Эрих Нойманн "Страх фемининного"

Личностное развитие и происхождение страха

Сущность и образование страха можно понять, только если принять важность первичных отношений с матерью во всем диапазоне их последствий. В течение первого года жизни, который можно назвать «эмбрионическим», ребенок живет психологически внутри своей матери, как жил физически внутри нее до рождения. Межличностные отношения с матерью – и с коллективным, к которому она относится, – обладают важным психическим и культурным воздействием, которое сильнее биологического фактора. Ребенок все еще «содержится» в матери даже после своего рождения и полностью зависим от ее позитивного элементарного характера [1]. Только после первого года у него появляется относительная стабильность эго, свобода движений, разум и, вследствие этого, независимость.

Первоначальная беспомощность и полная зависимость от матери в первичных отношениях придают ей «архетипическую» роль. Независимо от того, как ребенок воспринимает ее физически, она является всем окружающим миром, в котором он живет. Из-за того, что она регулирует его физические переживания, удовольствие или вялость, боль или голод, она внутри и вне его одновременно. И разница между этими позициями, существующая для взрослого, не осознается младенцем. Для младенца, не овладевшего речью, бессознательное переживание единства внешнего и внутреннего относится к действию архетипа. Поэтому в первичных отношениях мать как всеохватывающая, дающая жизнь и направляющая является для младенца Миром и Самостью одновременно. Фундаментальная ситуация безопасности и отсутствия страха заложена в основе этих переживаний.

Исследования показали, что младенец, не переживший травмы рождения и спящий спокойно после родов, демонстрирует сильную реакцию страха, когда убирают матрасик, на котором он лежит [2]. Для понимания человеческой ситуации и ее символов важно видеть, что любая жизненная ситуация является символической, и каждый символ представляет жизненную ситуацию. И этот символ является не только образом некоторой реальной или фактической ситуации, но также бессознательным пониманием психического значения этой ситуации. Точно так же как убирание матрасика запускает страх у младенца, потеря чего-либо, что мы можем символически оценить как фундаментально важное, тоже вызывает страх. Именно мать является основой, фундаментом, опорой существования младенца. И естественным образом она связана с безопасностью жизни и отсутствием страха. Для эго младенца изначальная ситуация, создаваемая матерью и фемининным через нее, становится характеристикой первичных отношений.

Жизнь маленького ребенка на первой фазе развития зависит от отношений с матерью, поэтому эта фаза становится матриархальной – здесь доминирует архетип матери. Каждая мать обеспечивает безопасность, питание, защиту, тепло и любовь, выполняет свою функцию и создает контейнирующий мир. Любой случай «слишком много» или «слишком мало» за пределами оптимального диапазона переживается ребенком как негативный.

Фаза мистического соучастия между матерью и ребенком является стимулирующим пространством для начинающегося развития эго ребенка. Если защита и безопасность являются базовым опытом ребенка по мере развития эго, то противоположная негативная позиция также начинает развиваться. Безопасность и слияние существуют бок о бок с небезопасностью и одиночеством, точно так же, как сытость и удовлетворенность – бок о бок с голодом и нуждой, а нежность и теплота – с жестокостью и холодностью. Как и на любой другой фазе развития, это переживание контрастов связано с образованием нормальной тревоги. Обычно мать способна рассеять страх ребенка, предоставляя защищающее слияние с ним. Это регулирование жизни ребенка матерью позволяет нам говорить, что мать репрезентирует Самость ребенка на этой фазе. Здесь надо сделать важную оговорку про развитие ребенка. Даже если мать выполняет свою роль идеально и с полной включенностью, она не способна дать ребенку всю безопасность и защиту, в которой он нуждается. Хотя мать и является Всем Миром для маленького ребенка, она всего лишь человек, зависящий от общества, времени и своей судьбы. Когда мать полна страха из-за голода, войны, болезни, преследования или по другим причинам, она не способна отвести страхи ребенка в те моменты, когда тот, будучи полностью зависимым от нее, ищет убежища. Подобные вещи случаются, когда страдания ребенка аномальны, то есть выше среднего – из-за конституциональных факторов, болезни, боли и т.п. В этих случаях мать не в состоянии полностью удовлетворить потребность ребенка в безопасности. Хотя она не виновата, ребенок воспринимает ее как Ужасную Мать, которая не обеспечивает безопасность.

Из-за того, что маленький ребенок живет в архетипическом, а не в личностном мире, он не понимает, что поведение матери является безупречным. Переживание негативного мира расценивается как передача в руки негативной матери. Ребенок будет видеть ее за любой своей неудовлетворенностью и страхом. Он не может отличить хлопанье двери от падения бомбы, свой естественный голод от всеобщего Голода, или от своей неспособности усваивать пищу. В каждом случае, когда страх не проходит, мать воспринимается им как Ужасная мать, которая травмирует. То же относится и к страхам, возникающим из бессознательного ребенка: он не может отличить «внешний мир» от «внутреннего», оба для него – «Ты» и «Не-я». Мы не будем останавливаться на этих необычных констелляциях, потому что чаще всего мать способна отвести эти страхи ребенка. Позже мы будем говорить о патологическом развитии материнского комплекса. Здесь мы описываем нормальное развитие и роль, которую играет в нем страх фемининного.

Органическое развитие индивидуума обеспечивается надличностными системами, которые, независимо от эго и сознания, индуцируют стадии созревания. В разных культурах способ переживания и выражения этих стадий развития различается, но основные моменты трансформации одинаковы. Они всегда биопсихические, то есть одновременно и физические, и психические. Подобно телесному развитию и созреванию, психическое развитие также направляется трансперсональными доминантами, которые мы называем архетипами. При нормальном развитии матриархальной стадией управляет материнский архетип, за которой следует патриархальная стадия, управляемая отцовским архетипом. Эта патриархальная стадия означает, что ребенок теперь достиг уровня развития эго и сознания, на котором большое значение имеют воля, активность, обучение и интеграция ребенком культурных канонов своей группы, существующих в мужском мире. Каждый новорожденный является всемогущим в том смысле, что способен понимать любой язык и адаптироваться к любой группе, нации или расе. Ребенок может стать воином в народе воинов, крестьянином – в сельскохозяйственной культуре, ученым – в интеллектуальной среде. В течение патриархальной фазы ребенок должен подстроить свою индивидуальность (жертвуя или не жертвуя ею) к требованиям коллективного.

Это движение начинается на матриархальной фазе. Точно так же, как мы рассматриваем пубертат как постепенный переход ребенка к взрослому состоянию, психические стадии развития представляют из себя континуум, в котором медленно и постепенно, а временами очень интенсивно, влияние одной констелляции, например, материнского архетипа, сменяется влиянием другой, например, отцовского архетипа.

После первого года жизни, если не раньше, зародыш эго ребенка начинает готовиться к будущей автономии. Первоначально это развитие обеспечивается матерью, которая поддерживает и стимулирует овладение ходьбой и речью и, следовательно, его растущую независимость. Перемещение Самости от матери к ребенку происходит медленно. После этого второго рождения, которое происходит в конце первого постнатального года жизни, становится очевидным развитие эго и возросшая независимость личности.

Этот «героический» характер эго-развития, активный на всех стадиях, особенно заметен вначале [3]. Из-за того, что любое новое развитие связано с отказом от безопасности, с риском и вовлечением в борьбу и страдания, оно требует «героического эго». Независимость ребенка, выходящего из матриархальной фазы, обретается под знаком потери безопасности и защиты, которую мать обещала и щедро предоставляла. Однако архетипическая мать может стоять за конфликтом между тенденцией оставаться в первичных отношениях со своей матерью и необходимостью развиваться дальше. Без освобождения, ведущего к расставанию с матерью, ребенок никогда не станет взрослым. Именно поэтому нечто в самом ребенке, архетип целостности или Самость, толкает в сторону прогресса и, если необходимо, делает это безжалостно.

Этот центральный фактор, Самость, который определяет все развитие, можно ясно увидеть в символах, принесенных одним пациентом в начале терапии. На его рисунке эго находится в основании пирамиды. К ней прислонился вертикально стоящий слон с короной, вроде индийского Ганеши, держащий в одной руке нечто горящее, похожее на огненный шар. И подобный шар он бросил в фигуру, находящуюся снизу. И чтобы избежать опасности от взрыва этого шара, у него остается одна возможность – взлететь.

На первый взгляд кажется, что ребенок при переходе от матриархальной к патриархальной фазе открывает себя через конфликт с материнскими и отцовскими архетипами, однако ситуация является более сложной, поскольку определяющим фактором является действие Самости, руководящей процессом. Важно понимать, что один из фундаментальных законов психики в том, что Самость всегда «одевается» или маскируется в архетип более прогрессивной фазы. И тогда прежде доминировавший архетип констеллируется в своем негативном аспекте. В отношении развития ребенка Самость будет проявляться в направлении эволюции эго, то есть отцовского архетипа. Тогда архетип прежней фазы проявится в виде Ужасной Матери.

Страх фемининного обычно проявляется как страх Ужасной Матери, ведьмы. Эта констелляция возникает у детей обоих полов, потому что прогресс от матриархальной к патриархальной фазе необходим для развития любого эго, по крайней мере, так мы это видим сегодня. Вызывающая страх мать видится «Ужасной», потому что репрезентирует сдерживающий элемент, который может помешать необходимому развитию. Эта «Ужасность» является архетипической и, следовательно, не зависит от правильности поведения конкретной матери.

Это трудно - перешагнуть из безопасности в мир, полный опасностей, из бессознательного единства с «Ты» - к одиночеству и сознательной независимости и автономии. Эго ребенка отвечает на матриархальную безопасность и защиту с психической инерцией. Быть в подчинении материнского архетипа или желать оставаться поглощенным им – является одним и тем же. Их совпадение констеллирует образ дракона, ужасающий аспект которого должно преодолеть героическое эго.

Будучи по своей природе уроборическим, дракон является и маскулинным, и фемининным символом. Таким образом, на определенной стадии фемининного развития преобладающий маскулинный аспект проявляется как мужской дракон, точно так же, как патриархальный элемент проявляется как отцовский дракон в тех примерах, когда он должен быть преодолен [4]. Это показывает, что символ можно правильно интерпретировать, только понимая специфику стадий развития эго-сознания [5]. Тем не менее, можно сказать, что дракон является символом фемининного.

Первичные отношения с матерью – не только первые отношения, но также образ и прототип отношений в целом. Генетическое предписание «отделяться от матери» предполагает, что оно также становится символом рабства, фиксации, плена, которые в качестве негативного фемининного являются частью того, что называют «элементарным аспектом» фемининного [6]. Эго и сознание противостоят этой фиксации. Если матриархальный элемент относится к фемининному бессознательному, то эго, независимо от пола, из-за своего героического развития и агрессивного характера, стимулирующего становление сознания – является символическим маскулинным.

Эта матриархальная реальность, связанная с образами родины, рая и первичного переживания себя, становится «запретным миром» для развивающегося эго. Этот мир блаженного единства, мистического соучастия, направляется прогрессом к отцу и коллективным ценностям культуры с целью формирования индивидуальности человека. Это развитие эго и индивидуальности напоминает движение или восхождение - снизу вверх, от бессознательного к сознанию. А матриархальная реальность, таким образом, приобретает характер инфантильной и архаической, бездны или хаоса, который нужно преодолеть. Все эти символы связаны с Ужасным фемининным «пожирающим драконом» [7].

С этой точки зрения, Ужасное фемининное становится символом стагнации, регрессии и смерти, противостоящей стремящемуся ввысь развитию эго. Но эта смерть, представленная драконом, архетипически не только пассивное подчинение, но также активное давление вниз и соблазнительное пленение. Из-за того, что восходящее движение эго связано с героическими жертвами и поступками, сдерживающая сила дракона может выражаться в тоске по миру, усталости, самопринижении и даже суициде. Эта регрессивная тенденция проявляется как негативный инстинкт, как смертельный инцест с Ужасной матерью. Опасность, происходящая из негативно констеллированного бессознательного, Ужасного фемининного, соответствует инстинктивному регрессивному желанию попустительствовать падению, падать и/или активно направлять себя в бездну. Эта опасность лежит в основе того, что Фрейд называл инстинктом смерти.

В героическом сражении дракона с Ужасным фемининным у дракона есть два аспекта. Первоначально он появляется как негативная фигура психики, как Ужасающее бессознательное. Его появление на всех стадиях развития порабощает эго вечно меняющимися соблазнами – инстинкт, аффект, инерция, робость, тенденция к отступлению. Но этот ужасный враг появляется не только прямо – как страх бессознательного, но и косвенно – как страх мира. Мир в ситуации констелляции дракона видится полным тревог и Ужасного фемининного, угрожающего уничтожить героическое эго. Тогда индивидуум отбрасывается назад в руки Ужасной матери, инцестуозные объятия которой обещают спокойную смерть через принесения себя в жертву.

У этой регрессии много форм. Она проявляется как болезнь, страх, эскапизм, когда человек благодаря инерции или «нормальному избеганию конфликтов» просто приспосабливается к дракону. Индивидуальные и коллективные последствия этого – пожирание драконом без осознавания того, что происходит. Такое пожирание на коллективном уровне может проявляться как неизбежная война или власть диктатора. На индивидуальном уровне такие регрессии, вызванные возобладанием Ужасного фемининного, создают не только фобии и невроз тревоги, но также зависимости, а в случае сильно поврежденного эго – психозы.

Детский страх фемининного

Как мы выяснили, негативный аспект этой фазы должен быть преодолен в детстве в процессе перехода от матриархальной фазы развития к патриархальной. Мать в первичных отношениях должна стать ведьмой, вне зависимости от позитивных или негативных качеств ее поведения в реальности. Ее подчиняющая и связывающая сила на этой стадии раннего развития должна быть преодолена, чтобы состоялось прогрессивное развитие эго, «свергающее» мать.

Эго становится героическим, потому что выполняет очень трудную задачу: убивает самое дорогое для ребенка – отношения с матерью, скрывающейся за образом дракона [8]. Эта задача эго связана с неизбежным возникновением чувства вины, мешающим в победе и являющимся частью оружия дракона, с которым оно должно справиться.

Отношение конкретной матери к этой архетипически необходимой стадии чрезвычайно важно. Очень легко усилить чувство вины и, тем самым, регрессивную привязанность к матери, требуя, чтобы ребенок был «хорошим». «Хорошая» мать, напротив, в такой ситуации понимает, что привязанность к ней должна быть преодолена, что она должна предоставить ребенку свободу. И она принимает, что на время она может стать ведьмой для развивающегося эго ребенка. Характеристикой «хорошей» матери является не только способность защищать, но также способность сознательно оставлять ребенка наедине с опасностями, необходимыми для развития его самодостаточности. С другой стороны, «плохая» мать подобна Бабе-Яге из сказки, в доме которой герою обещают еду и сладости, а потом его пожирают. И тревога по поводу ребенка связывает и отравляет его. Хорошая мать точно так же, как у некоторые животные, но на сознательном уровне, будет «выталкивать» ребенка, достигшего независимости и определенной стадии автономии. В соответствии с Самостью, направляющей развитие, она будет поддерживать прогресс ребенка и его сепарацию.

Здесь становится очевидным, как смешение архетипических и личных качеств определяет судьбу индивидуума. Прогресс от матриархальной фазы к патриархальной является трансперсональным. Этот архетипический план необходимого процесса созревания встроен в структуру каждого ребенка. Но роль личной матери, поддерживающей или мешающей прогрессу, относится к уникальной и персональной констелляции судьбы отдельного ребенка.

Возникновение чувства вины неизбежно, потому что Самость – высочайшая ценность; и самая сильная эмоциональная связь, порождаемая ею, принимает форму архетипа, который теперь нужно преодолеть. Убийство дракона является высочайшей задачей и тяжелой виной одновременно. Героическое сражение, затеваемое эго, показывает, что старая форма верховного божества должна быть преодолена, т.е. уничтожена ради нового уровня, нового архетипа и новой формы Самости. Однако никакое эго не может убить божественное, даже если это крайне необходимо, без возникновения чувства вины. Это чувство вины нужно принимать и осознавать как необходимый компонент любого сражения с драконом.

Нормально развитое эго, усиленное безопасностью первичных отношений, будет способным справиться с этим чувством вины, особенно когда это чувство не стимулируется привязывающей к себе матерью, и когда ребенок может полагаться на поддержку отцовской фигуры в своей эволюции в направлении независимости и освобождения от матери.

Нормальный страх, связанный с этим переходным моментом в развитии, надо отличать от патологического страха фемининного, ведьмы материнского комплекса. Можно различить три основные формы выражения этого комплекса. В первом случае происходит порабощение эго Матерью, препятствующей необходимому прогрессу в развитии. Во втором случае можно говорить о регрессивной тенденции эго, то есть о патологии эго ребенка, у которого нет достаточно силы для продолжения развития, или прогрессу эго препятствует регрессивная инстинктивная тенденция оставаться привязанным к матери. В третьем случае нарушения возникают у уже сформированного эго.

Сильный акцент на материнском элементе, являющемся «бессознательным», может быть конституциональным. То есть существуют определенные индивидуумы, у которых архетипы более сильные и активные, чем в нормальном случае. Такие констелляции могут служить причиной возникновения болезни, а также неврозов и психозов. В этих случаях эго-сознание не способно достичь необходимой силы для нормальной адаптации к миру. Учитывая, что эта конституциональная чрезмерная активация бессознательного мешает нормальному развитию с самого начала, можно понимать патологию как возникающую из двух источников – слишком сильного бессознательного и недостаточно развитого эго. Страх фемининного проявляется в тревожных состояниях из-за наплыва бессознательного, которое невозможно трансформировать. Однако для нашей дискуссии это неважно – имеем ли мы дело с гиперактивным бессознательным, с неуправляемой инстинктивностью или с эмоциональностью, наводняющей архетипическими образами, или же со смешением всех этих факторов.

С другой стороны, неестественно сильная Ужасная мать в ребенке может быть следствием сильных негативных факторов в мире – война, голод, нужда, болезни и любые другие экстраординарные происшествия с матерью, семьей или ребенком, которые разрушают необходимую безопасность и продуцируют тревогу. То, что появляется в первичных отношениях как страх Ужасного фемининного, во взрослом сознании может переживаться как «плохая судьба» или «плохой мир». Все эти ситуации ведут к доминированию матриархального элемента бессознательной и всемогущей Великой матери, по отношению к которой эго чувствует себя полностью беспомощным.

Когда это конституциональное негативное превосходство материнского элемента не принимает экстремальные формы, его можно до некоторой степени скомпенсировать «хорошей матерью». В обратном случае негативная констелляция судьбы в форме трудной семейной или групповой ситуации может привести к катастрофическим нарушениям в развитии эго. Таким образом, усиление или ослабление матери или отца могут нарушать или даже вредить прогрессу от матриархальной к патриархальной фазе. Этому прогрессу препятствует слишком сильная мать или необычно слабый отец.

Это возвращает нас к относительной силе отцовской и материнской фигур и к их гибкости в реагировании на потребности ребенка – способности усиливать или ослаблять свое влияние. Например, могущественная привязывающая к себе мать, доминирующая в семейной ситуации, будет подавлять прогресс, даже если отцовская фигура является нормальной. И также нормальная мать станет не по своей вине слишком привязывающей, если отцовская фигура будет слабой. И не имеет значения, происходит ли это из-за слабого характера отца, его болезни, неудач на работе, его измены или отсутствия из-за войны или смерти. Последствия для ребенка будут всегда негативными, потому что требуемая семейная ситуация не сформировалась.

Обратная ситуация также будет иметь плохие последствия – слишком сильный угрожающий отец порождает у ребенка тревогу и делает прогресс по отношению к нему затруднительным. И также очень слабая мать, не дающая необходимой защиты в матриархальной первичной ситуации, порождает страх маскулинного и усиливает регрессивную тенденцию.

Здесь ясно видно, что страх фемининного неотделим от страха маскулинного. Усиливая регрессивную тенденцию ребенка, страх отца также активирует фигуру негативного фемининного, ведьмы. Прогресс в сторону патриархальной стадии остается требованием развития, даже если наталкивается на препятствия. Однако в каждом случае, где матриархальный элемент становится слишком сильным, материнские проявления в виде Ужасной матери представляют угрозу для нормального развития эго.

Только анализ конкретных ситуаций ребенка может показать, в каком направлении искать нарушения, то есть что делать в терапии. Прогресс по направлении к патриархальной стадии может быть достигнут, только когда безопасность матриархальной стадии воссоздана терапевтом в качестве «хорошей матери». И также верно то, что «хорошая отцовская фигура» необходима, чтобы преодолеть страх прогресса к патриархальной стадии. Эти констелляции «хорошей матери» и «хорошего отца» не зависят от пола терапевта [9].

Проблема совсем иная в третьей ситуации, в которой переход к патриархальной стадии уже совершен, но нападение «материнского дракона» наносит поражение эго ее сына. Здесь мы сталкиваемся с нарушениями юношества, а не раннего детства. Это трагическое столкновение Ужасной матери и ее «юного любовника» часто встречается в мифах и приводит к кастрации или смерти юноши, или к разрыванию его на части, или он становится безумным [10]. У примитивных народов существует ритуал инициации, который проводится в этот важный и потенциально опасный период. Обеспечивая коллективную защиту, эти ритуалы позволяют освободиться от матери и вводят юношу в патриархальный мир. Однако в нашей культуре сохранились только остатки этих ритуалов инициации. В результате этот важный переход к взрослой маскулинности и первое столкновение с сексуальностью, отношениями с противоположным полом и миром могут омрачаться множеством невротических нарушений, и даже в отдельных случаях гебефренией, типичной болезнью для этой стадии развития.

В переходном возрасте возрастают коллективные требования и происходит активация бессознательного – эго необходимо овладеть множеством новых задач. Активация сексуальности и психическая активация архетипов, идентичных инстинктивным процессам, со всеми их хорошими и плохими аспектами, типичны для этой стадии развития. Эго снова должно сражаться, и молодежь обоих полов в разных формах должна найти ответ на новые угрозы.

В течение этого периода страх фемининного играет определяющую роль в естественном столкновении с духовным или душевным элементом, а также со связанными с этим столкновение болезнями. Для юноши этот страх проявляется преимущественно как страх подруги и фемининного, а страх маскулинного является вторичным. Для девушки же важен страх друга и страх маскулинного. Однако для нее не менее важен страх фемининного, а также принятие своей судьбы как женщины.

Мужской страх фемининного

Разница между мужским и женским развитием заключается в отношении к «транформативному аспекту фемининного» [11]. В этом аспекте трансформации, по контрасту со стабильностью и обеспечением стабильности на предыдущей стадии, нечто в фемининном подталкивает мужчину к изменениям. Эта странная инаковость фемининного и его трансформативный аспект констеллируется в фигуре анимы. Если фемининное в своем элементарном аспекте тянет назад и фиксирует мужчину в детской зависимости, недостатке автономии и инертности, то на этом уровне опасность будет другой. Она происходит от выводящих из равновесия всплесков вдохновения, «анимации» и даже безумия.

Сначала ребенок переживает этот аспект анимы в матери, особенно когда она в качестве «хорошей матери» поддерживает трансформацию в ребенке. Далее развитие ведет от матери к подруге своего возраста, роль которой сначала может взять на себя сестра. Сущность трансформативного аспекта фемининного – в отношениях на равных правах с мужчинами. Задача взрослого мужчины – войти в отношения с этим полностью развитым фемининным «Ты», которое полностью отлично от него. Такая истинная встреча между двумя индивидуальностями приносит плоды только через соединение и сопоставление собственной маскулинности со странной инаковостью другого человека или с неизвестной стороной своей Самости, репрезентированной в фемининном.

Однако часто в начале развития трансформативного аспекта фемининного он все еще связан или растворен в элементарном аспекте материнского. Одна из задач Героя заключается в освобождении фемининного в качестве независимого «Ты» от доминирования матери. Вариации этой констелляции часто имеют магический, сверхчеловеческий, элементарный характер, и фемининная фигура появляется как нимфа, женщина-змея, кентавр женского пола или принцесса, удерживаемая драконом, которую герой должен освободить [12]. В любом случае, нормальной задачей героического эго является спасение фемининного от материнского доминирования. И не имеет значения, остается ли фемининное идентичным матери в первичных отношениях и поэтому неспособным выступать в роли партнера, или мужская анима все еще находится во власти материнского образа, так что мужчина не способен устанавливать истинные отношения с женщиной. В обоих случаях и анима, и фемининное в его трансформативном аспекте должны быть освобождены от матери и ее препятствующего прогрессу элементарного аспекта [13]. Это спасение и освобождение является необходимым условием для иерогамуса с женщиной – счастливой свадьбы между «Я» и «Ты» в качестве «Не-Я». Эта связь является сакральной, потому что создает для обоих партнеров истинную основу для саморазвития, в котором противоположности могут удерживаться и полностью раскрываться.

Однако освобождение анимы предполагает другое сражение с драконом, которого эго также будет бояться. Этот еще один важный страх фемининного, проявляющийся после страха матери, - страх анимы, страх трансформации, заставляющей мужчину освободить аниму из плена дракона и столкнуться с независимой инаковостью фемининного.

Во всех случаях, где мужское развитие остается инфантильным из-за материнской фиксации и не достигает «воинственности», необходимой для развития героического эго, всякое требование трансформации и требование развития по направлению к непознанному, прочь от ситуации безопасности, наталкивается на тревоги и защитные механизмы. Анима подталкивает мужчину к приключениям и покорению новых территорий. Но в своей негативной стороне из-за нарушающего покой вдохновения и анимации она также связана с иллюзиями, заблуждениями и безумием, и поэтому представляет опасность. Так же, как не существует героизма без преодоления опасностей, мужское развитие невозможно без погружения в неизбежные опасности, вызванные трансформацией. Осознание анимы и «освобождение» ее – необходимый шаг к целостности индивидуума, при этом требования культурного канона могут вступить в противоречия с индивидуацией. Поэтому адаптация к патриархальной культуре приводит к избеганию транформативного аспекта фемининного. После первой части процесса трансформации, которая заканчивается в юношестве, включаются отцовский архетип, Супер-эго и патриархально-культурный канон, стабилизирующий психическое развитие и культуру. Это происходит через подавление и изоляцию нарушающего покой трансформативного аспекта анимы. Вот почему творческий процесс неизбежно связан с преодолением страха трансформативного аспекта фемининного, который часто выталкивает индивидуумов в маргинальную позицию вне культурного истеблишмента.

Такие препятствия вызывают искажения аутоморфной диспозиции творческого человека, который становится больным, не способным достичь своей настоящей индивидуации. Это особенно верно для второй половины жизни, когда адаптация к коллективному уже не способна выразить смысл жизни и дать чувство истинной автономии. Эта потеря полноты связи с фемининным толкает большое количество «незрелых взрослых» в сторону болезни, а также психологически подрывает западную культуру, неспособную удовлетворить внутренние потребности ее носителей. Эта констелляция также важна для «нормальных» взрослых в нашей патриархальной культуре, которые приходят к подлинной индивидуации только через суровые кризисы и болезни.

Если сформулировать нормативную цель развития мальчика в нашей культуре, то вершиной развития эго провозглашается адаптация к коллективному в том смысле, что индивидуум, задействовав свои способности, будет работать. Вторым достижением после работы будет способность к отношениям. Эта способность включает различные элементы, которые после их независимой реализации вместе приведут к полноценным отношениям.

Одним из таких элементов является сексуальность, в диапазоне от потентности до импотентности, однако ее нельзя отделять от общей способности к отношениям с другим человеком и с фемининным. Эта способность варьируется точно так же между двумя противоположными полюсами, которые могут быть названы «близость» и «дистанция». Другой и высшей формой способности к отношениям, ведущей за пределы женско-мужского аспекта, являются интегральные отношения. В них уже нельзя говорить о встрече партнеров противоположного пола, а следует говорить о встрече двух людей, в которой связанные с полом стороны и качества являются лишь одной из граней.

Нарушения, вызванные страхом фемининного у мужчины, характеризуются в основном страхом фиксации на матери (материнский комплекс) и страхом анимы (комплекс анимы). Материнский комплекс является наиболее глубоким и самым ранним, и поэтому нарушения, связанные с анимой, представляют частичный успех в развитии и лучшую возможность адаптации.

Таким образом, полная фиксация на матери ведет к остановке развития, то есть зависимости, которая делает невозможными отношения с партнером, а также адекватное профессиональное развитие. В подобных случаях мы видим холостяка, живущего со своей матерью, или странного мужчину, который не может от нее отделиться и после ее смерти полностью опускается. Часто в этом случае блокируется не только способность к отношениям с женщинами, но и профессиональная автономия и раскрытие талантов.

Преувеличенный страх фемининного как страх женщины и мира делает мужчину неспособным конкурировать или проявлять свою маскулинность. В этом случае фиксация на матери соответствует бессознательному страху кастрации или пожирающего фемининного, который часто сопровождается страхом маскулинного, кастрации со стороны отцовской фигуры. Эта фигура имеет архетипические корни и представляет трансперсональную основу Эдипова комплекса. В Эдиповом комплексе отец не только кастрирует и полностью запрещает контакт с фемининным, он также требует отвержения собственной матери. Это происходит, потому что отец требует мужественности от сына, то есть чтобы он стал героем и отдалился от матери и от привязанности к ней, что является условием реальной и социально одобряемой маскулинности. За фасадом этого страха отцовского архетипа почти всегда можно найти доэдипальный страх фемининного как Ужасной матери, которая не позволяет сепарироваться и заявляет права собственности на своего неразвитого сына. Такое полное отвержение является более редким, чем другие формы отвержения, вызванные страхом фемининного как Ужасной матери. Большое количество мужчин этой группы способны выразить себя профессионально и интегрироваться в социум. Их нарушения становятся очевидными только в ситуации неспособности построить полноценные отношения. Мы перечислим только некоторые констелляции, возникающие здесь.

Так, некоторые мужчины могут быть успешными на работе, но являются импотентами, имеют перверсии или способны только к гомосексуальным отношениям. Доминирующий материнский комплекс и страх фемининного обнаруживается у большинства гомосексуалистов. В некоторых случаях полноценные физические и духовные отношения устанавливаются у них только с мужчинами. В других случаях гомосексуальность связана с высокоразвитыми, но исключительно духовными отношениями с женщинами. Мы говорим здесь о незавершенном развитии анимы, когда естественная сексуальная сторона остается связанной с материнским комплексом. Страх фемининного концентрируется на страхе женского тела – или потому, что оно табуировано, или потому, что женское, особенно женские гениталии, вызывают страх как ужасные, пожирающие, кастрирующие (vagina dentate).

В другой, не такой уж редкой, форме страха (впервые описанной Фрейдом), мужчина неспособен переживать или терпеть фемининное в его полноте [14]. Этот страх бывает таким сильным, что приводит к расщеплению фемининного на высшую и низшую форму. И отношения с каждым аспектом фемининного выстраиваются отдельно. С одной стороны, женщине поклоняются и высоко ценят дружбу с ней, но с другой – сексуальные отношения возможны только с проститутками или женщинами низшего социального класса.

Тип Дон Жуана относится к тем, у которых потеряна только часть необходимого развития. Он потентен и способен к отношениям, но не способен к верности одной женщине. Можно увидеть причины этой неспособности в его страхе фемининного. Любая форма мужской самозащиты, например, патриархальная идеология, акцентирующая негативное фемининное, основана на небезопасности и неспособности справиться с «Ней». Его неразвитая маскулинность будет бояться связывающего, пленяющего характера первичного фемининного матери или бояться транформативного аспекта фемининного анимы, которая никогда «не оставляет в покое».

Не надо забывать, что фемининное репрезентирует или должно репрезентировать для мужчины «целиком иное» - нуминозное. Без этого рокового столкновения с нуминозностью другой половинки души он не сможет достичь зрелости и целостности. Конечно, это применимо и к женщинам. Аутентичное столкновение с нуминозным возможно только при полном участии личности и с полной честностью. Избегание этой встречи может стоять за защитной переоценкой или недооценкой фемининного.

В другом распространенном типе, на первый взгляд, достигаются нормальные отношения и ответственность, но эти мужчины женятся на женщинах, похожих на мать, и они любят женщину в основном в качестве матери своих детей. Эти мужчины освободили себя от персональной матери, их эго и адаптация к жизни достаточно развиты, у них нормальная сексуальная жизнь. И они способны к отношениям и привязанности к женщине. Можно ли в этом случае говорить о страхе фемининного? Ответ надо искать в особенностях современной культурной ситуации.

Патриархальные нормы как форма страха фемининного

В определенном смысле союз с материнской фигурой или фигурой дочери является формулой патриархального брака, что видно в тех случаях, когда муж и жена называют друг друга «папа» и «мама». Стабильность семьи гарантируется в патриархальном браке тем, что он придает мужчине маскулинную роль, а женщине – фемининную [15]. Для мужчины это означает, что его изначальная фиксация на матери преодолевается в его эго-развитии, но в патриархальном браке он не сможет спроецировать свою аниму на супругу. Классический патриархальный брак создается в семьях, которые принижают женщин. Может показаться, что классическая форма патриархальности преодолевается с появлением «любви в браке». Более внимательное наблюдение показывает, что в наше время активация анимы или анимуса в браке часто рассеивается в процессе семейной жизни и заменяется идентификацией мужа с отцовской ролью, а жены – с материнской.

Анима и ее трансформативный аспект поэтому исключаются. Она становится отщепленной и угрожает не только браку, но также всем основам патриархальной семьи, включающим безопасность и положение в мире. Поэтому анима выступает разрушительницей браков и опасной соблазнительницей. Здесь мы сталкиваемся с еще одной попыткой преодолеть старый страх фемининного и с еще одним расщеплением.

Многие проблемы брака связаны с ситуацией конфликта между патриархальной семьей и отношениями с фигурой анимы вне брака. Конфликт продолжается даже тогда, когда прежний брак распадается и мужчина женится на своей аниме. Тогда формируется новый патриархальный брак, в котором мужчина занимает исключительно мужскую позицию и выталкивает женщину в исключительно женскую. Подобная редукция происходит и тогда, когда мужчина «женится на дочери». В этом случае независимость и трансформация фемининного затруднительны из-за того, что мужу гарантирована патриархальная позиция превосходства, из-за которой он избегает собственной трансформации.

Защитная позиция, в которой мужчина сопротивляется трансформативному аспекту фемининного и избегает собственной трансформации, формулируется в коллективной патриархальной идеологии, в которой женщину видят в основном негативно. В этой идеологии мужчина идентифицируется с тем, кто «сверху», с небесным, с духом и, следовательно, с отцовским архетипом. Эта идентификация понятна, даже неизбежна, если вспомнить, что она основана на восходящем развитии героического эго, использующем в качестве модели отцовский архетип.

Такая идентификация ритуально обеспечивается церемониями инициации и заключается в формуле «я и отец одно», закладываемой в основание патриархального мира [16]. Поэтому обесценивание женщины является попыткой преодолеть страх фемининного, его опасного характера в качестве Великой матери или анимы.

Это означает, что мужчина ассоциирует инстинктивное, бессознательное, сексуальное и земное с негативным фемининным, с которым мужчина идентифицирует женщин. И женщины вынуждены страдать от отвержения и унижения во всех патриархальных культурах. Такой негативной оценке подвергается не только элементарный аспект и фигура матери, но также трансформативный аспект и фигура анимы. Она становится колдуньей и соблазнительницей или ведьмой для «духа-мужчины», который отвергает ее из-за страха иррационального фемининного. Мужчина обвиняет женщину как порабощающую и привязывающую его к земле и в то же время обвиняет в угрозе стабильности своего существования из-за ее способности соблазнять и вдохновлять. Особенно характерным патриархальным поведением будет отвержение фемининного, потому что оно ограничивает его рамками брака, семьи и ответственности за адаптацию к реальности. Своим воздействием оно мешает осуществлению его «призвания», которое видится ему преимущественно духовным и аскетическим.

Этот тип, отделяясь от «земной» женщины, ищет в ней женщину «вдохновляющую». В обоих случаях патриархальная идеология оставляет аниму бессознательной и сохраняет конфликт, в котором фемининное переживается не в его целостности, а в полярных качествах. А женщина воспринимается или как негативная сила, тянущая вниз (сирена или русалка), или как позитивная, возвышающая сила (ангел или богиня). Патриархальный мужчина, устремленный в высшие духовные сферы, через свой аскетизм и идеализм отрицает земную реальность и выбирает восходящую дорогу на небеса. Стремление к небесам может также быть соблазном, о котором он не ведает. Результатом этой однобокой патриархальной установки является неинтегрированный мужчина, подвергающийся атаке своих подавленных содержаний и часто переполняемый ими [17]. Это случается не только в судьбе отдельного человека под влиянием «низшей» анимы, но и в компенсаторной идеологии, такой как материализм, которому «дух-мужчина» особенно подвержен.

В этом случае мужчина желает оставаться исключительно маскулинным и отвергает фемининное из-за страха трансформирующего контакта. Эта негативизация фемининного приводит к неспособности чувствовать и взаимодействовать с ним. В результате появляется неспособность к подлинному контакту не только с реальными женщинами, но также со своей собственной фемининностью и целостностью. Это отделение от фемининного и бессознательного становится источником кризиса, в котором сегодня пребывает патриархальный мир.

Страх фемининного у женщин.

Первичные отношения с матерью одинаково важны как для мальчиков, так и для девочек. Базовое чувство безопасности зависит от отношений с матерью. В случае позитивных первичных отношений нормальный страх, возникающий даже в безопасной атмосфере, интегрируется. Прогресс от матриархальной к патриархальной фазе одинаково важен как для мужчин, так и для женщин, по крайней мере, в современной патриархальной культуре. Развивающееся эго девочки должно совершить героический отрыв от Великой матери, чтобы стать активным членом патриархальной культуры. Ее эго должно развить волю и сознание, а сегодня – еще и достичь независимости. Необходимо не только установить отношения с партнером и создать семью, но и реализоваться профессионально.

Проблемы и кризисы в женском процессе развития отличны от мужских. Это так, даже если мы ограничим себя рассмотрением страха фемининного и не будем учитывать страх маскулинного у женщин. Этот страх маскулинного является существенным препятствием их прогрессу в патриархальной фазе и принятию любви партнера (этот прогресс связан с разрешением Эдипова комплекса). Мы не будем здесь адресоваться к этой конфронтации или сражению с драконом, которое отличается от мужских переживаний [18], однако прогресс к патриархальной фазе и необходимым отношениям с отцом создает фон для той роли, которую играет мать.

Ранее мы говорили, что, освобождая себя от привязанности к матери и ориентируясь на мир отца, сын приходит «к себе самому». Это происходит потому, что его Самость, представленная отцовским архетипом, должна быть того же пола [19]. У девочек возникает противоположная ситуация. Самость, даже после ее перенесения от матери к дочери, остается идентичной по полу с материнским архетипом. Этот символический факт показывает, что отношения дочки-матери, с их более тесной связью между эго и Самостью (или сознанием и бессознательным), ближе к природе, чем отношения матери и сына. Между эго-сознанием сына и материнским архетипом, имеющим противоположный пол, напряжение больше, чем с патриархальным бессознательным, что объясняет важную разницу между мужским и женским развитием.

Более тесная связь дочери с материнским архетипом и матриархальной фазой делает ее освобождение особенно трудной задачей. Непрерывность первичных отношений бессознательного матриархального существования оказывается большой возможностью и большой помехой для дочери. Хотя эта фиксация не обязательно является патологической, она усиливает страх патриархального мира. Можно даже признать, что эта матриархальная позиция женщины сохраняется в патриархальном мире. Этот матриархальный мир враждебен мужчинам по своей природе, поскольку представляет мир с ценностями и установками, отличными от патриархальных [20]. Этот контраст между матриархальным и патриархальным мирами вызывает взаимное обесценивание, которое делает переход от одной фазы к другой особенно трудным.

Напряжение, наблюдаемое в движении сына от матриархальной к патриархальной фазе, также переживается и дочерью. Привязанность к матери, к матриархальному миру и связанное с этим отрицание мужского порождают конфликт между материнским архетипом прошлой стадии и отцовским архетипом Самости – будущей стадии развития эго. Из-за этого конфликта констеллируется вызывающий страх негативный и ужасный аспект Великой матери. Она становится ведьмой, мешающей прогрессу.

Для дочери ситуация осложняется тем, что фаза союза с матерью – не только мирная и лишенная тревог, но также окрашена знакомым фемининным качеством. Прогресс по направлению к патриархальной фазе тогда идентичен преодолению страха чужеродного маскулинного аспекта. Дочь подвергается угрозе смерти и принесения себя в жертву, которая описывается как «смертоносный брак» [21]. Ведьма матриархальной фазы не только привязывает, но также индуцирует у дочери чувство вины, которое является более глубоким, чем чувство вины у сына за «предательство матери», потому что это предательство может пониматься как предательство самой себя. Для сына же движение к миру отца воспринимается как долг перед самим собой.

Однако оказывается, что именно этот привязывающий и враждебный материнский архетип является проводником к Самости. Миф о Персефоне иллюстрирует эту констелляцию. Именно Гадес, а не Деметра (мать, отпускающая дочь) представляет Самость и индивидуацию.

Победа над матриархальной ведьмой, а также переход от матриархальной фазы к патриархальной приводят к частичной идентификации женщины с ее анимусом. Эта идентификация несет опасность того, что женщина потеряет себя, развив этот маскулинный элемент. Опасность потери себя в мужском мире репрезентирует маскулинизацию дочери или развитие псевдомаскулинности, из-за которой женщины предают забвению свою сущностную фемининность. Несомненно, в нашей культуре у женщины особенно трудная задача – развить маскулинный и патриархальные аспекты, не теряя своей фемининности.

В этой констелляции еще большая опасность угрожает женщине, когда ее собственная мать и мир фемининного, к которому она относится, теряет свою изначальную силу давать матриархальную безопасность и подвергается унижению со стороны патриархальных установок. Мать сама боится фемининного как «отвергнутого собственного я». Поэтому негативная мать выступает для дочери в качестве патриархальной ведьмы, которая переоценивает маскулинное и недооценивает фемининное. Поэтому эго-развитие дочери подвергается опасности. Фундаментальная безопасность, абсолютно необходимая на этой фазе развития, теряется. Негативная мать, не давая необходимой защиты, отдает дочь патриархальному миру.

Эта угроза маскулинного переживается дочерью как страх самообесценивания и саамоотчуждения. Часто дочери ничего не остается, кроме как отказаться от своей фемининности и трансформировать себя в квазимаскулинное существо. Эта угроза особенно велика в западной культуре, где не существует образа божественного фемининного, представляющего фемининную Самость.

По самой своей природе опасность для женщины предать себя в мужском мире и потерять связи с архетипическим фемининным невелика. И не имеет значения, насколько дочь сепарировалась от матриархального мира, и насколько подчинила себя негативной обесценивающей патриархальности. Она все равно достигнет фазы в развитии, на которой это отделение от великого женского слияния может быть восстановлено и исправлено.

Это восстановление связи происходит в решающий момент для женщины. И скорее всего, произойдет не в браке, а в беременности и материнстве. Именно благодаря беременности она приходит к открытию себя, так глубоко заякоренному в ее биофизическом существе, что оно может быть упущено только в редчайших случаях. Союз матери и дочери, который праздновался в Эвлесинских мистериях, был женским ритуалом инициации, в котором старая женщина знакомила молодую с основами женского бытия. Этот союз, переживаемый сознательно или нет, всегда присутствует, когда дочь становится матерью. И он существует для любой женщины, даже той, которая «не инициирована». Даже в случаях, когда отношения со своей матерью были нарушенными и патриархальная ведьма поколебала самоценность дочери, материнство дает связь с архетипом фемининного в качестве Великой матери и Самости. Вопреки всем обесцениваниям и ошибочному пониманию патриархальной культуры, женщина может переживать себя как творческую натуру и как источник жизни, и тогда все ложные пути и установки остаются на поверхности, не затрагивая глубины [22]. Но даже этот опыт Самости у беременной женщины может оставаться скрытым в темноте. Эго современной женщины может в таком случае чувствовать глубокий страх фемининного: страх себя и трудность в постижении своей нуминозной природы.

Этот страх фемининного может встречаться также во второй половине жизни. В течение этого периода индивидуации женское открытие самой себя требует выполнения особенно трудной задачи – освобождения от доминирования патриархальности и ее ценностей. Вот почему такой приход к себе часто связан с кризисом брака, особенно если брак был патриархальным, в котором односторонность и неполнота каждого партнера приводили к симбиотическому слиянию.

Для женщины отношения являются одним из самых важных элементов жизни. И любой разрыв этих связей при движении к независимой представляет серьезную проблему и тяжелый кризис. Эта вовлеченность в отношения мешает процессу освобождения от матери. Однако в любом прогрессе Самость подталкивает эго двигаться вперед и преодолевать привязанности, как при освобождении от матери с целью сдвига в сторону отцовского архетипа, так и при дальнейшем движении к фемининной Самости.

Следует разобраться, имеем ли мы дело с предназначением и необходимым открытием себя или с эгоистическими невротическими действиями, посредством которых эго избегает ответственности и аутентичности. Из-за того, что женщина должна и будет конфликтовать с патриархальностью при движении к самой себе, она должна также достичь больших и более интенсивных отношений со своей собственной природой и, соответственно, со способностью любить. Однако в невротическом псевдоразвитии, которое может проходить под лозунгом «Старайся ради себя!», разрушение связей с мужем и семьей приводит к эгоистическому уменьшению способности любить, что находится в явном контрасте с аутентичным женским самораскрытием. Женский страх фемининной Самости и опыта нуминозного фемининного становится понятным, если попытаться постичь разницу между эго и фемининной Самостью и маскулинной. В своем страхе фемининного мужчина представляет пропасть, дыру, вакуум и ничто – все это становится позитивным для женщины. Для нее фемининное, заякоренное в мире, переживается не как обман или Майя, а как аутентичная жизнь, в которой противоположности высшего и низшего – духа и материи – больше не существует. Вечность в то же время является временем для творчества и растворения в первородном ничто. Женщины воспринимают самих себя принадлежащими женской духовной фигуре Софии – женской мудрости – и одновременно связанными с влажными кровавыми глубинами омутов матери-земли. В этом открытии себя женщина определяет себя как существо, отличное от мужчины, духа, отца, патриархального божества, этического закона. Человеческие существа рождаются женщиной и формируются ею через критические фазы развития. Это явление выражается в ней (хотя это пока недостаточно исследовано) во вкусе к жизни – в чувстве, которого мужчинам, и особенно патриархальности, сильно не хватает [23].

Чувствовать себя сильно отличающейся от доминирующих патриархальных ценностей сопряжено для женщины со страхами. Когда личностное развитие женщины достигает того момента, когда любовь дает опыт всех противоположностей и их соединения, она сможет ясно увидеть целостность человеческого бытия как единство фемининных и маскулинных аспектов Самости.

Сущность страха

Парадоксальная роль эго в жизни индивидуума - в том, что его можно считать местом, откуда страхи происходят, местом, где они должны быть побеждены. Эго противостоит большим экзистенциальным силам – мы называем их Миром, Самостью или архетипами бессознательного – как маленькое и находящееся под постоянной угрозой ядро. Психическое развитие протекает в трех направлениях: экстраверсия (ориентация на внешнее), интроверсия (ориентация на бессознательное) и центроверсия (связь с Самостью). Ориентация в одном из этих направлений всегда означает отказ от других. При движении в направлении одного из этих миров всегда констеллируется угроза, что отвергаемый другой мир, остающийся позади, станет источником тревоги. Даже «большой» третий мир Самости, который, будучи целостностью, констеллирует колебательные движения между противопоставлением и объединением двух других миров, является для эго только временной отдушиной. До позднего периода жизни этот опыт часто является источником страха и непонимания.

Некоторые считают, что эго представляет собой нечто целостное. Эго и сознанию отводят роль поиска психического баланса между внутренним и внешним мирами [24]. В форме такой «филиализации» эго будет представлять Самость и защищать сознание от угроз. Эго должно укорениться в мандале сознания, тщательно охраняя входы и выходы, чтобы сохранить единство сознания и избежать дезинтеграции вследствие наводнения содержаниями бессознательного и внешнего мира. Это относительная стабильность сознания, являющаяся основой надежности человека, также востребована в социуме. Поэтому стабильность эго является одной из целей патриархальной инициации: мужчина должен доказать мужество и твердость против сил, которые угрожают разрушить единство личности, будь это голод или боль, инстинкты или демоны.

Центральная констелляция эго будет интегрировать известное и пережитое в сознание и поддерживать стабильность. Незнакомое и чуждое, если оно будет потенциально угрожающим, будет отводиться или допускаться, будучи ассимилированным, без угрозы разрушения существующей структуры. Это означает, что от цивилизованной личности требуется особая установка эго. Эта роль эго состоит в защите осознанного, привычного и знакомого мира, что отличается от прогрессивной и героической установки эго, когда нужно отказаться от прежней безопасности для достижения новой архетипической фазы. Эта героическая установка на активное завоевание приписывается в мире необычным личностям – творческим людям. Общество оставляет за собой защиту и передачу культурных ценностей – консервативную задачу. Всякая активность, которая стимулирует, расширяет, украшает и обогащает существующую культуру, вознаграждается. Типичным примером этой установки является дворянство вокруг светских или церковных правителей прошлого, а также поддержка творческих людей в Советском Союзе и Америке сегодня. Революционная же креативность, однако, преследуется и запрещается, как в прошлом, так и в наши дни.

Творческая работа по обогащению культуры может совершаться, только пока индивидуумы остаются здоровыми. Поскольку каждый человек является творческим по своей природе, конфликт возникает между эго, которое защищает коллективное и неизменность культурных ценностей, и бессознательными силами, которые подталкивают индивидуальное развитие и отказ от старых установок. Сегодня, из-за особой актуальности этой констелляции, все большее число людей оказывается перед угрозой неизвестного – незнакомых для эго режимов существования.

Тогда возникает тревога, особенно во второй половине жизни человека, достигшего карьерных целей и получившего признание социума. В этот период страх жизни выражается в символизме смерти. У этого страха, принесенного столкновением с незнакомым и связанного с символизмом смерти, много видов – депрессия, неврозы, кризисы. Эти страхи часто сопровождаются чувством отсутствия смысла или потери полноты жизни. Сюда можно добавить страх болезней, упадка физических сил, реальной смерти.

За этими страхами, скрывающимися под маской смерти и нападающими на человека, укрывшегося в крепости своего эго-сознания, можно найти Самость, индуцирующую трансформацию в человеке, избегающем перемен. Это почти всегда страх изменить ограниченные старые паттерны в жизни, парализованной привычками, которые порождают тревогу.

В середине жизни или позже, в момент наступления климакса, из-за снижения биологической и социальной активности, эго практически не различает, что есть жизнь и что есть смерть. Привязанность эго к «старой жизни» из-за страха изменений оборачивается смертью. Но кажущаяся смерть вызывает изменения, которые порождают жизнь. Если придерживаться старых путей, страх и депрессия нарастают вследствие фрустрации новых сил, стремящихся войти в поток жизни. Когда эго избавляется от защитной позиции и героически бросается в пасть дракона смерти (ночное морское плавание солярного эго), смерть оборачивается жизнью. Отказ от того, за что держишься, становится новым способом жизни и победой над страхом.

Самость направляет развитие человека через все архетипические стадии. Это означает, что Самость – не только стоит за адаптацией к жизни, но она также выводит за пределы коллективного, усиливая аутентичность и самореализацию. Однако, чтобы произошла самореализация, необходима трансформация на всех стадиях.

Высшей целью является понять страх во всех его формах как инструмент Самости. Страх незнакомого и непознаваемого оказывается страхом неизвестных аспектов Самости и себя самого. В этом смысле трансформационный процесс становления собой постоянно ведет к новым мирам непознаваемого.

В этих архетипических стадиях трансформации преодоление страха необходимо при каждом переходе от фазы к фазе. Мы не будем слишком углубляться в то, как люди разного пола преодолевают страх, а также описывать любопытные, но не до конца понятые факты, показывающие, что формы преодоления страха символически связаны с полом. Так, для мужчин преодоление страха является активным, интрузивным, героическим и типично проявляется в виде «кастрационной тревоги». Женский страх относится к насилию, и ее способ преодоления – не активный/героический, а героически пассивный, через подчинение и принятие.

Независимо от формы преодоление страха представляет собой интеграцию чего-то ранее незнакомого для эго – признание, присвоение и реализацию не-эго. Поэтому мужчина должен принять Ужасное фемининное – и трансформативную аниму, и первичную мать – как принадлежащее своей собственной психике, как «свое». Только после этого он сможет достичь аутентичности. Только в такой трансформации, когда преодолевается исключительная мужественность патриархальности, будет побеждена тревога неизвестного, которая ранее пряталась за символически фемининным. Это также справедливо для женщин с их страхом маскулинного, который скрывался за идентификацией с анимусом, чего требовал патриархальный мир.

В опыте трансформации человек осознает давление Самости, которое превращает в самореализацию все фазы развития, а также оценивает все завоевания эго в отношении внутреннего и внешнего миров. С самого начала это давление Самости проявляется как действенная тенденция психики. В процессе интеграции персональной Самости под маской вызывающего страх Мира, угрожающего эго изнутри и снаружи, можно пережить и познать испуг, преодоление и эмоциональный заряд страха. Подобно тому, как добрые и злые божества являются одним целым в «Тибетской книге мертвых» (и те, и другие – только проекции чего-то третьего, существующего между ними), так и мы переживаем целостность Самости-Мира. [25] В ней судьба – источник страха – проявляется в единстве внешнего и внутреннего как относящихся к самому человеку и как жизненный опыт своей Самости. События, приходящие из внутреннего мира и из внешнего мира, индуцирующие страх явления, оказываются маскировками этой Самости. Внутренние и внешние истины, вначале незнакомые и вызывающие страх, позже переживаются как очевидные и относящиеся к личному опыту. Тогда они теряют свою незнакомость и вследствие этого – способность вызывать тревогу. В этой трансформации эго переживает понимание, что оно принадлежит Самости, и что ось эго-Самость организует все развитие личности на новом уровне.

Когда эго понимает, что страх посылается Самостью и используется ею как инструмент трансформации, то эго переживает себя как находящееся в процессе трансформации и в диалоге с Самостью. Тогда эго способно увидеть больше, чем дезинтегрирующую тревогу, и ощутить ее исчезновение при столкновении с чем-то, кажущимся неизвестным, но относящимся к самому себе. Эго получает парадоксальную безопасность от Самости, которая творчески подталкивает его трансформацию. Осознавая свою роль в качестве экспоненты Самости, эго благодаря трансформации становится принадлежностью Самости и остается творческим и бесстрашным. Поэтому бесстрашие появляется, когда эго больше не держится за себя, а отдается трансформирующей Самости как своей собственной. Таким образом, образуется ось эго-Самости, гарантирующая творческое бытие – бытие в трансформации.

Несмотря на единство эго и Самости, их оппозиция сохраняется. Эго остается меньшей частью по сравнению с высшей и большей Самостью, и поэтому страх неизбежен. Страх рассеивается, только когда эго достигает стадии преодоления тревоги. На этой стадии безопасность человека обретается не только в существовании на уровне эго, но также некоторым нуминозным и таинственным образом на уровне Самости. Самость проводит человека через все стадии развития эго и превращает все тревожные констелляции в необходимые ступени трансформации. Таким образом, все бытие становится бесконечной трансформацией креативности.

Ссылки:

1. Neumann, The Great Mother (Princeton: Princeton University Press, Bollingen Series XL VII, 1974).

2. R. A. Spitz, Die Entstehung Der Ersten Ohjectbeziehungen (Stuttgart, 1957).

3. Neumann, The Origins and History of Consciousness (Princeton: Princeton University Press, Bollingen Series, XLII, 1973).

4. Ibid.

5. Neumann, "The Significance of the Genetic Aspect for Analytical Psychology." in Current Trends
in Analytical Psychology (London, Tavistock Publications, 1961), p. 37-53.

6. Neumann. The Great Mother.

7. Neumann, The Origins and History of Consciousness and The Great Mother.
8. Neumann. The Origins and History of Consciousness .

9. In other cultures, another parental constellation can be "natural." In this case it can also happen that the child's adaptation to the cultural canons, which should be "natural" to him. is disturbed when one of the parents fails to lake over the traditional function. It is only in exceptional cases that we find constellations in which the progress from matriarchate to patriarchate does not have to be made. However, in no way is our patriarchal family situation the only one through which progress is guaranteed.

10. Neumann, The Origins and History of Consciousness

11. Neumann, The Great Mother.

12. We will not deal here with the constellation in which the dragon represents the father element.

13. Neumann, The Origins and History of Consciousness.

14. Sigmund Freud, "Contributions to the Psychology of Love," in The Standard Edition of the Complete Psychological Works of Sigmund Freud. Vol 11 (London, Hogarth Press. I960), pp. 163-208.

15. Neumann. "The Psychological Stages of Feminine Development," in Spring (The Analytical Psychology Club of New York, 1959).

16. Neumann, The Origins and History of Consciousness.

17. We will not address here the extent to which the devaluation and negation of the feminine increases the male's fear of the feminine.

18. Neumann. Amor and Psyche. The Psychic Development of the Feminine (Princeton. Princeton University Press. Bollingen Series LIV, 1973. See also Neumann. "The Psychological Stages of Feminine Development"

19. Neumann. "Narcissism, Normal Self-formation and the Primary Relation to the Mother," Spring. 1966. pp. 81-106.

20. Neumann. "On the Moon and Matriarchal Consciousness." in Spring, 1954. pp. 83-100.

19. Neumann, Amor and Psyche and "The Psychological Stages of Feminine Development".

20. C. Bauman, "Psychological Experiences Connected with Childbirth." in Studien zur Analytischen Psychologie. Vol. I, 1956.

23. Neumann, The Great Mother.

24. Neumann, The Origins and History of Consciousness.

25. W. Y. Evans-Wentz. The Tibetan Book of the Dead (London. Oxford University Press, 1965).

Опубликовано в «Quadrant», Journal of the C.G. Jung Foundation for Analytical Psychology, vol.19, №1, 1986