Классическая литература

Сомневаться в значимости искусства для Юнга не приходится, когда читаешь его работы. Он обращался к греческому и римскому искусству, читал и изучал восточную литературу. Цитирует в своих текстах Данте, Гете, Шиллера, Блейка, Гофмана, Ницше, Джойса. О тексте "Тайна золотого цветка" он писал в своей автобиографии: «Это было первым событием, которое прорвало мою изоляцию. Я узнал близость; я мог установить связи с чем-либо и кем-либо». Юнг: ««Великое произведение искусства подобно сновидению; при всей его явной очевидности оно не объясняет себя и всегда неоднозначно. Оно представляет образ почти таким же способом, которым природа позволяет цветку расти, и от нас зависит, какие делать выводы». Его слова об «Улиссе» можно отнести к воздействию искусства вообще: «Духовное упражнение, аскетическая дисциплина, агонизирующий ритуал, тайная процедура, восемнадцать алхимических перегонных кубов, …где дистиллируется гомункул нового, универсального сознания!» =========== "почему вообще многие люди не живут полной жизнью, не способны любить, чувствовать, переживать что-то? « Юнг: «Трагикомедии среднего человека, холодная теневая сторона жизни, унылая серость духовного нигилизма - мой ежедневный хлеб. Для меня они - мелодия, вымученная на уличной шарманке, избитая и лишенная обаяния… Но это не просто одна сторона этого, это еще и симптоматика! Это все слишком знакомо, то бесконечное бормотание безумцев, у которых есть только фрагментарное сознание, и поэтому страдающих от полной неспособности суждения и атрофии всех их ценностей».

"Многие иностранцы не читали Достовеского и не скажешь, что они как-то "не обогащены". Я знаю одного иностранца, который читал Достоевского, называл его роман «Братья Карамазовы» величайшим произведением мировой литературы и место ему отвел рядом с Шекспиром, - Фрейд.

Я знаю многих инстранцев, которые читали Достоевского и ценят его. Речь шла о другом. ВСЕ НАПИСАННОЕ ВЫШЕ ПРОШУ СЧИТАТЬ МОИМ ЧАСТНЫМ МНЕНИЕМ, АКТУАЛЬНЫМ НА МОМЕНТ НАПИСАНИЯ ЭТИХ СЛОВ. МНЕНИЕ ЭТО НИКОМУ НЕ НАВЯЗЫВАЕТСЯ И АБСОЛЮТНОЙ ИСТИНОЙ НЕ СЧИТАЕТСЯ.

Автор: Ольга Н., дата: пн, 06/12/2010 - 06:23 У Юнга есть хорошие слова о внутренних образах души: «Мы позволяем образам возникать и, быть может, удивляемся им, но это и все. Мы не берем на себя труд сделать этические выводы... Серьезным заблуждением является мнение о том, что достаточно в какой-то мере понять образы... Понимание образов необходимо превратить в этическое обязательство... Образы возлагают огромную ответственность на человека». Мне кажется, это относится и к образам в искусстве. В них заложена возможность нашего собственного творческого воображения, они и есть та юнговская «срединная область», в которой сознание приходит в состояние диалога с бессознательным. ------------------------------------------------------------- хорошо, когда «сознание приходит», хуже, когда так, как пишет этот автор: Автор: Lachesis, дата: пн, 06/12/2010 - 12:03 А почему вообще многие люди не живут полной жизнью, не способны любить, чувствовать, переживать что-то? Потому что все это больно. Но здоровый человек выносит эту боль и справляется с ней и даже не замечает, а травмированный (или как-то еще поврежденный человек) не может позволить себе такую роскошь - жить. Ему бы выжить, жить сложно и больно. Поэтому защиты встают стеной против того, что на самом деле очень нужно человеку, но он не может к этому прикоснуться из-за хрупкости, уязвимости и т.п. ------------------------------------------------------------ и, если всё-таки «сознание приходит», может оказаться, что не нужна именно этому человеку классическая литература. а потребность в ней, которая была ранее, оказывается, была «чужой», интроецирована им. всякое бывает

«может оказаться, что не нужна именно этому человеку классическая литература. а потребность в ней, которая была ранее, оказывается, была «чужой», интроецирована им». ========== Олег, мне кажется, Вы адекватно меня поняли. Спасибо, это всегда приятно, потому что поддерживает в собственных сомнениях и поиске. А если я ошибаюсь, то это тоже хорошо. Ведь сознание – это различение, которое появляется только в горизонте Иного. Мыслить – значит, стать лицом к лицу с чем-то Иным. Процедура часто болезненная, недаром Ницше говорил: «Я отравлен познанием, как ядом кураре». В непонимании, в несовпадении существует неоспоримая продуктивность - именно им мы обязаны желанию домысливать сущее личностно. Если, конечно, такое желание в принципе имеется в наличии.

Но когда, например, Пелевин пишет о том, что Будда - это дыра в сортире, и поясняет, почему - это сильно. -------------------------------------------- насколько мне известно, последовательность такова: Тень(Очко) - Анима/Анимус - Самость(Будда).

«Русская литература не дает расслабиться»
Интервью с писательницей и переводчицей Мэри Хобсон (ноябрь, 2011г)

На VI Международной конференции переводчиков, собравшей недавно в Ясной Поляне делегатов из разных стран, корреспонденту «Новых Известий» посчастливилось побеседовать с легендарной Мэри ХОБСОН, чей случай не имеет аналогов в истории мирового перевода. Она стала самой пожилой в мире студенткой, а затем аспиранткой и, наконец, доктором филологии и профессором Лондонского университета, подарившим англоязычным читателям блистательные переводы Пушкина и Грибоедова. В этом году миссис Хобсон исполнилось 85 лет, и свой юбилей она отметила в России.


– Мэри, правда ли, что заняться литературой вам посоветовал врач?
– Да, это была своего рода психотерапия. В юности я окончила с золотой медалью Королевскую академию музыки в Лондоне по классу скрипки и фортепиано, потом учила детей играть на нем. А за перо взялась в 50 лет, чтобы исцелиться от депрессии, вызванной тяжелой болезнью мужа. Нил подавал большие надежды как театральный художник, но в 25 лет – на четвертом году нашего брака – из-за абсцесса мозга стал глубоким инвалидом: правая рука парализована, не мог ходить, почти не говорил. Ухаживала за ним, как за ребенком, растила детей – их у нас было четверо, и все это время – целых 25 лет! – мне было не до себя. Как тут не впасть в депрессию...

– Тогда вы и стали писать?
– В год по роману. Первый – «Это место – сумасшедший дом» – вышел в Лондоне в 1976 году, а за ним еще два – «О, Лили» и «Бедный Том». Они были хорошо приняты критикой и читателями, а вот четвертой книге не повезло – она осталась неопубликованной, потому что ее действие происходит в доме престарелых. Издатель побоялся, что люди не захотят читать про стариков, хотя этот роман, как и другие, был написан с изрядной долей черного юмора. Сейчас его собираются перевести на русский язык.

– Когда вы заговорили по-русски?
– В 56 лет. Спасибо Толстому! Я лежала в больнице после операции, и дочь Сара принесла мне «Войну и мир» со словами: «Когда у тебя еще будет время для такого толстого романа!» Дойдя до конца, я поняла, что на самом деле эту книгу еще не читала. Ведь перевод – это совсем не то же самое, что оригинал. Красота «Войны и мира» не только в стиле или сюжете – она в самих словах, в том, что слова эти – русские.
– Наши школьники пугаются объема, читают Толстого в кратком изложении…
Пройти лабиринтами «Войны и мира» мне помогла замечательная женщина с пушкинским именем – Татьяна. В 20-е годы, когда ей было около четырех лет, ее семья эмигрировала из Петербурга в Париж. Под руководством Тани я целых два года по строчке читала Толстого со словарем, впитывая каждую каплю текста. Когда закрыла книгу, чувствовала себя так, как будто все мои друзья эмигрировали за границу! Запас лексики XIX века пригодился мне в дальнейшей работе. Я вообще очень люблю это столетие и в Англии, и в России.

– А потом вы открыли для себя Пушкина?
– Татиша дала мне прочесть отрывок из «Медного всадника»: «Люблю тебя, Петра творенье…» Я горожанка, картины природы не близки моему сердцу, а эти чеканные строки просто пронзили! (Как ни расхваливали мне Тютчева, но ведь совсем не то: природа, облака, весна, осень… А где же люди?) До Пушкина я не любила читать стихи, великая английская поэзия оставляла меня равнодушной. А «Медный всадник» сразу захотелось перевести.

– Легко ли сесть на студенческую скамью в 62 года?
– Хотя меня приняли сразу на второй курс (я уже неплохо знала русский), чувствовала я себя просто ужасно! У меня как раз родились внуки, а я вместо того, чтобы сидеть с ними, стала студенткой! Молодежь все схватывала на лету, а у меня уже и память, и силы не те. Сразу поняла, что совершила огромную ошибку, что не смогу выдержать этот бешеный темп, усвоить такую бездну знаний. Весь семестр только училась и спала. Отключалась при каждом удобном случае – в метро, на диване в гостях... Но понемногу втянулась. А потом начался мой роман с Грибоедовым. Прекрасно помню тот день – у нас была лекция в пятницу. Профессор сказал, что «Горе от ума» – блестящая пьеса, но ее невозможно перевести.

– Но для того, кто круто изменил свою жизнь на седьмом десятке, слова «невозможно», по-видимому, не существует…
– Это так! Я сказала себе: «Это мы еще посмотрим!» После лекции пошла в библиотеку, взяла книгу, читала и все думала: ну может, как-нибудь все же удастся перевести? Работала над пьесой урывками, потому что была страшно занята. Закончила перевод только после защиты диплома и решила поступать в аспирантуру, чтобы писать диссертацию по творчеству Грибоедова. За экзамены нужно было платить, и я целое лето подрабатывала журналистикой, брала интервью для разных изданий.

-О трудностях, с которыми пришлось столкнуться в процессе работы над ней, вы рассказывали на конференции в Ясной Поляне. В чем они заключались?
– Слов очень мало, и в них бездна смысла. Многие строчки вошли в поговорку. Русским понятно, а как донести суть до англичан? Как, например, передать по-английски вот этот намек на Толстого-американца – «вернулся алеутом»? Или финал: «Карету мне, карету!» У нас на слово «карета» есть только пара рифм, и обе не в тему.

– А как насчет названия комедии?
– Это первая и, пожалуй, главная сложность, с которой сталкивались все, кто брался за этот труд. У русского слова «ум» – десятки оттенков смысла, и встречается оно в комедии сотни раз, потому что несет стержневую функцию. Это и разум, и интеллект, и сообразительность, и остроумие, и многое другое. В английском языке столь же емкого эквивалента нет. А раз нет эквивалента – приходится заменять ключевое слово десятком других в зависимости от контекста, и стержень комедии распадается! Сначала я перевела ее название так: «Too Clever for Comfort, or the Misfortunes of a Thinking Man» – «Слишком умный, чтобы жить спокойно, или Терзания мыслящего человека».Вышло точно, но длинно, поэтому во второй редакции пришлось вернуться к выражению «Woe from Wit» («Горе от остроумия») – под ним комедия уже переводилась раньше, английский читатель успел к нему привыкнуть.

– Но вас оно не устраивает?
– Конечно! Его нельзя считать адекватным. Согласитесь, что «Горе от остроумия» – совсем не то же самое, что «Горе от ума»! Значение «остроумие» за словом «wit» закрепилось в сознании английских читателей в связи с творчеством Шеридана, Конгрива и Уайльда, которые вывели на сцену целую плеяду героев-остроумцев. В рамках этой литературной традиции под «людьми ума», «остроумцами» стали подразумевать тех, кто стремится выделиться и отличиться, кому претит практическая деятельность, кто одержим тщеславием, нетерпим к порицанию, жаден до славы. Отождествлять Чацкого с лондонским денди или уайльдовским остроумцем было бы неправильно.

– В 1999 году в Великобритании вышел 15-томник сочинений Пушкина – такого полного издания нет даже на русском языке!
– Мне посчастливилось работать над этим проектом в числе других переводчиков. Над «Графом Нулиным», в частности. А еще я сделала – слог в слог, ударение в ударение! – перевод «Сказки о попе и о работнике его Балде». Это одно из любимейших произведений! Там такой юмор своеобразный, очень близкий англичанке, которая так много читала по-русски. Ну а потом взялась за «Онегина», и он заслонил собой все, стал смыслом моей жизни. Мне кажется, что именно в этом произведении полнее всего выразилась русская душа. А как ее, душу, переведешь? Она ускользает от перевода, и прелесть романа теряется. В этом и состоит главная проблема с «Онегиным» в Англии. Британцы читают и плечами пожимают: ну и что тут такого великого?

– По этой причине за границей его знают и ценят меньше, чем Толстого, Достоевского, Чехова?
– Кто-то из французских писателей, то ли Флобер, то ли Мопассан, прочитав «Капитанскую дочку», выразил недоумение по поводу ее литературных достоинств. Мои знакомые, читавшие эту книгу, тоже сочли ее скучной и примитивной. Выходит, очарование пушкинского текста переводу пока не поддается. Я все размышляла: в чем тут дело? Очевидно, что слова у Пушкина какие-то особенные, есть стилистические нюансы, которые трудно передать, есть внутренний ритм, рождающий ощущение волшебства, который нужно почувствовать… Вопрос в том, как сохранить это волшебство.

– Собираетесь переводить пушкинскую прозу?
– Если успею закончить с его поэзией. 20 октября прошлого года поставила последнюю точку в «Евгении Онегине». Никогда не забуду этот день! Ощущение, как будто осиротела. Работа над романом была смыслом моей жизни, ради нее я отложила в сторону письма Грибоедова и переводы Марка Аврелия, осознав, что в моем возрасте нельзя так разбрасываться, нужно сосредоточиться на главном.

– Кого труднее переводить – Пушкина или Грибоедова?
– В «Горе от ума» я пыталась решать формальные задачи, например, сохранять мужскую и женскую рифму. Специфика английского языка такова, что сделать это невероятно трудно. А когда концентрируешься на одной цели, приходится жертвовать чем-то другим. В «Онегине» пришлось отказаться от такого подхода: важнее было передать атмосферу романа, аромат эпохи, выбрать правильный язык – не слишком современный, но в то же время понятный и близкий английскому читателю. Да и историко-культурный контекст нужно было приблизить к нему, не говоря уже о смысле. Смысловых трудностей здесь не меньше, чем в «Горе от ума». Вы, например, знаете, что строчку «В окно смотрел да мух давил» нельзя понимать буквально?

– Работа над «Онегиным» продвигалась трудно?
– Долго примерялась к нему, оценивала свои силы. Пыталась перевести то один кусок, то другой, чтобы решить: достойно ли это Пушкина? Стоит ли мне за это браться, потяну ли я? Работала над поэмой таким же методом, каким роют тоннель под Альпами – с двух концов, чтобы потом соединить их. Начала с последних строчек: если не одолею их, какой смысл браться за все остальное? Когда два участка тоннеля соединились, я позвонила Алисии Ябор – единственной поэтессе, с которой знакома в Англии. Она поощряла меня к работе над «Онегиным», а я зачитывала ей готовые отрывки. Алисия уже была очень плоха – финальная стадия рака, но на следующий день после моего звонка она прислала мне роскошные желтые розы в окружении белых гипсофил. Этот жест меня потряс! Казалось невероятным, что, умирая, она может думать о чем-то другом, радоваться тому, что я перевела «Онегина»!

– Вам лучше работается утром?
– Я жаворонок, а вот муж был совой. Я помогала ему делать макеты для театра. Так он до 10 вечера даже не брался за работу, а у меня после девяти уже глаза слипались. Просыпаюсь очень рано: в 5 часов уже сна ни в одном глазу, а просто так лежать скучно. Жду еще час и наконец говорю себе: пора! Пью в постели черный чай с ломтиками зеленого яблока (режу их горкой и кладу на поднос рядом с чайником, чтобы брать не глядя) и что-нибудь перевожу. Когда в июле я была в Астрахани на выездном семинаре Союза переводчиков России, до начала мероприятий успевала поработать над «Золотым петушком», его перевод уже закончила.

– Что вас поддерживает?
– Великие книги. Восхищаюсь Марком Аврелием, его размышлениями о том, как человек должен жить. Выучила древнегреческий, чтобы читать Еврипида.

– Вы говорите об Аврелии как о современнике…
– А он и есть мой близкий друг. Я с ним спорю на полях.

– Это напоминает Олега Янковского в роли барона Мюнхгаузена: «Со мной сегодня обедал Шекспир»… А что еще читаете?
– В 1991 году я приехала на стажировку в Москву – в Лингвистический университет. Рубль обесценился, и я со своими фунтами впервые в жизни почувствовала себя богатой. Купила 200 книг! Для меня это самое дорогое – моя жизнь, мое лекарство. Полные собрания Достоевского, Лескова, Толстого, Чехова, Щедрина, академическое издание Пушкина в 6 томах 1936 года.

– Сколько времени ушло, чтобы все это прочитать?
– Литература для меня – как воздух. Вы же не считаете, сколько дышите! Стараюсь все успеть в этой жизни, поскольку не верю, что будет другая – после смерти. Обидно слышать, когда говорят: для вас, атеистов, жизнь лишена всякого смысла. Неправда, она очень важна. Это единственный шанс, и его надо использовать, не растратив впустую ни одной секунды!

– Вам когда-нибудь говорили, что вы похожи на мисс Марпл?
– Дома меня так и называют. Мисс Марпл любила строить из себя безобидную старушку, чтобы окружающие не воспринимали ее всерьез. Вот и я, когда прохожу паспортный контроль в аэропорту, провожу через таможню чемоданы с книгами, прикидываюсь рассеянной и немощной, чтобы пропустили поскорее и не придирались к лишнему грузу. В моем возрасте уже страховку туристам не выдают. Считается, что после восьмидесяти надо сидеть дома! А я прилетаю из Лондона в Москву и срываюсь в Сибирь – друзей навестить. Этим летом плавала по Оке, к музею-усадьбе «Поленово» – невероятные впечатления! Течение довольно сильное, но я справлялась. Я выросла на море и без воды не могу, дома вот тоже хожу в бассейн. Поддерживаю себя в хорошей форме, чтобы успеть сделать как можно больше. Столько еще не переведено – недавно взялась за Цветаеву, Окуджаву. Русская литература не дает расслабиться!

Спасибо, Ольга. Просто нет слов. Очень впечатляет и вдохновляет! :-)

Ольга, спасибо. Вот сразу вопрос - почему у нас, в возрасте за шестьдесят, большинство, словно истощенные старушки, без цели, без смысла, сплошное доживание? Печально.

Потрясающая женщина! Потрясающая история! Подобные примеры меня жутко вдохновляют. Вот и сейчас тоже. Я собрала и сохранила все её фотографии, которые нашла в сети. И в моменты слабости буду вспоминать эту женщину.

Что считать классикой? На мой взгляд, на данный вопрос есть дать два различных ответа, в зависимости от того, кого из субъектов брать за точку отсчета – писателей/ филологов/ философов или обычных читателей. В первом случае, роль классической литературы, на мой взгляд, очевидна - ни упомянутый Сорокин, ни Пелевин, ни Толстая не смогли бы ничего создать исключительно из себя. Преемственность в литературе - означает не только принадлежность к той или иной школе, а следовательно использование определённых приемов, но так же дает ощущение писателю того, что он не находится в культурном вакууме. Классика - эта живая пульсирующая связь со словом прошлым, перелитым в настоящее, связь, которую, как бы ни хотел Сорокин, порвать не удастся никогда (во всяком случае, ему, как писателю, точно; писать значит, в том числе, и играть кодами классической литературы). Другой вопрос, что значит классика для обычных читателей? Я, к примеру, часто сталкиваюсь с тем, что обычные читатели отдают предпочтение не русской литературе, а европейской. Читают Моэма, Форстера, Жида, Диккенса, но русская классика для них оказывается совершенно не доступна, не понятна и не интересна. Познавать собственную культуру оказывается слишком сложно, а может быть и больно. Чужие трагедии (в данном случае «европейские») переживаются легче, а, следовательно, и легче прочитываются, и воспринимаются, как сказка (другая культура, как сказка). Вопрос, как мне кажется, не стоит, читают или не читают классику. И до этого и Пушкин и Лермонтов и Платонов и Трифанов и Пастернак были читаемы исключительно небольшой группой людей. Это был круг элиты. Другое дело, что в 21 веке, исходя из посыла общедоступности информации, заговорили и о том, почему общество (масса) с высшим образованием, умеющие читать, писать и выражать свои мысли не читают классическую литературу/ философию (всего с приставкой "классическое"), а предпочитают Маринину и психологию для всех. Но общедоступность не значит востребованность. Умение читать, писать и связно излагать свои мысли не значит обладать определенным уровнем духовной культуры. Сама классика является и в тоже время требует того, что Фуко назвал «забота о себе», то есть определенных духовных практик. Читающих классику не стало меньше, они просто растворились в толпе умеющих читать. Да и сама проблема читают-не читают классику для филологов-философов отошла на задний план. Главная проблема, к которой приковано их внимание – это кризис культуры. По их мнению, гуманитарное знание просело – нет не только великих ученых, нет великих писателей, великих дирижеров, великих художников. Поэтому вопрос, на мой взгляд, не в том, читают ли классику, а в том, что мы будем читать дальше?

Будем читать Солнцева, Шишкина, Славникову, Слаповского, Кононова, Кучерскую, А. Иванова, А. Азольского, Крусанова, Катерли, Кабакова, Прилепина, Варламова, Горланову, Кобрина, А. Королёва и т. д.. Богата земля русская талантами.

Литература никогда не умрет, потому что духовность никогда не умрет. Люди не испытывают никакого кризиса - это развитие. Память поколений русских вместила столько тяжести, что сейчас переживается этап отдыха, иногда тупого, безмозглого, но отдыха. Видимо, он нужен природе. Что набирает человек в это время? Все знают время отпуска: тупое лежание вначале, если даже куда-то уехал. Причем, тупое может быть и восхождение, и экстрим - тупое для духовности, она замирает. Долго я думала, что ущербна: не так думаю, не так делаю, не так понимаю. Теперь определилась: я - среднее существо, как все. И это не обидно. Пушкин и тут спасает: "Глядим мы все в Наполеоны,...и почитаем всех нулями, а единицами себя". Поэтому, ничто "не просело", будем читать и будем счастливы "разнообразно и по разному поводу". Это не глупый оптимизм, а просто не надо переносить свои заморочки на весь мир, он богаче и умнее каждого из нас.

"Богата земля русская талантами." Чего-то больно узок у вас список русских талантов, да и ограничен только литературой постклассического периода.

"Люди не испытывают никакого кризиса - это развитие." "Вот оно чо, Михалыч!"... ;)

Я ваши слова поняла как "Волга впадает в Каспийское море"? Но дробить смыслы до бесконечности - это уже не игра в бисер, а игра в пыль какую-то: хлопок - пыль столбом и ничего не видно, да еще и задыхаешься - вот такая моя метафора развернутая получилась, с уважением, Roha

Джек, опять шлея под хвост попала? Помочь, может чем?

Ничего, если греческое слово «кризис» переводится как поворотная точка, исход, разрешение развития какого-либо процесса, выбор...

"Джек, опять шлея под хвост попала? Помочь, может чем?" Что-что? Я говорил про писателей, вообще-то.

"Память поколений русских вместила столько тяжести, что сейчас переживается этап отдыха, иногда тупого, безмозглого, но отдыха". Неужели для вас процесс смены исторических и культурных парадигм так прост? Получается, как в детском стишке: "Мы писали, мы писали. Наши пальчики устали. Мы немножко отдохнем и опять писать начнем". "Теперь определилась: я - среднее существо, как все...Поэтому, ничто "не просело", будем читать и будем счастливы" Неужели для вас совершенно не важно какого качества литературное произведение? И вы готовы всё претендующие на произведение искусства считать произведением искусства? "...просто не надо переносить свои заморочки на весь мир, он богаче и умнее каждого из нас". Мир может быть и богаче и умнее, но культура создание рук человеческих. Неужели вы считаете, что мудрость мира по хлопку решит все проблемы, и поэтому надобность в рефлексии полностью отпадает?

Другое дело, что в 21 веке, исходя из посыла общедоступности информации, заговорили и о том, почему общество (масса) с высшим образованием, умеющие читать, писать и выражать свои мысли не читают классическую литературу/ философию (всего с приставкой "классическое"), а предпочитают Маринину и психологию для всех. --------------------------------------------------- Если это не цитата, то почему такое обесценивание современной художественной литературы и откуда выводы, что читают только лубок? От того, что мне приятнее всего Достоевского и Г. Миллера читать, не проистекает, что все писатели никуда не годятся. От того, что никто не дирижирует как Фуртвенглер, не следует, что Гергиев никуда не годится. Похоже, это вечная российская тенденция - надо умереть, чтобы тебя признали великим.

«Юнгианство, корнями уходит, как бы вам мягче сказать, в культуру... ---------------------------------------------------------- Вот он где- гумус юнгианства! Мягко выражаясь.

Кто сказал, что юнгианство корнями в культуру уходит?

Подними смертный,глаза к небу! Но не очень высоко- до верхней части экрана.

Нашла. А разве не так?

Юнгианство- само часть культуры.

Minor, я наверно не правильно выразилась. В данном случае речь шла о том, что несмотря на почти всеобщее образование, на доступность информации духовные запросы людей не изменились. Это конечно не значит, что все поголовно читают только Маринину. Но большинство - сравнить хотя бы тиражи книг.Более того я не обесценивала современную литературу. То, что вы читаете Достоевского и Миллера - замечательно. Под кризисом культуры я понимала в первую очередь кризис идей. Постмодернизм себя исчерпал. Но на его месте не появилось ничего нового. Делез говорил, что философия творит концепты. Но новых концептов не появляется. К примеру, сейчас часто задают вопрос: кто современный герой? И ответа пока нет.

У Прилепина современный герой.

Прилепин - согласна. Но ведь его одного мало.А философия? Есть ли новые стоящие философские системы?

Это у майтрейи спросите.