие действия божественных сил могут вызвать у него инфляцию и породить самомнение. Игрок становится одержим своим комплексом и действует, находясь в состоянии с низким уровнем сознания. Если перейти на язык юнгианцев, можно сказать, что мана-личность идентифицировалась с архетипом – Госпожой Удачей. При этом произошло снижение уровня эго-сознания – оно «утонуло» в мощном потоке архетипической энергии бессознательного. Эта эмоциональная энергия – наряду с напряжением, присущим игре и игроку, – является исключительно важной, определяя дальнейшее поведение игрока. Если сознательная установка игрока оказывается не слишком прочной для формирования связи с бессознательным, – иначе говоря, если энергия бессознательного заставляет игрока забыть о реалиях своей жизни, – то игра может «увязнуть» в патологии. (В таком случае) игрок находится под заклятием автономного комплекса – отщепленной части психики, обладающей самостоятельным воздействием, – то есть, его поведение становится совершенно неподконтрольным его сознанию.

Теория комплексов Юнга образует основу, которая поможет нам начать знакомство со своим внутренним игроком. Изучение (психологии) игроков можно начинать с себя. В чем состоит сходство? Можем ли мы узнать себя в какой-нибудь такой истории? Что придает нам энергии, что нас зачаровывает? Может быть, это игра, тайна, а может быть – риск? Хотя комплексы формируют универсальные паттерны, у каждого из нас они уникальны, ибо развиваются на основе нашего индивидуального опыта. Работая над тем, чтобы узнать собственные комплексы, мы повышаем уровень своего сознания, – то есть формируем более прочное Эго. Можно считать, что комплексы – это контейнеры психической энергии. Без них наша сознательная установка обязательно закоснеет. Чем лучше мы осознаем позитивные или негативные эмоции, сопутствующие архетипу игрока, тем больше у нас возможностей исследовать напряжение, которое привносит этот образ. Мы можем более осознанно отслеживать свои эмоции. Именно поэтому все идеи, связанные с юнгианской теорией комплексов, стали отправной точкой в моем исследовании архетипа игрока.

Созданная Юнгом пионерская концепция синхроничности также имеет непосредственное отношение к исследованию (психологии) игрока. О существовании синхроничности можно говорить, если образ становится доступным сознанию в тот самый момент, когда происходит внешнее событие. Идеи Юнга, связанные с синхроничностью событий, были основаны на его личном и клиническом опыте, однако он нашел некое обоснование этой концепции в лабораторных экспериментах Дж. Б. Райна (J. B. Rhine), результаты которых были опубликованы под названием «Достижение разума» («The Reach of the Mind»). Особенно интересно Юнг обсуждает эксперименты Райна, посвященные экстрасенсорному восприятию, в которых используются карты и кости. Результаты этих экспериментов неизменно показывали, что некоторые люди могли определять карты, наугад вытащенные из колоды, гораздо чаще, чем это соответствовало теории случайных чисел. Эксперименты с костями были поставлены, чтобы понять, следует ли ожидать, что вероятность выпадения определенной суммы очков будет выше суммы очков, которая выпадает в соответствии с теорией вероятности. К тому же оказалось, что в процессе этого эксперимента у некоторых людей эта сумма выпадала чаще, чем в соответствии с теорией вероятности. С точки зрения игры было интересно следующее: число выпадений определенной суммы после первой попытки имело тенденцию к снижению, но если по какой-то причине у человека, бросающего кости, снова возрастал интерес, то и количество выпадений нужной суммы снова возрастало. Скука испытуемого и отсутствие у него интереса считались негативными факторами. К позитивным факторам относились надежда, вера в ESP* и интерес. Таким образом, психическая энергия считалась фактором, стимулирующим бессознательные синхроничные события[14].

Нет сомнений, что такие события подпитывают суеверную Тень игрока. Очертания таких примитивных предрассудков Юнг наблюдал прямо под поверхностью (сознания) даже у тугодумов. Мы всегда готовы увидеть чудо и всегда хотим его видеть. Полосы невезения всем хорошо известны, а во время игры они становятся очень хорошо видны. Если у игрока стабильное состояние сознания и рациональная установка, он может прекрасно осознавать свое невезение, а значит, – как-то его осмыслить, например, как поется в песне: «…когда продолжать, а когда прекращать…» (“when to hold ‘em and when to fold ‘em”). Но люди, которые становятся одержимыми мана-личностью и убежденные в том, что удача приходит к ним, как только они этого захотят, не могут сохранить «приземленную» интуицию, а потому ведут себя так, словно имеют власть над числами. Их инфляция заставляет их поверить, что они управляют своей судьбой.

Коллега и помощница Юнга Мария-Луиза фон Франц отмечает, что в верованиях примитивных племен вечными могут быть только боги[15]. В древности, наверное, считали так: раз, два, три… – соответственно числу объектов. При этом счет относился к сфере богов. Хотя современные статистики, видимо, как-то могут манипулировать числами, на фон Франц это не производит впечатления, и она придерживается мнения, что в операциях с большими числами и вероятностями теряется человеческая личность.

Считающие боги относятся и к позитивному, и к негативному полюсу. Фон Франц ссылается на библейского Бога, который, как известно, мог точно сосчитать волосы на голове человека. Но вместе с тем она подробно пересказывает молитву племени, живущего в Западной Африке, в которой выражается страх перед считающими богами. В этой молитве перечисляются пять архетипических сил: Смерть, Огонь, Пустота, Богатство и День. Любая из этих сил может считать, и в молитве человека присутствует мольба о том, чтобы его не сосчитали, – жители племени изо всех сил стремятся избежать считающих богов, встреча с которыми сулит им злую судьбу: они не хотят, чтобы Смерть включила их в свой пронумерованный список.

В казино могущество, связанное со счетом денег и усиленное представлением о том, как выигравший разбогател, становится еще больше. Страсть игры сопоставима с силой пламени – она становится очень жгучей. Негативный аспект таких считающих богов и демонов заключается в их способности считать до бесконечности, когда архетип поглощает человеческую душу.

Вспомним комментарии Юнга к изречениям из священных индийских рукописей, приписывающие эмоциональное напряжение дождю, буре, огню, силе буйвола и страсти при игре в кости. «В момент высокого эмоционального напряжения игра и игрок составляют единое целое»[16]. Эмоциональное напряжение, вызванное игрой, приводит к слиянию игры и игрока. Игрок живет своей игрой – она его вдохновляет и может полностью его поглотить.

В своем исследовании истории чисел и способов прорицания фон Франц рассматривает архетип игрока как игру[17]. Во время игры игрок может опираться на расчеты, применять различные стратегии или схемы, надеяться на удачу – или все вместе. Расчеты основываются на числах – то есть, на вероятностях; удача основывается на вере в бессознательное, в интуицию, или в Госпожу Удачу. Фон Франц относит эти две возможности игрока к его жизненному опыту. Но всегда есть вероятность того, что все эти планы потерпят крах. Если человек играет просто «для удовольствия», то часть удовольствия заключается в оценке двух возможностей и выборе наиболее предпочтительной. Фон Франц приводит пример из игры в бридж, в которой она проверяла свою интуицию: есть ли у нее шансы на успех, какая полоса наступает у нее в игре: удачная или неудачная? У нее возник повышенный интерес к участию в игре в бридж: таким она играла со своим бессознательным. Согласно экспериментам Райна, вполне возможно, что ее возросший интерес, то есть повышенная энергия, увеличивала вероятность ее правильной догадки.

Важно осознавать, в каких играх можно применять системы расчетов. Например, программы в игровых автоматах пишутся, исходя из теории случайных чисел. Игрок никаким образом не может ее изменить. Но в Блэкджек* можно играть, применяя определенные системы: у игрока есть выбор. В покере, который стал чрезвычайно популярен в нашем рациональном обществе, существует такое количество нюансов, что человеческий разум не в состоянии все их учесть. Правда, в конечном счете, все зависит от удачной раздачи. Отчасти страсть игры подогревается тайной – кому сейчас повезет за карточным столом?

В игре на игровых автоматах примером воплощения магического мышления могут послужить ритуальное и предрассудочное поведение. Игроки надеются и даже ожидают, что управляют случайностью. Несмотря на то, что исполнение ритуала чаще не дает желаемого результата, чем его дает, такое жесткое и даже агрессивное поведение (например, когда игрок бьет по игровому автомату) все еще является популярным. Игрок надеется на присутствие сверхъестественной связи. Может ли что-то изменить энергия, вложенная в желание (выиграть)? И будет ли верным ощущение, что следующая попытка принесет большой выигрыш? Если так, то соответственно повышается ставка, а игрок получает доказательство, что на сей раз он был прав, проявив упорство и настойчивость.

Следуя замечанию фон Франц о том, что архетипом игрока является игра, интересно посмотреть на игру с других точек зрения. В 1996 году целый выпуск журнала «Parabola» был посвящен статьям о работе и игре. В нем была статья Йохана Хёйзинги (Johan Huizinga)*, в которой автор устанавливал характерные черты, отличающие игру и помогающие четко определить грань между развлекающимися и азартными игроками[18]. Он описывает игру животных, при этом заметив, что игра старше культуры, ибо в основе культуры лежит развитие человека. Он описывает характерные позы и поведение двух собак, которые хотят поиграть друг с другом, а также соблюдение ими правил игры. Например, укус не предполагает причинение боли, как это бывает у детей, это «игра в драку». Однако часто игра приводит к неожиданным последствиям. Одной из играющих собак становится больно или она может растеряться, и тогда правила игры инстинктивно нарушаются. Игра становится агрессивной, а затем и вовсе перестает быть игрой.

Согласно Хёйзинге, игра – это добровольная деятельность, которая доставляет удовольствие. Игре присуща свобода, позволяющая перейти от реальной жизни к притворству и фантазии. Этот воображаемый мир может быть весьма серьезным, полностью поглощать внимание игроков и уводить их далеко от реальности. У игры есть свои пространственно-временные ограничения, которые служат границами этого особого воображаемого мира. Внутри игрового пространства создается определенный порядок, который лучше всего поддается эстетическому описанию. Мы можем оказаться завороженными игрой или даже только наблюдением за ней. В процессе игры нарастает напряжение; игрок хочет добиться определенного результата или ожидает его. В процессе игры результат остается неизвестным, он бывает более или менее вероятным. Будут ли нарушены правила? Превратится ли игра в агрессивную борьбу? Будет ли утрачена монополия игры, несмотря на самые серьезные усилия ее сохранить? Будет ли младенец с большим наслаждением тянуть свои маленькие пальчики ко рту и сосать их? Кроме того, игра может содержать элемент загадки, которую Хёйзинга видит в стремлении «наряжать» ребенка – тем самым приписывая ему еще одну роль, которую он может сыграть. Мы полагаем, что роль другого человека может быть частью «другого» мира, в котором мы хотели бы жить, но что-то нам мешает это сделать. Кто же такой – этот шалун или «интерпретатор»? Кто это такая – в маминой шляпе? Или, может быть, ряженый, как на Марди-Гра?* При этом в повседневной жизни у нас бывает много возможностей заниматься «игрой ума», которая внешне выражается в игре слов. Тогда человек может в глубине души испытывать очарование безграничной игрой воображения, или в гармоничном сочетании с нею. Проявление несерьезности в межличностном общении может позволить человеку расширить свою сферу мышления – быть может, за счет проникновения в Теневые области психики. Ролевая игра дает ему возможность отыграть свою Тень, в которой содержится вытесненная или неразвитая часть (личности), столь важная в стремлении человека обрести психическую целостность, а также способность вступать в контакт со своим «я» и близко с ним познакомиться.

Юнг мог многое сказать об игре, – по крайней мере, о том представлении, которое он получил о ней в США. Ему казалось, что в чистом виде идея игры исчезла, уступив место гладиаторскому стилю борьбы, присущему профессиональному спорту, тогда как в других частях света игра все еще была широко распространена. Юнг чувствовал, что отношение к спортсменам как к гладиаторам вызывает у зрителей к жизни «древние инстинкты сродни жажде крови»[19]. Доминирующей установкой было стремление к героическому идеалу: в США почитались великие и популярные личности.

Этот очерк был написан в 1930 году, задолго до того, как со спортсменами стали заключать многомиллионные контракты, и до того, как очень многие спортсмены стали употреблять стероиды (это одна из самых излюбленных игр атлетов)! Америка по-прежнему восторгается героями, и многие виды профессионального спорта по-прежнему остаются крайне жестокими. Кроме того, если мы проследим за событиями в мировом спорте, то увидим, что очень многие страны попали под воздействие точно такой же соблазнительной установки, – по крайней мере, так мне кажется. При исследовании игры в современном мире вспоминаются слова Юнга об исчезновении «чистой игры». Существует ли в мире спорта возможность изменить силу тела посредством химических препаратов, воздействующих на иррациональный уровень агрессии? Станут ли профессиональные игроки злобно бить и пинать друг друга, если они будут участвовать только в «чистой игре». Будет ли постоянное наращивание силы «включать» такую агрессию и тем самым способствовать нарушению правил игры.

В наше время не приходится сомневаться в том, что «великий человек», – в особенности герой спорта, – является очень богатым. Возбуждение, которое дают примитивные инстинкты, и власть, которую дает богатство, зачастую создаются вокруг мира игры и открыто вторгаются на арену, спортивную площадку или беговую дорожку, – туда, где состязаются спортсмены. И, преклоняясь перед современным «великим человеком», мы сталкиваемся лицом к лицу с Богом Денег, – то есть встречаются мирское и сакральное. Госпожа Удача, держа в своих руках судьбу, для современных героев бросает кости. Игра в соревновательных видах спорта вселяет одержимость не только в спортсменов, но и в болельщиков. В игре содержится неимоверная совокупная энергия спортсменов и болельщиков.

Если же перенестись к казино, там игра проводится в заранее предписанном месте по заранее известным правилам. В этом заранее отведенном месте игрок может представлять себя, кем угодно, – только не человеком, поступающим в повседневной жизни обдуманно и предусмотрительно. Он может не следовать, по крайней мере, на какое-то время, аполлоническим, интеллектуальным ограничениям, обусловленным порядком, структурой и ясностью. Оставаясь в игровом пространстве и подчиняясь правилам игры, он может испытывать дионисийский экстаз, который нарушает все границы и приводит к разрыву с поверхностной повседневной жизнью[20]. Игрок может влюбиться в Госпожу Удачу или жаждать богатых даров от Великой Матери. В казино можно увидеть и красоту игры, и присущую игре творческую фантазию.

Зачастую в нашем материалистическом мире игру могут разрушить агрессия и жадность, побуждающие игрока подвергнуться воздействию негативной архетипической крайности Госпожи Удачи. Он может столкнуться лицом к лицу с могущественной Ужасной Матерью, которая, принимая разные личины, может пожирать и расчленять. Или же он может испытать на себе воздействие считающих богов, о которых говорит фон Франц. Таким образом, искушение Богатством, инфляция Дня, пагубная страсть Огня и Пустота, создающая внутри вакуум, – все они вместе создают начало отсчета, который ведет Смерть. Тогда игрок осознает, что ему или ей «крышка» («number is up»). Госпожа удача, в своей серой мантии с капюшоном, уходит навсегда. Считающие боги, с их сверхъестественной способностью считать до бесконечности, оставляют человека на растерзание бессознательным энергиям. Таким образом, молитва дикаря Западно-африканского племени Йоруба:

Смерть, считающая все и всегда, считай все и всегда, но не считай меня! Огонь, считающий все и всегда, считай все и всегда, но не считай меня![21]

Эта молитва взывает к богам, чтобы те с уважением отнеслись к человеческому сознанию. С точки зрения собственного процесса индивидуации наша мольба может быть точно такой же[22]. Мы сопротивляемся, не желая быть «просто порядковым номером», поскольку номер (или число) уничтожает индивидуальность. Мы остро ощущаем это в современной культуре, в которой будем прозябать в неизвестности, если не сможем создать для себя соответствующий идентификационный номер. У нас есть целый ряд чисел, с которыми мы можем идентифицироваться, в зависимости от обстоятельств. Если у человека украли идентичность, значит, вор присвоил себе ряд чисел, которые являются для него уникальными; как правило, крадут деньги или другие ресурсы. Иногда такое воровство не связано с финансовыми потерями, которые вызывают сильное огорчение; скорее оно является вторжением в сакральное пространство, окружающее вашу личностную идентичность.

То, что деньги прочно связаны с нашей личностной идентичностью, становится совершенно очевидно в казино, где игрокам, которые ставят крупные суммы денег (high rollers – хайроллерам) отводятся особые комнаты – и даже особые игровые автоматы. В связи с присутствием у нас внутреннего игрока, наши личные убеждения и ценности, становятся для нас особенно важными.

Во время недавних презентаций, посвященных сакральной и светской истории денег, Яан Бауэр (Jan Bauer) рассказала историю о Юноне, Небесной Царице в Древнем Риме, богине – покровительнице денег. Но вместе с тем Юнона была богиней луны, покровительствовала рождению детей и брака и была советницей супругов, – то есть богиней межличностных отношений. По крайней мере, в эпоху Древнего Рима, между деньгами и межличностными отношениями существовала связь. Бауэр рассказывает историю о римлянах, которые пришли к Юноне за советом, боясь потерять свои деньги, так как собирались в поход на войну с Пирром*. Юнона ответила, что они не потеряют деньги, если речь идет «только» о войне. В ее ответе подразумевалось, что речь идет не только о войне, но и о власти, отношениях и правосудии. В благодарность Юноне за ее совет римляне основали в ее храме монетный двор и стали чеканить деньги, а саму Юнону стали называть Юнона Монета (Juno Moneta)**.

Обсуждая роль денег в современном мире, Бауэр предполагает, что

бесконечные разговоры о деньгах в обществе не повысили уровень нашего осознания архетипических таинств, связанных с деньгами, как бесконечные разговоры о том, что секс снял покров таинства с человеческой сексуальности. У всех нас есть и сексуальные комплексы, и комплексы, связанные с деньгами[23].

Бауэр рассматривает сакральную, качественную сторону архетипа как когда-то существовавшую, но полностью исчезнувшую, уступив место количественному влиянию денег в Западном обществе. И вместе с этим культурным аспектом, остаются неисследованными еще более эмоциональные аспекты комплексов, связанных с деньгами. По этой же причине сакральный аспект архетипа игрока в нашем материалистическом обществе уступил место светским образам Госпожи Удачи.

Повторяю, недоступность для нас таинства архетипа делает нас уязвимыми к его воздействию. В мире игры некоторые люди могут видеть в деньгах исцеление от всех болезней или венец всех фантазий. Жадность и стремление к власти присутствуют в результатах всех проводившихся социометрических исследований. Русский писатель Федор Достоевский, который был известным игроком, с нескрываемым презрением писал о «всякой сволочи», собиравшейся вокруг вращающейся рулетки наряду с аристократией[24]. Что же касается сакрального аспекта, то мы не можем не видеть те неимоверные жертвоприношения, которые совершаются в храме Госпожи Удачи.

Совершенно ясно, что деньги – это еще один бог в мире игры. В нашем обществе накопилось много богатства. Юнгианский аналитик Бернис Хилл (Bernice Hill) отмечает, какое огромное богатство будет унаследовано:

По современным оценкам… в Соединенных Штатах… следующее поколение унаследует общую сумму около 41 триллиона долларов. Мы можем отдать дань уважения этой цифре, если сравним ее с 7.54 миллиардами долларов, – общей суммой всех существующих в США фондов на 2004 год[25].

Признавая успешность архетипа воина, действующего в нашей культуре, Хилл рассматривает случай интеграции архетипа денег с архетипом воина как основой духовного воителя, – которая вызывает чрезвычайный интерес у мыслящего человека. Но в случае финансовой успешности возникает серьезная опасность вмешательства пагубной Тени, которая может вступить в борьбу с духовным воином.

Читая книгу Хилл, я думала о крахе некоторых крупных корпоративных деятелей, произошедшем в последние годы из-за их жадности, а также о проявлении великодушия многими филантропами в тот же период времени. Один из истинных духовных воинов Джеймс Бэрксдейл (James Barksdale) в своем родном штате Миссисипи выделил миллион долларов на программу обучения детей, относящихся к группе риска. Бэрксдейл, который занимая должность Генерального директора компании Netscape,* оценивал активы своей компании в 700 миллионов долларов и говорил о том, что собирается отдать все активы до своей смерти[26]. Как воин он продолжает бросать вызов правительству в борьбе за полную передачу фонда на нужды образования. Оказывается, у этого мужчины на первом плане стояли самые важные интересы человечества. Является ли он игроком? Можете ли вы получить должность Генерального директора крупной корпорации, ни разу ничем не рискнув? Некоторые люди достигают вершины и падают с нее из-за своей жадности – или убеждаясь в том, что они сами вершат свою судьбу и перешли с богами на «ты».

Продолжая размышлять о духовном воине, я вспомнила об Уильяме Беннетте (William Bennett), и просто изумилась – я действительно испытывала изумление. Уильям Беннетт, автор популярного бестселлера «Книга добродетелей» («The Book of Virtues») написал ее с намерением познакомить родителей с основными принципами обучения детей базовым ценностям. Затем сообщалось (через несколько лет), что Беннетт стал завзятым игроком, причем делал крупные ставки, посещал казино и до поздней ночи засиживался за игровыми автоматами. Для СМИ это была необыкновенная удача. Этот человек занимал пост директора Управления национальной политики контроля за наркотиками в администрации Буша и министра образования в администрации Рейгана. Первая глава его книги называлась «Самодисциплина» («Self-Discipline»)[27]. Один из фрагментов в этом разделе был о Царе Мидасе, которого из-за его жадности бог наделил чудесным даром: все, к чему он прикасался, превращалось в золото**. Другим примечательным местом в книги был фрагмент, взятый Аристотелем из «Никомаховой этики»***, в которой обсуждалось два вида добродетелей: интеллектуальная и моральная. Интеллектуальные добродетели развиваются в процессе образования, а моральные добродетели развиваются традицией. Далее, моральные добродетели находятся между двумя крайностями: избыточностью и недостаточностью, и тогда цель человека заключается в том, чтобы наши чувства уравновешивали наши поступки. Если перейти на язык Юнга, можно сказать, что любая односторонность (в развитии) приводит к неврозу. Поиск психического равновесия, возможности сдерживать напряжение противоположностей – самый надежный способ сохранить психическое здоровья.

Однако Беннетт – не преступник. Это были его собственные деньги. Почему же тогда СМИ выставляли его в негативном свете? Очевидно, он приходил в казино поздно ночью, абсолютно один, и садился за игровой автомат. Но и что? Разве он прятался от людей? Разве он не верил в то, что написал? Разве это был его брак с Госпожой Удачей – и этот брак заставил его забыть обо всем на свете? Принимало ли в этом участие сознание его другой стороны – духовного воина? Занимался ли он поисками духовности, которая дает нам ощущение аутентичности? Может быть, эти периодические выигрыши и проигрыши как-то побуждали его к занятию творчеством? Возможно, таким образом он скрывался от сложных отношений на своей работе? Или же здесь играла роль его убежденность в том, что, много занимаясь игрой, он научится управлять своей судьбой? Но разве можно исключить, что это могла быть реакция Тени на «добропорядочность» его официальной Персоны?

Я по-прежнему поражаюсь, при виде спокойных бесстрастных лиц людей в послеполуночное время, которые внимательно и напряженно взаимодействуют с игральными автоматами… почему? Это не похоже на игру, – и тех, кто выигрывает, бывает слишком мало. Какая энергия их удерживает? Может быть, она заполняет духовную пустоту? А возможно, она удовлетворяет мазохистскую потребность, о которой так любят говорить фрейдисты? – Например, Эдмунд Берглер (Edmund Bergler) считал, что у игроков существует бессознательное влечение проиграть[28].

Еще одна история о другом известном персонаже, игравшим на крупные ставки, – это история об игроке в гольф Джоне Дейли (John Daly). В отличие от игрока Беннетта, получавшего негативные отклики в прессе, Дейли был очень популярным человеком – одним из тех, к кому общество явно относилось с сочувствием. Как и у Беннетта, игровая активность Дейли измерялась миллионами – в его биографии «Моя жизнь в праздники и будни» («My Life In and Out of the Rough») он называет цифру 50 миллионов долларов. В отличие от Беннетта, Дейли открыто посещал казино, и при каждом повороте судьбы его жизнь была, как открытая книга. Может быть, он был пуэром, завоевавшим сердце публики своей детской наивностью? А может быть, он просто был очень популярным спортсменом – талантливым, но неспособным покорить вершину?

Наши установки по отношению к игрокам иногда отражают наши внутренние убеждения, а иногда – просто социально одобряемые ценности. Что касается лично меня, то я знаю, что мне придется столкнуться с многими вопросами, если я собираюсь бороться за то, чтобы узнать своего внутреннего игрока. Что касается моих убеждений и ценностей, я размышляю над тем, когда именно в жизни я больше всего рисковала? В каких сферах жизни я вряд ли стала бы играть? Рисковала бы я ради любви, ради денег или ради высокой политической должности? Какие конфликты могли заставить меня искать удачу? И какой цели служили бы мои игры: цели, поставленной Эго (что очень характерно для меня), – или цели, поставленной Самостью?[29]

Эти вопросы навели на мысль о конфликте между Эго и Самостью у «павших» корпоративных героев, у духовных воинов и у меня самой. Юнг объяснял, как любовь – в самом широком смысле этого слова, – часто становится причиной межличностного конфликта. Он отмечал, что людям не хватает осознания важности любовных конфликтов, и таким образом относил их к бессознательной Теневой области. Эта мысль вселяет тревогу, ибо бессознательная, инстинктивная сторона Эроса как персонификации любви, может быть демонической – способной околдовать и сделать человека одержимым. Демоническая одержимость игрока и погоня за Госпожой Удачей – это крайне опасное состояние. Юнг нам показывает путь к осознанному взаимодействию с Эросом ради развития самости:

Если люди могут быть достаточно образованы для того, чтобы ясно видеть Теневую сторону своей сущности, то можно надеяться на то, что они также научатся понимать и любить своих человеческих собратьев. Чуть меньше лицемерия и фальши в совокупности с чуть более высоким уровнем самопознания могут привести лишь к улучшению отношений с нашим соседом, ибо мы слишком склонны приписывать нашим собратьям несправедливость и оскорбления, которые причиняют боль нашей собственной сущности[30].

Юнгианский аналитик Мэрион Вудман (Marion Woodman) сообщает о своей глубокой озабоченности в отношении пагубной силы архетпической одержимости, существующей в современном мире. Она указывает на то, что мы, люди, можем находиться во власти архетипа или быть одержимыми им, а потому нам нужно быть проницательными в отношении своих политических лидеров, которые могут находиться во власти этой нуминозной силы. Вудман соотносит поведение лидера с игроком, охваченным возбуждением и страстью, обусловленными архетипической божественной энергией, которая лишает его человеческого облика. Погоня (за удачей), мощная архетипическая энергия может создать такое бессознательное состояние, которое приводит к полному пренебрежению (интересами) других людей[31]. Точка зрения Мэрион Вудман полностью соответствует мысли, что нам чрезвычайно важно осознавать свою индивидуальную, потенциально пагубную энергию.

Другой юнгианский аналитик, Грег Могенсон (Greg Mogenson), рассуждает над мыслями Юнга в отношении знания человеческой психики[32]. Он нам напоминает: Юнг предлагал, чтобы мы отбросили всякие учебники и столкнулись лицом к лицу со всеми ужасами, существующими в мире: посетили игорные заведения, психиатрические клиники и тюрьмы, а также биржи, больницы и церкви. В этих местах мы испытали бы всевозможные страсти, которые существуют в жизни. Посредством анализа сновидений Могенсон прослеживает проявление этих мощных переживаний в бессознательном. Он работает со сновидениями так, как впоследствии я буду работать с историями игроков. Независимо от того, испытываем ли мы такие же сильные муки, как игрок, или нет, я верю, что анализируя истории игроков на всем континууме игры, можно хотя бы отчасти ощутить ту силу, которая бросает вызов нашей сознательной установке. По мнению Могенсона, мы можем осознать, что при отыгрывании своей социальной основы действие наших моральных принципов может быть несколько заторможенным, чтобы отнестись к ней критически. По существу наша мораль может вообще не подвергать ее сомнению и оставить нас в раздумьях; как мы впоследствии увидим, так все и происходит в жизни игроков: «Что же в меня вселилось?»[33]

На патологическом полюсе игрового континуума утрата моральных принципов оказывается очень большой, так как игрок находится во власти архетипа, а значит, эго-сознание остается для него недоступным. Некоторые мысли Юнга в отношении клиента-алкоголика помогают нам познакомиться с его взглядами на психические конфликты зависимых людей. История этого клиента привела к тому, что Юнг сыграл решающую роль в образовании Ассоциации Анонимных Алкоголиков, а его анализ потребностей алкоголиков, видимо, вполне применим и к зависимому игроку. Юнг чувствовал, что для алкоголика спиртное стало заменой духовности[34]. То же самое можно сказать про игрока, который жаждет вдохновения и изменения и стремится соприкоснуться с духовностью или ждет, что духовность сама соприкоснется с ним.

Сегодня существует много программ «Двенадцать шагов» для самых разных зависимостей; одна из таких программ относится к «Анонимным Игрокам». Клиент Юнга был алкоголиком, который не мог бросить пить. Юнг откровенно сказал этому человеку, что у него мало надежды на то, что ему помогут медикаменты или психотерапия. Когда клиент спросил у Юнга, известен ли ему какой-нибудь способ, которым он мог бы вылечиться, Юнг ему рассказал о том, какой путь в его представлении может привести к исцелению. Некоторым алкоголикам позволял вылечиться жизненно важный духовный опыт – у них появлялись новые силы, создававшие возможности исцеления.

Билл В. Написал Юнгу, что клиент Юнга Роланд Г. получил такой опыт: постепенное изменение мировоззрения позволило ему освободиться от алкогольной зависимости.

Переходя к юнгианской терминологии, мы можем сказать, что произошло высвобождение психической энергии из-под власти комплекса, управлявшего зависимостью, и появилась возможность творческого освобождения от алкогольной зависимости. Навязчивая сила зависимости была лишена притока энергии (и перестала активно действовать) благодаря нуминозности нового опыта[35].

Любое нуминозное переживание человека предполагает встречу с более масштабной внутренней личностью, то есть связь с его аутентичной сущностью. Именно трансформирующее присутствие духа приводит нас к возрождению. Таким образом, Роланд Г. должен был ощущать свое исцеление как духовный опыт.

В письмах к Юнгу Билл В. Объяснил важность этого случая для создания Ассоциации АА. Символическим контейнером для проявления духовности стала аббревиатура АА; а реальным контейнером – регулярные собрания группы. В ответном письме Биллу В. Юнг пишет:

На более низком уровне его пристрастие к алкоголю было сродни духовной жажде, стремлению всей нашей сущности к целостности, но выраженное на средневековом языке: единения с Богом… Единственный правильный и разумный подход к такому переживанию состоит в том, что оно происходит с вами в реальности, и оно может случиться, когда вы следуете пути, ведущему к более высокому уровню сознания. Вы могли бы достичь этой цели благодаря нисхождению благодати, или честному и откровенному общению с друзьями, или такому развитию своего мышления, чтобы оно выходило за рамки чистого рационализма[36].

Если алкоголик ищет связь с духовностью в бутылке, то игрок может ощутить нуминозную связь – невидимую воодушевляющую духовность – (в погоне) за Госпожой Удачей, находясь в ее храме – в казино.

Юнг часто утверждал, что нуминозная связь часто исходит от архетипических паттернов, которые вырываются из бессознательного и проявляются в виде эмоций. Такие эмоции сродни примитивным аффектам, которые приводят к понижению уровня сознания, тем самым делая его доступным архетипическому содержанию[37]. Эта концепция становится очень важной при исследовании игрока, который находится во власти архетипа. Это очень сильное переживание, которое можно себе представить как страстную одержимость Госпожой Удаче или влюбленностью в нее, имеет духовную связь как божественной сущностью, так и с примитивной природой архетипических инстинктов. Энергия нуминозного переживания собирается из других областей сознания, поэтому игрок скорее всего будет испытывать дефицит энергии, занимаясь повседневной деятельностью. Находясь в тесных объятиях богини, игрок не обращает внимания на звонки из дома, на поставленную им сумму денег и на все остальные заботы повседневной жизни.

Существует несколько книг юнгианских авторов о зависимости. Яан Бауэр выявляет некоторые характерные архетипические паттерны у женщин-алкоголичек и прослеживает их проявление в клинических случаях. Она обращает наше внимание на то, что подавление деструктивных дионисийских элементов, связанных с употреблением алкоголя, вместе с тем может подавить творческие возможности, связанные с дионисийским началом[38].

Мэрион Вудман в своей книге «Addiction to Perfection: The Still Unravished Bride»* исследует архетипические паттерны, которые проявляются в образе ведьмы в индивидуационном процессе женщины. Позитивный, творческий, одухотворенный Анимус оказывается заслоненным властным Анимусом. Демонический Любовник с характерными чертами трикстера может проявлять как свои позитивные, так и негативные качества. Автор обсуждает отношение к духовному странствию женщины, живущей в современной культуре, сконцентрированной на патриархальных ценностях. Видимо, Вудман, как и другим авторам, исследующим тему зависимости, приходится заниматься поиском трансформирующего переживания – в данном случае человеку мешает погоня за идеалом совершенства. В случае с игроком – это погоня за иллюзией.

Другой юнгинский автор Линда Леонард (Linda Leonard), исходя из глубинного понимания своих собственных зависимостей написала книгу о связи зависимости и творчества: «Заклинание пламенем: творчество под покровом зависимости» («Witness to the Fire: Creativity and the Veil of Addiction»). Она прослеживает внутреннюю борьбу, происходящую в душе нескольких писателей и художников, включая великого русского писателя Федора Достоевского, личность которого изучал и Фрейд. Достоевский был азартным игроком, который часто проигрывал в рулетку все до нитки, а затем ему приходилось писать, например, «Преступление и наказание». И этот процесс повторялся снова и снова. В своей книге Линда Леонард освещает много архетипических персонажей, обладающих паттерном зависимости. Среди них присутствуют Игрок и Романтик: оба этих персонажа могут стать жертвой соблазна энергии Эроса.

Энергия Эроса обволакивает персонажей книги Достоевского «Игрок». Его литературному стилю присущ жизненный реализм персонажей, и читатель может ощутить, как шарик перескакивает с одного номера на другой на вращающемся колесе рулетки, которая является ключевым объектом в его произведении[39].

Достоевский жил и творил в XIX веке. Считается, что «Игрок» – роман автобиографический; его часто изучают люди, стремящиеся максимально глубоко вникнуть в психологию игрока. Сама книга была написана в результате одной игры Достоевского, которая была едва ли не самой крупной в его жизни. Согласно договору с издателем он должен был закончить книгу за четыре месяца – в противном случае писатель должен был бы передать издателю права на издание всего, что он напишет в течение ближайших девяти лет. Прошел один месяц, но Достоевский даже не приступил к рукописи. Этот договор приводил писателя в бешенство, отразившемся на его последующем литературном творчестве*.

Главный герой романа Алексей рассказывает приключившуюся с ним историю от своего имени – учителя в семье русского генерала, аристократа, который расстался со своим местом, став азартным игроком, и который никак не мог утолить свою жажду к игре. Персонажи романа полны энергии, которая включает в себя любовь, богатство и страсть к игре в рулетку. Сначала Алексей попал в сети Полины (падчерицы генерала) – женщины, воплощающую обремененную долгами русскую аристократку. Разумеется, цель игры заключается в том, чтобы любой ценой стать богатой. Алексей превращается в ее раба, и ее безразличие побуждает его угрожать ей убийством (Де-Грие) – и самоубийством и заставляет вести себя неприлично и унизительно.

В романе события быстро сменяют друг друга, причем все происходит в атмосфере такого напряжения и такой страсти, – что в любую минуту все может измениться. Каждую ночь Алексей может оказаться богачом или нищим. Выигрыш за игровым столом возбуждает в нем такой азарт, что он позволяет своей возлюбленной уйти, а самому продолжать игру. Теперь он оказался в плену одержимости другого вида любви – к азартной игре. При этом он по-прежнему остается рабом (Полины).

На протяжении действия всего романа присутствует рациональный и великодушный англичанин (мистер Астлей). Этот персонаж, которого можно назвать воплощением яркой Тени автора, готов пожертвовать своей любовью к Полине, если Алексей сможет изменить свою жизнь. Но англичанин, с его рассудительностью и объективностью, – по сравнению с импульсивной эмоциональностью русских, – не может укротить овладевшую Алексеем страсть к игре. Находясь в плену комплекса всю свою жизнь, Алексей не может направить поток своей психической энергии в творческое русло. Не имея энергии, чтобы избавиться от власти комплекса, он находится в состоянии смятения и хаоса, характерных для этого комплекса.

В романе Достоевского апофеоз напряжения и многогранности игры воплощается в бабушке (тетушке) генерала – парализованной старухе, которая приезжает в Рулеттенбург, что бы показать своей семье, что те напрасно ждут извещения о ее смерти*. Ее появление ошеломляет членов ее семьи, ожидавших ее кончины и ее наследства. Игра бабушки соответствует прототипу начинающего игрока. Сначала она может выиграть с высокой вероятностью: она ставит на зеро (в рулетку) и выигрывает, затем повторяет свою ставку и снова выигрывает. Создается впечатление, что она держит в руках удачу. Она является воплощением всемогущества. Ее требования звучат громко, а ее азарт привлекает толпу зевак. Ее напряжение распространяется вокруг игрового стола, привлекая стоящих вокруг бедных людей в надежде, что им перепадет несколько монет от тех, кому сегодня улыбнулась удача. Волна возбуждения, вызванного первыми выигрышами, вовлекла бабушку в водоворот эмоций: это был ее альянс с богиней удачи.

В первую ночь она уходит из казино в выигрыше, но не может сдержать свое возбуждение. На следующий день она туда возвращается и с лихорадочной импульсивностью продолжает играть, пока не проигрывает большую сумму. Однако, несмотря на то, что она находится в плену бессознательной власти комплекса, сначала ощущавшейся слишком похожей на одержимость и слишком сильной, чтобы ею можно было управлять, в конечном счете, бабушке удается осознать пагубный паттерн своего поведения, перестать проигрывать и вернуться домой.

Но Алексей ведет себя иначе. Он познал вкус крупного выигрыша, проиграл его, а затем каждый день продолжал ждать возможности рискнуть, которая могла бы – и обязательно должна была! – так или иначе изменить его жизнь. В данном случае вполне уместна характерная для теории Юнга точка зрения о стремлении к возрождению и о сопутствующей ему нуминозности. Что-то обязательно случится и приведет к столь желательным изменениям. Очарование Алексея женщинами имеет для него все меньше и меньше значения, по сравнению с его зачарованностью Госпожой Удачей. Азарт заставляет идти на риск. Хотя его цель – это свобода выбора, – его независимость – он остается рабом собственного автономного комплекса, связанного с игрой.

Роман «Игрок» наполнен страстью персонажей, стремящихся к новой жизни и с этой целью проводящих время в погоне за удачей за игровым столом. Главная цель (Алексея) – разбогатеть, чтобы получить руку своей возлюбленной. Его возлюбленная ищет любого богатого мужчину. Алексей лишился любовной страсти в процессе игры, надеясь стать аристократом. Возможно, в представлении семьи бабушка играла роль Великой Матери: она могла дать, но могла и отнять. Но затем она попала под заклятие Госпожи Удачи, капризный характер которой не оставил никаких сомнений: все находится в руках судьбы. Бабушка уезжает домой счастливая, что полностью «просвисталась» в рулетку.

Но в конечном счете Госпожа Удача улыбнулась Достоевскому в реальной жизни. Вовремя закончив роман «Игрок» и таким образом выполнив свои обязательства по договору с издателем, он начал писать одно из своих самых масштабных произведений – роман «Преступление и наказание». В перспективе последующей жизни Достоевского этот кабальный договор писателя стал для него очень важным с той точки зрения, что в целях экономии времени Достоевский нанял стенографистку. Впоследствии эта молодая женщина стала его женой, и таким образом он обрел семью, которую так хотел иметь. А его самый крупный выигрыш заключался в том, что в конечном счете писателю удалось победить свою навязчивую страсть к игре. Возможно, написав «Игрока» и таким образом исследовав темную сторону своей личности, он заронил в свое сознание искру, позволившую ему восстановить психическое равновесие. Возможно, это стало отправной точкой в сдерживании напряжения между постоянно существующим конфликтом между Эго и Тенью.

Фрейд и фрейдисты

Психоаналитики были одними из первых, работавших с игроками в самом начале ХХ века. В 1936 году Эдмунд Берглер написал свою первую статью, в которой утверждал, что игрок – не просто слабая личность, которая ищет легких денег, даже рискуя потерпеть неудачу. По существу, игрок – это «невротик, бессознательно желающий проиграть»[40]. Данная идея как бы относилась к «психологическому мазохизму», и в течение многих лет оставалась преобладающей психоаналитической концепцией. Берглер всячески стремился выявить тип патологического игрока, который он описал, и отделить его и от игроков-мошенников, и от «социальных» игроков, для которых игра служит развлечением. Характерные черты патологического игрока по Берглеру были очень похожи на характерные симптомы, которые стали впоследствии стали включать в медицинские модели. Они содержали хроническое занятие игрой, крайнюю поглощенность игрой, исключавшую другие интересы, оптимизм в отношении выигрыша даже при проигрыше и неспособность, выиграв, прекратить игру. По существу, патологический игрок рискует сверх всякой меры и концентрируется на полуболезненном-полуприятном напряжении, которое возрастает после сделанной ставки во время ожидания результата[41].

Объяснение самого Фрейда [психологии] игрока появилось позже, чем объяснения некоторых его последователей, и началось с его идей в отношении [личности] Достоевского. Еще в 1987 году Фрейд писал о мастурбации как о первичной зависимости, которая заменяет или замещает все остальные зависимости. В комментарии Фрейда зависимости Достоевского от игры речь идет о психопатологии, основанной на невротической и инстинктивной фантазии. Такой особый тип инстинктивной фантазии он приписал игровой зависимости Достоевского[42]. В работе Фрейда говорилось, что такой тип фантазии проявлялся в бессознательно измененном поведении, а не в невротических симптомах, связанных с телом и психикой. Тогда появлялась основа связи с инфантильной мастурбацией, включавшей в себя фантазию и несколько иное поведение, которое приводило человека к самоудовлетворению благодаря фантазии. Ричард Ульман (Richard Ulman) и Гарри Пол (Garry Paul) считали эту работу Фрейда трудом, на котором основывалась их теория зависимости, основанной на фантазии[43]. На первый взгляд, кажется, что их концепция повторяет идею Юнга об алкогольной зависимости, а именно, – что она представляет собой неудачную попытку установить равновесие между материей и духом, и таким образом сформировать более связную самость.

Продолжая разговор об идеях Фрейда, следует сказать, что он был убежден в том, что игра является замещением мастурбации, в основе которой лежит сильное чувство вины, возникшее вследствие подавленных эдиповых воспоминаний[44]. Фрейд также отмечал связь между страстным увлечением игрой Достоевского и его последующей творческой литературной деятельностью. С юнгианской точки зрения, самоудовлетворение можно рассматривать как разрешение высвободить психическую энергию, находящуюся во власти автономного комплекса, тем самым открывая выход энергии для реализации творческих возможностей: дионисийское разрушение жизненных ограничений.

После пагубного увлечения игрой Достоевский написал несколько своих лучших книг. По мнению Фрейда, его игра была связана не с желанием выиграть деньги, а с самонаказанием[45]. По ощущению Фрейда, это свидетельствовало о глубокой бессознательной связи. Таким образом, когда пагубное увлечение игрой почти разрушало его личность, чувство вины ослабевало, и писатель освобождался для творческой деятельности. Такой механизм соответствует с идее Берглера о «психическом мазохизме». С этой точки зрения интересно отметить, что несколько игроков, с которыми я беседовала, описывали «оргиастическую» дрожь, связанную с игрой, и многие из них говорили о сочетании боли и удовольствия, которые они испытывают при выигрыше и проигрыше, – в особенности те из них, которые находились на патологическом полюсе континуума.

Еще один психоаналитик, Отто Фенихель (Otto Fenichel), соглашался с Фрейдом относительно идеи мастурбации, вызванной фантазиями эдипова конфликта[46]. Однако он отмечал, что игрок возбужден и увлечен, получает от игры удовольствие и не хочет остановиться. Таким образом, он считал увлечение азартной игрой более серьезным фактором по сравнению с расстройством, вызванным навязчивой одержимостью (obsessive-compulsive disorder). Он сравнивал увлечение игрой с сексуальным возбуждением, как это делал Фрейд в своей теории мастурбации, сопоставляя выигрыш с оргазмом, а проигрыш – с кастрацией или смертью от рук отца, – то есть отыгрыванием эдипова конфликта. Фенихель считал, что Отец Рок и Госпожа Удача являются сублимированными родительскими фигурами. Одержимость ложным оптимизмом игроков он считал нарциссической – убежденностью в том, что они выиграют, несмотря на любые трудности. Одни психоаналитики, разделяющие взгляды Фенихеля, считали Госпожу Удачу символической матерью, а игру – призывом к ней игрока полюбить его. Другие психоаналитики совершенно не были уверены в том, что Фортуна (Госпожа Удача) может быть матерью или отцом. Некоторые психоаналитики отмечали присущий игрокам оральный нарциссизм[47]. Действительно, еда, выпивка и курение являются общепринятым занятием клиентов казино.

Другой фрейдист, Ральф Гринсон (Ralph Greenson), поддерживая теорию мастурбации, вызванной эдиповой фантазией, предположил, что и мастурбация, и азартная игра начинаются как обычная игра, что соответствует идее существования игрового континуума от развлечения до патологии[48]. По его мнению, сначала игра представляет собой снятие напряжения, но по мере ее продолжения игривость исчезает и заменяется пагубными фантазиями – о том, что находится под запретом. Затем под воздействием тревоги и вины происходит децентрация Эго, и тогда игра уже не доставляет удовольствия, как раньше, а несет в себе угрозу Эго. В переводе на юнгианский язык мы могли бы сказать, что Эго заменяется комплексом, что приводит к понижению уровня сознания. Рациональное мышление становится невозможным.

Кроме того Гринсон выдвигает идею «континуума видов», выделяя три типа игроков, основываясь на их мотивации. Обычный игрок – это человек, который в любой момент может остановиться и прекратить игру: он играет исключительно для удовольствия. Профессиональный игрок – это человек, который выбрал игру в качестве своей профессии. К третьему типу относится невротический игрок, который не может перестать играть и у которого существуют бессознательные мотивации к игре. Одна из таких мотиваций будет основной для каждого конкретного игрока, однако, вместе с тем, по ощущениям Гринсона, всем трем типам игроков в разной степени присущи все три типа мотивации. На мой взгляд, такой подход близок моему собственному и помогает тем людям, которые могут размышлять над проблемой своего внутреннего игрока.

Еще один психоаналитик, Д. В. Винникотт (D. W. Winnicott) был первым, кто стал изучать связь творчества и игры в своей книге «Игра и реальность» («Playing and Reality»). Прежде всего его работа основывается на взаимодействии между матерью и младенцем. Благодаря Винникотту мы постепенно стали осознавать понятия «достаточно хорошей матери» и «переходного объекта». Но игра входила в сферу особого интереса этого психоаналитика. Согласно Винникотту, в игре важно не ее содержание, а межличностные отношения между играющими. Они включают в себя отношение ребенка к объекту, или же можно вести речь об игре, происходящей между психоаналитиком и клиентом.

Винникотт объяснил свое несогласие с предполагаемой Фрейдом связью между игрой и мастурбацией. По его мнению, игра – это самостоятельный процесс, требующий отдельного изучения. Кроме того, он очень сомневался, что его изучение игры детей можно без коррекции применять к игре взрослых.

В его теории игровое пространство – это возможное расстояние между матерью и младенцем (причем, речь идет как о психологической дистанции, так и о внешнем пространстве). Игра вызывает огромный интерес благодаря взаимозависимости между этими двумя пространствами: внутренней фантазии и внешней реальности. При этом с развитием ребенка магия (игры) исчезает. Мать не всегда отвечает потребностям ребенка. Именно в этот период развития (ребенка) возникает восприятие и последовательное принятие «Другого». Это начало «игры в отношения» – и эти отношения являются развитием воображения, и тогда развитие ребенка не задерживается и не фиксируется на его фантазиях.

Согласно Винникотту, фантазии имеют постоянную форму, которая повторяется снова и снова, а потому фантазия не ведет никуда, например: «Когда я выиграю в лотерею, то брошу свою работу и облечу весь земной шар на своем частном самолете». Воображение мешает людям взаимодействовать между собой, зато в процессе проверки идей (на возможность их реализации) оно позволяет посмотреть на них шире, и в конечном счете должно порождать новые возможности. Более реалистично такую фантазию о выигрыше в лотерею можно было бы разыграть, представив себе разные возможности работы, затем солидное вложение денег – и захватывающее путешествие следующим летом. Если фантазия (идея, или мнение) соответствует ситуации «или-или», то она порождает конфликт: «Если я не выиграю в лотерею, то моя жизнь потерпит крах. Я не смогу отдать долги, которые наделал в казино. Значит, я неудачник, и тогда мне нечего делать в этом мире». В основании этой дилеммы лежит односторонняя точка зрения – неспособность посмотреть шире на свои возможности. Такое состояние Юнг называл неврозом. Иными словами, человек не может изменить или гибче отнестись к условиям дилеммы, а потому не допускает появления никаких новых возможностей. Он не может поиграть существующими возможностями или представить себе другие, – то есть творчески подойти к этой дилемме. Такой творческий процесс, описанный Винникоттом, сродни теории Юнга, связанной с поиском баланса противоположностей – то есть уравновешивание (невротической) односторонности личности.

В основе идеи Юнга лежало его убеждение, что при прояснении конфликта – то есть, при появлении идеи о существующих противоположностях, – человек испытывает напряжение, существующее между противоположностями. Если у него есть ресурс психической энергии, чтобы сдержать напряжение этих противоположностей, то может появиться символ – образ, позволяющий иначе посмотреть на конфликт. Таким образом, к существующему «паззлу» создается новый элемент, нечто третье, обладающее возможностью через синтез объединить два полюса противоречия – это новая возможность сохранить обе точки зрения. Тогда уже можно выйти за ограничения невротической, односторонней установки – то есть, справиться с комплексом, который держал человека в «тупиковом» невротическом состоянии.

Игрок думает так: «Если я здесь останусь, то отыграю проигранные деньги, – такая вероятность существует. Теперь наступила моя очередь выигрывать». Но, возможно, дилемма не связана с выигрышем и проигрышем. Мы могли бы изменить проблемную ситуацию и поставить вопрос иначе: стоит ли человеку терять самоуважение и свою семью? Тогда нужно исследовать эту новую возможность, противоположную первому предположению: « Я ведь могу и проиграть (вероятности связаны со статистикой больших чисел и не имеют никакого отношения к любому конкретному человеку). Я могу проиграть больше, чем в состоянии отдать; я могу потерять даже свою семью». Ясное представление о такой возможности может поместить такого игрока в ситуацию воображаемой игры – то есть в пространство, где есть и другие возможности. Чтобы игроку сохранить ясность сознания, он должен суметь себя уговорить перейти в пространство творческой игры, то есть – в состояние, промежуточное между желанием и реальностью.

Согласно предположению Винникотта, наверное, лишь в игре человек становится настолько свободным, чтобы он мог заниматься творчеством. Игра подразумевает доверие и дает место творчеству. Утверждая это, нужно точно определить, что имеется в виду под творчеством. В данном случае, и это объединяет психоаналитическую теорию с нашим исследованием игрока, под творчеством подразумевается необходимая составляющая поиска Самости. В таком случае, если погоня (за удачей) игрока представляет собой дезориентированный или искаженный поиск целостности, – поиск духовности жизни в чреве казино, – то нам стоит задуматься над тем, существует ли область в психике игрока, свободная для творческой игры. А может быть, она исчезла из-за отсутствия у него способности отделить фантазию от реальности? Или другой вопрос: насколько следует погрузиться в пропасть, чтобы появился трансформирующий образ?

Согласно Винникотту, именно игра может быть творческой и полностью задействовать человеческую личность. Таким образом, странствие к достижению целостности порождается и подпитывается энергией через творчество, которое появляется в процессе игры: игра – эта одна из форм отношения к себе, к объектам и другим людям[49]. Такая игра не всегда является развлечением; она может быть очень серьезной. Я приведу один из моих любимых фрагментов работы Винникотта:

Психотерапия происходит в процессе перекрытия двух областей игры: игры пациента и игры терапевта. Психотерапия – это процесс игры двух человек. Поэтому там, где игра становится невозможной, работа терапевта состоит в переводе пациента из состояния, в котором он не может играть, в состояние, в котором у него появляется способность к игре[50].

Мне думается, этот фрагмент – может стать пищей для размышлений применительно к любым важным отношениям. Насколько важен такой тип игры на игровом континууме от развлечения до патологии? Способен ли игрок, одержимый патологической страстью, отделить фантазию от реальности?

Примечания