Симплегады

Вопрос о "Сталкивающихся Скалах" достаточно подробно рассмотрен Артуром Бернардом Куком в работе Зевс. Мы предполагаем, что читатель ознакомится с этой статьей, в которой собраны материалы не только из античных источников, но так же из других культур, за исключением Индии. Даже рассмотренный настолько подробно, вопрос ни в коем случае не исчерпан и представляет огромный интерес, особенно если говорить одновременно об универсальном распространении и смысле данного сюжета. Распространенность мотива "Сталкивающихся скал" говорит о его доисторической древности и относит сложную канву фундаментальных мифов о Поиске к периоду как минимум до заселения Америки. Знаки и символы Поиска Жизни, которые во множестве сохранялись в устной традиции еще долго после того, как они были рационализованы или романтизированы при литературном изложении, - это наилучший для нас указатель на то, какой была изначальная форма единого духовного языка, "диалекты которого", по словам Иеремиаса "обнаруживаются в различных существующих культурах". Здесь, из соображений краткости, мы рассмотрим только одну составляющую этой многогранной картины, а именно "Движущиеся Врата". Общепризнанно, что эти блуждающие скалы, "для прохождения между которыми ты должен сам отыскать средства", есть "мифическая форма той чудесной двери, за которой лежит океан, острова блаженных, царство мертвых", и что они отделяют "этот известный мир от непознанного Запредельного": Кук, соглашаясь с Ессеном, утверждает, что за этими вратами "стоит распространенное древнее верование в то, что существует проход в Потусторонний мир, образованный сталкивающимися скалами-стенами". Другими словами, Блуждающие Скалы - это створки золотых врат, хранителем которых, по христианской традиции, является святой Петр, назначенный Сыном Человеческим. Мы начали с вопроса о распространенности сюжета, значение которого разовьем далее. В определенных случаях, как отмечено Куком, "Качающиеся Камыши" заменяют качающиеся или плавающие острова, и хотя в классических источниках нет сведений об опасности прохождения между парой качающихся камышей, они появляются в другом месте, и вряд ли можно сомневаться, что этот образ принадлежит исходной форме сказания. Доктор Мюррей Фоулер обратил внимание на индийский контекст, где Сома, растение, хлеб или эликсир жизни - должен быть принесен орлицей Гайатри - силой голоса и метрики Агни; так же там сказано, что он был "положен внутри, за двумя золотыми створками, острыми как клинки, и захлопывающимися каждое мгновение ока". Она вырывает эти створки и присваивает эту животворящую силу, которую Индрагни "распростирает для поколений потомков". Другими словами, Сокол, удачливый похититель Сомы, безопасно проходит между двумя Гандхарвами - смотрителями Сомы" и возвращается со спасенным пленником, царем сомой, который "был Вритрой", и сейчас "был сделан таким, каким он действительно является, жертва сейчас сама Божество, восстановленное среди Божеств". С точки зрения титанов, такое перемещение "Заключенного, неусыпно охраняемого Сомы-Хаомы" - это похищение, но для Богов - это вызволение и снятие заклятия. Становится сразу ясно, что Поиск Сокола, равнозначен Поиску голубей, которые приносили амброзию Отцу Зевсу с той стороны Блуждающих Скал, всегда ценой одного из своего числа, пойманного в полете между этими Скалами: и в этом проявляется в то же время сходство с поиском "Золотого руна", где действительно есть крылатый "корабль", на котором Афина проходит между блуждающих камней, которые она держит порознь, а в том, что Арго летает по воздуху, есть сходство с птицей, хотя даже при этом он может пройти, только лишившись орнамента с кормы, после чего скалы остаются сомкнутыми преграждая путь другим смертным странникам. Дверь таким образом, обычно "закрыта"; но, как мы сейчас это поймем, для мудрости, большей, чем человеческая, всегда открыт проход в той стене, которая иначе кажется гладкой и непроницаемой. Пример такого сюжета с "открыванием сезама" может быть приведен из Южной Африки: "В одной из историй, приводимых Шульце исследователя готтентотов, убегающая героиня, с целью задержать преследующего ее льва, бросает позади себя еду, которую последний с жадностью поглощает. Когда он пытается настигнуть героиню, скала закрывается и убивает его. Открывающиеся и закрывающиеся скалы встречаются в разных сюжетах южноафриканской мифологии". Здесь несложно распознать героиню - Психею и ее преследователя - Смерть. Возвращаясь к "колющим камышам", мы приведем миф американских индейцев ,в котором среди череды живых препятствий, которые преграждают путь героя Найанегани, есть не только "сокрушающие камни", которые он обходит стороной, но и "колющие камыши", которые "старались поймать его, извиваясь и сталкиваясь друг с другом". Об этих колющих камышах так же говорится, что "когда кто-то проходит через них, камыши начинают двигаться и изрезают проходящего на кусочки, а потом поедают его" Колющие камыши - это конечно, только одна из многих форм "движущихся врат", проход через которые настолько опасен. Мы упомянем сейчас некоторые другие формы таинственных врат, и начнем со сталкивающихся скал или гор. Разные формы двери могут объединяться в одном и том же повествовании. В более разработанном индийском тексте, параллельном уже упомянутой Брахмане, "золотые клинки" представлены как "две неусыпные, зоркие, острые как бритва молнии, ударяющие с каждой стороны", и здесь задается вопрос: "Как Гаруда минул этих охранников Сомы - "Страх" и "Нестрах". Эти имена стражей Сомы, так же принимающих формы змеев или драконов, имеют важное значение, потому что, это две створки или два откоса "Движущихся врат" сталкивающихся не только из-за устройства врат, но являются в то же время "парами противоположностей" любого рода, между которыми должен пройти герой в Поиске Жизни, без надежды или страха, спешки или промедления, но напротив, в невозмутимости перед любым выбором. Когда Александр искал, он не нашел того, что Хизр нашёл не искав. На первый взгляд, "ищите и найдете" - это очень удобная теория; но следует уяснить, что если кто-либо не нашел, то он на самом деле никогда не искал. Там же мы находим препятствие, описанное как состоящее из "двух острых как бритва, неусыпных гор". Текст неясен и, по общему мнению, нуждается в исправлении, но есть и более ясное упоминание, важность которого до сей поры полностью выпадала из внимания; о движущихся горах, где о Знающем учение говорится, что силы его души есть проявление Брахмана, и что "истинно, даже если две горы, северная и южная, начнут катиться на него, желая тотчас одолеть, несомненно, они не смогут поглотить его". Сразу можно подумать о Гималаях и Виндхйах, разделенных бассейном Ганга, но здесь прямо говорится о небе и земле, которые были изначально "одним", или были "вместе", и могут быть вновь воссоединены. Врата в мир небесного света следует искать, на самом деле, там, "где Земля и Небо сливаются" и "оконечности года" объединены. Знающий для которого противоположности никогда не имеют абсолютной силы, но являются только логическими оконечностями разделенной формы, не превосходит, но, скорее, переправляется через их "северность и южность", или, можно сказать"полярность", в то время как эмпирик разбивается или поглощается опасными альтернативами, выбора между которыми может избежать. Несомненно упоминание сталкивающихся скал есть в Pancavimsa Brahmana, где скалы - это времена, точнее - день и ночь, описанные как "сталкивающиеся друг с другом и вновь расходящимися", переданного выше как "желание тотчас преодолеть его" по отношению к двум "накатывающимся горам". Это важный момент - принимать ли день и ночь за времена или за свет и тьму - Митраваруну. Его наличие будет обнаружено здесь, если мы вспомним, что важнейший подвиг ведического героя происходит на рассвете; Индра согласился, что не будет убивать Намучи "ни днем ни ночью", и твердо сдерживает слово, снимая с него голову на рассвете, тем самым отделяя небо от земли и давая взойти Солнцу - отделяющему свет от тьмы и день от ночи. Нет ничего удивительного в том, что подвиг Махавиры настолько часто описывается как совершенный "внезапно" или "раз и навсегда", так что бы ни делалось ни днём ни ночью, совершается из требований настоящего, с точки зрения вечности и навечно. Для тех же, кто уже пребывает во времени и будет освобожден, все наоборот: день и ночь - словно два неуязвимых противника, приливающие и отливающие моря или блуждающие столпы; никто не должен исполнять агнихотру днем или ночью, но только в сумерках после заката перед наступлением полной темноты и на заре после ухода тьмы и перед рассветом. "Ночь и день - это море, которое уносит всё прочь, и двое сумерек есть проходимые пути через него; и человек, пересекающий его этими путями, жертвует в сумерках...Ночь и день - охватывающие руки Смерти, и это подобно тому, как если человек собирается схватить тебя двумя руками, когда можно ускользнуть, уйдя через промежуток между ними, потому он жертвует в сумерки...это знак Пути Богов, который он несет на себе, и безопасно достигает рая". Так же и у Филона - день и ночь, свет и тьма - есть исконные противоположности, разделенные в самом начале, "чтобы они постоянно не сталкивались срединной границей - рассветом и закатом, которые не есть ощутимые временные длительности, но "умопостигаемые формы или образы"; и хотя он и не говорит этого, очевидно, что если кто-нибудь вернется из светотени этого мира в "сверхнебесный" Свет Света, он сможет только, если он на то способен, сделать его при помощи этих "форм", в которых день и ночь не отделены друг от друга. Посему, способ "вырваться из вселенной", в этот другой порядок Божественной Тьмы, которую Дионисий описывает как "слепящую предельным светом", и в которой тьма и свет "находятся не отдельно друг от друга, но вместе друг в друге", есть единственная стезя, "прямой путь", который проникает в исходную "точку", где противоположности переходят друг в друга: их единство может быть достигнуто только проникновением туда, где они окончательно совпадут. И это место находится в конечном итоге ни во времени и пространстве, но внутри тебя: "Конец мира не найти идя к нему, он внутри этого тела длинной в сажень, в которое нужно совершить паломничество Наша душа словно день, и наше тело словно ночь; Мы, в середине, - рассвет между этими днем и ночью. (Руми) Г. Ринк записал в Гренландии миф об эскимосском герое Гивиоке, чей путь в иной мир, в котором он обнаруживает своего мертвого сына живым, преграждается "двумя сталкивающимися айсбергами" с узким проходом между ними, попеременно открывающимися и закрывающимися. Он не может обойти их - как только он пытается, они всегда появляются перед ним ("туда нет бокового пути"). Поэтому он проносится между ними, и едва проходит, когда они закрываются, задев оконечность каяка. Как говорит профессор Кук, это "мореходная версия пути в иной мир". В этих северных условиях плавучие острова, естественно, видятся как айсберги. В более позднем собрании сказаний эскимосов "Сталкивающиеся Горы" символически связаны с миграциями птиц. "Все птицы, летящие на юг, должны пройти через них. Они сталкиваются очень часто, так же как ты хлопаешь в ладоши, и каждый пойманный между ними сдавливается насмерть. Это опасный проход - высшее испытание, определенное Великим Духом, и "любой гусь, не способный летать быстро, будет раздавлен". Мы не можем знать, действительно ли рассказчик "понимал свой материал", но нет сомнений в том, что говорящие гуси изначально обозначали души, и те из них, которые не могли лететь быстро, есть непосвященные. "Сходящиеся друг с другом камни" хорошо известны по всей Америке. Они отмечены, как "утесы которые смыкаются" между которыми должен пройти Герой. Другие примеры этого сюжета из американских источников Пола Эйренрейха ,в южно-американском сказании племен Тупи о восхождении двух братьев на небеса, один из которых был человеком, а другой божеством, путь лежал между сталкивающихся камней, которыми сминается любой смертный. В североамериканской версии врата царя небес состоят из двух половин орлиного клюва или снабженного зубами лона его дочери, и с этим сказанием Эйренрейх сравнивает полинезийскую сказку о брате Мауи, раздавленном между бедер Богини Ночи. Эйренрейх полагает, что "сталкивающие скалы" - это небо и земля, а зазор между ними - горизонт. Франц Боас приводит североамериканскую индейскую историю о Вознесении двух братьев, которые на своем пути должны были выбить два клинка из расщепленных стволов деревьев, рискуя быть раздавленными, когда края расщелины сомкнутся. Т.Вайц записал, что умершие мексиканцы должны были пройти между сталкивающихся скал. Есть изображение двух людей, взбирающихся на горную цепь, две вершины из которой расколоты и однозначно должны пониматься как "схлопывающиеся" ,что может быть изображением этого посмертного пути, хотя У.Леманн говорит о "паре старых богов, взбирающихся на скалы". "Плавающие острова - это, как правило, хотя не исключительно, индийский сюжет. "Миры" или состояния существования, часто подаются как острова: Индия, например, - это Джамбудвипа. Эта Земля есть именно такой остров, сначала затопленный и поднятый вначале из глубин, и именно он служит основой соответствующего символизма Земли как цветка или листка лотоса, развернувшегося на поверхности космических вод в ответ на свет Солнца - "единственного лотоса неба", и для его отражения: следовательно, лотос или лотосолистная форма олицетворяет собой изначальное "основание" бытия. По тому же признаку земной Агни является "лотосорожденным", и то, что явленные божества и Будда изображаются с лотосными стопами, подножиями или тронами (как в случае египетского Хора), есть прямое указание на то, что их стопы твердо стоят на земле, которая есть на самом деле "остров", плавающий на поверхности и окруженный океаном всех возможностей проявления, из которого извлекаются совозможности для любого конкретного мира. Более того, здесь прослеживается близкое сходство с Родосом, "островом розы"; так как роза европейского символизма полностью равнозначна лотосу азиатского, о чем достаточно часто упоминается; Родос - земля, которая выросла из глубин моря, есть прежде всего остров Солнца, сделавшего ее своей женой и ставшего отцом семи сыновей на ней. Известный Родосский Колосс был, разумеется, изображением Солнца, и легенда - неважно, поздняя она или нет - говорит, что ноги его статуи стояли на двух берегах гавани, образуя два откоса, или бедра, огромного прохода, через который должен пройти каждый корабль, входящий в порт или покидающий его; очевидно, что эта фигура изображает Солнечные Врата. Очень примечательно, что "Движущиеся Врата" ,через которые должен пройти любой из мифических герое, нужно преодолеть со всей скоростью и внезапностью, и даже лишившись при этом своего "хвоста"; которым может быть, как мы видели на примерах выше, корма лодки или один из братьев, а если говорится о стае птиц (голубей Зевса или гусей эскимосского сказания) - последний из их черёда, или пойманный преследователь победившего героя. Яркие примеры такого рода можно привести из широко распространенного в искусстве и сказках сюжета о "зайце и гончих". Вряд ли нужно напоминать, что заяц есть одно из многих существ (птиц, людей или животных), которые играют роль героя в Поиске Жизни, или что собака есть один из многих видов стража Дерева Жизни; какие бы частные способы выражения, находимые в наших примерах, не использовались для символизма похищения из охраняемого "запретного сада" или "замка". Охота на зайца подробно изучалась великим фольклористом Карлом фон Шписсом, который приводит широко распространенную в Европе греческую загадку. Вот она: "Деревянный ключ, водяной замок; заяц пробегает сквозь, гончая поймана". Современный ответ - море и ведро, но изначально подразумевалось пересечение Красного моря, где Моисей был зайцем, а фараон гончей. Сразу же становится ясно что расступившееся море - это образ Движущихся Врат, которые в данном случае закрываются над преследователем. Но заяц не всегда уходит невредимым. По словам фон Шписса: "Это именно тот случай, когда зайцу надо бежать в другой мир для принесения чего-то - а именно, травы бессмертия. При этом псу-хранителю, преследующему зайца, почти удается схватить его. Но как только встречаются оба мира, и кончается мир пса, он может уже только укусить хвост зайца, и тот возвращается в свой мир с обрубленным хвостом. В данном случае челюсти пса - это "схлопывающиеся скалы". В другом, более распространенном случае, когда герой - "птица", а хранитель - лучник, "малый штраф" обозначается потерей пера или листа травы, который падает на землю и пускает корень чтоб возрасти как земное дерево жизни и мудрости; в этом случае рана героя на его стопе, и его уязвимость тогда относится к образу ахиллесовой пяты. Если толковать мифы рационально и признавать в этом только историю о зайце, то можно было бы возразить, что здесь представлен не более чем этиологический миф народного происхождения. Но на самом деле то, что такие мифы передаются, возможно на протяжении тысячелетий, народом, которому они были доверены, не является доказательством их народного происхождения; как раз наоборот - Vox populi vox Dei. Как ясно видел фон Шписс, заяц должен приравниваться не только к птице, образу героя, но так же и к человеку, к благородным героям приключений в другом мире. На самом деле, мы рассмотрели зайца с этой точки зрения, чтобы прийти к примечательным кельтским формам сюжета движущихся врат, в которых герой почти чудом избегает захлопывающихся челюстей. В типичном виде история встречается в Ивейне Кретьена. Ивейн мчится, преследуя стража Опасного Источника, которого он уже ранил, и достигает врат его дворца, очень высоких и широких ,"несмотря на это они имели такой узкий проход, что двое людей или двое лошадей едва могли пройти рядом без столкновения или больших усилий; они были сделаны как капкан, поставленный для вредоносной крысы, и имели лезвие сверху, готовое опуститься и настигнуть проходящего, мгновенно падающее, когда что угодно, не важно насколько осторожно , касается пружины. Таким образом, под вратами были расположены две пружины ,связанные с опускающейся решеткой выше, окаймленной железом и очень острой...Точно в середине проход становится таким узким, как если бы это была тропинка на одного человека. Прямо через них мчался (раненый) рыцарь а мой лорд Ивейн гнался за ним во весь опор, и был так близок, что держал луку его седла. На его удачу он вытянулся вперед, иначе его бы разрезало пополам, так как конь наступил на деревянную пружину, державшую решетку замка. Словно шальной бес, решетка бросилась вниз отнимая седло и круп коня, который оказался срезан начисто. Но слава Богу, мой лорд Ивейн был только слегка задет, когда решетка оцарапала его, срезав обе шпоры вместе с каблуками". Другой вариант встречается в Муле без узды; где Гавейн пересекает Опасный Мост Ужаса ( с которым всегда сравниваются движущиеся врата) и достигает замка, из которого он должен забрать похищенную узду; замок всё время вращается, как мельничное колесо или юла, и в ворота можно войти, только когда они проносятся мимо; ему это удается, но створка движущихся ворот срезает часть хвоста его мула; в любом случае, как справедливо замечает А.К.Л. Браун, "вращающиеся препятствия, или движущиеся врата какого-либо рода, были широко распространенным сюжетом кельтских историй об ином мире...во времена до Кретьена". Так же по Киттриджу - "такие черты не принадлежат одному Кретьену", Небо - это, конечно, "вращающаяся преграда", а Солнце - его "движущиеся врата". Было бы излишне подчёркивать, что традиционные символы никогда не являются изобретениями определенного автора, в изложении которого мы их обнаруживаем: "миф не принадлежит мне, я получил его от матери". Еврипид этими словами даёт понять, что ему это известно лучше, чем таким наивным учёным как Дж.Г.Фрайзер и А.А. Макдоннел, первый из которых видел в сюжете сталкивающихся скал "простое порождение фантазии рассказчика" ,а второй счел почти столь же широко распространенный сюжет об упавшем пере "возможно, всего только фигурой речи отдельно взятого поэта"!. Наши ученые, которые считают мифы изобретением "образованных людей", не обращают внимания на то, что традиционные сюжеты неразрывно связаны с традиционными идеями. Образы сказителя, которые он сам не создавал, но получил и бережно передал, - это не просто фигуры речи, но всегда фигуры мысли, и бессмысленно задаваться вопросом, что появилось раньше - символ или его значение, миф или его ритуальное исполнение. Так же ничто не может быть названо наукой о фольклоре, но только собранием сведений в котором рассматривается только формулировка, но никак не учение, "сокрытое под странными стихами". Материалов, собранных даже в этой небольшой статье, должно быть достаточно, чтоб убедить читателя в том, что, как однажды писал покойный сэр Артур Эванс "совпадения в традиции не сводятся к простой случайности". "Вращающийся замок", как говорит Киттредж, "принадлежит к той же общей категории ,что и постоянно хлопающие двери и сталкивающиеся скалы.. Вращающийся замок так же имеет особое значение ,когда речь идет об описании иного мира". Этот иной мир - это одновременно рай и мир умерших, в послехристианском фольклоре отождествляемый со Сказочной Страной; он может располагаться за морями на западе, или под его волнами, или в небе, но всегда различными способами защищен ото всех, кроме избранного героя, который достигает цели своего Поиска. Это индийский "отцовский берег" и Брахмалока, и второе из этих понятий особо значимо, потому что Брахмалока - это "земля, откуда не возвращаются"" или "val sans retour". Этот иной мир может изображаться как вращающийся замок или город, или как замок с непрерывно закрывающимися или вращающимися вратами. Примечательный образ вращающегося замка может быть взят из Fled Bricrend, где он принадлежит Ку Руа (которого надо приравнять к Мананнану Мак Лиру и индийскому Варуне) и вращается, как мельничный жернов, а его врата - это на самом деле солнечные врата, что однозначно подтверждается тем, что "проход никогда не мог быть найден после заката". Ограда иного мира и его сокровищ может иметь вид стены огня, или эта стена может быть ее частью; и будет ли это Эмпирей, или, реже, Земной Рай, сама дверь имеет устрашающих стражей, как человек-скорпион, бессонные и зловещие змеи или драконы, кентавры, гандхарвы, херувимы и, во многих случаях, опасные механизмы. Мы рассмотрим это в другой раз в большей работе ,которая будет посвящена "Ранней иконографии Стрельца". Здесь же мы говорим именно о движущихся вратах и их значении. Подытожим кратким рассмотрением их в виде колеса. Пример из западной культуры может быть взят из Вигалуа, где в преследовании мага Роаза - "фигуры сопоставленной с Куруа", - Вигалуа достигает замка с мраморными вратами, перед которыми вращалось колесо, "снаряженное острыми мечами и дубинами". Махабхарата описывает то же колесо гораздо подробнее: "Там, перед Сомой, Гаруда узрел стальное колесо с краями как лезвия, покрытое острыми клинками и непрерывно вращающееся, нестерпимо слепящее, словно солнце, с двигателем несказанно устрашающего вида, хитроумно изобретенным богами для разрезания на кусочки похитителей Сомы; Небоходящий, увидев проход сквозь него, воспарил и, метнувшись внезапно всем телом, стрелой бросился между его спиц...и вылетел с живой водой" . Так же, в Супарнадхйайа говорится о сделанном разумом колесе Индры, вращающемся быстрее чем моргает глаз, которое Гаруда, похититель Сомы, при помощи "более чем скорости", проходит (несомненно, насквозь) и оставляет позади себя. Есть более детальное упоминание этого самого колеса в значительно более позднем тексте. Здесь Сомапрабха (сияние сомы) - принимает человеческую форму и занимает своего смертного друга Калингасену разнообразными механизмами, описанными как "самодвижущиеся деревянные куклы". Далее она объясняет отцу Калингасены следующее "О царь, эти коварные машины в их бесконечных исполнениях есть произведения искусства моего отца, сделанные в прежние времена. И они подобны этому великому механизму - миру, являющемуся, по существу, только производными пяти элементов. Услышь о них, о каждом по порядку; тот из них, у которого основа земля, - это тот, который закрывает врата и подобное, и даже Индра неспособен открыть то, что он закрыл; формы, произведенные водным механизмом кажутся живыми; механизм, кованный огнем выбрасывает пламя; воздушный механизм выполняет такие задачи как приближение и удаление; механизм состоящий из пространства, отчетливо произносит речь. Всё это я знаю от своего отца. Но колёсный двигатель который охраняет живую воду, понимает только он и никто больше". Здесь очень важно, что маг, мастер движущихся врат, есть так же создатель механизмов, и более того, что он не бог, а титан по происхождению. Механизмы в данном контексте особенно значимы, потому что, как отмечает Дж.Дуглас Брюс, европейские "средневековые механизмы...создавались для какой-то особой задачи, обычно для охраны прохода". В Парцифале, например Гавейн приходит к вращающемуся замку, дверь которого охраняется двумя стражами, "созданными ремеслом и некромантией", а в прозаическом сказании о Ланселоте врата Печального Стража охраняются медными изваяниями вооруженных рыцарей. Солнечнояркое колесо, охраняющее надсолнечный, "иной" мир - это колесо самого Солнца, которое Индра вырывает у Великого Демона, когда он (или его сокол) грабит Иссушителя "поддержки всякой жизни". Также это, другими словами, - искрящееся огненное колесо Брахмы цвета Солнца, и только самостоятельно познав истину, знающий "имеет возможность пройти через середину Солнца" и, тем самым, "всецело освободиться", достигая бессмертия, или живой воды, которая берет начало в стране мрака, что "по ту сторону Солнца". С этим связано воззвание: "Распространи лучи твои и собери твое сияние, чтобы тот, чья основа в правде, увидела твой истинный лик"; "распространи" - потому что эти лучи есть множества его сил, которыми все вещи оживляются и движутся, и сосредоточение истины, которой скрывается "истина истины", так же и у Филона и Дионисия - нетварное сокрыто "пронизывающим сиянием и извергающимся потоком лучей". Сами солнечные врата, скрытые слепящими лучами, которые освещают и оживляют каждое живое существо, где они действуют как "душевные силы", есть в точности "точка" в центре огненного колеса, в которой они пересекаются; и так как в общем случае Солнце является "семилучевым" ,точка располагается в центре, откуда простираются, "наполняя" вселенную светом, шесть направлений космического креста, а вход внутрь, который называется "седьмым наилучшим лучом", то есть тот, который проходит через солнечный диск и выходит из пространственной вселенной, ведёт, как и ранее, в случае сталкивающихся сил, между парами противоположностей, в данном случае Востоком и Западом, Севером и Югом, зенитом и надиром. Путь есть всегда "срединный путь", или, как выразил это Боэций "Истина есть середина меж противоположных ересей". Теперь остается только сформулировать полное доктринальное значение Симплегад. Дословно утверждается, что кто бы ни отправился или возвращался из этого в иной мир, он должен сделать это через внепространственный и вневременной" зазор" , разделяющий родственные, но противоположные силы, через которые если и суждено пройти, то только "мгновенно". Это, несомненно, тот проход ,который называется "тесными вратами" и "ушком иглы". Что это за противоположности, что действуют "механически"? Мы уже увидели, что противопоставление может выражаться как страх и надежда, север и юг или день и ночь. Это частные примеры полярностей, которые неизбежно свойственны любому "обусловленному" миру. "Мира" без пар противоположностей - добра и зла, удовольствия и боли, любви и ненависти, далёкого и близкого, грубого и тонкого, мужского и женского, утвердительного и отрицательного, "всех этих пар" - будет необусловленным миром, миром без случайностей, изменения или становления, логически непостижимым и невозможным для опыта. Теперь ясно, что именно от этих "пар" нужно освободиться, освободиться от их противоречия, которого мы должны избежать, если хотим избавиться от смертности и пребывать как и когда пожелаем, иначе говоря стремимся достичь отцовского берега и иного мира, "там, где слились все "где" и все "когда". Здесь, под Солнцем, мы "побеждены двойственностью": здесь каждое существо проявленного мира движется в заблуждении от видимости противоположностей, порождаемых принятием и неприятием,... но для тех ,кто освобожден от этого заблуждения двойственности, ...освобожден от тех двух понятий, что подразумевают под собой "благое и неблагое", открыто достижение неизменного положения", а именно: места их схождения воедино и совпадения через их середины или между ними. В таком случае очень существенно, что в гренландской саге герой на его пути в иной мир, в котором он находит своего "мертвого" сына "живым" и не может обойти пару айсбергов, так как они "всегда появляются перед ним", насколько бы далеко он не ушел на другую строну. Таким образом, это неизбежно, потому как противоположности имеют неопределенную протяженность, и даже если бы мы могли предположить такой же неопределенно протяженный путь к точке, в которой "крайности сходятся", это всё так же будет место встречи двух крайностей, и не будет пути за их пределы или внутрь, кроме как в точке их встречи - исходной "точке" у которой нет определимого положения, так как разграничение соотносимых членов любой пары противоположных качеств обнаруживается только там, где мы его проводим; и нет протяженности, поскольку это один и тот же "предел", одновременно объединяющий и разделяющий противоположности ,к которым сам не принадлежит, - "потому что тесны врата, и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их". По тем же причинам прохождение должно быть совершено "мгновенно", потому как это выход из мира времени в вечное Настоящее, и между этими двумя мирами, временным и безвременным, не может быть иного соприкосновения, кроме как в "в момент длительности", который для нас отделяет прошлое от будущего, а для бессмертных заключает в себе все времена. Наконец настало время понять блестящие слова Николая Кузанского из труда О видении Бога: "Стена рая, в котором Ты ,о Господь, обитаешь ,построена из противоположностей, и никому не найти пути туда кроме преодолевшего высочайший Дух Разума, что охраняет врата", вспомним так же слова клятвы - "Побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия". В этом вновь утверждается понимание того, что всегда было традиционным значением Симплегад и поисков героя": "Я есмь дверь" и "Никто не приходит к Отцу, как только через Меня".