Кристиан Гайар "Карл Густав Юнг "

Как отнестись к психологии Юнга, у которой есть и беспощадные критики, и восторженные почитатели, чтобы не исказить ее:
«Мои произведения можно рассматривать как вехи моей жизни; они отражают мое внутреннее развитие». Юнг не проводил границу между жизнью и творчеством. Эта книга знакомит с главными событиями жизни Карла Густава Юнга: от сотрудничества и ссоры с отцом психоанализа до открытия архетипов и постоянства архаичного.

Кристиан Гайар Доктор психологических наук, профессор Национальной высшей школы искусств, психоаналитик, член организаций SFPA и AIPA.

«Мир, в который мы попадаем при рождении, груб и жесток, но в то же время он дивно красив. Мы, в зависимости от нашего характера, наполняем его смыслом или лишаем его этого смысла. Если второе доминирует над первым, то эволюция постепенно сходит на нет. Все дело в том, что, как и во всех метафизических вопросах, здесь возможны два ответа: в жизни есть смысл и в жизни нет смысла. Я очень надеюсь, что смысл все-таки выиграет битву».
Эти слова являются квинтэссенцией жизни и творчества Карла Густава Юнга. Он записал их или продиктовал своему секретарю на склоне лет, в конце пятидесятых. Тогда ему было уже больше восьмидесяти лет и он работал над написанием своей биографии. Вскоре она была опубликована на немецком языке под названием «Воспоминания, сновидения и размышления».
В то время он жил в уединении в своем доме в Кюснахте, на берегу озера Цюрих, но к нему обращались психоаналитики со всего мира: из Европы и США. Считая себя его последователями, они шли по тому пути, который Юнг открыл для психоанализа. Аналитики объединялись, чтобы упрочить свои знания и обмениваться опытом, приобретенным во время работы в клинике.
Он почти не выступал публично и получал мало писем. Его ответы на письма коллегам, друзьям и незнакомым людям можно найти в его объемной «Переписке», где он рассказывает о своих действиях, своих открытиях и встречах, недоразумениях и откликах, вызванных его последними книгами. Там он упоминает о своих надеждах и перспективах, касающихся теоретической работы. В этой переписке точка поставлена 6 июня 1961 года. В этот день Карл Густав Юнг скончался.
В 1958 году, спустя 10 лет после создания в Цюрихе первого Института К. Г. Юнга, в свет вышел первый том систематического переиздания его «Собрания сочинений» на немецком языке, который на сегодняшний день содержит восемнадцать томов, большая часть их переведена на английский и другие распространенные иностранные языки.
Юнг оставил много мемуаров. Будучи уже пожилым человеком, он возвращается в детство. Он пишет о встречах, которые оказали на него большое влияние в раннем возрасте, юношестве и в студенческие годы. Здесь есть упоминания об интеллектуальных схватках, о клинике, о сотрудничестве с Фрейдом и о том времени, когда Юнг был его последователем. Позднее Юнг радикально изменит свою позицию и разорвет отношения с Фрейдом и в полном одиночестве начнет продвижение вперед. На этом пути будет много сложных моментов, но будут и успехи, и взлеты, ознаменовавшие его огромный труд, который всем нам сегодня знаком.
Конечно, автору, как и художнику, очень трудно исследовать, анализировать и критиковать свою работу, нелегко оставаться объективным. Для того чтобы представить жизнь и творчество Юнга в динамике, к тому же со всеми противоречиями и напряженностью, мы приведем здесь множество точек зрения: ретроспективный взгляд, который мог бы бросить сам Юнг на свою работу, а также мнения его биографов и последователей.
Яркая личность Юнга, его идеи и ход мысли впечатляют, поэтому его биографы становятся если не поклонниками, то по меньшей мере его почтительными толкователями. Масштаб его личности внушает благоговение. До сего дня школа Юнга остается на удивление сплоченной и прочной, хотя в ней существует несколько направлений. Творчество Юнга рассматривается под разными углами зрения, так как оно разнообразно и многогранно.
Наконец, следует отметить не только отношение Юнга к своей работе и позицию школы Юнга, но и упомянуть о движении психоаналитиков в целом. Основной вопрос, являющийся предметом споров и иногда приводящий к жестокому противостоянию различных традиций, связан с сущностью бессознательного, как его понимают и как с ним работают на практике.
Здесь нельзя умолчать о встрече и разрыве с Фрейдом. Этот этап очень важен, так как способствовал росту и продвижению Юнга вперед. Экстраординарность и радикальная непримиримость Юнга проявляются в его теории и в его клинической практике. Он ввел и разработал различные модальности динамики и диалектики по отношению к бессознательному. Бессознательное — это психическая реальность, лежащая за границами эго и имеющая личный и коллективный слои. Эти различные свойства бессознательного определены, изучены и описаны концептами аналитической психологии, которую разработал Юнг.
Я предлагаю снова найти и определяющие, решающие цели, и приоритеты каждого этапа жизни Юнга, опираясь не только на тексты Юнга, но и на те вопросы, которые возникают сегодня перед нами. Таков замысел этой небольшой книги, в силу ограниченности объема которой я вынужден быть краток. Итак, вернемся к тому, что говорил Юнг о важности смысла. Смысл — это категория временная, но он не подчиняется ни ортодоксии, ни ортопедии.
Итак, позволим Юнгу захватить нас врасплох, так как это необходимое условие для выхода бессознательного наружу. Перед нами откроется путь, из-за которого возникало немало конфронтации. И путь этот можно продолжить, поскольку он перспективен.
Теперь давайте поближе познакомимся с Юнгом.

Время и пространство являются важными категориями опыта. Сначала большее предпочтение в своих изысканиях Юнг отдавал пространству, считая категорию пространства решающей по отношению к категориям времени и истории. Эта позиция Юнга отразилась в его ранних трудах по психологии.
Дом священника в Швейцарии. Отец Юнга был пастором. Шесть месяцев спустя после рождения малыша Карла Густава отец обосновался на четыре года в доме для священника недалеко от Рейна. Эти четыре года и эти места повлияют на восприимчивость и чувствительность Юнга по отношению к миру. Сначала он был материалистом, опирающимся на ощущения и впечатления, которые были личными и зависели от обстоятельств и в то же время могли быть безличными: вкус и запах теплого молока, золотистый луч солнца, играющего на воде или в листве деревьев. Ребенок словно находился вне своего тела. Видимо, тогда зародилась его способность чувствовать и быть самим собой.
Эти ощущения, основополагающие и составляющие сознания, обычно исчезают, как и первые детские воспоминания. Юнг не утратил их и мог дать им выход при возникновении похожих обстоятельств или условий, как это было на берегу Цюрихского озера, где он предпочел жить с 1908 года, или, что более специфично, с помощью реминисценций, которые возникали во время регрессивного ухода в себя. Так Юнг поступал в кризисные моменты своей жизни. Их можно назвать кризисами становления: в три или в четыре года, в двенадцать лет, с 1912 по 1918 год, в тридцать шесть лет; этап, наступивший после разрыва с Фрейдом, послевоенный период, 1944—1945 годы, с 1951 по 1952 год, после 75 лет и до начала редактирования автобиографии. Автобиография дала ему возможность в последний раз пережить свое раннее детство. При написании автобиографической книги Юнг поразил не только себя самого, но и нас своим бойким пером, отчетливостью и красочностью воспоминаний.
Эта способность ориентироваться с помощью ощущений, это неизменное обращение к сути и смыслу, чувственное отношение к себе и другим, — все это характерно для Юнга. Именно здесь нужно искать ключи к пониманию особенностей его клинической практики, в частности работы со сновидениями и постоянный призыв о необходимости эмпирического метода, включая подход к религии. Конечно, не останется без внимания и типология, которую он предложил в конце 1910-х годов, когда увлекся изучением необычной литературы или когда занялся алхимической иконографией, начиная с 1934—1935 годов.
Одиннадцать его кузенов со стороны отца и матери были пасторами, поэтому в доме всегда было оживленно: возникали дискуссии на теологические темы и обсуждались церковные дела. Такая же обстановка будет царить и в Кляйн-Хюнингене, что недалеко от Базеля, где его отец станет совершать богослужения. Отец прослужит здесь, пока болезнь, которая донимала его долгие годы, не собьет его с ног, — он умер в 1896 году.
В семье любили вспоминать о докторе Карле Юнге. Он преподавал медицину и право в Майенне в начале XVII века. Таким образом, его можно назвать современником Мишеля Майера, Жерара Дорнеуса и учеником Парацельса. Все алхимики, которыми занимался наш Карл Густав Юнг, когда-то состояли в переписке с другим Карлом Густавом Юнгом.
Другой Карл Густав Юнг — его дедушка со стороны отца. Карл Юнг-старший уехал из Германии после того, как попал в неприятную историю. Он был связан с политическими движениями, проводившими подрывную деятельность накануне революции 1848 года. В Берлине он стал протестантом, попав под влияние философа Шлейермахера, с которым к тому же его связывали родственные узы. В Париже они объединились и занялись медициной. Последовал переезд в Базель. Здесь Юнг стал известным и уважаемым человеком.
Его внук, который преподавал в Цюрихе, а затем в Базеле, воскресил в памяти «семейный роман». Он хотел бы, чтобы его знаменитый дед, полный тезка, был сыном Гете (В юности Юнга поразили слухи, будто его дед был незаконнорожденным сыном Тете. — Прим. ред.). Ничего, конечно, не могло подтвердить этого (вспоминал он не без улыбки), но эта, несомненно, смелая генеалогическая гипотеза подкреплялась настоящей историей его семьи и его работой над «Фаустом» (с этим произведением Юнг познакомился в шесть лет). Наверно, это была своего рода игровая проба пера, предшествующая его серьезным работам.
Дедушка Юнга со стороны матери, Самуэль Прайсверк, имел приход. Он был первым пастором в Базеле и слыл интеллектуалом. Сначала Прайсверк преподавал иврит и Ветхий Завет в Женеве, а затем в Базеле. Но он был не только пастором и преподавателем, но еще и медиумом. Медиумом была и его первая жена, бабушка Юнга, происходившая из семьи французских протестантов, эмигрировавших в Германию после отмены Нантского эдикта. Дедушка Юнга написал грамматику древнееврейского языка, которую переиздавали много раз, руководил журналом «Das Morgenland»(«Восток»), выступавшим за то, чтобы Палестину вернули евреям.
Юнгу не довелось общаться со своими бабушками и дедушками. Они были бы очень удивлены и, возможно, смущены, прочитав написанную им докторскую диссертацию «Психология и психопатология так называемых оккультных феноменов»1(На французском языке книга вышла под названием «UEnergetique psychique», Geneve, Georg et Paris, Buchet/ Chastel, 1956.). Не исключено, что они признали бы эту работу, хотя им, вероятно, такой взгляд показался бы несколько странным. Прежде темы, подобные выбранной им для диссертации, были покрыты мраком таинственности, для них необычен научный метод, а религиозный подход казался оправданным.
Смятение необычного ребенка. Три или четыре месяца спустя после рождения малыша Карла Густава его мать слегла на несколько месяцев в Базельскую больницу. Причина госпитализации неизвестна, но, скорее всего, ею послужило разочарование в муже и продолжительная ссора с ним. Сына в то же время поразила обширная экзема.
Отец Юнга, окончив факультет теологии в Геттингене, казалось, продолжил интеллектуальную традицию семьи, защитив диссертацию об арабской версии Песни Песней. Но, вероятно, на этом вкус к учебе у него пропал. Приняв назначение деревенского пастора, он стал испытывать бесконечные финансовые затруднения, вызывая этим разочарования не только жены, но и сына. Отец Юнга затосковал по счастливым студенческим годам. Сомнения не оставляли его, но он избегал задумываться над неясностями, загадками и вопросами проповедуемого им самим вероучения.
Первые воспоминания об отце, которые приводит Юнг в своей автобиографии, исполнены почтения и трогательны, но в них нет благодарности. Он описывает его как человека заботливого, безгранично любящего делать добро, но порой хмурого и раздражительного. Юнг пишет: «Слово «отец» означало надежность и — слабость. Это был подсознательный импульс, с которого все начиналось»2.(C.G.Jung «та vie», Souvenirs, rives et pensees, Paris,Gallimard,1973, с 27 (BCP, с 19.) Известно, что Юнгу в написании его автобиографии помогала секретарь Анис-ла Яффе. Сначала автобиография вышла на немецком языке. По просьбе Юнга она не упоминается в издании Gesammelte Werke и в английском Collected Works. S.Sharndasani «Memories, dreams, omissions» Spring№3,1995 и «Misunderstanding Jung: the afterlife of legends», The Journal of analiticalpsychology;,\rol.45, № 3, July 2000. Как я уже упоминал во введении этой книги (с. 6 и 7), автобиография, которая является автобиографией лишь отчасти, далее будет обозначаться аббревиатурой SRP (Souvenirs, reves etpensees). (От редактора русского издания: Ссылки на русский перевод даны по изданию: Юнг К. Г. Воспоминания, сновидения и размышления. Минск, 2003). Данные приводятся со слов биографов и самого Юнга.)
«Подсознательный импульс», с которым он должен был объясниться, и стал движущей силой его исследований. Трудности отца и то, как он их воспринимал, натолкнули Юнга на мысль о безвыходности христианства. Отсюда происходит и его доктрина о любви и нескончаемые рассуждения о Троице. Его выводы вызовут гнев и протестантов, и католиков. Юнг не отступится от своих отрицаний до конца жизни, так как главным для него было отстаивание правды.
Юнгу всегда было свойственно опровержение устоявшихся мнений. Все виды идеальных формаций обречены сталкиваться с бессознательным, представляющим для них угрозу.
Теперь вернемся к матери Юнга. В противоположность отцу она казалась спокойной, представительной, с устойчивой психикой. Она отлично готовила, была гостеприимной, одним словом, слыла хорошей хозяйкой. В своих мнениях она не отличалась оригинальностью, стараясь придерживаться традиционных взглядов, но иногда в ее поведении проскальзывало что-то странное, видимо вызванное внутренними переживаниями.
Например, неожиданно резкие суждения, которые шли вразрез с тем, что говорил ее муж, служитель церкви3 (Как-то во время семейной трапезы произошел разговор о том, что некоторые литургические песни скучны и стоило бы пересмотреть книгу песен. Сын, которому было около шести лет, услышал бормотание матери: «О любовь моей любви, ты проклятое блаженство...» — и неожиданную пародию, где немецкое слово verwunscht (проклятое) тайком было подменено erwunscht, словом, означающим вожделенное. SRP, р. 70 (ВСР, с. 57).)
Кому, чему верить, когда любовь и желание так переплетены? Когда слова так хрупки, что с легкостью приобретают противоположный смысл? Когда семейные ценности, которые должны словно щит ограждать от зла, становятся злом, демонстрируя свою изнанку?
Юнг позже скажет, как он потерял все ориентиры, проанализировав смысл, содержащийся в словах, поняв их силу, то, что в них вкладывали другие и что подразумевал он сам. Ему суждено будет снова и снова испытывать такую растерянность в кризисные периоды, которые отметят его жизнь и творчество.
Словарь существенных для Юнга понятий пополнялся с годами. После того как его родители расстанутся, он узнает слово «недоразумение». Он вспомнит это слово и на склоне лет, когда будет писать или диктовать автобиографию. Недоразумение он свяжет и с вечерней молитвой, которую запомнил со слов матери. Эта молитва защищала от ночных тревог и от дьявола: «Распростри крылья / Милостивый Иисус / И прими птенца Твоего / Если дьявол захочет уловить его/Вели ангелам петь:/Этот ребенок должен остаться невредим!»4 (SRP, р. 29 (ВСР, с. 20).)
Образ этой большой птицы казался успокаивающим и защищающим. Но и здесь была игра слов, она обнаруживала внутреннее противоречие: птенец на базельском диалекте звучит как Kuechli. Kuechli означает «маленькие пирожки», которые птица Иисуса должна похитить у дьявола, который также их поедает.
Странная и волнующая сцена, которая смогла бы вызвать у Леонардо да Винчи ощущение однажды виденного и которая заинтересовала бы Зигмунда Фрейда5(S. Freud, Un souvenird'enfance de Leonardde Vinci (1906), Paris, Gallimard,1977. (Русский перевод: Фрейд 3. «Леонардо Да Винчи и его воспоминания о детстве» в кн: К. Юнг, Нойман Э., Психоанализ и искусство. — М., REFL-book 1996.). С помощью игры слов одна птица словно прячется в другой. Ребенок, который боится собственного тела и своих фантазий, боится, что его проглотят, боится неожиданного появления матери, боится своей болезни, боится своего непостижимого ухода.
Иногда факты способствуют сближению различных школ психоанализа и совпадению их толкований. Например, «детские воспоминания» Леонардо. Фрейд показывает становление личности и «пульсацию знаний» великого художника и ученого. Юнг, в свою очередь, излагая парадигматическую сцену из своего детства, уже спустя много лет замечает, что она подтолкнула его к необходимым, жизненно важным рассуждениям. Благодаря им он пренебрег всеобщими доктринами и стал строптивым психологом, который пошел своим путем, путем анализа6(О понятии apras coup, J.-В. Pontalis, Apnts Freud, Paris, Gallimard, 1968, и J.Laplanche et J.-B. Pontalis, Vocabulaire de la psychanalyse, Paris, PUF, 1967.).
Итак, Юнг рос одиноким и уязвимым мальчиком. В семь лет он страдал от приступов удушья, на которые обратил внимание его отец. В полном одиночестве мальчик любовался природой и выдумывал себе тихие игры. Он строил башни, которые потом с восторгом разрушал, рисовал сражения. Как-то раз вырезал человечка из школьной линейки и долгое время хранил его как свой секрет.
На самом деле эта несмелая, в форме игры, работа проводилась упорно, была скрыта от других, и отношение к ней было очень серьезное. Эта работа-игра в детском возрасте не была переходной ступенью к построению отношений Юнга с другими людьми, как то усматривает Винникотт7(D. W. Winnicott, Jeu etrealite, Paris, Gallimard, 1975.). Скорее эта игра отражала внутреннее состояние, давала выход эмоциям и аффектам. Таким образом, намечалось то, что уже обнаруживало сущность его концепции, ее живой символ. Игра была самовыражением, она помогала познать еще неизведанную реальность.
Юнгу еще предстояло найти средство, чтобы «объясниться». Для этого нужно было мобилизовать свои чувства и ощущения.
Необходимость мыслить. Услышанная мальчиком в три или в четыре года вечерняя молитва не прошла для него бесследно. Напугавшие его слова отложились в сознании и породили различные образы. Далее речь пойдет о сне, который он увидел в то время, когда открыл для себя игру слов. Этот сон воспроизведен в автобиографии Юнга.
Мальчику приснилось прямоугольное отверстие на лужайке, которая находилась рядом с домом священника. Он проник внутрь отверстия и там, за тяжелым занавесом, обнаружил дугообразное пространство, где царили сумерки. Посреди пространства возвышался трон, а на нем восседало какое-то огромное существо. Высотой это существо было около четырех или пяти метров, а толщиной от пятидесяти до шестидесяти сантиметров. Голова у него была в виде конуса, лицо отсутствовало, но был один-единственный глаз, устремленный вверх.
Ребенка парализовало от страха. Вдруг этот монстр спустился с трона и направился к нему. В этот момент мальчику послышался голос матери, доносящийся сверху: «Взгляни, это же людоед!»8(SRP, с. 31.)
Если есть желание, можно приступить к «дикому анализу» этого сна. Можно все объяснить возрастом ребенка и неблагоприятной обстановкой в семье. Многие авторы так и делают. Но у нас свои подход: исторический и эпистемологический. Более рационально подойти к этому сну с позиции ребенка, который жил в напряженном ожидании, которое было знакомо и пожилому Юнгу.
Этот непропорциональный и угрожающий монстр сначала был безымянным. Этот напряженный момент ожидания назначения станет маркером метода, помогающим Юнгу фиксировать работу бессознательного.
Этот напряженный момент ожидания, отрицающий всякую преждевременность, открывает категории времени и пространства. Обретенный опыт еще не осознан, не истолкован Юнгом; он внушает опасения.
Итак, в момент ожидания обнажаются все смыслы и выявляются все значения; но это же влечет за собой и некое замешательство, которое разрешается в процессе работы психоаналитика (обычно это работа со снами). Позднее Юнг в своих методологических работах по этому поводу будет охотно использовать немецкое выражение geschehen lassen, что означает «позволить случиться». У него это выражение часто будет сочетаться с глаголами betrachten («полагать», «внимательно наблюдать») и sich auseinander setzen («всему и всякому сопоставлять себя»)9(Е. G. Humbert, Jung, Paris, Editions Universitaires, 1983, p. 14.).
Таким образом, получается последовательное движение с определенным тактом. Вполне естественно, что его пытаются интерпретировать. Не будем торопиться. Идем осторожно, словно на ощупь. Это лучший способ для осознания момента. Интерпретация, полученная путем размышлений и основанная на теории, может быть только предварительной. Сама по себе она символ.
Этот сон Юнга является таким же основополагающим, как и слова его матери. Философ пишет: «Я никогда не смог до конца понять, что же тогда хотела сказать моя мать: «Это людоед» или «Таков людоед».
В первом случае эти слова служат разоблачением. Они словно снимают вуаль с чего-то мистического: эти истории про людоеда, сказки и легенды; нужно ли к ним относиться, как к тому, что рассказывает отец-священник. Это людоед. Здесь слышится призыв к тому, чтобы увидеть прикровенное. Настало время все разъяснить для себя.
Во втором случае, напротив, его мать успокаивающе говорит: «Не бойся, угрожающий монстр, которого ты обнаружил, — твое собственное творение. Тебе о нем рассказывали, он известен, этот людоед».
Эти две трактовки ставят нас в затруднительное положение. Мы столкнулись с оттенками смысла. Невозможно мысленно сосредоточиться на услышанном. Нужно продвигаться вперед, очевидно не касаясь больше ни отца, ни каких-либо других ориентиров. Нужно подумать. Это необходимо.
Следует помнить, что Юнг делал свои далеко идущие интересные умозаключения будучи совсем юным. Этому способствовало одиночество, общение с природой, «тайные» игры, недоверие к взрослым и трудности в общении со сверстниками.
В школьные годы с ним случались обмороки, которые помогали абстрагироваться. Однажды на мосту над Рейном Юнг пытался свести счеты с жизнью. В автобиографии по этому поводу приведены такие слова: «Неизбежное сопротивление жизни в этом мире»10(SRP, р. 28; р. 50 (ВСР, с. 20 и с. 40).
Вот так в жизни Юнга наступил второй кризис детства. Тогда Карлу Густаву Юнгу было двенадцать лет. Вокруг все начали беспокоиться, никто не знал, что предпринять, чтобы помочь этому странному ребенку.
Два события сильно повлияли на него. Первое было связано с отцом. Ребенок, будучи любопытным, однажды услышал, как его отец рассказывал друзьям о том, что семья находится на мели и что он не представляет, как будет зарабатывать себе на жизнь его сын. Услышав это, ребенок испытал шок.
Пытаясь избавиться от мыслей о побеге и от обмороков, Юнг приступил к учебе. Он относился к ней серьезно: усердно изучал грамматику, делал домашние задания. Позже он напишет, что укрывался от невроза и требований я в одиночестве, в котором искал счастья. Все, что Юнг в дальнейшем проанализирует и напишет о процессах индивидуации, будет сопряжено с осознанием, что нужно отдалиться от того, что находится ближе всего. Дискуссии о правильном подходе и злоупотребление восточной мудростью и медитацией начнутся гораздо позже.
Второе событие, произошедшее с ним в двенадцать лет, связано с религиозными речами его отца.
Каждое утро мальчик ходил в базельский колледж пешком. На обратном пути он останавливался у местного собора. Собор величественно возвышался, его крыша, покрытая свежей глазурью, играла на солнце.
Зрелище было восхитительным. Казалось, собор воплощал в себе божественную незыблемость. Вот здесь в голову Юнга закралась мысль, которую еще трудно было выразить, но она рвалась наружу. Мысль о преступлении, грехе. Нет, ничего подобного.
Юнг в своей автобиографии шесть страниц посвятил описанию трех дней и трех ночей, которые он провел в напряжении11(SRP, р. 56 (ВСР, с. 44). Это беспокойство было вызвано мыслью, терзавшей двенадцатилетнего ребенка.
Ребенок размышлял: «Поскольку Бог позволил нашим прародителям Адаму и Еве совершить грех, значит, в своих планах он позволяет случиться тому, чтобы я последовал таким же путем».
В воображении мальчика неожиданно появилась пугающая сцена. Из-под божественного трона, который расположен высоко над миром, падают экскременты. Они обрушиваются на крышу собора и разрушают его.
Какова связь между Богом — разрушителем и тем, перед кем преклоняются в храме и дома?
Любопытно, что ребенок не забыл эту картину. Для него она была благодатью. Он открыл великую тайну. Но кому он ее расскажет? И что он будет делать?
Интерпретация и аналитическая теория.
«...Пришло нечеткое еще представление о том, что Бог способен быть чем-то ужасным. Это была страшная тайна, и чувство, что я владею ею, наложило тень на всю мою жизнь» (ВСР, с. 49).
Эти слова, вызванные переживаниями Юнга, подсказали его дальнейший путь: предметом его занятий стала аналитическая психология. В этот период Юнг меньше внимания уделял внутренним движениям, связанным с начальными условиями, и механизмам торможения. Он предпочел этому модальности и все, что связано с обстоятельственным выходом наружу бессознательного.
С термином «бессознательное» Юнг во всех своих работах использует прилагательное wirklich, глагол wirken и существительное Wirklichkeit. На немецком языке это означает то, что реально и в то же время относится к впечатлениям. Этот особый подход к бессознательному связан с его энергетическим и креативным потенциалом.
Двенадцатилетний ребенок еще не знает, как далеко он зашел. Он попал на этот путь из-за первого кризиса, произошедшего в три или в четыре года. Тогда он столкнулся с реальностью, жесткой и щемящей. Она непроницаема. У нее своя компетенция. Ее можно познать, мобилизовав способности к интерпретации и теоретические познания.
Главные определения Юнга относятся к узнаванию. Этот процесс не минует никого. Спонтанный, затем он должен приобрести более организованный, строгий подход. Анализу подвергаются личность, душа, тень. На этом пути Юнгу помогли способность и склонность к наглядному изображению, наделению смыслом мельчайших деталей и знакомство с системой образов различных культур. Все это можно найти в его работе о бессознательном.
Эти понятия, такие своеобразные по форме образования, выражения и по тому, как они реализуются в клинической практике, являются определяющими юнгианского метода и выделяют его среди всех психоаналитических направлений. Они позволяют избежать интеллектуальной западни. Но здесь возникает неожиданная конфронтация: открывается картина, характеризующая внутренний мир и мышление.
С другой стороны, в этом эпизоде с базельским собором говорится о представлении мысли, зародившейся в голове мальчика, которого воспитывали в религиозной обстановке. При дезавуировании культурной подоплеки оказывается, что в этой мысли есть что-то садистско-анальное.
Итак, юнговская проблематика, отчитывается перед структурной организацией и конфликтной динамикой психического функционирования, за которым стоят другие концепты, характеризующие их. Разъединение, компенсация, комплиментарность, противоречие, интеграция — все эти концепты используются в аналитической работе. Здесь движущей силой является неожиданность, позволяющая избежать строгого присмотра, позволяющая все разрушить и ударить в тыл. Юнг будет говорить о кризисе двенадцати лет как об облегчении, но в то же время и как об опыте, которого он стыдился.
Итак, рассмотрим еще одну юнговскую проблематику: сопровождение и понимание процессов бессознательного. В повседневной жизни, в сновидениях, в клинической практике можно замечать прорыв наружу бессознательного, которое желает проявиться и реализоваться.
Юнг не стоит на месте. Попутно, от одного признака к другому, Юнг разовьет из этой части своих наблюдений теорию комплексов, из других работ — теорию психозов. Когда речь заходит об индивидуации, его подход уже предельно дифференцирован. Особенно пристальное внимание Юнга привлекает переход от одного поколения к другому: ребенок столкнулся лицом к лицу с правдой, высказанной отцом. Здесь уже речь идет не об индивидуальном, а о трансперсональном.
Читать и рисковать. Увиденный Юнгом сон о фаллосе датирован 1879 или 1880 годом, а эпизод с базельским собором, вероятно, произошел в 1888 году. Юнг обнаружил, что Фридрих Ницше (также сын пастора) преподавал в университете этого города с 1869 по 1879 год. Когда Юнг начал свое обучение в этом же университете в 1895 году, философ, провозгласивший, что «Бог умер», и написавший либеральные афоризмы и «Веселую науку» (1881), еще жил в швейцарской долине Энгадин, но уже тяжело страдал от душевной болезни. Казалось, в Базеле витал дух Ницше12(Письма X. Фон Кейссерлингу от 2 января 1928 года и А.В. Рудольфу от 5 февраля 1961 года в «Переписке 1906— 1940» и «Переписке 1958-1961», Paris, Albin Michel, 1992 и 1995. Во время обучения Юнга в Базеле самой влиятельной фигурой был специалист по истории искусств и цивилизаций Якоб Буркхарт, который также преподавал в Цюрихе.).
Семья Юнга и все его многочисленные родственники, конечно, не могли принять, понять и обсуждать учение Ницше и его влияние на Юнга. Сейчас нам не составит большого труда узнать то, что читал Юнг в молодости. Конечно, мимо него не прошло то, что было в библиотеке отца. В основном ее составляли пастырская литература, произведения философского характера и эпистолярного жанра на немецком языке. «Фауст» Гете, «Так говорит Заратустра» и «Несвоевременные мысли» часто упоминаются Юнгом в трудах, в переписке и в автобиографии13(Том 20, и последний, из Gesatnmelte Werke («Избранные работы») Юнга. Здесь содержится общий алфавитный указатель использованных авторов. Все эти авторы публиковались во Франции у Албана Мишеля. Следует отметить, что последователи Юнга составили список всех его книг, сохранив таким образом его библиотеку.).
Познакомившись со списком авторов, которых цитировал Юнг, можно провести тематический и интертекстуальный анализ его работ. Таким образом, получается, что все работы Юнга следует читать со ссылкой на цитируемых им авторов, и здесь между текстами обнаруживается взаимодополняющее родство14(Ch. Maillard, «Les sept sennons auxmoits de С G.Jung», Presses Universitaires de Nancy, 1993, и его статьи в № 73, 1992 и 79, 1994, Cahiers jiungiens depsychanalyse.).
Ницше с его критическим отношением к религии, с его умением задавать вопросы и размышлять и с его представлениями о дионисийском начале бытия был образцом для Юнга. Но в то же время Юнг не желал уподобляться одержимому идеей сверхчеловека Ницше. Не нравился Юнгу и трагический конец автора максимы «Стань тем, кто ты есть»; такой неадекватности Юнг страшился|5(Он писал: «Как «Фауст» в свое время приоткрыл для меня некую дверь, так «Заратустра» ее захлопнул, причем основательно и на долгое время», SRP, с. 129 (ВСР, с. 109). В конечном счете Юнг вернется к Ницше.).
Давайте вернемся к тем вопросам, которые терзали Юнга в период его становления. Итак, до Ницше первым открытием Юнга стал Шопенгауэр.
Юнг писал: «Он был первым, кто рассказал мне о настоящих страданиях мира, о путанице мыслей, страстях и зле — обо всем том, чего другие почти не замечали, пытаясь представить мир либо как всеобщую гармонию, либо как нечто само собой разумеющееся. Наконец я нашел философа, у которого хватило смелости увидеть, что не все было к добру в самих основаниях мира. Он не рассуждал о совершенном благе, о мудром провидении, о космической гармонии, он прямо сказал, что все беды человеческой истории и жестокость природы происходят от слепоты творящей мир Воли»16(SRP, с. 90-91 (ВСР, с. 74-75)..
События стали тому подтверждением, когда окружающие сочли Юнга богохульствующим. Но как Шопенгауэр мог выступать против слепой Воли, опираясь только на интеллект? Это ведь лишь функция человеческого духа; интеллект — не все зеркало, а лишь малый его осколок, который ребенок подставляет солнцу в надежде ослепить его.
Эти мысли посетили его, когда ему было семнадцать лет и он готовился к поступлению в
университет. Именно трудное чтение Канта и, в первую очередь «Критики чистого разума», указало Юнгу путь его дальнейшего развития.
Урок, который Юнг получил у Канта, помог ему найти ту основу, на которой строился в дальнейшем его метод. Он признает только метафизическое утверждение. «Вещь в себе», «чистый ноумен» ускользает от нашего восприятия, оставаясь для нас недосягаемым. Работа с фактами, феноменами — вот область нашей компетенции. До конца своих дней Юнг разоблачал Троическую ипостась, приписывающую реальности существование трансцендентных качеств, индуцированного опыта или дедуцированных умозаключений.
Для него это было возвращением к наблюдению над событиями, так сказать, к психической реальности. «Wirklichkeit der Seele» («Реальность души») — таков будет заголовок одной из его работ, опубликованной в 30-е годы. Уже обращение к этой теме обнаруживает и подтверждает законность достижений аналитической психологии. Продемонстрированный в этой работе интеллектуальный прорыв стал возможен также благодаря работе Юнга в клинике и удачному развитию им распространенных метафизических утверждений.
Откуда эта неизменная настойчивость, определившая его эмпирический путь, столь цельный характер, противостоящий полемичному миру, теологам и религиозным людям, в то время как те считали, что его исследования и интерпретации покушаются на их область деятельности? Некоторые из его читателей или последователей, напротив, ждали от Юнга изложения убеждений деиста или других высказываний, которые бы справедливо или несправедливо опровергали догмы Фрейда.
В основу эпистемологической позиции Юнга положен метод, позитивный по отношению к школе Аристотеля и критичный, вплоть до язвительных оговорок в адрес платоновской философии, когда она теряется в бессвязной, взятой из «Диалогов» Сократа аргументации.
В этом же направлении, говоря о христианской традиции, идет и бл. Августин, таким образом, мы сталкиваемся с философией томизма, относящегося к интеллектуализму просвещенных людей. Что касается немецкой мысли, то здесь Лейбниц осмыслил современные размышления о пространстве и времени и акаузальные отношения путей, которые в 50-е годы он исследовал вместе с нобелевским лауреатом физиком Вольфгангом Паули. Он не боялся суровых слов, чтобы опровергнуть презумпцию неконтролируемых гегельянских конструкций. Вместе с тем Юнг не разделял подход М. Хайдеггера, основным положением своей теории сделавшего утверждение «язык язычит».
Философские открытия, сделанные Юнгом в студенческие годы, помогли ему позднее наметить свои пути исследования в немецкой традиции Aufklarung. Сопроводив тексты Библии и «Фауста» перекрестными вопросами, Юнг создал единый глоссарий. Философские пассажи произведения Гете — вплоть до договора с дьяволом — очаровали Юнга. Особый интерес вызвал Мефистофель, неизменно вносящий беспорядки в мир людей; Юнг никогда не простит Гете его трюка, с помощью которого душа Фауста была спасена ангелами.
В связи с этим любопытно констатировать, что в своих записях, даже в автобиографических, Юнг определяет тесную связь между событиями личной жизни, своими пылкими спорами с Фаустом и вечерней молитвой, услышанной от матери. Определив свой путь и цели, он продвигается вперед. Юнг говорит о своей жизни как о прогрессивной работе, с присущей ей динамикой и напряжением внутренних противоречий.
Если принять эту позицию, то станет понятно, что для Юнга Гете и его Фауст — это сильные личности с репутацией пророков, а при случае — и мечтатели; это последователи метода, введенного в оборот немецкими философами Люмьер и кантовской критикой.
Юнг будет опираться на вторую волну немецкой мысли. В дальнейших наблюдениях он опирается на апофатическую теологию Майстера Экхарта, на натурфилософию, разработанную алхимиками и продолженную Парацельсом и Якобом Беме, наконец, на психологию бессознательного, продолжающую романтическую традицию Карла Густава Каруса, и на систему взглядов, близкую Шлейермахеру, Гете и Эдварду фон Хартманну.
Это постоянное внутреннее напряжение, отметившее путь Юнга, приближалось к современным требованиям научных исследований, а — одновременно — к чему-то исконно мистическому, свойственному нашей культуре. Это отразилось даже на доме Юнга в Кюснахте, в холле которого был установлен бюст Вольтера работы Гудона. Над порогом этого дома были написаны загадочные афоризмы Эразма Роттердамского17 (В книге Collectanea adagiorum, 1563.) «Vocatus atque поп vocatus, Deus aderit», «Зови не зови, Бог явится»18(Ch.Gaillard, «Le musee imaginaire de Carl Gustav Jung», Paris, Stock, 2000, с 11 и 13.).
Как же тогда быть с ницшеанской критикой Бога? Юнг задумывается над этим вопросом и увлекается работой об анализе и психологии сегодня...19(Ч. Майар, статьи.); при этом он, придерживаясь романтической традиции в ее анахроническом варианте, обрел свой опыт бессознательного.
Странные фразы с фаустовским налетом, которые он приводит в автобиографии по поводу «пребывания на земле», разъясняются его высказыванием в связи со сном о фаллосе: «Сегодня я знаю, что это случилось затем, чтобы внести как можно больше света в окружавшую меня темноту. Это посвящение в царство тьмы. В этот момент неосознанно началась моя интеллектуальная жизнь»20(SRP, с. 34.).


В анализе обычно большое значение уделяют процессу слушания. Это оправданно. В этом мы убедились на примере игры слов в вечерней молитве, услышанной юным Карлом Густавом Юн-гом. Игра слов, застигающая врасплох, — неплохое упражнение. Эта игра имеет нешуточный характер, несмотря на свою карикатурность. Стоит обратить внимание на образы. В упомянутой вечерней молитве мы сталкиваемся с образами птиц.
Это неслучайно. В работе с бессознательным Юнг использует не только слушание, но и зрительное восприятие. Такова особенность его метода.
Роль зрительного восприятия. В детстве ребенок окидывает окружающее отстраненным взглядом. В годы ученичества он задается вопросами, связанными с искусством. Большое значение имеет убранство дома, в котором ему довелось жить. В доме священника Дю Пти Анинг были старинные картины. Юнг подолгу созерцал копию картины Гвидо Рени, оригинал которой находится в Лувре. Сюжет ее оказался близким ребенку, рано пустившемуся в бега и искавшему пути противостояния окружению. Потом Юнг увлекся героическими мифами (речь идет о библейском Давиде, противостоящем Голиафу), историей Иова и Яхве.
Для Юнга искусство (творения, имеющие наибольшую культурную ценность, или творчество вообще) было добродетелью. Оно разоблачает, делает видимым, показывает, оживляет то, что таит бессознательная жизнь. Оно может дать ответы на вопросы, на которые еще никто четко не ответил. В этой перспективе его мало интересовала сублимация, он отдавал предпочтение эффектам, скандальным литературным произведениям и скульптуре. Здесь можно усмотреть близость сновидениям. Его также привлекали художественные ремесла, в которых прослеживалась ритуальность и примитивизм21(Откуда его интерес к Джойсу и Пикассо, его путешествия в Африку, встречи в США с индейцами и его начинания и увлечения в различные периоды его жизни, особенно кризисные, рисунком, каллиграфией, живописью и скульптурой.).
Для него бессознательное, каковы бы ни были его конфликты и компромиссы с сознательным, априори не может быть ошибочным. Бессознательное может выражаться в снах, его можно проанализировать с помощью рисунка или благодаря какому-либо другому виду творчества22(M.Milner, L'inconscient et la peinture (On not being able to paint), Paris, PUF, 1976.).
Эта открытая позиция выступает против настоящего и не исключает иллюзий. Любой из нас первоначально архаически тождественен миру, в который включен и частью которого является. Чтобы особым образом выразить подверженность представлению, верование и практику группы, Юнг часто использовал выражение «мистическое соучастие», которое заимствовал у французского антрополога Леви-Брюля. Для него первая задача анализа — позволить выразиться каждому для обретения им объекта собственных движений и открытия своей истории.
Оттуда берет начало анализ и юнгианская психология проекции. Если психе, как показывает он, — это целостность всех психических процессов, как сознательных, так и бессознательных, то анализ проекции позволяет распадению тождества с объектом и выделению «я». Так что «внутренняя сцена», о которой мы уже говорили, сопряжена с процессом «отклеивания», «дистанцирования», «дифференциации» связей между внутренней реальностью, принятой в социуме идеологией, владением импульсной жизнью и собственными действиями, впечатлениями, подчиняющимися неосознанному или тому, что пытаются проигнорировать.
Именно таким образом происходит клиническое применение выработанных процессов индивиду ации. Юнг введет термин активная фантазия, на французский язык (как и на русский) его переведут «активное воображение», что неверно. Это «неудобное» выражение скорее означает «активация способности воображения».
Ему можно предаваться в одиночестве, но, как на том настаивал Юнг, это занятие требует осторожного подхода. Активное воображение состоит в следующем: эмоции, аффекту или навязчивой идее придаются форма и смысл (символ), возникшие образы выводятся на сцену и постепенно приобретают драматический характер, получают собственную жизнь. Это можно сравнить с драматургией романа. В данном случае используется рисунок и хореография23(Cf. Е. G. Humbert, op.cit., premiere partie, chap.II, и Escrits urJung, Paris, Rctz, 1993, chap. VI.).
Здесь наблюдается близость юнговского подхода к процессам художественного творчества, которые известны сегодня24 (A. Ehrenzweig, L'ordre cache de Vart, Paris, Gallimard, 1974 и D. Anzieu, Le corps de 1'ceuvre, Paris, Gallimard, 1981, под руководством Psychanalyse du genie createur, Paris, Dunod, 1974.). К этому добавляется важность его личности и его работ, некоторые из них оставлены без внимания: его юмор, способный держать вас на почтительном расстоянии в спорных вопросах, порой едок, что заметно по его переписке.
Такой юмор не будет чужд Юнгу и в период его увлечения алхимической литературой, иконографией и художествами. Так оживала обычная жизнь, с увлечением минералогией и полная сомнений, иногда похожая на клоаку, сексуальная, находящаяся по ту сторону ереси, там, куда были направлены осуждения церкви, и от чего отступилась общепризнанная наука.
На основе лексикологических, а затем и иконологических исследований развивалось нечто новое. Юнг был новатором, но и поныне его исследования предстают для некоторых в странном свете. Размышления Юнга касаются бессознательных организующих структур в представлении и поведении, что, в свою очередь, он определяет как архетипические образы, акцентируя их структурообразующую функцию, точнее сказать, структурирующую.
Эти исследования он проводил в течение всей жизни, особенно при подготовке к выходу второго тома в 1955—1956 годах. Он был посвящен многочисленным отклонениям в отношениях между полами. Называлась книга «Mysterium Coniunctionis». В ней было все, от странных алхимических опытов до западноевропейской мистической литературы, и даже, быть может, больше восточной: как рассматривать сексуальность, — если понимать термин так, как понимал его Фрейд, — как острое словцо, объясняющее все поступки в любом возрасте, или как решающее и узловое, смешение воображаемого, реального и символического? Нужно ли продолжать исследование этого вопроса? Проблемы отношений между полами будет рассматриваться в работах Юнга на протяжении всей его жизни.
Выбор учения и первые шаги структуралиста. Перед Юнгом возник вопрос: какой путь избрать — литературу, теологию или естественные науки? Нужно было решать.
Колебания, сомнения и терзания в выборе, от которого зависела его дальнейшая жизнь, наконец разрешены.
Юнг выбрал науку, но его занятия оказались под угрозой из-за семейных финансовых трудностей, и в качестве лучшего способа поддержки семьи он решает заняться медициной. Отец Юнга терзался различными вопросами, которые так и остались неразрешенными, он прочитал Бернгейма, только что переведенного к тому времени на немецкий язык Зигмундом Фрейдом, но не мог вступить с ним в дискуссию из-за неуверенности, разочарований и болезней, которые вскоре свели его в могилу.
Настает момент для размышлений. Давайте поразмыслим над тем, как этот период жизни Юнга повлиял на его путь структуралиста.
Ни изучение различных источников, ни интертекстуальные средства не проливают свет на данный вопрос. Среди антропологов, лингвистов, аналитиков и психологов также есть структуралисты. С помощью собственных методов они проводили исследования о соотношении различных фактов, об их структурной связности и о потенциале трансформации, на которую следует обратить внимание.
Гипотеза и практика, касающиеся архетипов Юнга, открывают новый путь. Здесь своя история, свои посылки, в его случае их две.
С одной стороны, те тайные игры, в которые он играл в детстве, предопределили его увлечение ископаемыми, растениями, животными, которые подростком он находил в горах Юры, и как его соотечественник Жан Пиаже, прилежно занимался коллекционированием. Юнг системно исследовал кости животных и людей, населявших эту область в древние времена, и кропотливо изучал планы оборонительных сооружений в Вобане. Его интерес был предельно серьезен, Юнг вполне овладел технической лексикой и одно время даже помышлял стать археологом, специалистом по Египту, и Месопотамии. Позже, начав изучение медицины, он увлекся мифологией и сравнительной анатомией.
С другой стороны, его путь структуралиста подпитывался личным опытом и удивительными открытиями. В то время Юнг столкнулся с видениями — явлением, на которое в таком возрасте чаще всего не обращают внимания. Юнгу приснился гигантский радиолярий, достигающий 3 метров в диаметре, наполовину погруженный в большую лужу. Он восхищался видениями: они пробуждали в нем «желание познания»: «Устранив мои последние сомнения, сновидения заставили меня обратиться к естественным наукам»25(SRP, с. 107 и вся глава 3 (ВСР, с. 90 и вся глава «Студенческие годы»).
Это открытие, такое зримое и загадочное, оказалось решающим для его жизненного пути. Забегая вперед, скажем лишь, что дальнейшие исследования Юнга сложных, противоречивых и конфликтных моментов, например невротического кризиса и психических расстройств или коллективного бессознательного в древней космологии и полифонии мира, ставят под удар прежние знания о структуре материи.
Таким образом, шаги были предприняты сразу с двух сторон. Речь идет о структурах, которые трактовались Юнгом по-своему и которые он называл архетипичными, особенно самость. Будут ли они всегда для него живой реальностью, опытом и динамикой, такими же, как относительно сверхчувственные объекты, которые предполагают научного подхода. Структуралисты не всегда выступают единым фронтом.
Путь Юнга не представляет ни малейшей оригинальности, ни малейшей трудности. Он только предлагает нам принять структуру как изначально пустую форму, не путать с разнообразием выражений, даже типичных, в которых есть присутствие и мощь со своей консистенцией прочности, и свои собственные действия, которые являются интерпелляционными.
Перед нами дилемма: архаический характер структурных реальностей, с одной стороны, и, с другой стороны, условия и требования современности.
Каким образом в рамках практики и современной аналитической психологии развивать структурный смысл, совпадающий или находящийся в конфронтации с психической реальностью, которая предстает с собственной силой интерпелляции и при случае способна к трансформации и актуализации? Это один из вопросов, который ставит перед нами Юнг.
Сейчас мы понимаем, что в любом случае это вызов, отметивший первые шаги в учении и профессиональной деятельности. Для него сосредоточение на интроверсии, даже регрессивной, в структурных выражениях бессознательного, проявляющейся спонтанно жизни, было движущей силой его научной деятельности и его первых работ по психиатрии.
Ассоциации и комплексы. От персоны к самости. Трудно представить, кем мог бы быть К. Г. Юнг, если бы он не занялся медициной. Статус, который дает эта профессия, несколько нивелированный сейчас, был в ту пору очень высок. Медик настоятельно необходим обществу практически ежедневно, он достаточно уверен в своей ответственности, когда бессознательное начинает беспокоить и становится назойливым.
В очень выразительном и познавательном словаре, который Юнг использует в автобиографии, чтобы описать напряжение проведенных в колледже, университете и клинике лет, когда он был начинающим психиатром, Юнг приводит словосочетание «личность номер 1». В нем — выправка, которая понадобилась ему во время учебы, в профессиональной, социальной и личной жизни. «Номер 1» активный, решительный, своевольный и организованный, человек на своем месте. «Номер 2» свободен, он похож на Фауста, питается и наслаждается страстью, бесконечен, без возраста, очень уверенный, не затрагивает окружающей псевдоправды и скоро рассеется, став призрачной тенью, чем-то смехотворным и меланхоличным.
Это различение между «номером 1» и «номером 2», совмещенных в одном индивидууме, может показаться безыскусным, но так написано в автобиографии Юнга, когда он повествует о своем детстве и годах ученичества. На основании такого представления Юнг впоследствии развил теорию о персоне и проанализировал отношения между я и самостью.
Термин персона восходит к античному театру. Там он означал маску, которую носил актер, чтобы занять место в какой-либо пьесе, и чтобы сразу было ясно, какую роль он играет, и чтобы таким образом иметь право голоса. Юнг использовал этот термин, чтобы обратить внимание на форму, необходимую для развития индивидуума, облегчающую и стимулирующую коммуникацию членов общества, набор социальных ролей.
Здесь открывается анализ идентификации — бессознательного отождествления себя с другим субъектом — и проекции — приписывания объекту качеств, присущих субъекту. Различение реального человека и его фантазий — вот один из аспектов анализа переноса, — чтобы углубиться и испытать позицию другого и положение в отношении к внутренним и внешним событиям, откуда происходит становление.
Но то же понятие «персоны», как его предлагает Юнг, не является тем не менее только отрицанием обмана. Юнг выводит каждого на сцену театра людей, где присутствующий психотип не может обеспечивать дистанции, которая является одним из аспектов его позиции субъекта, различением именно с «мистическим соучастием», описанным антропологом, об этом было сказано выше26(Здесь нужно затронуть отношения и разницу между юнговским концептом и ложным концептом Випникотта. J. Vieljeux, La persona, Cachiers jiungiens de psychanalyse, № 58, 1988.).
Это понятие «персоны» упоминается в произведениях Юнга, отмечая его озабоченность этим вопросом.
Что касается я и его отношения к бессознательному, особенно к самости, — это уже другая история. Теперь давайте ознакомимся с основными характерами, которые связаны с путем и мыслью Юнга и их возникновением в детстве и в годы ученичества; проанализируем основные этапы его творчества и затронем моменты кризиса, о которых уже упоминали.
Большое значение имела его работа в больницах с 1900 по 1909 год. Именно благодаря ей он начал профессиональную деятельность, связанную со средствами химиотерапии, и об этом его первые работы.
В декабре 1900 года (Юнгу было тогда 25 лет) он был назначен ассистентом Йогана Блейлера в Бургхёльцли. Это известная психиатрическая клиника при Цюрихском университете. В 1901 году он защитил докторскую диссертацию, а в 1902 году приехал в Париж, чтобы прослушать в течение семестра лекции Пьера Жане. В 1905 году Юнг, главный врач Бургхёльцли, создает в Цюрихском университете лабораторию экспериментальной психопатологии. В этом же университете он получает степень приват-доцента по психиатрии и до 1913 года преподает здесь психиатрию и психотерапию. В в его жизни наступает кризисный момент — разрыв с Фрейдом, которого он встретил в 1907 году и произведения которого читал, как только они выходили в свет, еще за шесть лет до Тгаит-deutung. Юнг жил в Бургхёльцли до 1909 года, подчиняясь пуританским правилам этих мест. Потом он займется работой с частными клиентами в Кюснахте, на берегу Цюрихского озера, и женится в 1903 году.
Первые работы Юнга посвящены экспериментальной деятельностьи, которую начиная с 1900 года он проводил с Блейлером. Эта деятельность связана со «словесными ассоциациями». Начиная с 1907 года они обсуждают «dementia praecox». Вскоре этот вопрос будет пересмотрен, и совместно с Блейлером они назовут это явление шизофренией. Публикация работ на эту тему растянулась на период с 1914 по 1939 год. Последние размышления Юнга по психиатрии есть в его книгах и статьях, появившихся в 50-е годы27(Ср. vol. I и III Gesammelte Werke и D. Lyard, Jung et la psychose, L'Herne, № 46,1984.).
Итак, то, что Юнг открыл в своих опытах со «словесными ассоциациями», есть не что иное, как наличие внутренней, бессознательной помехи вниманию к ассоциациям, которые были названы «комплексами идей, окрашенных чувствами» (gefiihlsbetonte Complexe), или для краткости просто «комплексами». Речь идет о совокупности представлений, которые наисильнейшим образом взаимосвязаны и соединены с чем-то значимым, что хранится в воспоминании и часто принадлежит области бессознательного.
В своих первых публикациях и вплоть до 1907 года Юнг своими наблюдениями подкреплял позицию Фрейда: память зависит от эмоций, которые затрагивают представления, составляющие нашу историю. Забывание — это эффект вытеснения из сознания. Он подчеркивал также в своих работах (указывая тем самым на то, что его положения могут быть использованы в криминологии) то, что в бессознательном может храниться правда, которую не хотят открывать. Он указал на признак, заставляя думать, что изучение комплексов могло бы быть столь же значимым, как и изучение сна, являющегося «царской дорогой в бессознательное», через которую проникает в сознание вытесненный материал.
Начиная с 1907 и до 1913 года, можно сказать, начиная со своей встречи с Фрейдом в Вене и с того момента, как он влился в ряды психоаналитиков, Юнг сместил акценты в своих размышлениях. Меньше внимания он стал уделять механизмам и причинам торможения, теперь его больше интересовали клинические наблюдения сильной автономии комплексов. Автономия, в которой психическое является дробной вселенной, состоящей из единиц, разделенных на мелкие части, способные помешать первенству и желанию я, являющегося организационным центром сознания, характеризуемого чувством непрерывности и располагающего суждениями и необходимой энергией для обдуманных действий, плюс наличие комплекса, который может таить опасность 28(Ср. его Experimenlielle Untersuchungen, vol. II Gesam-melte Werke, также G. Masse и A. Agnel, Cachiersjiungiens de psychanalyse, № 60, 1989. Можно также сравнить мнение Юнга по этому вопросу с точкой зрения F. Dolto в «Psy-chanalyse etpediatrie», Paris, Seuil, 1971.)
На самом деле душа, или психическое, проявляет множественность и диссоциирована по природе. Эта настойчивость в изучении стремления души к диссоциации и отсутствие интереса к теории вытеснения, на которой основан фрейдовский анализ, явились отправным пунктом собственного пути Юнга.
Более того, если в лаборатории Вундт он проводил работы по изучению ассоциаций под руководством Блейлера, то с Жане, Флурно и Принцем Мортоном все было иначе, их наблюдения он записывал на удивление изобретательно, приковывая свое внимание к комплексам, существование которых демонстрировали данные «словесных ассоциаций». Комплексы принимали форму и образ, персонифицируясь иногда до такой степени, что появлялся голос29(Принц Мортон опубликовал в 1904 году свою работу о разных личностях одной своей пациентки, мисс Бошам, в «Las dissociation d'une personnalite», Paris, Alcan, 1911. Юнг развил свою точку зрения, добавив энергию и архетипы, 1928 г., опубликовано в «Z,'Energetique psychique», Georg, Geneve, 1991, затем в ряде конференций в 1934 году, опубликованных на французском в «L'Homme a la dicouverte de son dme», Paris, Albin Michel, 1987, и в «Dialectique du moi de l'inconscient»(l9l6-\934), Paris, Gallimard, 1964.). Так зазвучал и голос Юнга: благодаря психиатрическим опытам и наблюдениям, работе в клинике и знаниям, накопленным по вопросу о бессознательном, Юнг определился с собственными средствами выражения и интерпретации.
Итак, на сцене, населенной знакомыми и незнакомыми образами бессознательного, разыгрывается диалог. Юнг на данный момент занимается практикой, именуемой «активным воображением», и теорией о скрытых частях души, каковыми являются тень, анима, или анимус. Драматизация, проанализированная, в свою очередь, Фрейдом, пополняется и становится способом обсуждения бессознательного.
Ненадолго остановимся на сомнении, релятивизации я и на очевидности диссоциативного характера психического. Здесь едва намечена дальнейшая работа Юнга, связанная с самостью, являющаяся центром суммативной целостности сознательного и бессознательного психического бытия, бесконечно разнообразного и в то же время единого целого. Самость символизируется окружностью, как тибетская мандала, олицетворяющая представление о сосредоточении всего сущего.


С 1900 по 1909-1910 годы своими экспериментами с ассоциациями и изучением комплексов Юнг заложил базу для дальнейшего творчества. У него появился вкус к интерактивному подходу к психической жизни, которую он рассматривает как относительно автономную множественную реальность. Иногда появляется опасность раскола, который можно считать анархическим, но способным на собственное выражение и способным выдержать испытание.
Теперь вернемся к его работам по отдельным областям психиатрии, опубликованным в то время и содержащим наблюдения и размышления о так называемых оккультных феноменах, которыми он был занят ранее.
Эти работы открыли перед Юнгом перспективы новых исследований, которые в 1907 году помогли ему свести знакомство с Фрейдом. Юнг очень ждал этой встречи.
Психотическая диссоциация и коллективные структуры. В психиатрических записях, как и в работе с ассоциациями, внимание Юнга было обращено на внутреннее оживление и оттуда на организацию и дезорганизацию психического мира. Прежде чем отсылать психотический дискурс во тьму бесповоротно перерождающегося беспорядка, он его слушал, наблюдал, изучал, а затем засвидетельствовал его клиническое развитие. Это стало возможным благодаря практике в психиатрической больнице Бургхёльцли под руководством новатора того времени — Блейлера30(Ср. Н. F. Ellenbe^ger, A la dicouverte de I'inconsient. Histoire de la psychiatrie dynamique, Paris, Fayard, 1994.).
В своих работах «Психология dementia praecox» (написана в 1907 г.), «Психоз и его содержание» (1908 г.), «Важность бессознательного в психопатологии» (1914 г.) Юнг отмечал разницу между неврозом и психозом. Она заключается в нарушении связей я с реальностью у страдающих психозом, то, что называют комплексом я. Он анализирует неконтролируемое стремление, шизофрению и автономизацию комплексов, которые в своей диссоциативной динамике оказываются более содержательными и опустошительными, инфантильными, примитивными и в итоге архаическими, невосприимчивыми к адаптации. Он подчеркивает с 1908 года: «В сумасшествии мы не открываем ничего нового или неизведанного: мы видим основы своего существа, матрицу этих жизненных проблем, в которых все мы увязли»31 (Der Inhalt der Psychose (1908), Gesammelte Werke, vol. Ill, § 387.).
Эта позиция слушания, наблюдения и терапевтического сопровождения психопатологий, а именно психозов, и «открытие фундаментов нашего сознания» и «матрицы» наших общих проблем, Юнг как никогда теперь близок к своим открытиям.
Экспериментальное изучение комплексов и его работа с теми, кто страдает психозом, в больничной среде с 1909 года приводят Юнга к клиническому анализу того, что он вскоре назовет имаго, — первоначальных образов отца, матери, брата или сестры, формирующихся в каждом субъективно, в функции его собственных отношений с главными действующими лицами своей истории. Далее он углубится в анализ организации наших представлений и форм поведения и структур коллективного, которые в конце 1910-х годов назовет архетипами.
Уже в своих работах 1909—1910 годов по словесной ассоциации он отметил «типичные» реакции и ответы членов одной и той же семьи, что определило его предположение об общем характере некоторых комплексных формаций32(Dans Diefamiliare Konstellation, Ges. Werke, vol. II.), но это неприемлемый путь. Интуиция помогала Юнгу в работе в клинике и в науке вообще, на сей раз она привела его к поиску образующих структур, относительно постоянных и во многом схожих. Это, однако, не было психосоциологическим расширением его клинических наблюдений, которые ему удалось выявить. Работа в клинике с пациентами, страдающими психозом, анализ религиозного опыта, творческих процессов и некоторых специфических модальностей переноса и его размышление о собственных внутренних переживаниях, в детстве и в другие моменты жизни, помогли ему выработать лучший подход. В этих случаях слились условия, позволяющие продемонстрировать жизнь всех и каждого и распознавание в случае клинической необходимости бессознательного, которое назовут коллективным, и чаще используют с прилагательным uberpersonlich.
В 1914 году в Лондоне прошла конференция Психомедицинского общества, где Юнгу представилась возможность выступить: он разобрал принцип организации фантасмагорического бреда. В качестве способа Юнг обратился к фрейдовскому анализу, по его мнению, этиологическому. Анализ Юнга базировался на этих двух взаимодополняющих направлениях. С одной стороны, он показывает, что индивидуальные системы представлений не являются странными и блуждающими; в них выявляются типичные структурные формы. С другой стороны, даже в самом психотическом бреду есть попытка интегрирования, даже коммуникации, и ориентир на будущее. Эти сведения очень важны и существенны, и забывать о них нельзя33 (On psychological understanding (Юнг в оригинале на английском), Collected Works, vol. III. Он снопа подтвердит и разовьет эту позицию в 1939 году в работе «Психогенез шизофрении» и в 1958 году в «Шизофрении». Эти работы опубликованы в Ges. Werke, vol. III.).
На данном этапе Юнг почти не продвинулся в данном направлении. Но вопрос был поставлен об индивидуальной психологии и структурной организации работы бессознательного, которая станет имперсональной или трансперсональной.
Так называемые оккультные феномены.
Юнг вспоминает, что в течение первых семестров своего обучения в университете он разрывался между иррациональными теологическими спорами и своим прочтением Вольтера, которое сопутствовало его изучению естествознания. Предмет открывался ему настолько, насколько позволял его опыт и философские познания34(SRP, с.123 (ВСР, с.103) о посещениях студенческого общества Zofingia, к которому в свое время принадлежал его отец. Ср. С. G. Jung, The Zofingia Lectures, Londrcs, Routledge & Kegan, 1983.).
Найдя в библиотеке однокурсника, отец которого занимался историей искусства, книжку о вере в духов и об истоках спиритизма, он сделал для себя открытие. Юнга поразило появление одних и тех же историй в разное время в разных местах35(Он цитирует Зоельнсра и Крука и, конечно, «Сны ясновидящего» Канта, авторитет которого его убеждал, Шопенгауэра, очень многословного Сведепборга, затем Дюпреля, Эшенмайера, Пассаваиа, Кернера, Герреса и С. И. Байт (ВСР, с.104-106).
При попытках обсудить это он встречал лишь насмешку. Правда заключалась в том, что физическая реальность оказалась наименее обсуждаемой. Его одиночество усугублялось. Появилась осторожность. Но нужно ли было отдавать душу в распоряжение теологов и философов? Нужно ли было во имя науки отбросить бесповоротно возможность событий, определяющих обычные законы времени, пространства и причинности? Вопросы были поставлены. На них нужно было найти ответы. Как же быть? Его интересы в течение многих лет привели его (мы это уже отмечали) к сравнительной анатомии и теории эволюции. Тогда, неотступно преследуемый трагедией Ницше, он обнаружил учебник по психиатрии Краффта-Эбинга, явившийся для него озарением. Психотические нарушения явились «болезнью личности»! Строго объективно должно быть наблюдение за ними. Здесь не требовалось ни участие человека, ни даже медицины. Заключение было таким: «Именно в психиатрии я увидел поле для практических исследований, как в области биологии, так и в области человеческого сознания, — такое сочетание я искал повсюду и не находил нигде. Наконец я нашел область, где взаимодействие природы и духа становилось реальностью»36(SRP,c. 134(BCP,c. 114).
Начало было положено. Начиная с этого момента он мог заниматься в Бургхёльцли собственными исследованиями комплексов, психозов, разнообразным оживлением нормального человека, патологиями и внутренними факторами структурной организации.
Нужно уточнить, что эти исследования в оккультной области начались в 1896 году со смерти отца. Имели место тревожные события: стол из прочного дерева, затем лезвие ножа каким-то необъяснимым образом начали издавать звуки и ломаться в фамильном доме. На сеансах, которые он организовывал, присутствовала одна из его молоденьких кузин с репутацией медиума. Она помогала в расшифровке полученных посланий. Сеансы проходили еженедельно в течение двух лет, до 1898 года. Далее Юнг отказался от этих сеансов, заподозрив мошенничество со стороны девушки, которая приблизительно через десять лет умерла, очевидно, в состоянии сильной регрессии.
Сначала Юнг не знал, что делать со своими наблюдениями. Он забыл о них на два года и продолжил медицинское образование, а затем занялся психиатрией. Но в 1901 году, после того, как он начал работать в Бургхёльцли под руководством Блейлера, он вспомнил о своих наблюдениях и занялся докторской диссертацией под названием «О психологии и патологии так называемых оккультных феноменов». Ее опубликовали на французском языке в «L'Energetique psychique» («Психической энергии»), которую мы уже упоминали.
В диссертации он рассматривает действия медиума с медицинской точки зрения и ставит диагноз — истерический бред. В состоянии сомнамбулизма проявляется то, что Юнг упорно именует бессознательным.
Его анализ касается генеалогических «романов», которые выдумывала эта молодая особа. Он обращает внимание на наследственность. Он очень внимательно записывал все, что она диктовала, и, таким образом, он обозначил структуру бреда. Это была попытка установить единство в расщепленной личности37(Заметим, что Гете занимает важную позицию в той системе, которую Юнг называет «романами» этой особы (Фрейд говорит о «семейных романах»), также отметим, что она была его кузиной, но в своей диссертации Юнг не говорил об этом родстве, ему нравилось играть с этой генеалогией. Отметим, что здесь он не приближается к форме, которая представляет структуру мандола, которую он изучил позже, и после он провел графический опыт в 1918-1919 годах.).
Чтобы объяснить возникновение истерии состоянием гипноидного вытеснения, при котором вытесненное представление, особенно конфликты, вытесненные из сознания, остаются вне я, он ссылается на «Изучение истерии» Брейера («Изучение истерии» было написано Йозефом Брейером совместно с Фрейдом. — Прим. ред.) и на «Traumdeutung» Фрейда, в игру вступают диссоциированные «неосознанные личности», которые проявляются во время сеансов.
Наконец, он делает заключение об ассоциативной гиперактивности бессознательного, интеллектуальной и эмоциональной, и о родстве бредовых продуктов с гностическими системами, о которых не могла знать эта девушка.
Таким образом, его изучение ассоциаций, его психиатрические работы и наблюдения за оккультизмом сходятся вокруг одного полюса клинических и теоретических исследований, чтобы сформировать направляющую ось его дальнейшего творчества: с первых шагов творческого пути его интересовала в основном активность и объективная организация и удивительная автономия бессознательной жизни наших эмоций; представления и поведение — как они вырабатываются, развиваются и проявляются с нашей стороны в сопровождении сознания. Здесь появляются основания для его встречи с Фрейдом, но перспектива, которая проявляется, уже говорит об основном расхождении. Речь идет о модальностях более радикальных.
Юнг вернулся к своим «оккультным феноменам», но подошел к ним более осторожно. В 1919 году он выступил на конференции перед Британским обществом психологических исследований. Материалы этой конференции с поправками вышли в 1928 году под заголовком «Психологические основы веры в духов», в 1948 году эта работа появилась под таким же заголовком, но уже с аннотацией и была опубликована в Полном собрании его сочинений38 (Во французском переводе в «UEnergetique psychique». Одна из наиболее серьезных трудностей при изучении трудов Юнга заключена в том, что в его Gesammelte Werke и во французском переводе, как и в английском и итальянском, хронологический порядок его работ усложнен тематическими группировками в каждом томе. Опубликованная версия не всегда совпадает с тем, что было первоначально, и является переработанной версией. Таков и наш случай. Можно исправить положение, посмотрев 19 том Gesammelte Werke, а также каталог работ Юнга па английском, немецком и французском под редакцией Ж. Вьельжс, опубликованный н 1996 году. Cachiersjiungiensdepsychanalyse (издание 2, осень 2000).
Основная мысль этого текста, в котором рассматриваются поведение и представления примитивных народов, оккультные феномены, психотический бред, невротические механизмы и содержимое наших снов, заключается в следующем: вера в души и духов отображает проекцию автономных комплексов бессознательного, которую я не может ни узнать, ни интегрировать. «Эта вера находится в ведении клинической работы и в ведении анализа», — упорно напоминает Юнг.
Итак, основа его метода была эпистемологической и методологической; это он заимствовал у Канта и утвердился в правильности своего шага в результате дальнейшей научной деятельности39(Например, обратимся к последнему тому его «Переписки»(1958—1961), об этом уже упоминалось, в частности к его переписке с лондонским психиатром и аналитиком Е. А. Беннетом.). Пока (в 1919 году) Юнг в вопросе о вере в духов проявляет сдержанность, но его позиция все же проявляется благодаря повторяемости подобных выводов в предыдущих работах о динамике комплексов и психозов.
Он начинает с двойной ремарки, которая сначала может показаться несущественной. С одной стороны, замечает он, если «потеря души», о которой говорится в антропологической литературе, в общем — плохое дело, то «духи» не обязательно являются творящими зло. С другой стороны, перегрузка индивида волнениями и коллективным бессознательным может привести к личной катастрофе40(Этот текст датирован 1919 годом, но он близок к Первой мировой войне. Юнг отметит это в дальнейшем, подчеркивая, что события 1933 года в Германии подтверждают данные его анализа.). Может ли слово, высказывание иметь для индивида, для группы людей или для целой культуры эффект не только спасительный? Он цитирует случай с апостолами, которые пришли в замешательство и исступление в день Пятидесятницы. Речь идет о смерти Христа, описанной в Послании, которое распространилось по всей Римской империи и способствовало ее преобразованию.
В масштабах общества, как и на уровне индивида, доминирующая концепция мира или манифестируемая позиция могут приходить в движение, оказаться слабыми или разваливаться под действием бессознательных и долго подавляемых факторов. Путь новым идеям сможет дать интуиция, создающая и внимательная к трансформациям.
Перечитаем этот текст. Он появился как раз в важный момент становления юнговской мысли, он также поможет ориентироваться на его пути, ведущем в клинику к работе с бессознательным.
Символизм и становление сознательного. В
конце 1910-х годов Юнг стал различать две различные модальности в работе с бессознательным: то, что отмечает конституцию личностного бессознательного вытеснением (это свойственно каждому), и то, что имеет всеобщую природу и является конститутивным по отношению к бессознательному, которое отныне Юнг квалифицирует как трансперсональное, или коллективное (или, еще точнее, uberpersonnlich)41(Ср. «Инстинкт и бессознательное» (его выступление в июле 1919 перец. Аристотелевским обществом в Лондоне), эта работа вышла и на французском языке в «L'Energetique psychique»)..
Итак, эта гипотеза, которую Юнг не перестает перерабатывать на протяжении всего своего творчества, говоря, например, об оккультных феноменах и шире — о различных формах, находящихся в компетенции психопатологии и называемой нормальной психологии, открывает три пути по работе с бессознательным, которое способно мобилизоваться и поставить вопросы на будущее.
С одной стороны, Юнг подчеркивает, что «наука не может себе позволить быть наивной»42(«Психологические основы веры в духов» в «L'Energetique psychique», c.251, ср. этот же вопрос в его кратких текстах 1905, 1939, 1948, 1950, 1954 и 1957-1958 гг., переведенных на французский в 5-й части «L'ame et le Soi», Paris, Albin Michel, 1990.), и, очевидно, анализ большинства парапсихических сообщений связан с индивидуальной историей. В той мере, в какой он сам это отмечает в своей докторской диссертации 1901 — 1902 годов, сообщая о кузине, можно вытеснить криптомнезию и узнать положения, более или менее разработанные и разобщенные воображаемым, присущим «медиуму».
Но с другой стороны, в 1948 году он кое-что добавит к этому заключению 1919 года. Он поднимет вопрос о совпадении некоторых психических эффектов, которые ему пришлось наблюдать. Положение о психическом индуктированном (конечное звено в ассоциации идей) в данном случае не отсылает к бессознательной и трансперсональной реальности, характеризуемой игрой и ограниченной категориями пространства, времени и причинности. Перспектива, которая вырисовывается, может показаться эпистемологичес-ки смелой и методологически трудно контролируемой. Отметим только здесь43(Ср. A. Jafle, Parapsychologie:Erfahrungen und Theorie, S С. G. Jungs letzten Jahren, Einsiedeln, Daimon, 1987.), что она подкреплена развитием психики современного человека. Плодотворным размышлениям об этом Юнг, очевидно, обязан общению с лауреатом Нобелевской премии физиком Вольфгангом Паули, который касался подобной темы на последнем этапе своего творчества, начиная с 1944— 1946 годов, а также благодаря своему знакомству с исследованиями и высказываниями Фрейда. Речь идет о ляпсусах, о зарождении симптомов и об общем характере вневременного (zeitlos) бессознательного, переводящегося конкретнее и ближе к повседневной жизни — открытие случая, происшествия. А теперь о том, что полагается главным в дальнейших рассуждениях Юнга и его практике — о гипотезе коллективного бессознательного, которая приводит в другую область психического: символическую44(Разумеется, что это различие между реальным, воображаемым и символическим, которое здесь позволило организовать прочтение Юнга, является недавним знанием истории психоанализа и принадлежит первоначально Жаку Лакану, разъяснившему, что находится в ведении символики; дорога, открытая Юнгом; характеризует его собственный путь. Большая часть, этой книги показывает это.).
Уже в своей докторской 1901 — 1902 годов он показал неясно выраженный характер и ограниченность наблюдаемых им «медиумов», но также отметил странность организации, которая представляет одну сторону их фантазий, и выявил формальное родство и сходство с некоторыми конструкциями, характеризующими аналогичные случаи, психотический бред и устойчивые модели гностической литературы.
В 1919 году в уточнениях к тексту, говоря о перспективе динамики, он отметил свои наблюдения, относя их к создающему действию бессознательно потенциально регулирующего, самость и я, которое стремится дать понятное выражение событию, очень болезненному или возмутительному, но способному произвести трансформацию.
И особенно он подчеркивает то, что в этой работе, почти спонтанной и потенциально — потому и нелегко узнаваемой — терапевтической по отношению к бессознательному, трансформация происходила под формой очевидно архаической, которую считают аберрантной. Таким образом, мы сталкиваемся с компенсацией и иногда даже с ниспровержением идей и доминирующих позиций, застывших в своем одностороннем действии. Речь идет о психологии противоречия, кризиса, изменения и выхода наружу становления в истории и в масштабе индивидуальности в то же время, при случае социальной, политической или религиозной группы.
Остается выяснить: как разделять отклонение воображаемого, которое может оказаться бегством, и весьма эффективное использование символов. Конечно, очевидно, что нужно проработать все труды Юнга, чтобы ответить на этот вопрос. Мы же находимся на ступени, где нас ждет знакомство с психиатрическими наблюдениями Юнга, с его психологией оккультных феноменов. К одному из его последних произведений нужно подойти очень осторожно. Я говорю о труде «Современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе». Он написан в 1957 году и посвящен «летающим тарелкам»45 (Un mythe moderne. Des «signes du ciel» (Ein moderner Mythus/ von Dingen, die am Himmel gesehen werden), Paris, Gallimard, 1961 (Современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе. В кн.: ВСР, с.349).
В этой книге он сразу заявляет, точнее, повторяет, что не может определить, существует ли материя физической реальности, и потому объектом его изучений и вопросительных размышлений являются необычная эмоция, визионерский слух и частота их проявлений (психический компонент феномена).
Общий контекст, непосредственные, личностные обстоятельства феномена, очевидно, полностью завладевают его вниманием. Отметим слова, которые вновь возвращаются на его страницы: угроза, опасность, бедствие.
Итак, факт, что бедствие, которое указывает на дисбаланс нашей цивилизации, проявляется в том, что называется живым мифом. Миф в этом случае считают невероятным в той мере, в какой невероятным считают богоявление46 (Этот термин <<богоявление», который использует здесь Юнг, в его употреблении является мирским и даже тривиальным, как у Джеймса Джойса, словарь которого был столь невинным, как и у Юнга.). Можно, конечно, поспорить насчет существования «внеземного». Но кто в это сегодня поверит? Это пари очень сомнительное, сама наука рискует, играя, она забыла свои методы и правила и стала «научной фантастикой»47 (Известный астроном Фред Хойл в этом же 1957 году опубликовал ужасную историю, которую он назвал «Черное облако», о двух ученых, которые попали в плен к черному облаку. Это был газ, наделенный интеллектом. Он хотел разрушить землю и спровоцировало шизоаффективное ра-стройство ученых. Юнг цитирует этого автора, с. 274 (Современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе. В кн.: ВСР, с. 487). Таким образом он иллюстрирует свою тему.).
Визионерский слух, однако, распространяется, возрождаясь из пепла и являясь к месту. Как же его слушать? Что здесь видеть? И самое главное — что делать? Юнг проводит расследование. Он обращается к нашей истории. Он находит рассматриваемые образы в повествованиях и на гравюрах XVI века, которые собраны в Центральной библиотеке Цюриха, и даже на гравюрах XII века в рупертсбергском кодексе («Познай пути» (Secivias)) Хильдегарды Бингенской, который незадолго до этого был опубликован на немецком языке48(Ch. Gaillard, Le musee imaginaire de Carl Gustav Jung, Paris, Stock, 1998, с 172-173.).. Все анализируемые в этой книге документы отражают критические моменты западноевропейской истории. Окидывая взглядом современное западное искусство, он находит интересующие его образы в живописи, особенно на полотнах Ива Танги, где мы видим образования, органично теряющиеся в мире форм, таких раскованно-текучих, что кажется, будто видишь начало мироздания или конец света. Такие картины пугают человеческое сознание49(Ch. Gaillard, Le musee imaginaire de Carl Gustav Jung, Paris, Stock, 1998, с 192-195.).
Очевидно, что его клинический опыт, как и работа об оккультных феноменах, подкреплены исследованиями и размышлениями. Анализ сновидений научил Юнга: когда человека терзают противоречия или он оказывается в тупике, то может случиться так, что человек готов будет пересмотреть свою позицию и, таким образом, изменить свой путь. Часто это происходит болезненно, внезапно появляется какой-то сон. Человек пытается изменить свою точку зрения, рискует и занимает другую позицию.
В этой книге он анализирует формальные и структурные характеры - напряжения, противоречия, схему приведения в порядок50(Между природными элементами, водой и огнем, женским и мужским, высоким и низким, единицей и квартетом, между миром загадок и обычным миром. Отметим, что в последней главе Юнг возвращается к своей уже разработанной гипотезе реальности, которая превосходит наше разделение между психологическим и психическим, которым мы можем себя открыть. Именно числа 3 и 4 играют рекуррентную роль благодаря свойственным им качествам. (Примеч.: число 4, т.е. четверичность, образованная структурой 3+1 или (4— 1). Кватерностъ Юнг вообще выделял как архетип.), — опираясь на рассказы и изобразительный материал. Остается объясниться. То, что содержит в себе практическое сознание, связано с символизацией обычно ускользающего от нас или с тем, что мы хотим опустить, что становится наглядным при осознании.
Это представление о безотчетном и современная практика символизации, подразумеваемые в этом термине, встречаются настойчиво в юнгианском словаре в сочетании становление сознательного (bewusstwerden, Bewusstwerdung). Совместимы ли эти слова с неким единством и верой в коллективный миф? Вот один из вопросов, на которые отвечает данная книга. Юнг отвечает на него, развивая проблематику инди-видуации. Если одна и та же необходимость возникает в одно и то же время у многих и если работа бессознательного (именно «самости») подчинена организации представления и опыта, всегда в достаточной степени верных себе, чтобы можно было усмотреть выражение трансперсональных структур, то речь идет об архетипах. Юнг их относит к попытке каждого найти критическую позицию и создать новые средства выражения, которые требуются на сегодняшний день для того, чтобы содействовать таким образом в коллективном будущем. Символический продукт бессознательного рассматривается «проспективно», то есть под углом зрения реально возможного будущего образа действия.
С Фрейдом? Чтение размышлений Юнга на тему оккультных феноменов приводит нас к его книге 1957 года «Современный миф. О вещах, наблюдаемых в небе». Что бы на это сказал Фрейд? Он умер за 18 лет до выхода этой книги. Почти такова была и их разница в возрасте. Этого было достаточно для того, чтобы одного считать старшим, а другого - учеником. Но возрастной разницы недостаточно для того, чтобы первый мог годиться в отцы, хотя и явился «отцом психоанализа», тогда как второго вполне можно счесть его сыном.
Итак, таково было отношение между поколениями и передача эстафеты, которую оба хотели сначала вписать в их отношения. Отношения между Фрейдом и Юнгом были осложнены еще и тем, что один был нейрологом, а позже, в Вене, — терапевтом и аналитиком, специализирующимся на истерии, и его отношение к бессознательному не могло быть таким, как у человека, занимавшегося тяжелой психопатологией в больничных стенах — сына швейцарского священника, разрывавшегося между Базелем и Цюрихом, обремененного непростым житейским скарбом, но человека христианской традиции.
Проведя исследования и открыв для себя труды Фрейда, о котором в то время избегали даже упоминать на международной сцене во всеуслышанье51(Н. F. Ellenberger, уже цитируемый, ср. G. Wehr, С. G. Jung, Paris, Medicis,1993, p. 105.), 3 марта 1907 года в Вене Юнг наконец-то повстречался с Фрейдом. Между ними незамедлительно произошел волнующий обмен мнениями. Оба были переполнены энтузиазмом и проговорили, практически не прерываясь, 13 часов.
Юнг быстро стал одним из самых близких учеников Фрейда. В «Переписке», хорошо известной сегодня52(S. Freud, К. Г. Юнг, «Coirespondance Iet II», Paris, Galli-mard, 1975.), весной 1906 года Фрейд обращается к Юнгу так: «Глубокоуважаемый коллега», затем «Дорогой коллега», в октябре 1908 года — «Дорогой друг», в письме 16 апреля 1909 года называет его «старшим сыном», «преемником и наследным принцем — in partibus infidelium», заявив 17 января того же года: «Вы, словно Иосиф, если я Моисей, примете землю обетованную психиатрии, на которую я смотрю лишь издали».
Разногласия и напряжение, почти скрытые в самом начале их переписки, становятся все более очевидными и проявляются даже в только что процитированных письмах. Если Фрейд, только что издавший «Три статьи о теории сексуальности», где утверждал, что природа истерии сексуальна, то Юнг, опирающийся на «Диагностические исследования ассоциаций» и работы о психозе, особенно о природе «dementia praecos», отмечает обнаруженную им диссоциацию личности.
Фрейд не стоит на месте. Он находится под впечатлением обмена мнениями с Юнгом, он также хочет расширения своей школы и развития международного психоаналитического движения и выделяет Юнга как своего наследника. Несмотря на то что оба были очень заняты, их содержательная переписка длилась семь лет. Они обменивались письмами еженедельно, иногда Юнг мог запоздать с письмом, обдумывая их общие рассуждения.
Переписка иногда принимала очень личный характер. Они делились друг с другом подробностями своей частной жизни и переживаниями, обсуждали все, что касалось их работы в клинике, например теорию переноса, ругали некоторых коллег. Юнг, например, делился с Фрейдом своими трудностями, которые возникли у него с работавшим в его клинике Отто Гроссом; Юнг помогал коллеге избавиться от психоза.
Он писал и о крупных неприятностях с молодой женщиной Сабиной Шпильрейн, которую он лечил в Бургхёльцли. (Сабина Шпильрейн — русская еврейка из Ростова-на-Дону, вернувшись в Россию, она оказала влияние на русскую клиническую психологию 20-30 гг. В 1942 году была убита немцами. — Прим. ред.). Она обращалась и к Фрейду, который выслушивал ее по-отечески, словно отпуская грехи, и вынес для себя урок из этого клинического случая53(Ср. A. Carotenuto et С. Trombetta Sabina Spielrein entre Freud et Jung, Paris, Medicis, 1981; ё N. Kress-Rosen, Trois figures de la passion, Paris, Springer, 1994 год.). Фрейд беспокоится, видя, как удаляется от него Юнг, оставляя позади его доктрину, и умножает свои предписания и предупреждения ученикам, дабы они приняли и оценили роль «Цюрихской школы» и превосходство Юнга.
Эта переписка затрагивала теорию и работу в клинике, частную жизнь двух мужчин и различные научные проекты, зародившиеся после 1907 года. Здесь также обсуждался вопрос психоаналитического движения сначала в Европе, а затем в США; предметом забот Фрейда и Юнга была организация новых психоаналитических институтов и учреждений.
Фрейд был основателем и бесспорным мастером в этой области. Трудами Юнга был организован Первый международный конгресс психоанализа, названный им «Первым конгрессом фрейдистской психологии», который состоялся в апреле 1908 года в Зальцбурге. Юнг возглавил его, став президентом Международной ассоциации психоанализа и главным редактором официального органа движения Jahrbuch fur psycho-analytische und psychopathogische Forschungen.
В конце лета 1909 года Юнг и Фрейд почти на два месяца уехали в США. Они предприняли эту поездку, откликаясь на многочисленные приглашения университетов. Так зарождалась Американская ассоциация психоаналитиков. Юнг и Фрейд вместе проводили дни, анализируя свои сновидения. Но вскоре Фрейд отказался от этих занятий, ссылаясь на то, что не может «рисковать своим авторитетом», открывая свою личную жизнь54 («В этот момент его авторитет рухнул», — пишет в своей автобиографии Юнг, SRP, р. 185 (ВСР, с. 160). После второй встречи с Фрейдом в Вене Юнг писал ему (2/12 апреля 1909 год): «Благодаря последнему вечеру, проведенному с вами, меня больше не пугает ваш авторитет». Ср. любопытные факты этой встречи, SRP, р. 182-183 (ВСР, с. 157-158) и письмо Фрейда от 19 апреля 1909 года, уже частично цитированное мною.). Чтобы узнать, какой смысл увидит Фрейд в его сне, Юнг в угоду учителю и коллеге обманул его: он согласился с интерпретацией Фрейда одного из своих снов как реализацию желания смерти своей молодой жены. На самом же деле, по толкованию самого Юнга, сон отражал его размышления и поиски в области археологии психического55(Он приводит этот сон в автобиографии, SRP, р. 186 (ВСР.с. 161).
Напряжение между ними нарастало, но все же верх брала привязанность. Они любили обмениваться мнениями по волнующим их вопросам. Юнг тем временем возглавил Второй конгресс Международной ассоциации психоанализа, прошедший в Нюрнберге в марте 1910 года, а в сентябре 1911 года подготовил конференцию в Веймаре. Место рядом с Фрейдом считалось привилегированным, несмотря на недомолвки и протесты юнговского окружения.
Жена Юнга — Мэри Эмма Рушенбах (тоже аналитик, на которой он женился в 1903 году, родившая ему в период их жизни в Бургхёльцли троих детей, а после переезда в Кюснахт в 1909 году — еще двоих) обращается к Фрейду с просьбой не занимать выжидательной позиции по отношению к ее мужу. «Почему вместо того, чтобы радоваться заслуженной славе и успеху, вы думаете теперь о договоре?» — писала она ему в резкой форме 6 ноября 1911 года, добавляя: — «Относитесь к Карлу не как к вашему сыну: «он растет, а я слабею», а как к мужчине, который, как и Вы, должен оставаться верным себе».
Юнг, освобожденный от своих функций, был переизбран президентом Ассоциации психоанализа четвертого конгресса в Мюнхене в сентябре 1913 года. На этом конгрессе он позволил себе ограничить значение фрейдовской доктрины и изложил собственные суждения, ссылаясь на другие авторитеты, например на Адлера, покинувшего фрейдистское движение в 1911 году.
Вместе их теперь удерживала только работа с психоаналитическими учреждениями. Тон переписки стал не более чем официальным и иногда даже холодным. Становятся явными их разногласия. Позиции Юнга и Фрейда теперь различаются по сути. Фрейд признает лишь одно правило аналитической практики и теории, базирующееся на единстве его доктрины. Здесь не могло быть никаких компромиссов и отступлений, а гарантией служила верность ему и его учреждениям. Юнгу же не было присуще чувство ортодоксии. Он был занят работой в психологическом клубе в Цюрихе, ожившем в 1916 году благодаря усилиям его близких. В 1947 году он неуверенно согласится на создание Института Карла Густава Юнга в Цюрихе. Занимаясь анализом, один и тот же клинический случай Юнг рассматривает и трактует опираясь на разную эпистемологическую проблематику, учитывая обстоятельства конкретного момента.
Итак, Юнг проводил свою собственную линию. Это прослеживается в его творчестве, начиная с его первых работ об ассоциациях, в трудах о психозе и о так называемых оккультных феноменах. Юнгу нужна была идеализированная фигура — символ отца, который заменил бы ему отца реального, умершего в пору его взросления. Но этому желанию не суждено было сбыться. Нужно было идти своей дорогой. Занимаясь клинической практикой, Юнг не придает фрейдовой теории детской сексуальной травмы чрезвычайного значения.
Теория Фрейда относительно сексуальности вполне органична, в нее малодушно верили протестанты и швейцарская буржуазия. Юнг же, всегда удивленный и удивляющий, был полностью открыт опыту. Бессознательное было для него автохтонной организацией со своими собственными методами представления. Он начинал свою работу со сновидения, а заканчивал научными открытиями.


В автобиографической книге, мысленно возвращаясь на склоне лет к своей молодости, Юнг отмечает, что на жизненном отрезке пути между 29-м и 36-м годами «Фрейд был» для него «первым действительно выдающимся человеком». «В нем не было ничего тривиального. Это был необыкновенно умный, проницательный и во всех отношениях замечательный человек»56(SRP, р. 176, аи capitre «Sigmund Freud» (BCP, с. 151, в главе «Зигмунд Фрейд»). Каково же было разорвать отношения с человеком, которым так восхищаешься! Но отныне концепции Юнга и Фрейда различались, поэтому 27 октября 1913 года в их отношениях была поставлена точка. Юнг оставил пост главного редактора «Jahrbuch». 20 апреля 1914 года накануне войны Юнг перестал выполнять обязанности президента Международной ассоциации, и в июле Цюрихская секция вышла из ее состава.
Разрыв был мучительным и для Юнга, и для Фрейда. Первое время они оба искали и находили убедительные, уважительные аргументы, чтобы объяснить произошедший разрыв.
Фрейд излил свою досаду и горечь в работе 1914 года «К вопросу об истории психоаналитического движения», затем в 1925 году в автобиографии «Моя жизнь и психоанализ»51(S. Freud, Sur I'histoire du mouvement psychologique, Paris, Gallimard, 1991 ё Freudpresenteparlui-тёте, Paris, Gallimard, 1986.). Юнг, в свою очередь, множество текстов посвятил личности и историческому значению Фрейда. Эти работы появились в 1914,1916,1929,1932 и 1939 годах58(Эти работы можно найти в Ges. Werke, vol. 4, 15 и некоторые из них на французском в La guerison psychologique ё a Problemes de I'art moderne.).
Вначале Юнг клеймил Фрейда за догматизм. Он акцентировал внимание на том, что их научные и философские дороги не пересекаются. Но в 30-е годы, когда фашистская Германия заговорила об антисемитизме, Юнг отозвался о Фрейде как о человеке, увлеченном своими квазирелигиозными идеями. Его посещают грустные мысли, так как «отцу» грозит беда. В этой главе больше не звучит голос недовольного инакомыслящего сына. Теперь Юнг позиционирует себя преемником Фрейда, продолжающим его исследования: «Возвращаясь в прошлое, могу сказать, что я исследовал две проблемы, которые прежде интересовали Фрейда, и в определенном смысле отталкивался от его
работ. Я имею в виду так называемые архаические «пережитки» и проблему сексуальности»59(SRP, р. 196 (ВСР, с. 171).Что касается его двойственного отношения касательно разрыва, ср. также сон, где он видит австро-венгерскую таможню, SRP, с. 190 ( ВСР, с. 169)..
Книга «Метаморфозы и символы либидо», опубликованная в 1911 — 1912 гг., дала почву для дальнейшей работы в этом направлении. Эта работа появилась после длительного кризиса, третьего в его жизни. Первый кризис он пережил в 2-3-лет-нем возрасте, затем — в 12 лет, в конце 10-х годов, и на протяжении 20-х годов. Итогом этих лет явилась его «аналитическая психология».
Возвращение к прошлому и архаичное в настоящем. Тяжелая психопатология, как и человеческая драма, находящаяся в ведении описательной психиатрии, где первыми исследователями были Юнг и Фрейд, стала полем деятельности молодого психоанализа. Юнга, помимо этой проблематики, привлекала еще и мифология.
Юнг, размышлявший об этом еще в Бургхёльцли, углубленно занялся мифологией в мае 1910 года. Материалом послужили его собственные сны, о которых он предпочитал более не рассказывать Фрейду после разочарования, вызванного их общим эссе, написанным во время путешествия но США60(Ср. его письмо Фрейду 17 апреля 1910 года, где он пишет о чувстве одиночества, которое следует принять и сохранить, чтобы продвинуться вперед.).
Действительно, его письма к Фрейду стали более осторожными, он писал намеками, их переписка стала не такой частой. Это был интенсивный период вызревания, который сопровождался работой бессознательного, захватившего Юнга врасплох. Юнг вынашивал мысль, которая вскоре сама помогла ему найти собственные средства выражения и развития. Он писал Фрейду: «Моя мифология представляет автономное внутреннее движение, и время от времени ее значимые куски «всплывают на поверхность»»61(2 июня 1910 года.).
Работа «Метаморфозы и символы либидо» была для Юнга всплытием на поверхность. Это всплытие, которым недавно занимался Фрейд, способно поставить в тупик современного читателя. В книге содержатся описания различных обрядов и мифов, которые порой кажутся странными, далекими, волнующими и часто поражают жестокостью. В ней также есть два стихотворения и что-то наподобие драмы, которую придумала при засыпании молодая американка мисс Миллер. Ее преследовал героический миф, и в то же время мысли были заняты адюльтером, которого она остерегалась. Дама также испытывала «регрессивную ностальгию», связанную с матерью и удовольствиями е2 (Юнг не знал ее. Он работал над наблюдениями женевского психиатра Теодора Флурно, опубликованными под заглавием «Quelques fa its a" imagination сгёа trice subconsciente». Эта работа была опубликована в «Archives de psychologies в 1906 году. К сожалению, в отличие от немецких издателей Юнга французские издатели не сочли нужным опубликовать полностью этот текст. Отметим, что французский перевод «Метаморфоз» 1911-1912 годов, опубликованный Montaigne в Париже в 1927 году, сегодня трудно достать. Однако текст под названием «Metamorphoses de Гате et ses symboles», Gennve, Georg, 1973 соответствует этому произведению, тщательно переработанному Юнгом в 1952 году и названному «Symbole der Wandlung».)
При чтении этой книги появляется удивление. В ней легко заблудиться. Но Юнг не теряется и не теряет из виду драму упомянутой мисс Миллер. Он видит, что она находится в плену своего воображения и ей угрожает шизофрения. Она не способна противостоять конфликту. Мобилизуя все внимание на работе бессознательного в условиях актуального конфликта, Юнг погружается во фрейдовскую проблематику.
В это же время, работая над мифами, которые начали являться ему во сне, Юнг получает от Фрейда работу «Леонардо да Винчи и его воспоминания о детстве». Он с энтузиазмом откликнулся: «[Ваш] Леонардо замечательный. Я тут же прочитал его и вскоре собираюсь перечесть»63(Письмо Фрейду от 17 июня 1910 года.). И уточняет: «Мифологический переход является здесь внутренней необходимостью». Пусть будет так. Юнг и Фрейд пришли к согласию по этому вопросу. Мифическая интерпретация не вызвала их разногласий, здесь они шагали в ногу.
Но Юнг добавляет: «Я бы предпочел говорить о своих впечатлениях и хотел бы продолжить свой ход мыслей». Их мир вновь под угрозой. Конечно, мысли, которым хотел бы предаться Юнг, не привели бы к другой трактовке произведения о Леонардо64(Исключая «Метаморфозы» 1911 — 1912 годов, французский перевод, Paris, Montaigne, 1927, p. 4 (p. 51 в издании 1952 года) и в «Les ratines de la conscience», Paris, Buchet/ Chastel, 1971, с 81. Ср. также Ch.Gaillard «Leonardo's Mother revisited», Chicago 1992, Proceeding of the twelfth International Congress for Analitical Psychology, Einsiedeln, Daimon, 1993, и «De la mere de Leonard a Motherwell», Cachiersjiungiens de psychanalyse, №79, 1994 год.). Юнг менее всего был предрасположен заниматься психобиографическим анализом, который состоит в том, чтобы наивно объяснять формальные качества и эффект от произведения пережитой автором случайностью. Он ищет ответ в динамике и метаморфозах либидо, наблюдаемого в момент конфликта, чтобы выявить задействованные здесь образующие структуры и применить их.
В 1912 году Юнг еще не использует термин «архетип», чтобы обозначить отношения между структурной организацией бессознательного, появляющимися и трансформируемыми в нем образами. Термин «архетип» появился только в 1919 году65(Ср. записи 1, с. 46 и 1, с. 48 в предыдущей главе.). Но Юнг говорит об «изначальном», или «исконном», образе (Urbildiuiu Vorbild). Так он маркирует общую схему, или матрицу, для совокупности представлений и поступков. Его главная гипотеза об абсолютно бессознательной диспозиции, организующей непосредственный опыт и ориентацию на будущее, обретает почву.
Это напряжение возникает между двумя позициями. С одной стороны, это клинические и теоретические исследования состояний, ведущих к детству, в котором пытаются найти решение проблем настоящего, а с другой стороны — исследующее восприятие актуальных конфликтов посредством анализа сновидений и определения отчужденных эффектов бессознательного, часто—с помощью ряда вопросов. Кстати, этот метод и по сей день является основой психоанализа. В психопатологии сталкиваются архаическое и то, что входит в компетенцию будущего. Таким образом происходит становление сознательного.
Инцест, разделение, жертвоприношение и дифференциация. В автобиографической книге Юнг пишет: «Работая над книгой «Метаморфозы и символы либидо» и заканчивая главу «Жертва», я понимал, что публикация ее положит конец моей дружбе с Фрейдом»66(SRP,p.l95(BCP,c. 168).. Во время выхода в свет этой работы67 (Первая часть появилась в 1911 году в Jahrbuch III и вторая в 1912 году в Jahrbuch IV. В этом же году издатель Франц Детик в Лейпциге и Вене объединил их в один том.)
Фрейд ушел с головой в редактирование своей книги «Тотем и табу». В этой книге, появившейся в 1913 году, чуть позже «Метаморфоз», Фрейд показывает, что эдиповы комплексы и более или менее интериоризированные правила, которые являются социальной основой возникновения комплексов, своими корнями уходят к смерти отца, лидера первобытной общины, убитого его сыновьями — соперниками.
Таким образом, от «Леонардо да Винчи и его воспоминаний о детстве» до «Тотема и табу» Фрейд движется в своем направлении, которое характеризуется обращением к прошлому, к первым дням человечества. Подвергая его истолкованию, Фрейд использует миф-прототип. Юнг не хочет двигаться по этому пути.
Анализируя записи и историю жизни мисс Миллер, Юнг задается вопросом о связи с близкими, то есть об инцесте. Его наблюдения и размышления связаны с бессознательным инцестуозным влечением девочки к отцу. Для Фрейда же важны соперничество, смертельная ненависть и влечение к матери и к фратрии. Что же за всем этим стоит? Что ведет к освобождению?
Молодая американка запуталась. Ее лирические фантазии были близки мифологическим мотивам, переносимым в явь сознательно или неосознанно. Возвращение к матери свидетельствовало о сопротивлении сознания. Итак, пишет Юнг: «Совокупность солнечных мифов ясно показывает, что основа инцеста не сожительство, а идея возвращения в детство, желание попасть под опеку родителей, припасть еще раз к материнской груди, снова стать ребенком». Он уточняет: «Один из простейших способов добиться желаемого — оплодотворить мать и породить свою идентичность»68 («Метаморфозы» 1911-1912 годов, во французском переводе, с. 215 (с. 376 в труде 1952 года)..
Возвращение к матери натолкнуло Юнга на другую мысль. Он обратился к опыту двадцатилетней девушки, а именно — к ее бегству от любовных переживаний. В данном случае примитивный ход жизни и наслаждений противостоял силе его знаний, а обещания — риску настоящего момента. Юнг видел здесь не только следы, оставленные ранним детством, он шел глубже, говоря о тоске по утерянному слиянию с миром и даже с природой. Он пишет об этом в автобиографической книге.
В «Метаморфозах» Юнг обращается к «животной» эпохе. Тогда не знали ни «ты должен», ни «ты можешь», когда действительная история еще лишена отвлеченного взгляда, и все — лишь сменяющие друг друга эпизоды. Юнг добавляет: «И вплоть до наших дней человек кажется отчаявшимся из-за того, что когда-то законом ему было запрещено жить, руководствуясь инстинктами. Так была разрушена волшебная гармония природы»69 («Метаморфозы» 1911-1912 годов во французском переводе, с.227 (с. 393 в труде 1952 года).
Об этом бытует множество мифов. Они повествуют о борьбе героев с притягательной и соблазнительной силой регрессии. Юнг анализирует эти мифы70 (Здесь он ввел практику, называемую амплификацией. Она отличается от работы с ассоциациями, где речь идет о развернутом образе или необычной сцене, очень сжатой и смутной. Для того чтобы разобраться в этих загадках, их ищут в различных контекстах и в коллективной фантазии, где они могут проявиться.). Он очень внимателен к тому, что происходит во сне, к любым деталям, способным внести ясность. Сон об оплодотворении матери и порождении идентичности очень глубок. Его истоки в активизации инстинктов, которые повлекли растворение в матери-природе. Таким образом, Юнг опережает дальнейшие размышления Фрейда о нарциссизме, не осуждая его высказывание, впрочем, последнее остается для нас под вопросом71 (S. Freud Zur Einfuhrungdes Narzismus, 1914, Ges. Werkc, vol X. Б. Грунбергер писал: «Кажется, что примитивный нарциссизм, который мы пытаемся выделить, является выражением животного начала в человеке» (В. Grunberger «Le Narcissisme», Paris, Payot, 1975); А. Грин показывает, как нарциссизм ведет к потере «я» (A. Green, Narcissisme cle vie, Paris, Minuit, 1983). Он знал, что делает более радикальным положение Фрейда о сексуальности и рискует подвергнуть разрушению выстроенное им здание теоретической структуры. Объектом исследований Юнга становится либидо. Он рассматривал его по эту сторону своей спецификации вразличных поведенческих импульсах. В исследовании разных превратностях инцеста либидо полагается движущей силой и первоначальной формой утех, названных ностальгическими, синкретическими связями. Это виевременность. Мы можем попасть туда благодаря эротизму.
По Юнгу, движущая сила и эта форма удовольствий представлена кругом, совершенной, законченной геометрической формой. Бачелар72 (Делая более радикальной свою позицию в «Lapoetique de I'espace», Paris, PUF, 1954, урок Яснерса, который писал: «Jedes Dasein scheint in sich rund»). писал: «Бытие является кругом». Но бытие немыслимо без особи. Это то условие существования, благодаря которому мы живем и мечтаем. Оно вызывает также напряжение между частями — частями идеальной целостности. Их разделение ведет к одиночеству и удалению, отстранению.
Размышления Юнга об инцесте и эндогамной тенденции были своего рода сопровождением терапии. Действительно, здесь скрылась не только проблематика потери, фрустрации и кастрации, но и жертвоприношения. Последнему отводится позиция, занятая сознательно и обдуманно, а центральное положение отдается этике. С одной стороны, этим проявлена тенденция включения в какие-то первичные матричные единства, а с другой — могущество я, которому «подрезали корни» и которое по своей природе героично73(Cp. G. Guy-Gillet, Inceste ct sacrifice L'Heme, № 46,1984 год.).
Как противостоять вызову — инцесту в рамках эндогамии, как не нарушить запрет и не потерять контакт с этим динамичным, всегда актуальным источником? Юнг заплатил за свою позицию разрывом с Фрейдом, после которого в его жизни наступил кризисный период. Но иного выхода не было. Юнг предложил свое видение данного вопроса в следующих работах: «Отношение между эго и бессознательным» (1928), «Корни сознания» (опубликована в конце 30-х годов) и «Психология переноса» (1946).
Отношение к истокам составляет основу психоаналитической проблематики74(Ср. J. Laplanche et J.-B. Pontalis, Fantasme des origi-nes, Origines des fantasmes (1964), Paris, Hachette, 1985, H. Sztulman et coll., Lesfantasmes originates, Toulouse, Privat, 1986, P. Vandermeersch, Unresolved questions in the Freud-Jung debate on psychosis, sexual idetity and religion, Leuven University Press, 1991.)
. Объяснение всего, что было пережито с раннего детства с целью освобождения, сначала было проделано Фрейдом. Конечно, обращение и возвращение к прошлому необходимы и сегодня. Фрейдовскому мифу-прототипу об убийстве праотца «первичной ордой» соответствует юнговская теория об архаическом в настоящем и об укоренении трансформации и дифференциации, корни которых следует искать в символическом переживании. Эта теория была испытанием для Юнга, она демонстрирует, как необходимо выступать против того, с чем принципиально не согласен.
Эмоции, образ. «После разрыва с Фрейдом для меня наступил период внутренних колебаний, будто я утратил всякие ориентиры и не мог нащупать почву под ногами»75( SRP,p. 198 (ВСР,с. 171).. Итак, в жизни Юнга начался затяжной кризис. Этот кризис сопровождался всевозможными случайностями до 1918—1919 годов. В последние годы этого периода Юнг редактировал свои тексты, которые впоследствии составили основу его системы.
Но в 1913 году он чувствовал себя настолько дезориентированным, неуверенным во всех своих знаниях, что принял решение (весьма необычное для его университетского окружения) отказаться от преподавания. Он ушел с поста, который занимал с 1905 года в Цюрихском университете76(В 1933 году Юнг снова назначен приват-доцентом в политехнической федеральной школе этого города, где он преподавал с 1935 года, вплоть до увольнения в 1942 году. В разное время сотрудничая с Кларк Юпиверсити (1909), с Гарвардом (1936), Оксфордом (1938), в Калькутте. В 1955 году ему была присвоена докторская степень. В 1944 году он принял назначение на кафедру психологии в Базельском университете, где он ранее учился и где блистал его тезка-дед. Но Юнг не мог осилить этой работы после серьезного сердечного приступа и кризиса (четвертого в его жизни), который ознаменовал новый, и заключительный, этап его творчества.).
Юнг предложил своим пациентам интерпретации, подкрепленные теорией, которой придерживался сам. Он решил построить работу в клинике на исследовании бессвязных образов, сновидений и фантазий, о которых ему рассказывали пациенты, и заняться всем тем, что вызывает присущие имманентной логике образы и эмоции. Юнг принялся за эту работу на свой страх и риск.
«Я чувствовал себя беспомощным, уже не веря, что смогу справиться с этим мощным потоком чужеродных образов. Постоянное напряжение не спадало, иногда казалось, будто на меня обрушивались каменные глыбы. Одна буря сменяла другую. В состоянии ли я физически вынести то, что погубило других, что надломило Ницше, а в свое время и Гёльдерлина? Но во мне поселился некий демон, с самого начала внушавший, что я должен добраться до смысла фантазий»77(SRP, р. 206 (ВСР, с. 207). Выделено мной. Можно сопоставить последние фразы с тем, что написано во введении.).
Не оставляло сомнений, что такое погружение в работу бессознательного, хаотичного и захватывающего требует внимания, размышлений и применение метода, который Юнг был намерен подкорректировать.
Испытание было настолько серьезным для исследователя, что он занимался йогой, чтобы вернуть себе спокойствие и самоуверенность. Юнг стал письменно фиксировать все, что происходило. Его записи очень подробны, внимательны к любой детали. Эти заметки сделаны каллиграфическим почерком. Затем Юнг начал отображать интересующее его в цветных рисунках. Он соединит все эти материалы в двух произведениях, но будет остерегаться вынести их на суд публики, считая их недостаточно эстетичными. В течение какого-то времени его будет мучить соблазн по этому поводу. Но в период исследований это был необходимый для Научного осмысления материал78(Речь идет о «Черной книге», составленной из 6 небольших томов в черной коже и позже переименованной в «Красную книгу», которая так и не была опубликована и о которой сегодня нельзя не сожалеть, так как семья Юнга избавилась от этого произведения. Однако можно ознакомиться с некоторыми его отрывками в книге A. Jaffe, С. G. Jung. Bild und Wort, Zurich, Ex Libris, 1979, и G. Wehr, Jung, Geneve/Lucerne, R.Coelkelberghs, 1989.).
Собранные материалы позволили обнаружить самые неожиданные представления и аффекты, иногда необыкновенно притягательные, связанные с критическими моментами его детства. Собранный материал подвергся строгому научному подходу, отличавшему Юнга. Во времена сотрудничества с Фрейдом Юнг не возвращался к своему прошлому, а теперь, находясь в одиночестве, вступил на собственный путь, и volens nolens ему пришлось всё начать сначала. Он обратился к личному опыту и приступил к его анализу; он вернулся к тому времени, когда ему было одиннадцать или двенадцать лет. Заметим, что именно на этот период пришелся его второй кризис детства.
Приступив к работе, Юнг испытал шок от крушения доктрин, в которые ранее верил. Ему
предстояло сформулировать свои соображения79(Ср. глава 1 в этой книге, «Необходимость мыслить».), разрушив все то, что было ранее. Он страстно увлекся тем, что конструировал из камней и глины разнообразные дома и замки80 (SRP, р. 202 (ВСР, с. 174). Уже в детстве он играл в подобные игры, тем самым предопределяя свое увлечение символикой. Ср. глава 1 в этой книге, «Смятение необычного ребенка».).
После того как акцент в исследованиях был поставлен на актуальных конфликтах, всплыли детские воспоминания. Теперь анализировался его третий кризис. Юнг приобрел новое знание. Обнаружение значимых событий прошлого произошло, поэтому стоило говорить об актуальном оживлении ребенка, которым Юнг когда-то был, которого обрел в себе, и, следовательно, стал им. Можно сказать, что это был ребенок, которого взрослый ощущает в себе в разное время и при разных обстоятельствах. Неплохо возвращаться в детство.
Что ни делается, все к лучшему. В это время, повсюду встречая сопротивление, отторжение и даже унижение, бывший преподаватель К. Г. Юнг, расставшийся с Фрейдом и отказавшийся от своего звания, занялся робкими упражнениями. Он вспомнил, что проделывал то же самое 27 лет тому назад. Ежедневно, после обеда, до прихода пациентов и вечером, каждый раз, когда только позволяло время, он собирал камни на берегу озера: так он делал когда-то в детстве. Юнг то принимался рисовать, то играл с камнями, составлял из них мозаичные пейзажи, внося каждый день в них какие-то изменения.
Он спрашивал себя: «Что за всем этим кроется? Каков в этом смысл?» И пришел к заключению, что это никак не связано ни с каким из мифов, над которыми он размышлял в то время: ни с христианским, ни с фрейдистским.
Может быть, это искусство? Но к какому виду искусства можно отнести его «игры» с камнями, почерком и рисунками, отражавшими его болезненное состояние? Он никому не хотел показывать свои произведения81 (Здесь проявилась концепция Юнга относительно искусства. Впоследствии она не подтвердилась. Он по-другому подойдет к данному вопросу в 30-е годы, особенно обсуждая цели Джойса в «Улиссе».). Юнга одолевали сомнения: искусство ли то, чем он занимается? Что же, в таком случае он — художник? Вдруг он услышал женский голос: «Это искусство». Этот внутренний голос, принадлежавшей одной из его пациенток, очень одарённой, но страдавшей психопатией, произнес: «Ты очень способный психопат». Он вспомнил, что эта пациентка смогла убедить одного из его коллег, что тот — непризнанный художник. Благодаря этому анекдотичному случаю Юнг заключил, что женское присутствие (анима) умеет заставить мужчину подчиняться ей82 (Личность пациентки под вопросом. Вспомним, что прошло немного времени после его ссоры с Сабиной Шпильрейн. Тони Вульф стала тогда его ближайшим компаньоном. Ср. G. Wehr, Carl Gustavjung, Paris, 1993, p. 189. и В. Hannajung, Paris, Dervy, 1989, p. 123 и 139-146. Здесь могут заинтриговать три сцены: работа в клинике, эмоциональная и сексуальная сторона жизни и внутренняя жизнь.).
«По иронии судьбы я, психиатр, на каждом шагу обнаруживал в себе тот самый материал, который лежит в основе психозов и с которым можно столкнуться разве что в сумасшедшем доме. Это — мир сотворенных бессознательным картин и образов, приводивших душевнобольных к роковому безумию. Но в нем же содержатся некие мифологические формы, утраченные в наш рациональный век»83(SRP, p. 219,(ВСР,с. 188).
Здесь Юнг напоминает нам, что он прежде всего психиатр. Помнит ли он о своей работе в Бургхёльцли, где изучал автономию комплексов, бредовые речи молодой кузины и других больных? Помнит ли он о мисс Миллер, записи которой недавно рассматривал в «Метаморфозах и символах либидо»? В автобиографии ничего об этом не говорится. Но Юнг пишет о своих позициях и необходимых теоретических средствах.
По поводу своих «игр» с камнями, которым он предавался в то время на берегу озера, он заметил: «Мысли мои при этом становились ясными, я мог улавливать и воспринимать фантазии, которые прежде были смутными ощущениями». Далее он упоминает о своих экспериментах с почерком и рисунками: «Когда мне удавалось перевести чувства в образы, то есть найти в них какие- то скрытые картины, я достигал покоя и равновесия...» «По своему опыту я знал, как полезно с терапевтической точки зрения объяснять эмоции, находить скрытые за ними образы и картины»84(SRP, р. 203, 206 и 207, (ВСР, с. 175, 177 и 178).
Итак, за эмоциями кроются образы. Такому открытию предшествовала работа интуиции. Юнг, используя свои методы, открывал новое поле деятельности.
Осмысляя регрессию, вызванную кризисом и потребностями настоящего, Юнг обнаружил сцену. Вскоре на ней появились люди, и она ожила. Она представляла то, с чем нужно бороться, то, с чем нужно научиться бороться, чтобы узнать главных действующих лиц и ситуации, в которые мы постоянно безотчетно попадаем. Это нужно для того, чтобы не наступать грабли85(Юнг предпочитает немецкий термин. Он говорит сам за себя (Ausseinandersetzung). Так он даже назвал главу в своей автобиографии («Знакомство с бессознательным»). Эта глава посвящена кризису, который он пережил с 1912 но 1918 год.).
Итак, Юнг определил свой путь. Gestaltung и Verstehen — вот два полюса, вокруг которых вращались первые тексты Юнга начиная с 1916 года. Прошло больше четырех лет после публикации «Метаморфоз и символов либидо». Юнг писал: «Вся моя дальнейшая деятельность была посвящена осмыслению и последовательной разработке того, что в те годы прорвалось из бессознательного. Это стало первоосновой моей работы и моей жизни»86 (SRP, р. 232 (ВСР, с. 198).


После разрыва с Фрейдом Юнг вводит термин «аналитическая психология», обозначая им концепты и проблематику своей деятельности. Он предпочел отказаться от термина «психоанализ», оставляя его школе Фрейда.
Сегодня под психоанализом понимают клиническую практику, которая зародилась в начале века. Ему свойственно неукоснительное соблюдение определенных законов. В течение долгого времени изучается бессознательное. Все правила изначально определены. Клиницист анализирует данные, занимается переносом и анализом переноса, тем самым выискивая в прошлом значимые события, фиксируя повторяющиеся проблемы конфликты и выявляя потенциал настоящего. Он предпринимает реорганизацию для того, чтобы оказался возможным процесс становления. Развиваясь на этих условиях в заданном направлении, различные школы, образующие психоаналитическое движение, предлагают свои теории, которые могут дополнять друг друга, а могут вступать и в противоречивые отношения. Эти различия и разногласия остались по сей день. Но, несмотря на все разногласия, есть общее правило: самоанализ и самоконтроль. В нынешнее время существует множество организаций профессиональных психоаналитиков, работа которых часто усложняется из-за междоусобных распрей всевозможных школ.
Особенность аналитической психологии Юнга заключается в том, что здесь используются распознавание и сопровождение модальностей по отношению к бессознательному. Речь не идет о психическом. Необходимо запастись ориентирами, категориями и собственными методами работы, мобилизующими внимание, интуицию и опыт аналитика87 (Здесь прослеживается верность аналитической психологии эпистемологии, которой занимался Юнг до того, как стать аналитиком. Ср. главы 1 и 2 в этой книге. Можно отметить, что включение аналитика в такое психоаналитическое движение не явилось только результатом условий и обстоятельств, а было предопределено его семейной линией.). Аналитик всегда идет своей дорогой, занимаясь урегулированием и коррекцией. Таковы основные положения аналитической психологии.
Живые концепты. Все концепты удивительно живы, квазиперсонифицированы и иногда
даже имеют иол. Это относится к тени, аниме и анимусу — комплексным и архетипичным реалиям, автономию которых Юнг отметил уже в своих первых работах. Они появляются в снах и в жизни каждого без нашего ведома. При работе с бессознательным происходит их спонтанное распознавание.
Тень появилась в одном из сновидений Юнга, когда у него был затяжной кризис 10-х годов. Для него это было неожиданно. Перед ним предстал темнокожий незнакомец, по-видимому, дикарь. Для Юнга он был чем-то неожиданным, так как, несмотря на все свои невзгоды, исследователь слыл безусловно авторитетным человеком. Привидевшаяся тень была мужского пола, она представляла собой противоположность и в то же время копию я, сложившегося благодаря мнению других и имевшего социальную значимость88(SRP, р. 209 (ВСР, с. 180). В данном случае видно, что проблематика тени отличается от проблематики двойника. Nfl. Ch.Gaillard, L'etrange histoire d'un petit petersbougeois: un lecture du Double de DostoTevski, Cachiers jiungiens de psychanalyse, № 26, 1980.).
Тень оказывается изнанкой персоны в ее более радикальном варианте. В основе здесь даже может оказаться конфликт системы ценностей.
Этот конфликт экспрессивно проявляется во сне. Юнг, увлекаемый юношей, противостоит герою Зигфриду и готовит ему смертельную ловушку. Таким образом, тень точно определяется — это кто-то другой. Итак, выделяется пара оппозиций. Противоположным полюсом служит идеальная фигура солнечного героя — Зигфрида, которым тот, кто видит сон, вынужден пожертвовать.
В этом можно распознать героический мотив и мотив жертвоприношения, которые определяют проблематику «Метаморфоз и символов либидо», где Юнг рассматривает конфликт юной мисс Миллер. Но в данном сновидении эта проблематика становится его личной. Он пишет: «Мучимый раскаянием и отвращением к себе... я бросился бежать». Юнга неотступно преследует «невыносимое чувство вины» из-за принесения в жертву героя.
Тень не только является противоположностью дестабилизированного я, утратившего систему ценностей и ориентиров, она затрагивает то, что было подавлено и не завершено, выявляет то, что мешает установлению идеальной позиции, которая здесь, представлена в лице Зигфрида89 (Это имя хотела дать Сабина Шпильрейн идеальному ребенку, которого она мечтала иметь от Юнга. Но Юнг не пишет об этом в своей автобиографии. Это имя он дает герою. Этот сон, датируемый 13 декабря 1913 годом, близок к началу Первой мировой войны. Зная роль Зигфрида в германской мифологии и идеологии, можно задать вопрос, какова же роль этого жертвоприношения, учитывая двусмысленные обещания и влияние этой героической фигуры.).
Проблематика тени, которая складывалась в 10-е и 20-е годы, наиболее четко проявилась в 1928 году в «Отношениях между эго и бессознательным». Итак, данная проблематика затрагивает колебания я. Идеальные формации уступают обдуманной противоположной позиции, прошлому и этике настоящего.
Можно ли верить тому, что внезапно выходит наружу, обнаруживая конфликты; тому, о чем хотелось бы забыть? Нужно найти ответ на этот вопрос. Уточняя свою мысль, Юнг пишет: «Фигура тени персонифицирует совокупность того, что не может быть узнанным, и прямо или косвенно неизбывно нас преследует»90 («Сознательное, бессознательное и индивидуация» (1939), на французском «La guirison psychologique», Geneve, Georg, 1970, с. 271.).
Что касается анимы, то, как уже было сказано, она явилась Юнгу благодаря какому-то внутреннему женскому голосу. Это произошло в 10-е годы, когда этот голос пытался внушить ему, будто его фантазии имеют художественную ценность и их следует понимать как искусство. Юнг узнал этот голос, он принадлежал одной молодой особе. В данном случае, как и с тенью, налицо наглядное изображение и драматизация, доходящие до персонификации, источником которой является теоретическая разработка, подвергающаяся анализу проекции. Юнговская проблематика анимы и анимуса касается типичных недоразумений или дружеских отношений между мужчиной и женщиной.
Однако в 10-е годы и позже Юнг научился делать ставки на прочность и относительную
автономию психической реальности, которая сначала может проявлять свою множественность, а затем оформляется как непринужденный диалог. Одной из участвующих сторон диалога становится психическая реальность. Юнг наделяет ее голосом и внешностью, чтобы усилить воздействие91 (SRP,p. 217(ВСР,с. 187).
Неужели речь идет о каких-то невероятных наглядных изображениях? Именно. Нужно создать такие условия, которые позволили бы бессознательному проявиться в различных формах. Узнавание этих форм идет в трех направлениях.
Первое. Проявления наших ожиданий и склонностей, которые сопровождают повседневные отношения, не с целью разрушения, а для того, чтобы наладить жизнь, мобилизовов все внимание, дабы не упустить ни одной возможности для самореализации. В этой перспективе работа с анимой может помочь в открытии мира и других людей, она является посредником между сознанием и бессознательным.
Второе. Это открытие касается внутренней жизни. Это открытие тайного мира и его обитателей. Опознаваемые существа не являются чужаками, но в то же время они странные и вечно изменяющиеся. Речь идет об открытии пейзажей нашей внутренней географии, которая то обнаруживает свое присутствие, то теряется, или трансформируется, или отдает на откуп интерпретатору новые, ранее не посещавшиеся места. Ни один писатель или мечтатель, который открывает нам свой внутренний мир, не удивится тому, что так удивило Юнга. Он был поражен своими беседами с некой Саломеей, отношениями с Илией, затем Филемоном92(SRP, p. 211(ВСР,с. 181)., ставшим развитием и продолжением Ильи, их совместного подсознания. Юнг хотел показать или, может быть, подчеркнуть, что «реальность души»93(Die Wirklichkeit der Scele. Так называется книга, которую Юнг опубликовал в 30-е годы.) не только множественна, но и структурна. Это можно было уже понять на примере гибели героя Зигфрида, противостоящего юноше-дикарю.
Третье. Такая практика и такая концепция анимы, применимая и к окружающему миру, и к миру внутреннему, ведет к значимым событиям детства.
Юнг пишет в автобиографии по поводу раздоров между его родителями, происходивших, когда ему было только три года (к той поре относится первый кризис в его жизни)94( Ср. глава 1: «Смятение необычного ребенка» и «Необходимость мыслить».): «Пока матери не было, за мной приглядывала наша служанка. До сих пор помню, как она берет меня и кладет мою голову себе на плечо. У нее были черные волосы и смуглая кожа, и она совершенно не походила на мою мать. Я даже сейчас вижу линию ее волос, шею и родинки на ней, ее ухо.
Все это казалось тогда очень странным и вместе с тем знакомым. Как будто она принадлежала не моей семье, а только мне, как будто она была связана каким-то образом с другими таинственными вещами, которых я не понимал. Этот тип девушки потом стал частью моего духовного существа, моей анимы. Ощущение странности, которое от нее исходило, и чувство, что я знал ее всегда, воплощали для меня с тех пор некую женственную суть»95(SRP, р. 27 (ВСР, с. 19)-
На этом примере видно, как анима сочетает в себе такие странные факты, как кожа, корни волос, ухо. Она представлена другим полом. Анима связана с пережитым воспоминанием, которое может быть даже утраченным, но активизируется вновь.
Итак, анима или анимус каждого, так же как и тень или тени, являются категориями отношения к другим. Но если тень близка к вытесненному, которое можно проанализировать и при случае свести к комплексу, корни которого следует искать в прошлом, то аниму можно охарактеризовать как типичное отклонение (Юнг называет это архетииическим). Анима — это отношение к женскому началу в какой-то момент жизни и в определенных обстоятельствах. Это бессознательная проекция женщин, с которыми индивид был когда-то связан96 (Впервые этот вопрос был затронут в «Метаморфозах» 1911-1912 годов. Юнг рассматривает различные отклонения в 1928 году во второй части «Отношений между эго и бессознательным». Во второй и третьей книгах «Корни сознания» (1938) он уточняет, что такое архетип апимы и архетип Матери. В 1946 году в «Психологии переноса» он изучает проблематику анимы и инцеста в рамках аналитической работы. Он продолжает эту тему в шестой главе Mysterium Coniunctionis в 1955-1956 годах. Более подробно М. L. von Franz, «Le processus d'individuation», в книге «L'homme et ses symboles», Paris, Laffont, 1964.)
Что касается самости, то здесь Юнг поставил графический и бессловесный эксперимент. В 1918 году он был комендантом зоны английских войск (в Шато д'Эксе) и выполнял функции военного врача. Юнг чувствовал себя вполне спокойно, но не был уверен в правильности своего метода и своих действий в качестве психолога и терапевта. Вдруг неожиданно для самого себя он начал рисовать в записной книжке концентрические, незавершенные фигуры, выведенные из равновесия, он внимательно наблюдал, как эти фигуры всякий раз принимали новую форму, казалось, они менялись на глазах.
Здесь, конечно, на ум приходит мандала из тантрического буддизма Тибета. Она помогает при медитации. Но Юнг вряд ли думал об этом. Может быть, он еще не знал, что это такое. Он действовал наугад, почти вслепую. Он экспериментировал. Он делал то, о чем еще не имел понятия. В этом эксперименте у него не было никаких особых средств, только его рука.
В состоянии неопределенности он просто погрузился в созерцание этих удивительных фигур. Далее он перенес центр гравитации, произошло смещение центра. Здесь кое-как могло возникнуть новое равновесие, которому можно подчиниться.
Смещение центра геометрических фигур отражает разницу между я и самостью, как отметит позже Юнг, вынеся для себя урок из этого сенсорного и перцептивного эксперимента. Этот эксперимент не только подвергал сомнению я, но и ставил его под удар97(Ср. «Отношения между эго и бессознательным» Dialectique du moi etl'incoscient (1928), Paris, Gallimard, 1964, p. 298 и Mysterium Coniunctionis (1955-1956), Paris, Albin Michel, 1982, vol. II, § 370, p. 297 и § 433, p. 351.).
«Под «я» я подразумеваю комплекс идей, представлений, составляющих для меня центр поля моего сознания и который, как мне кажется, обладает в высокой степени непрерывностью и тождественностью с самим собой». Этим определением, которое было предложено им в 1921 году в «Психологических типах», Юнг наметил проблематику комплекса я своих психиатрических очерков98 (Ср. глава 2 «Ассоциации и комплексы. От персоны к самости»».).
После долгого «знакомства с бессознательным», которое длилось с 1912 по 1918 год, он
выдвинул такую теорию: «Я есть лишь центр моего поля сознания, оно не идентично моей психике, а является лишь комплексом среди других комплексов. Я делаю различия между я и самостью, поскольку я есть лишь субъект моего сознания, самость же есть субъект всей моей психики, включающей также и её бессознательное.».99 (Types psychologiques (1921), Geneve, Georg, 1950, с. 456-457. (Психологические типы. — СПб.: Азбука, 2001, с. 657.)
Что же подразумевается под этой целостностью? Сначала следует отметить, что Юнг практически не использует в споем творчестве немецкий термин Totalitat, который прежде всего приходит в голову. Но настойчиво применяет Ganzheit, Ganzwerdung или Ganzwerden и Vollstandigkeit, слово, которое он экспрессивно противопоставляет Vollkommenheit, свидетельствующему о совершенстве и сулящему его. Это было ново и диаметрально противоположно традиционному направлению. Он обозначает целостность как композицию в становлении. Ее реализация напрямую связана с отношениями и взаимодействиями между различными частями.
Размышления Юнга но этому поводу развиваются в трех направлениях. Прежде всего, он отмечает, что опыт самости проецируется на метафизическое бытие. Его «Источники и феноменология самости» (1951 г.), которые он озаглавил «Айон», обозначив тем самым поле их применения, относятся к христианской эре.
Здесь рассматривается символика Христа, история его жизни и страсти.
С другой стороны, Юнг анализирует наглядные изображения и драматизацию в литературе и искусстве, в наших фантазиях и сновидениях. Эти наглядные изображения и драматизация выводят на сцену реалии опыта, где присутствует идеальное, но чаще — противоположное ему.
Итак, определения я и самости приведены. Юнг добавляет, что самость «в бессознательных фантазиях часто возникает в виде сверхординарной или идеальной личности, вроде Фауста у Гете или Заратустры у Ницше. Именно для сохранения идеального образа архаические черты самости изображались иногда как отдельные от «высшей» самости, например, Мефистофель у Гёте, Эпиметей у Шпиттелера, а в христианской традиции — дьявол, или антихрист. У Ницше Заратустра открывает свою тень в «Безобразнейшем человеке».
В-третьих (это присутствовало еще в его графических эссе 1918 года), мысль об опыте самости. Эта мысль получила развитие после того, как Юнг проанализировал метафизические проекции и драматизацию. Он выделил структурный организующий центр представлений, который сам по себе пуст. Он всегда ставится под сомнение, в то время как «я» грозит разоблачение. Отдельный комплекс присущ личности каждого и держится за счет его идентификации.
Графически это можно представить как ось и вектор трансформации и становления.
Внеся в 1919 году уточнения в свою концепцию формирующих и трансформирующих архетипов символической жизни, Юнг с прежним удивлением пишет: «Рост личности начинается с бессознательного. Это не я сотворил себя: все произошло гораздо раньше»100 (Ratines de la conscience (1941), Paris, Buchet/Chastel, 1971, с 280 и 281. (Юнг К. Г. Корни сознания.).
Перемещение гравитационного центра, о котором было сказано выше, меняет точку зрения: я оказывается захваченным врасплох, оно увидено с другой позиции и рассматривается детально. Одна из его частей связана с миром, который переходит все пределы. Между ними есть отличие, я защищается, но является частью этого мира101(Несомненно, это Нарцисс с картины Караваджо. Ср. Ch. Gaillard Ovid's Narcissus and Caravaggio's Narcissus, в книге «The archetype ofschadow in a splite world», Einsiedeln, Daimon, 1987, и Pollock et Narcisse, Cahiers de psychologie de I'art et de la culture, № 10, 1984.).
Именного этого касается революция Юнга в психоанализе. Первая часть его творчества отмечена исследованиями фрейдовской проблематики вытеснения. Он поставил акцент на размышлениях и клинических исследованиях, чтобы сделать сознательным то, что ранее было бессознательным (bewusstwerden, Bewustwer-dung). Вторая часть его творчества (особенно начиная с четвертого кризиса в 1944—1945 годах) отмечена работой над самореализацией (selbstwerden, Selbstwerdung).
Мы наблюдали за Юнгом в детстве, видели, как на нем отражалось все происходящее вокруг, затем была конфронтация с бессознательным. Вскоре последовали работы по инцесту и разделению, психиатрические наблюдения по диссоциации. Он искал ответы на вопросы, анализируя различные модальности и работая с сознательным. В центре внимания было отношение к себе, к другим и к миру102(Ср. Mysterium Coniunctionis (1955-1956), Paris, Albin Michel, 1982, t. II, chap.8, 9.). Революция, о которой мы говорим, в такой же мере космо-логична, как и психологична.
Знакомство Юнга с восточными традициями привело его к открытию, которое он сделал в 1928 году, благодаря синологу Рихарду Вильгельму. Речь идет о «Тайне золотого цветка»103 (Cp.Das Geheimnis der goldenen Blute. Europaischer Kommentar. на французском Commentaire sur la mysture de la Fleur d'or, Paris, Albin Michel, 1979, и L. Aurigemma, Perspectives jungiennes, Paris, Albin Michel, 1992.). Юнг часто встречался с учеными своего времени, особенно с физиками. К этому его подтолкнули эпистемологические мотивы104 (Cp. Naturerklarung und Psyche (1952 с Вольфгангом Паули), на французском «La synchronicitfi, principe de relations acausales» в Synchronicite et Paracelsica, Paris, Albin Michel, 1988, Lepsychanaliste, lephysicien etleree, Paris, 1988, а также переписка Юнга с Паули: Correspondance de Jung avec Pauli, Paris, Albin Michel, 2000.)
Мы говорили здесь о тени, аниме и «самости». Вспоминали сон о фаллосе, который приснился Юнгу в ту пору, когда ему было три или четыре года. Юнг был новатором, опиравшимся на прогрессивную тогда концептуализацию.
Генезис аналитической психологии Юнга восходит к разным концептам, которые понимаются не только как категории случая, но и оказываются формами присутствия, обоснованного и настойчивого. Эти концепты можно рассматривать и использовать как фигуры или даже лица других. Другой, другое, то есть типичные фигуры и лица, которые определяются и трансформируются у каждого по-разному, в зависимости от личной истории и от статуса, полагаемого в данный момент по отношению к бессознательному.
Может зародиться мысль, что процессы трансформации, так же как и другие концепты, не менее свойственны и аналитической психологии Юнга. Конец 10-х и 20-е годы будут решающими для их формирования и переработки в дальнейшем.
Интерпелляция ночи. Начиная с 1916 года Юнг написал множество различных текстов. Они стали базовыми для дальнейшего развития его психологии.
Первый из текстов оказался настолько странным, что Юнг долгое время показывал его только в кругу близких людей. Форма изложения их необычна до такой степени, что этот текст можно было отнести к поэзии. Но в первую очередь произведение напоминает пародию на гностическую литературу. Это отметил Юнг, подписываясь под текстом псевдонимом «Бази-лид Александрийский»105 (Он жил в этом городе во втором веке нашей эры. Известен благодаря своей ереси.).
Речь идет об очень запутанной игре. Сейчас это можно расцнить как первую попытку придания формы {Gestaltung) опыту. Юнг применил здесь свои профессиональные познания. Используя другую концепцию, он изложит их в других произведениях того же года. В дальнейшем Юнг продолжит исследования в этом направлении.
В этом произведении распространитель ереси и Лжебазилид обращается к мертвым: «Христиане!» Они нападают на него и мучают. Он прерывает их, отчитывает, журит и наставляет106 («So lehrte ich sie». Этот текст написан от первого лица. Впервые он был опубликован под названием «Septem Sermones ad mortuos» в 1961 году, в год смерти Юнга. Он вышел вместе с автобиографией Юнга, издатель Аниела Яффэ. На французском его можно найти в: «la vie symbo-lique», Paris, Albin Michel, 1989.).
Его наставления не помогают им. Он говорит о никчемности их веры в Бога, осуждает их желание найти убежище в равнодушной сплоченности. Речь идет об иллюзорном «Плероме». Он говорит о противоречивой дьявольской реальности, о сексуальности. Лжебазилид призывает принять неизбежную необходимость разделения, различения и дифференциации. Ведь все это свойственно человеку107(В тексте используются термины Untersehicdenheit, Unterscheidung, Verschiedung. Оли повторяются 38 раз на страницах первой проповеди. В конце текста используется слово «Verschiedenheit», которое противостоит Gleichheit (равенство). Ср. Ch. Gaillard «Jun-get b mystique»,Nouvelle revue depsychanalyse, XXII, осень 1980.).
Оставив Фрейда и Вену, Юнг испытал крушение, сродни тому, что он видел в юном возрасте во сне о храме, когда испытал разочарование в учении своего отца. Юнг взялся за перо и принялся бороться с несправедливостью. У него появились дионисийские потки веселья, которые встречались и у другого жителя Базеля — Фридриха Ницше108 (Ср. глава 1 «Необходимость мысли» и «Интерпретация и аналитическая теория». Отметим, что Иерусалим и Вена перекликаются с католической Ирландией, в которой жил Джойс. Юнг обратился к нему в 30-е годы, написав очень живой текст.).
Именно в этом тексте, во многих отношениях ницшеанском, есть то, что характеризует специфически юнговский подход. Это относится не только к словарю дифференциаций, который станет основой дальнейшей деятельности Карла Юнга. Прежде всего речь идет об индивидуации. Юнг, используя латынь, впервые говорит о принципах индивидуации.
Он продолжает развивать мысль, зародившуюся у него в 1911 — 1912 годах, когда он анализировал записи мисс Миллер и доктора Флурнуа. Вначале Юнг пишет о «борьбе с опасной личностью, стоящей у истоков», уточняя: «Христиане». Теперь он резко говорит: «Вы видите, почему отсутствие дифференциации представляет большую опасность для сознания»109(Sermo I, «La vie symbolique», с. 27.).
В этом тексте Юнг отметил ничтожество и слабость человека в схватке с богами и демонами, от которых невозможно скрыться. Он пишет и об одиночестве: «Дифференциация приводит к отделению»110 («Die Unterschiedenheitfiihrtzum Einzelsein». На французском с. 36 термин einzelsein трудно перевести, но на немецком он не вызывает трудностей. Фрейд упоминает о Hilflosigkeit, когда говорит о маленьком человеке. Приведенные рассуждения касаются конфронтации с бессознательным.). Откуда происходит это предписание, которое может показаться парадоксальным? К этому Юнг будет обращаться и в дальнейшем.
Откуда взялся эпилог, такой настоятельный и в то же время такой мечтательный? Юнг в тот период своей жизни словно был окутан покровом ночи. «Человек здесь, а Бог там. Здесь слабость и ничтожность, там могущество и созидание. Здесь только сумерки и сырость. Там только Солнце. Здесь мертвецы убивают друг друга и рассеиваются в воздухе, точно дым от костра, разведенного пастухом, что следит за своим стадом».
Этот текст, словно ответ Юнга на те приступы критики, которые он пережил в предыдущие годы. Этот ответ свидетельствует о том, что Юнг нашел свою позицию, которая позволяла ему противостоять остальным. Благодаря ей он мог обрести почву под ногами и вернуться к преподаванию111(Именно в 1916 году создается Цюрихский психологический глуб. Он стал местом для испытаний его идей. Здесь собирались специалисты по истории регионов и востоковеды. Ср. В. Hanna, Jung, Paris, Dervy, 1989, p. 156, 236, 240, 277, 286, 350 и S. Shamdasani, Cult fictions. С G. Jung and the founding of analiticalpsychology, London/New York, Routledge, 1998.).
Как видим, здесь имели место пространственные опыты, а вместе с ними и вовлечение в различные сферы психического. Юнг задействовал в этом категорию времени. В обращении к «мертвым, вернувшимся из Иерусалима», говорится о сегодняшнем дне, о нашей коллективной истории по отношению к бессознательному.
Вместе со словарем и разработкой проблемы индивидуации появился и свой метод, который мог быть использован в обновленной клинической практике. Загорелись огни, которые помогли Юнгу выбраться из-под покрова ночи.
Динамика и диалектика компенсации. С этой странной псевдогностической поэмой перекликается другой текст, также появившийся в 1916 году. В нем рассматриваются условия образования символов и их функционирование. Воспользовавшись математическим термином, Юнг назвал этот текст «Трансцендентной функцией» 112 (В данном названии не кроется ничего загадочного или метафизического. Так писал Юнг в предисловии к этому тексту. Психологическую функцию можно сравнить с математической, которая называется также и имеет дело с мнимостью (см. «Теорию чисел») с воображаемыми и реальными числами. На французском в книге «L'dme et lesoi», Paris, Albin Michel, 1990, c. 151.).
В работе он рассматривает два движения Gestaltung. Об этом свидетельствуют «Septem Sermones ad mortuos» («Семь наставлений умершим») и Verstehen. Так Юнг пытался понять то, что с ним происходило, и прояснить свою позицию клинициста. Во-первых, она отразилась в эстетшме, во-вторых — в интеллектуализации.
Лексика сочинения близка к «Septem Sermones...», но здесь появляется иной тон. В центре внимания оказывается проблематика символа.
Для определения сознательного вводится термин Bestimmheit (детерминация). Он есть и в«Septem Sermones...», где человек предстает перед смертью и Богом. Здесь появляется и термин Gerichtetheit (тенденциозность). В сочетании термины определяют одностороннее действие, упоминание о котором как лейтмотив появляется в записях Юнга с тех пор, как он взял под сомнение я.
Что касается бессознательного, то в тексте используются классические термины Фрейда Verdrangung (вытеснение) и Unterdriickung (сознательное подавление). Также встречаются сильно акцентируемый термин Hemmung (торможение), термины Aussperrung (ограждение и изгнание), Abtrennung (разделение), Eliminierung (исключение) и Stillgebung (молчание).
Наконец, при разговоре об отношениях между сознательным и бессознательным, интерес к которым стал основой этого текста, не обошлось без терминов Gegenwirkung и Mitwirkung (эффект противоположности и сотрудничества); так впервые была определена юнговская проблематика компенсации.
Компенсации не является ни удовлетворением, ни субстантивным наполнителем (как принято упоминать об этом во французском случае) или, как у Фрейда, — реализацией желания (Wunscherfilllung). Термин на немецком языке обозначает силовое отношение. Лексика Юнга отмечена конфронтацией (Ausseinandersetzung) и фиксирует то, что возникает при напряжении.
Все это можно сравнить с часовым механизмом113(Ср. Е. G. Humbert, Jung, Paris, Editions Universitaires, 1983, partie I, chap. 3.).
В рамках отношения между сознательным и бессознательным полагается противоречивое движение, чередующееся, а при случае и синхронное, неожиданное, точнее — ожидаемое и все же непредвиденное. Здесь появляется еще один термин, который реорганизует конфликт и высвобождает место для другой интуиции.
Говоря в «Поздних мыслях» об автобиографии, об аналитической работе над становящейся сознательной тенью, Юнг пишет, что «следствием ее оказывается расщепление и обострение противоречий, которые, в свою очередь, стремятся к выравниванию и единству. Символы в подобных ситуациях выполняют роль посредников. Столкновение противоположностей, если отнестись к ним серьезно, может поставить психику на грань срыва. Это логическое «tertium non datur» (третьего не дано — лат.) ещё раз подтверждает, что решения нет. Если же все в порядке, оно возникает само собой, и только в этом случае оно убедительно, только в этом случае оно воспринимается как «благодать». Поскольку решение рождается в столкновении противоположностей, оно, как правило, становится нераздельным сплавом сознательных и бессознательных факторов, символ которого — две сложенные половинки монеты. (Одно из значений символа «tessera hospi-taeitatis» (знак гостеприимства — лат.) — разрубленная монетка, половинки которой, по античному обычаю, оставались у друзей, которых ожидала разлука)114(SRP, р. 380-381 (ВСР, с. 325).

Итак, компенсация, о которой говорит Юнг, явилась частью динамики конфликта и даже противоречия, символ которого, тотально распространяемый, воспринимается как плод диалектики.
Структура и процесс. В 1921 году, используя свое эссе 1916 года о структуре бессознательного, Юнг публикует произведение, почти такое же внушительное, как «Метаморфозы и символы либидо». Он озаглавил его «Психологические типы».
115 (Die Stuctur des Unbevvussten (1916) на французском в «Archives depsychologies, 1.16, 1916, и Typespsychologiques (1921), Geneve, Georg, 1958, уже цитированный. (Психологические типы. СПб.: Азбука, 2001, с. 657.).
В этой работе рассматривается вопрос: как понять то, что подходы, отмечающие различные психологические проблематики, пытаются (каждый по-своему) дать обоснованное толкование одного и того же феномена. Именно здесь проявляется разница между подходами Фрейда, Адлера и Юнга.
Для того чтобы ответить на поставленный вопрос, Юнг анализирует две противоположные позиции: экстраверсию и интроверсию. Эта тема была затронута в дебатах Тертуллиана и Ориге-на, Августина и Пелагия, защитниками и противниками догмы пресуществления, а также в полемике между «реалистами» и «номиналистами» Средних веков, в разногласиях Лютера и Цвингли, в расхождениях по эстетической теории Шиллера и Ницше.
Для того чтобы лучше описать и понять ориентацию сознания каждого, разнообразие его возможностей и недифференцированность, Юнг анализирует роль и характер четырех функций, которые он рассматривает парами: мышление (Verstand) и чувство (Gefiihl) с одной стороны, и интуиция (Intuition) и ощущение (Empfin-dung) — с другой.
Не закралась ли здесь характерологическая ошибка116(Даже такой хороший автор и клиницист как, Ch. Bau-doin L'oevre de Jung, Paris, Payot, 1963 (chap. 5, appendice A) мог ошибаться, несмотря на явное предостережение Юнга против такого злоупотребления этим аспектом его аналитической психологии.). Любого, в зависимости от того, какие функции он мобилизует, можно отнести к определенной группе. Исследование, проведенное Юн-гом, сосредоточено на подходах, иногда несовместимых. Таким образом, его работа в клинике может быть рассмотрена и с другой позиции.
Латентностъ, потенциал, маргиналъностъ и тайное влияние недифференцированного бессознательного привлекают его внимание как клинициста. Здесь, наряду с другими аспектами намеченной проблематики, говорится о развитии и диалектике компенсации, определяющих места напряжения или конфликта и интерпретирующих возбуждение и дифференциацию поведения и его функций, стоящих, так сказать, ниже или на очереди.
Придя к этому заключению, Юнг делает акцент на расстройстве поведения и его функций, в рамках личности его пристальное внимание привлекают по преимуществу критические периоды жизни.
Клиническая — в русле аналитической психологии — деятельность Юнга проявляет структурную двойственность. Прежде всего — своим вниманием к архетипичным реалиям и динамикой, иногда революционной. Этот клинический структурализм характеризуется опросом и практикой, его цель — процесс становления.
Напряжение между структурным разумом и дополнением процессов становления привело к тому, что на последнем этапе творчества Юнга, после 1944—1945 годов и в период написания работ по алхимии, он по-своему, весьма нетрадиционно, трактовал историю западноевропейской культуры. Динамика и компенсация связали структуру и процесс.


Работа «Отношения между эго и бессознательным» завершила уже сложившуюся концепцию аналитической психологии, выработанную Юнгом в середине 1910-х годов. Эта книга может быть рассмотрена как введение в теорию Юнга и его клиническую работу.
В 1928 году Юнг получил от немецкого китаеведа Рихарда Вильгельма рукопись даосского алхимического трактата, известного теперь под названием «Тайна золотого цветка». Прочтение манускрипта дало новый толчок мысли Юнга, в результате чего он иначе взглянул на отношения между я и самостью. Юнг не скрывал, что его собственный опыт носил странный характер. Центр, сначала виртуальный или, скорее, потенциальный, но способный поддержать и организовать смысл и направление жизни методом проб и ошибок, сопряженным с риском и даже хаосом, — такое было не по нему. Тогда как другим удавалось приноравливаться к этому и даже извлекать из этого уроки.
Вскоре, однако, выяснилось, что традицию, отмечающую это произведение, и его контекст нельзя считать близкими. «Европейский комментарий», составленный по просьбе Вильгельма, опирается на сопоставление концептуализации, даосскую практику и собственные рассуждения. Юнг приводит и графические зарисовки своих снов или снов своих пациентов, иконографию видений117(Ср. иллюстрации 1 — 10 в Commentaire sur la mysture de la Flew d'or, Paris, Albin Michel, 1979, p. 88. Критика этого издания, ср. Ch.Gaillard в Cachiersjiungiensdepsychanalyse, №25,1980.), обращает внимание на диалог.
Это открытие, сделанное не без помощи восточных традиций, и интерес к диалогу, в который углубится Юнг с 1920 по 1926 год и в конце 1930-х годов, вывели исследователя из изоляции, в которой он долгое время находился. Взглянув на себя со стороны, он заявил о своей позиции и приоритетах.
Посмотреть на мир с другой позиции и найти сегодняшний «миф». В 1918 году по окончании Первой мировой войны, которая совпала с затяжным кризисом Юнга, жившего в Кюснах-те, границы Швейцарии открылись. Множество иностранных пациентов, в основном это были англосаксы, попали и к Юнгу. Вскоре он начал вести преподавание в Цюрихе на английском языке и по приглашениям выезжать в Англию и США. Там он проводил семинары.
О нем сохранились воспоминания как о человеке решительном, активном и спортивном. Юнг часто выходил под парусом на Цюрихском озере, любил совершать походы в одиночестве и с друзьями, со своими детьми и их приятелями. Обо всем этом свидетельствуют фотографии из семейного альбома118(Из рассказов его сына Франца Юнга, знающего толк в мореплавании, май 1994.).
В 1920 году, а затем в 1925-1926 годах Юнг совершил множество путешествий, участвовал в экспедициях. Некоторые из них были тяжелыми и не лишенными приключений. Первую поездку он предпринял на север Африки, вторую — к индейцам пуэбло в Мексику, а третью — в тропическую Африку. Третья поездка длилась несколько месяцев. Юнг проделал долгий путь от Момбаза до Каира. На горе Элгон он устроил длительную остановку, во время которой знакомился с жизнью местного населения.
Что же заставило Юнга покинуть Европу и погрузиться в другие культуры? Он хотел раскрыть для себя определение «белый человек», понять его образ жизни, манеру поведения и сравнить с другими народами119(Своим путешествиям Юнг посвятил целую главу автобиографии. Глава 9.).
Уходя все дальше на тунисский юг, из Сузы в Сфакс, потом из Тоцера в Нефту, Юнг знакомился с будничной и праздничной жизнью местного населения. Он видел, как развиваются человеческие отношения, как мужчины относятся к женщинам, каково их отношение к телу, к сексуальности, к чувствам. Все это отличалось от привычного. Впечатления оказались настолько сильными, что Юнг был покорен всем увиденным. Европа меркла перед обаянием Африки.
В автобиографической книге Юнг приводит сон, который занимает у него почти столько же места, сколько и повествование о первом путешествии на север Африки. Во сне он видит смуглого юношу, это арабский принц. Он очень напоминает того юношу, которого Юнг видел во сне десять лет тому назад, того, кто убил Зигфрида120(Ср. глава 5 «Живые концепты».). Этот молодой араб во сне Юнга набросился на него, пытаясь сбить его с ног, а затем утопить.
Борьба была трудной, она напоминала, уточняет Юнг, борьбу Иакова с ангелом который в этом сне отказывается подчиняться. Напротив, герой принимает участие в схватке и берет верх над ангелом. Сон заканчивается сценой, образующей центр уравновешенной формы, под которой угадывается идеальная реализация ман-далы.
«Мы оказались в большом восьмиугольном зале со сводчатым потолком — белом зале, где все было просто и хорошо. Вдоль светлых мраморных стен стояли низкие кушетки, а на полу передо мной лежала открытая книга с черными буквами, которые на редкость красиво смотрелись на молочно-белом пергаменте. То была не арабская рукопись, она, скорее, походила на уйгурский текст, знакомый мне по манихейским фрагментам из Турфана. Я не знал, о чем она, но у меня возникло ощущение, будто это была моя книга, будто я сам написал ее. Юный принц, с которым мы еще недавно боролись, сидел на полу, справа от меня. Я попытался объяснить ему, что теперь, после того, как я взял над ним верх, он должен прочесть эту книгу. Принц воспротивился. Тогда я обнял его за плечи и, так сказать, с отеческой настойчивостью заставил прочитать ее. Я был убежден, что это необходимо, и он в конце концов, уступил»121(Сон об умерщвлении Зигфрида, ср. SRP, р. 209 (ВСР, с. 180) и борьба с молодым арабским принцем, SRP, р. 280-28 (ВСР, с. 237-238). Юнг не объясняет эти два сновидения.).
В 1916 году Юнг упоминал о темнокожем, диковатого вида юноше, которому он подчинился, не принимая его поступок (жертвоприношение солнечного героя, о котором он писал в предыдущих работах). В этом сне молодой человек идеализирован. Он может быть искушен, соблазнен или побежден: в этом сне Юнг мерится силами с ним, противостоит ему и наконец принуждает его прочитать книгу, лежавшую между ними.
Опираясь на свои знания о дифференциации, на опыт, на исследования по аналитической
психологии — книга, содержащая рассуждения о древнейшем манихействе, принадлежит его перу, — Юнг возобновил работу по регрессивной контаминации, которая была связана с бессознательным. Первое путешествие в Африку оживило Юнга и вдохновило его на дальнейшую работу.
Это и последующие путешествия позволили критически посмотреть со стороны на односторонние действия, производимые обычно массовым европейцем и с легкостью им забываемые. Поездки были полезны и для развития интуиции, без которой немыслимо творчество Юнга. Уже в 1916 году появились «Septem Sermones ad mortuos». Он продолжил работу в этом направлении, и в 1951 году появился «Ответ Иову», но здесь Юнг выдвигал другую мысль.
О своей интуиции он пишет в автобиографии, когда рассматривает сон 1920 года: «Ангел, собственно, должен был «вселиться» в меня, но он знал лишь ангелов и ничего не понимал в людях, поэтому он вначале, подобно врагу, напал на меня, однако я выстоял. Во второй части сновидения я сам стал хозяином цитадели, и ангел сидел у моих ног, ему пришлось учиться понимать меня, постигать человеческую природу»122(SRP, р. 282 (ВСР, с. 238).).
В годы путешествуй Юнг еще не вполне доверял своей интуиции, поэтому он пытался со-
здать собственный «миф», который раскрыл бы смысл его жизни и творчества123(Юнг расстался с Фрейдом, поэтому больше не мог использовать «миф Фрейда», он также не мог довольствоваться «христианским мифом». Ср. SRP, р. 199. Он считал, что эти мифы, как и нацистский или марксистско-ленинский, по-своему интерпретируют историю и объявляют себя смыслом существования.).
Путешествие 1925 года в Мексику познакомило Юнга с религией и образом мыслей индейцев пуэбло. Его поразила их вера в то, что без их присутствия этот мир погрузится во мрак124(SRP, р. 290, (ВСР, с. 246) «Я не мог избавиться от чувства зависти к нему, ведь его жизнь была полна смысла, а я все еще безо всякой надежды искал собственный миф», SRP, р. 295 (ВСР, с. 250).)..
Экспедиция 1925—1926 годов по «Черной Африке» (по «Африке южнее Сахары») натолкнула Юнга на мысли о том, что мы живем в мире, с которым утратили связь. Нам нужен свет, который смог бы нас освободить. Юнг писал: «Мне и моим товарищам по путешествию посчастливилось ощутить вкус африканской жизни в ее первобытной и ни с чем не сравнимой красоте и во всей глубине ее страдания. Дни, которые я там провел, — лучшее, что было у меня в этой жизни, — procul negotiis et integer vitae suleries-que purus (вдали от дел, в первобытной жизни, чистой и непраздной — лат.), в «божественном покое» первобытной земли». Юнг уточняет: «И желание увидеть свет — это желание обрести сознание»125(SRP, р. 303-304 (ВСР, с.264). Нет ли здесь мотивов К. Леви-Стросса «Грустные тропики»?).
Историческое сознание неотделимо от категорий пространства и времени. Итак, Юнг осознал свою интуицию, в дальнейшем она будет помогать ему в творчестве, особенно после выхода в свет его работ о смысле странных материальных начинаний и рефлексивных трудов, введенных алхимиками в западноевропейскую традицию.
Миф Юнга звучит так: человек не может существовать вне творчества, вне смысла и сознания, поэтому он размножается и изменяется. Это процесс бесконечный.
Нам остается разобраться, стоит ли прибегать к данному мифу, чтобы лучше понять Юнга или на этом этапе творчества отнестись к нему как к эвристическому? Этот вопрос остается открытым в кругах исследователей Юнга. Некоторые, например Мари-Луиза фон Франц, Аниела Яффе и Барбара Хана, являются приверженцами первой позиции. С другой стороны, прочтение произведений Юнга с исторической и эпистемологической позиций помогает извлечь уроки из его трудов.
Лицом к нацистской Германии. Действия, анализ, ложные шаги и верные обсуждения.
Конец 20-х годов, затем 30-е годы — это подъем и установление нацизма в соседней Германии, вскоре перекинувшегося в другие страны Европы.
Следует вспомнить, что начиная с апреля 1933 года произошло нацистское «выравнивание» {Gleichschaltung 126 (Это основной термин, который использовали нацисты для обозначения установления своего режима в Германии. Обычно его переводят как «выравнивание» или «шаг в ногу».)
, которое затронуло все немецкие организации, и, естественно, оно не обошло стороной терапевтов и аналитиков. Итак, сразу после вынужденного «выравнивания» Allgemeine Artzliche Gesellschaft fur Psy-chotherapie (AAGP, Организация психотерапевтов) и увольнения президента этой организации немецкие психотерапевты избрали на этот пост Юнга. Он был членом общества с 1928 года, а с 1930 года — вторым его президентом. Такие же звания были закреплены за ним и в Швейцарии. Вскоре он стал главным издателем журнала Zentralblatt fur Psychoterpie und ihre Grenz-gebiete.
Юнг оказался втянутым в конфликт, о чем заявил публично127(В статье из двух частей, опубликованной в марте 1934 годавЫеие Zurcher Zeitung, Юнг отвечает на критику швейцарского психиатра Балли. Эту статью и критику Бал-ли можно прочитать на французском в Cachiers jiungiens de psychanalyse, № 82,1995, также в № 96, осень 1999, под заглавием «Crise et histoire».). С одной стороны, ои не мог отказаться от своих позиций и личных убеждений, а с другой, не мог не помочь немецким коллегам. В этой связи им был предпринят ряд мер: теперь общество должно было собираться в Цюрихе, а не в нацистской Германии; с целью интернационализации вводились международные, независимые национальные группы; был наложен соответствующий запрет, по которому ни одна из национальных групп (подразумевалась немецкая группа) не может контролировать деятельность нового международного общества. Благодаря этим нововведениям можно было обойти «арийские параграфы», навязанные немецкой «выровненной» группой.
Совокупность этих мер, введенных начиная с первого Конгресса нового международного общества, прошедшего в 1934 году в Бэд-Нохайме, давала право высказываться всем128(Вопрос до сих пор остается открытым: нужно ли прерывать все отношения со страной, политический режим которой отвергается? Нужно ли прекратить сотрудничество со страной диктатуры в культурных, научных рамках и на личном уровне?).
Эти институционные меры перекликались с проблематикой Юнга: отношения между личностью и коллективом. Продолжая тему эссе 1916 года под названием «Адаптация, индивидуация и коллектив»129 (На французском в ПНете, № 46, 1984.), Юнг отмечает, что позиция индивида может быть сломлена под натиском толпы.
С 1918 года Юнг пишет: «С потерей абсолютного авторитета христианской концепции все громче рычит «белое чудовище» («blonde Bestie»). Оно сидит в своей подземной тюрьме и угрожает нам катаклизмами»130(В Uberdas Unbewusste, Ges. Werke, vol. X, p. 25, § 17. Это можно сопоставить с известным эпилогом Бертольда Брехта, написанным в 1941 году для его «Карьеры Артура Уи».). В 1932 году в Вене Юнг уточняет: «Какое-то сумасшествие угрожает нескольким миллионам людей. Оно втягивает нас в мировую войну или опустошительную революцию. Человеку сегодня угрожают не дикие звери, не наводнения, не обвалы, а элементарное психическое»131 (Опубликовано в 1934 году в Wirklichkeit der Seek и на французском под названием «Le devenir de la personality» в «Problemas de I'ame modeme», Paris, Buchet/Chastel, 1960,с 258.).
В 1933 году на конференциях в Германии, в Кельне и в Эссене речь Юнга была еще экспрессивнее. Он снова говорил о противостоянии индивида и масс132(На французском под названием «La psychologie et les temps presents» в «L'homme a la decouveite de son eme», Geneve, Mont-Blanc, 1962, chap. 2.). В этом же году он заявил в интервью для радио Берлина об этической ответственности каждого в периоды, когда бессознательное выходит на сцену: «Политическое и социальное движение ничего не выиграет благодаря загипнотизированному стаду»133 (В книге «С. G.Jungparle», Paris, Buchet/Chastel, 1985, c.58.).
Наконец в 1936 году Юнг публикует в Neue SchweizerRundschau эссе под заглавием «Wotan». Он посвящает его национал-социалистическому движению в Германии. Юнг окидывает взглядом события, которые происходят в это время, отмечая разгул варварских сил, словно вышедших из глубины веков. Трагические характер и интонации этого эссе отражены в самом его заглавии. Юнг, используя документы, анализирует одну из наиболее архаичных, жестоких и часто встречающихся в германской мифологии фигур. Он приступает к этому, стремясь лучше понять реалии современной ему Германии. Юнг заканчивает работу тревожным выкликом, который предостерегает от гипноза и деперсонализации перед коллективной мобилизацией134(На французском в «Aspects du drame contemporain», Geneve, Georg, 1948.).
Эссе не может оставить равнодушным и потому, что содержит не лишенную смысла архе-типологическую интерпретацию, очень внятную, содержательную и смелую. Юнг использует здесь свою способность к драматизации, он мыслит образами и сценами. Его и наше внимание приковано к истории народа, к силам и формам жизни, которые снова явились из забытых времен, они настолько архаичны, что кажутся отжившими.
Впрочем, в какой мере традиционный анализ юнговской проблематики отношений между индивидом и коллективным движением действительно позволяет ощутить свободу или противостояние? Этот вопрос и по сей день остается актуальным.
С другой стороны, как в контексте эпохи понять критику, которую он себе позволяет, и высказывания о посредственности и неадекватности нашей демократии?135(Откликаясь на многочисленные предложения прочитать курс в различных университетах мира, Юнг потерял из виду институционные меры, о необходимости которых перед нацизмом говорил сам. Читайте «С. G.Jungparle». Впрочем, следует отметить, что в этих же интервью он анализирует психологию диктаторов, в том числе и Гитлера.) Как понять его веру в любопытный проект под названием «психология народов», который отмечал разницу между немцами, китайцами, евреями и индейцами?136(Упоминания об этом есть в эссе 1918 года «Uber das Unbewusste», в его статьте 1934 года в NZZ, в нескольких статьях в Zentralblatt между 1933 и 1938 годами опубликованных на французском языке в «La guerison psychologique» и в Cachiers jiungiens de psychanalyse, X° 12, 1977 и № 82, 1995, также в «Crise et histoire», № 96, осень 1999.). Юнг, конечно, настаивает на том, что такие различия не ущемляют чью-либо ценность, что у каждого из нас своя система представлений и модель поведения.
Итак, Юнг пошел не в том направлении, он вышел за пределы своей компетенции. В своих высказываниях о евреях он приветствует их древнейшую культуру, но утверждает при этом, что у них никогда не было своей цивилизации. В этом заключается ошибка, на основе которой нацисты выстроили свою криминальную политику. Вот что могло послужить толчком к созданию обвинительной речи или к «дикому анализу», буде к этому есть хоть какой-то вкус137(Некоторые полагают, что его точка зрения совпадала с буржуазным большинством того времени. Другие видят в этом месть Фрейду. Словом, Юнг был жертвой своей тени. Ср. Lindering schadows,Jungians, Freudians and antusemitism, A. Maidenbaum et S. A. Martin (eds), Boston/London, Shambhala, 1991.).
Не свидетельствуют ли приведенные факты о дальнозоркости Юнга, которая проявилась уже в то время?138(Cp. Ch. Gaillard «Le regard presyte de C. G. Jung», Cachiers jiungiens depsychanalyse, № 82, 1995.)
Благодаря ей можно увидеть то, что находится далеко, иногда очень далеко. Но есть и обратная сторона медали: можно попасть в неприятную ситуацию из-за того, что ничего не видишь перед собой.
Итак, таким взглядом Юнг окидывал историю настоящего, так же он смотрел и на западноевропейскую культуру. Его взгляд можно назвать взглядом прорицателя. Он помогал понять подноготную происходящих событий. Как тут не вспомнить об апокалипсисе, который должен наступить после явления архаичного Вотана и засилья национал-социалистических толп.
В 30-е годы эта удивительная проницательность Юнга нашла выход в его трудах и позволила избавиться от всего лишнего, что было в работах ранее. Он с жаром обсуждал различные аспекты современности: положение женщины, брак или искусство; особенно его интересовало творчество Джойса и Пикассо139(Данный материал можно найти в «Problemas de I'ame moderne», Paris, Buchet/Chastel, 1960. Cp. Ch. Gaillard, Analyse ou syncope?, Cachiersjiungiens depsychanalyse, № 67, 1991.).
Но сфера основных интересов Юнга была иная. Большую часть своих работ он посвятил критическому анализу «Заратустры» Ницше. Так звучала тема его семинаров в Цюрихе с 1934 по 1939 год. Он рассуждал о том, уместно ли нам сегодня верить или нет. Этот же вопрос он поднимал на междисциплинарных конференциях «Эранос» в Осконе (1933) и в период преподавания в Яльском университете в рамках семинара Terry Lectures (1934)140(Cp. Nizsche's Zarathustra, notes of the seminar given in 1934-1939, vol. 2 Princeton University Press, 1988, успех Eranos Jahrbucher в 30-е годы и далее. Эта тема была проработана и в дальнейших работах Юнга, особенно в «Корнях сознания», французский перевод Terry Lectures под названием «Psychologic et religion», Paris, Buchet/Chastel, 1958, также тексты, собранные под названием
Юнг заявил в Яльском университете: «Я не обращаюсь к счастливчикам, которые веруют, я обращаюсь к тем многочисленным искателям, для которых свет погас, тайна исчезла, а Бог умер. Для большинства нет дороги назад. Кто может сказать, что эта дорога лучшая? Сегодня для того, чтобы постичь религию, есть один путь. Я говорю о психологии. Вот почему я прилагаю все усилия, чтобы полностью переделать формы мысли, замороженные историей, я хочу, чтобы они текли в концептуальные вазы непосредственного опыта»141(Psychologie et religion, p. 177.).
Размышления и анализ затронули религию. Юнг подошел к ней с этимологической позиции: на классической латыни religere или relegere означает «почтительное внимание». Его позиция открыта и полна вопросов, она не им^ет ничего общего с патристикой; к ней применимо слово religare, что означает «устанавливать связь»142 (Юнг много раз пускался в такие объяснения. Ср., например, его письма П. Кого от 21 сентября 1955 года, священнику Таннеру от 12 февраля 1959 года и Г. Виттверу от 10 октября 1959 года, Coirespondance, vol. IV, V.).
Юнгу не свойственны были сокращения, как у Фрейда, невротической перегруженности. Для него главным было обсуждение нашей коллективной истории, традиционных форм опыта, коллективной веры, актуальных модальностей личного отношения и живого, требовательного и странного бессознательного.
В 1944 году у Юнга случился сердечный приступ. Вероятно, сказались нервные переживания 30-х годов. Все его исследования и корректировки, отраженные им в «Ответе Иову», не прошли бесследно. В этом произведении говорится о человеке страдающем и сопротивляющемся атакующим его силам.
Кризис 1944 года. 11 февраля 1944 года во время одной из одиноких прогулок, привычных для Юнга (тогда ему было около 69 лет), он упал на снег и сломал малую берцовую кость. Через десять дней после операции у него образовались тромбы в сердце и легких. Пять месяцев он провел в больнице и в течение многих недель находился при смерти. Все это время он словно парил над землей на расстоянии 1500 км. Он бредил, у него были видения, которые он воспроизвел в автобиографии143 (SRP, chap. X (ВСР, с. 283-290, глава «Видения»).).
Юнг словно побывал в космосе, он видел лица мифических персонажей и далекие страны, ведь у него был «дальнозоркий взгляд». Он не хотел жить в отведенном ему месте и времени, они были навязаны ему, словно кто-то перепутал систему координат пространства и времени. Случившееся позволило Юнгу найти первоначальные формы и прикоснуться к живой силе души (Wirklichkeit der Seek). Он как будто побывал вне времени. После такого «полета» трудно было возвращаться на землю и снова входить в принятые рамки, ощущать скованность, рабство. Все казалось ему невзрачным и безвкусным.
Первое время Юнгу приходилось нелегко. Вставшая перед ним проблема была связана с категорией пространства. Он вспоминает: «Днем мной обычно овладевала депрессия, я был настолько слабым, что почти не мог пошевелиться. Меня переполняла жалость к себе, оттого что я вернулся в этот тоскливый серый мир»144(SRP, р. 335 (ВСР, с. 286). ).
Но затронуто было не только пространство, а также отношение ко времени и истории. Все недавно произошедшее с ним наложило на Юнга сильный отпечаток, и он задавался вопросами о своей роли в истории, о том, что он собой представляет, каков исторический контекст его бытия, каково его место в генеалогии европейской культуры и что несет его психология бессознательного145(« SRP, р. 333 (ВСР, с. 285).).
После кризиса 1944 года Юнг занялся почти секретной работой. Он продолжил то, над чем тайно работал с 1934 по 1935 год. Речь идет об иконографии и алхимии, которые стали темами его последних работ.
Глава 7 и Заключение АРХЕТИПЫ И ИСТОРИЯ
Существуют ставшие теперь общеизвестными фотографии очень пожилого Юнга. На них он запечатлен с трубкой во рту. У него ясный и в то же время пристальный, а иногда веселый и ироничный взгляд. Он читает книги из своей богатейшей кюснахтской библиотеки, где собраны произведения по алхимии XV, XVI и XVII веков. Есть снимки, где Юнг рубит дрова перед своим домом в Боллингене. После несчастного случая и кризиса 1944 года Юнг приступил к редактированию своих последних книг, особенно обращая внимание на «Психологию и алхимию», «Психологию переноса», «Айон», «Корни сознания», «Ответ Иову», «Mysterium Coniun-ctionis», «Современный миф».
Упомянутые здесь книги — наиболее важные и значительные произведения Юнга. Это наисложнейшие трактаты, способные завести в тупик читателя, незнакомого в полном объеме с творчеством Юнга. Такой читатель не сможет узнать то, что сокрыто в этих произведениях.
К творчеству Юнга есть три подхода. Каждый из них имеет свои преимущества, но нельзя полностью полагаться на что-то одно, теряя из виду другое. Только сочетая все эти подходы, можно составить верное представление о творчестве великого психоаналитика и философа146 ( Ср. A. Samuels, Jung and thepost-jungians, London/New York, Routledge & Kegan, 1985 (Э.Самуэлс. Юнг и постъюи-гианцы. М.: 1997).).
1. Произведения Юнга свидетельствуют о его поразительной эрудиции в области иконографии западноевропейской и алхимии, в них чувствуется и опыт клинициста.
2. Его аналитические наработки по переносу и индивидуации отражают энциклопедические знания истории западноевропейской культуры и принятой в ней символики.
3. Следует обратить внимание на произведение «Ответ Иову», написанное после последнего кризиса его долгой жизни, в 1951 году. В ней Юнг задается вопросом о целях современного мира и возвращается к своей личной истории.
Башня в Боллингене и работы по алхимии.
Несмотря на работу в клинике, преподавание, путешествия и административную занятость, Юнг всегда находил время, чтобы побыть наедине с самим собой. На это никто не мог покушаться.
В 1923 году, после путешествия по Северной Африке, Юнг соорудил себе скромное жилище. Оно располагалось довольно далеко от Кгоснах-та, к востоку от Цюрихского озера. Сначала это было небольшое строение в форме башни. Оно напоминало хижину, но было выложено из камня. Центральное место в нем занимал очаг.
Вскоре был отстроен целый этаж, а еще через четыре года, в 1927 году, после путешествия по Мексике и Черной Африке, Юнг построил ещё одну башенку, которую соединил с первой постройкой.
Итак, этот дом, довольно примитивный, был его убежищем. Здесь он отдыхал от активной жизни, которую вел в 20-е годы. Здесь он думал, писал книги. Так проявлялось его отношение к истории. Оно было перспективным и ретроспективным одновременно.
«Мысли увлекают меня или вглубь веков, или, наоборот, — в столь же отдаленное будущее». Далее Юнг уточняет: «Если бы человек XVI века оказался в моем доме, лишь спички и керосиновая лампа были восприняты им как новинка, в остальном он ориентировался бы без труда.- В башне нет ничего, что могло бы не понравиться предкам: ни телефона, ни электричества. Здесь я пытаюсь найти ответы на вопросы, которые занимали наших пращуров и которые они не смогли разрешить; я пытаюсь — плохо ли, хорошо ли — как могу. Я даже изобразил их на стенах, и это похоже на то, будто вокруг меня собралась большая молчаливая семья, живущая здесь на протяжении столетий»147 (SRP, р. 263, р. 275 (ВСР, с. 222, с. 232).).
В последних фразах проглядывается проект 1916 года, «Septem Sermones ad mortuos», который определил дальнейшее развитие Юнга148(Ср. глава 5 «Интерпелляция ночи».). С появлением первого текста, который можно назвать поэтическим, до 1935 года, когда Юнг соорудил в своем доме четвертую пристройку, — это была завершавшая ансамбль лоджия со стороны озера; одновременно с проведением строительных работ Юнг без устали редактировал «Психологические типы» и «Отношения между эго и бессознательным».
Итак, в 30-е годы Юнг был занят делами Международного общества психотерапевтов и готовил к публикации свои исследования в области алхимической литературы и иконографии. Этими исследованиями он занимался десять лет. Все это время Юнг с энтузиазмом изучал лексикологию манускриптов, многие из которых содержали иллюстрации. Манускрипты он получал из специализированной библиотеки Мюнхена, из хранилищ цюрихских библиотек и из бенедектинского аббатства Сен Галлен. Эти произведения, большинство из которых теперь изданы и изучены, в то время считались чем-то колдовским и сомнительным, комичным до гротеска и, соответственно, ненаучным.
Юнг искал в этих неясных произведениях, содержащих странные эротические образы или похожие на бестиарии, смысл, эволюцию и особенности внутренней трансформации авторов — ремесленников-философов, близких к ереси. Алхимики всегда находились под пристальным вниманием властей, их деятельность запрещали, их отлучали от церкви.
Внимание Юнга привлекла одна из их дискуссий, где рассматривалась система из трех (иногда четырех) компонентов. Спрашивается, зачем нужно такое упорство при поиске стольких средств и количестве фаз, стадий и этапов, необходимых для реализации их проекта?
На самом деле эту тему нельзя считать абсолютно случайной и прежде им не исследуемой. В 1918 году Юнг провел графический эксперимент, касающийся системы равновесия, потом он открыл для себя мандалы, которые также состояли из четырех частей. Увлекало его и магическое передвижение предметов, полтергейст. В начале 20-х годов Юнг вывел формулу сознания, состоящую из четырех попарно взаимодействующих элементов: интуиция и ощущение, мышление и чувство. В 1928 году он ознакомился с образцом китайской алхимической литературы — трактатом «Тайны золотого цветка». Благодаря этому даосскому тексту он смог понять некоторые из своих сновидений и сны своих пациентов. Вспомним, что и его башня в Боллингене состояла из четырех построек и внутреннего двора149(Каждому значимому периоду его творчества предшествовало что-то необычное. Например, его увлечению алхимией в 20-е годы предшествовал сон о доме. Здесь также проявилась категория пространства, которая дополнила время и историю. Ср. SRP, р. 2 36-239 (ВСР, с. 210-216).).
Итак, Юнга ожидало много открытий, он нашел свой путь. Он стал мыслить по-новому. Отныне он понял значимость регрессии, наглядного изображения и драматизации по отношению к бессознательному. Существенными при этом оказались опыт и понятие «трансформация в становлении». Как в любом из своих начинаний, Юнг и теперь двигался на ощупь. Работы 1934—1935 годов и более поздние, после кризиса 1944 года, посвящены алхимии, в этом направлении работала интуиция Юнга, освобождались мысль и чувство.
Период с 1944 по 1955—1956 годы можно назвать годами «Психологии и алхимии», Myste-rium Coniunctionis. Этот труд увидел свет, когда Юнгу исполнилось 81 год. Используя свои знания, он проложил новые дороги, привлек внимание к соотношению пространства и времени150 (Ср. его заметки 1951-1952 годов о «Синхронности, принципе аказуальных отношений», на французском в Synchronicite et Paracelsica, Paris, Albin Michel, 1988. M. L. von Franz, Nombre et temps, Psychologie des profondeurs et pfysique moderne, Paris, La Fontainedepierre, 1978, и M.Cazenave La synchronicite, Гате et la science, Existe-t-ilun ordre a-causal?, Paris, Payot, 1984.)
Что касается чувства, то Юнг описал его как функцию эволюции наиболее близких отношений и событий в нашей жизни. Материалом исследователю послужили отношения его к ближайшему окружению и события, когда в нацистской Германии, благодаря своей дальнозоркости, он смог привлечь внимание к причине, движущей силе и масштабу переживаемых миром событий: Юнг призывал к бдительности всех, кто слышал его. Тогда под удар попали евреи и другие неарийцы151(Cp. Ch. Gaillard, L'alterite au present, Cachiersjiungiens de psychanalyse, № 96, осень 1999.).
Углубляясь в алхимию, Юнг доработал психологическое понятие тень. Алхимики по этому поводу говорят о нигредо. Это первая фаза их «творчества». Она такая темная и сложная, что ее часто называют mortificatio.
Во время этой фазы, такой длинной, что, кажется, ей нет конца, экспериментатор окутан парами черного свинца или тяжелой ртути. Эксперимент происходит ночью. Несмотря на напряженную работу, мольбы и упования, что рассвет наконец принесет свет и цвета, о которых сказано в традиции: альбедо и рубедо, красный отблеск которых может разорвать перегонный куб.
Юнг понимал, что не только унижение и провал, но также раздробленность (Zerstokelung) и мучения я ведут к неврозу. Он цепляется за него и хочет избавиться от него. Наконец, он приходит к новой системе равновесия, становится на новый путь и применяет термин «самость».
Юнг писал о процессе, через который надо пройти, поскольку без этого не состоится развитие, о разрушении: порой все нужно позабыть, уничтожить, раздробить и вернуть к начальному состоянию. Алхимики говорят о separatio и divisio elementorum, solutio, putrefaction, calcinatio, incineration. Для того чтобы новый этап начался, необходимо бедствие, беспорядок и разрушение старого.
На самом деле он уже знал это. У Юнга был опыт, начавшийся с длительного кризиса 1912/ 1913—1918 год и обретенный позднее в клинической практике. Знакомство с алхимиками помогло ему обнаружить нужный процесс. Юнг предпочитал термин Prozess. Философ начинает с элементарного, недифференцированного, низкого, идет сверху вниз от наиболее темного. Используя все свои ресурсы-ощущения, чувства, интуицию и мысль, Юнг написал в «Корнях сознания»: «Рост личности начинается с бессознательного»152(Ср. глава 1 в этой книге, 1 параграф, с. 85.).
Алхимики, находясь вблизи от печи и занимаясь «творчеством», по этому поводу говори-
ли о materia prima. Что касается Юнга, то он предпочитал говорить о тени и всевозможных затруднительных положениях, в которые доводится попадать, вступая в конфронтацию с бес-
сознательным153(Особенно в Psychologie etalchimie, Paris, Buchet/Chastel, 1970, part.III, chap. 3, 4 и в Mysterium Coniunctionis, Paris, Albin Michel, 1982, t. 2, chap. 6.).
Работы по алхимии позволили Юнгу по-другому взглянуть на христианство. Он так сформулировал проблему, которой отныне стал заниматься: «Проблема четвертого». Ею он занялся после 1944 года. Юнг без конца задавал себе вопросы: «Почему христианство опирается на Троицу? Почему в реальности христианство видит зло, так сказать,privatio boni? Почему Христа идеализируют и ставят над грехом? О его пришествии было сообщено, но этот момент невозможно было предвидеть. Почему в центре христианской символики находится крест? Какова роль женщины в христианстве сегодня?»
По мнению Юнга, алхимики занимали позицию, противоположную церкви, на свой страх и риск они искали дух в материи154(Отметим, что его углубление в историю западной алхимии пришло на смену позиции, занимаемой им в 20-е годы. Тогда он исследовал проблему центрации (в даосском понимании), имея в виду отстранение сознания (Loslosung des Bewwusstseins) в более радикальном понимании, его концепция отношений я и самости лишилась основы в 30-е годы.). В основном они пускались на эти поиски в одиночестве,
вопреки церковным догмам того времени они развивали свои взгляды, ориентируясь на платоновскую традицию. Алхимики сыграли значительную роль в европейской истории и в структурной динамике культуры. Эту роль он называет компенсирующей и оппозиционной. Юнг рад был усмотреть здесь отражение собственной позиции и начало психоанализа155(Его самые значимые тексты на данную тему «Дух Меркурия» (1942,1948), «Феноменология духа в сказках» (1945, 1948), «Психологическое эссе о догмате Троицы» (1940, 1948). Все труды вышли на французском в «Essais sur la symbolique de I'esprit», Paris, Albin Michel, 1991, так же как и третья часть «Психологии и алхимии» (1936, 1944 и 1952), заголовок «Концепции приветствия в алхимии».).
Действительно ли алхимики верили в то, что из свинца можно получить золото, изготовить философский камень {lapis philosophorum) и создать эликсир жизни или гермафродита (Rebis)? Какова была истинная цель всех их лабораторных манипуляций?
У Юнга на эти вопросы было два ответа. Первый связан с прочтением литературы по алхимии в хронологической последовательности. Он заключает, что самые ранние тексты — Дорнеус, которого он анализирует в Mysterium Coniunctionis, или Мишель Майер, ученик Парацельса и современник его ученого предка, доктора Карла Юнга, преподававшего в Майнце в начале XVII века156 (Ср. глава 1 «Дом священника в Швейцарии».), настаивают на не-обычном характере предмета: «Arum nostrum поп est aurum vulgi» («Наше золото не является золотом обычным»).
Постепенно становилось все более очевидным, что их лабораторные работы, какие бы материалы там ни использовались, проводились негласно, но с возрастающей настойчивостью и целеустремленно. Во взаимосвязи реального и символического Юнг находил то, что было близко ему.
Это наблюдение натолкнуло Юнга на второй ответ. Он сосредоточил свое внимание на разработках, которые спекулятивно относят к алхимии и которые сопряжены с meditatio и imaginatio.
С 1938 по 1940 год он посвятил один из своих семинаров в Цюрихе святому Игнатию157(«По восточной медитации», весна, 1977 и 1978. Эти семинары стали продолжением темы по Заратустре Ницше и тем по сновидениям и видениям — предмета исследований психологии и психопатологии 30-х годов. Они предшествовали теме по алхимии и современным процессам индивидуации.). Юнг шел последовательно, анализируя методы активного воображения158(Ср. глава 2 «Роль зрительного восприятия», глава 3 «Символизм и становление сознательного», глава 4 «Эмоции, образ».), что привело его к лабораторным исследованиям алхимиков и к символизму. Это оказался путь испытаний, обновления, он задействовал и тело, и душу. Используя высказывание алхимиков, о заложенном Юнгом методе можно сказать «Ars requirit totum hominem» («Наше искусство охватывает человека полностью») (так говорили алхимики).
Свои снискавшие огромный успех публикации Юнг посвятил анализу общих характеров и различиям между развивающимися проекциями, против которых в свое время выступали алхимики, и трансформациям (Wandlungen), которые в наши дни могут являться в сновидениях159(вторая часть Psychologie et alchimie, Paris, Buchet/ Chastel, 1970, под названием «Symboles oniriques du processus d'individuation», работа посвящена анализу серии сновидений. Эти сновидения были рассказаны Юнгу одним ученым, не знакомым с алхимией. Позже выяснилось, что это были сны Вольфганга Паули. Ср. «?о vie symbolique», Paris, Albin Michel, 1989, p. 84, note 5.), в повседневной жизни и в рамках переноса, который устанавливается при работе клинициста с пациентом.
Перенос и индивидуация. В первой части своей «Психологии переноса», которая была опубликована в 1946 году160(Paris, Albin Michel, 1980.), Юнг рассматривает различные типы проекций, имеющих место в аналитических отношениях. Они до сих пор занимают свое место в истории пациентов.
Внимание Юнга сосредоточено на контрпереносе и проблематике тени, которая расширилась после прочтения алхимиков. Он по-другому взглянул на регрессию, более критично. Работы ремесленников-философов поддержали и оживили Юнга как клинициста.
Далее речь пойдет о присутствии эротизма в «творчестве» алхимиков. Рядом с печью стоит женщина, она принимает участие в творчестве. Эротизм усиливается и разжигается за счет того, что на сцену выходят король и королева. Они обнажены и слились воедино. Речь не идет о животной копуляции. Как же все это можно понять на данный момент? Что нам известно из нашей практики?
Юнг не был застигнут врасплох, после всего того, что он узнал об аниме благодаря исследованию своей конфронтации с бессознательным, в этом направлении Юнг успешно работал в 1910-х годах; впрочем, с этой проблемой он сталкивался на протяжении всей клинической практики, в результате которой проблематика была существенно расширена. Вторая часть «Психологии переноса» Юнга шла вразрез с анализом успешных этапов алхимического опуса, представленного в манускрипте XVI века под названием «Rosarium Philoso-phorum». Там отображена интимная связь между родственниками. Иногда подобная связь может установиться между врачом и пациентом. Между ними появляется напряжение, хотя отношения развиваются в рамках аналитической практики.
Почему перенос сродни такой неожиданной близости, которая ранее не была испытана? Всему причиной инцест, считает Юнг. Инцест между братом и сестрой; при регрессивном варианте место сестры занимает мать. Это касается каждого. Нужно отметить также и самую элементарную дифференциацию.
Юнг затрагивает здесь главный вопрос своих «Метаморфоз и символов либидо» (1911 — 1912). Работа, которую он переписал в 1951 году и продолжил в «Mysterium coniunctionis». В ней рассматриваются отношения между сознательным и бессознательным, которые проявляются при переносе. Эти пласты пересекаются, один является эндогамным,другой — экзогамным.
Отношения между ними очень напряженные. С одной стороны, возвращение к инварианту мысли или к другому, с которым хочется слиться; третьего здесь нет. С другой стороны, есть и обратное движение, с противоположной тенденцией к разделению и склонностью к проявлению различий благодаря работе приглушенного сознательного (Bewusstwerdung, проявляется в сновидениях при конфронтации и анализе) и с помощью самостановления (Selbstwerdung, индивидуации).
В последних книгах Юнга более всего поражает живость и эротизм, свойственные Юнгу и в период работы в клинике. Особенно они проявляются, когда Юнг анализирует перенос. Оживление сопровождает трудные процессы трансформации, которые можно даже назвать животными или более или менее человеческими, скорее растительными, а лучше провести сравнение с водой, дождем, пустыней или ящерицей, меняющей кожу. Это оживление неразрывно связано с эротикой, мобилизующей ощущения и вкус, вкладывающей силы в сложности, в напряжение и противоречия отношений, в перенос, при котором возможны обман и в то же время открытия, неожиданности и обретение потенциала.
Итак, индивидуация невозможна в отрыве от самого архаичного опыта, всегда актуального и ведущего к гуманизации, занимающего открытую позицию, позволяющего воспринимать мир таким, каков он есть. Занимаясь анализом, Юнг открыл символическую жизнь, которая не может не заинтересовать нас.
Ответ Иову. В 1951 году Юнгу было 76 лет и он переживал очередной кризис, сопровождаемый сердечными болями, с которыми ему пришлось познакомиться после несчастного случая в 1944 году. Тогда он думал, что дни его сочтены и творчество завершено. Он ошибался, так как прожил еще десять лет, написал два тома «Mys-terium Coniunctionis», которые вышли в 1955— 1956 годах, и создал труд под названием «Современный миф». Он вышел двумя годами позже. Сразу же после этого он доработал и опубликовал «Ответ Иову»161 (О конце сороковых, кризисе 1951 года и последних годах жизни Юнга читайте 4 и 5 тома его переписки, Albin Michel, Paris, 1995 ё AJaMAus С. G. Jungs letzten Jahren, Дай-мон, 1987.)
Он написал эту книгу всего за несколько дней, в период болезни162 (Об обстоятельствах, при которых была издана эта книга, о сновидении, которое появилось до этого, о сновидении о доме, об отце, на этот раз реабилитированном в его глазах, читайте в SRP, р. 253-257 (ВСР, с. 213-217), также введение и приложение к «Reponse a Job», Paris, Buchet/ Chastel, 1964, с. 213-217.). Повествование Юнга драматично. В центре внимания находится Иов, который подвергся испытанию и грубому обхождению Яхве. Юнг резко разговаривает с Яхве, обращается к нему с вопросами, нападает на него, не признавая его власти, считая его архаичным, изливая поток критики и ставя под сомнение его всеведение.
Это произведение написано с соблюдением точной хронологии основных текстов Ветхого и Нового Заветов. Здесь рассматривается история христианства вплоть до наших дней. Юнг начинает повествование с поразительной фразы: «Книга Иова как ориентир в перипетиях Божественной драмы».
Это означает то, что смысл психической реальности, особенно архетипической, наличие которой Юнг всегда доказывал163 (Его анализ архетипов девушки и ребенка, сделанный в 1941 году в сотрудничестве с эллинистом Шарлем Кере-ни, остаются самыми лучшими текстами на данную тему. Ср. Introduction a I'essence de la mytologie, Paris, Payot, 1953.), проявляется в форме наблюдений трансформаций в масштабах одной культуры. Это очень занимательное наблюдение. Человек — Иов — является участником слепой и неудержимо разворачивающейся «драмы». Некоторые считают ее метафизической ошибкой и хотят избежать ее. Ее очевидная архетипическая вечность приобретает человеческие масштабы.
Юнга более не удивляло все происходившее вокруг, как это было в 1910-е годы, когда он искал свой путь. Вспоминая то время, Юнг писал: «Процесс, переживаемый мной в те годы, соответствовал процессу алхимического превращения»164 (SRP, р. 221(ВСР,с. 207).). Он более не хочет создавать миф, придающий смысл завтрашнему дню или, может быть, сегодняшнему. Теперь он занят все теми же пояснительными работами, в которых объясняет свой взгляд на западноевропейскую культуру, делится размышлениями о том, что является источником его забот в современном мире. Внимание Юнга приковано к человеку, ставшему жертвой распущенности, не осознающему потенциал своей бессознательной жизни. Последние силы Юнг отдает редактированию автобиографии.
Вернемся к Иову. Он пытается обрести смысл жизни и занять правильную позицию по отношению к тем событиям, в которых оказался. Эта книга адресована нам. Юнг доносит до нас то, что открыл для себя.
В его аналитической работе можно выделить три направления. Первое — обретение прошлого, устоявшегося и не всегда безоблачного, незавершенного или смущающего. Оно важно и для настоящего. Второе — это внимание к тем периодам жизни, когда кажется, что она пошла на спад. Третье — это аналитические отношения, благодаря которым врач научается лучше понимать пациента.
Три направления? На самом деле, конечно, четыре. У самого основания трех направлений находится коллективный процесс трансформации. Ему присущ свой собственный динамический ритм. Это и есть четвертое направление, которому также присущи сознание и определенная позиция.
Для Юнга все рассмотренное составляло смысл его долгой и одинокой жизни, которая была своеобразной конфронтацией с бессознательным. Это была жизнь как сосредоточенность на себе, которой он предавался в своем доме в Боллингене, в библиотеке и в кабинете в Кюснахте.
Для нас же знакомство с Юнгом и его творчеством сулит много удивительного. Последние десятилетия психоаналитической практики показали, что клиницистам не справиться без наследия Юнга.
Обращение к Юнгу и обсуждение его творчества всегда имеет перспективы, поэтому к нему можно возвращаться снова и снова и учиться у Юнга азарту, точности и требовательности, с которыми он относился к своей работе.