3 ПСИХИЧЕСКАЯ ЭНЕРГИЯ

Никогда не будет лишним напомнить, что тот раздел психоаналитических знаний о
функционировании психики, который Фрейд позже назвал «метапсихологией», был получен благодаря применению трех различных методов концептуального изучения: структурного или топографического, динамического и «экономического». Ни одно психическое явление невозможно удовлетворительно понять, не обработав этими тремя методами данные наблюдений и интроспекции. Всякий, кто полагает, будто в структурном плане психика — это аппарат или инструмент, обязан допустить или по крайней мере предположить, что существует психическая энергия, которая приводит этот аппарат в движение. А едва он сделает такое допущение, перед ним встает необходимость описать механизмы, посредством которых эта энергия распространяется по различным системам, из которых состоит психический аппарат. Этот вывод накладывает на любого, кто берется формулировать концепцию психической энергии, определенные условия. Дело в том, что, хотя осторожность и принцип «экономии мышления» «бритва Оккама» требуют, чтобы понятие психической энергии описывалось в самых общих выражениях, это описание в то же время должно быть достаточно подробным, чтобы объяснять различия в функционировании психики.
Постулировать, как некоторые психологи, существование до сотни первичных инстинктов, — значит сводить психодинамику к салонной игре; в равной мере бессмысленно отказываться проводить какие-либо различия между первичными инстинктами. Даже термины, используемые для обозначения психической энергии, должны соответствовать этому условию. Можно описывать психическую энергию как elan vital *(жизненный порыв. — франц). или Божий дух, можно также прибегнуть к бесстрастному символу и говорить о некоей ?-энергии, однако полезность принятого термина будет в конце концов зависеть от того света, который он проливает как на соматические, так и на психические функции человека.
Едва ли сопоставление или противопоставление концепций психической энергии, используемых Фрейдом и Юнгом, окажется полезным, если не иметь в виду историческое развитие каждой из этих концепций. Зачастую фрейдистские теории порицают за то, что они были разработаны на основе изучения психических аномалий. Однако если оглянуться на историю психоанализа, станет ясно: без совершенного Фрейдом открытия бессознательного конфликта — конфликта достаточно ожесточенного, чтобы порождать психические заболевания, — динамическая психология оказалось бы мертворожденной наукой или во всяком случае не продвинулась бы дальше стадии описаний, выполнявшихся, например, Мак-Дугалом. На основе анализа бессознательного конфликта, являющегося причиной психоневрозов, Фрейд совершил открытие, заключающееся в том, что сексуальные влечения не появляются, как считалось ранее, в период полового созревания. Их наличие можно обнаружить уже в младенческом возрасте, когда они заключают в себе ряд примитивных сексуальных компонентов, связанных с различными «эрогенными» зонами тела, например, оральной, анальной, кожной и (инфантильно) генитальной. Эти инстинктивные компоненты поначалу не упорядочены, и лишь впоследствии устанавливается примат генитальных импульсов. Согласно данным наблюдений, эти детские компоненты сексуальности могут сочетаться с агрессивными и деструктивными импульсами, которые являются источником различных форм садизма; они называются в зависимости от сексуального компонента, с которым связаны — например, оральный и анальный садизм. Выражаясь более популярным языком, Фрейд открыл, что в младенчестве и раннем детстве происходит стремительное развитие половых влечений. Они черпают энергию из разбросанных по всему телу источников и, если не считать те их компоненты, которые может удовлетворить тело самого ребенка, направлены на родителей или их важнейших заместителей. Стоит влечениям-компонентам перейти под начало генитальных зон ребенка, целью детской сексуальности становится достижение генитального удовлетворения, чьим объектом являются родители. Это характерно для эдиповской фазы развития, которая достигает своего пика между третьим и пятым годами жизни. Степень сознательного выражения этих кровосмесительных импульсов в мыслях, словах или действиях зависит отчасти от того, насколько родители стремятся подавить ранние сексуальные устремления ребенка, а отчасти от внутренних ограничений. Внутренние препятствия выражению половых влечений появляются, во-первых, вследствие бессознательного страха повреждения половых органов (наказания), и во-вторых, вследствие чувства вины, из-за ревности, зависти и ненависти, которые с неизбежностью сопровождают примитивные сексуальные устремления и следуют за их крушением.
Однако несмотря на открытие детского садизма и сексуального соперничества, направляющего этот садизм на родительские объекты, которые ребенок в то же время любит, на данном этапе исследований важность агрессивных влечений еще открыто не признавалась. Основой конфликта считалась противоположность целей половых влечений и целей неполовых (эго)-влечений, в том числе и в особенности импульсов самосохранения. Отчасти по этой причине внимание психоаналитиков было сосредоточено главным образом на формах сексуальной энергии, которые Фрейд обозначил термином либидо. Более тщательные исследования вскоре заставили расширить значение этого термина. Как оказалось, не только невозможно провести четкие различия между либидо, направленным на сексуальные объекты и либидо, которое может быть удовлетворено самостоятельно (автоэротические импульсы), но стало ясно, что в самом эго заложено изрядное количество либидо, которое не направляется на внешние объекты. В дальнейшем в это понятие нарциссического или эго-либидо было также включено либидо, окружающее органы тела как таковые, которое было названо органическим или телесным либидо. На этой стадии наступило временное затишье.
Отправной точкой следующего этапа развития фрейдовских теорий влечений было изучение эго-расстройств, наличествующих при различных формах душевных болезней. Такие проявления, как бред величия, и ранее указывали на то, что в регрессивном эго-расстройстве нарциссическое или эго-либидо играет жизненно важную роль; эти опухоли эго возникают из-за отвлечения либидо от внешних объектов, которое дает толчок патологическому увеличению нарциссического либидо. Ставший чрезмерным заряд либидо внутри эго возбуждает чувство собственного величия, которое может достигать степени бреда. Этот вывод был впоследствии подтвержден исследованиями травматических неврозов войны. Поверхностный наблюдатель может счесть военные неврозы следствием угрозы существованию индивидуума, имеющей место в условиях боя, однако при более тщательном анализе обнаруживается, что эти расстройства объясняются двумя специфическими факторами — во-первых, расстройством нарциссического либидо, вызванным военными травмами и, во-вторых, неспособностью индивидуума вынести мобилизацию агрессивных влечений, неразрывно связанную с военными условиями. Убедительные свидетельства о том, что нарушение распределения агрессивной энергии и нарциссического либидо явлется решающим фактором при возникновениях эго-расстройств, были получены и из другого источника. Проведенное Фрейдом исследование меланхолии, которая в основе своей является тяжелым заболеванием бессознательного, убедительно доказало: когда связанные с либидо отношения с предметным миром существенным образом расстроены, и когда имеет место отток либидо от предметов внешнего мира, происходит не только патологическое разрастание нарциссического либидо, но и высвобождение огромных количеств агрессивной энергии, справиться с которой психика не в состоянии. В нормальных условиях агрессивные импульсы, высвобождаемые таким образом, обращаются на самого себя и в большинстве своем канализируются в критическую деятельность бессознательной совести, хотя их агрессивность сдерживается наличием здорового нарциссизма. Болезненный нарциссизм меланхолика неспособен обеспечить такую защиту, в результате чего происходит снижение жизненно важной психической деятельности, степень которого может быть различной: от апатии до той стадии расстройства нарциссизма, когда направленная внутрь агрессия торжествует победу в акте самоубийства.
Углубление представления о психическом конфликте благодаря включению в него идеи баланса энергий либидо и агрессии, вынудило Фрейда пересмотреть свои прежние формулировки, касающиеся психодинамики, и он без колебаний взялся за выполнение этой задачи. Концепция специфических эго-инстинктов была отвергнута, а функции эго как «психического регулятора» расширены. Инстинкт самосохранения стал считаться представителем группы жизненных инстинктов, различающихся только степенью лабильности. Фундаментальная психологическая антитеза теперь фиксировалась не как антитеза между либидо и эго-инстинктами, а как противопоставление всех форм энергии либидо (эротических влечений — в том смысле, в котором слово «эрос» употребляется в «Пире» Платона) и влечений агрессии или разрушения. Чтобы придать своей теории большую стройность, Фрейд постулировал наличие влечения к смерти, наиболее очевидное проявление которого — агрессия, направленная либо против предметного мира, либо против эго.* (Неприятие сформулированной Фрейдом теории влечения к смерти возникло в немалой степени из-за неправильного понимания того смысла, в котором он использует термин «смерть». Логика динамической концепции влечений привела Фрейда к необходимости считать это влечение врожденным стремлением вернуться к предшествовавшему состоянию: таким образом, влечение к смерти — это присущее одушевленной материи стремление вернуться в неодушевленное состояние, а не, как зачастую считается, непосредственное желание индивидуума (эго) умереть. Даже если бы концепция инстинкта смерти была отвергнута, интуитивная антитеза агрессии и любви сохранила бы под собой твердую почву клинических наблюдений). Это дуалистическое понимание первичных инстинктивных сил было изначально заложено в концепции конфликта. Окончательно уточненные формулировки Фрейда лишь показывали, что с самого начала эго является полем битвы, на котором разыгрываются конфликты примитивных влечений.** (Именно исследуя меланхолию, Фрейд сумел установить структурные аспекты бессознательного конфликта. Поскольку возбуждения, причиной которых является необузданное влечение, угрожают эго, оно постепенно создает особый эго-институт, чья функция — распознавать возрастание силы действия примитивных влечений и включать соответствующие механизмы эго-защиты. Это суперэго — бессознательная совесть, которая создается благодаря воздействию контролирующих и тормозящих действий родителей. Оно представляет собой, по существу, родительский институт внутри самой психики). Исследуя эту фундаментальную проблему, Фрейд всегда руководствовался психофизиологическими принципами, а также нуждами медицины. Он не только расширил понятие либидо, но со всей обстоятельностью описал различные видоизменения, которые оно претерпевает в ходе индивидуального развития. Сопоставляя результаты этих исследований с рядом сделанных им в то же время открытий, касавшихся механизма агрессии, Фрейд сумел вывести формулы конфликта, отражающие различные стадии психического развития и относящиеся а различным разновидностям душевных заболеваний. Одновременно он решил задачу классификации влечений: само собой разумеется, первичными можно считать лишь те влечения, чья фрустрация способна привести к расстройству нормального функционирования психики.
Теперь обратимся к Юнгу. Совершенно невозможно понять (и, по нашему мнению, сочинения Юнга вряд ли внесут ясность в этот вопрос), почему, вольно или невольно связав себя поначалу с фрейдовской дуалистической теорией конфликта влечений, Юнг затем с такой поспешностью ринулся в объятия монистической теории психической энергии. Сам Юнг дает этому клиническое, а значит — в потенции научное объяснение. Хотя он и готов согласиться, что фрейдовское либидо играет некоторую роль в развитии неврозов у взрослых, он пришел к заключению, что фрейдовская теория либидо не объясняет регрессии эго и бредовых идей при dementia praecox (шизофрении). Здесь сам собой напрашивается вывод, что Юнгу так и не удалось понять фрейдовской теории либидо и что, осознанно или непреднамеренно, но он продолжал считать либидо энергией взрослых сексуальных инстинктов. Только сделав такое предположение, мы можем объяснить, почему Юнг не хочет видеть фактов, говорящих о существовании детской сексуальности и проходит мимо концепции нарциссического либидо. Не требуется длительных размышлений, чтобы понять: конфликт, заложенный в dementia praecox, требует не сужения, а скорее расширения фрейдовской теории либидо. Чем глубже расстройство, тем острее конфликт и тем примитивнее участвующие в нем энергии (влечения). Как ясно показывают самопроизвольные ремиссии, случающиеся даже при глубоких душевных расстройствах, порок восприятия действительности, из-за которого возникают галлюцинации и бред, обусловлен не серьезным дефектом аппарата мышления, но, во-первых, оттоком энергии либидо (этот термин здесь используется в том значении, которое ему дал Фрейд) от взаимоотношений с предметами внешнего мира, во-вторых — серьезным расстройством функций психики, причиной которого является «затопление» аппарата психики не находящим выхода либидо, и в-третьих — слабыми и неско-ординированными усилиями этого поврежденного аппарата вновь установить контакт с предметным миром (реальностью). Если бы и имелись какие-то основания сомневаться в этих тезисах, все сомнения исчезли бы после изучения постепенного расширения «интересов», наблюдаемого у младенцев на ранних этапах развития их психики. В тот период, когда реальные потребности в значительной степени удовлетворяются внешними объектами (родителями), а мыслительные процессы имеют самый зачаточный характер, можно видеть невооруженным глазом, что интерес младенца к собственному телу; к существованию объектов инстинктов и к различным неодушевленным предметам стимулируется благодаря проявлению функции либидо (во фрейдовском значении этого термина). Самый простой пример — перенос интереса к материнской груди на сосание пальца, а затем на разнообразнейшие предметы-заменители типа «пустышки». Тем не менее мы должны считать сформулированную Юнгом монистическую теорию психической энергии его окончательным вердиктом по этому вопросу, и нам остается определить, каковы основные черты этой теории.
Читая публикации Юнга, появившиеся в тот период, когда он только что отошел от фрейдизма, иногда бывает трудно с уверенностью понять, изменил Юнг свои взгляды или нет. Несмотря на категорические утверждения о монистической природе психической энергии, он продолжает говорить о либидо так, будто оно ведет себя так же, как либидо, обрисованное Фрейдом. Только более поздние сочинения Юнга безоговорочно свидетельствуют, что он считает либидо не более чем синонимом психической энергии. Юнг настаивает, впрочем, что либидо — это не психическая сила, а скорее, интенсивность психического процесса, или точнее — психологическая ценность психического процесса, причем под «ценностью» подразумевается не приписываемая моральная, эстетическая или интеллектуальная значимость, а определяющая сила психического процесса, выражающаяся в его результатах. Все психические явления, заявляет Юнг, являются проявлениями энергии — энергии жизненного процесса; следовательно, законы, управляющие либидо, суть законы жизненной энергии, а либидо — количественная формула явлений жизни. Это динамический и творческий элемент, который изливается вовне и внутрь — то есть, на внешние предметы и на самого себя, а в конечном счете на коллективное бессознательное. Либидо может расщепляться и преобразовываться; его можно отделить от предметов и удалить от них; его потоку можно преградить путь; оно может отступать или быть укрощено; его можно запасать и канализо-вать; это то, что ранее психологи называли «волей» или «склонностью»; это вожделение; это желание; это страсть; это интерес; это любовь; это радость жизни; оно включает в себя все виды человеческой деятельности; оно — фундамент и регулятор существования психики; оно — движущая сила нашей души; оно космично.
Насколько можно судить по столь разнообразным определениям, отношения между либидо и влечением у Юнга обрисованы довольно туманно. Прежде всего Юнг, несмотря на использование энергичных терминов вроде «преградить путь» и тому подобных, явно не склонен описывать энергию либидо как психическую силу, более того — он утверждает, что либидо не имеет ничего общего с вопросом о существовании специфической психической силы; а кроме того, он следует обыкновению других дескриптивных психологов считать инстинкт (влечение) импульсом к некоей деятельности, инициированной внешними или внутренними стимулами, которые запускают физиологические и психические механизмы. Юнг особо подчеркивает, что он исключает из сферы инстинкта «волю» — суждение, которое вынуждает его сделать обобщение: любая психическая деятельность, не находящаяся под контролем сознания, инстинктивна. И вот тут-то у нас и начинаются трудности. Поскольку, как считает Юнг, все психические процессы представляют собой энергию (подразумевается — кинетическую), и поскольку психическая энергия есть либидо, то следовательно, инстинктивные реакции должны быть по своей природе связаны с либидо. Например, говоря об «односторонности» варвара, Юнг видит ее причину в его бессознательном либидо и делает предположение, что варвар страдает от «недоразвитости» своих инстинктов (влечений). С другой стороны, как утверждает Юнг, либидо представляет собой «волю», а если, как он указывает, «воля» не инстинктивна, то и либидо не может быть инстинктивным. В другом месте, однако, Юнг утверждает, что либидо имеет «дихотомическую природу», а именно, — ему присущи черты как инстинктивных (в значении биологических влечений), так и духовных процессов. Однако поскольку, если верить Юкгу, духовные процессы имеют психическую основу и поскольку инстинктивные процессы, которые, также согласно утверждениям Юнга, являются проявлениями жизненной энергии, а значит — связаны с либидо, порождают как психические, так и соматические процессы, а также поскольку вся психическая деятельность, неподконтрольная сознанию, инстинктивна, мы должны заключить, что либидо, чья природа также инстинктивна, тем не менее по природе своей не связано с инстинктами (влечениями); а это абсурдно. В противном случае мы должны предположить, что между инстинктивными и неинстинктивными процессами (например, между инстинктивным либидо и духовным либидо) не существует никакой разницы — мнение, которое Юнг особо отвергает; или, с другой стороны, либидо ab initio совмещает в себе два совершенно различных вида энергии, а в этом случае монистическая теория психической энергии несостоятельна.
Обратившись за дополнительной информацией к данному Юнгом описанию филогенетических злоключений либидо, мы обнаруживаем, что первичным либидо, по всей видимости, было сексуальное либидо. Это подразумевается в следующем высказывании: «В ходе эволюции первичная жизненная сила частично потеряла свою сексуальную природу», а поскольку юн-говское либидо является первичной жизненной силой, «... из которой в процессе дифференциации возникли все инстинкты», то следовательно, сексуальные инстинкты — это немодифицированное первичное либидо, а все остальные инстинкты — это филогенетически сублимированное либидо. Фактически Юнг полагает, что в ходе видового развития человек, переходя от одного занятия к другому, заимствовал и сексуальное либидо и при этом десексуализировал его; хотя если, как предполагает Юнг, все виды человеческой деятельности являются по природе своей проявлениями либидо, то совершенно неясно, почему в какой-то отдаленный период истории у человечества возникла необходимость его десексуализировать, чтобы образовалось асексуальное либидо, которое априори уже должно было существовать. Фрейду было бы чрезвычайно легко постулировать филогенетическую сублимацию сексуального либидо и приписать это изменение каким-нибудь ужасным событиям прошлого, однако, учитывая юнговские постулаты относительно либидо, для Юнга это совершенно недопустимо. С другой стороны, если, как утверждает Юнг, либидо — это движущая сила нашей души, если дух проявляет себя в психических процессах или психические процессы — это и есть дух, а также если духовный процесс — это одно из проявлений либидо и кроме того, если либидо — это первичная сексуальная энергия или десексуализированная психическая энергия, то совершенно непонятно, по какому праву Юнг упрекает Фрейда зато, что своим материалистическим и физиологическим мышлением тот якобы низводит дух до «простого эпифеномена, возникшего благодаря сомнительному процессу сублимации (сексуальной энергии — Э. Г.) Если Юнг считает это каким-то прегрешением, то ему следует винить в нем и себя. Должен заметить: любопытно наблюдать, как Юнг с порога отметает значимость индивидуальной сублимации, происходящей в период младенчества у современного человека, и в то же время ничтоже сумняшеся постулирует аналогичный процесс, имевший место в значительно более крупных масштабах у первобытных людей, однако не считает нужным указать, в какую именно эпоху и по какой именно причине.
Однако об этом умолчим. Пока что следует заметить, что по мнению Юнга, хотя в некую доисторическую эпоху человек десексуализировал и весьма дифференцировал свое либидо, он продолжал изображать свою несексуальную психическую деятельность в образах первичного сексуального либидо. Поэтому форма архетипов, как правило, насыщена сексуальной символикой, хотя она уже и не является носителем сексуального либидо. Впрочем, стоит нам заговорить о природе архетипов — и мы снова погружаемся в полную неразбериху. Если мы согласимся с данными Юнгом структурными определениями архетипов как «органов» предсозиательной психики, или как идей и психических форм, первоначально не имеющих конкретного содержания, но наполняющихся им по мере накопления личного жизненного опыта, или как первообразов, и если мы постараемся не заметить многочисленных противоречий между этими определениями и высказанным Юнгом в другом месте взглядом, согласно которому архетип — это всего лишь мыслительная или реактивная предрасположенность, мы могли бы предположить, что архетипы активируются либидо, пусть даже измененным или десексуализированным. Однако же нет: архетипы, заявляет Юнг, сами по себе являются жизненными силами, защитными и исцеляющими, которые, однако, если их игнорировать или повредить (sic!), могут вызвать неврозы и психические заболевания. А поскольку, как он указывает в одном месте, архетипические идеи могут зарождаться даже самопроизвольно, то, казалось бы, партеногенетическая энергия архетипов должна быть неиссякаемой. Но опять-таки нет: наследуемая архетипическая энергия — это часть замкнутой энергетической системы, почти безо всяких усилий охватывающей сознание и Коллективное Бессознательное. «Никакая психическая величина» (т. е., никакая побудительная психическая энергия — Э. Г.) не может исчезнуть без того, чтобы ее не заменила эквивалентная величина», — заявляет Юнг. Здесь мы подходим к одному из характерных поворотов его «врастающей в саму себя» теории. «Идея энергии и ее сохранения должна быть одним из первообразов, который всегда дремал (sic!) в коллективном бессознательном». Или, выражаясь словами Якоби, «физический закон сохранения энергии и платоновская идея души как того, что движет само себя архетипически тесно связаны». Таким образом, мы приходим к самопротиворечивому заключению, согласно которому психическая энергия — это не только синоним психических процессов, но и некий «регулятор» всех психических функций и взаимоотношений (т. е. процессов), как сознательных, так и бессознательных.
Хотя строить догадки о мотивах, которые заставили Юнга упорно придерживаться монистической теории психической энергии, было бы чересчур самонадеянно, едва ли возможно удержаться от того, чтобы указать одну из причин той путаницы, в которую он ввергает свои идеи. Речь идет о сознательном отказе использовать метапсихологические критерии. Несомненно, переняв ряд методов концептуального подхода, Юнг молчаливо признает, что описать психологические явления при помощи одних только аналогий невозможно. Взявшись за такое безнадежное дело, Юнг обнаруживает свою истинную природу классического психолога, то есть психолога-наблюдателя, который способен мыслить лишь категориями сознания и для которого анализ — не более чем форма описания. В результате получается полный сумбур, распутать который под силу только опытному метафизику. Перепутав структуру с динамикой, а динамику с функцией и одновременно соблазнившись прелестями поверхностных обобщений, словесных хитросплетений и квазинаучной манеры выражаться, щедро пересыпанной архаизмами, Юнг разработал скользящую шкалу «значений», для которой точность — дело второстепенное. По всей видимости, он не может или не хочет проводить различие между понятием энергии, источниками энергии, проявлениями энергии и средствами, которыми энергия может регулироваться. Термины, которые в устах Фрейда обрели определенное значение, так препарируются Юнгом, что психология становится такой же одномерной, как в дофрейдовские времена. Совершив этот безусловно отнюдь не похвальный подвиг, Юнг, следуя технике компенсации, предлагает читателю сложную систему абстракций, потерявших какую-либо опору в реальности. Юнговская концепция психической энергии включает в себя все, что угодно, однако не объясняет ничего; или во всяком случае ничего такого, чего не мог бы нам объяснить, не вставая со своего кресла, любой метафизик.
Если бы по этому вопросу имелись какие-либо сомнения, их легко развеять, обратившись к эмпирическим критериям. Какова, можем мы спросить, основная цель этой теории; что она дает для клинической практики; и какую цену должны мы заплатить за то, что согласимся с нею? Следует принять именно клинические критерии, так как, если мы будем решать этот вопрос на основе вкусовых пристрастий, то обнаружим, что понятия «выгоды» и «потери» очень сильно зависят от эмоциональных предубеждений того или иного индивидуума. Легко можно предположить, что те, кому хотелось бы иметь четко сформулированную психофизиологическую теорию, отдадут предпочтение Фрейду, а те, кому нравится психология в виде подслащенных пилюль, безоговорочно примут сторону Юнга, так как аристократическая возвышенность его мышления безупречна.
По нашему мнению, основная идея юнговских теорий, в особенности его теории психической энергии, совершенно очевидна. Как и у Великого Герцога Йоркского, который повел свое войско сначала на холм, а потом обратно, развитие юнговских теорий с момента его ухода из стана фрейдистов представляет собой Великое Отступление к Психологии Сознательною. При ближайшем рассмотрении оказывается, что его подслащенные психофизиологические пилюли состоят из одного сплошного сахара. Разве можно было ожидать иного результата? Чтобы восстановить превосходство психологии сознания, необходимо постулировать наличие врожденных инстинктов, энергий или чего угодно, лишь бы око не подвергалось глубоким и радикальным изменениям в ходе развития личности, а если вы, паче чаяния, обнаружите факты, неопровержимо свидетельствующие о серьезной дифференциации инстинктов, приписывайте их филогенетическим влияниям. Если вы обнаружите признаки конфликта внутри психики, вам придется предположить, что этот конфликт обусловлен столкновением филогенетически детерминированных и чисто внешних сил. Именно так и поступает Юнг. Его монистический «elan vital» болтается взад и вперед между архетипами и деятельностью сознания. Само собой разумеется, время от времени Юнг приписывает ему катастрофическую, почти демоническую мощь; однако чаще всего он ведет себя на удивление кротко и наибольшее, на что он способен — это вызвать незначительные трудности характера, которые не шокируют даже в провинциальной гостиной. Практически юнговское бессознательное либидо мало чем отличается от «чувств», которыми издавна оперируют при исследовании эмоциональной сферы классические психологи.
Однако, чтобы снова вернуть понятие психической энергии в то состояние, в котором она пребывало в дофрейдовские времена, Юнгу было необходимо сначала избавиться от неудобных открытий, сделанных Фрейдом - в особенности от того положения, что сексуальная и агрессивная энергии, которыми наделен младенец, проходят через множество низших стадий развития, прежде чем принять те в значительной степени видоизмененные формы, которые проявляются в частной и общественной жизни цивилизованных взрослых. В системе Юнга вся детская сексуальность оказывается выброшенной за борт. С этой целью Юнг пытается исключить из развития детского либидо его первую и последнюю стадии, намеренно игнорируя все его промежуточные стадии. Фрейдовское оральное либидо он просто отвергает, заявляя, что «питательные фазы» младенчества не включают в себя сексуального компонента — это безапелляционное заключение основано, по всей видимости, на том факте, что при обычном наблюдении они представляются не имеющими сексуальных черт; анальные фазы развития детского либидо и расцвет детского садизма, который их сопровождает, Юнг просто игнорирует; а главную фазу развития психики в детском возрасте — кровосмесительную (эдипову) фазу Юнг пытается сбросить со счетов, причем логика его объяснений заслуживает более подробного рассмотрения.
Прежде всего, хотя Юнг и признает, что ребенок может проявлять нечто вроде циклического аутоэротизма и имеет ряд привычек (например, привычку сосать палец), связанных с явлениями, которые нельзя признать несексуальными, отношения ребенка с предметным миром в раннем возрасте, по его мнению, не следует описывать как сексуальные.* (Характерно, что, хотя Юнг описывает первый из своих Этапов Жизни, т. е. промежуток между рождением и возрастом четырех лет, как досексуальный, он рассматривает проявления полиморфной детской сексуальности, описанные Фрейдом, как «предварительное выражение сексуальной окраски»: «...именно для этой стадии характерны проявления, имеющие такую яркую сексуальную окраску, что их взаимосвязь не подлежит сомнению, хотя это и не сексуальность во взрослом смысле». В то же время Юнг утверждает, что причиной «полиморфизма» является перемещение либидо (юнговского либидо, или elan vital) «от обеспечения питания на новые пути» и т. д. Другими словами, природа «сексуальной окраски» вовсе не сексуальная). Любые навязчивые идеи, которые могут возникнуть в первые годы жизни, суть всего лишь проявление младенческого эгоизма. Юнг считает, что имеется относительно небольшое количество характерных первичных моделей развития психики, и все они развиваются на основе пережитого в раннем детстве. «Поэтому родительский комплекс есть не что иное, как первое столкновение между Действительностью и Конституционной Неспособностью Индивидуума соответствовать ее требованиям». Он обязан быть родительским попросту из-за того, что родители — это первая реальность. Хотя описанный Фрейдом эдипов комплекс универсален, это несексуальное явление, свидетельствующее в первом приближении о желании обладать матерью, присущем в равной мере как мальчикам, так и девочкам. Если же на сцене появляется какой-то эротический элемент, это объясняется стремлением исполнить какую-нибудь архетипическую идею. Эта последняя гипотеза находит более полное выражение в юнговской теории неврозов. Впрочем, Юнгу приходится признать, что неспособность взрослого соответствовать нормальным требованиям, предъявляемым к взрослым, действительно принимает сексуальные формы — инфантильные сексуальные формы. Это считается результатом регрессии, причина которой, возможно, заключается в неспособности достигнуть нормального сексуального статуса в подростковом или взрослом возрасте. По всей видимости, невротическая регрессия активирует и увеличивает определяющую силу некоторых архетипов, однако в то же время возвращает формы, в которых действует сексуальность, в состояние детской регрессии. Эти сексуальные проявления, по-видимому создаются взрослым невротиком как некоторые из симптомов общего инфантильного отказа уйти из семьи и «жить, как подобает в твоем возрасте». Имеющие в действительности место желания совершить инцест имеют, если верить Юнгу, не большее значение, чем предполагаемые желания совершить инцест у первобытных людей; другими словами, они не имеют сексуального значения. Детские фантазии на тему инцеста являются продуктом мифологии, регрессивным проявлением, причина которого в пробуждении архетипов, выражающих необходимость или желание возродиться. «... в особенности солнечный миф, во всей его полноте, доказывает нам, что в основе своей желание инцеста имеет целью не сожительство, а определенную мысль — снова стать ребенком, или вернуться под защиту родителя, или вернуться в свою мать, чтобы родиться снова». «Но здесь, — заявляет Юнг, — вмешивается запрет на инцест», — хотя совершенно непонятно, почему для противодействия такой мелкой сентиментальщине требуется барьер, подкрепленный самыми жестокими карами. Короче говоря, чем бы ни было желание инцеста, в глазах Юнга оно не является желанием инцеста.
Оценивая значение этих высказываний, знаменующих начало бунта Юнга против открытий Фрейда, было бы справедливо вспомнить, в какой тяжелой эмоциональной атмосфере проходили первые дискуссии вокруг теорий фрейдизма. Поскольку факты наличия детской сексуальности могут быть подтверждены и зачастую подтверждаются наблюдениями родителей, несведущих в психологических теориях, вероятно, будет справедливым заметить, что в наше время начинающего психолога, позволившего себе выступить с такими широковещательными возражениями и опровержениями, даже большинство не разделяющих взглядов Фрейда психологов сочло бы дерзким невеждой. Без сомнения, на том этапе Юнг был не в силах осознать скрытый смысл, заключенный в его собственных теориях. Если детская сексуальность (либидо во фрейдовском значении этого слова) отвергается, у нас не остается удовлетворительного объяснения механизма детской агрессивности. Юнг охотно описывает во всех подробностях деструктивные импульсы у взрослых, однако о детском садизме и агрессивности он не сказал ни слова. Остается только предположить, что агрессивность — это лишь одна из форм elan vital, возможно (однако, вовсе не обязательно), реактивная форма. Другими словами: если мы не постулируем, подобно Фрейду, существование агрессивных и деструктивных влечений, мы должны, в соответствии с юнговскими принципами, считать деструктивные явления частью наследственных духовных процессов человека. Вся сложная история психического развития индивидуума, феномен совести — как сознательной, так и бессознательной, словом, весь цивилизацион-ный процесс, через который проходит личность и благодаря вершинам которого стали возможны поразительные достижения человеческой культуры и который в то же время, как это ни печально, не способен предотвратить захлестывающие человека выплески примитивных импульсов или, пытаясь противодействовать им, разрушает личность, — все это сводится к стычке между конституционными факторами и стрессами действительности, в которой наследственное либидо играет нейтральную роль. Это опять-таки слишком дорогая цена за иллюзорные преимущества удобного мировоззрения.* (Недостаток места не позволяет подробно описать другие жертвы, которые придется принести, если юнговские идеи относительно либидо и полное отсутствие у него идей относительно агрессии принимать всерьез. Однако совершенно ясно: если концепцию детской сексуальности отвергнуть, а агрессию свести до уровня филогенетически модифицированной формы первичного либидо, следует также отвергнуть все, что нам ныне известно о природе реактивных аффектов, например, болезненной тревожности, чувстве вины и депрессии. И не только о природе этих примитивных аффектов, но и о той решающей роли, которую они играют в формировании человеческого поведения, как в норме, так и в патологии, короче говоря, об их динамическом значении).
Здесь-то, пожалуй, и настает подходящий момент для того, чтобы дать краткий очерк главной, и, вероятно, единственной претензии Юнга на логическую последовательность в его теориях. Блуждая по страницам его объемистых трудов, роясь в массе непрерывно меняющихся определений в поисках ясной и однозначной формулировки психологических принципов Юнга, начинаешь осознавать: несмотря на туманную и непоследовательную манеру изложения, в его трудах невозможно не заметить двух тенденций — во-первых, пренебрежение к достижениям развития современного человека, граничащее с презрением; и во-вторых, непоколебимую решимость произвести на свет психологическую систем}', которая в каждом своем существенном пункте будет отрицать теории Фрейда. Даже неврозы современного человека Юнг рассматривает с плохо скрытым презрением. Почти сверхчеловеческих усилий ребенка, направленных на то, чтобы достичь компромисс между непреодолимой силой своих примитивных влечений и все возрастающей сложностью действительности, Юнг по-видимому, не замечает. Неврозов и психозов детства, указывающих на временные или окончательные поражения ребенка в этой борьбе, для Юнга не существует. Вместо детских неврозов нам предлагают анализировать «проблемы», возникающие во время «пищевой фазы» жизни, продолжающейся, согласно Юнгу, до четвертого года жизни; впрочем, даже признав с оговорками возможность на этом этапе жизни каких-то конфликтов, в другом месте Юнг заявляет прямо противоположное — что до начала полового созревания у ребенка нет никаких проблем. Таким образом получается, что главная беда ребенка — это просто ребячливость; его комплексы и навязчивые идеи — это в основном результат детских неприятностей. Неудивительно, что будучи столь близоруким, Юнг находит лишь одно объяснение суете и конфликтам человеческой жизни — конституционно детерминированную неспособность взрослого выполнить стоящую перед ним в данный момент жизненную задачу и, в конечном счете, стать личностью.
Учитывая неизменную, хотя и не всегда последовательную антифрейдовскую направленность трудов Юнга, фрейдисту трудно оценивать их, не навлекая на себя самоочевидного обвинения в пристрастности. Однако вряд ли можно считать совпадением то, что Юнг, приравняв фрейдовское бессознательное к системе, которая на самом деле соответствует главным образом поверхностным областям фрейдовского предсознания и утвердив на его месте свое коллективное бессознательное, возникающее отнюдь не из индивидуального развития, в дальнейшем постулирует наличие некой энергии, Есе изменения которой должны были произойти на ранних стадиях развития расы и действию которой приписываются любые виды человеческой деятельности, несмотря на фундаментальные различия между ними. Хотя претензии к терминологии могут показаться мелкими придирками, то, что Юнг решил приспособить для своих целей термины, которые благодаря Фрейду уже имеют четко определенное значение, немаловажно. Легко понять, что у массового читателя, который не знаком с историей этих терминов и, вполне возможно, путает фрейдовское либидо с подростковой чувственностью, может создаться впечатление, что Юнг, взяв у Фрейда все ценное, добавил его концепциям некое новое, духовное значение.
К этому источнику огорчительных недоразумений мы в дальнейшем еще будем вынуждены вернуться, говоря об использовании Юнгом терминов, применяемых Фрейдом для обозначения различных механизмов психики бессознательного. В данный момент важнее указать на фундаментальную путаницу в мыслях, с помощью которой Юнг тщится обосновать свое нарочитое пренебрежение ранними факторами развития. В общем и целом, когда Юнгу приходится иметь дело с открытиями Фрейда, он их либо игнорирует, либо выдвигает альтернативные гипотезы, которые не поддаются проверке путем непосредственного наблюдения в клинических условиях или эксперимента, однако как можно дальше отстоят от первоначально предложенных Фрейдом объяснений. Фундаментальные изменения, которые Фрейд связывал с индивидуальным развитием, перенесены на расовый уровень; психическая энергия также ведет свое происхождение с расового уровня; индивидуум не в силах сколько-нибудь серьезно ее изменить; а в случае, если изменения все же имеют место, наиболее важные начинаются в сознательных пластах психики. Порой кажется, что Юнг был просто загипнотизирован понятием филогенеза и впал в вульгарное заблуждение, решив, что между филогенезом и онтогенезом существует некое фундаментальное различие.
Разумеется, он пытается защитить себя, раскинув пошире свою «конституционную» сеть и подразумевая под расовыми факторами, которые формируют архетипы Коллективного Бессознательного, не только жизненный опыт доисторического и первобытного человека, но и унаследованный опыт, простирающийся от биологической деятельности одноклеточных организмов и до идеологий, господствовавших в постреформационном обществе. «Нам достаточно вернуться назад всего на несколько столетий, — заявляет он, — чтобы достигнуть сознательного уровня, который является аналогом содержанию нашего (коллективного — Э. Г.) бессознательного». Впрочем, этим аргументом Юнг не только не защищает себя, но просто выбивает у собственных психологических концепций почву из-под ног. Дело в том, что если архетипы включают элементы, восходящие ко временам Порохового Заговора,*(Пороховой заговор — заговор католической оппозиции против английского короля Иакова I. В планы заговорщиков входил взрыв парламента во время выступления короля 5 ноября 1605 г. — Прим. перев.) можно задать резонные вопросы: а имеет ли вообще какое-то конкретное значение термин «коллективное», и почему, собственно, следует считать архетипы такими мудрыми, такими почтенными и такими могучими. Помимо этого, мы можем спросить, какие космические влияния, существовавшие во время войны Алой и Белой Розы, изменили либидо настолько, что в нем возникли новые наследуемые склонности. Так или иначе, Юнгу, по-видимому, не под силу понять: то, что является филогенетически старым, когда-то было онтогенетически молодым и даже грубым. Более того: по собственному признанию Юнга, коллективное бессознательное растет очень медленно; а поскольку он признает, что наследуется прежде всего склонность к архаичному образу мышления, то результаты этой склонности, очевидно, должны иметь повторительный, а не накопительный характер. Они не могут совершенствоваться сами по себе: они всегда должны быть, онтогенетически выражаясь, молодыми и грубыми. С этой точки зрения целью Коллективного Бессознательного должен быть, в механистическом смысле этого слова, «захват» всего мыслительного аппарата, а не обеспечение его бесперебойного функционирования.
Причиной подобных экстравагантностей Юнга вполне может быть врожденное нежелание сдерживать свое перо — свойство, которое для наших популярных романистов может быть достоинством, однако, несомненно, является серьезным изъяном для любого ученого. Возможно, требовать от Юнга верности букве его опубликованных сочинений просто жестоко. Однако, как бы то ни было, нельзя пройти мимо того факта, что филогенез в свое время был онтогенезом. Почему современный человек, или скорее — современный младенец должен быть лишен права на онтогенетическое развитие? С другой стороны — почему нужно останавливаться на Реформации? Почему не на позавчерашнем дне? Почему не на текущем моменте? В любом случае — какие таинственные свойства приписываются филогенезу? Может быть, следуя советам, данным Юнгом в его труде «Современный человек в поисках души», нужно объяснить научные ошибки Юнга его неустранимой склонностью к обожествлению психологических понятий? Во всяком случае, его теории сразу же станут понятными, если предположить, что Бог — это иное обозначение Филогенеза, или Архетипа, или Энергии, или Сознания и Личности. Однако, как мы увидим, рассматривая его взгляды на религию и ее функции, такого предположения Юнг бы не одобрил, предпочитал характеризовать идею Бога как функциональное явление или полезное свойство, присущее человеку. Строго говоря, размышления относительно мотивации выходят за рамки сравнительного обзора психологических систем; впрочем, нельзя отрицать, что Юнг сам подает заманчивый пример такого рода, когда относительно фрейдовской теории неврозов он заявляет, что в некоторых случаях она, несомненно, применима, и что лучшей иллюстрацией к ней является личность самого Фрейда. В данном случае размышления о мотивации — это, безусловно, также компенсация, а также и реакция на изнурительный труд извлечения ясного и однозначного смысла из работ Юнга. Однако такие размышления не являются заменой объективной оценке. Как бы то ни было, мы все же обязаны подвергнуть его систему последнему испытанию. Как функционирует психическая энергия Юнга? На этот важный вопрос мы и должны сейчас обратить наше внимание.