4 ПСИХИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ

Динамическую психологию, которая не в состоянии указать, какие механизмы распределяют психическую энергию по различным системам психики, можно считать практически мертворожденной. Более того, она попросту не вправе так называться. И все же, хотя из всех психологических концепций понятие психического механизма является наиболее важным, оно, бесспорно, труднее всего для понимания. Чтобы его постигнуть, мы должны все время опираться на понятия психической структуры и энергии, а в особенности — на те основные постулаты, касающиеся психической организации, без которых невозможно построить никакую психологическую систему. Наиболее важен из них фрейдовский постулат «следа в памяти». Создание этой концепции является одной из наиболее значительных заслуг Фрейда в области психологической науки. «След в памяти» — это краеугольный камень всей структурной психологии.
В свете этого открытия легко понять, что ключ к пониманию чистой психологии — это явления памяти. Эмоциям и поведению могут быть даны — и зачастую даются — такие объяснения, которые не требуют постулирования каких-либо психических функций помимо сознательных. И все же та роль, которую играет память в обеспечении перцепционных взаимосвязей и понятийной деятельности, требовала углубления одномерных дофрейдовских психологических систем. Сформулированный Фрейдом постулат наличия в памяти психических следов, которые могуг быть вновь активированы, будучи заряжены достаточной психической энергией, не только подвело необходимое основание под новую психологическую теорию, но и не оставило камня на камне от традиционного представления, согласно которому психика и сознание равнозначны друг другу. Сознание, по Фрейду — это орудие первоначально недифференцированной психики, осмысляющей различные раздражения, которым она подвергается. Однако же само собой разумеется, что орудие, которому одновременно приходилось исполнять функции восприятия, запоминания, воспроизведения в памяти и корреляции психических раздражений, оказалось бы в весьма невыгодном положении; так, например, важнейшее различие между реальным событием и воспоминанием о нем было бы размыто. Основываясь на своем открытии «бессознательной» памяти, Фрейд предположил, что поступающие извне сенсорные раздражения и поступающие изнутри инстинктивные возбуждения (эндопсихические стимулы) не только облегчают сознательное восприятие, но и, проходя через эту систему, производят изменения в недифференцированной психике. Запоминание этих данных, ускоренное благодаря повторению идентичных или сходных впечатлений, порождает постоянный след в памяти, который впоследствии может быть активирован вновь, если только он заряжен или перезаряжен достаточной психической энергией. А психическая энергия, как мы помним, — это инстинктивная энергия, получаемая, в конечном счете, из соматических источников.
На следующем этапе было прослежено развитие систем «следов в памяти», которые по мере накопления жизненного опыта все более усложняются и в конечном счете организуются в эго-структуры, как сознательные и/или предсознательные, так и бессознательные. Пользуясь современной психоаналитической терминологией, можно сказать, что перцепционное сознание — это система, вокруг которой выстраивается эго и посредством которой выстраиваются эго-структуры на периферии недифференцированной и безличностной психики, или, как ее теперь называют, Ид.
Далее, для влечения характерна тенденция придерживаться своих первоначальных целей и объектов, и хотя эти цели и объекты могут под воздействием внутренней и внешней необходимости в ходе развития психики либо быть отброшены, либо подвергнуться значительным изменениям, эта консервативная тенденция тем самым не отменяется. В состоянии фрустрации или утомления инстинктивная энергия имеет тенденцию возвращаться по своему первоначальному пути назад; другими словами, заряд психической энергии уходит из образовавшихся позднее систем следов в памяти в более ранние и менее сложные системы. В результате этого ухода возобновляется действие прежних целей и объектов влечения. Не найдя удовлетворения в действительности, эта энергия порождает фантастические построения. Во время сна, например, уход либидо из действительности достаточен для того, чтобы отключить сознание, и освободившаяся энергия порождает сложные фантастические построения, наблюдаемые в сновидениях. Эта общая тенденция, будучи организованной в интересах внутренней или внешней адаптации, называется бессознательным механизмом регрессии. Также она играет ведущую роль в душевных расстройствах (дезадаптациях), при которых неизменно обнаруживается фактор ранней «фиксации» или частичной задержки развития влечений на ранней стадии. Некоторые утверждают, что, поскольку психическая энергия может перетекать либо в сторону действительности, либо в сторону неорганизованного Ид, нет нужды характеризовать направление в сторону Ид как регрессивное; однако учитывая тот факт, что жизнь развивается от внутриутробного состояния к состоянию вне материнской утробы, вполне резонно считать перетекание энергии в обратном направлении регрессией, каким бы обратимым оно ни было или ни казалось.
В ходе развития ряд других тенденций психического аппарата организуется и порождает другие бессознательные механизмы. Их классифицируют в соответствии с их наиболее характерным проявлением или действием; однако в конечном счете их основное различие лежит в том, как они преобразуют инстинктивное возбуждение, т. е. психическую энергию. Таким образом, вытеснению в бессознательное — вероятно, наиболее известному и наименее понимаемому из всех бессознательных механизмов — удается уничтожить в сознании все, что свидетельствует о существовании любого инстинктивного побуждения, попавшего под запрет суперэго или бессознательной совести. Не существует никакого эмоционального выражения или идеи, которые дали бы ключ к запретному импульсу, чья энергия полностью блокируется энергиями противоположного действия, находящимися в распоряжении бессознательного эго. При проекции направленность вовне инстинктивного импульса, вместо того чтобы быть признанной таковой, порождает ощущение, будто она существует в мыслях других людей. При интроекци и идентификации эго ведет себя так, как если бы оно бессознательно абсорбировало или, в случае идентификации — адсорбировало характеристики других людей; однако в обоих случаях причиной изменений является необходимость иметь дело со внешними фрустрациями инстинктивной энергии (энергии влечения) или осуществлять внутри психики взаимоотношения с внешними объектами, значимыми для либидо. Подсознательный перенос влияет как на цель, так и на объекты влечений; он позволяет психической энергии отклоняться от направления первоначального импульса и свободно распределяться по бесчисленному множеству направлений. Конденсация (сгущение) влияет на форму бессознательных идей и позволяет выражать два или более импульса в одном понятийном представлении. Интроверсия (в том смысле, который заложил в этот термин Фрейд) является результатом отвлечения либидо от внешних объектов и порождает бурный всплеск фантазирования. При так называемом целевом торможении эротические элементы первоначального детского сексуального импульса устраняются, оставляя только нежные чувства по отношению к объекту импульса. При сублимации энергия вытесненного детского сексуального импульса десексуализируется и становится пригодной для несексуальных целей. Таков данный Фрейдом перечень бессознательных механизмов.
Хотя в данной работе возможно дать лишь краткий очерк природы бессознательных механизмов, все же, для того, чтобы она достигла поставленной цели, необходимо иметь в виду следующее. Прежде всего, хотя психологические тенденции, которые постепенно организуются в психические механизмы, передаются через Ид и существуют с рождения, Фрейд сумел обнаружить иерархию механизмов, каждый из которых играет определяющую роль на одном из этапов психического развития в младенчестве, а впоследствии его недостаточное или избыточное воздействие обнаруживается в душевных расстройствах, для которых характерна фиксация на каком-либо этапе развития. Вытеснение, например, по-видимому ассоциируется главным образом с господством детского генитального либидо, а патологическое вытеснение характерно как для детской, так и для взрослой истерии, точки «фиксации» которых находятся в инцестуальной фазе развития, обычно между тремя и пятью годами. Во-вторых, действие этих механизмов можно понять лишь в рамках фрейдовской теории, учитывая природу первичных влечений либидо и агрессии, существование бессознательной, предсознательной и сознательной психических систем, развитие внутренних (эндопсихических) сил контроля и управления или бессознательных систем суперэго. Всякий, кто отрицает фрейдовские теории и в то же время продолжает использовать фрейдовскую терминологию для описания психических механизмов, должен либо снабдить эти термины новым, не свойственным им значением, либо не удивляться, если его обвинят в том, что он морочит голову себе и своим читателям.
Основываясь на вышеизложенном, классифицировать представления Юнга о структуре психики относительно легко. Некоторые из них относятся к той же категории, что и его концепция либидо — то есть они изложены с использованием фрейдовской терминологии, однако лишены того смысла, который вкладывал в них Фрейд. Прочитав это, беспристрастный читатель может спросить: почему, собственно, Юнгу нельзя использовать фрейдовские термины, если он считает, что они соответствуют его целям? Далее такой читатель может добавить, что Фрейд также заимствовал у Юнга термин «ин-тровертированность», хотя и будет вынужден признать, что, воспользовавшись этим латинским словом, обозначающим «направленность внутрь», Фрейд дал себе труд разъяснить, в чем именно заключаются различия между применением этого слова у него и у Юнга. Интересно заметить, что летописцы спора между Фрейдом и Юнгом, в том числе Митчелл и Край-тон-Миллер, неоднократно указывали, что одно из фундаментальных различий между Фрейдом и Юнгом заключается в том, что Юнг «пренебрегает» вытеснением, при этом отмечая, что он все же признает это понятие, однако не считает его таким важным, каким оно казалось Фрейду. Здесь кроется досадное недопонимание. Для Юнга совершенно невозможно признать существование фрейдовского вытеснения, поскольку, порвав с фрейдовской теорией, Юнг пустился в свободное плавание в бурном море собственных идей. Процесс вытеснения состоит из нескольких четко разграниченных этапов, и каждому из них присущи особые средства, с помощью которых производным бессознательного импульса (понятиям и аффектам) может быть заблокирован доступ в систему предсознания. Другими словами, вытеснение связано главным образом со взаимоотношениями бессознательного (во фрейдовском смысле этого слова) и предсознания (также во фрейдовском смысле). Если вы, подобно Юнгу, утверждаете, будто фрейдовское бессознательное — это то, что Фрейд, скорее всего, назвал бы предсознанием, если вы, подобно Юнгу, описываете Личное Бессознательное, которое мало в чем отличается от фрейдовского предсознания; если, вы, кроме того, постулируете наличие динамического Коллективного Бессознательного, которое никоим образом не связано с развитием личности и если, наконец, вы, подобно Юнгу, отрицаете существование бессознательного эго или суперэго, то вы, несомненно, лишили понятие вытеснения всякого смысла.
Если тем не менее время от времени Юнг использует термин «вытеснение», то само собой разумеется, что это не то вытеснение, которое описал Фрейд. Следовательно, необходимо покопаться в произведениях Юнга, чтобы понять, что же он все-таки имел в виду, говоря о вытеснении. Он, несомненно, крайне нуждается в каком-то понятии такого рода. Прежде всего, ему нужно как-то объяснить тот факт, что ядро его Коллективного Бессознательного остается во веки веков бессознательным. Если, как он говорит, силы Коллективного Бессознательного — это филогенетические определяющие тенденции, которые находят свое выражение в символах и различных индивидуальных особенностях, зависящих от личного опыта, он должен объяснить, почему некоторые из этих производных находят выражение в сознании, а другие — нет. Кроме того, он должен точно указать, каким именно образом вытесненное содержание Личного Бессознательного вытесняется, а также какое именно влияние эти процессы оказывают на сознание. Найти в сочинениях Юнга подобные объяснения невозможно; наоборот, судя по некоторым фразам, можно заключить, что Юнг впал в распространенное заблуждение относительно фрейдовской концепции вытеснения — а именно, счел его процессом, который инициируется сознанием и определяется сознательными установками и настроениями. Так, перечисляя причины вытеснения в бессознательное некоторых антиобщественных склонностей, Юнг пишет: «Некоторые вытесняют их из чистой трусости, другие — по соображениям общепринятой морали, третьи — заботясь о своей репутации. Таким образом, вытеснение — это либо полусознательное, нерешительное отпущение, либо порицание винограда, до которого не дотянуться, либо, наконец, взгляд в другую сторону с тем, чтобы не видеть собственных желаний». Другими словами, Юнг подменяет фрейдовское понятие вытеснения в бессознательное понятием волевого подавления — следует заметить, что это еще один шаг в направлении такой психологии, где сознание считается всеобъемлющим.
Было бы не лишено интереса шаг за шагом проследить скрытый смысл неизбежного и, как мы уже убедились, логичного отказа Юнга от понятия вытеснения. Вкратце можно сказать следующее: поступая так, Юнг теряет право использовать не только термин «вытеснение», но и все другие термины, обозначающие фрейдовские бессознательные механизмы, термины, в которые он не вкладывает новый и принципиально иной смысл. Вытеснение — это краеугольный камень фрейдовской теории структуры психики, оно играет решающую роль в поддержании эффективной работы всех остальных открытых Фрейдом механизмов бессознательного. Проекция, например — это особый механизм бессознательного, который отличается от вытеснения тем, что как понятийная, так и эмоциональная производные влечения все же проявляются в сознании, хотя и в нереальном соотношении. При классической проекции индивидуум приписывает кому-то другому мысли, чувства и установки относительно себя, которые на самом деле сформировались у него самого; и на эти проекции он немедленно отвечает защитной реакцией. Однако без дополнительного механизма вытеснения проекции не удалось бы достичь даже такого скромного успеха в обработке бессознательного возбуждения. Кроме того, у проекции, как и у механизма противоположного действия — интроекции, долгая история. Она уходит своими корнями в тот период, когда неорганизованная психическая система стремится рассматривать все психические раздражители как поступающие «снаружи», проходит в своем развитии этап, когда я и не-я дифференцированы лишь частично, и, наконец, достигает такой стадии, когда, став полноценным бессознательным механизмом, она может действовать либо в бессознательных интересах эго, либо явно в ущерб им. Однако бессознательное эго, которому, в конечном счете, служит или наносит ущерб проекция — зто эго, описанное Фрейдом, а не юнговское эго, которое, по определению, данному самим Юнгом, является сознательной системой. В связи с этим все, что Юнг вправе сказать о проекции — это то, что она является врожденной психической склонностью.
И весьма показательно, что практически именно так Юнг и поступает. Помимо этого, интересно заметить следующее: хотя в его сочинениях на каждом шагу упоминаются проекция, интроекция и другие механизмы с фрейдовскими названиями, Юнг, по-видимому, не в состоянии описать их действие иначе как очень туманными намеками. За тридцать с лишним лет, прошедших с тех пор, как он впервые начал их использовать для собственных целей, его теоретическое мышление не продвинулось вперед ни на микрон. Так, в его глоссарии интроекция обозначает процесс «ассимиляции», проекция — «диссимиляции»; интроекция — это «адаптация объекта к субъекту», проекция — «установление различий между объектом и субъектом посредством переноса субъективного содержания на объект». Подобные общие места были в свое время по-своему хороши, однако с тех пор, как их преподносили в качестве смелых откровений, утекло немало воды. «Субъекты» и «объекты», о которых в них говорится — это взрослые субъекты и объекты. Юнгу так и не удалось понять, что механизм интроекции — неотъемлемая часть процесса формирования эго, начинающегося в переходный период между младенчеством и детством. Под влиянием исследований Фрейда в центре внимания психологов оказались не юнговские взрослые субъекты и объекты, а ряд тщательно продуманных срезов эго и супер-эго в том виде, в каком они имеются в первые пять лет жизни ребенка, а также смена объекта примитивных влечений в ходе развития личности, чьи превратности исследованы если и не до конца, то во всяком случае с достаточной полнотой. Для Юнга все это осталось тайной за семью печатями. Будучи не в силах предложить собственную систему детской психологии, Юнг был вынужден довольствоваться описанием наследственных психических склонностей и, обойдя детство стороной, затеять замысловатую игру вокруг кажущейся сложности психики взрослого.
Нигде рудиментарный и ретроградный характер юнгов-ских теорий не проявляется с такой очевидностью, как в его описании так называемой «интровертированности» — механизма, который заслуживает некоторого внимания хотя бы потому, что с его помощью и с помощью обратного ему механизма — «экстравертированности», Юнг создал классификацию психологических типов, которая получила некоторое признание у публики. Терминами «интроверт» и «экстраверт» теперь щеголяют почти с той же частотой, как и выражениями «вытеснение» или «сублимация», и при этом так же мало понимают их смысл. Если же мы проведем совершенно необходимое разграничение между механизмами интроверсии и экстраверсии и конечными результатами их деятельности — например, изменениями характера, — мы обнаружим, что данное Юнгом описание действия этих механизмов сводится к нескольким общим штрихам, примитивность которых просто поражает. Интровертированность — это «уход в себя»; индивидуум «погружается в собственные глубины». Напротив, экстравертированность обозначает глубокий интерес к внешнему миру, который вследствие этого обладает в глазах экстраверта непреходящей ценностью. Выражаясь физическими терминами, интровертированность — это центростремительное движение либидо (в юнговском смысле этого слова), экстравертированность же — центробежное движение, что выражается в первом случае в пренебрежении к миру и возвеличивании индивидуума, а в последнем — ровно наоборот. Помимо создания антитезы между юнговским Коллективным Бессознательным и сознанием («если сознание экстравертировано, то бессознательное интровертировано и наоборот»), эти движения обеспечивают также устанавливаемую между этими двумя системами компенсаторную связь. И это, в сущности, все сведения об этих, по всей видимости, важнейших механизмах, которые соблаговолил дать нам Юнг.
Оставив на некоторое время подробное исследование психологии характера, основанной на столь примитивных формулах, мы можем спросить, что же нового о сложностях функционирования психики мы узнаем благодаря им. Ответ таков: об этом можно строить такие же бесплодные догадки, как, скажем, о психической деятельности новорожденного младенца. Как мы уже видели, с самого начала Фрейд в своих теориях примитивных психических функций постулирует наличие движения инстинктивной энергии внутри психики; ее движение вперед — это движение к разрядке (удовлетворению), а попятное движение — это регрессия к существовавшему ранее положению. Единственное различие между этими движениями и движениями, описанными Юнгом под названиями «экстравертированность» и «интровертированность», заключается в том, что Юнг полагает, будто интровертированная и экстравертированная энергия движутся взад и вперед между личностью и не-личностью, между субъектом и объектом. Однако с психодинамической точки зрения так называемый реальный мир — это коллекция объектов влечений, цель для импульсов индивидуума и в то же время препятствие для их удовлетворения; а так называемый уход от реальности — не более чем уход инстинктивной энергии от ее внешних объектов, в результате чего происходит перераспределение психической энергии внутри эго. Но если Фрейд был готов в каждом конкретном случае точно указать природу влечения и природу объекта, а для взрослых, кроме того, объяснить, какие сформировавшиеся в детстве бессознательные механизмы модифицируют взаимоотношения взрослого субъекта с их объектами, Юнг, постулируя наличие монистической жизненной силы (юнговского либидо), принес эти различия в жертву простому перемещению немодифицированной энергии между взрослым индивидуумом и внешним миром. Кроме того, постулировать наличие взаимосвязи между энергиями Коллективного Бессознательного и энергиями, имеющимися в распоряжении эго-сознания — это означает не только свести энергию лишь к сознательному уровню, но и свести к сознательному уровню саму концепцию конфликта. Либидо или неприкаянно бродит туда-сюда, или, в тех случаях, когда оно стремится к более бурному выражению, ничто не может предотвратить его разрядку, кроме некоей уравновешивающей силы, направляемой сознанием. Другими словами, энергия, мобилизуемая для компенсации излишков жизненной силы (elan vital) — это сама же жизненная сила. Радость жизни находится под контролем у радости жизни. Неудивительно, что такие попытки зачастую тщетны и кончаются срывом.
Изучение юнговской концепции интровертированности, однако, является удобной отправной точкой для выделения чисто юнговских идей психодинамики. Как мы уже увидели, отказавшись от фундаментальных теорий Фрейда, Юнг тем самым лишил себя права использовать динамические концепции, применяемые Фрейдом. Хотя концепция интровертированности, по всей видимости, была первоначально выведена из фрейдовской теории перетекания инстинктивной энергии, произведенная Юнгом дальнейшая разработка этой концепции дает некоторое понятие о его собственных теориях. Их средоточием является одно главное допущение, а именно — что психической деятельностью управляет неизбежная комплементар-ность. «Энергия необходимо предполагает... предсуществующие антитезы, без которых энергии не может быть вовсе... Все живое суть энергия и, следовательно, основано на антитезе... Процесс выравнивания, который не представляет собой ничего, кроме энергии...» Далее, согласно Юнгу, «психика является саморегулирующейся системой», а значит, проблема противоположностей — это «закон, изначально присущий человеческой природе». Все психические функции, от сознательных установок и эмоций до тенденции в коллективном бессознательном, и все взаимодействия между Сознанием и Коллективным Бессознательным суть последовательные антитезы, функция которых комплементарна или компенсаторна. А поскольку вся психика представляет собой замкнутую систему, увеличение количества энергии в одной ее части и системе вызывает уменьшение ее количества в комплементарной части или системе, а иногда и в той же самой части или системе. Энергия перемещаема и трансформируема от одного полюса оппозиции к другому непосредственным волевым актом. Однако в другом месте нам заявляют, что это изменение происходит автоматически, когда, как пишет Якоби, «наличествует разность потенциалов — психологически выражающаяся в парах противоположностей». Несмотря на то, что движе кие энергии происходит автоматически (будучи в то же время подвержено влиянию сознательного волевого действия), это движение также направляется в сторону либо в прогрессии, либо регрессии. Движение в сторону прогрессии инициируется сознанием и дает возможность сознательной адаптации к сознательным требованиям жизни; движение в сторону регрессии происходит, когда из-за срыва сознательной адаптации на пути потока энергии возникает преграда, что приводит к тому, что содержание Коллективного Бессознательного становится избыточным. Впрочем, некоторая регресия, а также не полная удача сознательной внешней адаптации априорно необходимы, чтобы осуществить внутреннюю адаптацию, т. е. адаптацию к бессознательным системам. Когда эта адаптация происходит, равновесие восстанавливается, а сознание обогащается благодаря мобилизации целительных образов и символов Коллективного Бессознательного; они действуют как «трансформаторы энергии» в сознании, пресекают дальнейшую регрессию и снова приводят к прогрессивному движению (движению сознательной адаптации). Если регрессивное движение не удается пресечь, Коллективное Бессознательное переполняется жизненной силой (elan vital), что приводит к неврозам и психозам. С другой стороны, сбалансированное распределение сил привело бы к «совершенному застою», что бы это ни означало. «Психологическая машина, трансформирующая энергию — это символ», — говорит Юнг. Помимо способности к движению во времени, энергия обладает ценностью (интенсивностью), которая ассоциируется с образом, в свою очередь создаваемым фантазией из материала Коллективного Бессознательного. Эта творческая фантазия определяет содержание значения, которое определяется констелляцией (контекстом), в котором появляется образ; так что констелляция— это тоже мера ценности. Однако в другом месте Юнг описывает тот же предмет по-другому. Внутренний образ — это сложный фактор, «цельный продукт, имеющий собственное автономное предназначение... это концентрированное выражение всей психической ситуации, а не только и даже не столько одних лишь бессознательных элементов... это выражение ситуации, имеющей место в данный момент как в сознании, так и в бессознательном». Поэтому его значение может быть производным только от «взаимоотношений» бессознательного и сознания.
Если мы теперь вспомним, что либидо, согласно Юнгу, само по себе является выражением ценности психических процессов, то будет не совсем понятно, почему ценность вдруг оказалась второй характеристикой динамического процесса, который сам по себе и есть психическая энергия или либидо. Более того, если, как утверждает Юнг, перемещения либидо, будь то прогрессивные или регрессивные, интровертированные или экстравертированные, являются взаимосвязанными и комплементарными, и если отношения между сознанием и бессознательным строятся на взаимной и компенсаторной основе, нам не только не представляется возможным как-то измерить ценность, психическую энергию или либидо, но и различия между экстравертированностью и интровертированностью становятся весьма туманными. С другой стороны, если такие понятия, как факторы взаимности и компенсаторности, принять всерьез, мы должны согласиться, что ценности сознательной и бессознательной систем должны быть равны. Почему же тогда прогрессивная тенденция должна быть чисто сознательной функцией? Не должно ли Коллективное Бессознательное по определению стимулировать прогрессивное движение? Не является ли оно хранилищем определяющих склонностей, накопившихся за миллионнолетнюю историю филогенеза? И куда же, кстати, делось тогда вечно бессознательное ядро этого Коллективного Бессознательного; можно ли говорить об его полной автономии? Нам говорят: целостность и порядок Коллективного Бессознательного, в отличие от сознания, существуют независимо от нас и недоступны нашему влиянию; его центры и силовые поля формируют архетипы; они представляют собой Непосредственную Психическую Реальность, которая потенциально опасна для индивидуума. Правда, нам также говорят, что Бессознательное — это нечто природное, стоящее вне моральных, эстетических и интеллектуальных оценок, и что оно становится опасным лишь тогда, когда наша сознательная установка по отношению к нему становится безнадежно ложной. Оно может стать взрывоопасным из-за вытеснения, причиной которого являются «трусливые или самодостаточные сознательные взгляды» (sic!) В этом случае ложная установка, безусловно, является не взаимной или компенсаторной, но антагонистичной; и конечно же, если бы закон взаимовлияния соблюдался, эта опасная тенденция Бессознательного обеспечивала бы стабильность Сознания. Далее, если энергию можно изменить непосредственно волевым действием (а следует напомнить, что воля, по Юнгу — это не инстинктивное проявление), то становится непонятным, почему одна из тенденций, будь то прогрессивная или регрессивная, должна преобладать над противоположной.
Однако пытаться обнаружить в построениях Юнга какую-то логику столь же бессмысленно, сколь и утомительно. Целесообразнее будет игнорировать те ею противоречия, причиной которых, по-видимому, является застарелая неряшливость мышления, и спросить, куда мы придем, если согласимся с общими динамическими формулировками Юнга. Ответ на этот вопрос достаточно ясен. Во-первых, наше представление о психических процессах станет до нелепости примитивным, а во-вторых, мы будем с преувеличенным вниманием относиться к вторичным механизмам; мы будем игнорировать первичные психические силы и низводить конфликт на уровень сознания; мы будем игнорировать те поистине поразительные достижения модификации влечений, которые происходят в детском возрасте; и мы откажемся использовать концепции защитных механизмов и инстинктивных барьеров, благодаря которым можно различить функционирование бессознательного и предсознания. Недостаточно вслед за Юнгом заявить, что любая человеческая деятельность есть психическая энергия, назвать эту энергию либидо и добавить, что эта энергия перетекает в различных направлениях. Преувеличивать значение вторичных механизмов компенсации до такой степени, что они оказываются унаследованной чертой, управляющей всеми взаимоотношениями внутри психики — это безусловный абсурд. Не меньший абсурд — предполагать наличие автоматически действующей системы антитез для объяснения явлений, причина которых, в конечном счете — существование бессознательного конфликта. А говорить, что существующие в сознании тенденции и его конечные продукты имеют такую же «ценность», как и первичные бессознательные механизмы и силы — значит, ставить динамическую психологию с ног на голову. Ибо если согласиться, к чему время от времени склоняется и Юнг, что поведение человека — это, в сущности, компромисс между его внутренними влечениями и условиями, которые диктует ему действительность внешнего мира, то нельзя одновременно утверждать, что компромисс обладает такой же ведущей или направляющей силой, что и породившие его борющиеся стихии. Наблюдая за упорными попытками Юнга сохранить это вопиющее противоречие, легко можно понять, почему он так старался постулировать наличие монистической психической энергии и удержать, закрыть ее в рамках замкнутой системы. Дело в том, что, в конечном счете, его динамическая психология сводится к следующим утверждениям: психическая деятельность — это энергия, энергия энергична и она сама себя регулирует.
Пожалуй, настала пора обобщить те выводы, к которым мы пришли, анализируя юнговскую теорию психики, и в то же время указать на ее общую связь с теорией Фрейда. Вкратце эти выводы можно выразить так: у нас нет доказательств, что Юнг сумел постичь природу бессознательных процессов; хотя он называет себя приверженцем динамической психологии, оснований для этого у него чрезвычайно маю, не больше, чем у любого сторонника «психологии сознания» или «классического» психолога; более того, вся его система на самом деле и построена на сознательных и описательных критериях. Другими словами, ларчик юнговской психологии открывается просто: Юнг — сторонник психологии сознания, только и всего. О том, что общего у этой психологии с фрейдовской психологией, достаточно сказать одно — у них нет почти ничего общего. Направленность теорий Юнга, главным образом подразумеваемая, но иногда и выражающаяся открыто, следующая: доказать, что совершенное Фрейдом открытие бессознательного и законов, регулирующих его функционирование, либо совершенно ложно, либо совершенно не нужно. Вне зависимости от того, понимает это Юнг или нет, это его всепоглощающая страсть.
Ярому антифрейдисту этот последний вывод может показаться желанным апофеозом; однако неподготовленному читателю, который, как все стихийные эклектики, хочет выглядеть объективным и в то же время взять лучшее из обеих школ, может показаться непонятным, почему вывод из непримиримых разногласий между психологическими учениями Фрейда и Юнга именно таков. Чтобы объяснить нашу позицию, допустим на время, что юнговские теории верны. Что из этого следует? Фрейдовское Бессознательное исчезает, уступая место непредсказуемому конституционному фактору (так называемому Коллективному Бессознательному и его Архетипам). Это нужно понимать со всей однозначностью. Юнговское Личное Бессознательное не имеет ни малейшего сходства с описанной Фрейдом бессознательной системой. Несколько ничего не значащих слов о вытеснении в бессознательное не в силах изменить ситуацию. Вытеснение в бессознательное является в юнговской системе чужеродным элементом. Фактически Юнг приблизился к фрейдовскому бессознательному не более, чем Жане, чье феноменологическое описание «подсознания» вместе с выдвинутыми им концепциями «психического давления» и «молярной диссоциации»* (Изучая явления истерии, Жане заключил, что сознание можно разделить на два или более потока, причем диссоциированное течение не воспринимается и не контролируется основным потоком сознания. Это подразумевает, по его мнению, наличие (феноменологического) подсознания. Обратившись к исследованию других, неистерических неврозов, которые он объединил под общим названием «психастения», Жане утверждал, что причиной их является нарушение нормальной интеграции психических процессов. При психастении диссоциация носит молекулярный характер, а при истерии — молярный. Как молекулярная, так и молярная диссоциации происходят, по мнению Жане, из-за понижения уровня психологического давления, который у нормальных людей обеспечивает эффективную интеграцию. Однако психические процессы, которые, согласно Жане, происходят в подсознании, обладают всеми характеристиками обычных сознательных процессов, если не считать интеграции с основным потоком. Таким образом, описанное Жане подсознание — это понятие, совершенно отличное от фрейдовской концепции динамической бессознательной системы) вполне соответствуют теоретическим требованиям Юнга. Ловушка захлопнулась, и выхода нет. Если Юнг прав, бессознательное должно быть отвергнуто, а вместе с ним — и вытеснение. Поскольку таким образом барьеры между бессознательным и сознанием разрушаются, понятие бессознательного конфликта также должно исчезнуть. Сознание снова, как до Фрейда, начинает считаться единственной сферой психики. Во всяком случае, «психика» для Юнга является интеллектуальной функцией.
Однако и это еще не все. Тому, кто утверждает, что руководящие функции сознания все-таки преобладают, и возвращается к старому, академическому, одномерному взгляду на психику, необходимо загладить любые существенные различия между разновидностями и источниками психической энергии. И вот один удар — и описанные ценой таких трудов различия между основными влечениями, а также изменения, которые они претерпевают, уничтожаются. Детская сексуальность должна исчезнуть. Обладать сексуальностью вновь, как в дофрейдовскис времена, позволено только взрослым. А вместе с детской сексуальностью и ее сложным влиянием на любовь и ненависть внутри семьи исчезает к «перенос» — особая разновидность бессознательного перемещения из детской жизни в «терапевтическую ситуацию», которая впервые позволила нам проникнуть в природу психотерапии. Вместо этого мы должны оперировать понятием «жизненной силы» (ulап vital), которое не позволяет нам обнаружить какие-либо существенные различия между видами психической деятельности. Итак, если бы потребовалось найти нечто, являющееся прямой противоположностью фрейдовской концепции бессознательною конфликта, юнговская концепция психики как замкнутой системы, регулируемой многочисленными, автоматически действующими законами оппозиций и компенсаций, подошла бы как нельзя лучше
Бессознательное, детская сексуальность, вытеснение, конфликт и перенос; эти понятия, по словам Т. У. Митчелла, одного из самых мудрых и здравомыслящих британских психологов, «представляются основополагающими понятиями психоанализа, и о всяком, кто согласен с их существованием, можно сказать, что он согласен с учением о психоанализе». Однако именно эти понятия необходимо отбросить, если мы соглашаемся принять учение Юнга. Вместе с ними мы должны также отбросить бессознательное эго, бессознательную совесть и основы характера. Короче говоря, мы должны отбросить детскую психологию. Мы должны забыть, что ребенок — это отец взрослого вместо этого нам предлагают помнить, что Коллективное Бессознательное — это и отец и мать Взрослою Человека, который, по видимому, выскакивает на сцену жизни уже во всеоружии своего ума и со множеством автоматических и унаследованных механизмов наизготовку.