самолёт, маньяк, "счастливый " город,

На протяжении многих лет работы я пришел к выводу, что во внутреннем мире пациентов, перенесших травму, с большой долей вероятности можно обнаружить такого рода персонификации самодеструкции и насилия, представленные в дьявольской форме (diabolized). В сновидениях пациентов, которых я анализировал в течение многих лет, дьявольский Трикстер совершал следующие действия: пытался отрубить голову сновидца при помощи топора, подвергал жестокому сексуальному насилию, превращал в камень домашних животных пациента, зарывал ребенка заживо в могилу, склонял к участию в садо-мазохистических сексуальных играх, заключал сновидца в концентрационный лагерь, подвергал пациента пыткам, ломая ему ноги в трех местах, стрелял из ружья в лицо красивой женщине, а также выполнял много других деструктивных действий, единственная цель которых, по-видимому, состояла в том, чтобы погрузить сновидческое эго пациента в состояние ужаса, тревоги и отчаяния.

Как мы можем истолковать это? По-видимому, невыносимые страдания, причиненные травматической ситуацией, которую пережили наши несчастные пациенты в раннем детстве, представляют для них проблему и в настоящем. Кажется, будто психика стремится увековечить травму в бессознательных фантазиях, переполняя пациента непрекращающейся тревогой, напряжением и ужасом — даже во сне. Однако что могло бы быть целью или "телосом" (telos) такого демонического самоистязания?

Один из ключей к пониманию мы можем получить, анализируя происхождение слова "дьявольский" (diabolical), которое образовано от греческих dia (раздельно, через, врозь, между) и ballon(бросать),— то есть глагол означает "разбрасывать, разделять". Отсюда дьявол, в общепринятом значении,— это тот, кто препятствует, разрушает или дезинтегрирует (диссоциация). Антонимом слова "дьявольское" является "символическое" (symbolic) — от греческого sym-ballon, что означает "сводить вместе". Нам известно, что процессы разделения и соединения составляют основу психической жизни и что, по-видимому, антагонистическая направленность этих процессов представляет собой пару противоположностей, оптимальный баланс которых характеризует гомеостатические процессы саморегуляции психики. Без "разделения" невозможна дифференциация, без "соединения" невозможной была бы синтетическая интеграция, приводящая к образованию более крупных и сложных систем. Областью особенной активности этих регуляционных процессов является переходная граница между психикой и внешней реальностью, которую можно сравнить с вратами, нуждающимися в охране. Тогда мы могли бы уподобить деятельность системы психической саморегуляции системе самосохранения, аналогичной биологической иммунной системе.

Подобно иммунной системе организма, взаимодополняющие процессы дезинтеграции/реинтеграции выполняют охранную функцию на границе между внутренним и внешним мирами, между внутренними системами сознания и бессознательного. Затрагивающие психику сильные потоки аффектов из внешних и внутренних источников должны быть переработаны при помощи процесса символизации, соотнесены с языковыми конструктами и интегрированы в повествовательную "идентичность" развивающегося ребенка.

Элементы переживания "не-я"("not-me")должны быть отделены от "я" (те) элементов, агрессивно отторгнуты (во внешнем мире) и безусловно подавлены (во внутреннем мире).

Мы могли бы представить реакцию на травму как нарушение естественного защитного процесса "иммунного реагирования". Почти повсеместно в литературе, посвященной психической травме, мы можем найти подтверждение тому, что ребенок, подвергшийся физическому или сексуальному насилию, не в состоянии мобилизовать агрессию для того, чтобы избавиться от пагубных, "плохих" или "не-я" элементов травматического опыта, подобных ненависти нашей юной художницы к своему отцу-насильнику. Ребенку трудно вынести чувство ненависти к любимому родителю, поэтому он идентифицируется с "хорошим" отцом, и посредством процесса, который Шандор Ференци (1933) назвал "идентификация с агрессором", ребенок принимает агрессию отца в свой внутренний мир и начинает ненавидеть себя и свои потребности.

Продолжая этот ход рассуждений при анализе нашего случая, мы видим, что по мере того, как чувство уязвимости, связанное с потребностями пациентки, проявилось в переносе, связь между телом и разумом была подвергнута атаке со стороны ее интроецированной ненависти (теперь усиленной архетипической энергией). Таким образом была предпринята попытка разрыва аффективных связей. Белолицый, безглазый "терминатор" представляет во внутреннем мире пациентки нечто большее, чем интроецированный образ отца. Этот образ отражает примитивную, архаичную, архетипическую фигуру, персонифицирующую ужасающую, разрушительную ярость, источник которой находится в коллективном бессознательном, представляя, таким образом, темную сторону Самости. Реальный отец мог послужить своего рода катализатором при образовании этой фигуры, принадлежащей внутренней сфере, однако ущерб, причиненный внутреннему миру пациентки, проистекает от ярости психики, обрушившейся на ее "я",— ярости, которую можно было бы уподобить неистовству Яхве древних иудеев. Именно исходя из этих соображений, Фрейд и Юнг были убеждены, что травматическое событие само по себе не может быть ответственно за расщепление психики. В конечном счете, наибольший ущерб причиняет именно внутренний, психологический фактор, о чем свидетельствует история "человека с топором".http://www.psiland.narod.ru/psiche/Kalsched/1.htm

Шумерская морская змея ассоциируется с водоворотом.

В индуизме водоворот «заключает в себе зародыш».