Легкого ответа на вопрос о взаимосвязи психоанализа и спасения души не существует, поскольку эти две вещи существенно отличаются друг от друга. Спасение души с помощью священника осуществляется путем религиозного влияния на основе определенных представлений христианской веры; психоанализ же, напротив, является врачебным вмешательством, применением техники психологического воздействия с целью вьювигь содержание бессознательного и сделать его достоянием сознания. Определяемому таким образом психоанализу подходят лишь методы, разработанные школой Фрейда и моей. В этом смысле методика Адлера психоанализом не является, поскольку она не преследует обозначенную выше цель, а имеет главным образом педагогическую направленность и действует непосредственно на сознание, не оглядываясь, так сказать, на подсознательное. Она представляет собой дальнейшее развитие французского "reeducation de la volants"2 и "психической ортопедики" Дюбуа. Заложенное в адлеровской педагогике стремление привести индивида в нормальное состояние и приспособить его к психологии коллектива означает, что цель здесь другая, нежели та, которую преследует священник, имеющий конечной целью спасение Души и избавление ее от мирских оков. Более того, нормализация и приспособление представляют собой в данном случае намерения, диаметрально противоположные вытекающему из христианской религии намерению освободить человека от мирской суеты и полностью подчинить его воле Божьей, а также задаче спасения собственной души. Если и имеется хоть одна точка соприкосновения между методикой Адлера и существующим протестантским, а также католическим пониманием спасения души, так это обращение к сознанию человека, предполагающее акцент на его благоразумие и волю.
Дамы и господа!
Развитие медицинской психологии и психотерапии в последнее время происходит гораздо менее в силу любознательности исследователей, нежели под влиянием возникающих у пациентов неотвязных вопросов о состоянии их души. Наука врачевания, — почти в полную противоположность потребностям пациентов, — самоустранилась от собственно психологических проблем, исходя из совершенно неверной посылки, будто они не входят в ее компетенцию. Однако, поскольку медицина, занимаясь человеком, сущность которого заключается в единстве всех процессов его жизни, была вынуждена время от времени обращаться за помощью к самым разнообразным отраслям науки, таким, как химия, физика, биология и т. д., то ей пришлось включить в область своих интересов и экспериментальную психологию.
В какой-то ветке мы с Владимиром разошлись во мнениях - роастут ли ногти и волосы у мертвецов после смерти.
Вот, что я нашла в "Лексикон популярных заблуждений" В. Кремер и Г. Тренклер:
"Ногти растут после смерти! Вот, казалось бы всем известная истина, а между тем ничего подобного - ногти перестают расти сразу после того, как наступит смерть".
Монотеизм или политеизм? Почему оракулы молчат?
Эта тему мне хотелось бы открыть размышлениями Д. Хиллмана. Вот что он пишет:
«Тема соотношения монотеизма и политеизма необычайно сложна и насыщена энергией. Благодаря этому конфликту между язычеством и христианством наша психика и психологическая теория оказалась на пути, по которому идет современное протестантское движение. Григорий Нациансикий, когда, воздавая хвалу культуре язычества, сказал: «Мы берем в плен любую мысль во имя Христа». Единый Бог проглатывает всех остальных: Пан умер, ибо победил монотеизм. Подобно Кроносу, монотеизм питался проглоченными им богами. Даже если при условии, что мы посчитаем это историческое событие благодетельным для религии, а помимо Ницше существуют и другие, кто отрицают положительную роль победы христианства, - последняя не обязательно отразилась благоприятным образом на психологии. Это обусловлено тем, что конкретные виды сознания, соответствующие различным богам старого пантеона, лишились своего архетипического фона и были захвачены в плен христианской моделью, с точки зрения которой они стали казаться патологическими. Они могли возвратиться только через заднюю дверь умственного помешательства».
Вот два сна. Приснились они мне с интервалом в один день. Решил разместить их вместе ввиду их взаимосвязи.
Сон первый.
Я с друзьями еду на машине по одному из районов города. Они направляются на свадьбу, и я думаю ехать с ними, но потом меняю решение – сегодня я должен попасть на церковную службу. Поэтому я прошу их высадить меня где-нибудь возле метро, так чтобы я успел. Мы останавливаемся на одной из незнакомых мне улиц где, по-видимому должна быть станция. Я заворачиваю за угол, но станции не нахожу. Однако, я точно уверен что могу пойти по азимуту и бодро шагаю через дворы. Здесь ко мне присоединяются мои знакомые и друзья. Небольшой компанией мы продолжаем поиск. Я постепенно отчаиваюсь попасть на службу, и мы ищем с немного меньшим энтузиазмом. Улицы, которые попадаются нам на пути имеют несуразные названия вроде «сонный мох». Мы решаем пройти сквозь завод металлических изделий. Он представляет собой собрание открытых цехов, в одном из которых стоит паровоз из хромированной стали, его бока поблескивают от близкого огня в середине цеха. Двое моих друзей (они как раз инженеры-конструкторы) решают вернуться и взглянуть на паровоз поближе. Мы разделяемся и я со смутной тревогой понимаю что они пропали. Мы двигаемся дальше и я понимаю что оставаться здесь нельзя, иначе будет что-то плохое. Тогда мы начинаем двигаться быстрее и почти перелетаем через кварталы. Если кто-то останавливается (это происходит из-за того что остальные сами по себе не осознают опасности), он остаётся и мы его больше не видим. Однажды я решаю остановиться на перекрёстке возле протестантской (как мне кажется) церкви. Здесь уютное место и люди ходят в таких высоких шляпах с пряжкой. Но я знаю что это лишь покров, который это место сбросит если я вздумаю задержаться. Поэтому я решаю что мы бегали достаточно. Я оборачиваюсь в сторону церковной ограды и вижу там существа, похожие на мумии. Они протягивают свои руки, на которых ногти превратились в когти, я вижу их узкие прорезью глаза, блестящие чернотой. Понимая безысходность происходящего, я начинаю гневаться и выхватываю одно из существ из-за ограды. Я готов разорвать его на куски и мне удаётся свернуть его почти пополам, однако, кажется, оно почти смеётся. Над ухом я слышу отчётливый голос своей крёстной: «так ты не можешь победить тёмный нагваль». На этом сон заканчивается.