пн | вт | ср | чт | пт | сб | вс |
---|---|---|---|---|---|---|
1 | ||||||
2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |
9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |
16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 |
23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 |
30 | 31 |
Новая юнгианская типология личности - к конференции МААП 14-16 июня
Автор: Чиффа, дата: чт, 25/04/2013 - 08:49 Юнгианство и пост-юнгианство
В преддверии конференции помещаю здесь мой конспект статьи основного докладчика, Д. Биби.
Понимание сознания через теорию психологических типов.
Джон Биби
(Beebe, John (2004). Understanding consciousness through the theory of psychological types. In Analytical Psychology: Contemporary Perspectives in Jungian Analysis, edited by Joseph Cambray and Linda Carter, pp.83–115. Hoveand New York: Brunner Routledge.) перевод Е. Васильевой.
Полный текст см. http://www.maap.ru/library/book/283/
Юнг первым подчеркнул «установки и функции сознания», и сейчас это стало казаться не столько уходом с переднего края психологического понимания, как провозглашали критики Юнга в 1921 году, когда он выпустил свои «Психологические типы», сколько далеким предвидением направления, в котором, как обнаруживается, необходимо двигаться глубинной психологии
Сознание (Corsini, 2002: 209) – это «отличительная черта психической жизни, характеризуемая как:
(а) состояние, в котором субъект находится, бодрствование, а также содержимое рассудка, а именно, постоянно меняющийся поток сиюминутных переживаний, включающий перцепцию, чувства, ощущения, образы и идеи;
(b) главный результат рецепции нервной системы;
(с) способность переживать, получать опыт;
(d) субъективный аспект активности мозга;
(е) отношение самости к окружению;
(f) целостность восприятия индивида в любой момент времени»
Теория типов была вкладом в проблему исходной позиции – позиции сознания, - с которой индивид воспринимает бессознательное. То, что вряд ли можно игнорировать сознательную позицию пациента, Юнгу было давно известно из практического опыта работы психиатра, пытающегося понять сны и симптомы, поскольку сознательная установка пациента часто оказывалась тем, на что в действительности отвечает бессознательное.
Изучая то, как структурировано сознание, Юнг столкнулся с проблемой, которую за поколение до него решали Фридрих Ницше и Уильям Джеймс, а именно, что сознание нельзя принять за данность.
Развивая теорию психологических типов, Юнг нашел способ инкорпорировать и указание Ницше на перспективы сознания, и ударение Джеймса на то, что к сознанию можно подойти только практически, путем тщательного изучения того, как же мы на самом деле «знаем» о вещах. Когда Юнг излагает положение о базовых «установках» сознания, мы можем ощутить влияние перспективизма Ницше, а когда он пишет о «функциях сознания», мы сталкиваемся с языком и мыслями парадигматики Джеймса.
Из собственного опыта Юнга было добавлено к этому во-первых, разное понимание бессознательного у Фрейда, Адлера и у него самого (из-за чего молодое психоаналитическое движение и раскололось на школы), и, во-вторых, прямое обращение к активному воображению для контакта с бессознательным, которое и убедило его в реальности псюхэ. В то время, когда Юнг писал «Психологические типы», сознание стало означать для него тот путь, которым реальность псюхэ достигается и оценивается, или то, что он иногда называл «пониманием» (Jung 1972), которое он сделал основой своего целостного подхода к психологии. Сознание, в этом смысле, стало необходимым инструментом исследования для всей дальнейшей работы над бессознательным.
Как сознание достигается или приобретается – проблема, к которой Юнг и обращается в своей книге. «Сознательная жизнь - это наша форма индивидуации. Растение, которое должно расцвести, не будет индивидуировано, если не расцветет. Так и человек, если у него не разовьется сознание, он не индивидуируется, потому что сознание – это его цветок, в нем его жизнь.» (Jung 1934/1976: 296-297)
Юнг подразумевал, что расцветание сознания имеет что-то общее с прогрессивным возникновением психологических типов, и именно эту идею я предпочитаю идее монадного «Эго», развивающегося во времени. Придерживаясь метафоры цветка, я считаю, что лучше всего сказать, что если человек индивидуируется, то есть, продолжает цвести, тогда различные функции сознания, которые Юнг описывает в «Психологических типах», будут лепестками его цветка.
На поведение функции сознания влияет ее положение в общей иерархии функций. Юнг определил эту иерархию через четырехстороннюю модель, выделив высшую (дифференцированную, ведущую) функцию, вспомогательную функцию, третичную функцию и подчиненную (неполноценную, низшую) функцию. Прилагательные (высшая, вспомогательная, третичная и неполноценная (низшая)) описывают положение каждой из функций сознания по отношению к остальным. Сами позиции придают определенные качества функциям, которые их занимают.
Указанные позиции задают две оси: вертикальную ось (между высшей и неполноценной (низшей) функциями), которую я считаю «позвоночником» сознания, определяющим точку зрения сознания человека, и горизонтальную ось (между вспомогательной и третичной функциями), которую можно считать «руками» сознания, так как задача этих функций четко выразить отношение к миру, как только установилась индивидуальная точка зрения человека.
Я уделил много внимания поведению функций в каждом из этих положений в ходе моего собственного развития сознания, и теперь предложу ряд зарисовок из моего собственного аналитического процесса. Последующее можно рассматривать как автобиографическое представление случая типологического анализа.
Свою высшую функцию, интуицию, я открыл на первом году анализа. Я пришел в терапию, когда мне было 26 лет, через несколько месяцев после окончания медицинского института, с жалобой на «депрессию», под которой, думаю, я понимал общее недомогание и чувство блокировки либидо, явным симптомом чего была неспособность дочитать никакую начатую книжку по своей профессии.
Понимание, что я интуитивный тип, придало мне много энергии. Сновидения, которые я теперь ежедневно записывал и дважды в неделю приносил своему аналитику, давали мне много материала для чтения, а скоро я обнаружил, что к тому же могу читать юнгианские книги, из которых я многое узнавал о той своей внутренней жизни, которая мне открылась. В облегчении, что я нашел то, что мне действительно нравится изучать, я открыл и свою настоящую вспомогательную функцию, интровертное мышление. Я принимал что-то, только если это было верно по моему опыту, что, конечно, было очень по-юнгиански, но, в то же время, не позволяло мне принять догму, в которую юнгианская психология уже начинала превращаться. Я считаю, что только такой непосредственный опыт переживания своего собственного типа и позволение рассматривать его по-своему, может помочь пациенту раскрыть для себя потенциал индивидуации, содержащийся в теории типов. Твой тип становится еще одним способом узнать, что ты такое для других, и новым рядом заданий, которые надо выполнить в попытках эффективнее приспособиться к окружению. Это ценно, что тип дает еще сил для адаптации, но адаптация все же не индивидуация.
Моей новой проблемой, возникшей в связи с открытием собственного типа, стала склонность к перевозбуждению. Иногда я воображал мою высшую интуицию в виде головы ракеты, готовой отделиться от ракетоносителя. Мне очень нужно было удерживаться на земле, не отступая от задач, связанных с медицинской подготовкой. На этой ранней стадии моя низшая функция, ощущение, просто не имела необходимого веса, особой тяжести, чтобы служить мне якорем. Но я заметил, что моя вспомогательная и третичная функции могут сохранить мой контакт с требованиями мира. Мышление, самая сильная, после интуиции, моя функция (потому и вспомогательная), помогало мне определять мое положение и идентифицировать проблемы, над которыми мне нужно было работать. Мои чувства, менее четкие и более уязвимые, позволяли мне догадываться, как я действую на других людей, и работать над прояснением того, каковы же мои отношения с ними сейчас. Объединенный результат использования обоих процессов, мышления и чувствования, притормаживал меня и удерживал вне наиболее иррациональных полетов интуиции.
На первых порах мое применение теории типов для самопознания было, главным образом, сосредоточенно на том, какие функции у меня сильны, а какие в опасности. Я не особенно интересовался тем, были ли функции, мной открываемые, интровертными или экстравертными, и на самом деле, не мог даже решить, описывать ли мне себя как интроверта или как экстраверта. Мой первый аналитик сказал, что это «континуум»; половина моих друзей видела во мне экстраверта, а другая, знающая меня не хуже, говорила, что я - единственный настоящий интроверт, которого они знают! А так как я уже начал свою аналитическую подготовку, меня смущало, что я этого и сам не знаю. Позже я увидел, что интровертное ощущение прежде всего ищет порядка, организует опыт, следит за внутренним телесным комфортом, а экстравертное ощущение вызывает переживание, часто разделенное, получаемое от поверхностей, запахов, звуков, вида и вкуса мира, непосредственно относясь к реальности. Аналогично этому, я решил, что интровертное чувство прежде всего касается наших собственных внутренних ценностей, а экстравертное чувство стремится установить связь с чувствами других. Экстравертная интуиция, видимо, занята добыванием сведений о том, что происходит в голове у других людей, и усматривает возможности, которые другим могут и не вообразиться; интровертная интуиция вглядывается в огромную картину бессознательного, где находятся (даже среди вроде бы «индивидуального» опыта) гештальты, движущие нациями, религиями и эпохами. А два вида мышления, занимаясь определением вещей, тоже делают это совсем по-разному: экстравертное мышление стремится определить то, что было бы верно для всех и каждого, в соответствии с идеями, с которыми каждый мог бы согласиться, в то время как интровертное мышление раздумывает над тем, на самом ли деле данная конструкция соответствует внутренней истине, независимо от того, какое о ней можно услышать мнение.
Эти различия были полезной ориентацией в психологии других людей, но не особенно интересовали меня лично на этой стадии моего развития, потому что мне виделись более насущные задачи в собственном анализе, или только так казалось. Сердцевина моей депрессии так и не была затронута, и еще годы анализа я часто мучился мигренью и сопутствующими состояниями жестокой опустошенности. Затем мне приснилась женщина, одиноко сидящая в комнате. Она была китаянкой, лицо ее было угрюмо. Комната была оголена, в ней не было другой мебели, кроме стула, на котором она сидела. Это было потому, что ее муж тратил все свои деньги на наркотики и игру, и домой ему принести было уже нечего. Моему аналитику сон показался очень интересным и важным. Я дал ассоциацию на женщину из сновидения. Я знал ее в жизни: она была прачкой в китайской прачечной, в которую я в то время сдавал белье в стирку. Практичная, простая женщина, она работала очень эффективно. Она была явно не экстравертом, но была достаточно погружена в ощущения своим, интровертным путем. Я решил, что она – интровертный ощущающий тип. Муж-игрок из моего сновидения представлял, видимо, не столь лестную сторону моей высшей функции, экстравертной интуиции. Это к ней, видимо, подходил образ мужа-игрока, того, кто азартно бросается за возможным и вкладывает свою энергию в мир, оставляя свою интровертную жену дома одну, многого ей не давая. В первый раз до меня по-настоящему дошло, как важна разница экстраверсия / интроверсия. Если муж представлял собой мою несбалансированную экстраверсию, то явное послание сновидения было о том, что я пренебрегаю своей интровертной стороной, представленной заброшенной и обделенной фигурой прачки-китаянки. Сновидение очень точно говорило о том, что мое интровертное ощущение не получает ничего от меня. В юнгианском анализе существует традиция, что проблеме типа придается особая важность, когда низшая функция начинает появляться как тема анализа. Тогда нужно обратить особое внимание на тип. В моем случае это оказалось вполне верным. Как только я узнал, что моя анима – интровертного ощущающего типа, и что я склонен не только быть прискорбно неэффективным в этой области (как я понял, как только осознал свою интуитивность), но даже деструктивно пренебрегать ею (что я не осознавал до сновидения о прачке-китаянке, чей муж не давал ей ничего), я стал гораздо больше интересоваться, в какой именно ситуации находятся все мои функции, и много думал, что во мне экстравертно, а что интровертно. Имело смысл считать, что моя интуиция экстравертна, а мышление – интровертно. Я также был уверен, что чувства у меня, в той степени, в какой они вообще были дифференцированы, были экстравертными. Так как ощущение у меня оказалось интровертным (что доказывала анима в виде прачки-китаянки), я решил, что экстраверсия / интроверсия чередуются в соответствии с иерархией функций, подобно системе сдержек и противовесов. В моем случае типологическая модель выглядела так:
Высшая (ведущая): экстравертная интуиция
Вспомогательная – интровертное мышление
Третичная – экстраветное чувство
Подчиненная (Низшая) – интровертное ощущение
Это была типология моего обыденного переживания самого себя, основа моего продолжающегося осознания себя как человека, имеющего свою собственную точку зрения с неизбежными сильными и слабыми сторонами.
Есть что-то соблазнительное в чувстве целостности, которое дает число 4, которое Юнг считает архетипическим, обозначающим Самость с большой буквы. Я был в анализе по крайней мере семь лет, прежде чем четыре функции, составляющие мой тип, стали мне ясны, и было трудно не поверить, что теперь я добился успеха с точки зрения индивидуации, хотя мне было только 34 года. Однако, если мы предположим, что развитие типа заканчивается с открытием низшей функции, и в этой точке происходит констелляция Самости, и с этого времени мы вовлечены в отношения с бессознательным в его глубинном аспекте, то само такое предположение может действительно неблагоприятно повлиять на развитие сознания. На самом деле, тип остается вопросом всего процесса индивидуации, хотя аналитики и не всегда это признают.
Немного позже того, как я понял различия между своими четырьмя функциями, включая чередование их экстравертированности и интровертированности, мне попалась книга Изабель Бриггс Майерс, «Различение способностей» (I. Briggs Myers, Gifys Differing, 1980), пять глав которой были посвящены динамике развития типа. Меня особенно поразила глава «Хорошее развитие типа», которая подтверждала многие из моих собственных открытий о развитии моей типологии в терапии, которую я и на самом деле считал «хорошей» для себя. Элизабет Мерфи тоже обратилась к этой теме в своей книге «Развивающийся ребенок» (E. Murphy, The Developing Child, 1992: 12-13), где она указывает, что высшая и вспомогательная функция могут в детстве развиваться естественным образом, однако в норме высшая, третичная и низшая функция не проявляются, пока ребенок не станет взрослым. Я считаю, что мой первый анализ разблокировал во мне этот нормальный процесс развития. Одна из наиболее важных идей Майерс, которую она и ее мать взяли у Юнга, была такова: «На практике для всех типов оказывается хорош принцип, что помимо осознаваемой основной функции существует относительно бессознательная, вспомогательная функция, которая во всех отношениях отличается от природы основной функции.» (Jung 1921 /1971: 515, цит. по Myers 1980: 19)
Я нахожу самым поразительным в этих высказываниях предположение Юнга, что только одна функция, высшая, является, вероятно, особо дифференцированной. Следовательно, другие функции все носят бессознательный характер низшей (неполноценной) функции и «работают» грубо компенсаторным способом. Это действительно описывает тот недифференцированный способ, которым меня компенсировало мое бессознательное до того как я пришел в анализ, но это не особенно полезно для понимания, как же рассортировались типы моих функций, в том, что касается их установок, с тех пор, как сами функции стали дифференцироваться в анализе.
Эту дифференциацию я испытывал, в частности через свою возросшую, а не уменьшившуюся дотошность в практике психотерапии, так что часто я страдал, если мой пациент был с интровертным чувством, о котором не могло позаботится мое экстравертное чувство. Я посвятил массу внимания этой проблеме, и мне особенно помогло высказывание Марии-Луизы фон Франц из ее работы по низшей функции в «Лекциях по типологии Юнга» (von Franz & Hillman, 1971). На вопрос, может ли интровертный чувствующий тип мыслить интровертно, или он всегда мыслит только экстравертно, фон Франц ответила: «Если вы – интровертный чувствующий тип, вы можете и думать тоже интровертно. Любая функция у вас может быть естественным образом развернута и так и этак, но это и не такая большая проблема, и жизнь тут кипеть не будет. Юнг сказал, что самое трудное для понимания – не противоположный вашему тип (если у вас интровертное чувство, то вам, действительно, трудно понять экстравертный мыслящий тип); труднее всего понять тот же самый функциональный тип, но с противоположной установкой [экстравертный чувствующий]! Тут чувствуешь, что просто не знаешь, как это крутятся колесики в голове у этого человека, не можешь найти к этому подхода. Такого человека нам очень трудно понять спонтанно, и он в большой степени остается загадкой. Здесь теория типов особенно важна практически, потому что она – единственное, что может предотвратить наше полное непонимание определенных людей.» (von Franz & Hillman, 1971: 52)
Я обратился к теме несовместимости типов в своей первой большой работе о роли, которую тип играет в переносе, контрпереносе и терапевтическом взаимодействии (Beebe, 1984). В ней я рекомендовал аналитикам постараться определить, экстравертно или интровертно ориентирована каждая из четырех функций их клиента. Я также предлагал аналитикам приложить усилия к тому, чтобы выяснить, так же или иначе у них развернуты одинаковые функции. Я предлагал устанавливать совместимость типов на этой основе, а не на том, что у одного из членов терапевтической диады высшая функция чувство, а у другого – мышление, и не на том, что у одного высшая функция экстравертирована, а у другого высшая функция интровертирована. Я имел в виду, что при одинаковой развернутости их функций между партнерами будет облегчено эмпатическое понимание, в противном случае – будут частые столкновения.
В этой работе я рассматривал и другую потенциальную основу несовместимости, к которой обращался Юнг, а Изабель Бриггс Майерс подробно исследовала в своей книге. Это вопрос о том, является ли высшая функция данного человека рациональной (его термин для оценивающих функций - мышления и чувства) или иррациональной (его термин для функций восприятия – ощущения и интуиции). Поскольку Майерс разрабатывала тест, фокусированный на легко идентифицируемом поведении во внешнем мире, то она считала, что должна постигнуть различие между рациональным и иррациональным модусом сознания, рассматривая ведущую экстравертную функцию индивида, высшую или вспомогательную. В Индикаторе Типов Маейрс-Бриггс (MBTI), поэтому, эта ведущая экстравертная функция имеет буквенное обозначение, J (judging) – суждение, или P (perceiving) – восприятие, чтобы обозначить, относится ли она к суждению (ее способ ссылки на рациональные функции Юнга) или к восприятию (ссылка на иррациональные функции Юнга).
Для меня подход Юнга более психологичен. При подходе к типологической совместимости людей я предпочитаю, скорее, посмотреть на вертикальную ось каждого из них, или позвоночник сознания, соединяющий высшую и низшую функцию, чем на их экстраверсию.
По мере того, как типы становились все более реальны для меня, я все больше осознавал ту роль, которую они играют в моей псюхэ. Вслед за Юнгом (Jung, 1925 /1989:56-57; 1963:179ff, 173ff) я ассоциировал сильную, эффективную высшую функцию с архетипом Героя. Вспомогательная функция ведет себя как Родитель, помогающий или критичный; третичная функция подобна Ребенку, божественному или раненому, на языке юнгианской психологии – puer aeternus (вечный мальчик) или puella aeterna (вечная девочка). «Puer aeternus» значит «вечный мальчик», или, как выразился один мой пациент, «бесконечный мальчик». Я использую термин «puer aeternus» в паре с «puella aeterna», «вечная девочка» по-латыни, для отсылки к вечной юности во всех нас, блестящей, но непостоянной стороне нас самих, которая оборачивается то бессмертным Принцем или Принцессой, то бесконечно уязвимым, раненым мальчиком или девочкой.
Есть также аналитическая традиция, которую мне передал Билл Алекс, принадлежавший к первому выпуску Института К.Г. Юнга в Цюрихе, что Анима/Анимус «несет низшую функцию». Фон Франц в своих работах связывает низшую функцию с Анимой/Анимусом, но несколько менее специфично, чем я. Она утверждает: «Низшая функция – дверь, через которую в сознание входят фигуры бессознательного. Царство нашего сознания подобно комнате с четырьмя дверьми, и именно через четвертую дверь входят Тень, Анимус или Анима и персонификация Самости.» Далее она добавляет: «когда начинаешь немного осознавать Тень, низшая функция придает фигуре Анимы/Анимуса особое качество», так что если Анима/Анимус предстают как человек, то «этот человек часто противоположного функционального типа» (von Franz & Hillman, 1971: 55-56).
Этот архетипический анализ первых четырех функций дал основу для модели типа, который я сумел представить на Конференции «Хирона», когда юнгианские психотерапевты собрались на Гост Ранч в Абикви, Нью Мехико, в 1983 году, и затем опубликовать как работу в 1984 году. Это оказалось очень полезно и для меня, и для других, прояснив, как хорошо дифференцированное сознание может себя организовать в ходе индивидуации. Следует привести некоторые черты этой модели.
1. Модель утверждает, вместе с Юнгом и последующими юнгианцами, что если высшая функция иррациональна, то вспомогательная будет рациональной, и наоборот.
2. Модель согласуется с позицией Майерс и сторонниками MBTI, что если высшая функция интровертна, то вспомогательная будет экстравертна, и наоборот.
3. Модель определяет установку третичной функции как противоположную установке вспомогательной функции, так же, как установка низшей функции противоположна установке высшей функции.
4. Следуя Юнгианской традиции, модель утверждает, что если высшая функция рациональна, то и низшая рациональна; если высшая иррациональна, то и низшая тоже иррациональна.
5. Рациональность /иррациональность третичной функции соответствует рациональности /иррациональности вспомогательной функции
6. Модель, следовательно, определяет две оси сознания, одну – между высшей и низшей функцией (позвоночник), а другую – между вспомогательной и третичной функцией (руки). Если позвоночник рационален, руки будут иррациональны, и наоборот.
Я считаю, что эта модель осмысляет способ, которым дифференцируется тип у того, кто показывает «хорошее развитие типа», как это называет Майерс, а Юнг назвал бы индивидуацией, соответствующей закону бытия данной личности. Эта модель неприложима к фальсифицированному типу (Benzinger 1995), где происходит замещение других функций вследствие потребности удовлетворить требования или защититься от требований к типу со стороны окружения, не способствующего индивидуации.
На конференции 1983 года присутствовали два обучающихся аналитика, Пол Ватски и Лаура МакГрю, чьи замечания оказались очень полезны для роста моего понимания типа в течение следующего десятилетия. Ватски указал, что Юнг перечисляет в «Психологических типах восемь функций сознания. Если у человека успешно дифференцируются четыре из этих функций, и достигается хорошее развитие типа, о котором говорит Изабель Бриггс Майерс, то, как сказал Ватски, «северные 40» его психологического поля вскопаны, но нужно лопатить и остальные 4 функции, «южные 40» [По любезному пояснению автора, «северные 40» и «южные 40» отсылают нас к фермерской присказке. Для фермерского хозяйства участок земли в 40 акров (примерно 16 гектаров) – вполне приличный кусок земли, дававший шанс на экономическую независимость, и белому и черному. У фермеров побогаче были участки в 80 акров, что требовало и больше труда – нужно было вспахать и северные и южные 40 акров. В переносном смысле, «вспахать и северные, и южные 40» означает – не останавливаться на полдороге, доделать трудную работу. Бессознательная или сознательная оговорка, говорящая о ручном вскапывании такого огромного участка земли, подчеркивает особую трудность работы психологической, для которой трактора пока не создано. Развивая свою типологию, мы можем пользоваться только «ручным инструментом» - нашим же желанием расширить свое сознание.]. Эти четыре предположительно находятся в тени. Я поставил себе задачу – узнать, как на самом деле эта тень выражается в моих сновидениях и внешнем поведении. Эта работа заняла у меня еще семь лет, так что не ранее 1990-го я, наконец, пришел к следующей модели для своей тени в рамках дополнительности к сознанию того, что более негативно и деструктивно в своем архетипическом функционировании, чем сознание, которое я к тому времени идентифицировал как свое в ходе анализа.
Самым неожиданным открытием стал архетип, который я называю «Противоположной Личностью», характеризуемой поведением, которое можно описать на языке патологии характера: противодействующий, параноидный, пассивно-агрессивный и уклончивый. Это тень, которую очень трудно увидеть в себе самом (она, видимо, попадает в слепое пятно высшей функции) и очень легко спроецировать на другого человека, особенно противоположного пола. Архетип Противоположной Личности часто появляется в сновидениях как фигура противоположного пола, но, в отличие от Анимы, Противоположная Личность, скорее, антагонистична, чем полезна Эго для его связи с потребностями Самости. Классические юнгианцы иногда идентифицируют эту фигуру, противоречащую, критикующую и соблазняющую Эго, как «негативный» Анимус/Аниму, но эта интуитивная стенография игнорирует реальное типологическое различие между противоположной личностью и Анимой/Анимусом. Принимая более клинически звучащий термин «Противоположная Личность», а не «Супротивник» или «Антагонист», которые имеют более величавые и архетипические коннотации, я пытался раскрыть качество неосознаваемости и невысказанности, присущее обычно действию архетипа. Часто это больше похоже на симптом, чем на стремительного врага на черном коне. Увидев свою тень, я смог увидеть и то, что она тоже носитель «сознания», но сознания, используемого антагонистично, парадоксально, обесценивающе и деструктивно. Архетипические комплексы тени могут иногда сдвинуть застрявшую ситуацию, но они могут также и быть довольно болезненными для других и для меня самого. К этому моменту я был убежден, что могу расположить все восемь функций сознания в себе и увидеть, как действуют архетипы, их несущие, структурируя мое взаимодействие с другими людьми.
Восьми-функциональная модель, которую я разработал в качестве «дополнения и расширения» аналитической психологии Юнга, требует, чтобы мы пересмотрели некоторые из прежних открытий, сделанных в области типологии, использующей четырех-функциональную модель.
Понимание сознания через теорию психологических типов.
Джон Биби
(Beebe, John (2004). Understanding consciousness through the theory of psychological types. In Analytical Psychology: Contemporary Perspectives in Jungian Analysis, edited by Joseph Cambray and Linda Carter, pp.83–115. Hoveand New York: Brunner Routledge.) перевод Е. Васильевой.
Полный текст см. http://www.maap.ru/library/book/283/
Юнг первым подчеркнул «установки и функции сознания», и сейчас это стало казаться не столько уходом с переднего края психологического понимания, как провозглашали критики Юнга в 1921 году, когда он выпустил свои «Психологические типы», сколько далеким предвидением направления, в котором, как обнаруживается, необходимо двигаться глубинной психологии
Сознание (Corsini, 2002: 209) – это «отличительная черта психической жизни, характеризуемая как:
(а) состояние, в котором субъект находится, бодрствование, а также содержимое рассудка, а именно, постоянно меняющийся поток сиюминутных переживаний, включающий перцепцию, чувства, ощущения, образы и идеи;
(b) главный результат рецепции нервной системы;
(с) способность переживать, получать опыт;
(d) субъективный аспект активности мозга;
(е) отношение самости к окружению;
(f) целостность восприятия индивида в любой момент времени»
Теория типов была вкладом в проблему исходной позиции – позиции сознания, - с которой индивид воспринимает бессознательное. То, что вряд ли можно игнорировать сознательную позицию пациента, Юнгу было давно известно из практического опыта работы психиатра, пытающегося понять сны и симптомы, поскольку сознательная установка пациента часто оказывалась тем, на что в действительности отвечает бессознательное.
Изучая то, как структурировано сознание, Юнг столкнулся с проблемой, которую за поколение до него решали Фридрих Ницше и Уильям Джеймс, а именно, что сознание нельзя принять за данность.
Развивая теорию психологических типов, Юнг нашел способ инкорпорировать и указание Ницше на перспективы сознания, и ударение Джеймса на то, что к сознанию можно подойти только практически, путем тщательного изучения того, как же мы на самом деле «знаем» о вещах. Когда Юнг излагает положение о базовых «установках» сознания, мы можем ощутить влияние перспективизма Ницше, а когда он пишет о «функциях сознания», мы сталкиваемся с языком и мыслями парадигматики Джеймса.
Из собственного опыта Юнга было добавлено к этому во-первых, разное понимание бессознательного у Фрейда, Адлера и у него самого (из-за чего молодое психоаналитическое движение и раскололось на школы), и, во-вторых, прямое обращение к активному воображению для контакта с бессознательным, которое и убедило его в реальности псюхэ. В то время, когда Юнг писал «Психологические типы», сознание стало означать для него тот путь, которым реальность псюхэ достигается и оценивается, или то, что он иногда называл «пониманием» (Jung 1972), которое он сделал основой своего целостного подхода к психологии. Сознание, в этом смысле, стало необходимым инструментом исследования для всей дальнейшей работы над бессознательным.
Как сознание достигается или приобретается – проблема, к которой Юнг и обращается в своей книге. «Сознательная жизнь - это наша форма индивидуации. Растение, которое должно расцвести, не будет индивидуировано, если не расцветет. Так и человек, если у него не разовьется сознание, он не индивидуируется, потому что сознание – это его цветок, в нем его жизнь.» (Jung 1934/1976: 296-297)
Юнг подразумевал, что расцветание сознания имеет что-то общее с прогрессивным возникновением психологических типов, и именно эту идею я предпочитаю идее монадного «Эго», развивающегося во времени. Придерживаясь метафоры цветка, я считаю, что лучше всего сказать, что если человек индивидуируется, то есть, продолжает цвести, тогда различные функции сознания, которые Юнг описывает в «Психологических типах», будут лепестками его цветка.
На поведение функции сознания влияет ее положение в общей иерархии функций. Юнг определил эту иерархию через четырехстороннюю модель, выделив высшую (дифференцированную, ведущую) функцию, вспомогательную функцию, третичную функцию и подчиненную (неполноценную, низшую) функцию. Прилагательные (высшая, вспомогательная, третичная и неполноценная (низшая)) описывают положение каждой из функций сознания по отношению к остальным. Сами позиции придают определенные качества функциям, которые их занимают.
Указанные позиции задают две оси: вертикальную ось (между высшей и неполноценной (низшей) функциями), которую я считаю «позвоночником» сознания, определяющим точку зрения сознания человека, и горизонтальную ось (между вспомогательной и третичной функциями), которую можно считать «руками» сознания, так как задача этих функций четко выразить отношение к миру, как только установилась индивидуальная точка зрения человека.
Я уделил много внимания поведению функций в каждом из этих положений в ходе моего собственного развития сознания, и теперь предложу ряд зарисовок из моего собственного аналитического процесса. Последующее можно рассматривать как автобиографическое представление случая типологического анализа.
Свою высшую функцию, интуицию, я открыл на первом году анализа. Я пришел в терапию, когда мне было 26 лет, через несколько месяцев после окончания медицинского института, с жалобой на «депрессию», под которой, думаю, я понимал общее недомогание и чувство блокировки либидо, явным симптомом чего была неспособность дочитать никакую начатую книжку по своей профессии.
Понимание, что я интуитивный тип, придало мне много энергии. Сновидения, которые я теперь ежедневно записывал и дважды в неделю приносил своему аналитику, давали мне много материала для чтения, а скоро я обнаружил, что к тому же могу читать юнгианские книги, из которых я многое узнавал о той своей внутренней жизни, которая мне открылась. В облегчении, что я нашел то, что мне действительно нравится изучать, я открыл и свою настоящую вспомогательную функцию, интровертное мышление. Я принимал что-то, только если это было верно по моему опыту, что, конечно, было очень по-юнгиански, но, в то же время, не позволяло мне принять догму, в которую юнгианская психология уже начинала превращаться. Я считаю, что только такой непосредственный опыт переживания своего собственного типа и позволение рассматривать его по-своему, может помочь пациенту раскрыть для себя потенциал индивидуации, содержащийся в теории типов. Твой тип становится еще одним способом узнать, что ты такое для других, и новым рядом заданий, которые надо выполнить в попытках эффективнее приспособиться к окружению. Это ценно, что тип дает еще сил для адаптации, но адаптация все же не индивидуация.
Моей новой проблемой, возникшей в связи с открытием собственного типа, стала склонность к перевозбуждению. Иногда я воображал мою высшую интуицию в виде головы ракеты, готовой отделиться от ракетоносителя. Мне очень нужно было удерживаться на земле, не отступая от задач, связанных с медицинской подготовкой. На этой ранней стадии моя низшая функция, ощущение, просто не имела необходимого веса, особой тяжести, чтобы служить мне якорем. Но я заметил, что моя вспомогательная и третичная функции могут сохранить мой контакт с требованиями мира. Мышление, самая сильная, после интуиции, моя функция (потому и вспомогательная), помогало мне определять мое положение и идентифицировать проблемы, над которыми мне нужно было работать. Мои чувства, менее четкие и более уязвимые, позволяли мне догадываться, как я действую на других людей, и работать над прояснением того, каковы же мои отношения с ними сейчас. Объединенный результат использования обоих процессов, мышления и чувствования, притормаживал меня и удерживал вне наиболее иррациональных полетов интуиции.
На первых порах мое применение теории типов для самопознания было, главным образом, сосредоточенно на том, какие функции у меня сильны, а какие в опасности. Я не особенно интересовался тем, были ли функции, мной открываемые, интровертными или экстравертными, и на самом деле, не мог даже решить, описывать ли мне себя как интроверта или как экстраверта. Мой первый аналитик сказал, что это «континуум»; половина моих друзей видела во мне экстраверта, а другая, знающая меня не хуже, говорила, что я - единственный настоящий интроверт, которого они знают! А так как я уже начал свою аналитическую подготовку, меня смущало, что я этого и сам не знаю. Позже я увидел, что интровертное ощущение прежде всего ищет порядка, организует опыт, следит за внутренним телесным комфортом, а экстравертное ощущение вызывает переживание, часто разделенное, получаемое от поверхностей, запахов, звуков, вида и вкуса мира, непосредственно относясь к реальности. Аналогично этому, я решил, что интровертное чувство прежде всего касается наших собственных внутренних ценностей, а экстравертное чувство стремится установить связь с чувствами других. Экстравертная интуиция, видимо, занята добыванием сведений о том, что происходит в голове у других людей, и усматривает возможности, которые другим могут и не вообразиться; интровертная интуиция вглядывается в огромную картину бессознательного, где находятся (даже среди вроде бы «индивидуального» опыта) гештальты, движущие нациями, религиями и эпохами. А два вида мышления, занимаясь определением вещей, тоже делают это совсем по-разному: экстравертное мышление стремится определить то, что было бы верно для всех и каждого, в соответствии с идеями, с которыми каждый мог бы согласиться, в то время как интровертное мышление раздумывает над тем, на самом ли деле данная конструкция соответствует внутренней истине, независимо от того, какое о ней можно услышать мнение.
Эти различия были полезной ориентацией в психологии других людей, но не особенно интересовали меня лично на этой стадии моего развития, потому что мне виделись более насущные задачи в собственном анализе, или только так казалось. Сердцевина моей депрессии так и не была затронута, и еще годы анализа я часто мучился мигренью и сопутствующими состояниями жестокой опустошенности. Затем мне приснилась женщина, одиноко сидящая в комнате. Она была китаянкой, лицо ее было угрюмо. Комната была оголена, в ней не было другой мебели, кроме стула, на котором она сидела. Это было потому, что ее муж тратил все свои деньги на наркотики и игру, и домой ему принести было уже нечего. Моему аналитику сон показался очень интересным и важным. Я дал ассоциацию на женщину из сновидения. Я знал ее в жизни: она была прачкой в китайской прачечной, в которую я в то время сдавал белье в стирку. Практичная, простая женщина, она работала очень эффективно. Она была явно не экстравертом, но была достаточно погружена в ощущения своим, интровертным путем. Я решил, что она – интровертный ощущающий тип. Муж-игрок из моего сновидения представлял, видимо, не столь лестную сторону моей высшей функции, экстравертной интуиции. Это к ней, видимо, подходил образ мужа-игрока, того, кто азартно бросается за возможным и вкладывает свою энергию в мир, оставляя свою интровертную жену дома одну, многого ей не давая. В первый раз до меня по-настоящему дошло, как важна разница экстраверсия / интроверсия. Если муж представлял собой мою несбалансированную экстраверсию, то явное послание сновидения было о том, что я пренебрегаю своей интровертной стороной, представленной заброшенной и обделенной фигурой прачки-китаянки. Сновидение очень точно говорило о том, что мое интровертное ощущение не получает ничего от меня. В юнгианском анализе существует традиция, что проблеме типа придается особая важность, когда низшая функция начинает появляться как тема анализа. Тогда нужно обратить особое внимание на тип. В моем случае это оказалось вполне верным. Как только я узнал, что моя анима – интровертного ощущающего типа, и что я склонен не только быть прискорбно неэффективным в этой области (как я понял, как только осознал свою интуитивность), но даже деструктивно пренебрегать ею (что я не осознавал до сновидения о прачке-китаянке, чей муж не давал ей ничего), я стал гораздо больше интересоваться, в какой именно ситуации находятся все мои функции, и много думал, что во мне экстравертно, а что интровертно. Имело смысл считать, что моя интуиция экстравертна, а мышление – интровертно. Я также был уверен, что чувства у меня, в той степени, в какой они вообще были дифференцированы, были экстравертными. Так как ощущение у меня оказалось интровертным (что доказывала анима в виде прачки-китаянки), я решил, что экстраверсия / интроверсия чередуются в соответствии с иерархией функций, подобно системе сдержек и противовесов. В моем случае типологическая модель выглядела так:
Высшая (ведущая): экстравертная интуиция
Вспомогательная – интровертное мышление
Третичная – экстраветное чувство
Подчиненная (Низшая) – интровертное ощущение
Это была типология моего обыденного переживания самого себя, основа моего продолжающегося осознания себя как человека, имеющего свою собственную точку зрения с неизбежными сильными и слабыми сторонами.
Есть что-то соблазнительное в чувстве целостности, которое дает число 4, которое Юнг считает архетипическим, обозначающим Самость с большой буквы. Я был в анализе по крайней мере семь лет, прежде чем четыре функции, составляющие мой тип, стали мне ясны, и было трудно не поверить, что теперь я добился успеха с точки зрения индивидуации, хотя мне было только 34 года. Однако, если мы предположим, что развитие типа заканчивается с открытием низшей функции, и в этой точке происходит констелляция Самости, и с этого времени мы вовлечены в отношения с бессознательным в его глубинном аспекте, то само такое предположение может действительно неблагоприятно повлиять на развитие сознания. На самом деле, тип остается вопросом всего процесса индивидуации, хотя аналитики и не всегда это признают.
Немного позже того, как я понял различия между своими четырьмя функциями, включая чередование их экстравертированности и интровертированности, мне попалась книга Изабель Бриггс Майерс, «Различение способностей» (I. Briggs Myers, Gifys Differing, 1980), пять глав которой были посвящены динамике развития типа. Меня особенно поразила глава «Хорошее развитие типа», которая подтверждала многие из моих собственных открытий о развитии моей типологии в терапии, которую я и на самом деле считал «хорошей» для себя. Элизабет Мерфи тоже обратилась к этой теме в своей книге «Развивающийся ребенок» (E. Murphy, The Developing Child, 1992: 12-13), где она указывает, что высшая и вспомогательная функция могут в детстве развиваться естественным образом, однако в норме высшая, третичная и низшая функция не проявляются, пока ребенок не станет взрослым. Я считаю, что мой первый анализ разблокировал во мне этот нормальный процесс развития. Одна из наиболее важных идей Майерс, которую она и ее мать взяли у Юнга, была такова: «На практике для всех типов оказывается хорош принцип, что помимо осознаваемой основной функции существует относительно бессознательная, вспомогательная функция, которая во всех отношениях отличается от природы основной функции.» (Jung 1921 /1971: 515, цит. по Myers 1980: 19)
Я нахожу самым поразительным в этих высказываниях предположение Юнга, что только одна функция, высшая, является, вероятно, особо дифференцированной. Следовательно, другие функции все носят бессознательный характер низшей (неполноценной) функции и «работают» грубо компенсаторным способом. Это действительно описывает тот недифференцированный способ, которым меня компенсировало мое бессознательное до того как я пришел в анализ, но это не особенно полезно для понимания, как же рассортировались типы моих функций, в том, что касается их установок, с тех пор, как сами функции стали дифференцироваться в анализе.
Эту дифференциацию я испытывал, в частности через свою возросшую, а не уменьшившуюся дотошность в практике психотерапии, так что часто я страдал, если мой пациент был с интровертным чувством, о котором не могло позаботится мое экстравертное чувство. Я посвятил массу внимания этой проблеме, и мне особенно помогло высказывание Марии-Луизы фон Франц из ее работы по низшей функции в «Лекциях по типологии Юнга» (von Franz & Hillman, 1971). На вопрос, может ли интровертный чувствующий тип мыслить интровертно, или он всегда мыслит только экстравертно, фон Франц ответила: «Если вы – интровертный чувствующий тип, вы можете и думать тоже интровертно. Любая функция у вас может быть естественным образом развернута и так и этак, но это и не такая большая проблема, и жизнь тут кипеть не будет. Юнг сказал, что самое трудное для понимания – не противоположный вашему тип (если у вас интровертное чувство, то вам, действительно, трудно понять экстравертный мыслящий тип); труднее всего понять тот же самый функциональный тип, но с противоположной установкой [экстравертный чувствующий]! Тут чувствуешь, что просто не знаешь, как это крутятся колесики в голове у этого человека, не можешь найти к этому подхода. Такого человека нам очень трудно понять спонтанно, и он в большой степени остается загадкой. Здесь теория типов особенно важна практически, потому что она – единственное, что может предотвратить наше полное непонимание определенных людей.» (von Franz & Hillman, 1971: 52)
Я обратился к теме несовместимости типов в своей первой большой работе о роли, которую тип играет в переносе, контрпереносе и терапевтическом взаимодействии (Beebe, 1984). В ней я рекомендовал аналитикам постараться определить, экстравертно или интровертно ориентирована каждая из четырех функций их клиента. Я также предлагал аналитикам приложить усилия к тому, чтобы выяснить, так же или иначе у них развернуты одинаковые функции. Я предлагал устанавливать совместимость типов на этой основе, а не на том, что у одного из членов терапевтической диады высшая функция чувство, а у другого – мышление, и не на том, что у одного высшая функция экстравертирована, а у другого высшая функция интровертирована. Я имел в виду, что при одинаковой развернутости их функций между партнерами будет облегчено эмпатическое понимание, в противном случае – будут частые столкновения.
В этой работе я рассматривал и другую потенциальную основу несовместимости, к которой обращался Юнг, а Изабель Бриггс Майерс подробно исследовала в своей книге. Это вопрос о том, является ли высшая функция данного человека рациональной (его термин для оценивающих функций - мышления и чувства) или иррациональной (его термин для функций восприятия – ощущения и интуиции). Поскольку Майерс разрабатывала тест, фокусированный на легко идентифицируемом поведении во внешнем мире, то она считала, что должна постигнуть различие между рациональным и иррациональным модусом сознания, рассматривая ведущую экстравертную функцию индивида, высшую или вспомогательную. В Индикаторе Типов Маейрс-Бриггс (MBTI), поэтому, эта ведущая экстравертная функция имеет буквенное обозначение, J (judging) – суждение, или P (perceiving) – восприятие, чтобы обозначить, относится ли она к суждению (ее способ ссылки на рациональные функции Юнга) или к восприятию (ссылка на иррациональные функции Юнга).
Для меня подход Юнга более психологичен. При подходе к типологической совместимости людей я предпочитаю, скорее, посмотреть на вертикальную ось каждого из них, или позвоночник сознания, соединяющий высшую и низшую функцию, чем на их экстраверсию.
По мере того, как типы становились все более реальны для меня, я все больше осознавал ту роль, которую они играют в моей псюхэ. Вслед за Юнгом (Jung, 1925 /1989:56-57; 1963:179ff, 173ff) я ассоциировал сильную, эффективную высшую функцию с архетипом Героя. Вспомогательная функция ведет себя как Родитель, помогающий или критичный; третичная функция подобна Ребенку, божественному или раненому, на языке юнгианской психологии – puer aeternus (вечный мальчик) или puella aeterna (вечная девочка). «Puer aeternus» значит «вечный мальчик», или, как выразился один мой пациент, «бесконечный мальчик». Я использую термин «puer aeternus» в паре с «puella aeterna», «вечная девочка» по-латыни, для отсылки к вечной юности во всех нас, блестящей, но непостоянной стороне нас самих, которая оборачивается то бессмертным Принцем или Принцессой, то бесконечно уязвимым, раненым мальчиком или девочкой.
Есть также аналитическая традиция, которую мне передал Билл Алекс, принадлежавший к первому выпуску Института К.Г. Юнга в Цюрихе, что Анима/Анимус «несет низшую функцию». Фон Франц в своих работах связывает низшую функцию с Анимой/Анимусом, но несколько менее специфично, чем я. Она утверждает: «Низшая функция – дверь, через которую в сознание входят фигуры бессознательного. Царство нашего сознания подобно комнате с четырьмя дверьми, и именно через четвертую дверь входят Тень, Анимус или Анима и персонификация Самости.» Далее она добавляет: «когда начинаешь немного осознавать Тень, низшая функция придает фигуре Анимы/Анимуса особое качество», так что если Анима/Анимус предстают как человек, то «этот человек часто противоположного функционального типа» (von Franz & Hillman, 1971: 55-56).
Этот архетипический анализ первых четырех функций дал основу для модели типа, который я сумел представить на Конференции «Хирона», когда юнгианские психотерапевты собрались на Гост Ранч в Абикви, Нью Мехико, в 1983 году, и затем опубликовать как работу в 1984 году. Это оказалось очень полезно и для меня, и для других, прояснив, как хорошо дифференцированное сознание может себя организовать в ходе индивидуации. Следует привести некоторые черты этой модели.
1. Модель утверждает, вместе с Юнгом и последующими юнгианцами, что если высшая функция иррациональна, то вспомогательная будет рациональной, и наоборот.
2. Модель согласуется с позицией Майерс и сторонниками MBTI, что если высшая функция интровертна, то вспомогательная будет экстравертна, и наоборот.
3. Модель определяет установку третичной функции как противоположную установке вспомогательной функции, так же, как установка низшей функции противоположна установке высшей функции.
4. Следуя Юнгианской традиции, модель утверждает, что если высшая функция рациональна, то и низшая рациональна; если высшая иррациональна, то и низшая тоже иррациональна.
5. Рациональность /иррациональность третичной функции соответствует рациональности /иррациональности вспомогательной функции
6. Модель, следовательно, определяет две оси сознания, одну – между высшей и низшей функцией (позвоночник), а другую – между вспомогательной и третичной функцией (руки). Если позвоночник рационален, руки будут иррациональны, и наоборот.
Я считаю, что эта модель осмысляет способ, которым дифференцируется тип у того, кто показывает «хорошее развитие типа», как это называет Майерс, а Юнг назвал бы индивидуацией, соответствующей закону бытия данной личности. Эта модель неприложима к фальсифицированному типу (Benzinger 1995), где происходит замещение других функций вследствие потребности удовлетворить требования или защититься от требований к типу со стороны окружения, не способствующего индивидуации.
На конференции 1983 года присутствовали два обучающихся аналитика, Пол Ватски и Лаура МакГрю, чьи замечания оказались очень полезны для роста моего понимания типа в течение следующего десятилетия. Ватски указал, что Юнг перечисляет в «Психологических типах восемь функций сознания. Если у человека успешно дифференцируются четыре из этих функций, и достигается хорошее развитие типа, о котором говорит Изабель Бриггс Майерс, то, как сказал Ватски, «северные 40» его психологического поля вскопаны, но нужно лопатить и остальные 4 функции, «южные 40» [По любезному пояснению автора, «северные 40» и «южные 40» отсылают нас к фермерской присказке. Для фермерского хозяйства участок земли в 40 акров (примерно 16 гектаров) – вполне приличный кусок земли, дававший шанс на экономическую независимость, и белому и черному. У фермеров побогаче были участки в 80 акров, что требовало и больше труда – нужно было вспахать и северные и южные 40 акров. В переносном смысле, «вспахать и северные, и южные 40» означает – не останавливаться на полдороге, доделать трудную работу. Бессознательная или сознательная оговорка, говорящая о ручном вскапывании такого огромного участка земли, подчеркивает особую трудность работы психологической, для которой трактора пока не создано. Развивая свою типологию, мы можем пользоваться только «ручным инструментом» - нашим же желанием расширить свое сознание.]. Эти четыре предположительно находятся в тени. Я поставил себе задачу – узнать, как на самом деле эта тень выражается в моих сновидениях и внешнем поведении. Эта работа заняла у меня еще семь лет, так что не ранее 1990-го я, наконец, пришел к следующей модели для своей тени в рамках дополнительности к сознанию того, что более негативно и деструктивно в своем архетипическом функционировании, чем сознание, которое я к тому времени идентифицировал как свое в ходе анализа.
Самым неожиданным открытием стал архетип, который я называю «Противоположной Личностью», характеризуемой поведением, которое можно описать на языке патологии характера: противодействующий, параноидный, пассивно-агрессивный и уклончивый. Это тень, которую очень трудно увидеть в себе самом (она, видимо, попадает в слепое пятно высшей функции) и очень легко спроецировать на другого человека, особенно противоположного пола. Архетип Противоположной Личности часто появляется в сновидениях как фигура противоположного пола, но, в отличие от Анимы, Противоположная Личность, скорее, антагонистична, чем полезна Эго для его связи с потребностями Самости. Классические юнгианцы иногда идентифицируют эту фигуру, противоречащую, критикующую и соблазняющую Эго, как «негативный» Анимус/Аниму, но эта интуитивная стенография игнорирует реальное типологическое различие между противоположной личностью и Анимой/Анимусом. Принимая более клинически звучащий термин «Противоположная Личность», а не «Супротивник» или «Антагонист», которые имеют более величавые и архетипические коннотации, я пытался раскрыть качество неосознаваемости и невысказанности, присущее обычно действию архетипа. Часто это больше похоже на симптом, чем на стремительного врага на черном коне. Увидев свою тень, я смог увидеть и то, что она тоже носитель «сознания», но сознания, используемого антагонистично, парадоксально, обесценивающе и деструктивно. Архетипические комплексы тени могут иногда сдвинуть застрявшую ситуацию, но они могут также и быть довольно болезненными для других и для меня самого. К этому моменту я был убежден, что могу расположить все восемь функций сознания в себе и увидеть, как действуют архетипы, их несущие, структурируя мое взаимодействие с другими людьми.
Восьми-функциональная модель, которую я разработал в качестве «дополнения и расширения» аналитической психологии Юнга, требует, чтобы мы пересмотрели некоторые из прежних открытий, сделанных в области типологии, использующей четырех-функциональную модель.
» Войдите или зарегистрируйтесь для отправки комментариев
Автор: Unheilig, дата: сб, 27/04/2013 - 20:56 #123159
Сплошные факты в тексте, ни одной идеи. Так и не понял этот парень, что мышление у него тоже экстравертное.
» Войдите или зарегистрируйтесь для отправки комментариев