История одной индивидуации. Архетипический паттерн брака Часть2

Салтан Ткачиха Ведущая Повариха Вспомогательная ф-ция Вспомогателльная Ф-ция ф-ция Бабариха Негативный материнский комплекс Царица Чудесное Положительный дитя (антропарий) материнский комплекс Подчиненная ф-ция Рис. 1 Майя в ведийской мифологии олицетворяла способность к перевоплощению, иллюзию, обман, и в этом обнаруживается ее несомненное сходство с греческим Протеем. Примечателен тот факт, что в ряде древнеиндийского миропонимания майя обозначает вообще иллюзорность бытия, вселенной, действительности, понимаемую как грезу божества, и мир как божественную игру (lidus). Майя как понятие модели мира вошла в европейскую философию в виде солипсизма (крайняя степень субъективного идеализма), признающего единственной реальностью только свое <Я> и отрицающего существование реального мира. Но если для философов майя - интеллектуальная игра, то в жизни человек, попавший под влияние майи, начинает формировать далеко не философский мир. Иллюзии и обман, которыми оплетает майя, приводят в лучшем случае к невротическому восприятию мира, в худшем - к душевному аутизму и психической катастрофе. Индуизм отмечал в майе амбивалентные свойства: с одной стороны она представляла конструктивное творческое начало, положительную магическую силу, чудесную метаморфозу, с другой стороны майя выступает как демоническое начало, несущее обман, хитрость, колдовское изменение вида, подлог. Об этом следует помнить всегда. Совершенно очевидно, что Салтан, получив <ужасную> весть о рождении сына, испытывает на себе негативное влияние майи. Бабариха и две сестры становятся воплощением этой древнеиндийской богини, плетущей обман и подлог. С психологической точки зрения ситуация выглядит таким образом: ведущая функция сознания, представленная царем, находится, выражаясь метафорически, на длительном осадном положении. Она (ведущая функция) обороняет свою главенствующую позицию в области сознания. С одной стороны ей приходится выдерживать натиск негативной женской триады, с другой - вторжение архетипического ребенка. Война символизирует крайнюю степень психосоматического напряжения, при котором происходит мобилизация как духовного, нравственного качества, так и инстинктивной природы человека. Судя по всему, война, которую ведет Салтан, затяжная и кровопролитная: Между тем, как он далеко Бьется долго и жестоко: Длительно протекающие конфликты приводят к истощению всех психофизиологических ресурсов организма, в частности они понижают энергетический потенциал сознания. Сознание настолько <обесточено>, что не может сопротивляться вторжению бессознательных комплексов и архетипических образований, что в свою очередь влечет за собой формирование маниакально-депрессивного типа поведения. Это то состояние, которое К.Юнг терминологически обозначил как инфляцию (дефляцию) сознания: <Сознание в состоянии инфляции всегда эгоцентрично и не способно осознавать ничего, кроме собственного существования. Оно не способно учиться у прошлого, не способно понимать происходящее сейчас и не способно делать правильные заключения относительно будущего. Оно загипнотизировано самим собой, и поэтому с ним бесполезно спорить. Оно неизбежно обрекает себя на бедствия и катастрофу, приводящие в конечном итоге к своему собственному уничтожению. Парадоксально, однако, то, что инфляция есть регрессия сознания в бессознательное. Это случается всегда, когда сознание берет на себя слишком много бессознательных содержаний и утрачивает способность к различению, без чего собственно (sine qua non) сознания нет>. По всей видимости, в результате длительной и кровопролитной осадной войны, как непременного условия, происходит инфляция сознания Салтана (ведущей Эго-функции <царя>) с последующей диссоциацией личности. Одна часть личности попадает под тиранию негативного триединого материнского комплекса, другая <проваливается> в бессознательное, где происходит ее трансформация. Метафорически трансформацию можно интерпретировать как психологическую беременность, и в этом смысле Гвидон является внутренним ребенком Салтана, т.е. архетипом божественного ребенка в психологии мужчины. Фактически вся власть перешла к негативной материнской триаде. Кватерион символизирует целостность, стабильное равновесие духовного и материального мира. Триада представляет динамическое равновесие, и в этом смысле как нестабильное образование она стремится к кватерности, завершенности. Таким образом, материнская триада (Бабариха, повариха, ткачиха) и Салтан представляют кватерион. Но надо учесть тот факт, что троекратный перевес женского элемента в мужской психологии является показателем односторонней ориентации личности и не только в сексуальном плане, но и в плане дальнейшего развития мужественной личности в целом (перевес мужского элемента в женской психике так же является негативным фактором, сдерживающим развитие женственности). Психологически Салтан настолько стал женственным, что его психологическая беременность становится с психологической точки зрения вполне <нормальным> самоочевидным фактом. В субъективной психологии Салтана после завершения войны произошла стагнация (застой) психики. Такое впечатление, что царь настолько устал от войны, что даже не удосужился по возвращении привлечь к ответу родню за свершенное злодеяние, и только изредка, когда приезжали корабельщики, проявлял интерес к внешним событиям. У него, выражаясь медицинским языком, возникло состояние хронической депрессии с ипохондрическими расстройствами, что кстати сказать, характерно и для беременности: Ой вы, гости-господа, Долго ль ездили? куда? Ладно ль за морем иль худо, И какое в свете чудо? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Молвит он: <Коль жив я буду, Чудный остров навещу, У Гвидона погощу>. ------------- * --------------- Имя в сказках и мифах имеет огромное значение для понимания функциональности того или иного персонажа, и пользуясь методом амплификации, можно с наибольшей вероятностью осмыслить его значимость в контексте мифа и сказки. В женской триаде особого внимания, на мой взгляд, заслуживает персонаж Бабарихи. Только в 21 строфе выясняется, что она бабушка Гвидона, а это значит, что она приходится или матерью или тещей Салтану: А царевич хоть и злится, Но жалеет он очей Старой бабушки своей. В имени Бабариха путем перестановки двух букв <и> и <х> (арих - архи) выявляется некий скрытый смысл. - в переводе с греческого означает <главный>, <старший>, высшую степень чего-то. Таким образом, с наибольшей долей вероятности можно предположить, что Пушкин, придал особую таинственность и значимость этому имени. <Ба> в египетской мифологии означал один из элементов, составляющих человеческую сущность. Гараполлон (IVв. п.Р.Хр.) переводил иероглиф <ба> как <душа>. Египтяне считали, что <Ба> обладают царские особы и боги, <Ба> является воплощением их силы и могущества. В сказках восточных и западных славян Баба-Яга представляла темную силу дикой природы, ее женское начало, пугающий и пожирающий аспект. Поляки и чехи называли ее лесной бабой, сербы болезнью, кошмаром. В сказках к <Бабе> прибавлялись различные эпитеты: снежная, костяная, каменная и т.д. которые связывали ее образ с хтоническими, пугающими, неподвластными для понимания свойствами материи. Ее считали злой волшебницей, колдуньей. Как правило, она являлась антагонистом героя сказок, но наряду с этим в ее образе нередко можно встретить положительные стороны дарительницы, проводницы, помощницы героя. Имя Бабарихи созвучно с именем Варвара, которое в греческом переводе означает <иноземка>, <чужая>. Это имя произошло от прозвища, которое греки давали северным воинственным германским племенам, на языке которых слово <барбар> означало ни что иное как <борода>. Таким образом, имя Варвара наряду с устоявшимся значением можно интерпретировать как <волосатая>, <дикая>, <лесная>, что смыкает ее в смысловом понимании с Бабой-Ягой. Бабариха не просто мать, теща или бабушка, она представляет Великую Мать, некий универсальный архетипический принцип <мировой свахи-сводницы>. И как архетипическая <мировая сваха> (сводница) она объективирует стремление материи к форме вообще. Отто Вейнингер в своем принципиальном исследовании <Пол и характер> достаточно ярко описал проявление архетипа сводницы, но в этом исследовании явно прослеживается субъективно-одностороняя позиция автора. Универсальный принцип сводничества как связующего элемента мироздания превращается в представлении Вейнингера в эпифеномен женской сексуальности, причем по его мнению: <Женственность и сводничество одно и то же. Женственность есть вместе с тем универсальная сексуальность. Половой акт есть высшая ценность женщины, которую она старается всегда и повсюду осуществить>. Хотелось привести еще один пассаж из этого исследования: <После тщательного изучения разнообразных женских типов я пришел к тому заключению, что нет абсолютно ни одного положительного общеженского качества, кроме сводничества, под которым следует понимать деятельность, проводимую в интересах идеи полового акта вообще>. Если рассматривать архетип сводницы только лишь с позиции полового инстинкта, логика автора безупречна. Действительно, инстинкт размножения, продолжения рода, по сути дела половой инстинкт, но если во главу угла всех явлений ставить половой инстинкт, то это неизбежно приведет к односторонности пансексуализма, который во всем видит проявление сексуальности. Безусловно, нет человека, который хотя бы раз в жизни тайно или явно не занимался бы сводничеством, сватовством - это архетипически заложено в каждом из нас. Факт, что сводничество в большей степени присуще женщине. Но когда рассуждения касаются не только и не столько внешней (сексуальной) стороны этого явления, то приходишь к более широкому пониманию сводничества как универсального формирующего и связующего принципа. Древние греки хорошо понимали это и закрепили понятие универсального формирующего принципа в мифе о Протее, который как первопричина всех явлений стремился к бесконечному совершенному перевоплощению, нисколько не заботясь о форме, которую он принимал. Протей <любезно> возложил обязанность формирования (синтеза) на плечи своей супруги Эйдотеи, которая надо полагать, изо всех сил старалась закрепить (что называется свести концы с концами) и сохранить то, что сотворил ее неугомонный супруг. Протей постоянно совершенствовался, Эйдотея совершенствовалась в постоянстве. Миф о Протее может служить иллюстрацией к тому, о чем писал К.Юнг в работе <Ответ Иову>: <Совершенство - это предел стремлений мужчины, женщина же от природы склонна к постоянству. Фактически еще и сегодня мужчина лучше и дольше выдерживает состояние относительного совершенства, которое, как правило, не подходит женщине и даже может быть для нее опасным. Стремясь к совершенству, женщина упускает восполняющую ее позицию - постоянство, само по себе, правда, не совершенное, но зато образующее столь необходимый противовес совершенству. Ибо если постоянство всегда несовершенно, то совершенство всегда непостоянно, а потому представляет собой некое безнадежно стерильное конечное состояние. Ex perfecto nihil fit (совершенство бесплодно) - говорили древние учители, в то время как imperfectum (несовершенное), напротив, несет в себе зародыши будущего блага. Перфекционизм всегда упирается в тупик, и только постоянство испытывает нужду в поиске ценностей>. Материя (вещество) не может существовать вне формы. Форма это некий универсальный статический принцип постоянства вещества. Но т.к. всякое вещество немыслимо без движения к изменению, усовершенствованию (упрощению или усложнению), даже находясь в покое, вещество изменяется, совершенствуется во времени, то изменение является универсальным динамическим принципом совершенствования вещества. Здесь надо пояснить, что под стремлением к совершенству надо понимать не стремление к идеалу, например к красоте или всеобщему счастью и т.д., а стремление к изменению вообще - энтелехию (entelecheia), заложенную априори в материи. Таким образом, персонаж сватьи Бабарихи представляет не только негативный материнский комплекс, но и в более широком смысле архетип Великой Матери, несущий в себе универсальный женский принцип постоянства - связующий синтетический принцип. Постоянство, как и любое архетипическое явление, амбивалентно. Его позитивной стороной является герметизация и сохранение накопленных культурных, интеллектуальных, материальных и моральных ценностей. Как в любой игре существующие правила отражают принцип постоянства, в рамках которых можно создавать бесконечное множество вариантов, совершенствуя свое индивидуальное мастерство, так и в обществе принцип постоянства создает границы коллективных законов, в рамках которых совершенствуется индивидуальность. Сама природа тоже создает правила. Думаю, что в ее же силах их отменять, но это будет уже другая игра. Человеку, как хорошему вину, часто требуется выдержка и постоянство. Древние говорили: <Терпение и постоянство является одной из величайших добродетелей человека>. Постоянство дает человеку насладиться моментом времени, приучает его к созерцанию, всматриванию, осмыслению происходящего. Гете словами Фауста выразил стремление к постоянству так: Тогда бы мог воскликнуть я: <Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени! Воплощены следы моих борений, И не сотрутся никогда они. Стремление к постоянству (форме, завершенности), лишенное своего вечного антагониста - стремления к совершенству (изменению, превращению), и наоборот, немыслимо! Архетип Жизни возникает из вечного конфликта двух противоборствующих сторон. Сама идея стремления к совершенству по сути дела религиозная идея. На языке аналитической психологии она означает осуществление Самости в процессе индивидуации, и в этом смысле Самость является парадигмой, идеалом, к которому стремится личность. О женском и мужском принципе можно говорить только в том смысле, что <мужское> - персонификация сознания, а <женское> - бессознательного. Это не означает того, что женщина не имеет сознания, это означает лишь то, что сознание женщины строится на мужском принципе, что, конечно же, не имеет ничего общего с половой принадлежностью. Как женщина вынашивает и потом рождает дитя, так и бессознательное имеющее женскую природу вынашивает (оформляет) и рождает сознание. Негативной стороной постоянства являются консерватизм в худшем его проявлении и мезонеизм (боязнь всего нового). Как правило, эти черты присущи архетипу senex (старости) для которого новое, неизвестное принимается с трудом и опаской. Любое незначительное изменение для постоянства означает смерть. В мифах и сказках негативная сторона принципа постоянства объективируется в персонажах мачехи, спящей красавицы, Снежной королевы, Медузы Горгоны, под взглядом которой каменеет все живое и т.д. Психической парадигмой постоянства являются инстинкты и архетипы, которые существовали до рождения сознания и всегда являлись и будут являться архаическим отпечатком неизменности. Бабариха и сестры представляют негативную сторону принципа постоянства. Функция сватьи Бабарихи сводится к тому, чтобы связывать, сохранять и не давать развиваться всему новому (женитьбе Салтана, рождению Гвидона, встрече отца с сыном). Сестры, исходя из своих <профессиональных принадлежностей>, занимаются тем же, чем и Бабариха: связыванием, созданием формы. Они хранители окультуренных ценностей животного и растительного - материального мира. Ткачиха, связывая нити, создает форму материи, Повариха, связывая продуктовые ингредиенты, создает пищевой продукт. Все трое персонифицируют <женский> статический формирующий принцип, одновременно являясь женской триадой динамического равновесия. Материнская триада, получая энергию бессознательного, достигает высшей иерархической ступени, где получает статус архетипа Великой матери. В этом статусе она становится главным элементом Самости, которая представляет коллективную моральную, интеллектуальную и эстетическую ценность материального мира. Вокруг казни царицы, которая символизирует вытеснение архетипической дуады, создается фарисейская ситуация: все окружающие знают, что свершается страшная несправедливость, но никто не перечит. Толпа бояр подчиняется силе, подавляя в себе моральные чувства: Делать нечего: бояре, Потужив о государе И царице молодой, В спальню к ней пришли толпой. Объявили царску волю: Психологически это означает, что индивидуальное сознание Салтана <заражено>, парализовано негативным материнским комплексом (триадой). Его индивидуальность растворяется в коллективных представлениях и идентифицируется с ними. Все, что воспринимается его индивидуальным сознанием извне, <фильтруется, цензурируется> материнским комплексом. Содержания, не соответствующие <моральным> ценностям этого комплекса, подвергаются репрессии и уничтожению. Толпа бояр в этом смысле символизирует структурные психические элементы сознания Салтана, поддающиеся воздействию негативного материнского комплекса. С точки зрения глубинной психологии материнский архетип преследует одну инстинктивную цель - удержать форму, объективировать материальный мир. Если так можно сказать, он <материален до мозга костей>. Видеть в этом архетипическом свойстве безнравственность было бы совершенно ошибочно. Никому же не придет в голову обвинять, например, в безнравственности мартовских котов только потому, что они, обуреваемые инстинктивной похотью, кричат по ночам и не дают спать добропорядочным гражданам. Мотив заколдованного царства, где жизнь замирает до тех пор, пока злая волшебница не снимет проклятья, или же герой не победит колдунью (Снежная Королева, Заколдованное царство, Руслан и Людмила, миф о Персее и т.д.), встречается довольно часто. Салтаново царство, которое надо понимать, как psyche, психическую тотальность Салтана, символически попадает под парализующий взгляд материнского архетипа <Медузы-Горгоны-Бабарихи>, приводящий к психическому анабиозу, который в свою очередь запускает энантиодромический процесс. Мучительная каталепсия (оцепенение, застывание) psyche создает предпосылки к вынашиванию в чреве бессознательного Салтана и рождению архетипа <божественного ребенка>, героя, спасителя. К.Юнг в эссе <Божественный ребенок> отмечал: <В таких состояниях прекращается концентрация сознания, и содержания, выходящие из бессознательного, не отмораживаются. Бессознательный прежде материал устремляется как из распахнутых боковых дверей в пространство сознания. Пониженная интенсивность, отсутствие концентрации и внимания, , (понижение умственного уровня ) довольно точно соответствует примитивному состоянию сознания, состоянию, в котором следует подозревать причину образования мифа>. Архетипический мир невозможно показать через призму человеческих понятий. Это символический, универсальный мир образов, и описание его удается только аппроксимативно (приблизительно) с помощью универсального языка мифа, поэзии, живописи, музыки, танца. Это визионерский тип творчества, оперирующий символическими объектами. Пушкин изменяет имя (в первом варианте записи михайловской тетради Султан Султанович) на Салтана. Точно невозможно определить, какая мысль скрывается за этим изменением. Очевидно то, что корень <султ> изменен на <салт> не из соображений более легкой рифмовки, скорее всего такое изменение в имени несет смысловую нагрузку. Известно, что некоторое время Пушкин увлекался изучением английского языка. Возможно вводя в имя <Салтан> созвучное английское слово , он хотел придать символический смысл персонажу через имя главного героя? в английском языке означает <соль>. Если выстроить ассоциативную цепочку от основного значения слова, то можно получить некоторое расширенное, символическое понимание имени Салтан. Так в ироническом смысле подсолить что-либо означает отнестись к чему-либо шутливо, несерьезно. В этой связи надо отметить широко известное латинское выражение - <со щепоткой соли>, т.е. с долей сомнения, с юмором, шуткой. Хорошо известно консервирующее свойство соли. В переносном смысле выражение <просолиться насквозь> означает стать консервативным в своих убеждениях, представлять какую-либо одну сторону явления, процесса. Соль означает квинтэссенцию, суть чего-либо. Соль как образующая один из четырех основных вкусов (сладкий, кислый, соленый, горький) является архетипическим элементом мироощущения. В своем труде К.Юнг уделил достаточно много внимания символизму соли. В контексте данного исследования хотелось бы привести одно из главных значений соли. Юнг в главе <Толкование и значении соли> приводит цитату из алхимического трактата : <Солью земли является душа>. Далее он пишет: <Эта многозначительная фраза содержит в себе всю двусмысленность алхимии. С одной стороны душа (соль земли) - это , таинственная субстанция, которая является одновременно и трансформирующей, и трансформируемой, природа, которая побеждает природу. С другой стороны, это человеческая душа, заточенная в теле, как anima mundi (мировая душа) заточена в материи, и эта душа также трансформируется смертью, очищением, и, наконец, восхвалением, как lapis philosophorum (философский камень). Она представляет женский принцип Эроса, который почти идеально все связывает со всем>. Уже в античности соль означала ум, здравый смысл, хороший вкус, а так же дух. В английском языке salt away означает в переносном смысле копить, откладывать, и в этом значении соль символизирует консервацию, сумму ценностей, накопленных человеческой цивилизацией. Царь является идеальной символической фигурой консервативных традиций и ценностей, накопленных предыдущими поколениями, хранителем социальной и культурной формации. С момента заточения царицы и дитяти в бочку начинается <внутреннее>, символическое странствие Салтана в трансцендентном <темном> мире бессознательного (стадия nigredo), в котором Гвидон по сути дела является персонификацией <божественного ребенка>, одновременно трансформируемой и трансформирующей частью личности Салтана. Вытесненная дуада <мать-дитя> герметизируется в бессознательном. Этот процесс находит символическое отображение в мотиве заточения матери и дитя в бочку. К.Юнг в стадию nigredo описывает так: <Поначалу конфронтация с <тенью> порождает абсолютное равновесие, застой, который тормозит принятие нравственных решений и делает убеждения неэффективными и даже невозможными. Все становится сомнительным, и именно поэтому алхимики назвали эту стадию nigredo, tenebrositas, хаосом, меланхолией>. В сновидениях пациентов это довольно часто встречающийся мотив. Приведу наиболее типичный пример: Пациент О. 29 лет. - <Мне снится, что я нахожусь в неизвестном городе. Долго брожу по улицам и, наконец, подхожу к реке. Эта река настолько широкая, что напоминает мне море. Ко мне подходит незнакомая женщина. Несмотря на свой достаточно солидный возраст (50-55л.), она ведет себя как-то странно. Мне кажется, что она меня соблазняет и, что самое удивительное, я поддаюсь на ее уловки помимо моей воли. Мне даже кажется, что она меня гипнотизирует. Я иду вслед за ней, как <кролик за удавом>, и попадаю в какое-то сооружение, напоминающее вертолет. Но тут происходит странное событие: вместо того, чтобы взлететь, вертолет стал медленно погружаться в воду. Меня охватывает паника. В тот момент, когда я понимаю, что спасения уже ждать неоткуда, я слышу голос (возможно голос идет из динамиков), который сообщает, что для того, чтобы выбраться, надо взять в рубке водолазный костюм и пролезть через круглый люк наверху. Я так и поступаю>. В этом сновидении прослеживается очевидная аналогия с мотивом заточения в бочку царицы и Гвидона. Заточение в бочку матери-царицы и ребенка с позиций классического психоанализа можно рассматривать как метафору инцеста. В юнгианском понимании инцест представляется метафорой необходимого условия психологического роста и развития личности. Бессознательную психику можно сравнить с материнским чревом, из которого рождается сознание, отождествляемое с мужским принципом логоса. По мере все большего отделения от материнского бессознательного у сознания, выражаясь метафорично, возникает тоска по потерянному раю, которая порождает страстное желание погрузиться в первоматерию, причину всех вещей, и приобрести религиозный опыт. Инцест в этом смысле является метафорой духовного перерождения человека, этапом на пути развития личности. В исследуемом тексте бочка представляет алхимический сосуд, где происходит соединение противоположностей (mysterium coniunctionis). Конъюнкция совершается в чреве <закрытого дома>. Такой же <закрытый дом> представляет собой и Египетская гробница, где царь берет себе в жены свою мать: Изида и Гор или Хатор и Гор. <Теперь ты будешь пребывать здесь, соединившись в любви со своей матерью>, - произносит католический священник, закрывая дверь склепа. Дзен-буддистский наставник говорит о познающем себя человеке: <Он держит закрытой дверь своего сердца, чтобы никто не догадался о его чувствах>. Конъюнкция - сакральный, таинственный процесс, задевающий самые сокровенные душевные струны человека. З.Фрейд рассматривал инцест как инстинктивно-физиологическую тенденцию психики, не учитывая его символического значения. К.Юнг в отличие от Фрейда видел в инцесте архетипическую связь единения духа с материей. С точки зрения Юнга инцест тождественен таинственной конъюнкции, космогонической кровосмесительной связи брата и сестры, матери и сына, отца и дочери, что зафиксировано в мифах и сказках народов всего мира. Инцест в этом смысле представляется началом самопознания. Он символизирует соединение <мужского духа>, то есть знания внутреннего света - Самости или imago Dei (образ Бога), со своей хтонической противоположностью - женским духом бессознательного. Таким образом, мотив заточения в бочку знаменует начало самопознания (индивидуации) Салтана. С этого момента его <психический маятник> качнулся в сторону бессознательного. Соединение архетипических фигур царицы (позитивного материнского комплекса) и божественного ребенка-Самости происходит в Мировом Океане, символизирующем коллективное бессознательное. Засмолили, покатили И пустили в Окиян. Конъюнкция осуществляется в нижнем мире, в том мире, куда не проникает земной свет (privatio lucis). Когда потенциал сознания исчерпан, и оно не находит <разумного> решения, сталкиваясь с парадоксами жизни, в бессознательном зарождается <нечто> совершенно неведомое, опасное с точки зрения сознания содержание (не то сын, не то дочь; не мышонок, не лягушка, а неведома зверюшка). Человек, находящийся в состоянии глубочайшего психологического кризиса, приводящего его к изоляции от внешнего мира и ввергающего его в затяжную осадную войну с ним, войну, где осаждающий является осаждаемым (война Салтана), вынашивает в себе новую личность - героя или труса. Депрессия и страдание в этот период суть проявление психологической <беременности>, но никак не болезни, хотя этот процесс нельзя назвать безболезненным. Действительно, ведь никому в голову не придет лечить нормально протекающую беременность. И даже в тех случаях, когда обнаруживаются отклонения от нормы, функции врача сводятся к скромной роли помощника природы. Еще Сократ отмечал тот факт, что в просветлении сознания и рождении нового миропонимания человека роль учителя сводится всего лишь к обязанностям повивальной бабки. Чтобы пояснить это на примере, вернемся к случаю с пациентом К. До момента сновидения он чувствовал, что <точка зрения> души относительно его жизни иная. К. с завидным упорством отвергал все то, что приходило <изнутри>. Все это время он прибегал к широко известным паллиативным средствам: хождение по врачам, употребление алкоголя, а то и просто, что называется, отрывался на беззащитном объекте. Бессознательное, испробовав все методы воздействия на сознание, перешло от симптоматических невротических намеков к прямой речи сновидения. В нашем случае бессознательное достигло своей цели, оно в буквальном смысле выбросило с постели сновидца и заставило считаться с его мнением. Пациент, размышляя о сновидении, увидел, что оказался в шкуре Мидаса. То, что раньше привлекало его, как блеск золота привлекает тщеславие и жадность, стало холодным и мертвым. То, что раньше возбуждало и приносило интерес, оживляло жизнь, стало ядовитым, губительным для его существования. Это озарение стало началом исцеления. В сновидении появился архетип Гермеса, несущего благую весть. Во времена античности греки хорошо знали, что посланник Зевса приходит в трудные моменты жизни. Гермес многолик, но его безошибочно можно узнать там, где обнаруживается его основное свойство - герметика. В <Салтане> - это просмоленная бочка, в <Спящей царевне> - хрустальный гроб, в египетской мифологии Сет запаял Осириса в свинцовом герметическом гробу. В сновидении К. архетип Гермеса обнаруживает свою функциональность в пространстве замкнутого контура автомобиля, в котором происходят неприятные для сновидца события (он хотел бы убежать, но не может). Сновидение выбирает наиболее понятный образ для сновидца, делая более прозрачным его смысл. Практикующий психотерапевт довольно часто сталкивается с таким психическим феноменом, когда сложные жизненные ситуации как бы вынуждают бессознательное пациента <выражаться яснее>. У пациента К. автомобиль в реальной жизни ассоциировался с убежищем, той территорией, где он хоть как-то чувствует себя защищенным. В последнее время эта фантазия настолько завладела его сознанием, что он незаметно для себя стал проводить в машине почти все свое свободное время и даже иногда спал в нем. Он в буквальном смысле загерметезировал себя! В таких крайних состояниях Гермес обнаруживает свою удушающую, парализующую способность, что и проявилось в сценарии сновидения. В герметической бочке, как в алхимической реторте гетевского Вагнера, свершается таинство рождения гомункулуса-антропария, божественного ребенка Гвидона: И растет ребенок там Не по дням, а по часам. <Я> Салтана переходит границу, попадая из физического, материального мира <царства Салтана> в трансцендентный мир коллективного бессознательного - Мировой Океан. Сознание как соль (salt) растворяется в первичной воде (aqua pontica), воде первозданного хаоса психики, его архетипического слоя коллективного бессознательного. Такие переходы небезопасны для сознания и требуют специальных ритуалов <входа> и <выхода>. В мотиве <Чудесные дети> таким ритуалом является обращение подкидыша перед каждой просьбой о чуде: <По моему прошению, по щучью веленью, по божью благословенью>. Средневековые алхимики хорошо знали сатурническую опасность, таившуюся в глубинах человеческой души. Справедливо сказать, их знания об опасности базировались, в основном, на интуитивных догадках и во многом оставались бессознательными для них и поэтому проецировались на вещества с ядовитыми свойствами, например: на свинец или ртуть. Приступая к opus-у, они в молитвах обращались к Богу, спрашивая у него дозволения (Deo concedente). Образы бессознательного существуют в парадоксальном пространственно-временном континууме. Этот феномен хорошо известен из сновидений, фантазий, сказок и мифов. Анализ образа (imago) всегда выявляет его символическое содержание. В сказках и мифах образ может проявлять некоторые человеческие психологические черты, но это не должно вводить в заблуждение наблюдателя. Во всяком случае, эмоциональность и <человечность> символических персонажей мы вправе приписать субъективному отношению автора к ним, его проекции на тот или иной образ. Мир символов не психологичен, он скорее идеологичен. Я имею в виду то, что внешняя имаготивная сторона символа является только лишь оболочкой идеи, архетипического ядра. Образ царевича является архетипическим двойником Салтана, представленного архетипом божественного ребенка, отражающего действительное положение дел в бессознательном царя, его потенциальную личность. Наиболее подходящей фигурой, персонифицирующей процесс становления, является позднеклассическая фигура антропария (человекоподобного), или металлического человечка, представляющая алхимические металлы и, прежде всего, Меркурия, возрождаемого в совершенном облике (в виде гермафродита, как filius sapientiae, сына мудрости). Совершенно очевидно, что тем самым металлическим антропарием-гермафродитом является герой сказки <Чудесные дети> - мальчик <по колена ноги в золоте, по локоть руки в серебре>. Две пары конечностей образуют кватерион. Металлы символизируют мужское (золото, солнце) и женское (серебро, луна) начала. Божественное дитя, вынашиваемое в бессознательном Салтана, действительно представляет собой зрелище, мягко говоря, неэстетичное и шокирующее (по колено серебро, по локоть золото). ------------* ------------- В михайловской тетради Пушкин записал вариант сказки, где царица родила 34 мальчика, один из которых обладал чудесными внешними признаками, стигмами. Далее он записывает, что мачеха велит заготовить две бочки, в одну из которых помещают царицу и чудесного ребенка, а в другую 33-х братьев. Затем в записи, на первый взгляд, произошла ошибка; мачеха сообщает царю о том, что есть на острове чудо: из моря выходят на один час 30 братьев, похожих как две капли воды друг на друга, и с ними старец. В прологе <Руслана и Людмилы>, который Пушкин добавил к тексту поэмы в 1828г. (впервые поэма появилась в 1820г.), он включает сюжет с витязями: <И тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных, и с ними дядька их морской>. В <Сказке о Салтане> витязей тридцать три: <В чешуе как жар горя, тридцать три богатыря>. В варианте сказки Афанасьева царица родила трех чудесных детей, а четвертым был подкидыш. В других вариантах сказочного мотива <Чудесные дети> царица разрешается 3, 9,12 детьми, последнего из которых она прячет. Мотив спасения последнего ребенка можно проследить в греческих мифах. Так Кронос (Сатурн) проглатывает своих пятерых детей. Последнего шестого ребенка (Зевса) мать Рея прячет от жестокого отца на острове Крит. Во всех вариантах мифа имеется архетипическая триада и ее кратность (3; 3 х 2 = 6; 3 х 3 = 9; 3 х 4 = 12; 3 х 10 = 30; 3 х 11 = 33). К.Юнг дает подробное описание архетипа троицы в своих работах <Психология и алхимия> и <Попытка психологического истолкования догмата о Троице>. В параграфе С. <Греция> его исследование троичности основывается на пифагорейской числовой символике. Юнг цитирует Циллера (Die Philosophie der Griechen): <Единица есть <Первое>, из которого возникли все другие числа и в котором поэтому должны соединяться противоположные качества чисел, четное и нечетное; двойка есть первое четное число, тройка - первое нечетное - и совершенное, потому что в числе три мы впервые имеем начало, середину и конец>. Исследуя тексты Платона, в частности <Тимея>, Юнг пишет: <Число один притязает на некую исключительность. Мы снова с этим сталкиваемся в средневековой натурфилософии, для которой единица - вообще еще не число; первым числом считается только двойка. Двойка есть первое число - потому что она привносит разобщение и умножение, с которого только и начинается счет. С появлением числа два рядом с <Единым> появляется <Иное> - событие столь впечатляющее, что во многих языках <другое> и <второе> обозначается одним словом. С этим легко связывается идея правого и левого, что примечательно, благоприятного и неблагоприятного или даже добра и зла. <Иное> может наделяться значением <левого> в смысле <зловещего> (sinistrum) - или, по крайней мере, мы ощущаем его как нечто противоположное и чуждое. Двойка предполагает единицу, отличающуюся от неисчислимого <Единого>. С появлением двойки из <Единого> выделяется единица, т.е. ослабленное расколом надвое, превратившееся в <число> <Единое>. <Единое> и <Иное> образуют оппозицию, но единица и двойка никакой оппозиции не образуют, так как они просто числа, не отличающиеся друг от друга ничем, кроме своего арифметического значения. <Единое> же стремится удержать свое единство и единичность, тогда как <Иное> добивается того, чтобы быть именно иным, противостоящим <Единому>. Единое не желает отпускать от себя <Иное>, ибо в таком случае оно теряет свой характер <Единого>; <Иное> же отталкивается от <Единого>, так как в противном случае оно вообще бы не существовало. Так между <Единым> и <Иным> возникает напряжение противоположностей. А всякое напряжение между противоположностями стремится к разрядке, из которой возникает <Третье>. В <Третьем> снимается напряжение и восстанавливается утраченное единство. Таким образом, тройка означает развертывание <Единого> к познаваемости. Тройка есть <Единое>, сделавшееся познаваемым; если бы оно не распалось на полярные противоположности <Единого> и <Иного>, то пребывало бы в лишенном всякой определимости состоянии. Вот почему тройка действительно оказывается подходящим синонимом для процесса развития во времени>. Далее Юнг пишет: <Двухмерное сопряжение - это еще не телесная (физическая) реальность, но в качестве лишенной протяженности в третье измерение плоскости - лишь нечто умопостигаемое. Физической реальности необходимы три измерения и, как следствие, два средних члена>. Юнг выстраивает схему кватериона, который образуют две триады, имеющие единую точку пересечения, и образует quincunx (расположение предметов в виде пятерки). По сути дела на этой схеме (Рис. 2) - попытка объединения двух умопостигаемых представлений: природы сущности и инстинктов как внешних образов (imago) архетипа, то, что образует в среднем (meson) третий вид (triton eidos). В некоторых работах Юнг называл meson психоидом. Психоид (душеподобный или квазипсихический) - это умопостигаемое понятие неизвестной, но доступной переживанию связи между психическим и материальным, природным, миром. Неделимое I II Делимое СУЩНОСТИ III Meson Triton eidos Среднее MESON Третий вид Иное 3 Тождественное 1 ПРИРОДЫ 2 Рис 2 На рис.2 цифрами I, II, III обозначена триада сущности (imago архетипа), цифрами 1,2,3 - триада природы (инстинкт) Неделимое и делимое образуют со своим meson простую триаду, чья особая <сущность> только причастна <природе тождественного> и <природе иного>. Эта триада персонифицирует число три как сакральное число, которое соответствует умопостигаемому, не ставшему еще реальностью. Для возникновения реальности необходимо иное - то, что насильственно привносится в триаду. Иное и есть то четвертое, которое по характеру своему <противник>, сопротивляющийся гармоническому равновесию триады. С психологической точки зрения это означает, что сознание как субъективная монада не может быть умопостигаемым субъектом сознания (им самим же), но может объективироваться (как в зеркальном отражении) через символические образы в дуаде в процессе конфликта с бессознательным. Через этот конфликт рождается некое третье состояние тотальной психики (psyche), которое принимает символический, парадоксальный образ (в частности антропария, гермафродита), символизирующий несовершенного человека, придающий глубину, объем восприятия, как бы <материализуя>, объективируя непостигаемое сознанием. Триада является динамическим совершенным, но незавершенным образованием (по выражению Юнга <троическим мышлением>). Триадичная констелляция создает аттитьюд, готовность действовать тем или иным образом, динамика которого направлена на завершенность и стабилизацию. Завершенность архетипической триады приобретается при появлении четвертого (иного) элемента, который соответствует новому, ранее не известному бессознательному знанию. Юнг называл этот процесс <проблемой четверицы>. Таким образом, в сказочных мотивах, где обнаруживается триада, или кратное увеличение триады, мы вправе говорить о проявлении архетипа троицы, т.е. констелляции функционального аттитьюда, направленного на восприятие ранее недоступного, бессознательного содержания. Если рассматривать триаду в терминах юнгианской функциональной модели сознания, то триада содержит в себе, как правило, ведущую функцию и две вспомогательные, например: при ведущей функции - мышлении две вспомогательных - интуиция и ощущения. Архетипическую триаду можно встретить во многих сказках и мифах. Известное вступление <в тридевятом царстве, в тридесятом государстве> - наиболее типичная литературная форма триады. Наряду с этой формой существует еще множество образов, несущих в себе триадичность: трехглавый пес, змей, три дороги, три сына, три задания и т.д. Такое частое появление триады свидетельствует о ее архетипическом значении. В <Сказке о Салтане> триада сестер вначале дополняется четвертым мужским элементом Салтаном. После вытеснения этого четвертого элемента (Салтан уезжает на войну) образуется <чисто женский> кватерион (Бабариха и три сестры). При появлении мужского элемента (дитяти) образуется пентада. Баланс женского кватериона нарушается и происходит реконструкция троицы через вытеснение (сбрасывание в море) с последующим восстановлением архетипического кватериона (Салтан, Бабариха, две сестры), представленного одним мужским элементом и тремя женскими. Все это происходит на субъективно-психологическом уровне, относительно доступным сознанию. В бессознательном (на архетипическо-объективном уровне) обнаруживаются четыре символических элемента, образующие <зеркальный> сознанию кватерион. Море символизирует коллективное бессознательное. Остров является символом нарождающегося сознания. Вместе они образуют дуаду противоположностей: влажное - сухое, синонимом которых является женское - мужское. Царица-мать и дитя образуют вторую антропоморфную дуаду: мать (женский принцип) - сын (мужской принцип). Бочка символизирует сакральное герметичное пространство, где происходит mysterium coniunctionis (соединение) антропоморфных, принадлежащих к органическому миру, образов. <Космическая бочка>, пространство, представляет противоположную триаду трансперсональных коллективных архетипов, принадлежащих к неорганическому, хтоническому миру природных стихий. Как в бочке (матке) свершается таинство сакрального инцеста и рождения духовного человека, так в <космической бочке> свершается таинство инцеста суши и воды. И в этом смысле космос как матка (uteri) является символическим сосудом для рождения жизни вообще. Образ бочки (uteri) является точкой пересечения двух миров, серединной точкой (meson), центральным связующим элементом двух архетипических триад (Рис. 3). Княжение Гвидона символически наступает с момента его заточения в бочку. Как Христос вступает во владение Царства Божьего, приняв муки казни на кресте, так и Гвидон с момента казни в виде заточения в бочке вступает во владение княжеством не от мира сего - Волшебным островом. Мать 1 2 Дитя Природа 3 Meson ______ Бочка______ Meson Пространство III Сущности Женское I II Мужское Рис. 3 Вступая на остров (terrae incognito), Гвидон попадает в сакральное пространство (temenos), где с ним происходит дальнейшая трансформация, приводящая к отделению сына от матери и смены архетипа сына на архетип отца, мужа, мужчины. Такая трансформация личности Гвидона по сути дела является процессом индивидуации, которая знаменует собой его духовный рост. Остров символизирует изоляцию, герметику сознания, окруженного бессознательным материнским миром (Океаном). Здесь мы опять встречаемся с необходимым условием трансформации личности - изоляцией, герметикой от внешних коллективных ценностей, т.е. царством Салтана. По сути дела герметика инициирует изменение личности в сторону индивидуальности и является главным условием рефлексии, осознанивания себя. К.Юнг отмечает: <Рефлексия есть привилегия человека, возникшая в столкновении между его свободой и законами природы. Как указывает само слово , т.е. <отклонение назад>, речь идет о противоречащем ходу природных процессов духовном акте, при котором мы останавливаемся, припоминаем нечто, набрасываем какую-то картину, занимаем какую-либо позицию по отношению к увиденному, окончательно разобравшись с ним. Так что рефлексию следует понимать как акт осознанивания>. В обыденной жизни человеку порой некогда обращаться к духовным ценностям, а если такое и случается, то он предпочитает <быть духовным> в специально отведенных для этих случаев местах, например: в церкви или в музее. В жизни чаще всего происходит так, что из-за своей занятости текущими делами люди предпочитают отмахнуться от всей этой <абстрактной выдумки>. Но иногда дело обстоит таким образом, что духовность насильственно вторгается в обыденное сознание. Это вторжение, как правило, принимается за начало психического расстройства. В каком-то смысле так оно и есть. <Расстраивание> психики инициируется односторонней позицией сознания, его <засоренностью> стереотипами коллективного мышления и коллективными ценностями, которые приводят его к катастрофическому инфантилизму. Такое положение дел создает в психике все предпосылки к включению процесса насильственного взросления (не хлебом единым). Непривычные мысли и образы, вторгающиеся из бессознательного слоя psyche, воспринимаются сознанием как насилие над собой. Такое состояние человек ощущает так, как будто <нечто> чужеродное, не принадлежащее ему, помимо его воли принуждает посмотреть на окружающий мир и на себя другими глазами. Мысли и образы, которые порождает другая точка зрения, носят настолько шокирующий, архаичный для сознания характер, что оно (сознание) пытается избавиться от непривычного содержания, проецируя его на окружающий мир вместо того, чтобы поразмыслить над происходящим наедине с самим собой. Чаще случается так, что сознание, обуреваемое гордыней, вступает на путь конфронтации с бессознательным, тем самым беря на себя непосильное бремя решения воистину прометеевской сверхзадачи. В этом случае мы вправе говорить об инфляции сознания, при которой акта осознанивания не происходит по той простой причине, что сознание не может находиться в границах своего <Я> (<Я> находится в состоянии проекции). <Я> выходит за рамки самого себя и, нарушая герметику, идентифицируется с архетипическим содержанием. Тогда к гордецу, говоря метафорически, приходит Зевс и насильственно приковывает его цепями к горе Кавказа. К.Юнг отмечает, что когда процесс манифестаций бессознательных содержаний активизируется, сознанию ничего не остается делать, как только отступить и принести в жертву коллективные ценности сознания (sacrificium intellectus, жертвоприношение разума), концентрируясь на индивидуальных жизненно-важных потребностях. Я бы назвал этот процесс стадией просвещенного эгоизма. Такая предусмотрительно-самостоятельная позиция сознания минимизирует процесс инфляции и создает наиболее благоприятные условия для ассимиляции архетипической энергии. Стадия nigredo (нахождения в бочке) символизирует растворение Эго в материнском архетипе. Сознание как зерно, вернувшееся в благодатную почву, дает сильный и жизнеспособный росток Сын на ножки поднялся, В дно головкой уперся, Поднатужился немножко: <Как бы здесь на двор окошко Нам проделать?> - молвил он, Вышиб дно и вышел вон. Выход на остров матери и сына символически соответствует началу этапа просветления (стадия albedo). Царевичу незнаком реальный мир. Индивидуальное знание бытия в мире приобретается через личный опыт и рефлексию. Его сознание все еще находится под властью гнозиса, априорного архетипического <знания> о мире, которое оно почерпнуло, находясь в инстинктивном слое бессознательного. Гнозис формирует архетипическую модель мира, мифологическое пространство которого заполнено архаическими представлениями и идеями. Недифференцированное сознание формирует бытие в мире по принципу мистического соучастия с ним, т.е. архаических проекций. Такое восприятие мира через проекции - синтетическое и не может дифференцировать пространство и время, причину и следствие. Любое полноценное описание пространства архаичным сознанием предполагает определение <здесь и теперь>, а не просто <здесь>; пространство и время образуют в этом случае неразрывное единство - хронотоп. <Языковая> мифология подтверждает это заключение нередкими примерами обозначения пространства, его <наполнения> богами, людьми, животными, растениями, элементами сакральной топографии, сакрализированными и мифологизированными объектами из сферы культуры, совокупностью всего того, что так или иначе <организует> пространство, собирает его, и времени одним и тем же словом или словами одного корня. Классический образец: лат. оrbis - не только окружность, круг, но и земной круг, мир, земля (ср. orbis terrae или terrarium); также - область, страна, царство и т.д., даже небо, небесный свод, годичный круговорот, год, круговое движение (ср. orbis temporum - круговорот времен, orbis annuus - годовой оборот) и, наконец, человечество, человеческий род, целый ряд круглых предметов и т.п. Мифологизированные объекты, заполняющие пространство и конструирующие его, выстраивают в пределах общего пространства некое семантическое (смысловое) пространство определенной структуры. Центр всего сакрального пространства отмечается алтарем, храмом, крестом, мировым древом, мировой осью (axis mundi), пупом земли, камнем, мировой горой, высшей персонифицированной сакральной ценностью: В море остров был крутой, Не привальный, не жилой; Он лежал пустой равниной; Рос на нем дубок единый; А теперь стоит на нем Новый город со дворцом, С златоглавыми церквами, С теремами и садами. Остров Буян является персонификатом сакрального пространства, где как в Эдеме рождается и формируется сознание царевича, другими словами, происходит трансформация его личности, взросление. Идея счастливой земли, рая существовала во все века и у всех народов. Эта идея архетипична. Она выражает тоску по утраченному детству. В контексте юнгианской психологии ее можно интерпретировать как стремление сознания к своим инстинктивным, архетипическим истокам, т.е. к состоянию первичной психической целостности. Пока эта идея не была философски осмыслена, она была спроецирована на мифологию и поэтическое творчество. Среди восточных славян чудесный <остров руссов> (мифологический Буян) стал основой для социально-утопических легенд о Беловодье, об Ореховой земле, о реке Дарье, о невидимом граде Китеже. П. И. Мельников-Печерский в романе <В лесах> пересказал народную легенду о Китеже. Чтобы увидеть город, услышать его колокольный звон, надо лечь на землю на берегу озера и тихо лежать, но не спать. <И егда приидет час блаженным утреню во граде Китеже Пети, услышите звон, серебряных колоколов: Густой звон, малиновый - век слушай, не наслушаешься. А лежи недвижно и безмолвно, ничто же земное в себе не помышляя. Заря в небе заниматься зачнет - гляди на озеро, узришь золотые кресты, церковные главы.: Лежи с усердием, двинуть перстом не моги, дыханье в себе удержи.: И тогда в озере, ровно в зерцале, узришь весь невидимый град: церкви, монастыри и градские стены, князеские палаты и боярские хоромы с высокими теремами и дома разных чинов людей.: А по улицам увидишь Алконаст- райская птица ходит и дивные единороги, а у градских ворот львы и ручные драконы заместо стражи стоят:>. Описание града Китежа напоминает чудесный город Гвидона. ---------------- * -------------- Отделение от Великой матери-Царицы (выход из бочки) символизирует рождение обновленного сознания Салтана, его вхождение в реальный мир, мир материальных вещей. Но состояние психологической неразделимости с материнским архетипом (participation mystique) во многом сохранено, и поэтому материальный мир <загрязняется>, <мистифицируется> содержаниями проекций на мир вещей и событий. Такое недифференцированное состояние сознания характерно для детского возраста в период формирования сознания как такового. Во взрослом возрасте мистификация реальности свидетельствует о глубокой регрессии сознания и несет в себе все присущие ей психопатологические черты. Сознание с момента его возникновения (выход на поверхность суши острова Буяна) априори связано со свободой выбора (вектора воли), архетипически присущей сознанию. Выбор же предполагает взаимодействие между <Я> и <кем-то> или <чем-то> <иным, не Я>. Таким <не Я> является дуб, одиноко стоящий в центре острова и символизирующий древо жизни, пуп земли, мировую ось и т.д. Сознание инстинктивно, архетипически, вынуждаемо найти внешний ориентир (якорь), при помощи которого конструируется пространственно-временной континуум бытия в мире. Архетипически ситуация складывается таким образом, что вначале создается объединяющий универсальный символ, который по сути дела является проекцией Самости на внешний мир. Мифопоэтическим образом такого универсального символа часто является мировое древо (arbor mundi). Иногда этот образ принимает дуальную конструкцию (мировое древо - древо познания). Мировое древо помещается в центр сакрального пространства и символизирует мир бытия человека и бытие человека в мире, бинарную семантическую оппозицию макрокосмоса и микрокосмоса. Мировое древо привносит в мир хаоса упорядывающий принцип эроса, вводя в него организацию и делая его доступным для сознательного восприятия. В частности, схема мирового древа содержит в себе набор мифопоэтических числовых констант, упорядочивающих космический мир: число три (членения по вертикали, триады богов, три героя сказки, три высшие ценности, три социальные группы, три попытки, три этапа любого процесса и т.п.) как архетип некоего абсолютного совершенства любого динамического процесса, предполагающего возникновение, развитие и завершение; число четыре (членения по горизонтали, тетрады богов, четыре стороны света, четыре времени года, четыре основные элементы мира и т.п.) как архетип статической целостности; число семь как сумма двух предыдущих констант (3+4) и архетип синтеза статического и динамического аспектов вселенной. С юнгианской точки зрения мировое древо является архетипической осью (axis) в бинарной системе psyche <Самость - Эго>. В этом смысле корни символизируют функциональную связь с пластом коллективного бессознательного, его архетипическо-истинктивного слоя. Ствол символизирует основной путь реализации архетипическо-истинктивного источника в пределах индивидуального потенциала. Крона относится к трансперсональной цели, энтелехии (завершенности, осуществленности), формирующейся в процессе индивидуации. Гвидон поначалу не выбирает, куда ему пойти, он просто вынужден, полагаясь на интуицию и руководствуясь инстинктом самосохранения (в частности пищевой инстинкт), идти добывать пищу, что приводит его к дереву (иному): Сын подумал: добрый ужин Был бы нам, однако, нужен. И хотя плоды дерева не могут утолить голод, контакт с <иным> порождает творческий процесс: изготовление орудия (оружия): Ломит он у дуба сук И в тугой сгибает лук. Со креста снурок шелковый Натянул на лук дубовый, Тонку тросточку сломил, Стрелкой легкой завострил. Это первый сознательный акт реализации творческой потенции природы через человека, который невозможен без осознавания априорных идей (архетипов), заложенных в бессознательной природе. Иначе говоря, Гвидон не соорудил оружие. Оружие (орудие) как архетипическая идея априори существовало до всякого сознания в бессознательном и только акт осознанивания привел эту идею к материальному воплощению. В варианте сказки А.Н. Афанасьева говорится о том, что после выхода из бочки приемный сын волшебным образом воздвиг на острове баню, где совершилось чудесное исцеление матери от слепоты. Потеря зрения (казнь ослеплением) психологически на индивидуальном уровне символизирует смену сознательной установки, причем такое изменение происходит под воздействием <внешних> обстоятельств, вынуждающих сформировать другую точку зрения сознания, заглянуть в свой душевный внутренний мир. Поворот сознания к внутреннему миру проявляется через интровертную установку. Надо подчеркнуть, что в случае, когда личность достигает высокой степени экстраверсии, бессознательное становится тем самым <вешним> палачом, который <ослепляет> сознание, вынуждая его к противоположной интровертной позиции. В мифопоэтической традиции этот процесс представляется мотивом ослепления (царь Эдип). Всенародное решение о казни ослеплением символизирует коллективное ослепление, возникшее в результате застоя в обществе, которое проецируется на индивидуального носителя коллективной <слепоты>. Ситуация в царстве складывается таким образом, что стареющему царю Салтану (носителю коллективных ценностей) требуется <омоложение> (государству нужны новые идеи). В такой момент коллектив (государство) нуждается в приходе спасителя, героя (носителя новых прогрессивных начинаний). Идея рождения героя архетипична и тесно связана с женским коллективным архетипическим элементом - Богоматерью (непременного материального женского элемента вынашивания, рождения и вскармливания). При такой кризисной ситуации в обществе все взоры народа устремлены на Великую Мать - дарительницу и носительницу спасения (примером может служить славянофильство). На коллективно-сознательном уровне государство через всенародные выборы (демократически) может более или менее правильно угадать мудрого правителя - это все равно, что сыграть в игру <орел - решка>, т.е. все отдать на волю случая, что по сути дела и происходит в момент окончательного решения при выборе способа казни: <:придумали: царевне отрубить голову. <Нет>, - сказал главный судья, - <слушайте, вот моя речь: выколоть ей глаза, засмолить с ребенком в бочку и пустить в море, виновата - потонет, права - выплывет>. Как решили, так и сделали>. Архетипическая идея Спасителя не может объективироваться по волению коллективного сознания, и лишь при крайних противоречиях коллективно-сознательных, внешних и коллективно-бессознательных внутренних констелляций инициируется процесс реактивации архетипа Героя-Спасителя. Поначалу народ решает обезглавить царицу. Такое решение является типично патриархальным анахронизмом, когда вся вина за кризисные ситуации, возникшие в обществе вследствие неумелого и безответственного правления государственных и духовных патриархов, одержимых идеей всеобщего благоденствия, перекладывалась на женскую половину человечества. Классическим примером негативной проекции патриархального коллективного сознания является идея первородного <греха> Евы, которая в эпоху средневековья приобрела извращенную форму <охоты на ведьм>. Обезглавливание царицы символически означает уничтожение женского элемента в коллективном сознании, иначе говоря, вытеснение и уничтожение всего иррационального, чувственного и материального. Нелишне сказать о том, что такая односторонность сознания на коллективном уровне приводит к компенсаторной инфляции коллективного бессознательного, которое начинает активно продуцировать утопические идеи, как правило, приводящие государство и общество к социальным взрывам, порождающим Ужасную Мать - Революцию.

«Я убила человека