Творческое начало как сущность человека

На мой взгляд «творческий инстинкт» тесно переплетается с такими частовстречающимися определениями влечений (инстинктов) как «религиозный инстинкт», «культурный инстинкт». Действительно, если сознание, его функциональность направлена на постижение мира, природы, бессознательного, то в этом смысле можно говорить о САМОСТОЯТЕЛЬНОМ «инстинкте» принадлежащему только Эго, влечении расширить свои границы, пусть даже ценой страдания, которые приносят эти «экспансии» (творческие муки). Вопрос в том, можно ли это стремление, влечение (можно назвать еще это влечение любознательностью, любопытством) Эго, в полной мере соотносить с понятием «инстинкт»? По сути, любознательность, любопытство Эго, является производной метафорой поглощения, насыщения, питания. В этом контексте творчество – метафора пищевого инстинкта, - переваривания, ассимиляции, и трансформации, оформления и выделения поглощаемого. Следуя далее этой физиологической метафоре, мы приходим к тому, что конечным продуктом творчества-поглощения является концентрированное оформление и выделение т.е. с физиологической т.з. фекалии. Конечно это выглядит вульгарно и упрощенно, но я заметил что в терапии пациентов страдающими творческим застоем как правило наблюдается расстройство пищеварения и в частности страдает выделительная функция ж.к.т. Одним словом,- пихосоматика. Факты – упрямая вещь. Часто думая о высоком, мы забывает об элементарном, о теле. Все мы знаем изречение Лао – «самое высокое стоит на самом низком», но мало кто из нас ассоциирует «самое низкое» с телом, или если проскальзывает такая ассоциация, то ей придается форма моралите, тени. Тело – базис всего духовного и возвышенного. Думая о Юнге, надо помнить о Павлове и Фрейде. Я хочу сказать, что если строго следовать юнговской парадигме тотальности психического, Эго должно понимать свое тело, смыслы и метафоры его симптомов – «дорожных знаков», и как опытный и дисциплинированный водитель не нарушать правил дорожного движения, продвигаясь к самости. Все эти мысли навеяны понятием инстинкт, который связан с понятием психоидного, а значить и «грубо» материального. Не стало ли для нас понятие «инстинкт» предметом интеллектуальной спекуляции, и не отрываемся ли мы от его базовой структуры, корневой метафоры тела и его материальной функциональности? Не является ли одухотворение инстинкта элементарной проекцией дикаря? Я озознаю, что занимаю крайнюю позицию в этом далеко непростом вопросе.

Использование термина "инстинкт" может внести больше путаницы, чем ясности... Разные значения могут в него вкладываться. Мне творческий порыв (не конкретно в бергсоновском смысле) неким началом, лежащим ща пределами эго, причем далеко за его пределами и поэтому с большим трудом поддающимся точным определениям и классификациям. Говорить об инстинкие творчества - значит, по моему мнению, использовать метафору, смысл которой в недопущение чрезмерного и необоснованного возвышения и одухотворения этого творческого начала, отрыва от телесного. Насчет фекалий...:) Творчество и его продукты - это все таки то, что доставляет радость, с чем живут и чем живут, что имеет ценность (не в рыночном смысле). Фекалии же бесполезны для человека (хотя полезны для природы - удобрения:)), радости не доставляют (за исключением отдельных случаев:)). У Хиллмана вот еще интересная фраза: "Опус может быть разрушен творческим инстинктом, если последний перестает ощущать в других тот человеческий контекст, в котором только и возможны психические реакции." Какой контекст он имел ввиду?

Вообще понятие «пятого инстинкта» у Хиллмана размыто в том, что касается самого инстинкта и его связи с психическим. Создается впечатление, что Хиллман сам попадает в контекст креативности, как психологической модели и пытается связать чисто биологическое понятие с психикой (отсюда нововведенный термин – «психизация инстинкта»). В основе такой связи лежит идея Юнга о психоидном, на мой взгляд самом трудным и парадоксальным понятием. Что касаемо контекста, то под «человеческим контекстом Хиллман имел ввиду, то обстоятельство, что опус не может быть самоцелью, т.е. направлен только на внутреннее психическое,, но через рефлексию (поворот) должен осуществляться во внешнем мирке. Опус циркулирует между внешнем и внутренним, причем этот процесс циркуляции многократен, если не сказать бесконечен. Творчество ради творчества бессмысленно и приобретает деструктивный характер. Выходя вовне опус попадает в мир объектов, людей и очеловечивается в этом смысле опус приобретает «человеческий контекст» Далее он пишет: «Поскольку в любом смелом творческом предприятии опусу угрожает деструкция, то проблема управления собой приобретает первостепенное значение. Мы с восхище¬нием изучаем жизнеописания «великих», чтобы понять, как им это удавалось. Что касается психологической креа¬тивности, то здесь сами собой напрашиваются два способа управления: во-первых, дисциплина, к которой нас прину¬ждает опус (в психологии это раскрытие и удовлетворение специфических потребностей души); во-вторых, границы, навязываемые психическим творческому импульсу (через ситуацию взаимоотношений с людьми). Первый способ — это приобретение знания о том, как развить душу, как от¬крыть перед ней простор и найти приложение ее способно¬стям, как научить ее наслаждаться и удовлетворять посто¬янно возвращающийся интерес к смерти. Второй способ — это осознание своих взаимоотношений с людьми в каче¬стве своего рода ритуалов, обеспечивающих нас каналами для разрядки творческих импульсов. Взаимоотношения с людьми способны служить надежным контейнером для любого безумия. Чем глубже они, тем больше могут в себя вместить. Они обеспечивают пространством для принесе¬ния жертвы, но они же служат и защитой от разрушитель¬ного аспекта творческой стихии. Когда этими каналами (я имею в виду взаимоотношения с людьми) пренебрегают, когда творческий инстинкт не может больше принять определенную форму с помощью соответствующих психи¬ческих модификаций, а особенно когда творческая спо¬собность (креативность) лишена вмещающего и одно¬временно укрепляющего ее опуса (дела), тогда мы имеем архетипы, взрывающиеся прямо на глазах: тут и творче¬ски-разрушительные примитивные порывы, и загнанное, отчаявшееся, разорванное сознание, и самость, вступа¬ющая в психотическую фазу».

Понятно, вроде:) Вообще тема творчества - тема насквозь пародоксальная. Сделаем небольшой шаг, и поробуем понять, а что такое "новое" (творчество же предполагает создание чего-то нового) - и тут тоже парадокс. А есть ли, а может ли быть что-то действительно новое в этом мире? Поэтому Хиллман очень справедливо предлагает амплификацию: " вы не найдете здесь опреде¬ления креативности, которое ограничивает и урезает, скорее, здесь необходима амплификация, расширяющая и соединяющая." Небольшое замечание. Хиллман пишет: "Я не знаю другого психолога(кроме Юнга), который бы так смело и прямо заявил, что творческое начало является сущностью человека". На самом деле, здесь очень близки идеи Фромма и нельзя не вспомнить еще и экзистенциальную психологию, и гуманистическую. Но это так, к слову. Все эти идеи и направления психологии, увы, не имеют ни популярности, ни широкого распространения. И это не случайно, я уверен. Есть, конечно, опасность в идеализации стремления к творчеству, в его возвышении и в отрыве от его обратной стороны - разрушения, и Хиллман тут абсолютно прав, но более актуальными являются другие проблемы. А именно - просто плачевный уровень состояния не только в реализации стремления к творчеству, к самоосуществлению, но даже в его осознании. И тут выступает другой демон...

А есть ли, а может ли быть что-то действительно новое в этом мире?           :) Это вопрс с подвохом. Всь подвох в слове "новое". Новое относительно чего, с позиций чего? Если говорить о творчестве внешнем, то если я пишу новую книгу, можно ли считать её новой? С одной стороны, в ней по-своему уникальный сюжет, уникальные герои, с другой -- она роман, один из многих. Если я ваяю скульптуру, новое ли это, или что-то старое? Если меня посещают новые идеи об устройстве мира, новое это или что-то старое? Понятие энергии, например, существовало не всегда. С одной стороны это нечто новое, а с другой, она подчиняется тем законам, которые в интутивной форме уже приписывались древними различным субстанциям. Таким образом обобщая что-либо, можно с лёгкостью разрушать любой эффект новизны, поскольку в обобщениях можно спуститься до уровня материи, и сказать, что скульптура -- обычная глина или гипс, новый роман -- всего лишь роман, новое устройство -- всего лишь комбинация уже существующих приборов, новая концепция -- объединение уже старых идей (как это высказывается, например, в адрес работ Юнга). Но было ли юнгианство до Юнга?

«Всё суета!» Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме. Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — всё суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет; и что делалось, то И будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот. это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

          На мой взгляд это очень пассивная точка зрения. Она всё обесценивает. В ней нет различия между жизнью и смертью. Может быть, это и есть высшая мудрость, но что тогда нас "тут" держит?

Суета :)

Владимир, здорово ответил, я бы примерно то же самое сказал. А вообще, в том, что мрачновато описывает Екклизиаст, китайцы увидели движение Дао и космическую гармонию. Майю можно рассматривать как проявление божественного начало (а как ему еще воплощаться?); о тождестве сансары и нирваны прямо говриться еще в раннем буддизме махаяны. В отношении нового, я думаю, главное не увлекаться теоритическими и филосфскими спекуляциями в отношении прпыток "определить", что такое "новое", или "творчество". Тут полезна амплификация, с Хиллманом я согласен. Еще можно воспаринимать эти вопросы как коан. Главное - это то, что конкретный человек вкладывает в эти понятия - "новое", или "творчество", т.е. те смыслы и переживания , которые рн выстраивает вокруг них.

Да согласен, пессимизм налицо, но зато как верно с философской точки зрения!

Володя! Да ладно прикрываться ;) "философской точкой зрения" :). Это очень даже верно и с личной точки зрения. Можно еще вспомнить и "Река времен в сврем течении уносит все...". Важно, чтобы мы умели смотреть на все это безобразие :) с разных точек зрения, в зависимости от нашего состояния (можно подумать, я говорю о том, что никто не знает:)). Буддисты - черти, тоже много всего напридумывали любопытного. Лично мне сейчас нравится больше на это смортреть, так сказать, с даосской точки зрения (мы тут все "татьянин день" продолжали отмечать - Дионис развыступался:))

Понятно,все еще продолжается? Да разгуляй пошел! Такая суета сует мне нравиться. :)

Ладно, тогда метафора.Гастрономическая. Творческий инстинкт - это как кладовая или подвал, где на полках множество всяких продуктов. Не заглядывая в кладовую, можно и не подозревать, что там происходит. В этой бутылке вино забродило, а здесь кочерыжка на капусте проросла. Не зайди вовремя, и кочерыжка сгниет, бутылка взорвется, да мало ли что еще. Но и вошедший может просто выбросить испорченные продукты, и на них сразу слетятся и сбегутся разные твари. Ведь кому что. А можно соорудить салатик из капусты, использовав вместо уксуса забродившее вино. Кто-то скажет:"Фу-у", а кто-то уплетет за милую душу....

Рассуждая об творческом инстинкте Юнг рассматривал его с позиции творческого автономного комплекса. Вообще рассуждения Юнга о творческой инстинктивности психе чаще всего сводились к художественному и литературному виду проявления (Уллис, Пикассо). Вот что он говорил в одном из своих докладов: «Из чего состоит творческий автономный комплекс? Этого вообще невозможно знать заранее, пока завершенное произведение не позволит нам заглянуть в свою суть. Произведение являет нам разработанный образ в широчайшем смысле слова. Образ этот доступен анализу постольку, поскольку мы способны распознать в нем символ. Напротив, пока мы не в силах раскрыть его символическую значимость, мы констатируем тем самым, что по крайней мере для нас смысл произведения лишь в том, что оно явственным образом говорит, или, другими словами, оно для нас есть лишь то, чем оно кажется. Я говорю - потому что, возможно, наша ограниченность просто не дает нам пока заглянуть поглубже. Так или иначе в данном случае у нас нет ни повода, ни отправной точки для анализа. В первом случае, наоборот, мы сможем припомнить в качестве основополагающего тезис Герхарта Гауптмана: быть поэтом - значит позволить, чтобы за словами прозвучало Пра - слово. В переводе на язык психологии наш первейший вопрос соответственно должен гласить: к какому пра - образу коллективного бессознательного можно возвести образ, развернутый в данном художественном произведении? Такая постановка вопроса во многих аспектах требует прояснения. Я взял здесь, согласно вышесказанному, случай символического произведения искусства, притом такого, чей источник надо искать не в бессознательном авторской личности, а в той сфере бессознательной мифологии, образы которой являются всеобщим достоянием человечества. Я назвал эту сферу соответственно коллективным бессознательным, ограничив ее тем самым от личного бессознательного, под которым я имею в виду совокупность тех психических процессов и содержаний, которые сами по себе могут достичь сознания, по большей части уже и достигли его, но из - за своей несовместимости с ним подверглись вытеснению, после чего упорно удерживаются ниже порога сознания. Из этой сферы в искусство тоже вливаются источники, но мутные, которые в случае своего преобладания делают художественное произведение не символическим, а симптоматическим. Этот род искусства мы, пожалуй, без особого ущерба и без сожаления препоручим фрейдовской методе психологического промывания. В противоположность личному бессознательному, образующему более или менее поверхностный слой сразу же под порогом сознания, коллективное бессознательное при нормальных условиях не поддается осознанию, и потому никакая аналитическая техника не поможет его , ведь оно не было вытеснено и не было забыто. Само по себе и для себя коллективное бессознательное тоже не существует, поскольку оно есть лишь возможность, а именно та возможность, которую мы с прадревних времен унаследовали в виде определенной формы мнемонических образов или, выражаясь анатомически, в структуре головного мозга . Это не врожденные представления, а врожденные возможности представления, ставящие известные границы уже самой смелой фантазии, - так сказать, категории деятельности воображения, в каком - то смысле априорные идеи, существование которых, впрочем, не может быть установлено иначе, как через опыт их восприятия. Они проявляются лишь в творчески оформленном материале в качестве регулирующих принципов его формирования, иначе говоря, мы способны реконструировать изначальную подоснову праобраза лишь путем обратного заключения от законченного произведения искусства к его истокам. Праобраз, или архетип, есть фигура - будь то демона, человека или события, - повторяющаяся на протяжении истории везде, где свободно действует творческая фантазия. Соответственно мы имеем здесь в первую очередь мифологическую фигуру. Подробнее исследовав эти образы, мы обнаружим, что в известном смысле они являются сформулированным итогом огромного типического опыта бесчисленного ряда предков: это, так сказать, психический остаток бесчисленных переживаний одного и того же типа. Усредненно отображая миллионы индивидуальных переживаний, они дают таким путем единый образ психической жизни, расчлененный и спроецированный на разные лики мифологического пандемониума. Впрочем, мифологические образы сами по себе тоже являются уже сложными продуктами творческой фантазии, и они туго поддаются переводу на язык понятий; в этом направлении сделаны лишь первые трудные шаги. Понятийный язык, который по большей части предстоит еще создать, смог бы способствовать абстрактному, научному освоению бессознательных процессов, залегающих в основе праобразов. В каждом из этих образов кристаллизировалась частица человеческой психики и человеческой судьбы, частица страдания и наслаждения - переживаний, несчетно повторявшихся у бесконечного ряда предков и в общем и целом всегда принимавших один и тот же ход. Как если бы жизнь, которая ранее неуверенно и на ощупь растекалась по обширной, но рыхлой равнине, потекла вдруг мощным потоком по глубоко прорезавшемуся в душе руслу, - когда повторила ту специфическую сцепленность обстоятельств, которая с незапамятных времен способствовала формированию праобраза. Момент возникновения мифологической ситуации всегда характеризуется особенной эмоциональной интенсивностью: словно в нас затронуты никогда ранее не звеневшие струны, о существовании которых мы совершенно не подозревали. Борьба за адаптацию - мучительная задача, потому что на каждом шагу мы вынуждены иметь дело с индивидуальными, то есть нетипическими условиями. Так что неудивительно, если, встретив типическую ситуацию, мы внезапно или ощущаем совершенно исключительное освобождение, чувствуем себя как на крыльях, или нас захватывает неодолимая сила. В такие моменты мы уже не индивидуальные существа, мы - род, голос всего человечества просыпается в нас. Потому и не в состоянии отдельный индивид развернуть свои силы в полной мере, если одно из тех коллективных представлений, что зовутся идеалами, не придет ему на помощь и не развяжет в нем всю силу инстинкта, ключ к которой обычная сознательная воля одна найти не в состоянии. Все наиболее действенные идеалы всегда суть более или менее откровенные варианты архетипа, в чем легко можно убедиться по тому, как охотно люди аллегоризируют такие идеалы, - скажем, отечество в образе матери, где сама аллегория, разумеется, не располагает ни малейшей мотивирующей силой, которая вся целиком коренится в символической значимости идеи отечества. Этот архетип есть так называемая первобытного в человеке к почве, на которой он обитает и в которой содержатся духи лишь его предков. Чужбина горька. Любое отношение к архетипу, переживаемое или просто именуемое, нас; оно действенно потому, что пробуждает в нас голос более громкий, чем наш собственный. Говорящий праобразами говорит как бы тысячью голосов, он пленяет и покоряет, он поднимает описываемое им из однократности и временности в сферу вечносущего, он возвышает личную судьбу до судьбы человечества и таким путем высвобождает в нас все те спасительные силы, что извечно помогали человечеству избавляться от любых опасностей и превозмогать даже самую долгую ночь. Такова тайна воздействия искусства. Творческий процесс, насколько мы вообще в состоянии проследить его, складывается из бессознательного одухотворения архетипа, из его развертывания и пластического оформления вплоть до завершенности произведения искусства. Художественное развертывание праобраза есть в определенном смысле его перевод на язык современности, после чего каждый получает возможность, так сказать, снова обрести доступ к глубочайшим источникам жизни, которые иначе остались бы для него за семью замками. Здесь кроется социальная значимость искусства: оно неустанно работает над воспитанием духа времени, потому что дает жизнь тем фигурам и образам, которых духу времени как раз всего больше недоставало. От неудовлетворенности современностью творческая тоска уводит художника вглубь, пока он не нащупает в своем бессознательном того праобраза, который способен наиболее действенно компенсировать ущербность и однобокость современного духа. Он прилепляется к этому образу, и по мере своего извлечения из глубин бессознательного и приближения к сознанию образ изменяет и свой облик, пока не раскроется для восприятия человека современности. Вид художественного произведения позволяет нам делать выводы о характере эпохи его возникновения. Что значит реализм и натурализм для своей эпохи? Что значит романтизм? Что значит эллинизм? Это направления искусства, несшие с собой то, в чем всего больше нуждалась современная им духовная атмосфера. Художник как воспитатель своего века - об этом можно было бы сейчас еще очень долго говорить. Как у отдельных индивидов, у народов и эпох есть свойственная им направленность духа, или жизненная установка. Само слово уже выдает неизбежную односторонность, связанную с выбором определенной направленности. Где есть направленность, там есть и устранение отвергаемого. А устранение означает, что такие - то и такие - то области психики, которые тоже могли бы жить жизнью сознания, не могут жить ею, поскольку это не отвечает глобальной установке. Нормальный человек без ущерба способен подчиниться глобальной установке; человек окольных и обходных путей, не могущий идти рядом с нормальным по широким торным путям, скорее всего и окажется открывателем того, что лежит в стороне от столбовых дорог, ожидая своего включения в сознательную жизнь. Относительная неприспособленность художника есть по - настоящему его преимущество, она помогает ему держаться в стороне от протоптанного тракта, следовать душевному влечению и обретать то, чего другие были лишены, сами того не подозревая. И как у отдельного индивида односторонность его сознательной установки корректируется в порядке саморегулирования бессознательными реакциями, так искусство представляет процесс саморегулирования в жизни наций и эпох. Я сознаю, что в рамках доклада мне удалось изложить лишь несколько общих соображений, да и то в сжатой и эскизной форме. Но я, пожалуй, вправе надеяться, что мои слушатели уже успели подумать о не сказанном мною, а именно о конкретном приложении всего этого к поэтико - художественному произведению, и тем самым наполнили плотью и кровью абстрактную скорлупу моей мысли».

Гастрономическая метафора ну очень оптимистична. Она априори наделяет все человечество кладовой с уже готовыми предметами. Идея же Юнга о коллективном БСС заключается в том, что «там» все уже предуготовлено, но в виде потенций (проматерии). К сожалению, «там» нет готовых вещей, но сосредоточена энергия трансформации проматерии. Погружаясь (вольно или невольно) в эту кладовую мы там ничего не найдем кроме алхимика Гермеса и множества колб с заточенными в них духами-богами, архетипами. (не зря Юнг вначале хотел назвать разрабатываемую им психологию герменевтической). Этот «Гермес-кладовщик» великий игрун и романтик. И вот мы наблюдаем как он начинает свои таинственные смешения божественных проматерий. Поначалу, кажется, что он водит нас за нос, обещая создать из сомнительного на вид материала золото. Но, вдруг он говорит нам, что, то золото, которое ты ждешь не золото черни (и ты стоишь как оплеванный), ну как же так, я же ждал обогащения! Нет, говорит он это алчность, наша цель – философский камень! Вот те раз, ты думал, что станешь богат как Мидас, а тебе камни подсовывают! Гермеса твое замешательство не смущает, и он деловито начинает манипулировать божественными растворами. Это как-то несерьезно, - думаешь ты. - Я что подвергался опасному спуску, ради шоу этого игривого наглеца?! Потерпи, с загадочной улыбкой – говорит он. Да уж, а что остается делать, интрига уже замешана. Вот нигредо, рубедо, а вот и альбедо, - говорит он. Сейчас щепоточку соли подсыпим и кушай на здоровье. Ну как? Кисло- сладко-солено-горько – отвечаешь ты. Недоволен?, - не смущается Гермес, но ты же хотел полного вкуса! Хотел то хотел, но лучше по отдельности. -А вот, по отдельности это уже твоя задача, а я умываю руки, - говорит Гермес и исчезает, оставляя тебя в недоумении…

Классно!!!! Вот и получили метафорическое подтверждение: "В противовположность личному бессознательному, образующему более или менее поверхностный слой сразу же под порогом сознания, коллективное бессознательное при нормальных условиях не поддается осознанию..., ведь оно не было вытеснено и не было забыто". Думается, моя метафора симптоматическая, а твоя символическая, хотя так и подмывает симптомчик поискать (верхушечку у песочной башенки). А вообще я сейчас, отмокая от очередного рабочего психа, с непрекращающейся навязчивостью читаю в который раз Экклезиаста и говорю себе "Все суета сует", но это опять другая история. А в приведенном отрывке я задумалась над социальной значимостью искусства. "Оно неустанно работает над воспитанием духа времени, потому что дает жизнь тем фигурам и образам, которых духу времени как раз всего больше недоставало. От неудовлетворенности современностью творческая тоска уводит художника вглубь, пока он не нащупает в своем бессознательном того праобраза, который способен наиболее действенно компенсировать ущербность и однобокость современного духа. Он прилепляется к этому образу, и по мере своего извлечения из глубин бессознательного и приближения к сознанию образ изменяет и свой облик, пока не раскроется для восприятия человека современности. Вид художественного произведения позволяет нам делать выводы о характере эпохи его возникновения." Может быть, я ошибаюсь, и мои выводы слишком поспешны и обусловлены отнюдь не гармоничным состоянием, но судя по штампуемым и поглощаемым в массовом порядке современным произведениям, рождается какой-то пессимистический вывод, что наша эпоха безнадежно больна, а художники, в большинстве случаев, не способны компенсировать ущербность и однобокость современного духа.

"Рассуждая об творческом инстинкте Юнг рассматривал его с позиции творческого автономного комплекса. Вообще рассуждения Юнга о творческой инстинктивности психе чаще всего сводились к художественному и литературному виду проявления (Уллис, Пикассо)." Формально - да, но я согласен с Хиллманом том, что принятие творческого начало, которое невозможно ни к чему редуцировать, пронизывает многие другие идеи Юнга, если не все. Та же индивидуация - а что это, как не создание, сотворение самого себя, своего мира, своей души и жизненного пути? В предисловии к книге Судзуки о дзене Юнг написал, как раз имея ввиду те случаи, когда человек не одарен художественными способностями, - "... но что может создать человек, не являющийся поэтом? ...если вам нечего создать, возможно вы создаете самого себя"! О кладовой с Гремесом - Владимир, красиво написал. :) Еще хочется сказать о "новом". "Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит." Главное - это способность переживать нечто как новое, уметь испытывать некое состояние, когда ты переживаешь процесс творчества и новизны. Тогда уже не будет играть никакой роли, действительно ли мы имеем дело с чем-то новым, "фактически" новым. Да каждый год наступает весна, но надо уметь чувствовать, что это новая весна; каждый сутки заходит и восходит солнце, но ведь оно заново восходит! Ты воспринимаешь все это как новое, как обноваление и возрождение, испытываешь радость... А что такое "новое" в научном, теоритическом плане - это уже другой вопрос и уже не такой важный:). Дина, проблема социальной значимости искусства мне тоже интересна. Правда, я совсем не уверен, что настоящее искусство (условный термин) как-то очень сильно влияет на социум. Сейчас, например, очень большая масса нашего народа вообще ничего не читает - как-то видел статистику по москве - даже я сильно удивился. :) Но вопрос неоднозначный. Насчет нашей эпохи... Да вроде и книги пишут нормальные и из кино есть что посмотреть, просто поток продукции масскультуры достиг каких-то невроятных размеров....

«Проблема социальной значимости искусства мне тоже интересна. Правда, я совсем не уверен, что настоящее искусство (условный термин) как-то очень сильно влияет на социум.» Вотан, на мой взгляд, речь идет не столько о влиянии на социум, сколько о социальной значимости. Вряд ли во времена Пушкина или Достоевского было больше читающих, чем сейчас. Но давно ушедшая эпоха упорно ассоциируется совершенно с определенными именами писателей, поэтов, художников, тех, с чьими творениями «каждый получает возможность, так сказать, снова обрести доступ к глубочайшим источникам жизни, которые иначе остались бы для него за семью замками». Кто там писал, что «большое видится на расстоянии, лицом к лицу лица не увидать»…Может быть, именно по прошествии времени и становится понятно, какая именно "ущербность эпохи" компенсировалась тем или иным художником. А о нашем времени, интересная идея у Льва Хегая: «Может быть ответ в том, что современный человек эпохи постмодернизма не способен жить в символическом, не способен относиться к Граалю именно как к символу. Мы легко обнаруживаем отношения власти социальных институтов по Фуко, дразнящие наши желания симулякры Бодрияра, победу языка над реальностью Умберто Эко. Все что угодно, лишь бы не жить с тайной и не уважать то сакральное измерение, которое открывается нам через символы» (http://www.maap.ru/Reading/Rec_Hegai_Kod_daVinchi.htm - это из его рецензии на книгу Дена Брауна «Код да Винчи»)

Дина, что такое социальная значимость искусства? Хотя, мне кажется, мы примерно об одном и том и говорим. Во времена Пушкина безграмотность была огромная. У меня впечатление, что искусство (типа Пушкина, Достоевского) вообще является для большинствапросто объектом для проекций своего творческого начала, которое у них находится в подавленном состоянии. Просто знать, что есть великие писатели, поэты, есть музеи, куда можно иногда ходить и как-бы прикоснуться к высокому. Вот и вся значимость, так, в основном. :) А чтобы говорить о компенсациях, это надо глубокий анализ целых эпох проводить. С той рецензией Хегая не во всем согласен. О Граале мало кто сейчас вспоминает, зато символическим значением наделяются другие вещи. У Хегая, как, впрочем, и у Юнга, проскальзывает еще некоторая идеализация прежних времен. Юнг, например, идеализировал религиозные ритуалы и их значение для масс верующих.

«Вряд ли во времена Пушкина или Достоевского было больше читающих, чем сейчас». Могу добавить, и пишущих, тем более издающихся. Достоевский, например, в свое время издавался тиражом не более 1000 экз. и это считалось большим успехом! Идея (Хегая?, вот так создаются мифы о первооткрывателях) того, что современный человек эпохи постмодернизма не способен жить в символическом» довольно сомнительна, все это напоминает мне жалобы моей соседки-пенсионерки, -«вот раньше было..!». И раньше было и не было, и сейчас есть и нет, и будет и не будет. И кто сказал, что не способен! Но ведь живет, и символического достаточно в психе, стоит только заглянуть в сновидение любого «постмодерниста», восприятие символического не то чтобы нет, но я бы сказал оно протекает по робкому маршруту, узкому руслу сознания. Но стоит только «постмодерниста» чуть-чуть «поковырять» и «разрешить» ему пофантазировать, увести в поля воображения, а затем спросить, - и что это было?... Очень много интересного открывается. Умеет, но не хочет! А почему?...

Вотан, словосочетание «социальная значимость» я в том же цитируемом отрывке взяла. Попробуем выстроить этимологическую цепочку: значимость – значить – знак – знати (общеслав. – отличить, заметить). А теперь «влияние на социум» : влияние – влиять (собств.русск. – воздействовать). Разница в субъектах, объектах и векторах. Далее согласна с тобой относительно прикосновения к высокому. Но ты как-то умаляешь значение этого, хотя, говоря твоими же словами, высокое искусство (к этим словам не стоит придираться, это в общеупотребительном смысле) тоже позволяет «переживать нечто как новое, испытывать некое состояние, когда ты переживаешь процесс творчества и новизны». А Хегая я предложила, подхватывая вопрос, насколько современный человек способен жить в символическом, или соприкасаться с ним (исходя из потока масскультуры, слепо поглощаемой большинством). Пока писала,Владимир, как всегда, постарался точки над i расставить. "Умеет, но не хочет! а почему?!" Володь, и почему?

Примитивный страх перед БСС-ным. Жив в нас дикий человек.

Чем более развитой становится цивилизация, тем больше человек приближается к "дикости"?

Владимир, согласен с тем твоим постом. О той рецензии Хегая я уже высказывался критически где-то ранее. Дина, да ведь все значимое так или иначе оказывает влияние (я там не имел ввиду сознательного, нацеленного влияния). Но, наверное, вряд ли имеет смысл увлекаться игрой слов. Прикасаться к высокому можно по-разному. Можно пропускат через себя, хоть в течении короткого времени, а можно именно прикасаться, не выходя за рамки стереотипных реакций. Что касается "настоящего искусства", то, возможно, оно действительно не особо связано с социальными факторами и с личным БСС, оно ближе к глубинам, к архетипическому, как мы это называем:). Гении типа Пушкина, Гессе и т.п. появляются по каким-то нивидимым для нас причинам. Личное и социальное окрашивает форму произведения. А вот масскультура - она действительно меняется и ее, вероятно, удобнее и проще анализировать.

          Что именно имеется в виду {...} под словом "любовь" {...}. Любовь - это Воля к объединению. {...} объединение противоположных элементов происходит на всех уровнях бытия. {...} Такие слова как йога, религия, символизм происходят от одного смысла на разных языках - объединять, соединять, спрягать. Йога - это акт соединения с вселенной, акт любви в предельной форме.           Вся жизнь есть непрерывный процесс любви. Ненависть вовсе не является противоположностью любви, поскольку человек объединен с объектом своей ненависти узами не меньшими, чем любовные. Познание - акт любви с тем, что мы познаем, не важно, разделяем мы это или нет, познанное становится частью нас. Взгляд на солнце является актом любви с солнцем, поскольку в этот момент наше восприятие объединяет нас с ним, а не с тысячей иных явлений.           На мой взгляд творчество есть результат Любви. Даже то, что мы делаем на этом сайте, то же по-своему является творчеством. Творчество от слова творить. Но никто не сказал, что именно нужно творить. Творить можно и самого себя. Быть натурой творческой, значит быть натурой страстной (опять отсылка к любви), потому что только страсть к тому или иному роду деятельности движет настоящим творчеством. Отсутствие Правящей Страсти - отсутствие Творчества.

Показалось, что мои собеседники спать отправились, а потому расслабилась. Вот ведь какие, ни в чем спуску не дают. Но читать ваши посты так интересно, пропускаю через себя,испытываю "священный трепет" потому и начинаю играть. Этимологически слово "игра", кстати, связывают с греческим "священный трепет". Позволительно ли мне будет поделиться сегодняшним стихоплетством?

Все дороги ведут в Рим, все дороги ведуть к Любви. :) Дина ждем...

Ну, если ВЕДУТЬ... *** Утро. Первый снежный и морозный день. Внутри ликование! *** Елка белые лапы Тянет к голому клену – Снегом прикройся! *** Снег. Бел и нетронут. Банка пивная сверкает. Солнце-художник. *** День. Снова не смогла отбрыкаться от работы, на которую придется потратить выходные. (Иронизирую: освободила себя от выходных). Псих разобрал, ну, сколько ж можно на одни и те же грабли... Начала читать "Суету сует". Вспомнилось. *** А жизнь, как зебра: То период «белый», То чернота затянет небосвод, Бывает, что стоишь на перепутье, Бывает, с силой движешься вперед. Нам ясности всем хочется, конечно, Чтоб радость чувствовать Не месяц, и не год! Но если сделать альбиносом зебру, Утратит смысл дорожный переход.

Дождался, и не напрасно... :)

A комментарий?