Иоланда Якоби. Психологическое учение Карла Густава Юнга
3.33 Самость
Теперь мы уже совсем недалеки от цели. Темная сторона нашего существа осознана, контрсексуальный элемент в нас дифференцирован, наше отношение к духу и природе прояснено. Мы поняли, что глубинам психической субстанции присуща двойственность, и благодаря этому избавились от духовной гордыни. Мы проникли в сферу бессознательного; мы выявили значительную часть ее содержания; мы научились ориентироваться в мире первообразов. Наше сознание, как носитель нашей личностной неповторимости, встретилось с бессознательным как носителем всего того, что в нас есть коллективного и общечеловеческого. Этот путь не был свободен от кризисов. Проникновение бессознательного содержания в сознание, распад маски, ослабление способности сознания управлять нами — все это приводит к психической неуравновешенности, которая вызывается искусственно, специально ради того, чтобы удалить препятствие, мешающее дальнейшему развитию личности: ведь такая утрата равновесия, будучи дополнена автономной, инстинктивной деятельностью бессознательного, ведет к установлению нового равновесия — конечно, при условии, что сознание сохраняет способность к ассимиляции и развитию тех элементов, которые происходят из бессознательного. "Только победа над коллективной психической субстанцией приносит с собой истинные ценности; только благодаря ней мы приручаем дикое стадо, только в ней мы обретаем непобедимое оружие, волшебный талисман и все, что в мифах считается самым желанным"[198].
Архетипический образ, ведущий от первичной полярности к единению сознания и бессознательного через общий для них центр, называется Самостью (das Selbst). Самость — это последняя остановка на пути к индивидуации или, как ее еще называет Юнг — самореализации (самоосуществления, Selbstwer-dung). Только если этот центр достигнут и интегрирован, можно говорить о полноценной, всесторонне развитой человеческой личности: ведь только тогда человек приходит к гармонизации своих отношений с двумя сферами, составляющими всю его жизнь, то есть с внешней и внутренней реальностями. Эта задача, невероятно сложная как этически, так и интеллектуально, доступна только немногим счастливцам, осененным благодатью избранникам.
Для сознательной личности рождение Самости означает смещение психического центра и, следовательно, возникновение новой жизненной установки, развитие нового миросозерцания. Иначе говоря, такая личность претерпевает трансформацию, преображается в самом полном смысле этого слова. "Для того, чтобы по-настоящему преобразовать собственную жизнь, необходима исключительная концентрация на центре, на том месте, где происходит созидательное изменение. В течение этого процесса человека, так сказать, кусают животные: мы вынуждены испытывать на себе воздействие животных импульсов бессознательного, не идентифицируя себя с последним, но и не „убегая" от него, так как бегство от бессознательного означало бы полный провал. Мы должны твердо держаться на ногах — а это в данном случае означает, что процесс, инициированный самонаблюдением сновидца, должен быть пережит во всех своих ответвлениях, а затем по возможности внятно артикулирован сознанием. Это часто порождает почти невыносимую напряженность, обусловленную несоизмеримостью сознательной жизни и бессознательного процесса; но эта несоизмеримость переживается только в самых потаенных глубинах души и ни в коей мере не затрагивает видимой поверхности жизни"[199]. Поэтому Юнг настаивает, чтобы пациент, невзирая на самые жестокие бури в душе, ни на день не переставал жить нормальной жизнью и не отвлекался от обычных трудов. Именно умение перенести эту напряженность, умение сохранить выдержку даже в самый разгар психического расстройства обеспечивает возможность установления нового психического порядка.
Распространенное мнение, будто итогом психического развития может стать избавление от страданий, совершенно ложно. Страдания и конфликты составляют неотъемлемую часть жизни; их следует рассматривать не как "нездоровье", а как естественные атрибуты человеческого бытия, как нормальный противовес счастью. Нездоровье и комплексы возникают только тогда, когда человек пытается избежать их под воздействием усталости, страха или недопонимания. Поэтому мы должны различать сдерживание и вытеснение. "Сдерживание означает осознанный этический выбор, тогда как вытеснение — это скорее аморальная склонность увиливать от неприятных решений. Сдерживание может привести к неудобствам, конфликту, страданиям, но оно никогда не бывает причиной невроза. Невроз — это всегда подмена естественного, „законного" страдания"[200]. По существу это "ненастоящее" страдание, которое мы ощущаем как враждебную жизни бессмыслицу — тогда как в страдании, обусловленном "настоящей" причиной, всегда содержится намек на будущий подъем и приумножение духовного богатства. Значит, осознание — это трансформация "ненастоящего" страдания в "настоящее".
"Но чем дальше мы продвигаемся по пути самопознания, тем тоньше становится в нас слой личностного бессознательного, наложенный на коллективное бессознательное. В итоге возникает сознание, уже не ограниченное рамками мелкого, сверхчувствительного, индивидуалистичного мирка „Я", а свободно принимающее участие в тех процессах, которые происходят в более обширном мире объективных интересов. Это уже не легковоспламеняющееся скопление чисто эгоистических желаний, страхов, надежд и амбиций, которые непременно должны компенсироваться или корректироваться противоположно направленными тенденциями бессознательного; теперь это функция установления связи с миром объектов, обеспечивающая индивиду абсолютное, тесное, неразрывное единство с миром в самом широком смысле слова"[201]. Такое "обновление личности... — субъективное состояние, реальность которого не может быть оценена на основании внешних критериев; любая попытка описать его или дать ему объяснение обречена на неудачу, поскольку понять и удостоверить его реальность могут только те, кто его пережил"[202]. Объективный критерий для этого состояния так же невозможен, как и, скажем, для счастья, которое, однако же, абсолютно реально. "Все в этой психологии сводится, в самом глубинном смысле, к переживанию; теория в целом, даже в те моменты, когда она напускает на себя вид самой строгой абстракции, является прямым следствием чего-то непосредственно пережитого"[203].
"Самость... превосходит сознательное „Я". Она охватывает как сознательную, так и бессознательную психическую субстанцию и посему представляет собой личность, которой также являемся и мы сами"[204]. Мы знаем, что бессознательный процесс обычно находится в компенсаторной связи с сознанием; но связываемые таким образом реалии не обязательно контрастны, поскольку бессознательное и сознание не обязательно противопоставляются друг другу. Они дополняют друг друга и в итоге образуют Самость. Мы можем составить представление об отдельных частичных психических субстанциях; но мы не можем столь же отчетливо представить себе, что же такое есть в действительности Самость, ибо часть в принципе не способна познать целое. Диаграмма 6 — это попытка по возможности наглядно показать психическую субстанцию во всей ее целостности. Самость локализуется посредине между сознанием и бессознательным; она черпает из обеих сфер, принадлежит обеим сферам, охватывает и включает в поле своего излучения обе сферы, ибо "Самость — это не только центр, но еще и окружность, охватывающая как сознание, так и бессознательное; Самость — центр этой целостности, подобно тому, как „Я" — это центр сознательного разума"[205] Различные части целостной психической субстанции, о которых мы говорили выше, вошли в нашу диаграмму в качестве составных частей, причем без какого бы то ни было иерархического порядка. Феномен, о котором идет речь, настолько сложен, что диаграмма может быть лишь самой огрубленной иллюстрацией общего представления о нем. Наша цель — очертить контекст, который может быть адекватно понят человеком только на основании собственного переживания.
Диаграмма 6
Единственная известная нам составная часть Самости — это "Я". "Достигшее индивидуации „Я" ощущает себя как объект какого-то неизвестного и высшего субъекта". Мы ничего больше не можем сказать по поводу его содержания. Любая попытка продвинуться в этом направлении выводит нас за рамки наших реальных знаний. Самость дана нам только в переживании. Пытаясь охарактеризовать переживание Самости, мы можем только повторить вслед за Юнгом: это "своего рода компенсация конфликта между внутренним и внешним... Значит, Самость — это также и цель нашей жизни, ибо она представляет собой самое полное выражение того неповторимого сочетания, которое мы называем личностью; Самость — это полный расцвет не только отдельно взятого индивида, но и целой группы, каждый член которой вносит свою долю в складывающееся целое"[206]. И здесь также мы соприкасаемся с чем-то таким, что недоступно определению и может быть лишь пережито.
Эта наша Самость, наш "центр" — точка концентрации напряженности между двумя мирами, точка приложения сил, о существовании которых мы знаем только в самых общих чертах, но которые мы чувствуем все сильнее и сильнее. Она "чужда нам и одновременно близка, тождественна нам и одновременно непознаваема; это центр некоего таинственного устройства... Кажется, что основы всей нашей психической жизни укоренены именно в этой точке, что именно к ней направлены все наши высшие устремления. Этот парадокс неизбежен: ведь мы сталкиваемся с парадоксами всякий раз, когда пытаемся определить нечто, выходящее за пределы нашего понимания"[207]... "Но если бессознательное явно выступает в качестве детерминирующего фактора, равноценного сознанию, и если в ходе решения жизненных задач максимально возможное внимание уделяется как сознательным, так и бессознательным (то есть инстинктивным) потребностям, центр тяжести личности смещается... Этот новый центр может быть назван Самостью... Если подобное смещение проходит успешно... оно приводит к развитию личности, страдающей, так сказать, на низших этажах своего существа — тогда как на высшем этаже... она примечательным образом отстранена как от мучительных, так и от радостных событий"[208].
Таким образом, идея Самости, представляющей собой всего лишь граничное понятие, сопоставимое с кантовской "вещью в себе", есть по существу трансцендентный постулат, "который, будучи оправдан психологически, тем не менее не поддается научному обоснованию"[209]. Смысл этого постулата в том, чтобы с его помощью прийти к формулировке сущности некоторых эмпирически выявленных процессов и к установлению связей между ними[210]. Категория Самости — лишь указание на первичную, непостижимую основу психической субстанции. Но взятая в аспекте целеполагания, данная категория есть к тому же еще и этический постулат, то есть задача, которую необходимо решить; юнговская система отличается от всех прочих как раз тем, что она включает в себя апелляцию к этике и стимулирует этические решения. Далее, Самость — это категория из области психического и, как таковая, может быть только пережита; пользуясь далеким от психологии языком, мы могли бы назвать ее "центральным пламенем" (zentrale Feuer), долей нашего участия в Боге или же "искоркой" (Fiinkchen) Мастера Экхарта. Самость — это раннехристианский идеал Царства Божия, которое "внутри нас". Это высшая точка, которой может достичь человек в своем переживании и познании психической субстанции.
3.34 Реализация самости
Мы смогли дать лишь краткий набросок процесса индивидуации в той форме, в которой он был разработан Юнгом. Как нам удалось убедиться, этот путь к расширению масштабов личности состоит в постепенном проникновении в глубь содержания и функций целостной психической субстанции и исследовании их воздействия на "Я". Продвигаясь по этому пути, индивид познает себя таким, каков он есть по своей имманентной природе, а не таким, каким он хотел бы быть, — и нужно сказать, что для любого человека это одна из самых трудновыполнимых задач. Данный процесс может быть осознан только при наличии специальных психологических знаний и методического умения, равно как и особой психологической установки. Здесь следует подчеркнуть, что Юнг был первым, кто с научных позиций наблюдал и описал явления и переживания коллективной психической субстанции. По его собственным словам, "такие научные термины, как „индивидуация"... всего лишь указывают на все еще малоисследованные области науки; в данном случае речь идет о процессах централизации, происходящих в бессознательном и направленных на формирование личности"[211].
Метод лечения по Юнгу основан на исследовании и приведении во взаимное соответствие всех потенциальных возможностей психической субстанции; при этом в качестве исходного пункта принимается ситуация, сложившаяся на данный момент времени. Это позволяет Юнгу называть свой метод проспективный, то есть предвосхищающим будущее — в противоположность ретроспективному методу, при котором основной момент лечения заключается в обнаружении кроющихся в прошлом причин болезни. Юнговский метод — это путь к самопознанию и саморегуляции, средство активизации этической функции; он ни в коей мере не ограничен задачей лечения душевной болезни или невроза. Конечно, импульс, побуждающий человека пройти курс анализа, очень часто имеет своим источником болезнь; но не менее часто он исходит от желания найти смысл жизни, вернуть утраченную веру в Бога и самого себя. Как говорил сам Юнг, "примерно треть моих пациентов страдали не столько от неврозов, сколько от бессмысленности и бесцельности жизни"[212]. Именно последнее ощущение кажется наиболее распространенной формой невроза нашего времени — времени, когда все фундаментальные ценности угрожающе расшатаны, и человечество оказалось во власти тотальной духовной и психической дезориентации.
В этих условиях постулированный Юнгом путь индивидуации — то есть путь активизации творческих сил бессознательного и их осознанной интеграции в целостную психическую субстанцию — может рассматриваться как серьезная попытка разработать противовес силам, которые оказывают столь сильное дезориентирующее воздействие на современного человека. Эта попытка означает освобождение от пут инстинктивной природы, некое "действие вопреки природе" (opus contra naturam), предназначенное, впрочем, прежде всего для второй половины нашей жизни.
Углубление и расширение сознания через обогащение его содержанием сферы бессознательного есть "просветление" (Auf-hellung), то есть духовный акт. "Именно поэтому большинство героев характеризуется солярными атрибутами, а момент рождения их высшей личности называют „озарением" (Erleucht-ung)"[213]. Значение этого момента чудесным образом символизируется христианским таинством крещения. "В первобытном мире все было наделено душевными качествами. Всему приписывались элементы души человека или, лучше сказать, человеческой души, коллективного бессознательного — ибо индивидуальной психической жизни тогда еще не было. В данной связи не следует забывать, что цель, которую ставит перед собой христианское таинство крещения, необычайно значима с точки зрения психического развития человечества. Крещение наделяет человека единой душой. Я, конечно, не хочу этим сказать, что обряд крещения сам по себе, как некий магический акт, способен сразу же оказать непосредственное воздействие. Я просто утверждаю, что идея крещения поднимает человека над его архаическим самоотождествлением с миром и трансформирует его в нечто более высокое, чем мир. То, что человечеству удалось подняться до этой идеи, есть крещение в глубочайшем смысле этого слова — в смысле рождения духовного человека, который превыше природы"[214].
К сознанию, все еще находящемуся под опекой веры и догматической символики, Юнгу добавить нечего; но он делает все, что в его силах, дабы поощрить людей, ищущих свой путь обратно к Храму. Он верит в то, что "душа по природе своей христианка", равно как и в то, что именно на пути к самоосуществлению человек, "знающий смысл того, что он делает... может стать человеком высшего типа... символом подлинного Христа"[215].
Итак, самоосуществление — это к тому же (и прежде всего) путь, ведущий к обретению смысла жизни, к формированию характера и, значит, мировоззрения. "Мировоззрение предопределяется сознанием. Всякое осознанное представление о мотивах и намерениях есть зародыш мировоззрения; всякое приумножение опыта и знания ведет по пути развития мировоззрения. Формируя свой образ мира, мыслящий человек меняется сам. Человек, чье солнце все еще вращается вокруг Земли, принципиально отличается от человека, чья земля — лишь спутник Солнца"[216].
Человек, страдающий душевной болезнью, или человек, чья жизнь почему-либо утратила смысл, подавлен проблемами, с которыми он безуспешно борется — ведь "самые значительные, самые главные жизненные проблемы, по существу, неразрешимы, и от этого никуда не уйти, ибо проблемы эти выражают полярность, имманентную любым саморегулирующимся системам. Решить их невозможно — но их можно перерасти... Это проявляется в виде повышения уровня сознания. Интересы человека становятся обширнее и возвышеннее, и благодаря этому расширению его духовного горизонта неразрешимая проблема утрачивает для него свою жгучесть. Она не решается в терминах своей собственной логики, а просто угасает перед лицом более могущественных тенденций жизни. Она не вытесняется, не изгоняется в бессознательное; она просто предстает в ином свете и поэтому меняет свой смысл. То, что на низшем уровне приводило к жесточайшим конфликтам и паническим эмоциям, в условиях более высокого развития личности выглядит примерно так же, как буря в долине, когда на нее глядят с вершины горы. Это не значит, что гроза утратила свою реальность; просто человек находится уже не „внутри" нее, а над ней"[217].
3.35 Объединяющий символ
Архетипический образ этого совмещения противоположностей (coincidentia oppositorum), этого единения противопоставленных друг другу начал, их высшего синтеза, выражается через посредство так называемого объединяющего символа (das vereinigende Symbol)[218], который представляет подсистемы психической субстанции как объединенные и упорядоченные в некоей высшей плоскости. Все символы и архетипические фигуры, воплощающие те или иные этапы процесса индивидуации, служат носителями трансцендентной функции[219] — функции объединения психических противоположностей в синтетическое единство, трансцендентное по отношению к каждой из них. Объединяющий символ появляется только тогда, когда в процессе психического развития внутрипсихическое "начинает переживаться как нечто абсолютно реальное, не менее действенное и психологически достоверное, нежели мир внешней действительности"[220]. Любое появление объединяющего символа — который может принимать самые разнообразные обличья — означает восстановление равновесия между "Я" и бессознательным. Символы этого типа, будучи отражениями исконного образа психической целостности, всегда выступают в более или менее абстрактной форме, ибо лежащий в их основе и отражающий их глубинную суть формообразующий закон предполагает симметричное взаимное расположение частей вокруг центра. Изображения таких символических фигур известны на Востоке с незапамятных времен; наиболее значительные образцы — это так называемые мандолы или "магические круги". Мы не утверждаем, что символ Самости всегда имеет форму мандалы. В зависимости от состояния, в котором находится сознание индивида, и степени его психического развития, любая вещь — независимо от того, велика она или мала, непритязательна или возвышенна, абстрактна или конкретна — может сделаться символом Самости, этого "действенного центра". Но именно мандалы служат особенно красноречивыми и емкими выражениями объединяющего, синтетического взгляда на психическую субстанцию.
3.36 Явления, аналогичные процессу индивидуации
Структура, отражающая процесс индивидуации и единая для всех культур, выявляется не только в мандалах и аналогичных им символах. Известно множество исторических аналогий процессу индивидуации. Психическая трансформация, открытая человеку Запада благодаря юнговской аналитической психологии, по существу представляет собой "естественную параллель религиозным обрядам инициации"[221] всех времен; единственное различие заключается в том, что в обрядах инициации используются традиционные предписания и символы, тогда как в рамках процесса индивидуации по Юнгу цель достигается через естественное продуцирование символов, то есть спонтанное движение психической субстанции. Существующие аналогии могут быть проиллюстрированы на таких примерах, как инициационные обряды первобытных народов, буддистские и тантрические формы йоги, духовные упражнения Игнатия Лойолы и т. п. Конечно, все такие попытки несут на себе печать своего времени и этнического происхождения. У каждой из них есть свои культурные предпосылки; если они и соотносятся с настоящим, то только на уровне исторических и структурных параллелей. Все эти инициационные процедуры не могут быть применены к современному человеку Запада непосредственно; с юнговской концепцией индивидуации они сопоставимы лишь в своих самых фундаментальных принципах. Главное отличие большинства из них от юнговского метода состоит в следующем: они либо представляют собой религиозные акты, либо предназначены для того, чтобы развивать в человеке вполне определенное, породившее их и отраженное в них мировоззрение — тогда как в процессе индивидуации по Юнгу психическая субстанция прокладывает путь к духовно-этически-религиозному порядку, который является следствием, а не содержанием подготовительной стадии, и который должен стать итогом осознанного и свободного личностного выбора.
Юнг нашел особенно выразительную аналогию процессу индивидуации в средневековой герметической философии или алхимии[222]. Алхимия и процесс индивидуации, будучи порождениями различных эпох и культур, различны во многих отношениях, но в равной мере нацелены на то, чтобы привести человека к самоосуществлению. "Трансцендентная функция", о которой говорит Юнг в связи с формированием символов, "является основным предметом позднесредневековой алхимической философии". Было бы большой ошибкой сводить всю алхимическую мысль к одним только перегонным кубам и тиглям. Юнг называет алхимию не чем иным, как "отдаленным и интуитивным предвосхищением самоновейшей философии". Конечно, алхимическая философия, "стесненная неизбежным стремлением все еще неразвитого, слабо дифференцированного интеллекта к конкретизации, так и не достигла уровня сколько-нибудь внятных психологических формулировок". Но "на самом деле тайна алхимии заключалась в трансцендентной функции, в трансформации личности, достигаемой благодаря смешению и слиянию ее благородных и низменных составляющих, ее дифференцированных и низших функций, ее сознания и бессознательного"[223] ведь, по всей вероятности, алхимиков занимали вовсе не химические элементы, а скорее "нечто аналогичное психическим процессам, но выраженное на псевдохимическом языке". Золото, которое искали алхимики — это не обычное золото (aurum vulgi), а философское золото или даже чудесный камень, "камень невидимости" (lapis invisibilitatis)[224], "спасительное снадобье" (alexipharmakon), "красная настойка", "эликсир жизни".
Количество терминов, использовавшихся для обозначения этого "золота", поистине бесконечно. Часто его представляли как таинственную сущность, состоящую из тела, души и духа и выступающую в форме крылатого существа или гермафродита. Другой символический образ получил на Востоке наименование "алмазного тела" или "золотого цветка". "Как аналог коллективной духовной жизни того времени, он прежде всего был образом духа, заключенного во тьму окружающего мира. Иначе говоря, состояние относительно слабого развития сознания, которое уже тогда воспринималось человеком как нечто болезненное и взывающее к искуплению, нашло в этом символе свое материальное отражение и, следовательно, стало доступно материальному воздействию"[225]. Так из хаоса бессознательного, представленного той самой "беспорядочной массой" (massa confusa), которая служила основным сырьем алхимии, благодаря разделению, дистилляции и другим аналогичным процессам, а также путем все новых и новых комбинаций возникло "тонкое" или "неосязаемое" тело (corpus subtile), "тело воскресения", "золото".
Но это золото, согласно воззрениям алхимиков, не могло быть сотворено без вмешательства Божественной благодати, ибо в нем проявляется Бог. В учении гностиков "человек света" — это искра того Вечного Света, который пал во тьму материи и должен быть спасен от нее. Таким образом, итог процесса может быть обозначен как объединяющий символ, который почти всегда бывает наделен свойством нуминозности (см. Глоссарий. — Ред.).
Согласно Юнгу, "христианское opus (делание) — это operari (работа) во имя Бога-Искупителя, предпринятая человеком, нуждающимся в искуплении; алхимическое же opus — это труд Человека-Искупителя во имя божественного мира — души, дремлющей и ждущей искупления в материи"[226]. Лишь в свете этих соображений становится понятно, какими путями алхимики пришли к переживанию трансформации собственной психической субстанции в ее проекции на химические вещества. И лишь после обнаружения соответствующего ключа мы понимаем глубинный смысл этих таинственных, в высшей степени "туманных" (или, скорее, преднамеренно "затуманенных") текстов и процессов[227].
Подобно алхимии, различные формы йоги также стремятся к освобождению души, к состоянию "отрешенности от предметного мира", которое индусы называют нирваной — "свободой от противоположностей". Но если в алхимии трансформация психической субстанции представляется и переживается в символическом облике химических веществ, то йога стремится к трансформации через посредство физических и духовных упражнений, которые мыслятся как средства непосредственного воздействия на душу. Все шаги и этапы этого процесса предписываются с максимальной тщательностью и требуют от человека исключительной психической выносливости и сосредоточенности. Для йоги "цель духовного бытия состоит в сотворении и увековечении психического „неосязаемого тела", обеспечивающего непрерывность внетелесного сознания. Это рождение духовного человека"[228] Будды, символа духа, трансцендентного по отношению к преходящему телу. Здесь также "видение" внутренней "реальности" — то есть интуитивное постижение того мира, в котором царят пары противоположностей, — служит предпосылкой искомого единства и целостности. Сама последовательность образов и стадий йоги живо напоминает об алхимии и процессе индивидуации, лишний раз свидетельствуя о единстве психической основы всех этих феноменов.
Как opus алхимика, так и imaginatio восточных мистических учений — этот "продуцирующий" Будду психический инструмент — основываются на том самом активном воображении, которое у юнговских пациентов ведет к аналогичному переживанию символов, а через него — к познанию человеком своего "центра", Самости. "Активное воображение", о котором здесь идет речь, не имеет ничего общего с воображением ("фантазированием") в повседневном смысле. "Воображение (imaginatio) должно пониматься буквально: как реальная способность создавать образы. Именно таково классическое употребление данного слова — в противоположность „фантазии", означающей лишь выдумку, внезапно промелькнувшую идею, причуду, то есть некую несущественную мысль[229]... Imaginatio — это активное воспроизведение (внутренних) образов... это настоящий подвиг мысли и мышления; это не плетение бесцельных и беспочвенных фантазий, подобное строительству воздушных замков, а попытка постичь факты внутренней жизни и обрисовать их в таких образах, которые соответствовали бы их истинной природе". Это активизация последних глубин души, способствующая возникновению благотворных для нее символов. Алхимик пытается достичь этого в химических веществах, йоги и Лойола — посредством строго кодифицированных и упорядоченных упражнений; что же касается юнговской психологии, то ее путь — помочь индивиду углубиться в собственную душу, познать ее содержимое и интегрировать его в свое сознание. Но "процессы эти в глубинах своих содержат некую тайну; они задают человеку такие задачи, над решением которых человеческий разум будет биться еще очень долго и, скорее всего, напрасно. Вообще говоря, разум едва ли можно считать подходящим инструментом для этой цели. Не зря алхимия полагала себя „искусством" — ведь ей было свойственно совершенно точное ощущение того, что она имеет дело с творческими процессами, которые могут быть по-настоящему постигнуты только через переживание. Интеллект в лучшем случае способен дать им имя"[230].
Итак, мы, в пределах нашего культурного горизонта, обнаруживаем случаи великих прозрений и предвосхищения важных открытий современной психологии. Они слишком часто отождествляются с суевериями; но в них отражены некие психологические основы, по существу не подверженные изменениям. То, что было верно две тысячи лет назад, все еще остается живой, действенной правдой[231]. Подробное рассмотрение всех процессов, устремленных к той же цели, значительно превысило бы рамки настоящей работы. Читателю следует обратиться к исчерпывающим исследованиям самого Юнга[232]; здесь мылишь повторим его более чем обоснованное предостережение, что все попытки имитации алхимии или попытки людей Запада применить к себе упражнения йоги кроют в себе огромную опасность. Ни одна из них не способна выйти за пределы сознательной воли; соответственно, их итогом может стать лишь усиление невроза. Современный европеец исходит из совершенно иных "стартовых позиций"; он не может просто-напросто забыть весь комплекс своих европейских знаний, всю свою европейскую культуру, и принять восточные формы жизни и мышления. "Расширение нашего сознания должно достигаться не за счет простого присвоения иных форм сознания, а за счет развития тех элементов нашей души, которые имеют свои параллели среди элементов чуждой нам психической субстанции; точно так же и Восток обходится с нашей техникой, нашей наукой, нашей промышленностью... Восток пришел к своему знанию о вещах, относящихся к внутреннему миру, будучи по-детски безграмотным в том. что касается мира внешнего". Европеец избрал иную дорогу. "Мы же, со своей стороны, предпринимаем исследование психической субстанции и ее глубин, будучи вооружены обширными историческими и научными познаниями. В настоящее время наше знание о внешнем мире и вправду служит величайшей помехой нашему познанию самих себя; но нет сомнения, что в силу существующей психологической потребности все препятствия в конечном счете будут преодолены".[233]
Итак, чтобы прийти к признанию реальности души, нужно не просто понять ее рассудком, а пережить ее — причем способы этого переживания остаются неизменными, можно сказать, с сотворения мира. Каждая эпоха ищет и находит собственные пути к тому, чтобы осветить потаенные глубины внутреннего космоса; но все эти пути в основе своей похожи друг на друга. Иногда начинает казаться, что человечество устало от трудного путешествия и больше никогда не найдет дорогу, которая могла бы вывести его из тьмы. Но присмотревшись, мы убеждаемся, что этот процесс никогда не прерывался, что все, происходившее доныне, было осмысленной цепочкой "эпизодов в драме, которая началась в серой дымке древности, растянулась на все века и устремлена в отдаленное будущее. Эта драма называется Aurora consurgens („Восходящая заря") — заря сознания, пробуждающегося в человечестве"[234]
[198] Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten, S. 85; Collected Works, vol. 7, par. 274.
[199] Psychologic und Alchemie, S. 205; Collected Works, vol. 12, par. 186.
[200] Psychologic und Religion, S. 136; Collected Works, vol. 11, p. 75. Данное высказывание Юнга должно быть понято правильно. Говоря об "аморальной склонности", он, конечно же, не имеет в виду, что эта "аморальность" проистекает из осознанного решения. Мы знаем, что вытеснение начинается в раннем детстве и отчасти представляет собой необходимый защитный механизм. Юнг хочет сказать, что из-за собственной слабости и неспособности противодействовать осложнениям некоторые люди даже в позднюю пору жизни склонны предпочитать этот защитный механизм всем остальным. Причина кроется либо в конституции этих людей, либо в тех событиях, которые помешали нормальному ходу их психического развития.
[201] Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten, S. 99; Collected Works, vol. 7, par. 275.
[202] Psychologic und Alchemic, S. 209; Collected Works, vol. 12, par. 188 (курсив мой. — И. Я.).
[203] Uber die Psycholcgie des Unbewussten, S. 209; Collected Works, vol. 7, par. 199.
[204] Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten, S. 98; Collected Works, vol. 7, par. 274.
[205] Psychologic und Alchemie, S. 69: Collected Works, vol. 12, par. 44.
[206] Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten, S. 206—207; Collected Works, vol. 7, par. 404.
[207] Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten, S. 202—203; Collected Works, vol. 7, pars. 398—399.
[208] Das Geheimnis der goldenen Blute, S. 50; Collected Works, vol. 13, par. 67.
[209] Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten. S. 207: Collected Works, vol. 7, par. 405.
[210] Именно такую функцию выполняют логически недоказуемые постулаты или эвристические максимы во всех науках
[211] Psychologic und Alchemic, S. 647; Collected Works, vol. 12. par. 564.
[212] Seelenprobleme der Gegenwart, S. 84; Collected Works, vol. 16, p. 41.
[213] Wirklichkeit der Seele, S. 208; Collected Works, vol. 17, p. 184.
[214] Seelenprobleme der Gegenwart. S. 211 ff.; Collected Works, vol. 10, par. 136.
[215] Das Geheimnis der goldenen Bliite, S. 62; Collected Works, vol. 13, par. 81.
[216] Seelenprobleme der Gegenwart. S. 268; Collected Works, vol. 8. p. 361.
[217] Das Geheimnis der goldenen Bliite, S. 12—13; Collected Works, vol. 13, par. 17.
[218] Любые символы, по существу, представляют собой именно coincidentiae oppositorum; но "объединяющий символ" обладает особой выразительностью. Различные стороны этого символа описаны Юнгом в работах: "Aion", "Mysterium Coniunctionis", а также в главе 5 "Психологических типов".
[219] "В данном случае я имею в виду не какую-то единую, фундаментальную функцию, а комплексную, составную функцию. Что же касается термина „трансцендентный", то под ним я не подразумеваю ничего метафизического; я использую его ради того, чтобы показать, что данная функция делает возможным переход от одной установки к другой". Ср.: Psycholo-gische Typen, S. 651; Collected Works, vol. 6, par. 828. Подробное определение и описание данного понятия дано в: Die transzendente Funktion, in: Geist und Werk. Festschrift zu Dr. D. Brody's 75 Geburtstag. —Zurich. 1958, S. 3; Collected Works, vol. 8.
[220] T. Wolff. Studien, S. 134.
[221] Das Tibetanische Totenbuch, herausgegeben von Evans-Wentz, Kommentar von Jung. — Zurich, 1935, 5 Aufl. 1953, S. LXX; Collected Works, vol. 11. par. 854.
[222] Подробный анализ, сопровождающийся многочисленными иллюстрациями из старых алхимических трактатов, содержится в: Psychologic und Alchemic; Collected Works, vol. 12.
[223] Die Beziehungen zwischen dem Ich und dem Unbewussten, S. 172-173; Collected Works, vol. 7, par. 360.
[224] Psychologic und Alchemic, S. 336; Collected Works, vol. 12. par. 342—343.
[225] Psychologic und Alchemic, S. 639; Collected Works, vol. 12, par. 557.
[226] Psychologic und Alchemic, S. 639; Collected Works, vol. 12, par. 557.
[227] Много лет назад Герберт Зильберер (Н. Silberer) в своей книге "Проблемы мистики и ее символики" (Probleme der Mystik und ihrer Symbolik. — Wien, 1914) указал на аналогии между алхимией и современной психологией глубин — в частности, аналитической психологией Юнга.
[228] Das Geheimnis der goldenen Blute, S. 52; Collected Works, vol. 13, par. 69.
[229] Следовательно, активное воображение необходимо строго отличать от пассивного воображения, действующего в грезах и т. п.
[230] Psychologic und Alchemic, S. 234, 647; Collected Works, vol. 12, pars. 219 564.
[231] См. также: С. A. Meier. Antike Inkubation und moderne Psychotherapie, in: Studien aus dem C. G. Jung-Institut, Bd. 1. — Zurich, 1948.
[232] Наиболее важны следующие работы Юнга: Das Tibetanische Totenbuch, op. cit. (Collected Works, vol. 11); Das Geheimnis*der goldenen Blute, op. cit. (Collected Works, vol. 13); Yoga and the West, in: Prabuddha Bharata, II, 1936 (Collected Works, vol. 11); Einige Bemerkungen zu den Visionen des Zosimos, in: Von den Wurzeln des Bewusstseins, op. cit., IV, S. 137 ff. (Collected Works, vol. 8); предисловие к: Suzuki. Die grosse Befreiung. Einfu-hrung zum Zen-Buddhismus. — Leipzig, 1939 (Collected Works, vol. 11); Zur Psychologic ostlicher Meditation, in: Symbolik des Geistes. — Zurich, 1948 (Collected Works, vol. 11); Psychologic und Alchemic, op. cit. (Collected Works, vol. 12); Die Psychologie der Ubertragung. — Zurich, 1946 (Collected Works, vol. 16); Gestaltungen des Unbewussten. — Zurich, 1950 (Collected Works, vol. 9. I); Aion. — Zurich, 1951 (Collected Works, vol. 9, II); Myste-rium Coniunctionis, Bd. I und II. — Zurich, 1956 (Collected Works, vol. 14): Ein moderner Mythus. — Zurich, 1958 (Collected Works, vol. 10).
[233] Das Geheimnis der goldenen Blute, S. 66, 47 f.; Collected Works, vol. 13, par. 63.
[234] Psychologic und Alchemie, S. 638; Collected Works, vol. 12, par. 556.