Если согласиться с тем, что понимание контрпереноса дает аналитикам терапевтический инструмент огромной ценности, возникает вопрос о том, какой смысл они могут извлечь из этих переживаний. Одна из задач юнгианс-кой психологии — так разграничить реакции контрпереноса, чтобы каждый аналитик, работающий один, мог иметь ряд гипотез, помогающих ему понять свои реакции. К сожалению, у Юнга существует лишь совсем немного указаний относительно этого процесса.
Тем не менее современные аналитики приступили к исследованию этой проблемы. Из последователей Юнга Адольф Гуггенбюль-Крейг описывает, как архетипы целителя, проповедника и спасителя влияют на динамику переноса-контрпереноса1 . Марион Вудман подразделяет разные стадии переноса и контрпереноса, которые могут развиваться у женщин, страдающих расстройствами пищеварительного процесса.2 Натан Шварц-Салант проверяет реакции кон-трпереноса на личной и архетипической энергиях, заключенных в характерных особенностях идеализирующего и зеркального переноса у людей, страдающих нарциссическими расстройствами3. Мюррей Штейн описывает динамику взаимодействий, связанных с вопросами власти, шаманизма и аналитического акушерства4.
Результаты таких исследований указывают на то, что не существует очевидной, однозначной взаимосвязи между переживанием аналитика и внутренней жизнью пациента. Скорее, здесь появляется огромная сложность и становится трудно определить, что извлекает пациент из контрпереноса аналитика. Некоторые из этих вопросов будут исследованы ниже.
Во время сессии аналитик может переживать по отношению к пациенту сексуальное влечение. Из этого обстоятельства он может извлечь для себя следующий смысл:
1. Юнг убедился в том, что сексуальная реакция аналитика может указывать на недостаточный раппорт с пациентом5 . Лично мне как клиницисту и как супервизору не приходилось сталкиваться со случаями, в которых сексуальная реакция аналитика всего лишь компенсировала плохой раппорт. Скорее, сексуальные переживания аналитика часто компенсируют недостатки в аналитических отношениях в сочетании с другими факторами, такими как неудовлетворенные сексуальные потребности или подавленная сексуальность аналитика или пациента.
Например, один аналитик-стажер представлял, что вместе со своей пациенткой лежит в своем офисе на полу и страстно целуется. Он развил сильный сексуальный контрперенос и почувствовал, что любит ее. Он фантазировал о том, как они скрываются вместе с ней и романтично бродят по пляжу. Во время обсуждения этого случая мне стало ясно, что сначала он чувствовал разобщенность со своей пациенткой, объяснял свою потерю интереса ее сопротивлением, жаловался на отсутствие у нее возможностей достижения прогресса и подумывал об окончании анализа.
В данном случае эротический контрперенос аналитика являлся сверхкомпенсацией его незаинтересованности. Когда он стал понимать и ценить свою пациентку, контрперенос стал значительно меньше. Но в дополнение к сверхкомпенсации стало ясно, что потеря аналитиком интереса коррелирует с сопротивлением пациентки развитию эротического переноса. В свою очередь, фантазии аналитика возбуждались вследствие подавленной сексуальности пациентки; эту сексуальность он переживал в контрпереносе и ошибочно принимал за свою собственную. Фактором, который еще более осложнил ситуацию и который проявился во сне, оказалась слабая связь аналитика со своей анимой, компенсируемая сексуальным контрпереносом, от которого он, в свою очередь, защищался, теряя к пациентке интерес.
2. Сексуальные чувства аналитика к пациенту могут указывать на личную сексуальную депривацию. Он может не иметь невроза по отношению к сексуальному объекту, а всего лишь неосознанные неудовлетворенные потребности. Один аналитик, мужчина, интерпретировал весь новый материал своей пациентки с точки зрения сексуальности. Фактически, пациентка была очень сексуально сдержанной, и аналитик четко подметил ее конфликты через свою собственную проснувшуюся сексуальность. Он лишь просмотрел то, что она была травмирована обсуждениями сексуальности несколько раньше, в самом начале анализа. После исследования своего терапевтического подхода и своего личного анализа он понял (его жена работала некоторое время в другом городе), что проецировал на пациентку свои неудовлетворенные сексуальные потребности.
3. Реакция аналитика может иметь отношение к его собственному неврозу. Например, одна женщина-аналитик испытывала сексуальное возбуждение всякий раз, когда пациент начинал плакать. Подобная реакция на пациенток у нее отсутствовала. При обсуждении выяснилось, что у нее существуют садистские фантазии относительно мужской боли, способствующей ее сексуальному возбуждению. Аналитик-мужчина, имеющий сходные реакции на пациенток, обнаружил, что они были связаны с его нарциссическими фантазиями, в которых он надеялся облегчать страдания своих пациенток целительной силой своего фаллоса. В каждом из этих примеров последующий личный анализ указывал на фантазии, связанные с первичными неразрешенными конфликтами аналитика.
Аналитики, которые боятся своей сексуальности и считают ее невротичной, полагая, что по отношению к пациентам испытывать сексуальное влечение совершенно недопустимо, будут бессознательно передавать это отношение пациентам. Например, пожилая женщина-аналитик считала неэтичным свое сексуальное влечение к молодым, привлекательным, но скованным пациентам. Собственная тревожность заставляла ее менять тему, а в других случаях избегать попыток пациентов обсуждать свои сексуальные конфликты. Однажды ночью ее пациенту приснилось, что она почувствовала сексуальное возбуждение и выбежала из комнаты. После некоторого колебания он связал со сном свои ощущения, связанные с потребностью защитить аналитика тем, чтобы сексуально не возбуждаться самому. В процессе личного анализа она осознала, что тревожность создавали ее сексуальные реакции на пациента, которые были обусловлены проекцией на молодого человека бессознательного эдипова комплекса, связанного с ее сыном.
4. Сексуальное влечение аналитика может возбудить сознательное или бессознательное соблазняющее поведение пациента: оно может выражаться в ношении соответствующей одежды, провоцирующих действиях и разговорах. Реакция контрпереноса может настроить аналитика на этот аспект и привести к лучшему пониманию мотивации пациента. Возможно, устанавливая сексуальный контроль над аналитиком, пациент компенсирует свое ощущение беспомощности; или соблазнение аналитика может быть проверкой его способности справляться с сексуальностью пациента; или оно может оказаться для пациента способом ощутить свою ценность.
5. Сексуальная реакция аналитика может быть бессознательным восприятием подавленной, неразвитой и, воз-можно, впервые проснувшейся сексуальности пациента. В этом смысле контрперенос может быть целенаправленным предвестником будущего развития пациента. Аналитик даже может вообще не касаться этой темы, но имея в своем сознании сексуальное переживание, он бессознательно взаимодействует с сексуальной восприимчивостью пациента.
Много лет тому назад у меня в анализе была женщина, которая всю жизнь работала в приходских школах. Она была застенчива, заторможена и подавлена комплексом строгого отца, который относился критически к любому проявлению инстинктивной жизни. Всякий раз, входя в свой кабинет, я чувствовал сексуальное возбуждение и соответствующую вину и никак не мог найти рациональную основу для такой реакции. Только узнав содержание нескольких сновидений моей пациентки, я понял эту бессознательную связь.
В одном из ее снов, в тени ее робкой сознательной установки, жил черноволосый певец французского ночного клуба в длинном черном одеянии, полный соблазна и сексуальной привлекательности. Ее любовником во сне был Робин Гуд, отважный и ловкий герой, живший вне традиционных границ. Так как этот мужской образ соответствовал одному из аспектов моей собственной личности, я всегда был готов идентифицироваться с ее проекцией. В то время как между мной, аналитиком, и ей, скованной пациенткой, отношения были сознательными, между ее соблазняющей сексуальной тенью и стремительным энергичным анимусом-любовником, с которым как раз я идентифицировался, существовали бессознательные отношения. Все это сначала продвигалось довольно бессознательно, за исключением иррациональных сексуальных реакций и вины, которые я испытывал. Осознание контрпереноса не только раскрыло отношения тени и ани-муса, но и привело к пониманию сопротивления. Вина, которую я чувствовал из-за своих сексуальных реакций, была вызвана другой идентификацией, на этот раз — с ее отцовским комплексом, который осуждал мои сексуальные реакции, впрочем, и ее реакции тоже. Таким образом, мы оба оказались вовлеченными в этот паттерн, пытаясь подавить свою сексуальность с тем, чтобы умиротворить ее отцовский комплекс, вместо того, чтобы попытаться его осознать и проанализировать.
6. Сексуальная реакция аналитика может быть конкретизацией символических событий. В работе "Трансцендентная функция" Юнг писал, что человек бессознательно пытается внести изменение, соединяя сознание с бессознательным6. В другой работе Юнг отмечал, что отношения с окружающими людьми являются необходимой составляющей трансформации, поскольку бессознательное нуждается в объекте, на который проецируется его содержимое7. Аналитические отношения выступают в качестве проводника трансцендентной функции, когда содержание бессознательного проецируется на аналитика, понимается в переживании и возвращается пациенту в подходящей для интеграции форме.
Юнг тоже видел, что стремление к целостности имеет эротический аспект8. Символ единения, скрытый в обеих архетипических потребностях в союзе (coniunctio) сознания и бессознательного, вместе с отношениями переноса-контрпереноса, может переживаться конкретно, через возбужденную сексуальность аналитика и пациента, что говорит о наличии реального переживания, сопутствующего символическому. Это значит, что вне зависимости от того, когда у пациента происходит интеграция этого бессознательного аспекта, разделенного между аналитиком и пациентом в отношениях переноса-контрпереноса, она все равно обладает эротическим потенциалом. Вследствие недостаточного понимания происходящего или собственного невроза аналитик может неверно интерпретировать символическое выражение потребности пациента в индивидуации и ощущать внутреннее давление к отреагированию эротического аспекта конъюнкции9. Там, где давление не встречает сопротивления, будет серьезной ошибкой рационализировать отреагиро-вание как религиозную необходимость, выраженную как веление Самости или как следование пациента по пути индивидуации.
И позитивный, и негативный контрперенос дают ценную информацию о бессознательных конфликтах анализируемого. Может ли наличие контрпереноса указывать на здоровое или пагубное для человека развитие, и, в особенности, может ли аналитик извлечь смысл из своих внутренних реакций, которые затем можно использовать в терапевтических целях, зависит от клинических обстоятельств. Какие-то определенные выводы аналитик может извлечь из реакции агрессивного контрпереноса. Давайте их перечислим.
1. Гнев аналитика может указывать на то, что пациент боится близости и любви.
Теплые чувства аналитика могут вести к развитию позитивного рабочего альянса, который открывает пациенту путь к более глубокому исследованию себя и открытию патологического бессознательного содержания, которого он до сих пор избегал. Кроме того, пациент может бояться любовных чувств из-за сопутствующего сексуального возбуждения. Эротический компонент позитивного переноса вызывает особенные трудности, когда аналитик и анализируемый одного пола. В таких обстоятельствах пациент гасит любые нежные чувства к аналитику из боязни гомосексуальности.
Пациенты, боясь любви, стараются найти способ, позволяющий им поддерживать свои агрессивные чувства, которые служат им защитой. Они часто прибегают к попыткам манипуляции аналитиком, провоцируя его на негативные реакции или на иное неприемлемое в анализе поведение, чтобы получить возможность найти реальные причины для недоверия. Например, пациент может пробовать заставить аналитика выйти за рамки анализа, сообщить о себе информацию или разозлиться.
В таких случаях агрессия аналитика по отношению к пациенту может иметь два источника. С одной стороны, аналитик может интроецировать защитную агрессию пациента и чувствовать раздражение на пациента или прилив к нему нежности. Самоанализ часто помогает обнаружить теплые чувства аналитика, и тогда он признает гнев посторонним и принадлежащим пациенту. Сопоставление гнева и теплых чувств аналитика дает ему путеводную нить к защитному процессу пациента.
Перед тем как уехать в отпуск, я испытывал к пациенту раздражение. Размышляя над своими чувствами, я осознал, что, хотя уезжаю от пациента с огромным удовольствием, в то же время мне нравилось с ним работать, я действительно по нему скучал, пока был в отъезде, и был бы рад снова его увидеть по возвращении. На следующей сессии он рассказал сон, в котором восстанавливал отношения со своей бывшей подругой. Его ассоциации к сновидению были связаны с фильмом, в котором разведенная пара снова вступала в брак, а также с абортом, сделанным его матерью в раннем браке. В своей ответной интерпретации я указал пациенту на существующую в нем надежду воссоединиться со мной, как он это сделал во сне со своей старой подругой, и на его страх, что я, подобно его маме, его покину (сделаю аборт). Выражение гнева на прошлой сессии было защитой от пугающей его любви и возможности быть покинутым. Мои негативные чувства были интроекцией его оборонительной враждебности.
С другой стороны, потребность пациента в оправдании защитного гнева может вызвать у него поведение, провоцирующее аналитика.
Один мой стажер пришел на супервидение в совершенном отчаянии и описал следующую ситуацию: его давний пациент сказал, что он никогда и ни с. кем не ощущал такой близости. Аналитик был очень доволен, поскольку приложил немало усилий для достижения хороших взаимоотношений. В конце сессии пациент его проинформировал, что сокращает свои посещения с. двух до одного раза в неделю. Когда врач спросил о причине такой резкой перемены, пациент ответил, что она связана с их соглашением об оплате пропущенных сессий. Пациент планировал в следующем месяце две командировки и не хотел платить за сессии, которые он пропустит. Он собирался сократить количество встреч до одной в неделю, а в следующем месяце вернуться к привычному расписанию — дважды в неделю.
Эта новость шокировала аналитика, особенно принимая во внимание огромные усилия, которые он уже затратил на улучшение состояния пациента и достижение близости. Он, что называется, вышел из себя и назвал пациента психопатом. В ответ пациент заявил, что аналитика интересуют только деньги, и он не хочет работать с тем, кто входит в такой раж. На следующей неделе он оставил на автоответчике сообщение, что вообще прекращает анализ.
2. Гнев аналитика может указывать на гневные чувства пациента, которые тот либо сознательно не признает, либо боится их выразить прямо.
Одна из характерных черт невроза — это снижение способности к переживанию амбивалентных чувств вследствие внутреннего конфликта; одна часть остается бессознательной и не смягчает другую. Тогда в результате нарушения компенсации развивается экстремистская и далекая от реальности установка. В таких случаях цель аналитика состоит в том, чтобы раскрыть пациенту бессознательную установку, тем самым давая толчок компенсирующему изменению, которое может привести к более реальной перспективе.
Постоянная и слишком позитивная установка по отношению к аналитику зачастую указывает на бессознательную враждебность. Юнг признавал, что в случае неудовлетворительного раппорта между аналитиком и пациентом и бессознательное аналитика, и бессознательное пациента могут компенсироваться при усилении эротического переноса10. Справедливо и обратное утверждение. Если отношения между аналитиком и пациентом слишком хорошие, если в них слишком много позитивных чувств, бессознательное аналитика может отвечать гневом, который становится тем путем, которым достигает сознания непризнаваемый негативный аспект отношений.
Однажды я работал с мужчиной, который всегда приходил вовремя, быстро оплачивал счета, выражал огромную признательность за мою помощь и, вообще, увеличивал во мне уверенность. После своего сна, в котором я чувствовал к этому пациенту злость, я понял, что наши отношения были слишком хорошими. На следующей сессии я нашел способ ему указать, что по чувственному тону отношения были односторонними. Пациент осознал, что делал все хорошо, чтобы достичь моей любви, и его сотрудничество было формой смирения, подчинения, сходной с проявлением податливости, которую он проявлял по отношению к отцу. Его позитивные чувства служили защитой от негативного переноса. После того как этот защитный аспект был проработан, пациент пришел в бешенство не только от такой своей подчиненности, но и от меня — за то, что я ее поощрял, чтобы помочь ему улучшить свое состояние. Теперь он решил быть со мной в плохих отношениях, не принимал никаких моих интерпретаций и ему не становилось лучше.
Часто бывает сложно раскрыть агрессивные чувства пациента не только потому, что тот сопротивляется признать свою ненависть, страх и подозрения, но и потому, что аналитик может — сознательно или бессознательно — вступить в сговор с пациентом, использующим нежные чувства в защитных целях. Это как раз тот случай, когда у пациента возникает гнев не вследствие фантазий переноса, а из действительного восприятия аналитиком его неприемлемого поведения. Пациент может распознать ошибки аналитика, но стесняться о них сказать. Или же осознание пациента может тормозить фактор переноса, но его сны и ассоциации показывают его бессознательное знание ошибки или какой-то слабости аналитика.
Один мой коллега проводил политику взимания платы с анализируемых за пропущенные сессии. Новый пациент, с которым он заключил соответствующее соглашение, уезжал в командировку, и из-за страха перед развитием негативного переноса, проявившегося в контрпереносе, аналитик обещал возместить две оплаченные сессии, которые пропустит пациент. После его возвращения аналитик провел одну сессию, а потом, в силу каких-то причин, у него не хватило времени на вторую. Пациент никогда об этом не вспоминал, и у них продолжались отношения, казавшиеся хорошим раппортом. Однако аналитик заметил постоянную пустоту и поверхностность ассоциаций пациента и отсутствие существенного прогресса в их работе. Фрустрация аналитика и его досада заставили меня предположить, что, испытывая гнев, он переоценил сны и ассоциации пациента. Я отметил, что в процессе их работы многие ссылки пациента на значимых в его жизни персонажей были ненадежны, неискренни и небрежны. Я предположил, что пациент сместил свои враждебные чувства на внешние образы, и они вместе с аналитиком как бы сговорились на них злиться, вместо того, чтобы осознавать гнев пациента по отношению к аналитику.
В таком случае аналитик должен быть очень осторожен, чтобы не интерпретировать гнев пациента как смещенный перенос. Скорее, реакции пациента основывались на его объективном наблюдении, что аналитик оказался ненадежным. То, что можно было интерпретировать в качестве фантазии переноса, представляло собой способ, которым пациент старался сдерживать свойственную ему враждебную реакцию. Вместо того, чтобы признать свои чувства и выразить их аналитику, пациент испытывал страх оказаться отвергнутым, который привел его к защитному смещению гнева на других людей. Только после настойчивой интерпретации его отрицательных эмоций и исправления аналитиком своей ошибки, восстановившего пропущенную сессию, в анализе стал наблюдаться прогресс.
3. Гнев аналитика может оказаться выражением его собственного острого и хронического невротического контрпереноса.
Неосознанная вина за свой гнев может вызвать у аналитика сопротивление к тому, чтобы его признать. Такие чувства часто можно определить по их производным, косвенным признакам, которые находят свое выражение в позитивном контрпереносе. Окончание сессии раньше или ее начало позже положенного времени, желание аналитика, чтобы пациент пропустил сессию, задержка отправления счета, быстрый взгляд на часы, зевота или применение конфронтации в качестве основной техники интерпретации — все это может указывать на подавленный гнев. Подчиненное, мазохистское поведение аналитика часто свидетельствует о глубоко спрятанном страхе перед собственной враждебностью. Точно так же, тревожные реакции часто являются производными от спроецированной враждебности.
Как-то во время супервизорской сессии одна женщина-аналитик, рассказывая свой случай, сыпала тонкими враждебными комментариями и при этом отказывалась признать их значение, когда к ним пытались привлечь ее внимание. Когда она под видом "хохмы" рассказала о попытках пациента выучить китайский язык, уверяя, что он это делал из желания открыть китайскую прачечную, — я предположил, что ее комментарии указывали на существование гнева по отношению к пациенту. Она с этим предположением не согласилась и продолжала "хохмить", говоря, что в действительности она имела в виду, что пациент планировал открыть китайский ресторанчик.
В процессе личного анализа постепенно открылось, что она переживала изучение пациентом китайского языка как приступ собственного нарциссизма. Она была особенно уязвима к ощущению неадекватности, от которого она защищалась, устанавливая контроль. Наблюдая улучшение пациента, она чувствовала свою компетентность. Так как пациент считал китайский язык самым трудным, а китайцы — превосходят всех остальных, аналитик стала рассматривать изучение китайского как регрессивный акт защитного превосходства. Она злилась на пациента, если ему становилось хуже, в особенности, после предшествовавшего улучшения, которое давало ей ощущение успеха. Теперь она чувствовала некоторое унижение, беспомощность, ответственность и обвиняла пациента, стремясь сохранить чувство собственного достоинства.
4. Гнев аналитика может возникать вследствие инт-роекции разных структур личности пациента.
Вследствие бессознательной связи, существующей между аналитиком и пациентом, аналитик может переживать у себя внутри внутренние конфликты пациента.
Аналитик может ощущать в себе желание вести себя по отношению к пациенту как значимый для него персонаж из его прошлого. Например, пациент может проецировать на аналитика давлеющего над ним отца, и тогда в ответной реакции пациента будут проявляться страх, подчинение или бунт. В поведении людей, проецирующих эдипова отца, часто проявляется фрустрация или стремление к конкуренции. Если аналитик идентифицируется с проецированным эдиповым отцом, он может делать попытки взять власть в свои руки и оказывать на пациента давление через свои интерпретации.
И наоборот, аналитик может чувствовать, что пациент относится к нему так, как к пациенту относились в прошлом, в особенности, если до того пациент идентифицировался со значимым другим. В этом случае установки, чувства и ценности, связанные с детским эго пациента, переносятся на аналитика. Например, пациент может испытывать желание выразить свой гнев или пренебрежение, которое, в соответствии с его восприятием, проявил к нему аналитик. При переносе карающих родителей желание эго выразить гнев может быть вытеснено от страха и спроецировано на аналитика. А потом пациент может идентифицироваться с. ценностями наказывающих родителей и нападать на аналитика, защищаясь своей враждебностью.
5. Гнев аналитика может быть предвестником будущего развития пациента.
Гнев пациента часто является предварительной реакцией на необходимое отделение и возрастающую уверенность в себе. Гнев аналитика может это отражать. Например, зависимый пациент, сновидения которого указывают на бессознательный бунт против матери, начал сессию со следующего монолога:
"Я думаю закончить анализ в августе. Я много из него вынес, но прошло уже пять лет, и в какой-то момент я должен прекратить его сам. Я знаю, вы скажете, что это сопротивление, но это не так... Мне как-то позвонила мама и спросила насчет летнего домика, который я покупаю. Она до сих пор пытается меня контролировать, хотя сейчас я уже взрослый мужчина. Мне следовало ей сказать, чтобы она занималась своими делами. В последние выходные мы поругались с женой, потому что хотели смотреть разные фильмы. Я чувствую себя так, будто нашел другую женщину и сейчас у меня с ней роман... Я смотрел телешоу, в котором женщина, которая раньше подчинялась всю свою жизнь, наконец, добилась независимости и оставила своего мужа. Сейчас она вольна жить собственной жизнью. Но в действительности он вовсе не пытался ее подавлять и позволил бы ей что-то изменить, если бы она осталась".
Такой монолог позволил мне осознать, что необъяснимый гнев, который я испытывал к этому человеку, был связан с агрессивной силой, готовой проявиться у него внутри. Это помогло мне приготовиться к выражению в переносе его самоутверждения через такие конфликты, как угроза расставания и отказ от всех моих интервенций, и помогло по-прежнему видеть перспективу, и тогда его агрессия была агрессией роста и служила процессу индивидуации.