Пуртова Е.А. "Пенелопа. Работа ожидания" опубликована в журнале Юнгианский анализ №3 2010 год

Это был заключительный аккорд. Корни негативного отцовского комплекса отыскать нетрудно. Его отец учавствовал в польском восстании и был сослан в Сибирь. Сын, практически, повторил его  судьбу (связь с эсерами и несколько ссылок). Александр бунтовал против школьных учителей, затем против отцов-офицеров (дважды дезертировал из армии), затем против царя (эсеры), не сошёлся он и с новой властью, в какой-то мере, он вечный оппозиционер. Читать он научился рано, сначала тонул в домашней библиотеке, затем в школьной. Преимущественно читал про путешествия. Рано начал и пробовать писать (был исключён из школы за стих). Тогда же возникла и основная защита-бегство, путешествие.Убежать в реальности он тогда не мог, убегал в воображении. Его анима тоже бегущая))).:"Я бегу. Я спешу".

Грин – человек ломаный, мрачный, сильно пьющий и во хмелю нехороший – знал за собой тягу к болезненным фантазиям и гадким видениям (об этом у него есть несколько совсем больных, декадентских, жутких рассказов). Это стремление он сознательно в себе давил; так, один из его героев, художник, прячет и уничтожает свои инфернальные творения, вместо того чтобы показывать их миру: «…реку, запруженную зелеными трупами; сплетение волосатых рук, сжимавших окровавленные ножи; кабачок, битком набитый пьяными рыбами и омарами; сад, где росли, пуская могучие корни, виселицы с казненными; огромные языки казненных висели до земли, и на них раскачивались, хохоча, дети…» По нынешним временам все эти цветочки зла – вполне невинный мейнстрим; Грин мог стать мрачным мастером безумия, крови и ужаса, природных данных бы ему для этого хватило, недаром его постоянно сравнивали с Эдгаром По, – и щедрую дань этой стороне своего таланта он отдал в цикле «Наследство Пик-Мика», написанном во время Первой мировой войны. И все-таки вторым По он не стал: По – мастер темный, мастер колодца и маятника, а Грин стал мастером ветра, бега по волнам, солнечных пятен и полетов наяву. В 1916 году он сформулировал для себя: творчество – воплощение всякой свободы.  http://www.russkiymir.ru/media/magazines/article/99264/

Но странны и дики были они Один за другим просматривал их Аммон, пораженный нечеловеческим мастерством фантазии. Он видел стаи воронов, летевших над полями роз; холмы, усеянные, как травой, зажженными электрическими лампочками; реку, запруженную зелеными трупами; сплетение волосатых рук, сжимавших окровавленные ножи; кабачок, битком набитый пьяными рыбами и омарами; сад, где росли, пуская могучие корни, виселицы с казненными; огромные языки казненных висели до земли, и на них раскачивались, хохоча, дети; мертвецов, читающих в могилах при свете гнилушек пожелтевшие фолианты; бассейн, полный бородатых женщин; сцены разврата, пиршество людоедов, свежующих толстяка; тут же, из котла, подвешенного к очагу, торчала рука; одна за другой проходили перед ним фигуры умопомрачительные, с красными усами, синими шевелюрами, одноглазые, трехглазые и слепые; кто ел змею, кто играл в кости с тигром, кто плакал, и из глаз его падали золотые украшения; почти все рисунки были осыпаны по костюмам изображений золотыми блестками и исполнены тщательно, как выполняется вообще всякая любимая работа. С жутким любопытством перелистывал эти рисунки Аммон. Дверь стукнула, он отскочил от стола и увидел Доггера.http://mreadz.com/new/index.php?id=153320&pages=94

Аммон, отступив, увидел внезапно блеснувший день земля взошла к уровню чердака, и стена исчезла. В трех шагах от путешественника, спиной к нему, на тропинке, бегущей в холмы, стояла женщина с маленькими босыми ногами; простое черное платье, неуловимо лишенное траурности, подчеркивало белизну ее обнаженных шеи и рук. Все линии молодого тела угадывались под тонкой материей. Бронзовые волосы тяжелым узлом скрывали затылок. Сверхъестественная, тягостная живость изображения перешла здесь границы человеческого; живая женщина стояла перед Аммоном и чудесной пустотой дали; Аммон, чувствуя, что она сейчас обернется и через плечо взглянет на него, растерянно улыбнулся.

      Но здесь кончалось и вместе с тем усиливалось торжество гениальной кисти. Поза женщины, левая ее рука, отнесенная слегка назад, висок, линия щеки, мимолетное усилие шеи в сторону поворота и множество недоступных анализу немых черт держали зрителя в ожидании чуда. Художник закрепил мгновение; оно длилось, оставалось все тем же, как будто исчезло время, но вот-вот в каждую следующую секунду возобновит свой бег, и женщина взглянет через плечо на потрясенного зрителя. Аммон смотрел на ужасную в готовности своей показать таинственное лицо голову с чувством непобедимого ожидания; сердце его стучало, как у ребенка, оставленного в темной комнате, и, с неприятным чувством бессилия перед неисполнимой, но явной угрозой, отпустил он шнурки. Упала занавесь, а все еще казалось ему, что, протянув руку, наткнется он, за полотном, на теплое, живое плечо.

      Нет меры гению и нет пределов ему! сказал взволнованный Кут. Так вот, Доггер, откуда ты уходишь доить коров? Хозяин моего открытия великий инстинкт. Я буду кричать на весь мир, я болен от восторга и страха! Но что там?

      Он бросился к той занавеси, что висела слева от входа. Рука его путалась в шнурах, он нетерпеливо рвал их, потянул вниз и поднял над головой свечу. Та же женщина, в той же прелестной живости, но еще более углубленной блеском лица, стояла перед ним, исполнив прекрасную свою угрозу. Она обернулась. Всю материнскую нежность, всю ласку женщины вложил художник в это лицо. Огонь чистой, горделивой молодости сверкал в нежных, но твердых глазах; диадемой казался над тонкими, ясными ее бровями бронзовый шелк волос; благородных юношеских очертаний рот дышал умом и любовью. Стоя вполоборота, но открыто повернув все лицо, сверкала она молодой силой жизни и волнующей, как сон в страстных слезах радости.

      Тихо смотрел Аммон на эту картину. Казалось ему, что стоит произнести одно слово, нарушить тишину красок, и, опустив ресницы, женщина подойдет к нему, еще более прекрасная в движениях, чем в тягостной неподвижности чудесным образом созданного живого тела. Он видел пыль на ее ногах, готовых идти дальше, и отдельные за маленьким ухом волосы, похожие на лучистый наряд колосьев. Радость и тоска держали его в нежном плену.

      Доггер, вы деспот! сказал Аммон. Можно ли больнее, чем вы, ранить сердце? Он топнул ногой. Я брежу, вскричал Аммон, так немыслимо рисовать; никто, никто на свете не может, не смеет этого!

      И еще выразительнее, полнее, глубже глянули на него настоящие глаза женщины.

      Почти испуганный, с сильно бьющимся сердцем, задернул Аммон картину. Что-то удерживало его на месте; он не мог заставить себя пройтись взад-вперед, как делал обыкновенно в моменты волнения. Он боялся оглянуться, пошевелиться; тишина, в коей слышались лишь собственное его дыхание и потрескивание горящей свечи, была неприятна, как запах угара. Наконец, превозмогая оцепенение, Аммон подошел к третьему полотну, обнажил картину и волосы зашевелились на его голове.

      Что сделал Доггер, чтобы произвести эффект кошмарный, способный воскресить суеверия? В том же повороте стояла перед Аммоном обернувшаяся на ходу женщина, но лицо ее непостижимо преобразилось, а между тем до последней черты было тем, на которое только что смотрел Кут. Страшно, с непостижимой яркостью встретились с его глазами хихикающие глаза изображения. Ближе, чем ранее, глядели они мрачно и глухо; иначе блеснули зрачки; рот, с выражением зловещим и подлым, готов был просиять омерзительной улыбкой безумия, а красота чудного лица стала отвратительной; свирепым, жадным огнем дышало оно, готовое душить, сосать кровь; вожделение гада и страсти демона озаряли его гнусный овал, полный взволнованного сладострастия, мрака и бешенства; и беспредельная тоска охватила Аммона, когда, всмотревшись, нашел он в этом лице готовность заговорить. Полураскрытые уста, где противно блестели зубы, казались шепчущими; прежняя мягкая женственность фигуры еще более подчеркивала ужасную жизнь головы, только что не кивавшей из рамы. Глубоко вздохнув, Аммон отпустил шнурок; занавесь, шелестя, ринулась вниз, и показалось ему, что под падающие складки вынырнуло и спряталось, подмигнув, дьявольское лицо http://mreadz.com/new/index.php?id=153320&pages=93

Аммон, встав, приподнял крышку красивой шкатулки, и от движения воздуха часть белого пепла, взлетев, осела на рукав Кута. Ящик, полный до краев этим пушистым пеплом, объяснил ему судьбу гениальных произведений.

      Вы сожгли их!

      Доггер кивнул глазами.

      Это если не безумие, то варварство, сказал Аммон.

      Почему? коротко возразил Доггер. Одна из них была зло, а другая ложь. Вот их история. Я поставил задачей всей своей жизни написать три картины, совершеннее и сильнее всего, что существует в искусстве. Никто не знал даже, что я художник, никто, кроме вас и жены, не видел этих картин. Мне выпало печальное счастье изобразить Жизнь, разделив то, что неразделимо по существу. Это было труднее, чем, смешав воз зерна с возом мака, разобрать смешанное по зернышку, мак и зерно отдельно. Но я сделал это, и вы, Аммон, видели два лица Жизни, каждое в полном блеске могущества. Совершив этот грех, я почувствовал, что неудержимо, всем телом, помыслами и снами тянет меня к тьме; я видел перед собой полное ее воплощение и не устоял. Как я тогда жил я знаю, больше никто. Но и это было мрачное, больное существование тлен и ужас!

      То, чем я окружил себя теперь: природа, сельский труд, воздух, растительное благополучие, это, Аммон, не что иное, как поспешное бегство от самого себя. Я не мог показать людям своих ужасных картин, так как они превознесли бы меня, и я, понукаемый тщеславием, употребил бы свое искусство согласно наклону души в сторону зла, а это несло гибель мне первому; все темные инстинкты души толкали меня к злому искусству и злой жизни. Как видите, я честно уничтожил в доме всякий соблазн: нет картин, рисунков и статуэток. Этим я убивал воспоминание о себе, как о художнике, но выше сил моих было уничтожить те две, между которыми шла борьба за обладание мной. Ведь это все-таки не так плохо сделано! Но дьявольское лицо жизни временами соблазняло меня, я запирался и уходил в свои фантазии рисунки, пьянея от кошмарного бреда; той папки тоже нет больше. Вы сдержали слово молчания, и я, веря вам, прошу вас после моей смерти выставить анонимно третью мою картину, она правдива и хороша. Искусство было проклятием для меня, я отрекаюсь от своего имени.

      Он помолчал и заплакал, но слезы его не вызвали обидной жалости в Куте; Аммон видел, что большего насилия над собой сделать нельзя. Сгорел, сгорел человек, думал Аммон, слишком непосильное бремя обрушила на него судьба. Но скоро будет покой http://mreadz.com/new/index.php?id=153320&pages=96

Отцовский комплекс двоякая штука.  Всегда есть и ненависть к Сатурну и

жажда Зевса.

Унижаемый шкипером подросток бежит со случайными "джентльменами."

И находит опекуна-отца. Этот опекун когда то, будучи в отчаянном положении вдруг откопал "золотую цепь пиратов."

Пираты "тоже в отчаянном положении))" преследуемые военным флотом,

рубят якорь на золотой цепи.

Что значит этот образ?
Cама идея посадить якорь на золотую цепь- бред полный.

Но что такое "золото пиратов?"

Мне кажется что это "золото непрерывного перерубания связей."

Он постоянно откуда то "сбегал на свободу", чтобы вляпаться в другом

месте в тоже самое.

Странно. Почему то дАртаньян получил от отца только ржавую шпагу и

знание хитрого фехтовального приема из подмышки. И при этом остался

отцом весьма доволен.

 

 

Отец Грина пил, да и сам Грин упоминает, что "все в роду пили". Получается вечная история, когда ребёнок не хочет быть, как папа, но становится таким. Кроме того, и отец, и мать, как я поняла, впадали из крайности в крайность (от любви к ненависти).Отсюда и непредсказуемость лица, обернувшейся женщины, лицо одно, а выражение лица разное, она то святая, то пожирательница. И ещё, интересны некоторые факты биографии. Семье Гринов подкинули ребёнка (Наталью), так как у них в течении 7 лет не было детей (у самого Грина их вообще не было), затем родился Саша (и умер), следующего ребёнка опять назвали Сашей, потом родилось две девочки. Мать Грина после этого отдаёт подкидыша в другую семью, мотивируя это бедностью.Кстати, сама она тоже идёт на медицинские курсы и становится акушеркой (может быть нуждалась, а может быть это был единственный способ как-то реализоваться женщине в то время, замуж она вышла рано,в 16 лет).

Сын через подражание получает от отца свой мужской образ для адаптации. Шпага - мужество в широком смысле.

Поэтому гасконец доволен, а Грин обижен.

Он ищет какого то "неведомого отчима", пытается найти мужество.

"Отчим" как то с "пиратами" связан.

Может от этого его связь с эсэрами и вообще увлечение "дном обчества."

Старался казаться загадочным и страшным.))

Чтобы самому не было так страшно.

Женщины писали что поначалу он производил впечатление отталкивающее. 

.Отсюда и непредсказуемость лица, обернувшейся женщины, лицо одно, а выражение лица разное, она то святая, то пожирательница.

====

Интересно.