Депрессия и суицид. Решетников М.М., Психоанализ депрессий.

В классической работе Фрейда «Скорбь и меланхолия» (SE 14) нормальное оплакивание противопоставляется патологической депрессии. В скорби присутствует реальная утрата — смерть любимого человека; при меланхолии любимый человек не умирает, но он утрачен как объект любви или удовлетворения. Отчаявшийся индивид чувствует гнев в отношении утраченного объекта любви, но из-за того, что этот гнев нельзя выплеснуть на любимого, Эго человека обращает его против себя. Это депрессивное обращение усугубляется чувством вины (со стороны жесткого Супер-эго) за наличие этого гнева. Абрахам (1917), последователь Фрейда, объяснял депрессию блокировкой либидо. Он заявлял, что когда люди отказываются от своих сексуальных желаний, не удовлетворяя их, они чувствуют себя нежеланными и нелюбимыми, что приводит к упрекам в свой адрес и принижению себя. Пока Юнг был фрейдистом, он тоже рассматривал депрессию как блокированное либидо или состояние «я застрял». Однако после разрыва с Фрейдом Юнг сам пережил глубокую депрессию и утрату своей ложной (фрейдистской) самости, что было связано с завершением «Жертвоприношения», последней главы «Метаморфоз либидо»3 (CW 5). Расставание с Фрейдом также привело Юнга к прорыву; он переживал меланхолию как регрессию в символическую утробу (prima materia, или коллективное бессознательное), и эта регрессия привела к «утрате души», за которой последовала психическая смерть и возрождение. Юнг обнаружил, что жертвоприношение его героической идентичности — утрата Эго — создало пустоту, которая позволила духу войти и завладеть его утраченной душой. Постюнгианцы выражали различные взгляды на депрессию и ее ценность. Например, Одайник (1983) утверждал, что депрессии полезны и целительны, только если Эго остается невредимым и защищается от давящих влечений и удовлетворяет требования бессознательного. Это больше похоже на фрейдистский или постфрейдистский взгляд. Моя позиция, напротив, заключается в том, что Эго должно пережить символическую смерть, чтобы произошло значимое изменение и исцеление. Штейнберг (1984) выражает похожие идеи. Используя модель искупления, он рассматривает успешный анализ депрессивных индивидов как процесс, включающий в себя смерть негативных родительских интро-ектов (которые депрессивный индивид склонен проецировать на других людей) и возрождение заново построенного Эго, которое связано с самостью. Позже Штейнберг (1990) подчеркивал, что Юнг рассматривал депрессию как явление, имеющее своей целью творческое и потенциально трансформирующее в переживании, смерть-возрождение. Депрессия также действует как нормальный биологический процесс консервации-отстранения, который защищает индивида и дает ему периоды отдыха или инкубации, такие как сон или обновляющий отдых. Когда у человека действует механизм консервации-отстранения, он погружается в состояние адаптивной депрессии. Эта реакция не является ненормальной, это естественный и, возможно, очень важный процесс, подобно одиночеству в концепции Сторра (1989) — состоянию, необходимому для активного воображения, творчества и восстановления психического здоровья. Депрессия становится ненормальной или патологической, когда индивид остается запертым в состоянии тьмы и недееспособности вместо того, чтобы пройти сквозь него и, в идеале, его трансформировать. Оскар Уайльд сказал: «Где печаль, там и святая земля». Мои представления о депрессии тоже имеют под собой архетипическую и духовную основу. Подобно Юнгу — и в отличие от фрейдистов и современных психиатров, основывающихся на биологии, — я рассматриваю депрессию как потенциально благоприятный аффект, который связан с поиском смысла. Мой подход к пониманию депрессии является холистическим и включает в себя системную модель. Как показано на диаграмме, необходимо рассматривать четыре фактора депрессии: биологический, психологический, социологический и экзистенциальный/духовный. Подобно Юнгу, я считаю душу (отражающую четвертый фактор) основным элементом в процессе исцеления. Когда депрессия перестает быть нормальной и человек пребывает во тьме и отчаянии, суицид становится реальностью. Меннин-гер (1938) утверждает, что мы (аналитики, терапевты и целители) ответственны за предотвращение суицида. Фрейд постулировал наличие двух фундаментальных влечений в человеческой психике: сексуальное (либидо, или инстинкт жизни) и агрессивное (destrudo, или инстинкт смерти). В суициде агрессивное влечение или влечение к смерти обращается против себя. Часто суицид — это замаскированное убийство. Меннингер уточнил концепции Фрейда и постулировал, что для суицида необходимы три компонента: желание убить; желание быть убитым; желание умереть. Эго становится убийцей, а жертвой — самость. Меннингер также подчеркивает, что самоубийца хочет, чтобы его спасли; это желание формирует основу для предотвращения суицида и для всей терапии с депрессивными и суицидальными пациентами. Французский писатель Альбер Камю призывает нас рассматривать единственную стоящую философскую проблему, а именно проблему суицида. Он разрешает эту проблему, отвергая суицид и фокусируясь на надежде и будущем. Шекспир с помощью своего персонажа Гамлета ставит нас перед той же основной дилеммой: «Быть иль не быть». Похоже, Шекспир использовал свое творчество и активное воображение, чтобы трансформировать свою суицидальную «ложную самость» во вдохновенную и творческую «истинную самость». Винникотт (1986) говорил, что если истиная самость не может проявиться, результатом станет самоубийство, осуществленное ложной самостью, то есть доминантной негативной эго-идентичностью.К юнгианским представлениям о предотвращении суицида обращается Клопфер (1961). На основе очерка Юнга «Душа и смерть» (прежде чем были опубликованы письма Юнга, касающиеся суицида) он сделал вывод, что Юнг не одобрил бы суицид. Клопфер считал, что суицид представляет собой желание духовного возрождения, но он подчеркивал, что основным моментом является символическая смерть Эго, которое утратило связь с самостью, а следовательно, цель и смысл жизни. Эго должно вернуться к коллективному бессознательному и в утробу великой матери, чтобы восстановить этот контакт и возродиться с новым смыслом жизни. Джейн Вилрайт (1987) выражает подобную точку зрения таким образом: «Наши периоды депрессии, как переживания смерти в миниатюре, могут быть в некотором смысле использованы как упражнение в окончательном уходе. Неверное понимание этого процесса чаще всего приводит людей к самоубийству. Погружение вниз и демобилизация, сопровождающие глубокую депрессию, ошибочно принимаются за ощущения физической смерти, а не психической смерти, предшествующей психическому возрождению» (с. 407). Сегодня из писем Юнга действительно стало ясно, что он был однозначно против суицида как преступления против самости. Работа Хиллмана (1964) будит философскую мысль, но она опасна и не слишком полезна в клиническом смысле; он критикует психиатрическое лечение, предотвращение суицида и — как ни странно — надежду. Тем не менее плюсом Хиллмана является то, что он обсуждает влечение к трансформации, присущее суициду. Однако он рассматривает суицид как рациональное деяние, которое необходимо уважать и принимать, и рекомендует аналитику сохранять «бесстрастную научную объективность» в отношении этого действия. Поскольку депрессивные и суицидальные пациенты гиперчувствительны и уязвимы, они могут воспринять такую холодную отстраненную нейтральность как «контртрансферную ненависть», а такие воспринятые ими отвержение и покинутость могут привести к реальному суициду. Кирш (1969) также критикует подход Хиллмана, поскольку он принижает и даже игнорирует значимые медицинские оценки и лечение, а также предотвращение суицида. По-моему, предотвращение суицида — который часто связан с депрессией и почти всегда с безнадежностью — включает в себя убийство суицидальной части Эго (что я называю «эгоцид») и переживание трансформации. Это достигается путем анализа, вплоть до идей самой смерти, негативной и самодеструктивной части Эго (часто представленной тенью), что приводит к символической смерти и новой жизни. Когда мы сталкиваемся с яркими и разнообразными символами в глубине депрессии, она может быть обращена в фонтан творческой энергии. При помощи активного воображения и творчества суицидально депрессивные пациенты могут трансформировать свою самодеструктивную ложную самость в значимую истинную самость.http://psyera.ru/depressiya-i-suicid_7288.htm

и все же виснет вопрос, вот у Юнга - либидо меняет направление во второй половине жизни и оно уже направлено обратно, желая своего окончания, точнее вот в этом отрывке: "...

Мы уже видели многочисленные иллюстрации к змее, как к орудию жертвы. (Легенда св. Сильвестра, испытание девственности, ранение Ре и Филоктета, символика копья и стрелы.) Она является убивающим ножом, но по принципу "убивай умирая", она же - фаллос, так что жертвенное действие одновременно изображает и совокупление 190. В культе значение змеи как хтонического, обитающего в пещерах животного подсказывает нам дальнейшую мысль - именно указывает на вползание (в чрево матери) под видом змеи 191. Лошадь брат, змея же сестра Шивантопеля ("сестрица"). Это близкое родство указывает на близкие отношения этих животных и характеров их к герою. О лошади мы знаем, что она обыкновенно не причисляется к животным, внушающим страх. (Хотя иногда, мифологически, она имеет и подобное значение.) Поэтому она изображает скорее позитивную, живую часть libido, стремление к постоянному обновлению; змея же по большей части изображает страх, страх смертельный 192 и противополагается поэтому фаллосу. Это противоположение лошади и змеи, мифологически змеи и быка, изображает внутреннее противоречие самой libido, ее одновременное стремление вперед и обратно 193. Libido есть не только неудержимое стремление вперед, безграничное желание жизни и построения (как Шопенгауэр изобразил свою мировую волю), причем смерть и какой бы то ни был конец оказываются роком и коварством, подстерегающим снаружи; libido сама желает окончания своего формирования, соответственно сравнению ее с солнцем. В первой половине жизни она желает расти, во второй она сначала едва слышно, потом все более явственно заявляет о стремлении своем к смерти. И как в юности инстинкт несоразмерного роста часто скрыт обволакивающим его слоем известного противления жизни, так и в старости воля к смерти часто скрывается под слоем упорного противления концу. Эта кажущаяся противоположность самого существа libido прекрасно иллюстрирована статуэткой Приапа в веронском собрании антиков. Приап с улыбкой указывает на змею, откусывающую его член. На руке его висит корзина, наполненная продолговатыми предметами, вероятно фаллосами, приготовленными для замены. Подобный же мотив находим и в "Потопе" Рубенса (мюнхенская старая пинакотека), где змея оскопляет мужчину. Это изображение является объяснением смысла потопа: материнское море является и поглощающей матерью 194. Фантазии о мировом пожаре, вообще о катастрофическом конце мира - не что иное, как проекция собственной индивидуальной воли к смерти; поэтому Рубенс и мог изобразить квинтэссенцию фантазии о потопе оскоплением посредством змеи, ибо змея является собственною вытесненною нашею волею к концу, с которою нам так трудно согласиться. Что касается дальнейшей символики змеи, то объяснение ее находится в значительной зависимости от возраста и обстоятельств. В юности змея символизирует вытесненную сексуальность, ибо половая зрелость заканчивает детство. В старости, напротив, змея означает вытесненные мысли о смерти. У нашей авторши змея означает недостаточно выраженную сексуальность, присваивающую себе роль жертвователя и предающую героя смерти и возрождению...."
и сам вопрос, точнее вопросы - вот, как быть? Мы должны вынести этот обратный поток, взять откуда-то силы, иметь волю. Откуда? Взращивать, усиливать эго? Как жить, когда все силы в тебе направлены на умирание и ты даже не сопротивляешься, потому что нет сил, нет ничего? Здесь где-то момент, который от меня ускользает и я никак не могу понять, как дальше?

 

Ютта, мне кажется, что в том отрывке, который вы привели, изложенные в другом ключе идеи Фрейда про Эрос и Танатос. Но, как мне кажется, принципиальная разница между суицидом и принятием смерти во второй половине жизни отношение к самой этой смерти. В первом случае человек идет навстречу ей, во втором-скорее, сопротивляется и в конце принимает, как необходимость, как то, чего не избежать. РазнИтся отношение и к жизни, и к смерти. Хотя, возможно, суицид-это страх смерти, доведённый до абсурда, когда уже нет места для жизни и суицид-как способ контроля её, где эго, по-крайней мере, выбирает место и время для встречи))).
Марфа-М. 2015-05-27 11:45:16
принятием смерти во второй половине жизни

 Марфа, вы много людей видели, кто принимает свою смерть? Я нет.
"Умирание" во второй половине жизни растянуто во времени и оно чаще бессознательно, вытеснено, эго стремиться жить - бессознательно приближается к смерти. Суицид, сознательное стремление сбежать от жизни(отторжение от жизни, а не призыв смерти??? ), а бессознательно - что(как компенсация?) ? - приблизиться к смерти? Что в целом? И суицид, и "умирание" - бсс направленность в смерть, либидо истощается, требуется трансформация, поворотный момент. Или мудрю? И вы по-моему в чем-то правы насчет абсурда в суициде, на нем маска смерти как страх жить.
Ютта, получается, что проблема, как минимум распадается на несколько 1) смерть и самоубийство, как опыт трансформации, прохождение этапа нигредо (при этом его можно поделить на физическое и психическое). 2) смерть и самоубийство, как несостоятельность эго, то, что вы пишете про лишение эго энергии (либидо), обесточивание комплексами или старостью, болезнью.3) смерть просто как физический феномен, физическое прекращение существования, не сопровождающаяся какими-то психическими или психологическими изменениями (не все мы думаем о смерти, или развиваемся согласно программе первая половина жизни, вторая половина жизни).

Э. Шнейдман внес огромный вклад в суицидологию, являясь представителем феноменологического напра

вления. Он впервые описал признаки, которые свидетельствуют о приближении возможного самоубийства, назвав их “ключами к суициду”. Э. Шнейдманом описаны и выделены общие черты, характерные для всех суицидов:

1. Общей целью для суицида является поиск решения. Суицид никогда не бывает бессмысленным или бесцельным. Он является решением проблемы, брошенного кому-то вызова, выходом из психологического кризиса или невыносимой ситуации. [42, стр. 354] Шнейдман указывает на то, что суицид в этот момент является единственным для человека ответом на вопрос "как из всего этого выбраться". Он говорит, что для того, чтобы понять причины самоубийства, нужно знать проблемы, для решения которых он предназначен.

2. Общей задачей суицида является прекращение сознания. Суицид одновременно является одновременно движением к чему-то и бегством от чего-то; то, к чему движется человек, общая практическая задача суицида состоит в полном прекращении сознания невыносимой душевной боли как решении актуальных болезненных жизненных проблем.

3. Общим стимулом суицида является невыносимая психическая боль. Душевная боль – это то, от чего человек стремится убежать. Никто не совершает суицид от радости: его не может вызвать состояние блаженства. В данном случае речь идет именно о психической боли, метаболии, от ощущения боли.

4. Общим стрессом при суициде являются фрустрированные психологические потребности. Любое самоубийство на основании логических предпосылок, образа мышления и сосредоточенности на определенном круге проблем кажется логичным человеку, который его совершает – как реакция на фрустрированные психологические потребности человека. Суицид совершается прежде всего из-за нереализованных потребностей.

5. Общей суицидальной эмоцией является беспомощность-безнадежность. Эта безнадежность-беспомощность проявляется в смятении и тревоге. Человек приходит к выводу, что он не состоятелен, что он не может решить свою другим способом, кроме самоубийства.

6. Общим внутренним отношением к суициду является амбивалентность. Амбивалентность является наиболее характерным отношением человека суициду: он чувствует потребность совершить его и одновременно желает спасение и вмешательство других.

7. Общим состоянием психики при суициде является сужение когнитивной сферы. Суицид можно охарактеризовать как преходящее аффективное сужение сознания с ограничением использования интеллектуальных возможностей. У человека резко ограничены варианты поведения, в любой ситуации он приходит к двум вариантам: либо ситуация разрешается чудесным образом, либо прекращается само сознание.

8. Общим действием при суициде является бегство (эгрессия). Суицид является предельным, окончательным бегством

9. Общим коммуникативным действием при суициде является сообщение о своем намерении. Люди сознательно или безотчетно подают сигналы бедствия, жалуются на беспомощность, взывают о помощи, ищут возможности спасения.

10. Общей закономерностью является соответствие суицидального поведения общему стилю (паттернам) поведения в течение жизни. http://www.refsru.com/referat-25186-12.html

Марфа-М. 2015-05-27 15:35:27
получается, что проблема, как минимум распадается на несколько
если только условно, то может так?:
1) смерть и суицид, как опыт трансформации (физический/психический)
2) смерть и суицид, как бессознательное стремление к опыту трансформации и невозможности его прохождения из-за слабости/инфантильности Эго(физический/психический)
3) смерть и суицид, как окончание физического существования(старость/болезнь)
хотя все эти пунктики "под флагом желтой чумы" - об одном, четвертом - личное отношение к смерти и условность какая-та натянутая
надоело о смерти, хочется о жизни, о том, когда пробуждается "страсть" к реальному воплощению себя в жизнь.