ЭПИЛОГ

Эпилог Рис 267
Рис 267
555 Что подразумевали под lapis древние философы, никогда окончательно не выянится. На этот вопрос можно будет ответить лишь тогда, когда мы точно узнаем, какое бессознательное содержимое они сюда вкладывали. Только психология бессознательного в состоянии разрешить эту загадку. Она учит нас, что пока содержимое остается в проецируемом состоянии, оно недосягаемо, что и является причиной, по которой труды этих авторов столь мало раскрывают нам алхимические секреты. Но урожай символического материала очень обилен, и этот материал прямо относится к процессу индивидуации.
556 Имея дело с алхимией, мы должны всегда осознавать, что важнейший этап развития этой философии - средние века, что обширная литература утрачена, и что она оказала на духовную жизнь своего времени огромное воздействие. Это воздействие хорошо отражает параллель /apis-Христос, наличие которой может объяснить или извинить мои экскурсы в области, которые, на первый взгляд, не имеют с алхимией ничего общего. Когда мы занимаемся психологией алхимической мысли, мы должны принять во внимание связи, весьма удаленные от исторического материала. Но если мы пытаемся понять этот феномен изнутри, как психический, нужно начинать с главной позиции, где сходятся многие линии, как бы далеко они не расходились во внешнем мире. Тогда мы встретимся с глубинной человеческой психе, которая, не в пример сознанию, едва ли изменилась за многие столетия. Здесь истина, которой две тысячи лет, и сегодня по-прежнему остается истиной -иными словами, она живет и действует. Здесь мы найдем также те фундаментальные психические факты, которые остаются неизменными тысячи лет и будут оставаться неизменными еще тысячелетия. С этой точки зрения недавнее прошлое и настоящее представляются эпизодами в драме, которая началась в седой древности и продолжается сквозь столетия в отдаленное будущее. Эта драма - "Aurora consurgens" - рассвет сознания человечества.
557 Алхимия классической эпохи (от античности до середины семнадцатого века) была, в сущности, исследовательской работой в области химии, куда были внедрены путем проекции примеси бессознательного психического материала. Поэтому психологические условия, необходимые для работы, часто подчеркивались в текстах. Рассматриваемое содержимое было таково, что высказывало себя в проекции на неизвестную химическую субстанцию. Благодаря безличной, чисто объективной природе вещества, эти проекции представляли собой универсальные, коллективные архетипы, которые, проецируясь, в основном отражали коллективную духовную жизнь эпохи, образ духа, заключенного во тьму материального мира. Иными словами, состояние относительной бессознательности,-в котором человек того времени находился, ощущалось как болезненное и нуждающееся в спасении; оно проецировалось на вещество и, вследствие этого, связывалось с ним. Поскольку психологическим атрибутом бессознательного содержимого является условие потенциальной реальности, характеризуемой полярными противоположностями "бытие" и "не-бытие", то понятно, что единство противоположностей должно играть решающую роль в алхимическом процессе. В результате появлялось нечто в роде "объединенного символа", носившего, как правило, нуминозный характер, i Проекция образа избавителя,: т.е. соответствия Христос = lapis, была, поэтому, психологически неизбежной, как и параллелизм между избавляющим opus или oficium divinum* и ученостью - с той существенной разницей, что христианский opus есть operari в честь Бога-Избавителя, предпринятое человеком, жаждующим спасения, в то время как алхимический opus есть труд Человека-Избавителя во имя интересов божественной мировой души, дремлющей в веществе и ожидающей спасения. Христианин Добывает плоды милости ex opere operato, а алхимик создает для себя - ex opere operantis в буквальном смысле - "панацею жизни", которую он рассматривает или как замену знака милости церкви, или как дополнение и параллель божественной работы избавления, которая продолжается в человеке. Две противоположных точки зрения сходятся в церковной формуле, opus operatum и opus operantis*, - но при детальном анализе они оказываются несовместимыми. В сущности, это вопрос полярных противоположностей: коллективного или индивидуального, общества или личности. Это современная проблема, поскольку она вызвана в наши дни гипертрофией коллективной жизни и скоплением невероятных масс людей. Это заставляет индивида осознавать, что он задыхается в тяжком труде среди организованной толпы. Коллективизм средневековой церкви редко (или никогда) не оказывал существенного давления на индивида, в результате чего его отношения с обществом не превращались в глобальную проблему. Таким образом, эта проблема, осталась на уровне проекции до наших дней, когда можно энергично взяться за нее по меньшей мере на уровне эмбрионального сознания под маской невротического индивидуализма.
* Священный долг (лат.) Прим. перев.
558 Однако несколько раньше этого, алхимия достигла конечного пика и, вместе с тем, исторического поворотного пункта своего • развития в "Фаусте" Гете, который с начала до конца пропитан алхимическим образом мышления. Сущность драмы Фауста наиболее рельефно выражена в сцене Париса и Елены. Для средневекового алхимика этот эпизод должен был представлять таинственное coniunctio Солнца и Луны в реторте (рис.268); но современный человек, разбираясь в образе Фауста, распознает проекцию и, ставя себя на место Париса или Солнца, овладевает Еленой или Луной, его собственной внутренней, женственной противоположностью. Таким образом,
* Эти латинские фразы можно перевести так: ex opere operato — "в результате выполненной работы"; ex opere operantis — "в результате работы делателя"; opus operatum — "выполненная работа"; opus operantis — "работа делателя".


Рис. 268

объективный процесс соединения становится субъективным действием мастера: вместо того, чтобы наблюдать драму, он становится одним из действующих лиц. Личное вмешательство Фауста терпит неудачу, так что реальная цель процесса -создание неразрушимой субстанции - теряется. Вместо этого Эвфорион, который, как полагали, должен быть filius philosophorum, нетленным и "негорящим", идет в огонь и исчезает -несчастье для алхимика и повод для психолога покритиковать Фауста, хотя феномен этот никоим образом не примечателен.
Потому что каждый архетип с момента своего первого появления и до тех пор, пока он остается бессознательным, овладевает человеком полностью и заставляет его играть соответствующую роль. Поэтому Фауст не мог сопротивляться, ни когда Елена перенесла свою привязанность с Париса на него, ни другим "рождениям" и омоложениям, таким как Мальчик-возница и Гомункулус, разрушенными той же алчностью. Может быть, это и является главной причиной того, почему конечное омоложение Фауста имеет место лишь в посмертном состоянии, т.е. проецируется в будущее. Вряд ли является случайным совпадением тот факт, что совершенный образ Фауста порождает доктора Мариануса, имя (которое мы уже встречали) одного из наиболее знаменитых древних алхимиков: "Марианус" или, в более привычном написании, Мориен? 559 Благодаря идентификации с Парисом, Фауст возвращает coniunctio из проецированного состояния в сферу личного психологического опыта и, следовательно, в сознание. Этот решающий шаг означает не что иное, как решение алхимической загадки, и в то же самое время освобождение ранее бессознательной части личности. Но каждый рост сознания таит опасность инфляции, как это ясно проявляется в сверхчеловеческих возможностях Фауста. Его смерть, хотя и удивительная в его возрасте; едва ли является удовлетворительным ответом. Возрождение и трансформация, которые следуют за coniunctio, происходят в будущем, т.е. в бессознательном - что оставляет проблему висящей в воздухе. Мы все знаем, что Ницше поднял эту проблему снова в "Заратустре", как трансформацию в сверхчеловека, но он ввел сверхчеловека в опасно тесную близость с человеком с улицы. Поступая так, он неминуемо вызывал все последние резервы антихристианской злобы, потому что его сверхчеловек - это тщеславная гордость, hybris* индивидуального сознания, которое должно обязательно войти в противоречие с коллективной властью христианства и привести к катастрофическому разрушению индивида. Мы теперь знаем, как и в какой исключительно характерной форме этот рок овладел Ницше, tarn ethice quamp physice**. И какой ответ дало следующее поколение на индивидуализм сверхчеловека Ницше? Оно ответило коллективизмом, массовой организацией, сплотившись в толпу, tarn ethice quam physice, которая все, что видела, превращала в подобие скверной шутки. Удушение личности и бессильное христианство, которое, вполне возможно, получило свою смертельную рану - таков неприглядный баланс нашего времени.
* Высокомерие, заносчивость (греч).Прим. перев. ** Как этически, так и физически, (лат.) Прим. перев.
560 Грех Фауста состоял в том, что он установил тождество с вещью, нуждающейся в изменении и преобразованной. Ницше превзошел себя, идентифицируя свое эго со сверхчеловеком Заратустра, борющейся частью личности в сознании. Но можем ли мы говорить о Заратустре как о части личности? Не был ли он скорее кем-то вроде сверхчеловека - кем-то, кем человек не является, хотя и имеет свою часть в этом? Умер ли в действительности Бог, потому что Ницше объявил, что он не слышал его долгое время? Не мог ли он вернуться в облике сверхчеловека?
561 В своем слепом взывании к сверхчеловеческой мощи Фауст погубил Филемона и Бавкиду. Кем же были эти двое кротких старых людей? Когда мир стал безбожным и не смог оказать поддержки божественным странникам Юпитеру и Меркурию, именно Филемон и Бавкида приютили сверхчеловеческих гостей. И когда Бавкида был готов принести им в жертву своего последнего гуся, свершилась метаморфоза: боги объявили себя, скромная хижина превратилась в храм, и старая пара стала бессмертными служителями алтаря.
562 В некотором смысле древние алхимики были ближе, чем Фауст, к главной истине психе, когда они пытались освободить огненный дух из химических элементов, и относились к тайне так, словно она скрывалась в темной и молчаливой глуби природы. Тайна все еще была во вне. Движение развивающегося сознания вверх рано или поздно закреплялось благодаря прекращению проецирования и возвращалась обратно в психе. Однако с тех пор, как наступила эпоха Просвещения, вплоть до эры научного рационализма, - чем в действительности была психе? Она стала синонимом сознания. Психе была тем, "что я знаю". Не было психе вне зго. Тогда эго неизбежно идентифицируется с содержимым возвращенных проекций. Ушли дни, когда психе для большинства была еще "вне тела" и изображала "те великие вещи", которыми тело не могло овладеть'. Содержимое, которое прежде проецировалось, теперь было связано, чтобы появиться в личной собственности, как химерические фантазии эго-сознания. Огонь остыл в воздухе, и воздух стал великим ветром Заратустры, вызвав инфляцию сознания, которая, по-видимому, может быть подавлена лишь самой страшной катастрофой цивилизации. Пусть новый потоп пошлют боги на немилосердное человечество. 563 Сознание, подвергнувшееся инфляции, всегда эгоцентрично и не знает ничего, кроме собственного существования. Оно неспособно учиться на прошлом опыте, не может понять современные события и делать правильные заключения о будущем. Оно гипнотизирует самого себя и, следовательно, не может рассуждать. Оно неизбежно приговаривает себя к смертельным бедствиям. Достаточно парадоксально, что инфляция -это регрессия сознания в бессознательное. Это случается всегда, когда сознание берет на себя слишком много бессознательного содержимого и утрачивает способность различения, sine qua поп любого сознания. Когда судьба целых четыре года разыгрывает на подмостках Европы войну безгранично устрашающего вида, которая всем ненавистна, никто не мечтает узнать, кто или что вызвало войну? Никто не осознает, что европейского человека охватило нечто, отнявшее у него свободную волю. И это состояние бессознательного обладания подспудно будет длится до тех пор, пока мы, европейцы, не испугаемся своего якобы "божественного всемогущества". Такое изменение может начаться только с индивида, ибо массы суть слепые животные, как мы испытали на собственной шкуре. Однако мне кажется важным, что некоторые люди, или каждый индивидуально, начнет понимать, что имеются содержания, которые не принадлежат личностному эго, а должны быть приписаны психическому не-эго. Эту ментальную операцию необходимо предпринять, если мы хотим избежать инфляции. К счастью, у нас есть полезные и поучительные модели, которые предлагаются поэтами и философами, - модели или архетипы, - лекарства для всех людей и любого времени. Конечно, из того что мы здесь открываем, нет ничего для масс* - есть лишь некоторая скрытая вещь, которую можно постичь лишь в одиночестве и безмолвии. Лишь немногие люди пытаются что-либо об этом узнать; гораздо проще проповедовать универсальную панацею для всех, чем применить ее к самому себе и, как мы все знаем, все не так плохо, если все сидят в одной лодке. Сомнения не могут существовать в стаде; чем больше толпа, тем лучше истина - и тем больше катастрофа.
* Выделено переводчиком. Ср.: С.Московичи. Век толп. М. "Центр психологии и психотерапии". 1996
564 На моделях прошлого мы сможем научиться прежде всего следующему: психе дает убежище содержаниям или подвергается влияниям, ассимиляция которых сопровождается величайшими опасностями. Если древние алхимики приписывали свой секрет материи, и если ни Фауст, ни Заратустра не являются вдохновляющими примерами того, что происходит, когда мы воплощаем этот секрет в себе, то нам остается один путь -отвергнуть высокомерные претензии сознательного разума быть всей психе, и признать, что психе есть реальность, которую мы не можем до конца ухватить современными средствами понимания. Я не называю человека, сознающего свое неведение, обскурантом; я думаю, что это, скорее, тот, чье сознание недостаточно развито, чтобы уметь осознать свое неведение. Я считаю, что алхимическая надежда извлечь из вещества философское золото, или панацею, или волшебный камень, была лишь частью иллюзии, эффектом проекции; что до остального, то она соответствовала действительным психическим фактам, которые много значат в психологии бессознательного. Как показывают тексты и их символизм, алхимик проецировал то, что я назвал процессом индивидуации, в феномены химических превращений. Научный термин "индиви-дуация" не означает, что мы имеем дело с чем-то известным и окончательно ясным, о котором более нечего сказать.2 Он просто указывает на еще очень темное поле поиска, которое нуждается в разработке. Это централизующие процессы в бессознательном, формирующие личность. Мы имеем дело с жизненным процессом, который, в силу своего божественного характера, исходит из времен незапамятных, обеспечивая побуждение для формирования символов. Эти процессы погружены в тайну: они выдвигают загадки, которые человеческий ум давно и тщетно пытается решить. Анализ показывает, что рассудок человеческий - инструмент малопригодный для такой цели. Недаром алхимия считала себя "искусством", чувствуя -и это совершенно справедливо - что она имеет дело с созидательными процессами, которые можно постичь только опытом, хотя имя им может дать и интеллект. Сами алхимики предупреждали нас: "Rumpite libros, ne corda vestra rumpantur" (Рвите книги, чтобы не были разорваны ваши сердца), и это несмотря на их прилежание в науках. Опыт, а не книги - вот то, что ведет к познанию (рис.269).


Рис.269

565 В изложенном исследовании символов снов я показал, как выглядит такой опыт на самом деле. Из этого можно более или менее ясно понять, что происходит, когда серьезное исследование обращается к неизвестным областям души. Формы, которые опыт принимает применительно к каждому индивиду, могут быть бесконечными в своих вариациях, но, подобно алхимическим символам, они все являются вариантами определенных центральных типов [архетипов], которые универсальны. Это первичные образы, из которых религии извлекают свою абсолютную истину.


Рис. 270