Сказка "Ослиная шкура"

искала в сказках момент с пирогом, а наткнулась на "жесткое" толкование сказок Ш. Перро, меня заинтересовало; и хотела бы переложить, только с позиции юнгианского толкования (более глубинного): ссылка: http://vapp.ru/content/medvedev-va-ostorozhno-skazka "Ослиная Шкура, или сладость и боль инцеста.(Медведев В.А. Осторожно- сказка) "Ослиная Шкура" для самого Шарля Перро выступала в качестве центрального, стержневого произведения его "женского" сказочного цикла; он даже написал два /прозаический и стихотворный/ варианта этой сказочной истории. В ней сведены в единый сценарий все те отдельные травматические и установочные моменты, с которыми мы уже сталкивались в разобранных выше сказках. Героиня "Ослиной Шкуры" добросовестно отбрасывает полную модель труднейшего перехода от доэдиповой к постэдиповой "принцессности", оказавшуюся непосильной для Спящей Красавицы; она, как и Красная Шапочка, сталкивается со страшным Волком-пожирателем Пирогов и "обувает" его; столкнувшись с проблемой переноса объектной сексуальности с Отца на Принца, она разрешает ее столь органично, что избегает фиксации в Замке комплекса кастрации; где застряла супруга Кота-в-сапогах; по примеру Золушки, но вполне самостоятельно и, следовательно, не неврозогенно, она реализует прорыв из анальной фиксации - "из грязи - в князи"/ и болезненно изживает период нарциссической мастурбации, ставший тупиковым для "синей бородки". Т.о. перед нами - уникальный материал, карта оптимального маршрута через тернии эдиповых коллизий и прегенитальных травматических фиксаций. Но не только! В данной сказке Перро берется за самую скользкую и опасную тему - дает подробный анализ амбивалентности первичных позывов девочки по отношению к отцу, ее инцестуозных желаний и страхов. Мы застаем героиню сказки /как-то не поднимается рука называть ее "Ослиной Шкурой", пусть будет просто Принцесса/ на пороге Эдиповой ситуации, на заключительной, объектной фазе анальной стадии развития. Разъезжает она исключительно в тележке из золота, купается в роскоши, золото в доме прет даже из осла. В эпицентре "объектного анала" - Отец как самый богатый, самый могущественный Король, владевший волшебным секретом превращения Дерьма в золото. Из этой, пока еще не осознаваемой тенденции вытягиваемого анальным садизмом Эроса, рождается необузданная ревность по отношении к Матери, "от постели которой дни и ночи не отходит" влюбленный Король. Перед нами - классический вариант "комплекса Электры", который выступает как одно из разветвлений отреагирования негативизма по отношении к матери в системе женского Эдипа, а отнюдь не поло-ролевым перевертышем последнего. Результатом сложной и мучительной внутренней борьбы героиня "убивает" мать как либидозный объект и полностью переключается на отца. И делает она это именно как Принцесса, т.е. эгоцентрированный нарцисс, доказывая свое превосходство перед всеми женщинами /и перед матерью в первую очередь/ в красоте и обаянии. Ход абсолютно верный - и мечты девочки сбываются. Она становится объектом спровоцированного эротического стремления со стороны собственного отца, что, тем не менее, настолько ее потрясает, что она проваливается в глубочайший анальный регресс, сопряженный с "побегом ив Дворца" /т.е. полным разрывом либидозных отношений с родителями/. Налицо тяжелейший детский невроз. Что же его побудило? Каков он ныне, в него интериоризированной форме, древнейший запрет первобытной экзогамии? Дело все в том, что "смерть" матери как объекта отреагирования либидозной энергии неминуемо резко усиливает идентификации с ней, олицетворяемую у Перро лесной Праматерью-Старухой, "сестрой" матери, а короче - Старой Теткой, с которой мы уже неоднократно сталкивались в похожих ситуациях. Покинутый объект постепенно вытесняет собственное "Я" героини и если поначалу она едет к Старой Тетке в Лес на своей золотой тележке, запряженной старым бараном, то затем праматеринский голос начал звучать в ней непосредственно, как у героев Гомера. И что же он говорит, этот материнский голос? Он объявляет любовь отца априорно ужасной, открывает на него глаза как на жалкого и больного, дряхлого Старика /кстати, Король мгновенно "постарел" непосредственно в момент "смерти" матери/. Амбивалентность отношения к отцу быстро заряжается обоими полюсами нарциссического либидо, что придает особую драматичность сцене "Уговоров Короля", где любовь и желание борется со страхом и отвращением. Голос материнской идентификации подсказывает Принцессе и реальный путь выхода из мучительной ситуации через обряд "испытания Короля". Но, к удивлению Старой Тетки, Король без проблем выполняет предложенные ему "нерешимые" задачи. Происходит это потому, что Принцесса подыгрывает отцу, преломляя праматеринские задачи /"Пусть достанет Луну с неба!"/ их символическими коррелятами /"Пусть сошьет платье цвета Луны!"/. Она явно готова поплакать и смириться. Но Старая Тетка не дает любимой племяннице выйти в новых Платьях на королевский Бал. Наоборот - она буквально включает героиню в грязь анальной регрессии демонстрацией смерти Волшебного Осла. Ведь этот Осел является объектом огромной любви Короля, источником его могущества и богатства. Но Король не задумываясь бросает его шкуру к ногам нового объекта любви и своим предательством ужасает Принцессу, не желающую повторить судьбу своей матери. В данном ракурсе мы можем представить "Ослиную Шкуру" в качестве женского варианта шекспировского "Гамлета", а интимный ужас инцеста понять как неприемлемость слияния "Я" и "Я-Идеала" личности. Для девочки закрепление объектного либидо на отце означает ситуации, провоцирующим маниакально-депрессивный синдром, причем без малейшей надежды на его самостоятельное преодоление, т.к. Короли в отличие от Принцев, не "обуваются". Отныне одеждой Принцессы становится шкура убитого по ее просьбе животного как напоминание об ужасной архетипической бездне, на краю ее спас анальный регресс. Принцесса "умерла", исчезла, и вся королевская конница не смогла ее обнаружить. На смену ей пришла грязная замарашка, завернутая в сальную шкуру, вымазанная сажей, стиравшая грязные тряпки и подчищавшая свиные корыта. И это не жертва и не наказание; героиня довольна жизнью, более того - она с большим трудом устроилась на столь желанное место. Кошмарные перипетии Эдиповой ситуации полностью вытеснены, она вновь "воскресила" мать, хозяйку Большого Дома, которая защищает девочку, хотя и не балует ее. Старая Тетка напоследок попыталась скрасить горечь утери объективности либидо усилением ее нарциссической направленности. Ее подарки - Волшебный Сундук с Платьями и Волшебная Палочка - очень коварны, поскольку ведут в чертоги Спящей Красавицы, в засасывавший омут тайной безобъектной женственности. Снова мы натыкаемся на "Маленькую запертую комнату в конце темного коридора", в котором героиня, вымывшись, примеряет перед зеркалом свои великолепные платья. Диагноз определился: регресс на первичную безобъектную фазу анальной стадии развития резко усилил накачку нарциссического либидо, отказ от эмоциональных связей с родителями /отец даже "вычеркнут из контекста драмы вообще/ перекрывает интроективные каналы личностного развития, а возврат к инфантильной мастурбации дает всему этому эротическое подкрепление и навевает сладкие сны-фантазии. Однако наша героиня не заснула на сотню лет, а пошла на новый приступ Эдиповой твердыни, прекрасно понимая, что вылезти из грязи ей можно только одним путем: все тем же нарушением табу инцеста. Ослиная Шкура, а теперь она заслуженно зовется именно так, демонстрирует нам виртуозную технику замещения, подменяя старого Короля больным Принцем. Нам важно четко выделить те моменты, которые, при их наличии, позволяют девочке, психологически травмированной сменой эротического объекта при входе в Эдип через мучительный "шок кастрации", ушедшей в убежище регресса, найти в себе желания и силы для самостоятельного выхода из кризиса развития. Во-первых, необходимо осознание факта регресса и недовольство по отношению к его последствиям. Героиня сказки, оправившись от первоначального шока и увидев себя в "зеркале вод", ужаснулась от собственного вида и начала понемногу отмываться. Тут важно тактично и с долей юмора помочь ребенку просто увидеть себя со стороны, что можно сделать и без визитов к психотерапевту. Во-вторых, необходим немалый заряд "золушности", т.е. заражающая энергией мечта о статусном компенсировании. Даже мастурбируя девочка должна представлять себя на Балу! и, наконец, немалое значение имеет адекватная ролевая установка сексуального поведения, понимание того, что, в конечном счете, не Маленький Ключик, а Волшебная Палочка принесет желаемое удовлетворение. Ослиная Шкура начинает выкарабкиваться в мир объектной сексуальности используя довольно типичное побочное явление всех видов нарциссических регрессов - эксгибиционизм. Принц-Охотник ведь вовсе не случайно подсмотрел в дверную щель: в оригинальном прозаическом варианте сказки автор показывает нам, с какой тщательностью героиня организует эту случайность, предварительно рассмотрев самого Принца. Чтобы не повторяться, следует заметить что Ослиная Шкура постоянно держит под контролем процесс своей реабилитации в качестве Принцессы, лишний раз подтверждая традиционную установку мужских сказок: "Каждый сам кузнец своего счастья?" Не случайно женский эксгибиционизм обычно не характеризуется как патология: эротическая культура позволяет ему быть отреагированным в более или менее общественно допустимых формах. В ситуации Ослиной Шкуры патологичным был бы исход, описанный Перро в любимой всеми детской сказке "Три поросенка", где погрязшие в анальном регрессе героини, заблокировавшие каменной кладкой запертую Дверь /"Волк из Леса никогда не залезет к нам сюда!"/, провоцируют анальные формы сексуальности через "грязный Дымоход". Для нашей героини демонстрация своих прелестей через щель в двери отнюдь не самоцель, а лишь способ перехватить эротическую интенцию мужчины и как по веревочной лестнице залезть по ней во Дворец. Тут есть еще один важный нюанс - Ослиная Шкура не может самостоятельно стать Принцессой /иначе ситуация будет повторяться до полного изнеможения и нарциссической летаргии/; ее кто-то должен заставить, взяв на себя удар материнского негативизма. Иначе говоря: выход из тупика фиксированного регресса возможен только через спровоцированное, контролируемое и адекватно социализируемое сексуальное насилие со стороны мужчины. А Ослиная Шкура организует себе такое изнасилование, символически описанное в сцене изготовления и пожирания Пирога, суть которого можно выразить комбинированной пословицей "На живца и Зверь бежит". Очарованный видом прекрасной девушки, учит нас сказка, Принц сразу же занеможет и потребует себе ее Пирог/ с ним, как символом женских гениталий, мы уже сталкивались неоднократно/. Вымывшись и надев чистое Платье наша героиня демонстрирует готовность самой отдать Пирог Принцу. Но он даже не слушает, "хватает" Пирог и убегает; а мука была такая белая, свежие яйца и маслице... Принц абсолютно звереет и пытается проглотить Пирог, следуя примеру Волка и не следуя предостережениям врачей. А ведь медицина была права: проглотив половину Пирога, Принц давится Кольцом /символ брака, ритуализированного секса/. И как ни пытается Принц открутиться - не хочет больше есть Пирог, пряча проклятое Кольцо под подушкой, примеряет его всем девицам, кроме хозяйки Пирога - он попался и стал искомой добычей и будущей жертвой восстановившей свой статус Принцессы. Правда, следует добавить, что Ослиная Шкура заслужила свой приз, т.к. не блефовала, как Золушка, а играла ва-банк с единственным козырем на руках. Она здорово рисковала, если, конечно, не интерпретировать ерзанье Принца у дверной щели о постоянным сожалением о том, что не решился войти внутрь, как беспроигрышный петтинг, что как-то не вяжется с сексуальной культурой времен Перро. Итак, Принц вынужден жениться, но ведь и начинали с угрозы брака. Проблемный круг замкнулся: от инцестуального эдипова мотива на фоне ложного противодействия со стороны идентификации с "убитой" матерью героиня перешла к перспективной интенции на постороннего мужчину - агрессора, охотника, которой она лично превращает в Обутого Кота, не встречавшего праматеринской неприязни. Кроме того, ее будущий супруг - Принц, т.е. существо болезненно возбудимое, что позволяет, при желании, вить из него веревки, оборачивая наоборот ситуации ретросексуального "пряжения". Интересен еще вот какой момент: то Колечко, которое героиня запекла в своем Пироге, всем мало, что снова указывает ребенку на идентификации с ней. Но ей-то оно велико / как и Туфелька Золушке/! Такова сказочная символика прогресса, открывавшейся возможности личностного роста. Кончается сказка триумфом Принцессы: "пышность и роскошь ее отброшены, т.е. регресс полностью преодолен; Старая Тетка ломает потолки и разбрасывает ветки, но возражений не имеет; Отец благословляет дочь и, отжив свои инцестуальные стремления и одобрив ее объектный выбор, вновь превращается в могущественнейшего и богатейшего Короля.